Текст книги "Моя доисторическая семья. Генетический детектив"

Первая собака

Некоторые из моих древних родственников остались в районе современной Испании и юго-западной Франции. Другие представители нашей общей материнской ветви двинулись дальше на юг. Они перебрались через Гибралтарский пролив и оказались в Северной Африке: на побережье, в горах Кабилии и даже в Сенегале. Там их потомков можно встретить и в наши дни – в этом регионе присутствует гаплогруппа U5b1. Ее представители редки, но все же имеются.

Другие из моих родственников, когда самый жестокий холод отступил, пошли на север. Они следовали за северными оленями, поскольку охотились в основном на них. Некоторые двигались на север вдоль реки, которая в наши дни называется Рейн.

Около 14 700 лет назад климат в Северной Европе стал значительно теплее. Степи зарастали деревьями – березой, ивой и осиной. В лиственных лесах северным оленям было неуютно – нечего есть зимой. И моим родичам, жившим в долине Рейна, пришлось быстро переориентироваться и начать охотиться на других оленей, лосей и бобров. Происходили великие перемены.

В районе современного города Бонна умерли двое моих предков: мужчина лет пятидесяти и женщина, которой было около двадцати. Их спутники вырыли могилу и положили их туда, бок о бок, хорошенько засыпав красным порошком. В качестве погребальных даров умершие получили красивую костяную шпильку, узорный олений рог и выкрашенный красным зуб оленя. А еще они получили в подарок собаку, которая должна была сопровождать их на пути в страну мертвых. Это была великая жертва – самая большая из всех возможных.

Захоронению в Оберкасселе примерно 14 500 лет – к этому времени мадленская культура ледникового периода только-только прекратила свое существование. Анализ митохондриальных ДНК мужчины и женщины показал, что оба по материнской линии принадлежали к группе U5b1. К этой же группе принадлежу я сама. Значит, у меня и этих усопших была несколько тысяч лет назад общая прародительница. Они, как и я, дети и внуки «Урсулы».

Но самое важное в погребении Оберкассель – не то, что там похоронены мои древние родственники. Самое важное там – собачий череп.

Насчет этой находки среди ученых царит единодушие: это древнейшая из ныне известных собак. Она отвечает всем требованиям, которые можно предъявить к древней собаке с точки зрения внешнего вида, времени, места и набора собачьих ДНК. Вопрос о том, когда волк стал собакой, долгие десятилетия был предметом жарких споров. Причина понятна. Собака – наше первое домашнее животное, в наши дни ее считают лучшим другом человека.

Раньше археологи пытались различать волка и собаку, исходя лишь из внешнего вида ископаемых костей. Они отталкивались от предположения, что собаки, многими поколениями жившие на попечении людей, со временем мельчали и становились миниатюрнее волков, да и в других отношениях выглядели иначе.

Под этот критерий подходит много кандидатов. Самым старшим более 30 000 лет, их останки обнаружены в России, Украине, Чехии, Швейцарии и Бельгии. На раскопках в Дольни-Вестонице, о которых я рассказывала в главе «Мамонты из Брно», были найдены кости, предположительно принадлежавшие древним собакам.

В последние двадцать лет в этот спор вмешались ученые-генетики; они опираются на более или менее точные анализы ДНК и расчеты разной степени сложности. Результаты несколько противоречивы, и ученые, мягко говоря, пока не пришли к единому мнению. Существующие гипотезы можно коротко свести к следующему.

Предков современной собаки приручили не менее 15 000 лет назад, а может быть, и раньше. Вероятно, первая собака «родилась» где-нибудь в Европе или Сибири, но и Китай исключать нельзя.

Конечно, человек мог пытаться приручить волка и раньше. На Алтае в Сибири и в бельгийской пещере Гойе обнаружены останки, которым 30 000 лет; по виду они могли принадлежать собакам и с большой вероятностью могут свидетельствовать в пользу того, что попытки приручения делались уже тогда. Но те животные не стали предками современных собак – их собачий род, похоже, не дожил до наших дней.

Все современные собаки – африканские басенджи, дикие австралийские динго, голубоглазые сибирские хаски, модно причесанные карликовые пудели и игривые лабрадоры – ведут происхождение от ограниченной группы волков, европейских или азиатских. Эти волки давным-давно вымерли, что усложняет установление родства. Но когда ученые сравнивают ДНК ископаемых волков, которым не одна тысяча лет, с ДНК собак, как ископаемых, так и современных, картина проясняется.

Проблема для ученых состоит в том, что собаки иногда спариваются с волками. Это видно, например, по ДНК охотничьих скандинавских собак и полудиких собак в Китае. Такие гибриды размывают картину.

Но основная схема понятна. Когда мы покидали Африку, собак с нами не было. Мы встретились с волками, лишь когда пришли в Европу и Азию. В какой-то момент ледникового периода мы их приручили: в то время человек еще жил охотой и собирательством и не перешел через Берингию в Америку.

Вопрос – зачем? Для чего нам понадобилась собака?

В течение нескольких лет я задавала этот вопрос примерно десятку ведущих специалистов по собакам. И получила от них примерно столько же разных ответов. Многие ученые считают, что собаку приручил вовсе не человек. Во всяком случае, вначале. Это собака приручила нас.

Люди ледникового периода охотились на волков ради шкур, и волки, вероятно, считали нас опасными. Но одновременно и полезными. Мы оставляли после себя горы еды: остатки мяса, которое не могли съесть сами. Эти объедки мы относили подальше от стоянки, так как они дурно пахли и привлекали хищников.

Волки наведывались к объедкам по ночам, когда люди собирались у костра или спали. Иногда – скорее всего, на закате или на рассвете – человек и волк сталкивались друг с другом. Человек мог убить волка. Но иногда волк оказывался таким милым! У какого человека поднимется рука убить щенка – игривого доверчивого детеныша? Такой волчонок получал право сидеть у костра вместе с людьми. И играть с детьми. Любой, кто видел, как играют вместе маленький ребенок и щенок, поймет, о чем я говорю.

Проходили тысячелетия; волки, которые научились обуздывать природную агрессивность и очаровывать людей, нашли для себя новую нишу. Произошло то, что биологи называют селективным отбором: свойства, наиболее ценимые людьми, получили больше шансов на то, чтобы передаться следующим поколениям.

Некоторые ученые исследуют генетическую разницу между собакой и волком. Множество различий можно найти именно в генах, отвечающих за работу мозга. Так, американский специалист по собакам Роберт Уэйл обнаружил особую мутацию, которая передается всем собакам, но не встречается у волков. Подобная мутация бывает у людей с врожденным синдромом Вильямса-Бойрена. У них часто наблюдается легкая задержка умственного развития. И одновременно – приветливость, открытость и доверчивость к окружающим.

Другой чертой, отличающей собаку от волка – и по характеру, и по внешнему виду, – является «ребячливость». Собаки больше похожи на волчат, чем на взрослых волков: они игривы и жизнерадостны, в отличие от более серьезных и целеустремленных волков. Иногда у собак бывает более тупой нос и короткие лапы, чем у взрослых волков. Это тоже внешне сближает их с волчатами. К тому же собаки обладают исключительной способностью читать мысли человека. Многочисленные эксперименты показывают: собаки понимают, чего мы хотим. Они следят за нашим взглядом, смотрят, куда мы указываем. Другие животные – шимпанзе, волки и кошки – могут быть не менее умны во многих других отношениях. Но в испытаниях, где надо «считывать» мысли человека, они с собаками не сравнятся.

Ночи ледникового периода были холодными, и люди могли использовать первых собак как подушки-грелки. Археолог Ларс Ларсен рассказывает мне, что австралийские аборигены и в наши дни говорят про «ночь на одну собаку», «ночь на две собаки» и «ночь на три собаки», ночь «на три собаки» – самая холодная.

Другие считают, что человек с самого начала использовал собаку для охраны. Волки лежали на краю стоянки, подбирали объедки. Понемногу засыпали. Собаки и волки спят гораздо более чутко, чем человек. Если поблизости появлялось какое-нибудь другое – и более опасное – животное, например лев, они принимались громко выть. Люди просыпались, а проснувшись, могли себя защитить.

Помогать людям на охоте – тоже, конечно, было одной из первых задач собаки. Волки привыкли охотиться стаей. Много написано о том, как участие собаки сделало охоту более эффективной, особенно когда речь шла о по-настоящему крупной дичи, вроде мамонта или шерстистого носорога. Некоторые теории гласят, что, когда человек и собака начали охотиться вместе, численность крупных травоядных в Европе, Азии и Америке резко сократилась. Но ученые пока не пришли к единому мнению. Последние открытия указывают, что вины людей и собак здесь нет; мамонты и шерстистые носороги вымерли скорее из-за того, что климат потеплел и изменилась растительность.

Археолога, который в последние годы в основном работал с останками собаки из Оберкасселя, зовут Мартин Стрит. Он полагает, что человек почти сразу начал брать собаку на так называемую «охоту с облаиванием», которая во многих местах распространена еще и в наши дни. Сначала собаку отправляют порыскать в лесу, и она находит дичь. Охотник старается держаться поблизости. Отыскав дичь, собака начинает лаять; жертва останавливается, и все ее внимание сосредотачивается на надоедливой собаке. Собака отвлекает и останавливает дичь. Тем временем охотник успевает подкрасться и убить зверя. Такой тип охоты приобрел смысл, когда тундра начала превращаться в лес, где деревья закрывали обзор. До этого проще было стоять на возвышении и высматривать дичь.

Кстати, интересно, что первая собака из Оберкасселя жила около 14 500 лет назад, как раз когда тундра ледникового периода начала зарастать лесом. На мой взгляд, это слишком удивительно, чтобы быть простым совпадением.

Если же мы начали использовать собак раньше, в самое холодное время ледникового периода, то, возможно, они помогали нам с перевозкой грузов и людей, выступая как санные животные или тяга для лыжников. Предположительно, именно они способствовали тому, что мы стали перемещаться на большие расстояния. Конечно, никаких приспособлений для перевозки, саней или лыж от того времени не сохранилось. Но они, скорее всего, были изготовлены из дерева или других органических материалов, имевших мало шансов сохраниться спустя десятки тысяч лет.

Еще есть предположение, согласно которому прирученные собаки служили человеку едой, гарантируя ему наличие мяса в тяжелые времена. Такую версию мне озвучил Петер Саволайнен. Он один из ученых, утверждающих, что родина собаки – современный Китай. Петер Саволайнен работает в стокгольмском Королевском техническом институте; он одним из первых произвел масштабное сравнение собачьих митохондриальных ДНК. О его исследовании я писала в газете «Дагенс Нюхетер» еще в 1997 году. Он и его сотрудники объездили несколько собачьих выставок и собрали шерсть нескольких сотен собак, которую потом сравнили с шерстью волков из разных частей света. Первоначальная идея состояла в том, чтобы предоставить техникам-криминалистам ДНК-профили, которые они смогут использовать при определении того, собака какой породы оставила след на месте преступления. Но вскоре ученые поняли, что их исследования могут помочь выяснить происхождение собаки.

Результаты показали, что волк впервые стал собакой в Юго-Восточной Азии. Именно в том регионе, где люди и сегодня едят собачье мясо. Будучи в Ханое, на севере Вьетнама, как раз в указанном регионе, я посетила особую улицу, где выстроились в ряд рестораны, в которых подают собачатину. Вьетнамцы любят возить туда европейцев и подшучивать над ними насчет обычая есть собак – они знают, что для нас это абсолютное табу. Вьетнамский журналист, сопровождавший меня в Ханое, объяснил, что у него и его знакомых дома есть собаки, которых они любят и к которым нежно привязаны. Но это не мешает им есть собачье мясо. О том же свидетельствуют результаты раскопок европейских стоянок каменного века. Одни собаки считались членами семьи, их с почетом хоронили в особых могилах. На костях других собак видны следы скребков – не исключено, что эти животные были съедены людьми. И те, и другие кости обнаружены у озера Хурнборгашён в Швеции; самым древним из них около 10 000 лет.

Выводы Саволайнена о том, что родина собаки – Юго-Восточная Азия, сейчас активно оспариваются, особенно после того, как другие ученые занялись ДНК-анализом древних собак и волков. Результаты этих исследований в не меньшей степени указывают и на Европу.

И хотя Саволайнен может быть прав в том, что собака в первую очередь служила человеку гарантированным запасом еды, наряду с этим собака могла быть для нас компаньоном и партнером по играм, подушкой-грелкой, транспортом, сторожем и помощником на охоте. Одно не исключает другое.

Нашей главной обязанностью по отношению к собаке было ее кормить. И еще не стоит забывать про любовь. Чувства, которые владельцы собак питают к своим животным, тоже родом из ледникового периода. Мои древние предки из Оберкасселя – мужчина и женщина с гаплогруппой U5b1 – 14 500 лет назад взяли с собой собаку, чтобы охотиться в полях блаженных.

Доггерленд

Собака, мужчина и женщина из погребения в Оберкасселе жили во времена больших перемен. За несколько столетий до этого в Европе наблюдался тепловой импульс, предвещавший конец ледникового периода.

Холод ослабил хватку. Земля в течение нескольких тысяч лет понемногу размораживалась. Орбита Земли вокруг Солнца изменилась – эти циклические процессы носят название «циклы Миланковича» по имени сербского астрофизика. Земле доставалось все больше солнечной энергии. Снег и лед таяли, обнажая темные участки воды и почвы, и земля теперь поглощала еще больше солнечных лучей. Углекислый газ и метан начали выделяться из воды и почвы, дополнительно «подстегивая» потепление.

Помимо глобального потепления произошло резкое повышение температуры в отдельных регионах. Всего за пару столетий – или еще быстрее – температура в Северо-Западной Европе поднялась на несколько градусов. Вероятно, причиной тому стало изменение курса течений в Атлантическом океане.

Наверное, для людей ледникового периода такое смягчение сурового прежде климата стало благословением. Но я не уверена, что они приняли его сразу. Перемены происходили слишком быстро. Люди не успевали к ним привыкнуть. Охотникам ледникового периода пришлось всего за нескольких поколений изменить стиль жизни, позволявший их предкам выживать в течение многих тысячелетий. В долгосрочной перспективе потепление климата означало существенное улучшение условий жизни. Чем теплее воздух, чем больше осадков – тем богаче растительность и, в свою очередь, тем больше животных, на которых можно охотиться. Легче стало и выживать самим, и выкармливать детей. ДНК-исследования показывают, что к концу ледникового периода население Европы существенно увеличилось.

Но перемены означали, что надо или учиться охотиться на новых животных, которые расплодились в новых лесах, или двигаться на север и восток, следом за северными оленями.

Те, кто предпочел уйти из Оберкасселя на север, за оленями, в конце концов оказались в Доггерленде. Сейчас это место на дне Северного моря. Земли Доггерленд больше нет, только в прогнозах погоды можно иногда услышать упоминание о песчаной отмели Доггер-банка. Но когда-то земля Доггерленд простиралась от современной Дании до Шотландии. А 20 000 лет назад, на пике ледникового похолодания, она, возможно, даже достигала на севере Шетландских островов. Между Доггерлендом и норвежским берегом тянулась узкая и глубокая морская впадина, которую мы сейчас называем Норвежский канал. Между Шетландскими островами и современным норвежским городом Берген высилась горная цепь, позднее получившая название Викингберген. Когда-то Доггерленд, вероятно, был одним из лучших мест для жизни в Европе: по плодородной земле текли реки с чистой водой, суша изобиловала дичью.

В витрине Национального музея в Копенгагене я вижу орудия труда и предметы искусства из кости и рога, изготовленные обитателями Доггерленда много тысячелетий назад. Некоторые из этих предметов попали в сети рыбаков. Другие были выброшены волной на берег. Подводные археологи ищут на морском дне древние стоянки. Еще в XIX веке ловцы устриц находили в водах у берегов Англии кости мамонтов и северных оленей. В 1931 году английский рыболовный траулер «Колинда» поднял со дна зазубренный роговой наконечник копья, возраст которого определили примерно в 12 000 лет. После этого рыбаки, водолазы, археологи и геологи обнаружили множество предметов, свидетельствовавших, что там, где сейчас морское дно, в давние времена жили люди. Но самые свежие новости об этой ушедшей под воду земле приходят с совершенно неожиданной стороны.

Я отправляюсь в Англию, в Брэдфорд, чтобы взять интервью у археолога Винсента Гаффни. Он возглавлял большой проект, по материалам которого в 2009 году вышла книга «Потерянный мир Европы: обретение Доггерленда», в которой содержится самая подробная на сегодняшний день информация по данной теме.

Если бы я путешествовала из Швеции в Брэдфорд 10 000 лет назад, я смогла бы проделать этот путь по суше. Но мне приходится лететь самолетом в Лондон, а потом поездом ехать на север Англии. Брэдфорд – город-близнец Лидса. Вокруг красиво зеленеют холмы, но центр города производит гнетущее впечатление. Когда-то здесь процветала текстильная промышленность. Теперь сюда по доброй воле мало кто приезжает. Моя попутчица в поезде с удивлением спрашивает, какое дело привело меня в Брэдфорд.

Но у городского университета хорошая репутация. Когда у Винсента Гаффни произошел конфликт на его прежнем месте работы, в Бирмингемском университете, новое пристанище Гаффни нашел именно здесь.

Мы договаривались встретиться в первой половине дня. Но в последнюю минуту Гаффни вызвали на работу, поэтому наше интервью пришлось перенести на вечер. Мы встретились в баре отеля, и, пока я допивала второй стаканчик сидра, Гаффни успел залить в себя три больших бокала пива. Ему около шестидесяти, и он очень оживлен уже в начале вечера. Время идет, пива в бокале все меньше, а мне все труднее направлять словоизлияния Гаффни. Но за его выдумками и безумными сравнениями таится блестящая, поистине передовая археологическая мысль.

Вначале Гаффни специализировался на римских раскопках в районе Средиземного моря. Однако с течением лет он все больше времени уделял так называемой неразрушающей археологии – методикам, которые позволяют проводить исследования с расстояния, без раскопок. Он вел курс по удаленному обследованию в докторантуре Бирмингемского университета; однажды кто-то из студентов спросил, какое место он мечтает исследовать. Ответ пришел сам собой: Доггерленд. Именно там морское дно сохранило множество свидетельств древней жизни Европы. Тогда молодой докторант предложил ему использовать данные, полученные предприятиями при разведке месторождений нефти и газа. Подобная возможность самому Гаффни не приходила в голову.

С помощью геолога, специализировавшегося на поиске нефти и газа в Северном море, ученым удалось добыть множество данных, которые они потом обработали на компьютере.

В основе исследования лежала техника 3D-сейсморазведки, которая обычно применяется для исследования глубинных слоев морского дна, где залегают месторождения нефти. Археологи не собирались заглядывать так глубоко, их интересовала глубина всего в несколько метров. К их несказанной радости, метод сработал и у них. Всего за 18 месяцев исследовательская группа сумела составить подробную карту участка Доггерленда размером с современную Голландию. Ученые нанесли на карту озера, заболоченные места, устья рек, горы и равнины. Широкую реку, протекавшую когда-то через всю эту территорию, они назвали Шоттон-ривер, в честь выдающегося геолога.

К сожалению, один мой вопрос так и остался без ответа. Как именно выглядели очертания Доггерленда? Насколько далеко суша вдавалась в Атлантический океан в разные периоды?

Я несколько раз повторяю свой вопрос, по-разному формулируя его, пока наконец Гаффни не начинает терять терпение: ответа пока никто не знает.

Лучшие на сегодняшний день карты составила в конце 1990-х годов Брайони Коулз, британский археолог из Эксетера. Коулз опиралась в первую очередь на современные данные о рельефе морского дна. Незадолго до этого ученые установили, что со времени максимальных холодов ледникового периода 20 000 лет назад уровень моря поднялся примерно на 120 метров. Следовательно, то, что находится на глубине менее 120 метров, когда-то было сушей. Места более мелкие, вроде Доггер-банки, по идее, должны были быть горами. На деле, однако, все не так просто. Широкие реки, протекавшие по Доггерленду, несли с собой частицы породы, которые за тысячелетия накапливались, меняя и горизонтальный, и вертикальный ландшафт. Вот почему карты Брайони Коулз – это не факт, а всего лишь предположение.

Анализ пыльцы с образцов породы из районов, граничащих с Доггерлендом, показывает, как менялась растительность. В самое холодное время ледникового периода здесь преобладали тундры. В отличие от внутренних районов Скандинавии, Доггерленд вряд ли был покрыт толстым материковым льдом. Винсент Гаффни считает, что небольшие группы охотников наведывались сюда даже в самые холодные времена ледникового периода. На это указывает кремневый наконечник, случайно обнаруженный во время буровых работ в море в районе Викингбергена.

Когда ледниковый период закончился, море поднялось, и поверхность Доггерленда сократилась. Но оставшаяся земля стала еще изобильнее. Вырастали леса – сначала маленькие березы и ивы, к ним понемногу добавились сосны и орешник, а потом выросли широколиственные деревья: вязы, липы, дубы.

Винсент Гаффни надеется добыть денег, чтобы продолжить исследования. Он хочет организовать масштабное бурение в том месте Доггерленда, где, по его оценкам, с наибольшей вероятностью жили люди. В первую очередь это устья и берега рек и – не в последнюю очередь – окрестности большого озера, получившего название Силвер Пит.

Однажды он уже производил буровые работы. Добытые из поселения на морском дне возле острова Уайт останки он использовал для анализа нового типа[12]12
  Речь идет о метагеномном анализе. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Суть метода состоит в том, что анализируется не чистая ДНК человека, а вся совокупность ДНК из останков и окружения. Полученный массив данных подвергается сложной компьютерной обработке, в результате которой можно выяснить, следы каких растений и животных присутствуют в пробе. Таким образом можно узнать, чем питались древние люди. Винсент Гаффни убежден: Доггерленд был центром культуры охотников, живших в Северо-Западной Европе после ледникового периода. Здесь были лучшие места для охоты и рыболовства. А вот современные Англия и Шотландия были в те времена труднодоступной, скудной гористой местностью. Возможно, обитатели Доггерленда иногда наведывались туда поохотиться.

Вероятно, на южные районы Швеции люди тоже смотрели как на места временной охоты. 14 000 лет назад огромные территории Швеции еще покрывал лед. Но на юге и вдоль западного побережья льда не было. Туда иногда и забредали случайные гости. Чтобы добраться до Швеции, им надо было всего-навсего пересечь несколько рек. А иногда до южной шведской провинции Сконе из Доггерленда можно было добраться даже не замочив ног.

* * *

Первыми в Швецию попали, наверное, какие-нибудь молодые авантюристы, жившие около 14 000 лет назад. Они были охотниками и принадлежали к так называемой гамбургской культуре, названной по северогерманскому городу Гамбургу. Следуя за стадами северных оленей, эти люди перемещались на огромные расстояния. Гамбургская культура распространилась от современной Бельгии на западе – через Данию и северную Германию – до Польши на востоке, Доггерленд был ее центром.

Чтобы перебраться из нынешней Дании на шведскую сторону, молодым охотникам пришлось преодолеть водную преграду с быстрым течением. Перебираться через нее на лодке было довольно опасно, особенно в самом узком месте, напротив современных Хельсингёра (Эльсинора) и Хельсингборга. На востоке расстилалось Балтийское ледниковое озеро, образовавшееся после таяния Скандинавского ледяного щита. Оно располагалось гораздо выше Западного моря[13]13
  Так обычно в Швеции называют море у западного побережья Швеции (современные проливы Каттегат, Скагеррак и Эресунн). – Прим. ред.


[Закрыть], поэтому вода из него попадала в пролив Эресунн под напором. Вероятно, более безопасным местом для переправы молодых охотников было место чуть севернее, в районе современной шведской провинции Халланд. Может быть, они перебирались по льду зимой. Но это тоже опасно – иногда лед проваливался. Наверное, они всю дорогу тыкали в лед копьями, проверяя, насколько он толстый и надежный.

Однако поход стоил затраченных усилий: летом у кромки ледника паслись северные олени и даже дикие лошади. Здесь же водились лучшие пушные звери, росомахи и песцы. А поход в новую неизведанную землю, по мнению современных археологов, приносил честь и славу. Молодые авантюристы неоднократно возвращались в новые земли поохотиться, но надолго там не задерживались.

Спустя несколько тысяч лет, когда страна по ту сторону пролива уже давно будет называться Швецией, ее жители станут иногда находить в земле кремневые наконечники, которые оставили после себя охотники, первыми добравшиеся до этих мест.

* * *

На короткое время, может быть, лет на триста, между Данией и Швецией образовался перешеек. Климат еще немного потеплел. Гамбургская культура охотников на северного оленя, культура обитателей тундры, сменилась культурой Бромме; ее представители специализировались на благородных оленях, лосях и других животных, которые хорошо чувствовали себя в березовых рощах. Все указывает на то, что это были примерно те же люди. Просто по мере потепления, появления лесов и изменения дикой фауны менялся и образ жизни людей. Эресунн, похоже, около 13 000 лет назад пересох, и по нему устремились северные и благородные олени, медведи, бобры и – люди. Несколько поколений людей, принадлежавших к культуре Бромме, жили на юге Швеции, в провинции Сконе.

Потом Эресунн снова заполнился водой. Течения в Атлантическом океане изменились, опять похолодало. На северо-запад Европы вернулось оледенение, этот период геологи называют поздним дриасом. Березовые леса исчезли. На их место пришли тундра, лишайники и куропаточная трава. Похолодание продолжалось больше тысячи лет, и в его самые лютые годы в Швеции было так холодно, что жизнь там стала невозможной. Охотники-одиночки с континента вернулись сюда лишь к концу позднего дриаса, когда холод начал отступать. Вероятно, они перебрались на лодках типа каноэ с датской стороны.