Текст книги "Моя безумная фантазия"

А если ей нужны только деньги? Вдруг Алиса возьмет его деньги и не появится? Тогда он станет последним в роду Сент-Джонов: ведь он никогда не сможет жениться! Необходимый ему наследник, ребенок, о котором он мечтает, никогда не появится на свет, по крайней мере законным путем.

В его доме находится человек, который знает, где Алиса. Нелепая история Мэри-Кейт о призраках и явлении духов, о неясном шепоте не больше чем хитрость, чтобы усыпить его бдительность. Этого она хочет?

По крайней мере Алиса нашла женщину, способную искусить его, – женщину яркую, с прекрасной фигурой и очаровательным лицом, со странной привычкой проводить пальцами по волосам на затылке, с запахом, естественным, как солнце, и утонченным, как корица.

Нет, он будет держать ее тайную подругу в Сандерхерсте, пока не решит, что делать. Или пока Мэри-Кейт не расскажет ему всю правду.

Глава 11

Бернадетт Афра Сент-Джон, известная близким друзьям и двум-трем родственникам как Берни, а всем остальным как вдовствующая графиня Сандерхерст, с раздражением разглядывала своего усталого любовника. Моложе ее на двадцать лет, а дышит, как выброшенная на берег рыба! Он издавал не очень-то приятные звуки, и если бы она не была столь пресыщена, то столкнула бы его с койки и приказала покинуть каюту. Ей это не составило бы никакого труда, потому что она тяжелее его по меньшей мере на два стоуна и выше на три дюйма. Она была, как говаривала ее мать, наблюдая за ростом дочери, весьма рослой девушкой.

Впрочем, он довольно мил, только не слишком опытен. Она бы с удовольствием повторила – чтобы он поупражнялся, а заодно привыкал. Щедрое предложение с ее стороны, подумала она, несмотря на то, что он остался единственным пассажиром-мужчиной на корабле Сент-Джона – остальные сошли в Макао. А так как до Англии ничего не предвидится, кроме нескольких жалких портов и бесконечной водной глади, это самый благоразумный способ дать ему еще одну возможность произвести на нее впечатление.

Его звали Мэтью. Она выяснила это до того, как он зашел в ее каюту пропустить стаканчик бренди. О его прошлом она знала мало, о планах на будущее – и того меньше. Но у него был красивый золотистый загар, и, кажется, он без памяти влюбился в нее. Сейчас он что-то восторженно бормотал в подушку, и на лице графини отразилось удовлетворение. Ее опытность дает о себе знать, не говоря уже о годах странствий, во время которых она научилась разным штучкам.

Женщина потянулась, подняв руки над головой, с удовольствием выгнулась. Она была гедонисткой, получала удовольствие от еды, бокала хорошего вина и компании занимательных людей.

Свои временные жилища она устраивала в живописных и безопасных уголках, где местные жители были настроены дружелюбно. В Индии стояла ужасающая жара, но зато там был отважный полковник, весьма привлекательный мужчина, с серебристыми волосами и быстрой улыбкой. Правда, на него скорее произвел впечатление ее титул и тот факт, что она представляет в своем лице все несметные богатства Сент-Джонов. Жаль, если бы он больше любил ее самое, из этого могло что-то выйти. Забавно, что ее постоянно пытаются заставить соблюдать светские приличия, а ей хочется вести себя дерзко, необычно, вызывающе. Она везде оказывалась не на своем месте, но так ей хотелось. Она достаточно натерпелась в детстве, когда делала только то, что от нее требовалось, и позже, когда вышла замуж за человека, который ей не нравился. Вышла только потому, что подвернулся богатый граф.

Но все оказалось не так уж страшно. Ее супруг, достойный человек, имел достаточно разума, чтобы скоро умереть, оставив ее одну с прекрасным сыном. Арчер, слава Богу, только иногда напоминал ей о покойном муже.

За последние десять лет она наконец обрела некоторую свободу чувств и осталась относительно почтенной женщиной. В Северной Америке она упражнялась в стрельбе из лука и преуспела в этом деле еще и потому, что ее наставником был восхитительный молодой человек атлетического телосложения. Ничего, кроме пользы, не принесло и овладение огнестрельным оружием. Не говоря уж о ноже, привязанном к лодыжке. Она научилась очень ловко им пользоваться. В конце концов, одинокая женщина должна уметь постоять за себя.

Мужчин в ее жизни было сравнительно немного, до последнего года, когда она наконец сорвала с себя маску респектабельности и начала делать то, что считала удобным и правильным. Мужчины, между прочим, занимаются этим веками, настало время и женщинам обрести свободу морали.

В общем, она наслаждалась своим вдовством. Каждый день открывал ей что-то необычное, всюду ее ждала новая красота, суля радость и наслаждение. И Берни была счастлива разделить свое видение жизни со всем миром. Естественно, мир 1792 года был не совсем готов к встрече с Берни. Особенно Англия.

Она покинула родину пятнадцать лет назад, полная решимости найти место, страну, город, где бы чувствовала себя как дома, и открыла для себя простую истину. Для нее не существует более подходящего дома, чем тот, который она сама для себя создала, надежный, как панцирь черепахи, под которым можно укрыться в минуту опасности. Разумеется, прошедшие годы не пропали даром. Берни познакомилась с разными культурами мира и с большим уважением начала относиться к династии, которая дала ей финансовую независимость. Она сменила английское высокомерие – веру в то, что весь мир с благоговением склоняется у порога Англии и жадно ест из ее рук, – на более реалистический взгляд на действительность. Но откровением для нее стало познание себя, сущности Берна-детт Афры Сент-Джон.

Берни узнала, что ей очень идут яркие цвета, часто носила сари, потому что оно шло к ее ширококостной высокой фигуре. Она стригла волосы коротко, до плеч, носила японские украшения, которые обожала. Берни бегло говорила на семи языках, свободно управлялась с рисом при помощи палочек, изучала буддизм, Коран и Талмуд. Содержимое ее дорожных сундуков говорило о насыщенной жизни и самых разнообразных интересах. Помимо своего гардероба, она везла домой рулоны индийского батиста, китайского шелка и узорчатого ипрского полотна, постоянно бывший у нее в ходу кальян, свиток японских трехстиший – хокку, – сочиненных в ее честь немолодым японским поклонником, четыре разновидности лука-шалота, произрастающего в Юго-Западной Азии, и коллекцию тяжелых черных шаров из индийского каучука, которые ей нравились за их упругость.

Берни вполне ясно осознавала, что в глазах большинства родственников, которые умудрялись следить за ней все эти годы, репутацию она имела скандальную. Чего не содержалось в письмах, то дополняли соглядатаи, сообщая многочисленной и заинтересованной родне о ее похождениях и достижениях. Первых, к сожалению, получалось больше.

И все равно она радовалась возвращению на родину. Возможно, давал знать о себе возраст, требовавший оседлой жизни, которая когда-то казалась монотонной и неинтересной. Ей стало не хватать размеренности английского уклада. Природа и традиции, считавшиеся само собой разумеющимися, теперь представлялись бесценными – рождественское печенье с изюмом, пудинг, покатые холмы, скрытые туманом, великолепно ухоженные английские парки.

Правда, она не жалела, что уехала тогда из Англии. Арчер вырос и стал совершенно самостоятельным, а ей отчаянно хотелось стать собой, а не просто вдовствующей графиней Сандерхерст, богатой, эксцентричной и ужасающе скучной.

Но все же – да, она скучала по сыну. Они поддерживали оживленную переписку и раза два за эти годы встретились в чужих столицах. Письмо Арчера, в котором он сообщал о намерении жениться, Берни получила, когда застряла в какой-то пыльной индийской деревне. Если бы ей и удалось найти корабль и добраться до Англии, она опоздала бы на свадьбу на три месяца.

Может, все и к лучшему. Она помнила Алису маленькой девочкой, одетой в желтое платьице, яркую, как солнечный день. Интересно, какой женой она стала сыну? Наверняка не очень хорошей. Да и никакая женщина не подойдет. И правильно, что она так и не поехала в Англию. Вряд ли из нее получилась бы хорошая свекровь.

Что бы сказал сын, если б узнал, что она возвращается сейчас домой из-за него? Она нужна ему: в первый раз с тех пор, как ему исполнилось двадцать лет. В его письмах сквозило почти осязаемое чувство одиночества и отчаяния из-за бесплодных поисков Алисы. Она присоединит свои внушительные средства к его состоянию, и вместе они найдут пропавшую жену.

Глава 12

Он не стал стучать, лишив ее возможности выбора – впустить его или попросить уйти. Поворот ключа в замке, и Арчер Сент-Джон появился в дверном проеме, всеми своими действиями и непроницаемым выражением лица давая понять, что он ее тюремщик.

Мэри-Кейт сидела в кресле перед камином, прикрыв ноги шелковым покрывалом. В руках у нее была одна из книг, которые он прислал ей, чтобы она не скучала.

– Почему вы так на меня смотрите? – спросил он. – У меня выросли рога или вы оцениваете пределы моего легковерия?

Видимость вежливости уничтожалась тоном Сент-Джона.

– Я пыталась понять, какая опасность может вам грозить.

– Земной ангел-хранитель, ведомый потусторонним голосом? Вам бы следовало брать деньги за доставляемое развлечение. Хотя должен вас поздравить, мадам. Очень интересная уловка – все эти разговоры о шепчущих голосах и видениях, но я полагаю, вы направляете свои стремления к более значительной цели, как, например, соучастие в некоем плане, придуманном вами и Алисой. В конце концов лучше сказать правду, не так ли?

– Я уже сказала вам правду.

– Вы представили необыкновенную версию, мадам, но я бы не назвал ее правдой. Моя жена мертва и насылает на вас призрачные сны. Образы моей жизни в мельчайших подробностях. А теперь она посылает вам предупреждение о грозящей мне опасности. Я правильно изложил?

Он невесело усмехнулся в ответ на ее слабый кивок.

– И что прикажете мне делать, мадам? Отдать из благодарности половину моего состояния? Хорошо заплатить вам? Почему вы придумали историю, в которой нет ни правды, ни смысла? Чего вы добиваетесь? В вашей сумочке не сидит сонм духов, готовых вылететь и заговорить через вас? Жаль, подумайте, какой замечательный способ обеспечить свое существование! Вы могли бы называть себя Мадам Беннетт – повелительница тайн.

– Я совсем не хочу, чтобы меня посещали видения, Сент-Джон. – Она прямо взглянула на него. – Такое со мной случилось впервые.

Губы Арчера скривились в полуулыбке, насмешливой и отнюдь не доброй. Мэри-Кейт решила, что ему незнакомо чувство сострадания.

– Вас с Алисой можно поздравить: вы очень изобретательны. Правда, подобная сказочка больше подходит для детей. Где моя жена, мадам?

– Я не знаю.

Это выглядело пародией на какую-то игру: вопрос – ответ, быстро, сквозь зубы, а игроки казались уставшими от необходимости задавать вопросы и отвечать на них.

Мэри-Кейт решила подойти к загадке с другой стороны. Нет сомнения, Алиса озабочена благополучием своего мужа. В той же мере, в какой граф жаждет получить сведения о жене. Возможно, если она разгадает одну загадку, то сможет найти ответ и на другую.

– У вас есть враги?

Он посмотрел на нее так, будто она потеряла разум. Наверное, так оно и есть, если она пытается быть с ним честной.

– У меня много врагов. Но никто из них ничего не выгадает от моей смерти. Кроме того, это скорее деловые враги, а не личные. До того как моя жена покинула меня, мадам, я производил довольно приятное впечатление на людей.

– Вы ездите верхом? Он поднял бровь.

– Я понимаю, как и любой английский джентльмен. Но вы хорошо держитесь в седле?

Вторая бровь присоединилась к первой.

– Очень хорошо, – сказала Мэри-Кейт, опустив глаза. Вот уж она не думала, что он так удивится. – Есть еще что-нибудь, что может вам повредить?

– В моей жизни нет ничего необычного, миссис Беннетт, кроме исчезновения жены. Не знаю, как вы сумеете с ней связаться, но уверен: сможете. Я буду несказанно счастлив, если стану свидетелем отправки этого послания. Скажите Алисе, что я хочу покончить с этим. Сейчас же.

Губы девушки дрогнули, и, взяв чашку, она уткнулась в нее.

– Не вижу ничего смешного в своих словах, – произнес Сент-Джон.

– Я передам ваше пожелание, – сказала Мэри-Кейт, не в силах скрыть улыбку.

– Вы смеетесь надо мной? Назовите причину, и я посмеюсь вместе с вами.

Она посмотрела на него. Значит, он понял, что забавляет ее? Иногда в его черных глазах она замечала искорку смеха, отблеск чего-то недозволенного.

– Мы составляем очень забавную пару. Вы – потому что вам не нравится отсутствие вашей исчезнувшей жены, а я – потому что мне это нравится. Я привыкла находиться среди людей, Сент-Джон. А в последнее время компанию мне составляли только служанки. Но они находились в моей комнате недолго и молча выполняли свои обязанности. Я подозреваю, им приказали не разговаривать со мной. Дух вашей жены был моим единственным компаньоном.

– Вы с такой легкостью говорите о призраках, мадам. Разве не естественнее для человека испугаться при их появлении?

– В вашем состоянии, возможно. Но для меня смерть не является новостью, Сент-Джон. Я помогала хоронить двух своих братьев, обмывала тело отца. Когда вы принадлежите к простым людям, не смерть должна страшить вас, а повседневное существование, а смерть – почти подруга.

– Тем больше причин не доверять вам. В этой игре у вас все преимущества. – Он подошел к окну и провел ладонью по ткани шторы.

– Вы ожидаете от меня лжи, а я говорю вам правду.

– Вы, конечно, никогда не лжете? – Арчер повернулся и окинул девушку пристальным взглядом.

– Мне случалось лгать, – призналась она, ставя чашку на поднос. – Иногда я говорила, что сделала работу, когда еще не закончила ее. Можете назвать это грехом, если хотите, но это касалось только времени.

– А грехом умолчания вы не страдаете?

– То есть не говорю всего, что знаю? Что еще я могу вам сказать? – Она сидела, перебирая пальцами край покрывала.

– Почему Алиса прислала вас, вместо того чтобы вернуться самой? Чего вы добиваетесь, притворяясь, что она умерла?

– Полагаю, бесполезно говорить, что я незнакома с вашей женой? – Ее взгляд был открытым и серьезным.

– Бесполезно.

– Вы верите только в то, что можно потрогать, Сент-Джон?

– Я нахожу, что это самый надежный способ справиться с жизнью, мадам.

Он отодвинул от края стола изящную статуэтку пастушки.

– И не оставляете места для веры, надежды или хотя бы случайности?

– Я не собираюсь обсуждать с вами вопросы религии, мадам, а что касается случайности, то это слово, которым обозначают невнимательность. Тот, кто внимательно относится к окружающему, видит связи так называемых случайностей.

Почему ее внимание привлекло легкое прикосновение его пальцев к фарфоровой фигурке, тихое поглаживание посоха пастушки?

– Значит, вы мне не поверите?

– Нет, мадам. Надеюсь, вы выскажете какие-нибудь пожелания в отношении вашего жилища, – сказал он и, прекратив поглаживать пастушку, слегка поклонился.

– С моей стороны было бы глупостью предъявлять претензии. Вы посадили меня в чудесную клетку. – Она обвела комнату взглядом, потом улыбнулась Сент-Джону. – Такая легкость в обращении с богатством поражает меня. И мне немного стыдно: я завидую – еще один мой грех, в котором я без труда сознаюсь. Возможно, я завидую не вашему богатству, а безразличию, с которым вы его принимаете. Вам не надо думать о хлебе насущном. Вы когда-нибудь тревожились о завтрашнем дне, Сент-Джон?

– Стало быть, ваш замысел – наказать меня за мое положение? – Его улыбка стала враждебной. – Так-то вы понимаете уважение?

– Уважать вас за графский титул? Или за ваше богатство? Ни то ни другое не вызывает уважения само по себе, Сент-Джон. Вы потеряли мое уважение, когда стали моим тюремщиком. За что мне относиться к вам с почтением?

Он подошел к двери и открыл, едва сдерживая ярость.

– Вы переходите все границы, мадам. Подозреваю, что вы не церемонились бы даже с королем!

– Будь моя воля, я не стала бы довольствоваться участью прислуги, Сент-Джон.

– Да, вы решили играть роль посредника с духом, который сами и выдумали.

– С духом, который вас очень любит.

Он повернулся к ней, совершенно изменившийся.

Злость исчезла, раздражение угасло, черные глаза сверкали, как агаты. Лицо застыло, словно высеченное из гранита. Даже руки безжизненно повисли. Он стоял, расправив плечи и выпрямившись, будто прикованный к столбу.

– Она любила меня? Вы так это называете? – В его голосе прозвучали бесконечная усталость, сожаление и, к ее удивлению, отчаяние. – Поэтому она и завела любовника? Поэтому и стала прелюбодейкой? Если Алиса меня любила, то мне жаль того человека, которого она возненавидит. Сознайтесь в двуличии, чтобы я мог отпустить вас и жить дальше своей жизнью. Скажите Алисе, что я дам ей все, что она пожелает, включая сколько угодно денег, но взамен хочу немедленной свободы. Если ей нужен документ о разводе, я обращусь в парламент.

Не жесткость его последних слов заставила Мэри-Кейт смотреть ему вслед, когда он закрывал дверь, но выражение его лица, на котором застыли безразличие, усталость и непреклонность. Даже камень дает трещину, и она убедилась в этом, заметив боль, мелькнувшую в черных глазах Арчера Сент-Джона.

Глава 13

– Накорми его как следует, Реймонд.

Арчер устало повернулся и взглянул на запад. Уже совсем стемнело – он целый день провел в седле в отчаянной и тщетной попытке хоть немного забыться.

– Да, сэр!

Конюх еще раз поспешно стащил с головы шапку, скорее из страха, чем из почтения. Арчер подозревал, что слуги боятся его до смерти. Лучших слуг он заполучил не благодаря своей репутации, а толщине своего кошелька. Странно, что он не вызывает страха в Мэри-Кейт Беннетт.

Он решил, что день вдали от Сандерхерста пойдет ему на пользу больше, чем сидение в библиотеке в размышлениях о неожиданной гостье, и воспользовался случаем, чтобы навестить родителей жены. Он появлялся у них не часто, потому что не выносил тещи, и ловил себя на том, что обращается с тестем со смешанным чувством жалости и нетерпения. Но возможно, Алиса дала о себе знать родителям, которым была очень преданна.

День оказался потраченным совершенно впустую: Арчеру так и не удалось убежать от преследующих его мыслей.

Ферма Моршемов представляла собой несколько скромных построек, окружавших большую конюшню. Господский дом – внушительное сооружение на тридцать комнат – располагался неподалеку, связанный с остальными строениями посыпанными гравием дорожками. Из Сандерхерста сюда рукой подать. Арчер проскакал это расстояние меньше чем за четверть часа. Но пропасть между ним и родителями его жены измерялась милями.

Теща встретила его, как он и ожидал, пристальным взглядом, сложив на груди руки и поджав губы. Впрочем, Сент-Джон был готов к ее враждебности. Он послал записку, прося разрешения навестить их. Сесили ответила кратко и сдержанно, предупредив тем самым о прохладном приеме.

У нее было квадратное лицо, широкий лоб. Будь она мужчиной, ее лицо могло стать приятным, но у женщины оно оказалось невыразительным. Арчер всегда удивлялся, почему все ее дочери красивы. Годы брали свое, заострив черты ее лица. Нетерпимость выдавала плохо скрываемую злобу.

Он передал повод одному из конюхов, слегка поклонился теще и предложил ей руку, чтобы проводить в гостиную. Она оставила без внимания и то и другое.

– Я не надеялась снова увидеть вас так скоро, Сент-Джон.

Она всегда называла его так. И раньше между ними не было никакой сердечности, но теперь от этой женщины веяло ледяным холодом.

Он кивнул в ответ, не желая опускаться до банальностей.

– Есть у вас новости о моей дочери. – Она пытливо уставилась на него, будто хотела заглянуть ему в душу.

– Этот же вопрос я задал бы вам, мадам.

– Она находилась в безопасности в лоне своей семьи, Сент-Джон, однако исчезла, став хозяйкой Сандерхерста. – Сражение началось, она пустила первую кровь.

На мгновение он задумался: не попытаться ли смягчить ее, разрушить воздвигнутую ею стену? А сообщила бы она ему, если бы даже получила от Алисы письмо? Сомнительно. Арчер вдруг ощутил себя безмерно усталым. Нет, он не станет очаровывать Сесили Моршем.

– В таком случае не стану обременять вас своим присутствием, мадам.

Он отвесил поклон и пошел на конюшню, где нашел Сэмюела, как всегда помогавшего конюхам. Тесть чистил одного из своих племенных жеребцов. Другому человеку это могло показаться занятием странным, если не сказать – унизительным, но не Сэмюелу. Он не гнушался никаким трудом и в лучшие дни их отношений подробно рассказывал Сент-Джону о том, как идут дела в его хозяйстве – от рациона лошадей до их успехов на скачках.

Арчер постоял несколько секунд, пока Сэмюел кратким кивком не дал понять, что заметил его. А разве он ждал чего-то другого? Да, признался он себе в глубине души. Он всегда питал уважение и симпатию к Сэмюелу Моршему, сумевшему превратить убогую конюшню в ферму, питомцы которой славились по всей Англии.

– Давно мы вас не видели, да и моя Алиса уже год как пропала. Вы поэтому здесь?

Моршем взял скребницу и уверенными движениями принялся чистить Эксельсиора. Ласково потрепав жеребца, он взглянул на Сент-Джона.

– Мне нечего сообщить вам, Сэмюел. А вы что-нибудь скажете мне?

Несколько минут прошло в молчании. Тишину нарушали только издаваемые животными звуки, которые немного смягчали возникшую между людьми напряженность. Где-то засмеялся конюх, со звоном упал какой-то металлический предмет, кто-то кого-то позвал, и тот откликнулся.

– Я всегда считал Алису ангелом. Нежным и добрым херувимом, сошедшим на землю. Она была самой красивой девушкой, со светлыми волосами и прекрасными голубыми глазами. – Сэмюел стал убирать приспособления для ухода за лошадью, повернувшись спиной к графу. – Вы не можете отрицать, что у нее был покладистый характер и чуткое, любящее сердце.

Какой прок рассказывать тестю о своих печалях? Арчер как можно мягче произнес слова, которые тот хотел услышать:

– Она была достойна вас, Сэмюел.

– Я отдал ее вам в жены, Арчер, думая, что это будет благословенный союз для вас обоих. Не буду кривить душой, я хотел для Алисы и богатства, и положения. Но если бы я знал, что она исчезнет, то оставил бы ее старой девой, но не отдал за вас. – В глазах Моршема не осталось и следа приветливости, которой они сияли прежде, и Арчер больше не чувствовал к нему той симпатии, которую всегда испытывал росший без отца мальчик к хозяину фермы. – Моя Алиса не убежала бы, несмотря ни на что. Она никогда бы не сбежала!..

Все обратную дорогу Арчер размышлял. Он всегда сторонился своих соседей. Постоянно погруженный в думы и сомнения, он отталкивал всех своей мрачностью.

Как соотнести слова Сэмюела о своей дочери с его собственными воспоминаниями о жене? Речь как будто шла о двух разных людях.

Он не любил Алису. Возможность более теплых отношений между ними была потеряна холодными зимними вечерами, когда они часами молча сидели в гостиной и думали каждый о своем, не желая сократить разделявшую их пропасть отчуждения; тишину нарушало только пощелкивание и потрескивание дров в камине. А может, эта возможность исчезла летом, когда он стремился меньше находиться дома, лишь бы не оставаться рядом с неулыбчивой женщиной, которая из хрупкого создания, каким была в день свадьбы, превратилась в призрак со светлыми волосами, окутанный молчанием – постоянным молчанием. А лету предшествовала весна, когда Алиса не проявляла никакого интереса к Сандерхерсту, только бродила из комнаты в комнату и проводила пальцами по мебели, словно проверяла, хорошо ли вытерли пыль горничные, выглядывала на улицу, чтобы убедиться, выбивают ли ковры и проветривают ли шторы и покрывала. Такие распоряжения всегда отдавала экономка, а не хозяйка дома, которая рассматривала свое поместье как временную остановку на пути куда-то дальше.

Нет, он не любил своей жены, но и ненависти к ней не испытывал. Она пришла позже, осенью, в самое любимое им прежде время года. Алиса вдруг начала улыбаться и даже что-то напевать про себя, а полные надежд ожидания Арчера превратились в равнодушие, а затем в ненависть.

Она была счастлива – по-настоящему счастлива в своем прелюбодеянии.

Он уже много лет не испытывал даже мимолетной радости. Не в этом ли крылась его неприязнь? Алиса счастлива, а он никогда не испытывал этого чувства. Кто-то смог развеселить Алису, спрятавшуюся в коконе молчания. Его гордости нанесли удар. Кто-то заставил Алису светиться радостью, и это не был он, ее муж.

Какая наивность, Арчер! Он не был таким наивным со времени своих отношений с Милисент. Ему только исполнилось девятнадцать, и он влюбился в леди Милисент Денуорт. Молодая, замужем за человеком старше на тридцать лет, она утверждала, что он ее притесняет и угрожает ей. Разумеется, Арчер поверил жалобам, порывался защитить бедняжку и наконец бросил вызов чудовищу, посмевшему тиранить любящую и нежную душу.

Более мудрый человек поверил бы оправданиям мужа, задумался бы, почему сэр Грегори не спешит защищать честь жены. Более мудрый человек постарался бы раздобыть у очаровательной леди Милисент кое-какие сведения. Но он этого не сделал. Он упрямо преследовал сэра Грегори и травил до тех пор, пока не вынудил вступиться за свою честь. Арчер не стал стрелять в воздух, как это сделал сэр Грегори, а выстрелил в своего противника. Сэр Грегори выжил, и этот факт списали на плохой прицел пистолета, а не на недостаток мастерства Сент-Джона. Он мог убить этого человека! Ни для кого из присутствовавших в то туманное утро на поединке это не было тайной.

На этом фарс не закончился. Он поспешил в дом леди Милисент, чтобы сообщить, что ее жестокий муж больше не причинит ей зла, и застал ее в постели сразу с двумя его приятелями, которые совершенно растерялись, когда он появился в комнате.

Тем хуже для наивности.

Сент-Джон вышвырнул приятелей за дверь в чем мать родила и вернулся в спальню, где леди Милисент с помощью горничной пыталась найти платье. Он не стал ждать, пока она оденется, и затащил в свою карету полуодетой. Путь до места поединка занял десять мучительных минут, на протяжении которых леди Милисент верещала, как уличная торговка. Он выволок ее из кареты, подвел упиравшуюся женщину к тому месту, где лежал сэр Грегори, и швырнул на землю.

– Ваш муж, мадам! – с презрением произнес Арчер, понимая, что его жестоко предали.

Она показалась ему потасканной проституткой – волосы растрепаны, голая грудь торчит наружу, юбки задрались до колен. Ничто не защищало ее от взглядов двадцати мужчин, большинство из которых, как он узнал позже, уже видели ее в костюме Евы.

Он повернулся и пошел прочь, не обращая внимания ни на угрозы, которые она кричала ему вслед, ни на гул удивленных голосов. Вскоре он узнал, что она уехала из Англии в Италию, где и умерла несколько лет спустя на руках у одной очень решительной графини, возмущенной тем, что ее муж предпочел постели англичанки спорт. Узнав о ее судьбе, Арчер на долю секунды задумался о леди Милисент. Впрочем, она не заслуживала и этого.

С тех пор он больше не доверял ни женским слезам, ни клятвам.

Тогда почему его так больно ранило предательство Алисы? Арчер не подозревал, что окажется настолько уязвимым, и с удивлением обнаружил, что его душа не до конца оделась в броню. Женитьба стала чем-то новым в его жизни, и он собирался подчиниться ей и преподнести жене свою истерзанную и кое-как залеченную душу. В обмен на смиренную искренность он ожидал верности, хоть немного доброты, возможно, привязанности. Только от своих будущих детей он ждал любви.

Вместо этого жена исчезла, прислав утешительный приз – женщину, служившую заложницей правды.

Может, он вредит своим же интересам, держа взаперти Мэри-Кейт Беннетт? Возможно, лучше отпустить ее? Только тогда он раскроет мотивы ее поступков, предугадает дальнейшее развитие нелепой пьесы.

Как может человек, насквозь лживый, неестественный, выглядеть настолько потрясенным? Когда он объявил, что Алиса – прелюбодейка, Мэри-Кейт смотрела так, словно пошатнулась самая основа ее веры, она казалась священником, лишившимся благодати, ребенком, брошенным родителями. Откуда взялись эти чувства? Из чулка, набитого фальшивыми переживаниями? Неужели он хотя бы на мгновение поверил в ее искренность и сочувствие? Он хотел рассмеяться ей в лицо и выказать презрение за то, что она так умело извлекает на свет подходящие в данный момент чувства. Ему хотелось раскритиковать ее вульгарные рыжие волосы, яркие губы, сливочный оттенок ее кожи и красоту ее глаз.

Сдержала его та блеснувшая слезинка. Ее чистое совершенство. Сочувствие чужого человека. Как если бы она знала, чего ему стоило это признание.