Текст книги "Глаз Эвы"

– И поторопитесь, – предупредила она. – Потому что он хочет писать.

– Мальчонка?

– Худенький такой. Ян Хенри.

Сейер сорвался с места и побежал к лифту. Лифт скользил вниз почти бесшумно. Ему не нравилось, что лифт производит так мало звуков, было бы гораздо солиднее, если бы он двигался с шумом и грохотом. Не то чтобы инспектор боялся лифтов, просто ему так казалось.

Ян Хенри тихо стоял в большом холле и высматривал его. Сейер по-настоящему растрогался, увидев тощенькую фигурку, в огромном холле она совершенно потерялась. Он взял мальчика за руку и повел к туалетам. Подождал снаружи, пока он сделает свои дела. Ян Хенри вышел, выглядел он намного спокойнее.

– Мама в парикмахерской, – объяснил он.

– Да? А она знает, что ты здесь?

– Нет, не знает, что я здесь, она просто разрешила мне погулять. Это надолго, ей будут делать кудряшки.

– Перманент? Да уж, это не шутка. Часа на два, – сказал Сейер со знанием дела. – Пошли ко мне в кабинет, посмотришь, где я работаю.

Он взял мальчика за руку и снова направился к лифтам, фру Бреннинген следила за ними с явным одобрением. Она уже покончила с большинством интриг и почти со всей властью в книжке. Оставалось вожделение.

– Ты, наверное, не любишь минералку, Ян Хенри? – спросил Сейер и осмотрелся: нет ли в кабинете чего-нибудь, чем можно было бы угостить парнишку. Минералка и «Фишерменз френд» вряд ли могли прельстить маленького мальчика.

– Нет, она мне нравится, мне ее обычно папа давал – сказал мальчик, явно довольный собой.

– Значит, я попал в точку.

Он вытряхнул пластмассовый стаканчик из упаковки над раковиной, налил в него минералки и поставил перед Яном Хенри на стол. Мальчик пил долго, осторожно глотая.

– Как у тебя дела? – спросил Сейер вежливо: он обратил внимание, что веснушек у Яна Хенри явно стало больше.

– Да ничего, – пробормотал мальчик. И добавил, как бы объясняя, зачем он, собственно, пришел: – У мамы теперь есть друг.

– Елки-палки! – вырвалось у инспектора. – Вот, значит, почему кудряшки!

– Не знаю. Но у него есть мотоцикл.

– Вот как? Японский?

– «БМВ».

– Ну?! А он тебя катает?

– Только по площадке, туда и обратно, там, где белье сушат.

– И то хорошо. Может, скоро куда-нибудь подальше поедете. Шлем надеваешь?

– Да.

– А мама? Ее он тоже катает?

– Нет, она не хочет ни за что на свете. Но я думаю, он ее, в конце концов, уговорит.

Сейер отпил из бутылки и улыбнулся. – Рад, что ты зашел. Ко мне нечасто на работу приходят.

– Правда?

– Ну, я хотел сказать, просто приходят в гости, как ты. Это приятно, когда просто в гости. Потому что это никак не связано с работой, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Ага. Но я, честно говоря, не в гости. Я решил принести ту бумажку, – быстро проговорил Ян Хенри. – Вы говорили, что я должен сообщить, если что-то вспомню. Про ту бумажку, которая была у папы.

Сейер вцепился в край стола.

– Бумажку? – медленно переспросил он.

– Я нашел ее в гараже. Я сидел на столе, несколько дней сидел и все думал и думал, как вы сказали. И когда я закрыл глаза, то увидел перед собой папу, он был такой же, как в тот день, когда он не вернулся. И вот он вытащил эту бумажку из кармана. А я вдруг вспомнил, что он лежал на полу под машиной и тогда-то и вытащил бумажку из кармана. Он прочитал ее, выскользнул из-под машины, завел руку назад – вот так…

Он запрокинул руку за спину и как бы что-то куда-то положил в воздухе.

– …и он положил ее на маленькую перекладинку под столом, низко – почти у самого пола. Я спрыгнул и поискал там, и она там лежала.

Сейер почувствовал, что у него поднялось давление; но поскольку оно у него обычно было пониженное, никаких особых изменений в его организме это не произвело. Мальчик сунул руку в карман, потом снова вынул ее; в пальцах у него была зажата бумажка.

Когда Сейер расправлял ее и читал, руки его дрожали.

Имя «Лиланд». И номер телефона. Это был листок, оторванный от какого-то еще, побольше. Может, там было что-то еще?

– Отлично, парень! – бодро произнес инспектор и налил себе еще минералки.

Это был городской номер; вовсе не обязательно, что он вообще имел какое-то отношение к делу. Сейер знал это по собственному опыту, все-таки почти тридцать лет в полиции. Несмотря ни на что большинство людей были вполне добропорядочными гражданами, а интересоваться машиной вообще никому не возбраняется. Особенно если это «Опель Манта», достаточно привлекательная штука для тех, кто всем машинам предпочитает немецкие, подумал он. Если Эйнарссон действительно намеревался ее продать. Сейер удовлетворенно кивнул мальчику, хотя пальцы его так и тянулись к трубке, он даже чуть самокрутку себе не скрутил, но он никогда не брал с собой на работу табак, только противные сухие сигареты, которые у него вечно стреляли все остальные. Ян Хенри вполне заслужил небольшую экскурсию по зданию, может, отвести его в одну из камер предварительного заключения и в комнату для допросов? Убийца Эйнарссона гулял на свободе уже больше шести месяцев, так что получасом раньше, получасом позже – особой роли не играло. Сейер снова взял мальчика за руку и повел его по коридору. Ручка была тонкая, тоньше, чем рука Маттеуса, – у того были сильные, пухлые кулачки. Не забыть бы про комбинезон, подумал он, стараясь не делать слишком больших шагов. Он остановился у самой дальней камеры и отпер дверь. Ян Хенри заглянул внутрь.

– А это туалет? – спросил он и показал на дырку в полу.

– Да.

– Не хотел бы я здесь спать.

– Тебе и не надо. Просто слушайся маму, вот и все.

– Но пол теплый.

Он пошевелил пальцами в кроссовках.

– Да. Мы вовсе не хотим их заморозить. – А вы смотрите на них в окошечко?

– Да, смотрим. Пойдем выйдем. Я тебя подниму, и ты сам сможешь взглянуть.

Маленькое тельце было почти невесомым.

– Все выглядит точно так, как я себе и представлял, – сказал мальчик.

– Да уж. Выглядит как настоящая тюрьма, а?

– А здесь много заключенных?

– Как раз сейчас довольно мало. У нас тут тридцать девять мест, но сейчас заключенных только двадцать восемь. «В основном, мужчины, но есть и женщины.

– И женщины тоже?

– Да.

– Я не знал, что женщины тоже могут попасть в тюрьму.

– Да? Ты что же, думал, они лучше нас?

– Да.

– Тогда я должен тебе кое-что сказать. – Сейер таинственно понизил голос. – Так оно и есть.

– Но им хотя бы можно иметь радио. Я слышал музыку.

– Это вот отсюда. – Сейер показал на серую дверь. – Там у нас кинозал. И как раз сейчас они смотрят кино. Называется «Список Шиндлера».

– Кино?

– У нас тут есть все, что требуется. Библиотека, школа, врач, мастерская. Большинство из них работают, пока здесь сидят, вот сейчас, например, монтируют кабели для обогрева двигателей. А еще все должны сами стирать свою одежду, и они сами готовят себе еду, кухня этажом выше. А еще у нас есть тренажерный зал и комната досуга. Когда им нужен свежий воздух, мы поднимаем их на крышу, у нас там двор для прогулок.

– Похоже, у них ни в чем нет нужды.

– Ну, я не уверен. Они не могут пойти прогуляться в город в хорошую погоду и купить себе мороженое. А мы можем.

– А убежать отсюда можно?

– Случается. Но не часто.

– Они что, стреляют в охранников, крадут ключи?

– Нет, все не так драматично. Они просто разбивают стекло в окне и спускаются по внешней стене здания. А там их уже кто-то поджидает в машине с включенным мотором. Бывало, что кто-то ноги ломал, а кто-то получал сотрясение мозга. Потому что тут довольно высоко.

– Они что, рвут постельное белье на полоски, а потом связывают? Как в кино?

Нет, они просто воруют нейлоновый шнур в мастерской. Видишь ли, они не все время сидят по своим камерам, большую часть времени гуляют по зданию.

Сейер снова взял мальчика за руку, они прошли мимо поста охраны с пультами и мониторами. Инспектор сделал так, чтобы мальчик смог увидеть себя на мониторе. Ян Хенри помахал рукой, глядя в камеру. И они опять пошли к лифтам. Потом Сейер проводил мальчика через два квартала в парикмахерскую и убедился в том, что он уселся на цветастый диван из манильского тростника. Обратно инспектор почти бежал.

В кабинете он тут же схватился за справочник и открыл его на фамилии Лиланд. Он нашел шесть строчек с такой фамилией; один из номеров принадлежал фирме. Палец его скользил по цифрам, но номера, записанного на бумажке, не было. Странно. И женщин среди абонентов не было. Он чуть помедлил, потом поднял трубку и набрал номер, записанный на бумажке. Один гудок, два, три, он быстро взглянул на часы и стал считать гудки. После шестого трубку, наконец, сняли. Ответил мужской голос.

– Ларсгорд, – услышал он.

– Ларсгорд?

На секунду наступила тишина; Сейер пытался вспомнить, слышал ли он эту фамилию раньше? Нет, вряд ли. Он выглянул из окна, посмотрел вниз, на рыночную площадь, задумчиво взглянул на небольшой фонтан, в котором сейчас не было воды, он ждал весны – как и все прочие.

– Да, Ларсгорд.

– Могу ли я поговорить с человеком по фамилии Лиланд? – спросил он немного напряженным голосом.

– Лиланд? – Собеседник немного помолчал, потом откашлялся. – Нет, дорогой мой. Уже нет.

– Уже нет? Он переехал?

– Ну, можно сказать и так. Довольно далеко отсюда, фактически в вечность. Да. Видите ли, она умерла. Это была моя жена. До того как она вышла за меня замуж, ее фамилия была Лиланд. Кристине Лиланд.

– Мне очень жаль.

– Боюсь, в данном случае это не совсем уместно.

– Она умерла недавно?

– Нет, что вы, давно.

– Вот как? И больше никто с такой фамилией здесь не живет?

– Нет. Я с тех пор живу один. А кто говорит? Что вам нужно?

Собеседник явно забеспокоился, голос стал подозрительным и резким.

– Я из полиции. Мы расследуем убийство, и мне нужно кое-что проверить. Я не мог бы к вам заехать побеседовать?

– Конечно, приезжайте. Ко мне редко приходят гости.

Сейер записал адрес и прикинул: ехать примерно полчаса. Он передвинул магнит на доске, отведя себе пару часов, схватил куртку и вышел из кабинета. «Наверняка зря проезжу, – подумал он. – Но зато выйду из здания». Он не любил сидеть за столом, созерцая крыши домов и макушки деревьев через пыльное стекло.

Сейер медленно – как, впрочем, и всегда – ехал по городу, который наконец стал расцвечиваться хоть какими-то красками. В парке и на стадионе высадили петунии и бархатцы – жаль будет, если они замерзнут. Сам он всегда ждал семнадцатого мая и только потом высаживал цветы. Ему понадобилось двадцать лет, чтобы полюбить этот город, но сейчас он прочно занял свое место в его сердце. В разное время он отдавал предпочтение то одному, то другому району. Сначала – старой пожарной части, потом – холмам, застроенным старыми аристократическими виллами. Многие из вилл были переделаны в маленькие галереи и офисы. А на южной стороне холмов теснились многоэтажки: здесь жили беженцы, ждущие предоставления убежища, и иммигранты. Недавно в этом районе наконец появилось собственное отделение полиции, и работало одно неплохо. Сейер любил и мост через реку с красивыми скульптурами, и большую рыночную площадь, гордость города, с брусчаткой, уложенной затейливым узором. Летом она превращалась в настоящий рог изобилия фруктов, овощей и цветов. Сейер увидел маленький поезд – он однажды ездил на нем с Маттеусом и с трудом втиснул свои длинные ноги в крохотный вагончик. Сейчас поезд был переполнен – потные мамаши и розовые мордашки с сосками и леденцами; вагончики подпрыгивали на брусчатке. Инспектор решил заехать домой. Надо взять Кольберга покататься, решил он. А то пес все время один. Он нашел поводок, прицепил его к ошейнику и побежал вниз по ступенькам. По голосу собеседника он понял, что Ларсгорд очень стар. Почему же номер записан на Лиланд? Инспектор размышлял об этом, проезжая мимо электростанции и кемпинга, поглядывая в зеркало на машины, ехавшие за ним, и пропуская тех, кто выказывал нетерпение, – все, кто ехал за Сейером, рано или поздно непременно начинали терять терпение, на что он реагировал совершенно спокойно. Он повернул налево у фабрики по производству хрустящих хлебцев, еще несколько минут ехал по полям и лугам и, наконец, добрался до группы из четырех отдельно стоящих домиков. С краешка примостилась небольшая ферма. Ларсгорд жил в доме желтого цвета, красивом, небольшом, с кирпично-красными ставнями; рядом с домом стоял небольшой сарай. Он припарковался и пошел к крыльцу, но не успел подняться по ступенькам – дверь распахнулась, и на пороге появился худой долговязый человек. На нем была вязаная кофта и тапки в цветочек, он стоял, прислонясь к дверному косяку. В руке его была палка. Сейер порылся в памяти – что-то в облике старика показалось ему знакомым, но он так и не вспомнил, что именно.

– Сразу нашли? – спросил старик.

– Конечно. У нас тут не Чикаго, да и карта есть.

Они обменялись рукопожатием. Сейер осторожно пожал тощую ладонь – а вдруг у старика ревматизм – и вошел вслед за хозяином в дом. Не сказать, чтобы в жилище Ларсгорда был идеальный порядок, но здесь было уютно, приятный полумрак. Воздух свежий, пол чистый – никакой древней пыли по углам.

– Значит, вы живете один? – спросил Сейер и сел в старое удобное кресло, образца пятидесятых годов.

– Совсем один. – Старик с большим трудом опустился на диван. – И это, доложу я вам, далеко не всегда легко. Знаете, такое ощущение, что ноги просто гниют. В них все время вода, представляете, какой кошмар? К тому же у меня и сердце не с той стороны, но все еще стучит. Тьфу-тьфу, – он постучал костяшками пальцев по столу.

– Да? У вас на самом деле сердце не с той стороны?

– На самом деле. Вижу, вы мне не верите. У вас такое же выражение лица, какое бывает у всех, когда я об этом рассказываю. Дело в том, что в молодости мне удалили левое легкое. У меня был туберкулез, я провел два года в Вардосене[17]17
  Туберкулезный санаторий.


[Закрыть]. Там было неплохо, но дело не в этом; когда они вытащили легкое, в грудной клетке образовалось так много пустого места, что вся эта фигня постепенно стала смещаться вправо. Но тикает, так что скриплю пока. У меня есть помощница по хозяйству, приходит раз в неделю. Убирается в доме, стирает грязное белье, выбрасывает мусор, моет холодильник и за цветами ухаживает. Она каждый раз приносит с собой три-четыре бутылки красного вина. Этого, конечно, ей делать нельзя. Я имею в виду, покупать мне красное вино, я в таком случае должен сам с ней в магазин ехать. Она просит, чтобы я молчал об этом. Но вы ведь никому не проболтаетесь, правда?

– Конечно, я никому не скажу, – улыбнулся Сейер. – Я и сам всегда перед сном выпиваю стаканчик виски, много лет так делаю. И несдобровать той домработнице, которая откажется ходить для меня в винный магазин, когда придет время. Разве они не для этого существуют? – спросил он с невинным видом.

– Один стаканчик виски?

– Один, правда, довольно вместительный.

– Ага. Знаете, в стакан входит четыре стопочки. Я подсчитал. «Ballantine's»?

– «Famous Grouse». Там еще куропатка на этикетке.

– Никогда не слышал. Но что вас ко мне привело? Неужели у моей жены были какие-то страшные тайны?

– Наверняка нет. Но я должен вам кое-что показать.

Сейер сунул руку во внутренний карман и вытащил бумажку с телефоном.

– Вам случайно не знаком этот почерк?

Ларсгорд поднес листок поближе к глазам, в его дрожащих пальцах он ходил ходуном.

– Не-ет, – неуверенно произнес он. – А что, должен быть знаком?

– Не знаю. Возможно. Я многого не знаю. Я расследую убийство тридцативосьмилетнего мужчины, его труп нашли в реке. И он не упал в реку во время рыбалки, вот в чем дело. В тот вечер, когда он исчез, – с тех пор прошло уже шесть месяцев – он сказал жене, что поедет показать кому-то свою машину. То есть тому, кто проявил к ней интерес. Мужчина записал имя и номер телефона этого человека на клочке бумаги, который попал ко мне совершенно случайно. Вот на этом. С фамилией «Лиланд» и вашим номером телефона, Ларсгорд. Вы можете это как-то объяснить?

Старик покачал головой. Он даже наморщил лоб, пытаясь вспомнить.

– Я вообще не буду этого объяснять, – ответил он, наконец, и голос его зазвучал довольно резко, – потому что ни черта не понимаю.

Где-то на самом дне памяти у него сохранились воспоминания о том телефонном звонке. Кто-то ошибся номером. Звонивший говорил что-то о машине. Когда же это было? Может, полгода назад. Возможно, стоит рассказать об этом? Нет, ни к чему это.

– У вас, наверное, остались родственники со стороны жены с той же фамилией?

– Нет. У жены не было ни братьев, ни сестер. Так что этой фамилии просто-напросто больше нет.

– Но кто-то же ею воспользовался!

– Знаете, фамилия Лиланд довольно распространенная.

– Нет. В городе только пять Лиландов. Но у них другие телефоны.

Старик вытащил сигарету из пачки, лежащей на столе, и Сейер дал ему прикурить.

– Мне просто нечего больше сказать. Тут наверняка какая-то ошибка. Мертвые не покупают подержанные машины. И потом, она даже водить не умела. Моя жена, я имею в виду. Хотя он, судя по всему, тоже свою тачку не продал. Если вы нашли его мертвым.

Сейер молчал. Он смотрел в лицо старика, пока тот говорил, а потом его взгляд стал скользить по стенам. И вдруг он буквально вцепился в подлокотник кресла, ему даже показалось, что волосы у него на затылке встали дыбом. Над головой старика висела небольшая картина. Черно-белая, только немного серого, настоящая абстрактная картина, и манера художника показалась ему на удивление знакомой. Он на секунду закрыл глаза, но тут же открыл их.

– Какая странная картина висит у вас над диваном, – тихо произнес он.

– А вы разбираетесь в искусстве? – быстро спросил старик. – Как вы думаете, есть в этом что-то или нет? Я давно говорю, что ей надо писать красками, тогда она, возможно, сможет что-то продать. Она пытается за счет этого жить. Моя дочь. Я-то не особо понимаю в искусстве, так что не могу сказать, есть в этом что-то или нет, но она занимается этим уже много лет и что-то пока не слишком разбогатела.

– Эва Мария, – произнес Сейер.

– Эва, да. Что? Вы знакомы с моей Эвой? Неужели?

Он заворочался, как будто что-то его вдруг взволновало.

– Да, я ее знаю. Совершенно случайно познакомились. Она пишет хорошие картины, – сказал Сейер. – Люди просто еще не поняли. Подождите немного – и увидите, ее дела пойдут в гору. – Он растерянно погладил подбородок. – Так значит, вы – отец Эвы Марии?

– А что?

– Скажите, а у нее не двойная фамилия – например, Эва Мария Лиланд-Магнус?

– Нет, она просто Магнус. И уж у нее-то точно нет денег на новую машину. Она сейчас в разводе, живет одна с маленькой дочкой, Эммой. Это моя единственная внучка.

Сейер встал и, не обращая внимания на удивленный взгляд старика, близко-близко подошел к картине. Он не мог оторвать взгляда от подписи. «Э. М. МАГНУС». Буквы были заостренные и наклоненные, они немного напоминали древние руны. И инспектор опустил глаза на бумажку с телефоном. «Лиланд». Точно такие же буквы. Не надо быть экспертом-почерковедом, чтобы это увидеть. Он вздохнул.

– У вас есть все основания гордиться дочерью. Но я приехал только из-за этой бумажки. Значит, почерк вам не знаком? – вновь спросил он.

Старик не ответил. Он крепко сжал губы, словно испугавшись чего-то.

Сейер сунул бумажку в карман.

– Ну, не буду вас больше утомлять. Понимаю, что пришел зря.

– Утомлять? Да что вы! Думаете, ко мне сюда часто приходят гости?

– Может, я еще загляну как-нибудь, – сказал Сейер как можно более небрежно. Он медленно пошел к входной двери, чтобы старик мог за ним успеть. Остановился на пороге и окинул взглядом окрестные поля. Он и не думал, что ему когда-нибудь попадется это имя – Эва Магнус. Оно всплывает снова и снова. Просто удивительно.

– Вас зовут Сейер, – вдруг сказал старик. – Это ведь датская фамилия, правда? А вы случайно не в Хаукервика выросли?

– Да, – подтвердил Конрад. Старик опять удивил его.

– Мне кажется, я вас помню. Такой маленький, худенький парнишка, вы еще чесались все время.

– Я по-прежнему чешусь. А вы где жили?

– В зеленом вороньем гнезде, на задворках спортивной площадки. Эва любила тот дом. А вы с тех пор подросли.

Сейер медленно кивнул.

– Это точно.

– О, а здесь у вас что? – Старик кивнул на заднее сиденье.

– Это мой пес.

– Господи, какой здоровый!

– Да, крупный.

– А как его зовут?

– Кольберг.

– Что? Ну что ж, тоже имя. У вас, наверное, были свои причины так его назвать. Жаль, что вы не взяли его с собой в дом.

– Я, как правило, не беру его с собой. Это ведь не всем нравится.

– Мне-то как раз нравится. У меня и самого когда-то была собака. Доберман. Много лет назад. Только это была девочка. Я называл ее Дива. Хотя на самом деле ее звали Фара Дива из Киркебаккена. Хуже не бывает.

– Бывает.

Он сел в «Пежо» и завел мотор. Эва, у тебя, похоже, земля начинает гореть под ногами, подумал он, потому что через пару минут тебе позвонит твой старик-отец и тебе придется кое о чем призадуматься. Черт, почему так получается, что всегда находится кто-то, кто может ей позвонить и предупредить? !

– Только не надо ехать по полю слишком быстро, – строго предупредил его Ларсгорд. – Там все время какие-то зверушки попадаются.

– Я всегда езжу медленно. Машина старая.

– Ну, не старше меня.

Удаляясь от дома, Сейер видел, как Ларсгорд машет ему вслед.

***

Эва так и осталась стоять с трубкой в руке.

Он нашел бумажку. Прошло шесть месяцев, но он все равно ее нашел.

В полиции есть эксперты по почерку, им не составит труда выяснить, кто ее написал, но сначала им нужно получить образец почерка, а потом они начнут сравнивать каждую линию, каждую черточку, все связки, точки и палочки, все, что отличает обладателя почерка, все черты его характера, вплоть до склонности к неврозам. Может, они даже смогут определить пол и возраст, их же специально учили это делать, это целая наука.

Сейеру не потребуется много времени, чтобы добраться от отца сюда. Эва швырнула трубку и на секунду прислонилась к стене. Потом она – словно во сне – прошла через всю комнату и вышла в коридор. Там она сорвала с крючка куртку, положила ее на обеденный стол вместе с сумкой и пачкой сигарет. Потом забежала в ванную за туалетными принадлежностями, бросила в большую сумку зубную щетку и пасту, туда же швырнула щетку для волос и пузырек с паральгином. Потом побежала в спальню и, изредка взглядывая на часы, вытащила из шкафа кое-какое белье, трусики, майки и носки. Затем зашла на кухню, открыла морозилку, взяла упаковку бекона, тоже бросила в сумку, снова побежала в гостиную и выключила свет, проверила, хорошо ли закрыты окна. На все это ушло лишь несколько минут. Она остановилась посреди комнаты и в последний раз огляделась. Эва не знала, куда поедет, знала только, что ей надо бежать. Эмма может остаться у Юстейна. Ей хорошо у отца, может быть, ей вообще следовало бы жить там. Она впервые призналась себе в этом и на мгновение оцепенела. Но сейчас ей было не до этого; она вышла в коридор, закинула сумку на плечо и открыла дверь. На крыльце стоял мужчина и смотрел на нее. Она видела его впервые.

***

Сейер выехал из туннеля; на лбу его пролегла глубокая морщина.

– Кольберг, – произнес он, – это и вправду странно. – Он надел солнечные очки. – Интересно, почему все нити ведут именно к этой даме? Чем же она на самом деле занимается?

Он окинул взглядом город, такой серый и грязный после зимы.

– Во всяком случае, этот дед не имеет к делу ни малейшего отношения. Ему не меньше восьмидесяти. Но Господи, что же общего между элегантной художницей и примитивным рабочим пивзавода? Денег у него, во всяком случае, не было. А ты есть не хочешь?

– Гав!

– И я тоже. Но мне сначала надо в Энгельстад. А вот потом мы сможем себе позволить пообедать – скажем, остановимся у «Севен элевен» по дороге домой. Свиная отбивная для меня и сухой корм для тебя.

Кольберг заскулил.

– Я пошутил. По две свиных отбивных и бочковое пиво каждому.

Пес, успокоившись, опять улегся на сиденье. Он ничего не понял, но ему понравилась интонация, с которой хозяин произнес последнюю фразу.

***

Эва во все глаза смотрела на незнакомца. За его спиной она увидела синий «Сааб»; машина тоже была ей незнакома.

– Простите, – вырвалось у нее. – Я думала, что вы – это не вы, а…

– Ах, вот как? А почему же ты так думала, Эва?

Она заморгала от удивления. И тут у нее возникло смутное подозрение. Оно пронеслось у нее в мозгу как молния, лицо застыло. Прошло шесть месяцев – и откуда-то всплыла бумажка, она понятия не имела, откуда. Прошло шесть месяцев – и у нее на пороге возник человек, появление которого она должна была предвидеть. Правда, она думала, что он сдался. Мужчина поднялся на две ступеньки и облокотился о притолоку. Она чувствовала его дыхание.

– Знаешь, что я нашел сегодня на чердаке? Когда рылся в Майиных вещах? Я нашел картину. Неплохая, кстати, картинка. А в углу – твое имя. Я об этом и не подумал. Она упомянула о тебе в тот вечер, когда звонила, сказала, что встретила тебя в городе. В тот вечер, ты знаешь, за день до того, как она умерла. «Старая подруга, мы дружили в детстве», – сказала она. Такие подруги вечно все друг другу рассказывают.

Голос его был непохож на голос человека; так могло бы говорить пресмыкающееся, голос был скользкий и ржавый.

– Нечего было повсюду разбрасывать свои картины с подписью и все такое. Я отбирал кое-какую мебелишку, чтобы продать, вот тут-то я ее и увидел. А я ведь тебя искал. Шесть месяцев искал. Это было непросто, ты ведь не единственная Эва в городе. Как же это, Эва, неужели бес попутал? Неужели искушение оказалось так велико? Она, значит, тебе про деньги рассказала, а ты ее и убила, да?

Эва, обессилев, прислонилась к стене.

– Я ее не убивала!

Он уставился на нее своими маленькими глазками.

– Да мне на это плевать! Это мои деньги!

Она отскочила в коридор и захлопнула дверь. К счастью, замок защелкнулся. Она кинулась в гостиную; он возился с замком – похоже, у него есть отмычка. Нельзя терять ни минуты. Она бегом спустилась в подвал, протиснулась мимо старого верстака и нашла щит с пробками. Свет погас. Там, наверху, он бил и крушил дверь. Эва ощупью добралась до двери, ведущей из подвала наружу. В голове ее стучало: эту дверь не открывали много лет, может быть, она заперта на ключ, может, на висячий замок снаружи. Она помнила, что дверь выходила в заросший сад, прямо за изгородью был соседский дом, а за ним – улица, она могла бы убежать. Сверху доносились все более яростные удары металла о дерево, – наверное, он взял топор. Она нашла щеколду, подергала ее, но щеколда не поддавалась, наверное, проржавела насквозь. Эва быстро стянула с ноги ботинок и ударила по щеколде каблуком, сначала снизу, потом сверху. Она била и била, а он там, наверху, уже ворвался в коридор, в гостиную; наконец, щеколда поддалась. Эва осторожно отодвинула ее, стараясь не шуметь; человек наверху остановился, он стоял очень тихо, прислушиваясь, и в любой момент мог заметить лестницу в подвал и понять, что она там, в темноте. Он мог предположить, что из подвала можно выбраться на улицу. А она не могла даже попробовать распахнуть дверь – в доме слышен был каждый звук. Она ждала; наконец заскрипел паркет, она снова натянула ботинок и налегла на дверь плечом, моля Бога, чтобы она не заскрипела, но она заскрипела, раздался жалобный, стонущий звук, усиленный акустикой подвала, но дверь не открылась. Оставалось еще подвальное окно, она надеялась, что оно открыто, она никогда не закрывала его, и она взлетела на четыре ступеньки и стала бить по нему локтем, и тут услышала на лестнице его шаги. Он наконец понял, что она решила бежать через подвал, и понесся вниз по лестнице, а Эва все била и била по окну, наконец, оно приоткрылось, щелочка была очень маленькой, но окно тут же захлопнулось, она успела заметить что снаружи кто-то просунул палку между стальных прутьев, наверное, Юстейн, он ведь такой аккуратист. Но если это деревянная палка, то она сломается, рано или поздно она должна сломаться; и она продолжала бить локтем; окно раскрывалось все шире, ей казалось, что рука ее сломается раньше, чем палка; вся рука онемела, практически ничего не чувствовала, но она продолжала бить, как вдруг увидела его ногу на первой ступеньке лестницы – он был обут в светлые мокасины. А потом она увидела в темноте его белые зубы. Он сделал несколько шагов и протянул руку, Эва стукнула по окну изо всех сил, и именно в этот момент палка треснула, и окно распахнулось с чудовищным стуком. Она не удержала равновесия и скатилась с лестницы, быстро вскочила на ноги, протиснулась в дырку, собираясь немедленно ринуться к изгороди, но он схватил ее за лодыжку, он держал ее крепко, дергал и тянул к себе. Она упала, пересчитав ступеньки подбородком. Цементный пол был ледяным. Руки она больше не чувствовала. Рот был полон крови. Он отпустил ее ногу.

Эва лежала на животе. Он стоял над ней, она чувствовала запах его лосьона после бритья – странный, чужой запах в затхлости подвала. Мысли ее разбегались, она думала: он не особо крупный, можно сказать, довольно субтильный, а подвальное окно уже открыто. У меня ноги длиннее, и если я буду действовать неожиданно, то, может быть, мне удастся его обмануть.

– Лежать! – прохрипел он.

Она попыталась составить план действий. Ей надо что-то придумать, не дать ему сосредоточиться, вывести его из равновесия. В сад ведут четыре ступеньки, если она будет перескакивать через две…

– Скажешь мне, где спрятала деньги, и тебе ничего не будет. А если не скажешь, твоим ногам будет очень горячо. Сначала ногам. А потом и другим местам.

Он чиркнул спичкой. Ее затошнило, она сглотнула слюну – попыталась подсчитать, сколько секунд ей понадобится, чтобы подняться на ноги и выскочить, перелезть через изгородь и пробежать по соседскому газону. Она мысленно проделала все это, надо было поджать руки и ноги, а потом выпрямиться, потом через две ступеньки, изгородь, потом по газону, потом по улице, а там машины, люди…

– Я не слышу, – хрипло произнес он.

– Разумеется, здесь их нет, – простонала она. – Как ты мог подумать?

Он негромко засмеялся:

– Мне все равно, где они. Говори, где.

Она хотела обмануть его, думала: надо сделать что-то, чего он не ожидает: может быть, издать душераздирающий вопль, надо же, как странно, крик застрял в горле и мешает дышать. Крик. Может быть, он на несколько секунд парализует его, и она успеет подняться.

Она подняла голову.

– Ну? – спросил он.

Она набрала полные легкие воздуха и приготовилась.

– Где деньги?

Спичка погасла. И тут она заорала. Стены подвала отразили ее крик, он пронесся по всему дому, пробежал по комнатам. Эва вскочила на ноги, набрала в легкие еще воздуха и снова заорала; он опешил, потерял бдительность, и она в два прыжка преодолела четыре ступеньки, пронеслась по саду и нырнула в живую изгородь, ветви царапали ее кожу, волосы застревали в кустах, она слышала треск рвущейся одежды и – что хуже всего – чувствовала его дыхание прямо у себя за спиной. Эва из последних сил сделала рывок, обогнула соседский дом и выскочила за ворота, пронеслась вниз по улице, где не было ни души, вихрем пробежала через другие ворота. Она неслась как молния на своих длинных ногах, боль и страх придали ей силы, она слышала его топот, она миновала еще один дом, обнаружила еще одну изгородь, она могла бы перелезть через нее и пробежать по владениям других соседей, но вместо этого остановилась за углом дома. Она увидела его, он решил, что она перебралась через изгородь, а она вместо этого снова выскочила на дорогу, спрыгнула в канаву и побежала по ней, чтобы ботинки не стучали по асфальту. Она уже видела шоссе внизу, видела первые огни автомобилей, она побежала быстрее, уже не оглядываясь, она хватала ртом воздух, а легкие ее, казалось, готовы были разорваться. Наконец она увидела какую-то машину, машина ехала очень медленно, она выскочила на дорогу и услышала визг тормозов. Она, как мешок, рухнула на капот. Через стекло на нее с ужасом смотрел Сейер. Прошло несколько секунд, прежде чем она его узнала. Потом резко повернулась, ринулась на противоположную сторону улицы, вбежала на дорожку, ведущую к дому. Она слышала, как машина развернулась, остановилась, открылась дверца. Она слышала его шаги по тротуару. Силы Эвы были на исходе, но она бежала и бежала, длинная юбка била ее по ногам. Сейер протиснулся во двор, теперь он бежал по гравию, она хорошо это слышала, хотя в ушах у нее стучало, а потом она услышала другой знакомый звук, и горло свело судорогой. Собака. Кольберг тоже хотел поиграть. Он пришел в восторг, когда увидел хозяина, бросившегося бежать. Большому псу понадобилось всего несколько секунд, чтобы его догнать, он вилял хвостом, прыгал, хватал хозяина зубами за куртку. А потом увидел женщину, которая бежала впереди, услышал, как юбка бьет ее по ногам в полутемном саду; пес моментально забыл про Сейера и рванулся за женщиной. Эва обернулась и увидела здоровенную собаку, из ее огромной красной пасти шел пар, язык, как маятник, ходил из стороны в сторону, собака неслась по саду. Она уже не думала о Сейере, она убегала от собаки, от желтых зубов и огромных лап, делавших огромные прыжки по мокрой траве. Расстояние между женщиной и собакой стремительно сокращалось. Между старыми яблонями стоял кукольный домик. Она рванулась к нему из последних сил, распахнула дверь и тут же захлопнула ее за собой. Здесь, внутри, она была в безопасности. Во всяком случае, собака ее не догонит.