Текст книги "Превыше всего"

Глава 4

Джереми уехал вскоре после обеда на спокойной лошади, а не на Громе, с которым он измучился, добираясь сюда. На душе у Кэтрин стало совсем беспокойно. Дом с его отъездом вдруг показался ей слишком тесным. Только сейчас она осознала, что, кроме нее и графа, в нем находятся только слуги, полностью подчиняющиеся ему. За этой пришли в голову и другие не менее тревожные мысли. Стараясь отвлечься от доводящих до отчаяния размышлений, она вышла из дома и направилась к конюшням.

Обращаться с лошадьми она научилась еще ребенком. Занятиям верховой ездой ее родители придавали большое значение, не меньше, чем вышиванию и изучению латинского языка. Позднее Кэтрин поняла, что большое внимание к ее образованию объяснялось не только тем, что она была единственным ребенком в семье, но и благодаря убеждениям отца. «Если ты родилась женщиной, то это не значит, что ты можешь думать только о пустяках», – часто говорил он. При этом он всегда подмигивал жене. Хмурое лицо мамы разглаживалось, и на нем появлялась улыбка. Она кивала головой и глубоко вздыхала.

Верховая езда была для Кэтрин одним из тех занятий, которые возвращали ее в счастливое, беззаботное детство. Таким же любимым занятием являлось для нее чтение. Но возможностей заниматься ими в последнее время у нее почти не было. После смерти родителей Кэтрин практически все распродала, чтобы расплатиться с огромными долгами. Мертонвуд не мог похвастаться обширной и разнообразной библиотекой, и уже к концу первого месяца девушка прочитала все, что нашла в ней интересного.

Но зато в конюшне сейчас находились две отличные лошади: знакомый ей Гром и еще один великолепный жеребец, необычайной красоты и размеров, явно предназначенный только для графа. Она отвела сочувственный взгляд от нервно вздрагивающего Грома и посмотрела с интересом на Монти. Оба коня, как видно, были одной и той же породы. Они имели одинаковый окрас, сильные холки и схожие размеры в обхвате. Оба были не из тех лошадей, на которых удобно совершать неспешные прогулки по парку. Такие кони рождаются для быстрой езды, требующей много сил и выносливости. Кэтрин отдала бы все свои скудные накопления, лишь бы поскакать верхом на Монти.

Некоторое время Кэтрин стояла и рассматривала прекрасное создание, наслаждаясь красотой его форм и грацией движений, говоривших о бесспорной чистоте породы. Белая звездочка на лбу была единственным пятном на черной атласной шкуре. Устремленный на него восхищенный взгляд девушки благородное животное встретило равнодушно. Монти лишь, слегка раздув ноздри, фыркнул и занялся отрубями, специально приготовленными для него.

Кэтрин осторожно поставила одну ногу на нижнюю перекладину стойла и, ухватившись рукой за верхнюю, подтянулась. Оказавшись таким образом ближе к лошади, она извлекла свободной рукой из кармана яблоко, которое заранее выпросила у кухарки, и протянула его Монти.

– Ах ты мой красавец! – подбодрила она коня, когда тот плавно повернул голову и откусил лежащее на ее ладони яблоко.

Он ел предложенное угощение с разборчивостью герцога и грациозностью принца крови.

– Ну и что ты будешь делать, мой милый мальчик, – ласково проговорила она, когда Монти снял губами с ладони последний кусочек, – увидев, что у меня больше ничего нет? Сразу отвернешься от меня?

– Вы, наверное, брали уроки у Джереми, как можно испортить моего скакуна?

Она должна была удивиться, услышав его голос, или вздрогнуть, увидев его стоящим так близко. Но этого не произошло. Она пришла сюда не для того, чтобы найти его. Просто Джули дремала, в доме она чувствовала себя неуютно, а день был таким опьяняюще прекрасным, что совершенно не хотелось спорить.

– Никто не сможет испортить этого великолепного коня. Он смотрится королем среди своих подданных, – ответила она, опять поворачиваясь к Монти.

Конь перестал тыкаться губами в ее ладонь и посмотрел на них большими коричневыми глазами почти с человеческим любопытством.

Граф встал рядом с Кэтрин и ухватился за верхнюю перекладину. Позы их теперь были одинаковы. Но как не похожи были эти двое людей! Он возвышался над ней на целую голову, почти загораживая своей мощной фигурой стойло. Граф стоял со своей обычной беспечностью, а она с большим трудом старалась скрыть внутреннее напряжение. На графе был великолепный костюм, слишком дорогой для деревни. Ее наряд вполне мог принадлежать деревенской моднице. Однако оба они в полной неподвижности молча смотрели на великолепного обитателя стойла, задавая про себя вопросы друг другу и даже давая на них молчаливые ответы. Граф хотел спросить, где она научилась так спокойно общаться с лошадьми, особенно с такими своенравными, как Монти. Кэтрин желала бы рассказать ему о своем отце и о его любви к животным. Он очень хотел узнать о ее воспитании: письмо матери относительно новой воспитательницы было слишком сухим и обтекаемым. Графа даже удивлял столь сильный интерес к этой юной женщине. Подобное, конечно, случалось с ним и раньше, но довольно редко.

Наступил момент, когда они оба смогли обнаружить немало общего в их столь разном прошлом; оказалось, что у них были почти одни и те же мечты и надежды. Только молодого, жизнерадостного Фрэдди жизнь превратила в нынешнего, закованного в непробиваемую броню графа Монкрифа. А множество юношеских ошибок и ощутимый страх перед будущим заставляли Кэтрин глубоко прятать свои чувства. Жизнь, однако, слишком сложна и переменчива, она постоянно то разлучает, то снова сближает двух родственных по духу людей. И тогда вопреки рассудку они стремятся друг к другу снова и снова. Кэтрин поняла это всем сердцем, когда манжета графа коснулась ее запястья. Нежный аромат ее тела, смешанный с запахом сена и лошадей, щекотал ноздри графа. Она неотрывно смотрела на его слегка растрепавшиеся на затылке волосы, а он не мог отвести взгляд от ее побелевших пальцев, обхвативших серую перекладину стойла.

Наконец девушка спустилась вниз и отряхнула ладонью юбку из грубой хлопковой ткани. Кэтрин стояла и рассматривала пол конюшни, который был усыпан сеном и весь покрыт выбоинами от лошадиных копыт.

«Какие длинные и густые у нее ресницы, – подумал граф. – Они будто специально созданы для того, чтобы прятать глаза».

Дыхание Кэтрин стало прерывистым. Сердце графа учащенно забилось.

«Как у мальчишки!» – удивился граф и тут же взял себя в руки.

– Вы ведете себе рискованно, Кэтрин, – произнес он вслух бесстрастным тоном.

Граф сказал правду. Кэтрин не могла чувствовать себя в безопасности около него и сама понимала это. И дело не в том, что он не мог преодолеть вспыхнувшую страсть, и не в нескольких месяцах воздержания. Это было бы слишком простым объяснением. С ним происходило что-то непонятное и не поддающееся контролю. Он хотел ее и ясно осознавал это. Он хотел овладеть ею прямо сейчас, на глазах у своего жеребца, наброситься на нее и ласкать до тех пор, пока не запрокинется ее голова и она не застонет от боли и наслаждения. Он мечтал, как она будет шептать его имя, царапать в упоении его грудь ногтями и покусывать плечо своими белоснежными зубами. А Кэтрин молила Бога, чтобы граф ушел. Если бы он ушел сразу, тогда она бы не задела его подолом широкой юбки, проверяя, насколько велика опасность. Если бы она не прикоснулась к нему, она бы не почувствовала этого обволакивающего тепла, которое исходило от него. Теперь что-то незримое связывало их, нечто темное и запретное, и такое же чарующее, как вкус тающего на языке горького шоколада.

– Это опасно, – повторил граф.

Слова графа должны были предостеречь ее. Но нет… Вместо этого они обещали наслаждение и блаженство. Взгляд его обещал еще больше. Она не шевельнулась, когда он сделал шаг и подошел к ней почти вплотную. Отбросив последние укоры совести, она опустила руки и посмотрела на него.

Она почувствовала, как горячая кровь бросилась ей в голову, в висках застучало, а сердце учащенно забилось. У нее даже онемели кончики пальцев. Кэтрин хотелось впиться в него губами и даже слегка укусить его. О Боже, что же с ней делается?

Губы девушки затрепетали, а ведь он еще даже не поцеловал ее. Он просто стоял слишком близко. Всего лишь дюйм разделял их. Только дюйм, да еще принципы, выработанные житейской мудростью.

– Иди ко мне, Кэтрин, – мягко произнес граф и положил руки ей на плечи.

Он не притянул ее к себе, но и не оттолкнул. Они по-прежнему стояли как бы каждый сам по себе, но его руки уже связывали их.

– Нет, – возразила Кэтрин, отвечая на его влекущий взгляд.

Ее широко раскрытые глаза напоминали ему взгляд попавшего в капкан молодого олененка. Не в состоянии выдержать его, Фрэдди опустил голову и посмотрел на ее слегка приоткрытые розовые губы. Ему захотелось ощутить ее дыхание.

– Нам обоим сразу станет легче, если ты произнесешь слово «да».

Кэтрин улыбнулась и быстро опустила голову, желая скрыть улыбку. Насколько же властолюбив этот человек! Хочет соблазнить, не прикладывая для этого никаких усилий.

Один палец графа коснулся ее подбородка, другой скользнул по губам.

– Вы хотите показаться легкомысленной сейчас? – Его улыбка выражала насмешливое обвинение.

– На самом деле мне хочется не улыбаться, а убежать, милорд. Моя душа ушла в пятки.

Но желание убежать сразу же улетучилось после его прикосновения. Ее умоляющий шепот был прерван нежным поцелуем. Он ласково прикоснулся губами к ее рту и провел по нему языком. Его поцелуй становился все горячее. Ловя аромат ее дыхания, он прикусил нижнюю губу девушки и нежно загладил крохотную ранку языком. Его ладони гладили ее щеки; его чуткие пальцы переплелись с ее волосами, еще сильнее прижимая к себе ее пылающее лицо. Руки Кэтрин обвились вокруг его шеи.

Поцелуй продолжался чуть ли не вечность. Наконец граф поднял лицо, и она почувствовала его горячее, тяжелое дыхание на своих волосах. Его пробудившаяся страсть была настолько сильна, что он даже испытывал мучительную боль в сердце. Такого никогда не было в его жизни. Его влекло к ней настолько непреодолимо, что в этот момент он был готов отдать за нее весь мир. И то, что они находились в конюшне среди лошадей, и то, что сюда могли неожиданно войти, не имело никакого значения. Слишком поздно было думать об этом. Слишком поздно!

Граф наклонил голову и снова нашел ее губы, с юношеской трепетностью ощущая ее напрягшуюся грудь. Он припал губами к ее рту, ощущая его нежность и сладость. Из груди Кэтрин вырвался легкий стон, который она не могла сдержать из-за нахлынувших на нее чувств.

– Иди ко мне, Кэтрин! – повторил он. На секунду воцарилось молчание. Вдруг девушка резко вырвалась из его объятий и с силой ударилась о перегородку стойла. Тихое ржание Монти нарушило напряженную тишину.

– Нет! – воскликнула Кэтрин, с трудом сдерживая охватившую ее панику.

Граф прочел этот ответ в ее янтарных глазах. Но было в ее взгляде еще и то, что не позволило ему остановить ее, когда она побежала к выходу. Это был страх.

Ночью Кэтрин почти не сомкнула глаз. Она была даже рада, когда Абигейль среди ночи позвала ее к девочке. В детской испуганная Сара пыталась успокоить заплаканную малышку. Кэтрин смазала воспаленные десны малышки гвоздичным маслом, знаком отправила кормилицу спать и отнесла ребенка в свою комнату. Она довольно долго расхаживала из угла в угол, пока утомленная Джули не задремала у нее на руках. Вид крошечного открытого ротика, прижатого к ее груди, напомнил ей слова графа, которые следовало бы забыть. В ее воображении его голова с упавшим на лоб локоном угольно-черных волос покоилась на ее груди, а губы нежно целовали ее сосок. Наваждение! Он – настоящий демон!

Он опутал ее словами, которые все время преследуют ее. Она даже на расстоянии чувствовала его влияние. Хотя почему она обвиняет его, не себя? В памяти снова раздался голос ее гувернантки: «Если ты всегда будешь вести себя как настоящая леди, какой я тебя воспитала, с тобой ничего не случится». Кэтрин не сомневалась в этом.

Сейчас граф находит удовольствие в своем положении изгнанника, но он всегда сможет вернуться в общество, когда пожелает. А она? Она не может изменить свое прошлое и никогда не войдет в этот избранный круг. Слишком много постыдного было в ее жизни, а ее поступки были ужасны.

Словесные перепалки с графом были возбуждающими. Возбуждающими и опасными. И ведь она хорошо знала цену этой опасности и расплаты за нее.

Кэтрин обвиняла только себя. Стоило мужчине обнять ее, как она тут же растаяла в его теплых объятиях. Она забыла все предупреждения, все наставления, полученные за годы своего воспитания. Общество требует иногда высокую цену за желание быть любимой и защищенной.

Она была слишком одинокой, когда встретила Дэвида. И она влюбилась. Нет, это была не любовь, а скорее благодарность за внимание, за восхищение ею, за обещание жениться, за уверенность в своем счастливом будущем. Хотеть в жизни так много, а получить так мало было обидно. Но быть довольной этим малым и называть это любовью просто стыдно. В конце их романа Кэтрин испытывала только это чувство. Не было ни пыла в сердце, который, по утверждению поэтов, сопровождает любовь, ни даже вспышек страсти при встречах. Нет, поцелуи Дэвида никогда не были так сладки, как те недавние у конского стойла.

Граф Монкриф был опасен, порочен и одновременно очарователен со всеми своими грехами и пороками. Он с легкостью сумел пробудить в ней дремавшую страсть.

На самом деле Кэтрин Сандерсон была совсем не такой практичной женщиной, какой пыталась казаться. Она была эмоциональна, опрометчива и часто совершала необдуманные поступки. Да и Дэвид многому научил ее. Она узнала, как приятны бывают прикосновения мужчины, как теплы объятия, обещающие наслаждение. Кэтрин всегда прислушивалась к голосу своего сердца.

Осторожно, чтобы не разбудить девочку, она вошла в детскую. Сара спала на кровати неподалеку от колыбельки. Кэтрин зажгла свечу, поправила одеяло у Джули и некоторое время постояла у кроватки. Вдруг она почувствовала чей-то взгляд.

Кэтрин обернулась. Граф был здесь. Одетый в черные брюки и темно-красный халат, он выглядел в темном проеме двери словно яркая хищная птица. Судя по растрепанным волосам, он тоже долго проворочался в своей постели, но так и не смог уснуть.

– Вы выслеживаете меня, как тигр, – с мягким осуждением произнесла она. Даже в тусклом свете свечи было видно, как блеснули его глаза.

– Интересно, как много тигров выслеживают вас, дорогая Кэтрин? – чуть улыбнулся Фрэдди.

Уперев руки в бока, она смело посмотрела ему в лицо.

– По крайней мере один, милорд. Но я бы ему посоветовала убрать свои когти и спрятать клыки.

– Неужели?

Граф прошел вперед и оказался всего в нескольких дюймах от нее. Кэтрин почувствовала аромат его одеколона, смешанный с запахом бренди и дорогих сигар, которые он курил после ужина. Его дыхание опалило ее лицо. Фрэдди длинным изящным пальцем приподнял ее подбородок и заглянул в глаза. За ее спиной стояла кроватка Джули, и отступить было некуда. Этого препятствия вполне хватило для успокоения собственной совести. Его зеленые глаза словно пригвоздили ее к полу.

– Тигра можно заставить мурлыкать, милая Кэтрин. Он будет похож тогда на довольного ручного котенка. Хотите, чтобы я замурлыкал?

Противоречивые чувства разрывали Кэтрин на части. С одной стороны, ей очень хотелось пойти навстречу его уговорам, пригладить упавшие на лоб волосы, дотронуться кончиками пальцев до его губ и ощутить прикосновение его твердой груди к своей. Хотелось продолжить начатую днем любовную игру и довести ее до конца. Другая же Кэтрин, более здравомыслящая, похожая на Констанцию, понимала, что надо избавиться от его прикосновений и отвернуться, пока он превратно не истолковал пылающий на ее щеках румянец.

– Я не хочу приручать вас, милорд. Я просто желаю, чтобы вы оставили меня в покое, – произнесла она странным, сдавленным голосом. Кэтрин плотно скрестила руки на груди и даже не пошевелилась, когда граф наклонился и прикоснулся губами к ее шее. «Как тигр, – подумала дна, – перегрызающий горло своей жертве». – Что вам нужно от меня? Или вы полагаете, что любая женщина, на которую вы обратили внимание, непременно должна принадлежать вам? Я здесь для того, чтобы заботиться о вашей дочери, милорд. Или вы забыли об этом?

Гневный румянец на ее щеках и сердитые искорки в глазах остановили графа, но совсем не по той причине, о которой подумала Кэтрин. Ее холодные слова не остудили его пыл, просто ему доставляло удовольствие смотреть на Кэтрин, которую так преобразил гнев. В ее широко раскрытых глазах таинственно поблескивали темные зрачки. Мягкий свет свечи превратил ее волосы в золотисто-рыжее пламя. Ее подрагивающие губы соблазнительно приоткрылись, а дыхание стало прерывистым. «Так бы она выглядела после мгновений любви, – подумал граф, – вся теплая и открытая, пылающая и умиротворенная».

Граф улыбнулся настолько искренне, что Кэтрин не смогла отвести глаз. Он снова наклонился и осторожно прикоснулся к ее губам. Сразу стало так тепло, словно ее накрыли мягким, ласковым покрывалом. Затем сильные руки обхватили ее стан и прижали к графу. Его губы скользили по ее губам. Одновременно кончиком языка он принялся обрисовывать контуры ее рта, дотронулся до разреза губ. Коварный язык настойчиво раздвинул их и проник в глубину ее рта, коснулся нежной мякоти и прошелся по кончикам ее зубов. Дыхание их смешалось, языки состязались друг с другом. Продолжалось это минуты или часы, а может, дни или годы, она уже не понимала. Когда он наконец отпустил ее, Кэтрин ошеломленно стояла перед ним, положив голову ему на грудь, и не в силах уйти.

– Это лишь часть того, чтобы вы могли получить, Кэтрин, – услышала она его шепот. – Хотите приручить тигра? – Звук шагов спускающейся вниз горничной вывел Кэтрин из сладкого забытья, в котором она пребывала после объятий графа. Кэтрин внезапно осознала весь ужас происшедшего. Нет, это не было обольщением, она сама позволила графу слишком много. Девушка оттолкнула графа, выбежала из детской и почувствовала себя спокойнее, лишь запершись у себя в комнате.

Констанция, без сомнения, смогла бы держать в рамках графа Монкрифа. Кэтрин не сомневалась, что гувернантка строго придерживалась бы своих собственных правил поведения. Но Констанция никогда не была в положении загнанного зверька, которому негде спрятаться от своего преследователя. Подумав, Кэтрин решила, что Констанция все равно бы нашла выход из создавшегося положения, но Кэтрин с самого начала не смогла ничего изменить.

До полудня она просидела в своей комнате. Лишь услышав звук копыт мощного скакуна, раздавшийся уже за каменными воротами имения, она решилась спуститься с верхнего этажа и со вздохом облегчения вышла во двор.

К счастью, первым, кого она увидела, был Майкл. Он возился у клумбы, подготавливая к зиме отцветшие розовые кусты. С Майклом она подружилась с первых дней своего появления в Мертонвуде. Хотя Кэтрин выросла в доме, стоявшем на каменистом холме, больше походившем для обороны от врагов, чем для разведения цветов, она по достоинству оценила красоту сада Мертонвуда и особенно розария.

Она присела рядом с Майклом, который радостно улыбнулся ей, и принялась обкладывать корни кустов соломой, машинально повторяя его движения. Кэтрин чувствовала себя спокойно в его молчаливой компании.

Они проработали молча около часа. За исключением редких, осторожных взглядов, брошенных в ее сторону, Майкл ничем не показал своего удивления столь странным поведением Кэтрин. Лишь когда на небольших носилках закончилась вся солома, он решился нарушить молчание.

– Когда возишься с цветами, немного отвлекаешься от проблем… – Улыбка слегка разгладила морщинистое лицо садовника.

Кэтрин потянулась, выпрямляя затекшую поясницу, и улыбнулась в ответ.

– От некоторых, безусловно, – согласилась она.

– Ну так и приходите иногда сюда, чтобы отвлечься от ваших проблем. Я всегда рад помочь.

– Обещаю так впредь и поступать, Майкл! – засмеялась девушка.

Она потратила сегодня немало времени, пытаясь разобраться в своей тревоге, но не пришла ни к какому решению. Как ей поступить с графом? Благоразумная женщина просто ушла бы. Однако Кэтрин уже потеряла своих родителей, свой дом, своих друзей. Сможет ли она лишиться еще и Джули? Она ушла из Донегана, зная, что сможет зарабатывать себе на жизнь только трудом гувернантки. Ее привязанность к Джули объяснялась не только благодарностью к графине, взявшей ее на работу.

Когда она увидела похожую на фею девочку с остреньким крошечным подбородком, сердце ее дрогнуло. На руках у Кэтрин малышка тихонько пискнула и тут же успокоилась. Пеленая малышку, слыша ее нежное дыхание, она ощутила в себе совершенно новое чувство, очень похожее на материнское.

Первая увиденная улыбка Джули показалась девушке самой прекрасной на свете. Плач малышки отзывался в ее сердце настоящей болью. А когда девочка болела, Кэтрин буквально не находила себе места, проводя дни и ночи у ее колыбельки. Они обе были одиноки в этом мире, у обеих не было настоящей семьи, обе осиротели. Неудивительно, что они сразу привязались друг к другу, обе нуждаясь в защите и любви. Маленькая Джули будет единственной, кто почувствует отсутствие Кэтрин. До сих пор Кэтрин оставалась здесь ради Джули, понимая, что девочке без нее будет плохо. Сможет ли она действительно уйти отсюда?

Джули помогла ей вспомнить, что в жизни существует любовь, причем без всяких требований и условий. Когда Кэтрин держала Джули у себя на руках, она сама успокаивалась, забывая о своих бедах. Нет, она не сможет оставить Джули!

А граф? Интересно, что бы он стал делать дальше в конюшне и детской, если бы узнал ее мысли? Кэтрин даже затаила дыхание от желания удовлетворить свое любопытство и, уступив его просьбам, испытать то блаженство, которое он ей обещал. Она снова хотела чувствовать его тело, его объятия и поцелуи. Кэтрин понимала, что уступит графу, дело только во времени. Граф уже показал, с какой легкостью он пробуждает в ней желание и страсть. И дело не в том, что Кэтрин наполовину француженка. Она подозревала, что будь она русской или шотландкой, ничего бы не изменилось.

Капризный и своенравный характер Кэтрин, ее жизнелюбие порождали неотвратимое желание испытать в жизни все возможное. Ей хотелось на собственном опыте узнать и почувствовать, что принесут ей его волнующие прикосновения, его обещающая улыбка и страстные взгляды. После всего, что было, ей нечего терять. К чему это сопротивление? К черту все! Да, все дело во времени. И надо сделать так, чтобы это зависело от нее.

Густой лес манил своей красотой, и она пошла к нему, наслаждаясь свежим, прохладным воздухом. Огромные деревья еще не просохли после утреннего дождя и при каждом порыве ветра отряхивали со своих оголенных ветвей тяжелые капли. Кэтрин задумчиво брела, прислушиваясь к загадочным звукам и вдыхая пьянящий аромат осеннего леса, впитавший в себя запахи прелого мха и листьев, мокрой коры и дикого лука.

– Вы действительно чувственная девушка, Кэтрин, – раздался за спиной знакомый голос.

Она обернулась, совершенно не удивившись. Он постоянно появлялся как по волшебству, именно тогда, когда она немного успокаивалась. Впрочем, он присутствовал в ее мыслях весь день и неудивительно, что сейчас возник наяву.

Граф стоял, скрестив руки на груди, небрежно опираясь спиной о ствол мощного дуба, и спокойно ее разглядывал.

– Я не так чувственна, как вы полагаете, милорд. Просто люблю смотреть на природу.

– Чтобы любоваться природой и понимать ее, надо освободить свои чувства, Кэтрин. Надо дать свободу своим глазам и ушам, чтобы полностью ощущать запахи, звуки, прикосновения. Все это и есть чувственность.

– Теперь я понимаю, почему вы стараетесь соблазнить меня каждый раз, когда появляетесь рядом со мной.

Улыбка на лице девушки подсказала графу, что она прекрасно знает его помыслы. Кэтрин занимала его мысли целый день. Это было настолько необычно, что даже работа не шла ему на ум, перед глазами все время стояло ее прелестное лицо.

– Я вас соблазняю? Пожалуйста, объясните. Я не понимаю.

Он оттолкнулся спиной от дерева и направился к ней мягкими пружинистыми шагами. Кэтрин осталась стоять на месте и наблюдала за ним. Он шел бесшумно, словно тигр, на которого он хотел быть похожим. Даже шелеста опавшей листвы почти не было слышно.

– Знаете, чего я хочу? – спросила Кэтрин, отводя от него свой взгляд. Он был так великолепен, что подавлял все вокруг. Таких людей она еще не встречала. Даже высокие дубы с их огромной тенью не были парой графу Монкрифу.

– Чтобы я ушел? – поинтересовался он шутливы тоном.

– Вы это все равно не сделаете, – ответила Кэтрин, трудом сохраняя улыбку. – Нет, я хочу, чтобы вы попытались увидеть во мне не только объект для завоевания.

– А почему вы думаете, что я к вам отношусь именно так?

Раздавшийся в ответ смех удивительно сливался с окружающей природой. На красном фоне уходящего солнца она напоминала забредшую в осенний лес нимфу плодородия с картины, выдержанной в золотых, коралловых и янтарных тонах.

– Я не так наивна, как вы хотели бы, милорд. Оттого ли, что здесь не оказалось другой подходящей для вас женщины, или вам просто надоело одиночество, но совершенно ясно, что я выбрана очередной вашей жертвой. Но мое положение служанки подчиняет меня вашим прихотям. Я не могу убежать от вас.

– Вы полагаете, что я хочу воспользоваться этим?

Кэтрин сжала руки перед собой. Жест был явно неудачным. Если она нервничает, то глупо показывать это графу. Если таким образом она хотела выразить свое несогласие с ним, то добилась обратного. В конце концов она посмотрела ему в лицо и у нее перехватило дыхание. Граф был столь же спокоен, как окружающие его деревья. Он просто ждал, глядя на нее тем своим пристальным взглядом, который лишал ее воли. Проникший сквозь ветви луч заходящего солнца упал на его волосы и как бы поджег их. Прямо падший ангел за минуту до падения! Черты его лица были пропорциональны и безупречны: гордый нос Цезаря, высокие скулы монгольского властителя и изумрудные глаза, впитавшие в себя свежую зелень ирландских долин. Вся его фигура излучала уверенность, силу и решительность. Он смеялся над всем, что противилось ему, и обещал сладость и наслаждение. Он звал ее, соблазнял, но и предлагал войти в мир графа Монкрифа. Мир враждебный и странно знакомый. Мир, который она видела в ужасных снах, полный роскоши изобилия, с атласными ночами и бархатными днями.

– Я о вас ничего не знаю.

В качестве довода этот ответ был явно слабым, а как защита – бесполезен.

– Скажите, что вы хотите узнать. Я расскажу то, что вы хотите услышать, и умолчу о том, о чем вы предпочтете не знать.

– Как вы любезны!

– До конца вы этого никогда не узнаете, – произнес он с угрюмой улыбкой, в которой было что-то загадочное.

– Я не собираюсь быть вашей любовницей, милорд.

– По-моему, это слишком сильное слово.

– А как вы назовете все это?

Он бы назвал это глупостью. Самой полнейшей и детской из всех, которые он совершал. Ведь история Селестой сделала его мудрее. Селеста была почти идеальная любовница, за исключением своего знатного происхождения. Она была невинна, доверчива и свежа, как весенняя роза. Сначала ее родители были рады, что на их дочь обратил внимание столь знатный граф. Но когда стало известно, в какое положение попало их единственное дитя, ужас пересилил алчность. Хотя граф никогда не скрывал ни от нее, ни от ее родителей, что никогда Селесте не женится.

Нет, одной такой любовницы с него довольно! Вполне можно прожить и без любовных связей с юными нимфами. После нее граф общался только с опытными женщинами, которые прекрасно разбирались в правилах этой игры. Граф был уверен, что уже никогда не увлечется нежностью какой-нибудь невинной мадонны с бархатной кожей, свежей улыбкой и удивленными глазами.

Но эта уверенность и благие намерения испарились после встречи с Кэтрин Сандерсон. Было такое ощущение, что ее улыбка специально создана для того, чтобы возбуждать его.

– Со мной вы ни в чем не будете испытывать недостатка, – сказал он спокойно, усилием воли загоняя вглубь разгорающуюся все сильнее страсть.

– Я хочу, чтобы это было зафиксировано на бумаге, – спокойно произнесла его сказочная нимфа, шокировав графа до глубины души.

У него было ощущение человека, которого настигло проклятие судьбы. В одно мгновение мир перевернулся, а он сам из охотника превратился в добычу.

– Неужели вы хотите заключить сделку и продать себя?

Странно, но, говоря эти слова, он думал не об их циничном смысле, а о ней самой. Еще более странно, что заявление Кэтрин не сделало ее менее желанной.

– Но речь идет как раз о сделке, мой господин, – ответила она.

Улыбка непобедимого завоевателя постепенно сползала с лица графа. Он хотел сказать, что у нее уже есть все, что может желать женщина: красота, чувство юмора, столь редкое у молодых девушек, такие ясные и открытые глаза, наконец сердце, способное любить свободно и без всяких ограничений. В скромности она, как видно, не нуждалась. Он был достаточно опытен и проницателен и знал, что при переговорах лучше больше молчать и слушать, что тебе предлагают. Он улыбнулся и, опасаясь, что улыбка может оказаться слишком нежной, отвернулся.

– Я предлагаю вам себя на тридцать дней в обмен на ваши обязательства.

Наступила такая полная тишина, что можно было услышать негромкое пение птиц, шорох листвы, в которой белки искали упавшие орехи, и шелест ветвей деревьев под легкими порывами ветра. Но Кэтрин ничего не слышала, кроме ударов собственного сердца, замерев в ожидании ответа. Когда граф наконец заговорил, голос его звучал мягко, с легкой иронией:

– Почему только тридцать дней, дорогая? Почему не сто, год или десять лет? Полагаете, что за тридцать дней у меня наступит пресыщение? А может быть, вы сможете истощить мои силы за более короткий срок?

Но за этими шутками чувствовалось страстное желание графа получить то, что не так легко дается. Именно эту черту характера графа решила использовать Кэтрин, ставя свои условия.

– Вы заинтриговали меня вашим предложением, – вновь заговорил граф, не дождавшись ответа. – У меня никогда не было любовниц с подобными требованиями. Я больше привык к тому, что женщины хотят вечной любви и преданности до самой смерти. И что же вы хотите получить в обмен на обладание вашим телом, Кэтрин?

Девушка взглянула на него, и в глазах ее мелькнули веселые искорки. Она получала истинное удовольствие, наблюдая замешательство этого самоуверенного мужчины, которое он пытался скрыть.