Текст книги "Моя доисторическая семья. Генетический детектив"

Я – саамка?

Когда я увидела результат анализа, моей первой реакцией было изумление. Как? Неужели я по происхождению саамка? Я попыталась вспомнить все, что знаю о своей семейной истории. Старшая из известных мне прапрабабок по материнской линии жила на западе Швеции в Вермланде. Никто не упоминал, что она могла быть саамкой.

Но митохондриальная группа U5b1b1 характерна именно для саамов, к ней принадлежит почти половина саамов, прошедших ДНК-тесты. Их вариант митохондриальной ДНК даже называется «саамский мотив». У других европейцев этот генетический вариант встречается редко.

Обнаружить, что ты по происхождению саам, – это, по-моему, ужасно интересно! Конечно, саамское происхождение не имеет для меня ни практического, ни юридического значения – мой саамский предок затерялся где-то во тьме времен.

Саамы считаются единственными коренными европейцами. Это значит, что они, в соответствии с международными соглашениями, пользуются особыми правами. Взрослые саамы имеют право голосовать в саамском тинге[17]17
  Саамский парламент. – Прим. ред.


[Закрыть]. Те, кто живет в саамских поселениях, пользуются льготами в охоте и рыболовстве.

Мне, для того чтобы тоже пользоваться всеми этими правами, недостаточно просто вынуть из кармана бланк с результатами ДНК-теста, который удостоверяет: сколько-то веков назад у меня имелся предок-саам. Я должна доказать, что саамские традиции соблюдаются моими ближайшими родственниками. Хотя бы кто-то из моих родителей, бабушек или дедушек должен говорить по-саамски дома. Если эти требования соблюдены, то совсем необязательно иметь саамские гены, можно быть просто приемным ребенком.

Десятки тысяч людей по всей Скандинавии имеют саамское происхождение и являются носителями «саамского мотива». Их прародительница с большой вероятностью жила на севере Испании или на юге Франции 18 000 лет назад, в самые жестокие времена ледникового периода. Когда потеплело, ее потомки двинулись на север, следом за северными оленями. Но потом они, видимо, сделали крюк.

В 2004 году эстонская исследовательница Кристиина Тамбетс опубликовала в научном журнале свою докторскую диссертацию, а потом и статью. Заголовок звучал так: «Западные и восточные корни саамов». Кристиина Тамбетс сотрудничала с ныне покойным генетиком из Умео Ларсом Бекманом. Бекман в конце 1950-х годов работал на севере Швеции. В первую очередь он изучал генетику болезней, но его интересовал и вопрос о том, как заселялся Норрланд[18]18
  Исторический регион в северной Швеции. – Прим. ред.


[Закрыть]. У Ларса Бекмана не было доступа к современным методам определения ДНК. Он работал главным образом с отдельными маркерами, например с группами крови.

И все же до своей смерти в 2005 году он успел поучаствовать в ДНК-исследованиях и опубликовать их результаты. С помощью ДНК из проб, собранных Бекманом, Кристиина Тамбетс и другие ученые смогли проследить путь, по которому шли прародительницы современных саамов. По всей вероятности, когда с окончанием ледникового периода климат улучшился, они покинули северную Испанию и юг Франции и двинулись на север. Но потом изменили курс. Они свернули и пошли на восток – через Центральную Европу к современным Польше, Беларуси и России. Оттуда они через современную Финляндию понемногу перебрались на север.

Вот почему гаплогруппа U5b1b1 имеет так много вариаций в Испании и Франции, но распространена и в таких странах, как Словакия, Польша, Россия и Беларусь. Иногда она встречается в Марокко и Сенегале – там живут потомки людей, которые пошли не на север, а на юг. В большей части Европы гаплогруппа U5b1b1 малочастотна, меньше одного процента. Более поздние миграционные волны принесли с собой другие варианты. И лишь на крайнем севере эти редкие ДНК-варианты все еще имеют широкое распространение. Еще более редкая гаплогруппа V, которая тоже встречается у саамов, имеет похожую историю: имея истоки на юго-западе Европы, она распространилась в Восточной и Северной Европе.

Надо, однако, понимать, что «саамский мотив» U5b1b1 и гаплогруппа V – это лишь часть истории о происхождении саамов. Как и другие народы, саамы смешались с людьми со всех концов света.

Упсальский генетик Ульф Юлленстен в 2006 году опубликовал исследование, в котором показал, что гаплогруппа Z, которая тоже встречается у саамов, берет начало в России, где-то вблизи Урала и Волги. И если U5b1b1, как представляется, присутствует на территории Финляндии и Скандинавии по меньшей мере шесть тысяч лет, то Z появилась позже, очевидно, вместе с новой волной миграции с востока, которая имела место около двух тысяч лет назад.

Чтобы узнать больше о ранней истории саамов, я отправляюсь ночным поездом в Йоккмокк, где меня встречает директор саамского музея Айтте, Чель-Оке Аронссон. По образованию он археолог, защитил докторскую диссертацию о том, как человек приручил северного оленя. Он и другие ученые пришли к выводу, что северного оленя одомашнили сравнительно недавно, около 1500 лет назад. До этого дикие олени, жившие на севере Скандинавии, не играли серьезной роли в жизни людей. Охота и рыболовство были значительно важнее для выживания.

До того, как на территории нынешнего Норрланда начали разрастаться хвойные леса, природная среда не очень подходила для обитания северных оленей. Лишь несколько тысяч лет назад, с похолоданием климата, север Скандинавии стал комфортным для жизни северных оленей. Эти животные предпочитают проводить зимы в хвойных лесах. На елях растет лишайник, которым олени питаются весь сезон. В лиственных лесах оленям есть почти нечего, особенно когда температура колеблется в районе нуля градусов. Тогда на земле образуется твердая ледяная корка, которая не дает оленям добраться до лишайника. Напротив, мороз животным не страшен – в это время снег рыхлый, и его легко разгребать.

Работая над диссертацией, Чель-Оке опирался в первую очередь на анализ пыльцы. Анализ показывал, как изменялась растительность по мере того, как человек одомашнивал оленя. Помет оленей использовался в качестве удобрения, выпас оленей также влиял на развитие флоры. В последнее время Аронссон вместе с норвежскими коллегами заинтересовался ДНК. Но пока им не удалось обнаружить соответствий ДНК диких оленей с ДНК оленей домашних, что помогло бы выяснить их происхождение. Ученые возлагают большие надежды на кости и зубы древних диких оленей, которые с наступлением потепления начали оттаивать из ледников.

Даже саамский язык – относительно новое явление. Это язык уральской языковой семьи, родственный финскому, венгерскому и ряду малых языков, на которых говорят на севере России, особенно в районе Уральских гор. Лингвисты установили, что саамский язык появился по соседству с балтийскими языками – то есть намного восточнее тех районов, где говорят по-саамски в наши дни.

У Челя-Оке Аронссона есть своя идея о том, как саамский язык пришел на север Скандинавии. Эта теория не совсем традиционная, в ней Чель-Оке как бы бросает вызов принятым догматам. Однако скрывать свои взгляды он не намерен. По его мнению, существует связь между саамским языком и началом производства железа. Два этих события произошли на севере Скандинавии примерно в одно время – около двух тысяч лет назад. И Чель-Оке считает, что, если местные жители переняли язык группы переселенцев, значит, у этих пришельцев было какое-то исключительное знание, которым они могли поделиться. Умение приручать оленей вряд ли имеет такую исключительную ценность. А вот искусство при помощи огня превращать камни и песок в блестящий металл – совсем другое дело.

Еще Аронссон полагает, что язык и металлургия нашли отражение в саамских верованиях. Нойды – саамские шаманы – часто украшали свои бубны металлическими предметами. Олово и серебро – важные элементы в традиционных саамских украшениях и национальном костюме.

Аронссон в своих рассуждениях частично основывается на данных новых археологических раскопок, в том числе тех, что производились перед прокладкой железной дороги в муниципалитете Хапаранда. Археологи тогда нашли предметы возрастом в две тысячи лет и следы нового типа поселений, в которых происходило производство железа.

Мне совсем не сложно представить, как 1500–2000 лет назад с востока пришли люди и принесли с собой и саамские языки, и производство металла. Это не противоречит открытию Ульфа Юлленстена, согласно которому гаплогруппа Z возникла примерно в то же время. Кстати, Y-хромосомы многих саамов-мужчин свидетельствуют о родстве с восточными группами. Почти половина всех прошедших ДНК-анализ саамов-мужчин принадлежит к группе N3, распространенной в Сибири и у народностей, говорящих на финно-угорских языках. А вот в Западной Европе эта гаплогруппа редка.

Вникнув в суть дела, я понимаю, что у меня в митохондриях нет особых мутаций, которые называются «саамским мотивом». Они входят в подгруппу U5b1b1 – U5b1b1а. Я же принадлежу к другой, гораздо более редкой сестринской группе.

Поначалу в Family Tree DNA сумели найти всего пять человек в мире, входящих в ту же маленькую сестринскую группу, что и я.

Двое из них – американцы норвежского происхождения. Логично, учитывая, что мои предки происходили из западно-шведской провинции Вермланд, расположенной всего в нескольких десятках километров от норвежской границы. Эти двое американцев, судя по всему, являются довольно близкими родственниками, хотя никакими письменными источниками это не подтверждается. Но их и моя линии разошлись несколько тысяч лет назад.

Еще три человека, с которыми у меня произошло совпадение, проживают в Испании и Португалии. Это немного странно, однако причина может быть в том, что именно здесь во время ледникового периода возникла гаплогруппа U5b1b1. Многие ее носители ушли на север, но были и те, кто остался на юге.

Через несколько месяцев появился еще один человек. Недалеко от Стокгольма обнаружилась женщина, чья митохондриальная ДНК ближе к моей, чем у испанцев и двух американцев. Нас разделяют всего несколько шагов, что может соответствовать паре тысячелетий. Ее муж увлечен генеалогическими изысканиями и послал пробу в FTDNA. Услышав о нашем родстве, он еще порылся в церковных метриках и нашел старейшую родственницу жены по материнской линии – некую Маргарету Нильсдоттер, умершую в 1687 году в Буртреске. Это местечко в Вестерботтене, известное, среди прочего, тем, что там обнаружили самые древние в мире лыжи – так называемые «лыжи из Кальвтреска», которым 5200 лет.

Буртреск! Может быть, там и найдутся следы моего саамского происхождения, подумала я. Но в церковных книгах не говорилось, что Маргарета Нильсдоттер была саамкой.

Моя линия родства разделилась с линией носителей «саамского мотива» несколько тысяч лет назад. Может быть, даже десять тысяч лет назад – точно никому неизвестно. И древние саамы, и мои прародительницы много тысяч лет жили в Скандинавии. Может быть, они пришли туда сразу после таяния ледяного щита. У человека, увлеченного составлением своего генеалогического древа, от таких мыслей дух захватывает. Однако не стоит забывать, что все эти факты имеют чисто исторический интерес и никак не влияют на решение вопроса о саамской идентичности и их статусе коренного народа.

«Саам или не саам – решает не генетика», – подчеркивает Чель-Оке Аронссон.

Причины того, что конвенция ООН рассматривает саамов как коренной народ, кроются в событиях последних нескольких столетий. Именно тогда шведские государственные власти захватывали территории, которые саамы считали своими. Жестокость, с которой это иногда происходило, вызывала ответную реакцию.

Главной проблемой в XVII веке – с точки зрения государства и протестантской церкви – было то, что саамы не христиане, объясняет Чель-Оке Аронссон. Их считали язычниками. Шведские власти отправляли к саамам миссионеров и священников. Представители власти изымали у шаманов главный инструмент – бубны – и разоряли места проведения ритуалов. Одного из нойд казнили как колдуна.

В XVIII веке отношения между шведскими властями и саамами несколько улучшились. Карл фон Линней в своей книге «Путешествие в Лапландию» с энтузиазмом рассказывает о встрече с саамами. Он обращает особое внимание на то, как здоровы и бодры саамские старики по сравнению с шведскими крестьянами.

Но налоговое бремя становилось все тяжелее, к тому же власти ограничивали права саамов. Им полагалось придерживаться образа жизни, который считался традиционным, пасти оленей и жить в горах, чтобы не составлять конкуренции шведским крестьянам. Бывали времена, когда саамам запрещалось жить в четырехугольных домах – только в круглых чумах – и иметь больше пяти коз.

Конечно, между шведскоговорящим и саамским населением постоянно происходил обмен. Люди женились, у них появлялись дети. Многие саамы стали заниматься сельским хозяйством.

Но в конце XIX – начале XX века шведский колониализм снова заявил о себе. Руда, лес и гидроэнергия приобрели огромное экономическое значение. В связи с этим расцвела пышным цветом расовая теория.

Расовая теория, расовая гигиена – важные и сложные главы в истории западноевропейских государств. Их худшим проявлением стал Холокост времен Второй мировой войны, когда планомерно уничтожались миллионы людей – по большей части евреев и цыган. Другое ужасное последствие – принудительная стерилизация, от которой в Швеции пострадали в первую очередь так называемые «бродяги».

Расовая теория основывалась на том, что люди принадлежат к разным расам, примерно как собаки и лошади, и смешение рас может оказаться губительным для «человеческого материала». Источником вдохновения для этих гнусных идей послужила генетика и новая биология, которая активно развивалась в начале XX века.

Идеи наследственности, которые Грегор Мендель разрабатывал в 1860-е годы, при его жизни не вышли за пределы Брно, а после смерти оказались забыты; о них вспомнили только на рубеже веков. А вот Чарльз Дарвин, современник Менделя, приобрел известность благодаря теории происхождения видов еще в 1860-е годы. Вспомнив в начале XX века об открытиях Менделя, биологи попытались соединить обе теории. И поначалу наломали немало дров.

Генетические законы Менделя быстро стали незаменимым инструментом в растениеводстве и разведении скота. Растения и животные, которые подвергались скрещиванию с учетом новых знаний, оказывались более плодовитыми, что было жизненно важно в обществе, где многие еще не имели возможности есть досыта.

На этом фоне постепенно стали получать популярность учения, согласно которым посредством генетики можно привести в порядок и человеческое общество. Не только чтобы предотвратить наследственные болезни, но и чтобы покончить с бедностью и преступностью, улучшить «род человеческий» в широких масштабах. Считалось, что с тех пор, как люди забросили сельское хозяйство и потянулись в города, они начали хиреть.

Этому весьма распространенному образу мысли были подвержены и социал-демократы, и консерваторы, и аграрии, и либералы – у всех были свои причины сказать «да» расовой гигиене.

Но стремление улучшить род человеческий шло рука об руку с очень старой идеей о «германской расе», которую многие в Германии и даже Скандинавии рассматривали как имеющую культурное превосходство над другими. Этот германский национализм вызревал еще с XVII века.

В 1922 году в Швеции, в Упсале, открылся Государственный институт расовой биологии. Это был первый в мире институт, который занимался расовой биологией, но ему суждено было иметь последователей. Одним из них стал Институт антропологии имени кайзера Вильгельма в Берлине, сотрудничавший с Йозефом Менгеле и сыгравший печальную роль во время Холокоста.

Вдохновителем и первым руководителем Института расовой биологии стал врач Херман Лундборг. Он с почти маниакальным упорством пытался классифицировать жителей Швеции, в особенности саамов. Работал он в основном в области физической антропологии. Он посвящал много времени измерению черепов и сравнению генеалогических схем, взятых из церковных метрик. Лундборг собрал данные сотен тысяч людей, в основном новобранцев, и пытался классифицировать их по группам: «германский тип», «саамский тип», «цыган» и «бродяга». Он надолго оставлял институт в Упсале и отправлялся на север Швеции для измерения саамов. С ним ездил фотограф, который снимал объекты изучения обнаженными: спереди, сзади и сбоку.

Лундборг утверждал, что у саамов черепа круглые и короткие, в то время как у германцев они удлиненные. Но сколько бы измерений Лундборг ни проводил, статистики, которая подкрепляла бы подобную схему, он так и не набрал.

В середине тридцатых Лундборга отправили на пенсию. Государственный институт расовой биологии получил нового директора – и совершенно иное направление работы: он сосредоточился на наследственных болезнях и таких широко распространенных заболеваниях, как туберкулез. В пятидесятые годы название учреждения изменилось на Институт генетики человека, позднее он стал называться Институтом медицинской генетики. Таким образом, институт прекратил заниматься измерением черепов и расовой биологией задолго до своего переименования.

Но Херман Лундборг не оставил своих классификаций. В 1938 году он стал почетным доктором в немецком Гейдельберге у ведущего нацистского идеолога расизма Ганса Гюнтера. С годами его антисемитизм усугубился – так, Лундборг считал, что работу Института расовой биологии тормозит еврейское влияние на прессу. Вскоре Лундборг открыто встал на сторону нацизма.

И он был не единственным, кто смотрел на саамов с расистской точки зрения. В 1947 году Шведское туристическое общество издало книгу под названием «Горные лопари Швеции». Текст был написан руководителем «лапландского отделения» Скандинавского музея, Эрнстом Манкером. Одна из первых глав называлась «Раса и характер». Чель-Оке Аронссон из саамского музея Айтте отказывается цитировать формулировки, настолько они для него оскорбительны. Но я хочу знать, какие тогда царили настроения. Я беру книгу в библиотеке Скандинавского музея и читаю среди прочего, что саамы считались «осколками самостоятельной ветви желто-белой расы», «не слишком красивой с точки зрения индоевропейцев». «Окольными путями» можно заманить «этот народ оленеводов туда, куда нужно», – констатирует Манкер. Да, лапландцы, согласно Манкеру, отличаются сообразительностью и живостью, но они «непостоянны и склонны к бродяжничеству», а характер имеют «гибкий и услужливый».

Самая грубая по нынешним меркам формулировка связана с оценкой деловых качеств саамов. Он описывает их «хитрость и безудержное стремление к наживе» и цитирует слова своего знакомого: «Я лучше буду иметь дело с десятком евреев».

Книга вышла в свет через два года после окончания Второй мировой войны, когда уже никто, абсолютно никто не мог отрицать происходившего в те годы Холокоста.

Отношения между шведскими саамами и Шведским туристическим обществом не без причины остаются несколько натянутыми. И не без основания некоторые саамы с недоверием смотрят на генетиков, рассуждающих об их древней истории.

Появление керамики

На раскопках стоянки Тогеруп в Сконе археологи обнаружили пласт, охватывающий период, который начался 8500 лет назад и продолжался 1700 лет. По этому слою можно судить, как появилось и несколько сотен лет развивалось первое поселение древней культуры конгемозе. Потом на триста лет все следы человеческой жизни исчезают. Похолодание, случившееся 8200 лет назад, не прошло бесследно, но конгемозская культура, похоже, погибла из-за наводнения примерно в то же время, что и Доггерленд.

Спустя триста лет возникает культура нового типа – культура эртеболле.

В более древний – конгемозский – период жизнь была легче. Жесткая конкуренция за природные ресурсы еще не началась. Людей было немного. Еды всем хватало, и у людей был досуг. Они могли посвящать время изготовлению красивых вещей из отличного кремня, кости, рога, дерева и растительных волокон. Детям приходилось проводить много времени в «кремневых школах», чтобы стать умелыми ремесленниками. Об их ученичестве свидетельствуют незаконченные предметы, которые они после себя оставили.

По словам южно-шведских археологов, остатки костей, найденные на стоянке, свидетельствуют о том, что во время культуры конгемозе охота велась осознанно и выборочно. Охотники выбирали самых молодых или самых старых оленей, чтобы будущим поколениям было на кого охотиться. Единственными постройками в поселении были простой длинный дом и пара круглых юрт.

В более поздний период, во времена культуры эртеболле, стоянка напоминала большую деревню, в которой жили сотни людей. Здесь было несколько прочных домов. В ручье – целая система ловушек, сконструированных из жердей и палок для ловли угря и другой рыбы.

Люди, кажется, охотились без разбора на все, что можно съесть. Олени – хоть старые, хоть молодые. Ежи и белки – тоже неплохо. Орудия из кремня, кости и рога производятся быстро и кое-как. Значение имеет только функциональность; эстетика и совершенство исполнения никого не интересуют.

На стоянке обнаружен скелет ребенка. Стрела попала ему в спину. Стрелял то ли житель этой деревни, то ли представитель враждебного племени. Так или иначе – жить стало тяжелее, чем прежде. Но было одно новшество, которое сильно упростило жизнь.

В быту людей появилась глиняная посуда.

* * *

В главе «Мамонты из Брно» я рассказывала, что древние жители Дольни-Вестонице делали фигурки из глины, которые потом бросали в огонь – то ли в ходе религиозного ритуала, то ли просто для забавы. Это было 30 000 лет назад. Но сделать целый глиняный горшок, в котором можно варить еду, – совсем другое, гораздо более трудное дело.

Старейшие из известных нам сегодня керамических сосудов были обнаружены в Восточной Азии. На момент написания этой книги самые старые глиняные черепки были найдены в китайской пещере Сяньженьдон. Им около 20 000 лет; значит, их изготовили в самые тяжелые времена ледникового периода. Другие находки показывают, что люди из пещеры Сяньженьдон вели жизнь охотников и собирателей. Очень старые черепки, оставшиеся от глиняных горшков, были найдены в Сибири, на берегах реки Амур, и в Японии.

Старейшая известная нам японская керамика относится к культуре дзёмон. Самой ранней находке около 15 000 лет. Археологи исследовали подгоревшие остатки еды, оставшиеся на черепках. Содержание изотопов в этих остатках показало, что в горшках эпохи дзёмон готовили главным образом рыбу и мясо морских млекопитающих. Но горшки нашли далеко от морского берега. Можно предположить, что древние гончары с японских островов ловили рыбу – угря или лосося, – которые поднимались по рекам на нерест, клали рыбу в горшок и варили над огнем, готовя древний вариант ухи.

Раньше многие археологи считали, что искусство делать глиняные горшки возникло вместе с переходом к земледелию. Но это не так. Находки из пещеры Сяньженьдон на 10 000 лет старше, чем первое земледельческое хозяйство в этих местах. А японские горшки эпохи дзёмон использовались – совершенно очевидно – не земледельцами, а охотниками и рыболовами.

Более актуален вопрос о том, кто первым придумал делать горшки из глины. Были ли это жители Сибири, Китая или Японии? Научились ли этому искусству первые земледельцы Ближнего Востока у восточных азиатов или африканцев – или сами стали делать глиняную посуду? Археологи пока не пришли к единому мнению. Некоторые считают, что гончарное искусство зародилось в каком-то одном месте и оттуда распространилось дальше, другие думают, что люди начали производить горшки в разных местах независимо друг от друга.

Во всяком случае, нам известно, что в Дании и на юге Швеции в Сконе первая глиняная посуда появляется во времена культуры эртеболле, около 6700 лет назад. Анализ находок свидетельствует, что именно там в пищу впервые стали добавлять приправы.

Сосуды культуры эртеболле были большими, с длинными заостренными донышками. Они отлично подходили для того, чтобы варить рыбный суп на много человек. Благодаря заостренному дну еда не пригорала.

На черепках из Дании и северной Германии исследователи обнаружили микроскопические семена чесночницы – растения, родственного горчице, чьи семена имеют пряный вкус.

Раньше археологи связывали использование пряностей (как и глиняной посуды) с переходом к сельскому хозяйству. Считалось, что охотники и собиратели жили примитивно, думали только о том, как бы набить живот, и не имели ни времени, ни сил, чтобы разнообразить впечатления, например используя пряности, которые делают пищу вкуснее, но питательной ценности не имеют. Сейчас мы можем отказаться от такого представления. Старейшее в мире блюдо с приправами – это скандинавский рыбный суп, сдобренный душистыми семенами чесночницы.

Среди керамики культуры эртеболле есть маленькие низкие сосуды – вероятно, их использовали как светильники. Они похожи на каменные светильники мадленской культуры, при свете которых мадленские люди создавали наскальные рисунки. В светильниках обоих типов есть углубление для жира. Фитиль из растительного материала окунали в жир и поджигали.

Можно утверждать, что охотники Северной Европы использовали керамику около 6700 лет назад. Вопрос в том, как именно пришло к ним гончарное искусство. Распространилось оно из Восточной Азии напрямую, через охотников, живших на территории современной России? Некоторые археологи считают, что да. Ученые старшей школы полагают, что керамика пришла с Ближнего Востока, от людей, которые уже начали заниматься сельским хозяйством.

Обсуждение этого вопроса с российскими археологами показало, что оба лагеря в чем-то правы.

Старейшие из известных на сегодняшний день керамических изделий в Восточной Европе были сделаны около 8900 лет назад и обнаружены во время раскопок в Ракушечном Яре. Стоянка располагается у нижнего течения Дона, всего в нескольких десятках километров от впадения реки в Азовское море. Древние жители Ракушечного Яра уже в то время занимались одомашниванием коров и овец. Дома и каменные орудия походят на те, что использовали земледельцы Ближнего Востока по другую сторону Черного моря.

От пастухов Ракушечного Яра умение изготавливать глиняные сосуды перешло к охотникам, жившим в европейской части России. Поначалу дело шло медленно. Российские археологи считают, что, когда глиняные сосуды только появились, они были статусными объектами и находили свое применение в культовых обрядах, а не в повседневном обиходе. Но со временем керамическая посуда стала активно использоваться в быту. Гончарное искусство распространилось далеко на запад и север и понемногу добралось до Балтийского моря.

Около 7000 лет назад глиняные горшки появились в Прибалтике и современной Финляндии, в том числе и на Аландских островах. Керамика такого типа называется гребенчатой – узор на внешней стороне процарапывали гребнем.

В Данию и на юг Швеции керамика эртеболле пришла около 6200 лет назад. В ней есть черты гребенчатой керамики, распространившейся сюда с востока, а также ленточной керамики, которую производили земледельцы на юге. Проще говоря, это гибрид восточной охотничьей и южной земледельческой керамики. Микст двух разных культур.

Как и те люди, которые будут пользоваться этими горшками.