Текст книги "Моя доисторическая семья. Генетический детектив"

Кро-Маньон

Я еду в Лез-Эзи-де-Тайак, к пещере Кро-Маньон. Городок Лез-Эзи расположен в горах французской провинции Дордонь – два часа на поезде на восток от Бордо. Для всех, кто изучает Европу ледникового периода, Лез-Эзи – центр мира. Сотни тысяч туристов приезжают сюда, чтобы посетить музеи и раскопки, взглянуть на наскальную живопись. А городок дает приют всем этим любителям ледникового периода.

Все началось с пещеры Кро-Маньон. Местный фермер по фамилии Маньон вознамерился проложить дорогу через свои владения до открытой незадолго до этого железнодорожной станции. Его рабочие брали камни для дороги из подобия пещеры, которая по-французски называется «abri», а на местном диалекте – «cro», что-то вроде «скальный навес» – обычное геологическое явление в этих краях. Вода и выветривание воздействуют на горную породу, отчего в скале образуется пространство с естественной крышей-навесом.

В пещере Кро-Маньон обнаружили человеческие скелеты – судя по всему, очень древние. Это произошло в 1868 году, всего через несколько лет после открытия неандертальского человека в Германии. Примерно тогда же вышла книга Чарльза Дарвина «О происхождении видов», и в массовом сознании стало все шире распространяться понимание того, что человек существует гораздо дольше тех шести тысяч лет, о которых говорит Библия.

Исследования показали, что найденные скелеты – не неандертальцы. Скорее они похожи на нас с вами. Первых жителей Европы, имеющих современную анатомию, стали называть кроманьонцами. Сейчас рядом с пещерой Кро-Маньон построен пансионат. Он как бы «встроен» в гору; скала служит одной из стен коридора. Место раскопок находится прямо за хозяйской прачечной.

Рацион со времен ледникового периода стал получше. На завтрак подают кофе с молоком и свежие круассаны. Место столь же красиво, как и когда его выбрали для своей стоянки древние люди. Вид на реку в лучах заходящего солнца прекрасен. Сегодня мы можем любоваться им, неспешно потягивая из бокала какой-нибудь прохладительный напиток.

Люди ледникового периода часто выбирали для жизни пещеры, выходящие на юго-запад, чтобы солнечное тепло и скала защищали их от холодного северного ветра. И почти всегда эти пещеры были с видом на воду.

Археологи еще не пришли к единому мнению, принадлежали ли люди из Кро-Маньона к ориньякской или граветтской культуре. Похоже, они жили на стыке культур, да и раскопки поначалу велись в этом месте нерегулярно. Но поблизости много других мест, где археологи работали очень тщательно и исследовали буквально каждый метр земли, стараясь восстановить ход древней истории.

Например, Абри-Пато. Это место расположено всего в нескольких сотнях метров от Кро-Маньона. В самом нижнем слое найдены следы жизни неандертальцев. Потом идет слой, в котором нет абсолютно ничего. Останки первых современных людей, типичных представителей ориньякской культуры, появляются примерно 35 000 лет назад.

В Абри-Пато археологи обнаружили кости шести человек: двух женщин, каждая с новорожденным ребенком, пятилетнего ребенка и взрослого мужчины. Лучше всего сохранился скелет одной из женщин. Ей было около двадцати лет, рост – примерно 1,65 м. Челюсть пострадала от периодонтита – настолько тяжелого, что он мог стать причиной мучительной смерти, если только женщина не умерла в родах. Охотники ледникового периода почти никогда не страдали от кариеса, так как ели мало крахмала и сахара. Но у них могли возникнуть серьезные проблемы с зубами из-за их истирания или воспаления десен.

Достоверных данных ДНК-анализа людей из Кро-Маньона или Абри-Пато пока нет. Попытку такого анализа произвел немецкий ученый Иоганнес Краузе. Он начал с наиболее известного скелета – Cro-Magnon-1, хранившегося в Музее человека в Париже. Краузе попытался извлечь ДНК из разных костей, но лишь одна из попыток дала результат. Тогда он сделал изотопное исследование этой кости. Сравнивая соотношение форм азота, он рассчитывал понять, чем питался Cro-Magnon-1 при жизни.

Как уже было сказано, люди ледникового периода, жившие в Европе, ели сравнительно мало углеводов и много белка – мясо и рыбу. Но кость, которая, как предполагалось, принадлежала Cro-Magnon-1, выглядела как останки какого-нибудь современного вегана. Или коровы, которая питается только травой.

Тогда Краузе попытался определить возраст кости посредством радиоуглеродного анализа. Оказалось, что обладатель кости жил в XIV веке. Содержание изотопов азота указало на него как на бедняка, жившего в Средние века и питавшегося кашей; мясо он видел редко.

Кость быстро изъяли из собрания Музея человека.

Граветтская культура сошла со сцены примерно 20 000 лет назад – и в Лез-Эзи, и во всей остальной Европе. Следующая за ней культура называется солютрейской.

По раскопкам в Абри-Пато и других местах ясно видно, как резко в то время потеплел климат. Сегодня средняя температура по Европе – около 12 градусов Цельсия. В самое холодное время ледникового периода, 18 000–19 000 лет назад, средняя температура составляла примерно минус четыре градуса. Лошадей почти не осталось. Теперь люди охотились на северных оленей, бизонов и тех хищников, вроде песца или волка, которые не боялись мороза.

Интересно, что человек в этот период, как ни странно, совершил скачок в своем развитии – это видно, например, по экспонатам в огромном музее Лез-Эзи.

* * *

Огромный и богатый музей доисторической эпохи в Лез-Эзи-де-Тайак финансируется государством. Его здание как бы вырастает из светлой известняковой скалы, как и пансионат в Кро-Маньоне. Целый этаж этого музея занят орудиями труда ледникового периода, в основном из камня, но есть там и изделия из рога, кости и бивня мамонта. Они разложены в застекленных витринах в соответствии с периодом и культурой. Мне как непрофессионалу очень сложно различить переходы между неандертальцами и современными людьми и между ориньякской и граветтской культурами. Но переход от граветтской к солютрейской культуре, произошедший около 20 000 лет назад, бросается в глаза даже несведущему посетителю.

Изделия солютрейской культуры разительно отличаются от прочих, они гораздо сложнее и совершеннее: толщиной с древесный лист, блестящие, острые и красивые. Некоторые из них очень тонкие и большие, они вряд ли использовались для практических целей. Скорее всего, это украшения. Высококачественные кремни привезены издалека, они добыты в скалах, расположенных на расстоянии в несколько десятков километров. Орудия явно изготовлены искусными мастерами; не всякий сумел бы выточить такие изящные и тонкие – как листья ивы – наконечники.

А вот изготовить роговые наконечники для копий мог, наверное, каждый. Они на вид более грубые и тяжелые. Копьеметалки были новшеством, сильно упростившим охоту на открытом пространстве во время ледникового периода. С их помощью охотники могли, пользуясь принципом рычага, метнуть копье с большей силой.

Во времена солютрейской культуры в Западной Европе впервые появляются швейные иглы. В музейных витринах можно проследить их эволюцию и процесс производства из бивня мамонта. Более древние швейные иглы обнаружены только в России, о чем я уже писала выше.

Люди ходят одетыми уже давно. Чтобы определить возраст одежды, Марк Стоункинг из лейпцигского Института Макса Планка применил нетривиальный метод. Он проанализировал ДНК платяной вши. Сравнивая разные виды платяных вшей между собой и с головной вошью, и с теми вшами, что водятся у шимпанзе, он определил возраст человеческой одежды – примерно 107 000 лет. Естественно, эта цифра предполагает погрешность в несколько десятков тысяч лет, но все же данные Стоункинга более точны, чем у других исследователей. Его анализ ДНК вши показал, что люди начали носить одежду еще в Африке[11]11
  Согласно исследованию Марка Стоункинга, одежду, скорее всего, начали использовать неандертальцы. Сапиенсы тогда жили в тепле, одежды у них наверняка не было. Сапиенсы же нахватались платяных вшей от неандертальцев. – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

На многих стоянках археологи находят каменные скребки, при помощи которых, вероятно, обрабатывали шкуры животных. Такой техникой владели даже неандертальцы; это умение было необходимо всем, кто жил за пределами тропиков. В более прохладном климате – некоторых районах Африки, на Ближнем Востоке и в Европе – без одежды жить было невозможно.

Но одно дело – завернуться для тепла в шкуру или проделать несколько дыр шилом, чтобы соединить два куска кожи в примитивную тунику. И совсем другое – при помощи иглы сшить куртку с меховым капюшоном, удобные штаны и водонепроницаемые сапоги.

Подумаешь – иголка с ушком, думает наш современник. Но во время ледникового периода изобретение такой иглы было жизненно важно. Прочная теплая одежда из шкур имела в суровом климате огромное значение, а игла с ушком делала возможным шитье такой одежды. Очевидно, технологический скачок в развитии западных европейцев произошел здесь, в Юго-Западной Европе, в самое холодное время ледникового периода.

Лучшее объяснение этому явлению я получила от археолога Иржи Свободы в Брно. Он полагает, что холод побудил группу людей из северных регионов Европы двинуться на юг. Разные племена встретились в условиях холодного и сурового климата и объединили свои умения. Общины людей с разными знаниями и навыками стали отличной средой для появления новых изобретений.

ДНК-анализы подтверждают, что люди с севера Европы в самые холодные времена ледникового периода, примерно 25 000–18 000 лет назад, отправились искать теплые убежища на юге Европы – на берегах Черного моря, в современных Греции, Италии и даже на юге Сибири.

У меня есть основание полагать, что мои предки по прямой материнской линии провели самые холодные годы ледникового периода неподалеку от Лез-Эзи-де-Тайака, на юго-западе Франции или в северной Испании.

Рис. 3. Дочери Урсулы

Женщина, которую называют U5 или Урсула, жила в Европе более 30 000 лет назад. Ветвь U5b1, скорее всего, возникла в Испании или юго-западной Франции в самое холодное время ледникового периода.

Исландская фирма deCODE выяснила, что я принадлежу к группе U5, так же как примерно каждый десятый европеец. Но летом 2011 года со мной связались несколько шведских ученых, которые заинтересовались возможностями ДНК-анализа. Проанализировав мои пробы, они сделали вывод, что я вхожу в одну из двух подгрупп U5, а именно – в подгруппу U5b, которая, в свою очередь, делится еще на три подгруппы, и я принадлежу к самой многочисленной: U5b1.

Считается, что U5b1 восходит к группе, которая во время самых жестоких холодов переселилась на юго-запад Европы – то есть в места, где доминировала солютрейская культура. Основанием для этого утверждения является прежде всего факт наибольшего разнообразия U5b1 именно в районе Пиренейских гор, то есть на юго-западе Франции и севере Испании.

Еще одно неожиданное свидетельство правоты этой гипотезы было опубликовано в 2005 году. Группа итальянских ученых выяснила, что входящая в U5b1 подгруппа, к которой принадлежит почти половина всех саамов, близкородственна той, что встречается у коренного населения Северной Африки, берберов. Похоже, их родственные линии разошлись несколько тысячелетий назад. Новость всех поразила: между Северной Африкой и севером Скандинавии – четыре тысячи километров. Наиболее правдоподобное объяснение таково: люди с U5b1 мигрировали в разных направлениях. Некоторые по мере смягчения климата двигались на север, и часть их потомков мало-помалу оказалась в северной Скандинавии. Другие, напротив, двинулись на юг и через Гибралтарский пролив добрались до Африки.

Третья линия в представлении доказательств – ДНК-анализ древних человеческих костей из Западной Европы. До сего дня проведено очень немного подобных исследований высокого качества, и все они относятся к более поздним эпохам, нежели солютрейская. Но даже эти анализы подтверждают широкое распространение U5b1 на юго-западе Европы в самое холодное время ледникового периода.

Больше всего предметов, относящихся к солютрейской культуре, обнаружено в Ложери-От. Я дошла до этого места от пансионата Кро-Маньон примерно за полчаса. Ложери-От вообще богато на находки. Археологи вскрыли 42 слоя: здесь есть и ориньякская, и солютрейская, и даже последующая мадленская культура.

Огромный скальный навес, видимо, служил местом совместного проживания разных общин в определенное время года – в первую очередь осенью, в сезон активной охоты. Наверное, здесь жили человек сто. Это могло быть три, четыре или пять небольших общин. Легко понять, почему они выбрали именно это место. Здесь не тесно: защищенное пространство площадью равно примерно двум тенисным кортам. Сейчас бо́льшая часть потолка обвалилась. Земля усыпана огромными валунами.

Как и многие другие стоянки ледникового периода, Ложери-От расположена недалеко от реки. У людей, живших здесь, было и вечернее солнце, и вид на воду – любой современный риэлтор подтвердит, что такое жилье пользуется наибольшим спросом.

Можно пофантазировать, как солютрейцы собирались здесь в суровые времена ледникового периода. Мне кажется, они любили сюда приходить. Ведь бо́льшую часть года общины жили изолированно, люди страдали от жестокого холода. А в Ложери-От они имели возможность встретиться с себе подобными. Устраивать праздники и культовые церемонии. Молодые находили себе партнеров, люди постарше сидели у огня и обменивались опытом. Еды было вдосталь, и все были сыты.

Еда состояла в основном из мяса и костного мозга северных оленей. На лошадей тоже охотились, но их поголовье в период самых сильных морозов значительно сократилось. Конечно, люди ледникового периода ели не только мясо. На их зубах найдены микроскопические остатки растительной пищи. Но вегетационный период в холодном солютрее был недолгим.

Все это, безусловно, очень интересно. Но все же главное, ради чего сотни тысяч туристов ежегодно посещают Лез-Эзи, – это наскальная живопись. Я тоже отправляюсь в тур по местным пещерам.

* * *

Попадая в Ложери-От, словно оказываешься в гигантском зале, где когда-то веселились на грандиозных вечеринках мои древние родственники. Абри-дю-Кап-Блан, расположенная в шести километрах восточнее Лез-Эзи, производит более камерное впечатление. Попасть сюда все равно что зайти в гости в семейный дом, восхититься уютной обстановкой.

В маленьком музее нас собралось всего шестеро, мы заказали входные билеты заранее. Больше посетителей в музее не поместится. Через несколько минут нас пустят посмотреть стоянку. Уточнив, что ни у кого из нас нет фотоаппарата, гид отпирает тяжелую железную дверь.

Археологи спорят, когда были выполнены фризы на скалистой стене. В наши дни их приписывают солютрейскому периоду. Они – на редкость хорошо сохранившийся пример того, как люди ледникового периода украшали свои жилища. В большинстве других мест настенные изображения не сохранились.

Фризы в Кап-Блан представляют собой рельеф, высеченный прямо в скале: длинный парад лошадей и бизонов. Обнаруженные археологами кости животных свидетельствуют о том, что лошади и бизоны не слишком часто попадали человеку на стол. Почти 95 % костей принадлежат северному оленю, на которого в основном и охотились в самые холодные периоды. Видимо, лошади и бизоны имели скорее эмоциональное значение. Художники ледникового периода нередко изображали совершенно не тех животных, на которых охотились в повседневной жизни.

Из домашней атмосферы Кап-Блан я отправляюсь в пещеру Фон-де-Гом. Здесь меня ждет совершенно иное переживание – не будничное, а почти сакральное. В глубине пещеры таится нечто исключительное. Художники ледникового периода, создавшие эти изображения, должно быть, были Рембрандтами и Леонардо да Винчи своего времени.

Я захожу вместе с франкоговорящей группой из десяти человек. Всего несколько шагов в глубь скалы – и внешний мир исчезает. Исчезает солнечный свет. Не слышно больше ни птиц, ни шума ветра. Кожа чувствует только холод и сырость. В голове стоит слабый шум: слух пытается компенсировать в наступившей тишине отсутствие звуков. Глаза моргают, привыкая к полумраку.

Проходы в Фон-де-Гом тесные, но мы, современные посетители, хотя бы можем идти выпрямившись – пол занизили ради нашего удобства. К тому же нам помогают электрические фонарики, которые гид неукоснительно выключает, едва мы переходим из одного места пещеры в другое. Гид хочет уберечь рисунки насколько возможно – и от электрического света, и от углекислого газа, который образуется от дыхания посетителей.

Художникам ледникового периода приходилось пробираться сюда, согнувшись в три погибели. Но у тех, кто рисовал здесь свои картины, имелось важное новшество: светильники. Им не нужно было больше довольствоваться простыми деревянными факелами, как их предшественникам. В их распоряжении были камни с выдолбленным углублением. В углублении жгли жир животных и растительные фитили.

Пещера Фон-де-Гом, расположенная на окраине Лез-Эзи, была обитаема 17 000 лет назад, во времена так называемой мадленской культуры, которая плавно сменила солютрейскую. Орудия труда немного усложнились, но люди, кажется, остались почти прежними. Ледниковый период ослабил свою хватку, и стало чуть теплее.

Художники из Фон-де-Гом писали свои картины, смешивая красители: желтый, красный, коричневый, черный и множество переходных оттенков. Краски они получали из красноватого оксида железа и черного оксида марганца, который находили в горах поблизости. Иногда они обжигали камни, чтобы получить особый колер. Они растирали красители в ступках и смешивали краски на палитре, совсем как современные художники. Краски на стены пещеры они наносили всеми возможными способами: собственными пальцами, палочками, кисточками из звериного меха или птичьих перьев. Еще они сдували красящий порошок на влажную поверхность, совсем как художники эпохи Возрождения, когда писали фрески.

Самый распространенный мотив в Фон-де-Гом – бизон: здесь изображены более восьмидесяти животных, и каждое со своими характерными чертами. Художники точно знали, рисуют они самца или самку, молодое животное или старое, в какое время года и в какой ситуации. Искусно и с расчетом они использовали скальную поверхность, чтобы создать трехмерный эффект. В одном из залов изображения находятся очень высоко – в пяти метрах от пола пещеры. Чтобы создать их, художникам, наверное, приходилось забираться друг другу на плечи.

Многоцветные изображения есть всего в нескольких пещерах ледникового периода. Наиболее известны испанская Альтамира, Ласко, расположенная неподалеку от Лез-Эзи, и Шове к западу от Лиона. В эти три пещеры никого больше ни пускают. Приходится довольствоваться разглядыванием фотографий.

Когда я пишу эти строки, частным лицам еще можно посещать Фон-де-Гом и смотреть полихромную пещерную живопись в оригинале – если постоять в очереди и купить билет на то же утро. Идут споры о том, не закрыть ли для посещения и Фон-де-Гом, дабы уберечь изображения от разрушительного воздействия освещения и дыхания зрителей. Я благодарна за то, что мне разрешили войти туда, в темноту, холод и сырость, – и увидеть, как из полутьмы проступают бизоны, мамонты и лошади, немного стершиеся после стольких тысяч лет, но все еще столь великолепно исполненные, что кажутся живыми.

В пещере Комбарель, которая находится в нескольких километрах от Фон-де-Гом, больше всего изображений лошади. Есть там и пещерные львы, пещерные медведи и мамонты, но лошади – самый распространенный мотив. Иногда контуры просто высечены в скале, а иногда заполнены черной краской, изготовленной из оксида магния.

Гид, который сопровождает меня и французское семейство по длинным узким проходам, считает, что в пещере Комбарель жил род, чьим тотемным животным была лошадь. На протяжении не одной тысячи лет они снова и снова приходили в эту пещеру и оставили здесь сотни рисунков. Таким образом шаманы рода обретали духовную силу, считает он.

Чтобы отправиться дальше, в пещеру Руффиньяк, мне приходится арендовать в Лез-Эзи машину и почти полчаса ехать между покрытых лиственными лесами холмов и виноградников. Рисунки в пещере Руффиньяк тоже относятся к мадленской культуре, им предположительно 15 000 лет. Они напоминают о вырезанных на стене монохромных контурах лошадей из пещеры Комбарель.

Но в Руффиньяке главные – мамонты. Их тут больше ста пятидесяти. Первый – прямо у входа: маленький круглый, радостный, лохматый мамонт, изображенный всего в метре над полом. Вполне вероятно, что его нарисовали специально для детей. В глубине пещеры – бизоны, лошади, горные козы, шерстистые носороги и пещерный медведь. В одном из самых труднодоступных мест пещеры мы увидели изображение человека: грубо выполненный рисунок головы в полупрофиль.

Проходы заворачивают, уходят в глубину пещеры в общей сложности почти на десять километров. Нас, посетителей, везут по ним на маленьком электропоезде. В нужных местах освещение включается, когда поезд делает остановку, и через несколько минут автоматически выключается, чтобы свести до минимума вредное воздействие на рисунки.

Пещера расположена на территории большого поместья, о ней заботится семья владельцев. Местное население знает о пещере уже несколько сотен лет, представители многих поколений спускались вниз и процарапывали на стенах свои имена. Однако систематические археологические работы начались только в 1950-е годы.

Фредерик Плассар – сын владельца, он вырос рядом с пещерой. Сейчас он целыми днями работает здесь, но изучал археологию и защитил докторскую диссертацию в университете Бордо. Мы долго беседуем с ним, сидя на скамейке у входа в пещеру, в прохладной тени дубов; я пытаюсь понять, что заставило людей 15 000 лет назад забраться в темную пещеру, чтобы создать эти произведения искусства.

То, что они вошли в пещеру, неудивительно, – говорит Фредерик. Обычное человеческое любопытство. Люди во все времена забирались в пещеры, это видно по каракулям, оставленным здесь в XVIII–XIX веках. У представителей мадленской культуры, как и у нас, имелись светильники, хоть и в виде примитивных каменных плошек с жиром, а углубиться в гору на километр – это всего лишь полчаса пешей ходьбы.

Рисунки – вот что поражает. Они так хорошо выполнены, что их создавали, наверное, величайшие мастера. Фредерик считает, что художников было трое или четверо. Может быть, все рисунки были созданы за один раз, за нескольких часов напряженной работы. А потом художники через всю остальную, прожитую наверху, при дневном свете, жизнь пронесли с собой воспоминания о рисунках, оставшихся в недрах земли. Смотреть на их работы было не обязательно. С точки зрения древних художников, создать эти рисунки было гораздо важнее, чем созерцать их. Фредерик уверен: европейские наскальные рисунки говорят людям кое о чем очень важном.

Он указывает на то, что по всей Европе известно всего около 20 000 наскальных рисунков, хотя люди прожили здесь в ледниковый период около 30 000 лет. Получается меньше одного рисунка в год на все население Европы – несколько тысяч человек. Для сравнения, в Австралии аборигены создали миллионы наскальных рисунков.

Фредерик особенно критически настроен против одной широко распространенной точки зрения. Археологи привыкли считать, что с течением тысячелетий художники ледникового периода становились все искуснее. Звери из Фон-де-Гом, с их совершенными пропорциями и перспективой, например, изображены гораздо профессиональнее, чем более древние неуклюжие лошади из пещеры Пеш-Мерль, которые значительно старше их.

Но в 1990-е годы на юго-востоке Франции была открыта пещера Шове. Рисунки из этой пещеры поражают своим совершенством и богатством разноцветных, искусно прорисованных животных. Самым древним из изображений примерно 32 000 лет, то есть они относятся еще к ориньякской культуре.

Это дает основания предполагать, что изобразительному искусству примерно столько же лет. Не забудьте про флейту из бивня и швабские статуэтки, старейшей из которых больше 40 000 лет. И мастера-ремесленники, и безвестные художники существуют на территории Европы с начала ее заселения людьми современного типа.

Сидя у входа в пещеру, мы обсуждаем теории, которые выдвинули французский археолог Жан Клотт и его южноафриканский коллега Дэвид Льюис-Уильямс. Эти двое здесь, в окрестностях Лез-Эзи, похоже, стали властителями дум. Книги Жана Клотта, и научно-популярные, и академические, можно купить везде – и в магазинах, и в музейных киосках. Коротко все теории можно свести к тому, о чем говорил гид в «лошадиной» пещере Комбарель: рисование в пещерах было для шаманов способом приобретения духовной силы.

Фредерик согласен, что шаманская гипотеза имеет под собой основания, но ее трудно доказать. Возможно, были и другие причины. За 30 000 лет в жизни людей, населявших территории от берегов Атлантики до Сибири, разных движущих сил могло быть много.

В своих рассуждениях Жан Клотт и Дэвид Льюис-Уильямс основываются на трех линиях доказательств.

Первая – бесспорно глубокие познания о самих рисунках. Жан Клотт, например, руководил исследованиями в пещере Шове.

Вторая часть их рассуждений тоже находит понимание у большинства археологов и антропологов. Клотт и Льюис-Уильямс проводят параллели между европейскими художниками ледникового периода и племенами охотников и собирателей XIX–XX веков. В своих книгах Клотт и Льюис-Уильямс исходят в том числе из того, как в антропологической литературе изображаются сибирские кочевники, а также из опыта собственных поездок к индейцам Калифорнии и бушменам Южной Африки. Один из важнейших документов, на который они опираются, состоит из двенадцати тысяч страниц и содержит запись бесед с бушменами; его на протяжении нескольких десятилетий составляли немецкий лингвист Вильгельм Блик, его невестка Люси Ллойд и его дочь Доротея Блик.

Многие параллели, описанные Клоттом и Льюисом-Уильямсом, поражают.

В шаманской картине мира универсум обычно состоит из трех частей: верхний (небесный) мир, уровень земли, где обитают простые смертные, и нижний (подземный мир и/или темные подземные воды). Некоторым животным дана способность достигать неба или подземелья. Так, водные птицы достигают всех трех уровней: они летают и плавают, а змеи способны проскальзывать под землю. Такие животные – помощники шамана в его путешествиях в мир духов. Пещеры могли давать возможность оказаться ближе к подземным пространствам – и таким образом приблизиться к духам умерших.

Льюис-Уильямс высказывает предположение, что стена пещеры функционировала как мембрана, как непосредственная граница между мирами людей и духов. Он считает, что художники в буквальном смысле видели проекции животных на стене. Им нужно было только воспроизвести изображение, которое стояло у них перед глазами. Возможно, они погружали себя в транс при помощи недосыпания, наркотиков, ритмичной музыки и изнурительных танцев, при помощи высокой концентрации углекислого газа в некоторых пещерах или просто благодаря изоляции – такое бывает, если человек долгое время находится один в темной пещере. Возможно, рисовали они не в состоянии транса, но воспроизводили образы, увиденные в трансовом состоянии, считает он.

Третья линия доказательств Клотта и Льюиса-Уильямса наиболее спорна. Они полагают, что первые рисунки обязаны своим появлением не столько шаманскому трансу, сколько прежде всего тому, как вообще человеческий мозг функционирует во время галлюцинаций и психозов.

Например, изображения зигзагов, обнаруженные на камнях возрастом в 70 000 лет в южноафриканской пещере Бломбос, иллюстрируют оптический феномен, знакомый множеству людей по приступам мигрени. Согласно Клотту и Льюису-Уильямсу, такие оптические феномены – нечто вроде умеренных галлюцинаций. Мамонты, лошади и бизоны на стенах пещеры могли быть воспроизведением галлюцинаций более изощренных.

Сама я скептически отношусь к мысли, что пещерная живопись – плод галлюцинаций. По мне, их появление достаточно хорошо объясняется обычной человеческой способностью к творчеству, возможно – усиленной состоянием транса.