Текст книги "Кататимно-имагинативная психотерапия. Учебное пособие по работе с имагинациями в психодинамической психотерапии"

После того как мы обе признали, что она стала более открытой, и после недолгого совместного молчания я сказала, что она уже на многое решилась, многое позволила себе, что в нашем распоряжении было мало времени и что, по всей вероятности, сегодня ей было тяжело, потому что я оставляла ее наедине со своими вопросами на целых четыре недели. Здесь нам вместе было важно найти меру – понять, какие вопросы именно сейчас могли бы быть полезны и способствовать ее дальнейшему продвижению вперед, а какие стоило бы оставить в стороне. После этого, г-жа Мусат сказала: Если образ родителей будет ослаблен во мне, я выйду за пределы дозволенного. У меня появится чувство, что я не права. Она отметила, что все вопросы, которые я задавала, были важными, но она боялась потерять равновесие, если слишком многое будет подвергать сомнению.

Я с пониманием подвела итог сказанному и предложила в оставшееся время сессии еще раз посмотреть на все ее рисунки несколько иначе, а именно с точки зрения проявления ее состояний. На что бы она теперь обратила внимание? (Данная техника просмотра всех рисунков особенно подходит в моменты переходных ситуаций, например, перед перерывом или окончанием терапии – пар. 7.5.)

Г-жа Мусат разложила рисунки перед собой и спонтанно сказала: Здесь очень много одиночества. Она почувствовала желание найти безопасное место, ощутила что-то меланхолическое, тоску. Ей это было хорошо знакомо, меланхолия и одиночество были частью ее жизни. Затем она перешла к разговору о нарисованном доме и к воспоминаниям об однокласснике. Он рисовал комиксы и был очень креативным, его семья в отличие от ее семьи была достаточно хаотичной. Пациентка строила вместе с ним дома на деревьях и находила, что это было здорово. Себя она не считала креативной. Правда, была ситуация, когда она написала одну выдуманную историю, за которую учительница похвалила ее. Это повысило ее самооценку. Однако у нее постоянно возникали проблемы с тем, чтобы проявить собственную эмоциональность и креативность. Сделать это в семье не представлялось возможным. Например, когда пациентка приглашала к себе в гости подруг, ее брат позволял себе иронично-оценивающие высказывания. В доме же ее школьного друга, наоборот, она ощущала нечто противоположное. Она была удивлена, насколько глубоко это впечаталось в образ семьи из ее детства. Скорее всего, это было не случайно: в тот период она не могла анализировать (как и сейчас в терапии, подумала я – пар. 7.7.4) отношения с родителями и братом. Теперь появилась возможность разобраться с этой темой!

Благодаря тому, что пациентка посмотрела на себя с другой стороны, прежде всего тому, что были затронуты темы отношений со сверстниками и креативности, которые способствовали продвижению к автономии, расставание на четыре недели казалось мне не таким тяжелым.

4.5. Второй этап терапии

Когда мы снова встретились (13), г-жа Мусат сообщила, что во время перерыва Берлин впервые отошел на задний план и она размышляла главным образом обо мне и о наших сеансах. Я поняла, что только таким образом она могла справиться с длительным расставанием после ежедневной интенсивной терапии.

Сделав паузу, она сообщила, что встречалась с Юргеном. Он сказал, что согласился бы на терапию в паре лишь в том случае, если бы это снова объединило их. Она не могла ему ничего обещать. В связи с этим встал вопрос об обсуждении процедуры развода по обоюдному согласию.

На все выходные она поехала вместе с родителями отдыхать. Пациентка чувствовала, как сильно ждала от них принятия ее новых отношений. Но сигнала не поступило. Через несколько недель ее младшая сестра выходила замуж. Она спрашивала себя, должна ли прийти на праздник одна или с Франческой. Еще она встретилась с друзьями. Они приняли ее новый путь, хотя некоторым из них это далось с трудом. Г-жа Мусат ощущала себя хорошо от того, что ее поддержали друзья. В профессиональном плане она, наконец, добилась ясности. Она должна была приступить к работе в новой, подобной прежней компании – менеджмент в области исследований. Большей частью ей предстояло находиться в Милане, но время от времени нужно будет ездить во Франкфурт. Она хотела найти квартиру в Милане и обустроиться там, рассчитывая, что это будет ее основное место жительства.

Не так давно отец пытался еще раз поговорить с ней. Он даже специально приехал к ней для этого. В ночь перед его приездом г-же Мусат приснился сон с его участием. Отец в этом сне воспринимался – как и новый шеф – в качестве юридической инстанции по принятию решений – инквизиторски. На самом деле он попытался еще раз призвать ее не спешить и не делать того, о чем она потом могла бы пожалеть. Затем она перешла к разговору о вопросах, которые оставались для нее открытыми и которые теперь, на втором этапе терапии, она хотела бы обсудить. Ее беспокоило, почему она была так лояльна к своей семье. Почему она так зависела от оценок семьи и, прежде всего, от оценок матери и брата. Ее беспокоила также ее половая идентичность. «Когда и где я действительно чувствую себя самой собой?».

Я ощущала напряжение г-жи Мусат, связанное с намеченными ею для второго этапа терапии вопросами. Как будто после того, как она уладила ситуацию с работой, она поскорее хотела урегулировать также и вопросы психики. Я попыталась не перенять это напряжение и подумала, что мне было приятно упоминание пациентки о ее друзьях. Ведь она действительно активно искала и находила поддержку у своих ровесников, что и проявилось в последней имагинации.

Я не планировала касаться в рамках курса терапии тех вопросов, которые затронула г-жа Мусат. Через какое-то время мне удалось сфокусироваться на первоначальной проблематике, связанной с ранее оговоренным ходом терапевтического процесса. Далее на протяжении сеанса речь шла о том, почему пациентке было важно получить одобрение родителей относительно развода и совместного проживания с Франческой. Полезным также стал и короткий рассказ о сновидении, которое с субъектной точки зрения (пар. 7.4, экскурс 9: Субъект-объектная дифференцированная интерпретация сновидения) показывало, что она сама относилась к себе более инквизиторски, чем это делало ее реальное окружение. Так что здесь речь должна была идти о смягчении Сверх-Я пациентки, которое и выполняло роль этой «инквизиции». Благодаря таким размышлениям мне удалось в определенной степени смягчить ощущаемое мной «напряжение в контрпереносе» (пар. 7.7.5).

Пациентка вспомнила, что, еще будучи ребенком, она добивалась согласия с матерью, в то время как ее брат, наоборот, позволял себе бунтовать. Благодаря моим дополнительным вопросам удалось прояснить, что провокации старшего брата заставляли мать срываться. Г-жа Мусат страдала из-за этих срывов, отстранялась и брала ответственность за домашние дела. Она многое улаживала сама, делая это почти тайно, от многого отказывалась, лишь бы только не нагружать свою мать. Поначалу пациентка пропускала все через фильтр вопросов. Было ли это разумно? Соответствовало ли это ее желаниям? В ней как будто ощущалась глубокая неуверенность в понимании того, что было для нее хорошо и что подходило именно ей. Я чувствовала, что упомянутый ею вопрос о половой идентичности содержал более масштабный и глубокий вопрос об идентичности в целом. Внутренне я желала, чтобы после проведения курса краткосрочной терапии у нее получилось пройти психоанализ на новом месте жительства.

На следующий день (14) пациентка неожиданно начала: Во мне все перегорело. Что случилось с «фильтром»? Вообще она очень мало пропускала через этот фильтр, благодаря чему поддерживались комфортные условия.

Я раздумывала, что именно она должна была «отфильтровать» относительно меня именно здесь и сейчас. Однако я предпочла не касаться этого (пар. 7.7.4) и сказала: «У меня есть две идеи: ваш фильтр первоначально защищал вашу мать и одновременно выполнял функцию самозащиты».

После моих слов пациентка вспомнила о разрыве крестообразной связки во время катания на лыжах. Ей необходимо было быть более осторожной при спуске с горы. Ее мать тогда ругалась: «Как ты могла устроить нам такое? Испортить весь отпуск!» Брат присоединился к ней: «Как можно было так глупо упасть!» Она сама себя упрекала за то, что ехала так быстро и дерзко. Фильтр должен был сдержать эту ее импульсивность, чтобы она была защищена от упреков и угрызений совести. Затем пациентка рассказала, что пыталась быть более веселой и спонтанной, удивлять саму себя – но у нее не получалось расстаться со своей привычкой все заранее планировать и держать под контролем. Она выглядела растерянной.

Далее речь зашла о том, как она воспринимала родителей: отец защищал себя за счет рационального самообладания, а мать до такой степени проявляла свой страх и раздражение, что другие должны были заботиться о ней и успокаивать ее.

Наконец я предложила ей перейти на имагинативный уровень (пар. 7.4): «канал инсайта» показался мне «переполненным». В данный момент имагинация могла бы приблизить ее к пониманию биографических основ страха. Для фокусирования на импульсивных проявлениях или даже на агрессивных импульсах (в более широком смысле) в КИП-терапии обычно используется мотив «Лев»:

– Я вижу мужественного льва в степи. Больше ничего не вижу. Он здесь один. Стоит, рычит, немного переминается. Он занят собой. Он озабочен тем, чтобы выглядеть как настоящий лев…

– Какое впечатление он на вас производит?

– Он позирует, осматривает себя. Какое впечатление? Он играет, так сказать, в «львиные игры», пытаясь найти нужное положение головы… Ему немного скучно. Он занимает позу полулежа… Да, он позирует.

– Вы можете описать, как он выглядит?

– Голова с гривой образуют основную часть того, что я вижу. Если представить его со стороны, то он стройный, немного неухоженный, однако держит себя ровно и собранно. Хвост опущен вниз. Он сосредоточен на своей львиной позе. Ему все равно, стоит он или сидит, самое важное – в какой позе. Если смотреть спереди, то видна только голова. Она немного напоминает старую церковь: огромный фасад и ничего позади.

– А какие у него глаза?

– Все как будто достаточно объемное – глаза застывшие. Они выражают мощь и сосредоточенность. Он знает, какое впечатление должен производить. Это немного смешно, ведь здесь нет никого, кому бы он мог это продемонстрировать. Похоже, он делает это для себя. Должна ли я это поддерживать? Он так сосредоточен на себе, на том, каким должен быть лев.

– А вы могли бы представить себя в этом образе и начать контактировать со львом?

– Хм. Я могла бы скорее представить себя им. Но начать контакт с ним? Хм.

– Тогда следуйте своему импульсу и представьте себя этим львом. Как вы себя чувствуете в этом качестве?

– Я чувствую неуверенность. Чего бы я хотела как лев? Потянуться? Держать позу, когда никого нет? Честно говоря, это смешно! Но что бы я хотела сделать? У меня желание полежать на солнце, но я не могу, как и предполагалось, позволить себе расслабиться…

– Сейчас вы смотрите вокруг глазами льва. На чем останавливается ваш взгляд?

– Нда, поблизости ничего нет. Я смотрю вдаль… на горизонт…

– Там что-то есть?

– Ну да, да, что-то приближается…

– Что бы это могло быть и как это выглядит?

– Возможно, это человек, он идет пешком. Ах, это длится так долго, он еще далеко. Возможно, это джип. Он очень далеко отсюда… Но постоянно движется.

– Что вы чувствуете, наблюдая это?

– Интерес. Я чувствую, как бьется мое сердце. Человек идет в моем направлении… Наконец-то кто-то есть в этой пустоте! Это меня радует! Я держу позу, так как мне необходимо соответствовать образу льва. Поза – это моя защита. Но я также чувствую и любопытство. Фасад – это как образ, как оболочка. Я чувствую, что у меня внутри, но остальные видят сначала только позу.

– Попробуйте обратить внимание на то, что у вас внутри: Какие у вас порывы, как бы вы хотели встретить этого человека?

– Искренне. Радостно. На самом деле, все зудит от радости! Я вся прихожу в движение. Все вибрирует во мне. Эта радость почти бьет из меня ключом. Было так много одиночества и формальности – а сейчас я бушую от радости! Но я знаю, что должна взять себя в руки, чтобы не перегружать других или не захлестнуть их своими чувствами. Только бы приблизились…

Г-жа Мусат уже была знакома с процессом имагинации и достаточно выразительно смогла представить в образе «позирующего» льва аспект проблемы, который мы только что обсуждали (функция прояснения имагинаций – пар. 3.3.). Исходя их этого, я отдала предпочтение немного более конфронтирующему стилю интервенций. Следовательно, это было несколько иначе, чем обычно бывает в первичной имагинации (пар. 3.6): интервенция с вопросом о воздействии образа предшествовала интервенции описания. После того как имагинация развернулась благодаря технике вводного сопровождения при помощи интервенции воздействием взглядом (пар. 7.3) произошло фокусирование на образе льва, а затем на его застывшей позе, на напряженной сосредоточенности и на собственном контроле. Говоря огромный фасад и ничего позади, г-жа Мусат ввела в контекст трансгенерационную травму (старая церковь). Чтобы подбодрить пациентку на контакт со львом, я задала вопрос, побуждающий к действию, что могло бы стимулировать ее к более глубокому погружению во внутренний мир конфликта. Однако пациентка медлила. Ей была необходима еще более интенсивная подбадривающая интервенция, чтобы последовать своему порыву стать львом – ощутить его еще сильнее, а также то, что он репрезентировал (смена роли – пар. 7.3). Она конфронтировала с ощущением чего-то ложного, с несоответствием внешнего (напряженная поза, выражающая мощь) и внутреннего (неуверенность в своих собственных импульсах). Если бы она была самой собой, а не львом, она бы наслаждалась солнцем и даже бы не знала, что можно предположить это: не позволить себе расслабиться. Ее «фильтр» не мог пропустить что-то импульсивное наружу, это прояснилось благодаря имагинации и предварительной беседе. Она и сама «присмиряла» свою живую-креативную-импульсивную сторону таким образом, что не была уверена в собственном порыве! При помощи фокусирующего вопроса (пар. 7.3 – «Куда смотрит лев?»), я помогла пациентке справиться со своей нерешительностью, которую я не хотела углублять в этой имагинации на данном этапе терапии. Эта интервенция способствовала эмоциональному восприятию внешнего мира и одновременно снижала нагрузку на Сверх-Я пациентки: «Дальше ты можешь спокойно и интенсивно заниматься собой и своими переживаниями». Сначала все оставалось в «пустоте», и мой вопрос «Там что-то есть?» мог восприниматься как суггестивный. Он намерено был предложен мной в качестве подбадривающей интервенции, способствующей поиску отношений – этот акт действительно мог бы помочь – что подразумевало: пожалуйста, проверь свой внутренний мир и внутренние положительные переживания объекта: «Там действительно все пусто?» И это исследование увенчалось успехом: Там кто-то есть в этой пустоте! Пациентка уже неоднократно намекала на это и подчеркивала, как скучно было одинокому льву позировать в безлюдной пустыне. Похоже, что, будучи львом, она чувствовала одиночество и тоску по отношениям и хотела поделиться этим чувством со мной. Проработка обозначенной на предыдущих сеансах проблемы давалась г-же Мусат с трудом из-за динамики внутреннего конфликта с матерью (см. в этой связи также «интерсубъективную парадигму переноса» в пар. 7.7.2).

При проведении долгосрочной терапии такие подбадривающие интервенции можно было бы и не предпринимать, чтобы не давать пациентке лишний повод с самого начала более эмоционально углубляться в тему одиночества. В рамках же краткосрочной терапии этот активный ход показался мне уместным. Перемена ее состояния в имагинации от пустого позирования к чрезмерной радости от предвкушения контакта впечатлила меня, как и саму пациентку, что она отметила в заключительной беседе и затем позже при окончании терапии.

В данной имагинации находили выражение ее неуверенность в собственной идентичности, связанный с этим самоконтроль и тоска по живым, аутентичным, «не проходящим через фильтр» отношениям к себе и другим. С помощью мотива «Лев» я хотела направить фокус на взаимодействие пациентки с «не проходящими через фильтр» ее агрессивными импульсами. Однако это было еще «не на очереди», судя потому, что говорило ее бессознательное (хвост опущен вниз), – я указала ей на этот момент.

Было что-то оживляющее в этой имагинации, что поддерживало г-жу Мусат вплоть до следующего сеанса (15): Она себя так хорошо чувствовала после нее. Что-то возбуждало ее. Она переживала это на уровне тела. Это было какое-то воодушевление, когда вышла из позы! Физически это выглядело так, как будто пациентка делала пируэты. Это было удивительно. Я не могла на это повлиять. Эмоции были намного ярче, чем в жизни. Нахождение в позе она также ощущала с необычной силой (глава 2, экскурс 3: Термин «кинестетический»).

Внешне это казалось как что-то приятной температуры, внутри – как живая непоседливая жизнь! Я согласилась. Да, она могла казаться сдержанной, недоступной на первый взгляд: Я снижаю уровень своих переживаний. Она не хотела бы показывать свою заинтересованность. Подростком она позволяла себе только тайное восхищение. Никто об этом не знал. Она всегда себя защищала. Инициативу расставания она также перекладывала на других. Кроме того случая с Франческой прошлым летом, когда она предприняла попытку все-таки спасти свой брак. Тогда г-жа Мусат решила больше с ней не видеться. Однако после перерыва в целое лето Франческа снова написала ей, чему пациентка была очень рада!

Меня поразило, что об этом расставании и ее внутренней борьбе, которые происходили почти год назад, она мне до сих пор ничего не рассказала. Каким образом ей удалось не пропустить это через «фильтр» переноса (пар. 7.7.4)? Я сказала ей, что была удивлена как долго она мучилась с этим конфликтом, что я спрашивала себя: возможно, она сдерживала это не только из-за «забывчивости» или боязни, а скорее всего из-за нежелания нагружать меня тяжестью конфликта: она хотела защитить не только саму себя, но и меня, скрывая продолжительность и глубину конфликта отношений. Как будто приобретенный ей в контакте с матерью паттерн – действительно ничего не предпринимать – мог бы иметь значение и для нас (пар. 7.7.6). Пациентка смутилась и предположила, что это было именно так.

Прояснение этого центрального конфликта отношений я считала важным шагом, но не хотела дальше углублять масштаб переноса, поскольку выбрала другую центральную задачу. Я вернула беседу к рисунку по образу и спросила, что она о нем думает. Пациентка отметила живые глаза льва. Фигура на горизонте оказалась больше, чем она представляла в имагинации. Да, и еще по всем четырем углам она нарисовала несколько веток, возможно, чтобы не было так пусто. Пока она говорила, мне вспомнилось, как она снижет уровень переживаний, также и по отношению ко мне в переносе – и что эта пустота была пустотой отношений, и она возникала там, где, казалось бы, нельзя было ничего предпринять…

Я спросила об этих четырех ветках с сучками. Г-жа Мусат ответила, что одна ветка выглядит как палочник[6]6
  Насекомое-привидение.


[Закрыть], другая – как волшебная палочка. Она сказала это немного неуверенно. Я решила подбодрить ее, чтобы она высказывала свои мысли более свободно, вместо того чтобы работать с сопротивлением через обсуждение темы неуверенности. Она подхватила это: Да, палочник мог бы выстроить контакт со львом. Как в басне «Лев и кузнечик». Лев спрашивает: «Что же ты хочешь?» И кузнечик отвечает: «Хочу, чтобы ты пошевелился!» У льва большая голова, но он флегматичный, а кузнечик подвижный и ловкий. Уже что-то рождается в отношениях между ними.

Пациентка уже сама начала фантазировать, поэтому я предложила ей продолжить имагинацию:

– У меня перед глазами заинтересованное лицо льва, но на этот раз я не представляю себя львом. Скорее я могла бы представить себя гармоничным подвижным кузнечиком. Они разговаривают друг с другом на общие, ни к чему не обязывающие темы. Это как вежливый обмен фразами во время пути, когда нормально воспринимается: «Что ты здесь делаешь? Ты стоишь здесь так неподвижно и выглядишь таким одиноким, здесь тебя ничего не держит, ты можешь идти со мной!», – говорит кузнечик. А лев отвечает: «Да, ты очень интересный. Но здесь я чувствую себя хорошо. Ты можешь заходить иногда». Лев доброжелательный. Но он останется там, где он есть, а кузнечик остается один на один с собой: «Я открою мир! Лев поддержал меня на этом отрезке пути».

– Возможно, он пройдет с ним немного по своей огромной территории?

– Да, он идет немного вместе с ним, но не так долго, так как это было бы для льва слишком обременительно…

– Где вы сейчас?

– Я направляюсь к левой ветке. Лев выглядит по-отечески… Он хорошо держится на своей территории.

– А что делает кузнечик?

– Кузнечик прыгает вокруг льва. У него так много впечатлений, которыми он хочет поделиться: жажда деятельности, новый день, не такой жаркий и изнурительный. Он рассказывает льву: он видел лес, там очень свежо, нашел там воду. Сегодня степь, завтра что-то другое!.. Точка вдали, этот вчерашний человек, вдруг воспринимается как незваный гость. Лев доволен, счастлив слышать, что есть еще что-то другое, кроме степи. Теперь он может остановиться и присесть здесь. Он чувствует себя хорошо. Можно заметить, что между ними возникло взаимодействие…

На следующем сеансе (16) пациентка чувствовала себя сбитой с толку. Хотелось плодотворного общения, но она была растеряна, не могла найти основную тему. Когда она рисовала, она спросила себя: какие отношения я выстраиваю? Мой «фасад» – какую роль он играет в моих отношениях? Вчера я больше ощущала себя кузнечиком – лев был застывшим. Отношения кузнечика и льва отличались от тех, которые она выстраивала обычно. Однако в имагинации они носили скорее поверхностный характер – сейчас от них осталось немного.

Данная имагинация и мне показалась «поверхностной», не такой эмоционально насыщенной, как ранее. Ее предложение: оба разговаривают друг с другом на общие, ни к чему не обязывающие темы – позволило мне задать внутренний вопрос: должна ли я была отнести это и к нашим отношениям, к тому, как пациентка регулировала дистанцию между нами? Это можно было связать с часто наблюдаемым феноменом, когда после интенсивного «сближения» на очередном сеансе ей было необходимо вновь дистанцироваться, чтобы защититься. Сейчас я восприняла положительно в контексте терапевтического процесса, что пациентка не только сама заметила сомнительный аспект ни к чему не обязывающей беседы, но и смогла заговорить об этом (пар. 7.7.4).

Исходя из этого, можно было сфокусироваться на различных аспектах ее темы формирования отношений. Было заметно, что положительные эмоции, которые она интенсивно ощущала при нахождении объекта на расстоянии, при его приближении сменялись на страх: этот вчерашний человек вдруг воспринимается как незваный гость. А затем она становилась «более сдержанной». С другой стороны, она искала в другом одобрения и благосклонности – это было похоже на то, когда она сама себя спрашивала, почему для нее было так значимо признание ее новых отношений родителями. Г-жа Мусат попробовала развить эту мысль и сделала вывод, что лев похож на ее отца. Она предположила, что от благосклонного взгляда льва ей стало хорошо.

Я обратила внимание на третий аспект: «Мне бросилось в глаза, что кузнечик боялся обременить льва». Она задумалась, но не смогла вспомнить этого. Я процитировала ее предложение из имагинации: некоторое время он идет вместе с ним, но не так долго, так как это было бы для льва слишком обременительно… Да, она это по себе знала. Она думала о других и отказывалась от себя. После этого вывода пациентка почувствовала себя растерянной.

Рассматривая рисунок, она продолжила эти размышления. Она задалась вопросом: не был ли кузнечик «эгоистичным», когда предпочел идти своей дорогой? «Кто живет своей волей, тот эгоистичен!» – таким было мнение ее родителей. Я спросила: «А что эгоистичного в том, что кузнечик намерен идти своим путем?» Ну… он сильный. Возможно, слишком сильный и должен принимать других во внимание. «А не похоже ли это на „мир наизнанку“, когда маленький кузнечик должен учитывать потребности большого льва?» Пациентка задумчиво согласилась, но внутри что-то говорило ей, что кузнечик должен нести ответственность за плохое самочувствие льва. Это была «огромная тема»: возможно, это было о том, что она взяла слишком много ответственности на себя. До сих пор она всегда воспринимала положительно требования к ней других и собственные требования к себе.

Теперь то, что поначалу воспринималось как поверхностно-уклончивые эмоциональные впечатления, снова стало доступно для множества значений: ее страх сближения и поиск одобрения, ее альтруистические уступки, а также действующий в переносе «фильтр» по отношению ко мне. Образ с кузнечиком и львом был примером пробного действия в имагинации (пар. 7.3), который сразу же сделал наглядным этот «фильтр», отвечающий за оценки и сомнения.

В начале пятничного сеанса (17), который ознаменовал последние выходные перед нашим расставанием, она продолжила тему резвого «эгоистичного» кузнечика таким образом, что я не сразу ее поняла. Она связала это со своей нынешней жизненной ситуацией, которую она назвала «отпуском особого рода». Она также отметила, насколько погружалась в рабочую жизнь, упуская баланс профессионального и личного. На самом деле у нее никогда не было времени, чтобы с удовольствием выбирать одежду и просто мотаться по магазинам, что она сейчас себе иногда позволяла. Я спросила ее, как же такое могло произойти. Она вспомнила год после окончания школы. Никогда больше у нее не было столько времени. Это было здорово. Или то время, когда у меня был разрыв крестообразной связки. Тогда она пыталась разобраться со своим чувством стыда. Я заметила: «В детстве вы были рады тому, что болели». Да, на самом деле я всегда жила по плану и была счастлива, когда что-то из этого плана отменялось. Когда я болела, я хотела большего внимания, но это мое желание не осуществлялось. Не распускать себя! – таков был девиз! Только в процессе ее рассказа мне пришло в голову, что последняя имагинация наряду с темой внешних отношений затрагивала, прежде всего, тему отношений внутренних (пар. 7.4, экскурс 9: Субъект-объектная дифференцированная интерпретация сновидения): что таким образом резвый кузнечик и неторопливый лев соединились в целое как две части ее самости, что относящаяся к внешнему застывшая часть льва и резво-прыгающая импульсивная часть кузнечика до этого момента не имели «обязательств друг перед другом»! Для дальнейшего развития ее самости обе эти стороны должны были находиться во взаимодействии, чтобы пациентка могла лучше ощущать свои импульсы и меньше «пропускать их через фильтр», что привело бы к более гибкому формированию внешних отношений.

Я спросила г-жу Мусат: «Как вы себя чувствуете, выйдя из ритмичного образа жизни?» Сначала было легко ничего не делать. А сейчас это становится сложнее. В «запрограммированном режиме» она почти не чувствовала, что одиночество каким-то образом может напрягать. Сейчас ей иногда бывало совсем не просто выйти из квартиры, если она не знала, что бы она хотела сделать. Ей будто бы бывало скучно. И будто бы одиноко. Когда она испытывала нечто подобное, она погружалась в такое абстрактное туманное состояние. В кафе, просто размышляя или читая газету, она чувствовала себя лучше, чем дома…

Я ощущала, что г-жа Мусат, развивая тему, с одной стороны, своих качеств позирующего льва и неуверенно воспринимаемых автономных импульсов резвого кузнечика, а с другой стороны, свою альтруистическую защиту, явно вступила в контакт с ранее скрытым базовым депрессивным конфликтом. Мне стало более понятно ее состояние внутренней пустоты. Эта пустота еще не могла естественным образом наполнить «кузнечика». В этот момент мне захотелось в рамках нашего сеттинга ослабить напряжение пациентки, и я пояснила, что она столкнулась с одной из стадий терапевтического процесса: пока она имела дело с чем-то хорошо знакомым, что поступало к ней как внешнее требование или просто представлялось как внешнее, она не воспринимала импульсы, которые шли изнутри. Те состояния, которые она описала и которые она когда-то напряженно переживала наедине с собой, могли быть связаны с тем, что теперь она ощущала их в большем диапазоне: от реализации внешних импульсов до восприятия импульсов внутренних. В дальнейшей беседе я спросила г-жу Масат о ее «импульсивных» сторонах, например о страсти и о том, было ли действительно что-то такое, что она делала со страстью.

На самом деле ей было нелегко об этом говорить. Иногда она даже не представляла, что должна была делать. Если она, например, говорила себе, как здорово ничего не делать и только лишь привести в порядок велосипед, сразу же возникал внутренний протест: тогда ты будешь чувствовать себя потерянной в Берлине. В понедельник она совершила длительную, возможно слишком продолжительную поездку на велосипеде. Ей было необходимо посидеть на солнце. Вообще-то она себе этого не разрешала. «Сидеть так же, как и на лугу в горах», напомнила я ей. Да, вчера это удалось. Она проехалась на велосипеде, а затем сделала долгий перерыв. Во время перерыва зазвонил телефон. По этой причине она продолжила сидеть. Таким образом было принято решение дилеммы – ехать дальше или остаться. Такие мелкие решения мне в одиночку очень тяжело даются. Мне всегда нужен совет. Иначе у меня возникает желание ничего не предпринимать.

Таким образом, мы снова занялись проработкой ее конфликта: наряду с уже узнаваемыми г-жой Мусат требованиями, которые приходили к ней из внешнего мира и были ею интериоризованы, теперь ей было необходимо научиться считаться и с собственными потребностями (чему соответствовал перенос пациентки). И мы перешли к разговору о том, что, приняв такое решение, можно наконец стать видимой для других, подвергнуться критике и сделаться легко уязвимой.

Г-жа Мусат согласилась с этим и высказала предположение, что ей стало бы лучше, если бы она больше себя проявляла. Она бы также попробовала не считать свои собственные потребности проявлением «эгоизма», старалась бы не скрывать их и не зависать в «фильтре». Но затем она все же вернулась к тому, что, возможно, позволив себе это, она отняла бы что-то у других. Вдруг она отчетливо поняла, что временами уже чувствовала себя легче, как будто сбросила «душевный балласт»: вчера она купила себе шарф и не сняла этикетку. Она не знала, как лучше это сделать и продолжала об этом фантазировать даже во сне. В сновидении этикетки больше не было. Мы не успели перейти к более подробному разговору об этом снимающем напряжение сновидении, так как приближалось окончание сеанса. Когда пациентка уходила, она обмолвилась, что оставалось непонятным, приедет ли Франческа на выходные, как было запланировано ранее, потому что в Милане она проходила амбулаторное обследование по поводу тромбоза.