Текст книги "Глаз Эвы"

– Да нет, не знаю.

– У меня Эмма. Ей только шесть лет, скоро семь. Ходит в детский сад.

– Ты что, думаешь, ребенок не может вырасти во Франции?

– Может, конечно, но у нее ведь еще отец…

– Но разве она не с тобой живет?

– Со мной, – ответила Эва со вздохом.

– Вечно ты все усложняешь, – сказала Майя. – И всегда этим отличалась. Ясное дело: ты вполне можешь поехать со мной во Францию, если захочешь. Я даже придумала для тебя работу в гостинице. Работать по пять минут, но каждую ночь: прогуливаться по коридору в белой ночной рубашке с подсвечником на пять свечей. Мне хочется завести собственное привидение. А в остальное время можешь писать свои картины.

Эва допила кофе. Она ненадолго забыла о своих проблемах, а сейчас снова вспомнила и загрустила.

– А где ты будешь ужинать сегодня?

– Я никогда не ужинаю. Ем сыр и хлеб; вообще мало думаю о еде.

– Кошмар. Понятно теперь, почему ты такая тощая. Как ты можешь нарисовать что-нибудь путное, если не питаешься нормально? Тебе надо есть мясо! Сегодня мы ужинаем вдвоем. Пойдем в «Кухню Ханны».

– Но это же самый дорогой ресторан в городе!

– Неужели? Меня это не волнует, я знаю только, что у них самая вкусная в городе еда.

– К тому же я съела пирожные и наелась.

– Ничего, до ужина успеешь проголодаться.

Эва не стала протестовать и предпочла подчиниться. Все было так, как раньше. Майя была полна идей. Майя принимала решения и шла впереди, а Эва ковыляла за ней.

***

Они под руку вышли из «Глассмагасинет», прошли по брусчатке рыночной площади, ощущая тепло Друг друга. Все было, как раньше. Эва много раз проходила мимо «Ханны», но даже не думала о том, чтобы зайти туда. Сейчас же двери распахнулись перед ними, Майя впорхнула в ресторан с довольной улыбкой, а Эва попыталась придать своему лицу соответствующее выражение – уверенности в себе. Метрдотель вежливо улыбнулся Майе. Даже если он и знал, благодаря чему Майя оплачивает счета, он хорошо это скрывал, и улыбка его не выражала ровным счетом ничего. Он осторожно дотронулся до руки постоянной посетительницы и проводил подруг к свободному столику. Эве пришлось сдать плащ в гардероб. Под плащом была линялая майка, и она чувствовала себя не слишком уютно.

– Роберт, как обычно, – сказала Майя. – Два раза.

Он кивнул и исчез.

Эва опустилась на стул и с любопытством огляделась вокруг. В ресторане царила особая тишина, присущая очень дорогим заведениям. Раньше она никогда такого не видела. Майя сидела спокойно – чувствовалось, что она давно перестала обращать внимание на подобные вещи.

– Слушай, а расскажи мне, как это, – с любопытством попросила Эва, – работать так, как ты.

Майя склонила голову набок.

– Ага, значит, тебе любопытно. А то я не знала! I Все люди одинаковые.

Эва сделала обиженное лицо.

– Ничего особенного, – ответила Майя. – Обычная рутинная работа. – Она уставилась на скатерть и продолжала взволнованно: – Я не устаю удивляться мужикам. Как трудно бывает их удовлетворить и как быстро они кончают. Наверное, им кажется, что это самый лучший секс, – заметила она задумчиво, – яростный, грубый, без всяких там прелюдий и прочих церемоний. И никаких возражений. Всего десять минут, и все. Даже подумать не успевают. Да и я тоже делаю все, чтобы не думать. Только мило улыбаюсь, когда они платят. Но на самом деле…

– Что?

– Пора завязывать. Я уже давно этим занимаюсь.

Она подлила в бокалы вина.

– А сколько они тебе платят?

– Штуку. Ну, плюс-минус. Сначала деньги, потом товар. Лежу тихо с закрытыми глазами, с улыбкой на устах, ни единого звука. И никаких там поцелуев и объятий. Я ненавижу сюсюкать с ними, как с младенцами. Одежду снял, презерватив надел. Все равно что трясти однорукого бандита – главное вытрясти деньги.

– Тысячу крон? А сколько человек в день обычно приходит?

– Человека четыре-пять, иногда больше. Пять раз в неделю. Четыре недели в месяц. Так что можешь умножать.

– Они приходят к тебе домой, на квартиру?

– Да.

Официант поставил на стол креветочный коктейль и белое вино.

– А где ты живешь?

– На улице Торденшоллсгате, в многоквартирном доме.

– А соседи? Они не подозревают, чем ты занимаешься?

– Они не подозревают, они знают. А кое-кто из них – мои постоянные клиенты.

Эва угрюмо вздохнула. Она с наслаждением жевала креветку, огромную, как раковая шейка.

– Кстати, у меня есть еще одна спальня, – неожиданно добавила Майя.

Эва фыркнула.

– Так и вижу себя: перепуганная, как двенадцатилетняя девственница.

– Только первую неделю, а потом это становится работой. Ты могла бы работать несколько часов, пока Эмма в детском саду. Подумай, сколько вкусной еды ты могла бы ей купить!

– Она и так поперек себя шире.

– Ну, тогда фрукты, курицу и салат, – предложила Майя.

. – Это невероятно, но мне даже захотелось попробовать, – призналась Эва. – Только я слишком труслива. Я для этого не гожусь.

На какое-то мгновение она пожалела о своих словах.

– Посмотрим.

Официант убрал тарелки и тут же появился с новыми: филе, маленькие морковки, брокколи и печеная картошка. И налил в бокалы красного вина.

– Но ты ведь не работаешь сегодня вечером?

– У меня сегодня выходной, а завтра работы немного. Твое здоровье!

Эва наслаждалась: нежное мясо так и таяло во рту, красное вино комнатной температуры выгодно отличалось от отцовской «Канепы». Бутылка быстро опустела, и Майя заказала еще одну.

– Знаешь, я никак не могу прийти в себя, – удивленно произнесла Эва. – Не могу представить, что ты действительно продаешь свое тело.

Это лучше, чем продавать свою душу, – последовал неожиданный ответ. – Разве художники занимаются не этим? Если уж и есть у человека что-то свое, что он прячет от других, то это наверняка душа. Тело всего лишь оболочка, и я не вижу в нем ничего священного. Так почему бы не поделиться им, не быть щедрой, если кому-то оно может доставить удовольствие? Но душа – выставлять свои собственные мечты и тоску, свой собственный страх и отчаяние на всеобщее обозрение где-нибудь в галерее, а потом еще и получать за это деньги – вот это я называю настоящей проституцией.

Эва застыла. Изо рта у нее торчала морковка.

– Ну, это не совсем так.

– Неужели? Разве не об этом говорят все художники? Разве они не говорят, что надо отважиться раздеться до конца?

– Где ты всего этого набралась?

– Я шлюха, а не дура. Многие думают, что это одно и то же, – распространенное заблуждение. Она вытерла уголки рта салфеткой.

– Еще одно заблуждение, что шлюхи – несчастные женщины, которые потеряли всякое уважение к самим себе, мерзнут на улицах, одетые в тонкие чулки, не получают никаких денег, их постоянно бьет жестокий сутенер, и большую часть суток они пребывают в состоянии опьянения. Это, – она прожевала и проглотила очередной кусочек филе, – только одна, незначительная сторона профессии. Те шлюхи, с которыми общаюсь я, – это много работающие и вполне интеллигентные женщины; они знают, чего хотят. Мне и вправду нравятся шлюхи, – сказала она совершенно искренне. – Это, наверное, единственные настоящие женщины.

Бокалы опять опустели, и Майя подала знак официанту. Эва опьянела.

– Но я все равно не подойду, – пробормотала она. – Сама говоришь, я слишком худая.

– Ха! Как раз то, что надо. Ты немного другая, такие встречаются реже. Но то, что у тебя между ног, Эва, – это же просто-напросто золотая жила. А им ничего другого и не надо. Уж так они устроены, мужики, во всяком случае, те, кто ходят ко мне.

Наконец появился десерт. Ледяные клубника и ежевика на зеркале из теплого ванильного соуса. Эва вытащила зеленые листики.

– Сорняки в десерте, – капризным голосом сказала она, – не понимаю. Я, кстати, в мужчинах плохо разбираюсь, – продолжала она, – а что им, собственно, нужно?

– Добродушные, толстые тетки, знающие толк в жизни. А таких на самом деле немного. По-моему, У большинства женщин в голове какие-то невозможные, дурацкие идеалы, я их не понимаю. Как будто им не хочется, чтобы было просто здорово.

Я тут днем смотрела осенний показ мод из Парижа, по телевизору, так вот там самые знаменитые модели демонстрировали последний писк. Наоми Кэмпбелл – ты ведь ее видела, да? – вышла в каком-то невероятном мини, а потом вдруг подскользнулась и грохнулась – и все это на самых тоненьких ножках, которые мне когда-либо доводилось видеть. Создавалось впечатление, что она вся сделана из ПВХ. Когда я вижу этих девиц, мне становится интересно, неужели они, как и все, могут сидеть на толчке и просто срать?

Эва расхохоталась и разлила ванильный соус на скатерть.

– Не надо относиться к себе так серьезно, – продолжала Майя проникновенно. – Мы ведь все равно все умрем. И через сотню лет обо всем забудут. Но для начала немного деньжат бы не помешало. Ты мечтаешь стать большим художником, правда?

– Я уже большой художник, – буркнула Эва. – Только об этом еще никто не знает. Она вздохнула. Похмелье обещало быть ужасным. – И к тому же я напилась.

– Как раз вовремя. Сейчас принесут кофе и коньяк. И прекрати ныть, пора становиться взрослой.

– Ты веришь в Бога?

. – Не глупи. – Майя вытерла остатки ванильного соуса с губ. – Но иногда я спасаю людей от отчаяния и делаю добрые дела; мне больше нравится так на это смотреть. Не у всех мужчин есть женщина. Однажды ко мне пришел молодой парень, у которого была настоящая мания – он украшал свое тело кольцами и жемчужинами. У него все тело было в них, во всех мыслимых и немыслимых местах, он сверкал и переливался, как американская новогодняя елка. И девушки с ним больше не хотели иметь никаких дел.

– А что ты сделала?

– Обслужила его как следует, и он даже мне приплатил.

Эва попробовала коньяк и прикурила сигарету не с того конца.

– Поедем ко мне домой – посмотришь квартиру, – предложила Майя. – Дай себе шанс. Постарайся найти выход из безвыходного положения. Это будет лишь один небольшой этап в твоей жизни. Смотри на это просто как на новый опыт.

Эва не ответила. Она сидела, словно парализованная, до смерти перепуганная. Но предложение Майи уже не казалось ей таким диким, и именно сейчас она его и рассматривала.

***

Они валялись на Майиной огромной кровати, а на Эву вдруг напала икота.

– Слушай, – вдруг сказала она, – а что такое Марианская впадина?

– Самое глубокое место в мире. Глубина одиннадцать тысяч метров. Ты только представь себе: одиннадцать тысяч метров.

– А откуда ты знаешь такие вещи?

– Понятия не имею. Наверное, прочитала где-нибудь. Ну, для сравнения, глубина вот этой загаженной речушки, которая протекает по нашему городу, восемь целых восемь десятых метра, например, под мостом.

– Господи, сколько ты всего знаешь!

– У меня на самом деле мало свободного времени, но, если оно есть, я трачу его на «Коктейль»[20]20
  Порнографический журнал.


[Закрыть], если тебе это о чем-то говорит.

– Ты и раньше такая была.

– Прошло двадцать пять лет, но я помню: ты тогда тоже интересовалась сексом.

И обе они расхохотались.

– На самом деле твои картины – это просто ужас, – сказала Эва. – Вот это и есть настоящая проституция, доложу я тебе, писать картину для того, чтобы ее продать. То есть только для этого.

– Но есть-то людям надо или нет, по-твоему?

– Да, немного надо, но на самом деле человек может довольствоваться малым.

– Есть еще такие полезные вещи, как электричество и телефон, ты со мной не согласна?

– Ну-у-у…

– Когда будешь уходить, возьмешь с собой десять тысяч крон.

– Что ты сказала?

Эва, пошатываясь, приподнялась на локте. Такое положение оказалось неудобным – она в любой момент могла упасть.

– А когда придешь завтра, захватишь с собой одну из своих картин. Только хорошую – такую, какую ты сама оценила бы в десять тысяч. Я покупаю твою картину. А вдруг ты когда-нибудь и впрямь станешь знаменитой, может, я делаю удачное вложение!

– Будем надеяться.

Майя удовлетворенно улыбнулась: – Твоя лавочка еще заработает, Эва. А когда Эмма возвращается?

– Еще не знаю. Обычно она звонит, когда хочет домой.

– Значит, ты можешь начать уже завтра. Ну, конечно, только попробуешь! Я помогу тебе, введу в курс дела. Я пошлю за тобой такси, давай часов в шесть? Завтра вечерком? Одежду и все прочее я беру на себя.

– Одежду?

– Ты же не можешь принимать клиентов в этом кошмарном одеянии. Извини меня, конечно, но то, что ты носишь, совершенно лишено сексуальности.

– Ас чего бы мне демонстрировать свою сексуальность?

Майя поднялась с кровати и удивленно уставилась на подругу.

– Но ты же все-таки женщина. Тебе ведь тоже нужен мужик, разве не так?

– Да, – устало ответила Эва. – Наверное.

– Значит, перестань одеваться, как призрак чумы[21]21
  В Средние века чуму изображали как высокую худую женщину, одетую в черное.


[Закрыть].

– Спасибо за комплимент!

– На самом деле я тебе немного завидую. Ты элегантная, а я просто толстая тетка с жировыми складками и двойным подбородком.

– Неправда. Ты – добродушная толстая тетка, знающая толк в жизни. А ты сама себя уважаешь? – внезапно поинтересовалась Эва.

– Полагаю, примерно в два раза больше, чем ты себя.

– Я только спросила.

– Знаешь, я прямо вижу, как все будет. Слухи о длинноногой художнице, как лесной пожар, распространятся по всему городу. Не исключено, что ты даже будешь переманивать у меня клиентов. Еще и без денег меня оставишь!

– Если у тебя уже почти два миллиона, мне тебя не жалко.

Домой Эва уехала на такси, за которое заплатила Майя. Она туг же заказала еще одну машину – к дому Эвы на завтра, на шесть часов. Эва, с трудом попав ключом в замочную скважину, открыла, наконец, дверь и, пошатываясь, побрела в студию. Там она села и принялась критически осматривать свои картины. Она здорово напилась, поэтому они произвели на нее огромное впечатление, и она с чувством глубокого удовлетворения рухнула на диван и уснула прямо в одежде.

***

Эва проснулась еще до того, как на нее навалилось похмелье, вспомнила свой сон. Ей снилась Майя. И только, открыв глаза, она вспомнила все и испуганно вскочила с дивана. К своему огромному удивлению, она обнаружила, что спала в студии, не раздевшись.

Она доковыляла до ванной и не без страха взглянула на себя в зеркало. Водостойкая тушь не потекла, но ресницы топорщились вокруг красных глаз, как обожженная солома. Поры на коже зияли, как черные дыры. Она застонала и открыла холодный кран. Господи, о чем же это они говорили вчера? Она не сразу, но все-таки вспомнила вчерашний разговор, и сердце ее забилось быстрее. Майя, та самая Майя, ее самая лучшая подруга детства, которую она не видела двадцать пять лет, стала шлюхой. Богатой шлюхой, в ужасе подумала Эва, слабо припоминая, что они обсуждали и ее собственные перспективы на этом поприще – как возможность выбраться из нищеты, решить материальные проблемы. В это просто невозможно было поверить! Неужели она хоть на минуту могла себе это представить?! Она плеснула в лицо холодной водой и застонала, потом открыла дверцу аптечки и нашла пузырек с паральгином. Высыпала в ладонь горстку таблеток, запила их водой и с отвращением скинула юбку и майку. «Может, в холодильнике есть пиво?»-подумала она и поняла, что ей слишком плохо сегодня, чтобы работать. Значит, еще один день пройдет без работы, она ни на шаг не продвинется. Кошмар. Она стояла под душем и терла себя мочалкой изо всех сил. Таблетки понемногу начали действовать. Эва вылезла из-под душа и натянула халат – большой халат с китайскими драконами на спине. В гостиной она принялась искать свою сумку – захотелось курить. Открыв ее, с удивлением уставилась на пачку банкнот. Какое-то мгновение она не могла понять, что это за деньги, а потом, наконец, все вспомнила. Пересчитала деньги. Десять тысяч крон. Хватит на то, чтобы оплатить все счета в почтовом ящике. Она недоверчиво покачала головой, отправилась в студию и опять принялась смотреть на картины. Одна из них стояла в центре комнаты; когда же она успела ее достать?

Эту картину, наверное, можно было назвать самой лучшей. Почти полностью черно-белая, только по всему холсту по диагонали пробегал яркий луч света. Он словно разрывал картину на две части. Эва не смогла удержаться от улыбки, воображая себе, какое лицо будет у Майи, когда она поднимется к ней в квартиру с этим. Потом снова пошарила в сумке, нашла пачку, в которой оставалась только одна сигарета, закурила и открыла холодильник. Он был пуст. Только масло, кетчуп и бутылка соевого соуса. Эва вздохнула, но тут же вспомнила про пачку купюр и опять улыбнулась. Бутылка ледяного пива – вот что ей больше всего нужно сейчас. Поэтому она молниеносно оделась, набросила плащ и направилась к небольшому магазинчику на углу. Он назывался «У Омара» и открывался в восемь утра, дай бог этому Омару здоровья. К тому же он никогда не смотрел презрительно на людей, которые покупали пиво, когда все остальные еще спят. Его магазин находился в респектабельном старом районе, состоявшем почти исключительно из одних вилл, и выглядел там как совершенно инородное тело. Многих это раздражало, а Эву радовало.

Хозяин радостно улыбнулся, обнажая белые, как мел, зубы, когда она появилась в дверях. Она вытащила из ящика две поллитровых бутылки, взяла газету со штатива и еще две пачки «Prince Mild».

– Отличный сегодня денек! – улыбнулся он ободряюще.

– Ну, может он и будет отличным, – простонала Эва, – но не сейчас.

– О, я знаю, что день сегодня хороший. Но если день плохой, то двух бутылок может не хватить.

– На самом деле вы правы, – сказала Эва. Она взяла еще одну бутылку и расплатилась.

– Послушайте, я наверняка вам должна, – вспомнила она вдруг. – Давайте-ка я заодно и расплачусь.

– О, значит, и у меня тоже сегодня хороший день!

Он порылся в коробке из-под обуви, где держал списки своих должников.

– Семьсот пятьдесят две кроны.

Эва была тронута. Он никогда не напоминал ей о долге. Она протянула ему тысячную бумажку и заглянула в «Blindkjopkatalogen»[22]22
  Каталог товаров, которые можно заказать и получить по почте (норе.).


[Закрыть], который он просматривал, когда она вошла.

– Нашли что-нибудь интересное? – поинтересовалась она.

– А-а-а, это? Это я жене кое-что купил. Через четырнадцать дней пришлют по почте.

Эве стало интересно:

– А что купили-то?

– Машинку, которая убирает катышки с ткани. Подходит и для свитеров, и для диванных подушек, и для мебели. В моей стране катышков нет. У вас странная одежда.

– А мне они нравятся, – улыбнулась Эва. – Я когда их вижу, тут же вспоминаю старых плюшевых медведей. У меня был такой, когда я была маленькая, – он был весь в катышках.

– Да-да, понимаю, – снова просиял он. – Приятные воспоминания. Но в моей стране и плюшевых медведей нет.

Пиво было теплое. Она поставила одну бутылку под струю холодной воды и взяла телефонный справочник, чтобы найти телефон Майи. Она собиралась сказать ей, чтобы та забыла всю вчерашнюю пьяную болтовню – вчера вечером Эва ни черта не соображала. Сигнала в трубке не было. Ну конечно, они же его выключили. Она выругалась, пошла в ванную, уселась на унитаз, собрав вокруг талии юбку. Сегодня-то я точно выгляжу, как шлюха, подумала она, а может, я такая на самом деле и есть, возможно, именно в такой день и стоит начать. Она встала, выскользнула из юбки и снова натянула халат. В коридоре Эва встала перед зеркалом и оглядела себя с головы до пят.

Ростом Эва была 183 сантиметра, и большая часть приходилась на ноги. Лицо ее было узким и бледным, глаза – желтыми, во всяком случае недостаточно темными, чтобы считаться карими. Плечи – узкие. У нее была необычайно длинная шея и длинные руки с тонкими запястьями. Ступни были большие. Она носила 41-й размер обуви, что ее очень расстраивало. Она была тонкая, немного угловатая, не особенно женственная, но глаза были красивые, во всяком случае, Юстейн всегда так говорил. Большие, чуть-чуть косящие и широко расставленные. Немного хорошей косметики могло бы сотворить с ее лицом настоящее чудо, но она никогда в этом не разбиралась. Она носила распущенные волосы, они были длинные и темные, с небольшим каштановым отливом. Эва подошла поближе к зеркалу. Волосиков над верхней губой стало больше. Наверное, организм теперь вырабатывает меньше эстрогена, подумала она и распахнула халат пошире, чтобы увидеть маленькую грудь, длинный и узкий живот и бедра, такие же белые, как и лицо. Она немного повертелась перед зеркалом и помотала головой, так, что волосы упали ей на спину красивой волной. Если уж Майя стала миллионершей со всем своим салом, то я со своей фигурой точно смогу, промелькнула шальная мысль. Она опять вспомнила пачку купюр, подумала о том, как они были заработаны, и покачала головой. Запахнула халат и достала из раковины бутылку. Думать не хотелось, хотелось просто сделать это – и все. И вовсе не обязательно кому-то об этом знать. Совсем недолго, может, до Рождества, только чтобы выбраться. Она отпила пива и почувствовала, что успокаивается. По правде говоря, я не изменилась, подумала она, я только открыла для себя жизнь с новой стороны. Она пила пиво, курила, а мысли ее блуждали вокруг маленькой собственной галереи у реки, лучше всего – в северной части города. Галерея Магнус. Звучит неплохо. Внезапно она подумала, не стоит ли ей добавить немного цвета в свои картины. Темно-красный, например. Сначала совсем тоненькая черточка, но постепенно она будет становиться все более заметной. Эва ощутила прилив вдохновения. Потом открыла еще одну бутылку пива и подумала, что именно этого ей как раз и не хватало в жизни. Ей не хватало Майи! Но сейчас она вернулась. Все будет хорошо, подумала Эва удовлетворенно, это поворотный момент в ее судьбе. Когда все бутылки опустели, она заснула.

***

Такси прогудело под окнами в шесть.

Эва упаковала картину в старый плед, и шофер бережно положил ее в багажник.

– Езжайте осторожно, – предупредила она. – Это стоит десять тысяч крон.

Она назвала адрес на Торденшоллсгате и внезапно заметила, что он смотрит на нее в зеркало. А вдруг он знает Майю? Может, каждый второй мужчина в городе побывал в ее постели? Эва стряхнула с юбки соринку и почувствовала, что опять начинает нервничать; хмель прошел, и чувство реальности возвращалось к ней. Странно, она совсем забыла об Эмме, как будто спрятала свои материнские обязанности в ящик комода и опять стала просто Эвой. Да, подумала она. Я просто Эва. И плевать мне на то, что могут подумать другие, я делаю, что хочу. Она улыбнулась. Шофер заметил это и улыбнулся ей в ответ. «Что ты себе вообразил, – подумала она, – я бесплатно не даю».

***

Майя всплеснула руками и втащила ее в квартиру. Вчерашние излишества не оставили ни малейшего следа на ее круглом лице.

– Заходи же, Эва! Привезла картину?

– Ты упадешь в обморок.

– Такого со мной не бывает.

Они распаковали картину и прислонили ее к стене.

– Господи!

Майя потеряла дар речи; она внимательно смотрела на картину.

– Да уж, должна тебе сказать… Действительно что-то особенное. Она как-то называется?

– Нет, ты что, с ума сошла?

– А что?

– Если я ее как-то назову, значит, я за тебя решу, что ты должна увидеть, а я не хочу. Ты можешь посмотреть на нее сама и сказать мне, что ты видишь. А я тебе потом отвечу.

Майя надолго задумалась и, наконец, сказала:

– Это удар молнии. Вот что это такое.

– Да, неплохо. Понимаю, что ты имеешь в виду, но я вижу в ней и кое-что другое. Землю, которая потрескалась после землетрясения. Или реку, которая бежит через город ночью, при свете луны. Или же раскаленную лаву, которая стекает вниз по обугленной равнине. А завтра, может быть, ты увидишь еще что-нибудь. То есть, я хочу сказать, мне бы этого хотелось. В том, что касается искусства, тебе надо освободиться от многих стереотипов, Майя.

– Я настаиваю на ударе молнии. Мне не нравится, когда вещи меняются и превращаются во что-то другое. А вот тебе предстоит кое от чего избавиться, подруга. Я привела в порядок свободную комнату, пойди и посмотри. Ты что-нибудь ела?

– Только пила.

– Ты хуже младенца, тебя надо кормить. Если я сделаю бутерброд, сможешь прожевать сама?

Она потащила Эву за собой вглубь квартиры. Комната была выдержана в красных тонах: много плюша и бархата и тяжелые, темные шторы.

Кровать, застланная покрывалом с золотой бахромой, казалась бесконечной. На полулежал толстый красно-черный ковер, ноги проваливались в него – такой он был мягкий.

– Это теперь твои цвета, – сказала Майя решительно. – И у меня для тебя есть красный халат, который легко расстегивается. Из тонкого бархата. Вот здесь, – она прошла в глубину комнаты и отодвинула занавеску, – маленькая ванная с раковиной и душем.

Эва заглянула за занавеску.

– Ты можешь здесь работать, пока я в своем Кризисном центре. Я сделала тебе ключ. Пошли, тебе надо поесть.

– Ты что, все это устроила сегодня?

– Да. А ты чем занималась?

– Спала.

– Значит, можешь поработать до позднего вечера.

– Да нет же, господи, я еще не знаю… Если я вообще наберусь смелости… В общем, я решила, что на первый раз хватит одного. Слушай, – спросила она нервно, – а много попадается неприятных типов?

– Да нет же.

– Но бывает, что кто-то говорит что-то неприятное или делает какую-нибудь гадость?

– Нет.

– А ты не боишься? Одна, с незнакомыми мужиками, вечер за вечером?

– Это они боятся, потому что у них совесть нечиста. Они вынуждены врать, чтобы уйти из дома, и урывают деньги из семейного бюджета, чтобы заплатить мне. Ходить к шлюхам сегодня – это что-то совершенно немыслимое. А в прежние времена тебя не считали настоящим мужчиной, если ты не захаживал в публичный дом. Да нет же, я ничего не боюсь. Я профессионал.

Эва вонзила зубы в бутерброд и принялась медленно жевать. Тунец с лимоном и майонезом.

– А часто они просят тебя сделать что-то особенное?

– Нет, редко. Сама знаешь, слухами земля полнится, и еще до того, как прийти ко мне в первый раз, они получают всю необходимую информацию.

Она открыла бутылку колы и долго пила.

– Они знают, что я шлюха приличная и что о всяких сексуальных фокусах не может быть и речи. Почти все, кто сюда ходит, – мои постоянные клиенты. Они знают, что можно, а что нельзя, и где проходит граница. Если им придет в голову какая-нибудь глупость, они не смогут больше сюда приходить. Так что предпочитают не рисковать.

Она слегка отрыгнула.

– А пьяные приходят?

– Да, в подпитии, но не в стельку. Многие приходят прямо из пивной – тут, через улицу, из «Королевского оружия». А другие заявляются в обед, в костюме и с «дипломатом».

– А бывает, что они отказываются платить?

– Мне такие никогда не попадались.

– А тебя били?

– Нет.

– Не знаю, хватит ли у меня смелости…

– О чем ты говоришь!

– Ну, не знаю, я слышала много историй…

– Мужчины приходят в ярость, когда не получают то, что им хочется, правда?

– Да.

– Они приходят сюда, чтобы купить то, что им надо, и они это покупают. И у них нет никаких причин поднимать шум. И вообще: что дурного в том, если люди переспят друг с другом?

– Да нет. Если не считать того, что многие из них наверняка женаты, у них дети и все прочее.

– Конечно. Они приходят именно потому, что им чего-то не хватает. Мужья и жены не так уж часто спят друг с другом.

– Мы с Юстейном спали.

– Ну, это в начале. А через десять лет?

Эва покраснела.

– А может быть, – продолжала Майя, – ты думаешь, что мы, девушки, должны себя блюсти и ждать большую любовь? Ты веришь в большую любовь, Эва?

– Разумеется, нет.

Она отпила колы.

– А в тебя кто-то из них влюблялся?

– О да! Особенно молодняк. Я им вообще очень нравлюсь, поэтому я стараюсь для них сделать что-то особенное. Вот, например, весной у меня был один молодой человек с потрясающим именем – у его семьи французские и испанские корни. Жан Лука Кордова. Правда, потрясно? Подумай, если бы у тебя было такое имечко, – задумчиво сказала она. – Даже хочется сходить замуж, только чтобы получить такую фамилию, правда? И потом еще Йеран, я его никогда не забуду. Он был девственник, мне пришлось его всему учить. И он был так мне благодарен! Не так-то просто оставаться девственником в двадцать пять лет, да еще если работаешь в полиции. Ему, наверное, потребовалось немалое мужество, чтобы прийти сюда.

Эва доела бутерброд, запила колой и откинула волосы с лица.

– А вы беседуете о чем-нибудь?

– Да так, можем перекинуться парой слов. Одни и те же фразы каждый раз; все они хотят услышать одно и то же. Мужчины не слишком требовательны, Эва. Ты и сама скоро это поймешь. Она отодвинула бутылку в сторону.

– Сейчас без десяти семь, первый клиент придет в восемь. Он уже бывал у меня раньше. Честно говоря, не самый приятный тип, но он быстро кончает. Я займусь с ним сама и скажу, что нас теперь двое и что мы будем делить клиентов. И что у нас одни и те же условия.

– На самом деле мне больше всего хотелось бы спрятаться в шкаф и посмотреть, как это у вас происходит, – вздохнула Эва. – Посмотреть, как ты это делаешь. Самое трудное будет придумать, что сказать.

– В шкафу будет тесно. В дверную щелочку видно гораздо лучше.

– Что ты сказала?

– Ну, в ногах кровати ты стоять не сможешь. Но можешь подсматривать из другой комнаты. Мы выключим свет и слегка прикроем дверь, а ты будешь сидеть в той комнате и смотреть. И у тебя уже будет какое-то представление. Ты ведь меня знаешь, я никогда не была особо стеснительной.

– Боже, мне надо выпить, я вся трясусь. Майя сделала пистолет из двух пальцев и нацелила его прямо в лоб подруги.

– И речи быть не может! На работе пить запрещено. Потом мы пойдем к «Ханне» и поужинаем.

И могу тебе обещать одно: стоит тебе начать зарабатывать деньги, у тебя появится настоящий вкус к ним. Когда мне чего-то хочется, я просто запускаю руку в плошку и выуживаю пачку купюр. У меня деньги везде – в ящиках и шкафах, в ванной, на кухне, я запихиваю их в носки сапог и туфель, я даже сама с трудом припоминаю, куда я их рассовала.

– Ты же не хочешь сказать, что два миллиона у тебя просто разбросаны по квартире? – Эва побледнела.

– Да нет, конечно, тут только деньги на мелкие расходы. Основную сумму я спрятала на даче.

– На даче?

– На папиной даче. Он умер четыре года назад, так что это теперь моя дача. Ты там была однажды, помнишь, когда мы с девчонками туда ездили? На Хардангервидде?

– Твой отец умер?

– Да, уже давно. Сама можешь догадаться, от чего он коньки отбросил.

Из вежливости Эва предпочла не отвечать.

– А что, если дачу обворуют?

– Деньги хорошо спрятаны. Никому и в голову не придет там искать. И потом, купюры – они ведь тоненькие, много места не занимают.

– Но деньги – это еще не все, – вдруг сказала Эва прагматично. – А если ты умрешь до того, как потратишь их?

– А может, ты умрешь до того, как начнешь жить? – ответила Майя вопросом на вопрос. – Но если я вот так внезапно помру, то назначаю тебя своей единственной наследницей. Оставлю деньги тебе.

– Ну, спасибо. Слушай, мне надо в душ, – призналась Эва. – Я вся вспотела от страха.

– Давай. А я пока достану твою одежду. Кстати, тебе говорили, что тебе очень идет черное?