Текст книги "Осколки прошлого"

Сердце Энди подпрыгнуло от этой возможности – «или нет».

– То, что она сделала… Я это понимаю. Она защищала свою дочь. У меня самой ребенок. Я сделаю все для этого маленького парнишки. Он мой малыш.

Энди закусила нижнюю губу.

– Я могу помочь вам. Помочь вам обеим выпутаться.

Энди по-прежнему молчала.

– Я оставлю свою визитку здесь, рядом с раковиной.

Энди ждала.

– Позвони мне, в любое время, хоть днем, хоть ночью, и мы вместе, ты и я, решим, что тебе надо говорить, чтобы эта проблема исчезла. – Она сделала паузу. – Я предлагаю помощь твоей маме, Андреа. Это все, чего я хочу, – помочь.

Энди снова закатила глаза. Она уже давно усвоила, что за долгое молчание приходится платить в том числе и тем, что люди считают тебя простоватым, если не откровенно тупым.

– Но вот что. Если ты действительно хочешь помочь своей маме, – закинула удочку Палаццоло, – прежде всего ты должна сказать мне правду. О том, что произошло сегодня.

Энди чуть не засмеялась.

– И от этого мы уже будем отталкиваться. Да? – Очередная взвешенная пауза. – Да?

Да?

– Карточка рядом с раковиной, куколка. Хоть днем, хоть ночью.

Энди слушала капли, падающие из крана.

Одна капля… две капли… три… четыре… пять… шесть…

– Не хочешь подать какой-нибудь знак, например нажать на смыв, чтобы я поняла, что ты меня услышала?

Энди показала средний палец двери своей кабинки.

– Хорошо, – сказала Палаццоло. – Ну, будем считать, что ты меня услышала. Просто лучше раньше, чем позже, понимаешь? Не хотелось бы, чтобы нам пришлось тащить твою маму в участок, организовывать формальный допрос и все в таком духе. Особенно учитывая то, что она сама пострадала. Верно?

У Энди перед глазами, словно вспышка, возник образ: она поднимается с унитаза, пинком распахивает дверь кабинки и говорит этой женщине катиться на хер.

А потом она поняла, что дверь кабинки открывается внутрь, а не наружу, и на самом деле она не сможет ее распахнуть, так что она просто ждала, сидя на унитазе, обхватив ноги руками и зарывшись головой в колени, пока детектив не ушла.

3

Энди так долго просидела на унитазе, что у нее хрустнуло колено, когда она наконец спустила ноги со своего насеста. Сухожилия затрещали, как струны расстроенного укулеле. Она открыла дверь кабинки. Подошла к раковине. Стараясь не смотреть на визитку с блестящим золотым щитом, она умыла лицо холодной водой. Ее костяшка снова начала кровить. Она обернула палец бумажным полотенцем и осторожно открыла дверь уборной.

Она оглядела коридор. Детектива Палаццоло не было. Энди уже собиралась выйти, но в последний момент схватила визитку. Она отдаст ее отцу. Расскажет ему, что случилось. Копы не должны тебя допрашивать, когда у тебя есть адвокат. Все, кто смотрел «Закон и порядок», это знают.

Перед лифтом стояла толпа людей. Детектива Палаццоло среди них не было, но Энди все равно решила пойти по лестнице. На этот раз она спускалась медленно. Кровотечение прекратилось. Она выбросила салфетку в мусорное ведро у лестницы. В приемном покое пахло химикатами и рвотой. Энди надеялась, что запах рвоты исходит не от нее. Она осмотрела свою рубашку – на всякий случай.

– Боже мой, – прошептал кто-то. – Господи боже мой.

Телевизор.

Внезапное осознание обрушилось на Энди, как удар по голове.

Все до единого в комнате ожидания, по меньшей мере двадцать человек, смотрели видео из дайнера по Си-эн-эн.

– Мать твою, – сказал кто-то другой.

В телевизоре руки Лоры были подняты вверх и показывали пять пальцев вместе с большим. Это означало – шесть патронов.

Хелсингер стоял перед ней. Ковбойская шляпа. Кожаный жилет. Поднятый револьвер.

Внизу телеэкрана пробежало предупреждение, что сейчас будет продемонстрирован шокирующий контент.

Какая-то женщина спросила:

– Что он делает?

Хелсингер начал доставать нож из кожаных ножен на бедре.

– Что за…

– О черт!

Толпа затихла, наблюдая за тем, что будет дальше.

Послышались восклицания и испуганные крики, словно они были в кинотеатре, а не в приемном покое.

Энди была так же заворожена происходящим на экране, как и все остальные. Чем дольше она на это смотрела, тем яснее ей становилось, как это выглядит со стороны. Кто была эта женщина на экране? Во что Лора превратилась, пока она съежившись сидела под разбитым окном?

– Прямо какая-то бабуля-ниндзя, – пошутил кто-то.

– Рэмбобуля.

Раздался неловкий смех.

Энди не могла это слушать. Она больше не могла находиться в этом помещении, в этой больнице, в этом эмоциональном хаосе, где все связи, которые всегда крепко соединяли ее с матерью, были так резко оборваны.

Она обернулась и врезалась в мужчину, который стоял прямо у нее за спиной.

– Извините. – Он приподнял свою бейсболку с надписью «Алабама».

Энди сейчас было не до любезностей. Она шагнула влево, и он шагнул вправо. То же самое произошло, когда она сделала наоборот.

Он рассмеялся.

Она тяжело взглянула на него.

– Мои извинения. – Алабама снял бейсболку и сделал приглашающий жест, давая ей пройти.

Энди так быстро прошла через раздвижные двери, что те не успели полностью открыться. Она ударилась рукой об одну из створок.

– Тяжелый день? – Алабама проследовал за ней на улицу. Он стоял на приличном расстоянии, но даже это казалось слишком близко. – Вы в порядке?

Энди снова кинула на него тяжелый взгляд. Он что, не видел, что сейчас показывали по телевизору? Он не понял, что Энди – ни на что не годная дочь той женщины, которая в одиночку справилась с хладнокровным убийцей?

А потом стала убийцей сама?

– Что-то не так, офицер? – Алабама все так же улыбался Энди.

Она посмотрела на свою псевдополицейскую форму. На глупый нагрудный знак серебристого цвета, напоминавший нашивку девочки-скаута, но имевший гораздо меньший вес, потому что ради нашивки девочки-скауты хотя бы что-то делали. Все, что делала Энди, – отвечала на звонки и объясняла перепуганным людям, как делать сердечно-легочную реанимацию или отключать двигатель после аварии.

Джона Ли Хелсингер подумал, что она коп.

Он подумал, что она убьет его. Застрелит. Не дрогнув.

Энди посмотрела на свои руки. Унять дрожь никак не удавалось. Она готова была снова заплакать. Почему она постоянно плачет?

– Вот. – Алабама подал ей платок.

Энди уставилась на аккуратно сложенный белый кусок ткани. Она думала, Гордон был единственным, кто до сих пор носит с собой носовые платки.

– Просто пытаюсь помочь даме в беде. – Он широко улыбнулся, все еще протягивая ей платок.

Энди его не взяла. Она первый раз как следует рассмотрела этого человека. Высокий и стройный, по возрасту, вероятно, приближается к сорока. Джинсы и кеды. Воротничок белой рубашки расстегнут, рукава аккуратно закатаны до локтей. Выглядит так, будто забыл побриться этим утром, или, может, это часть его образа.

Мысль, внезапно пришедшая ей в голову, настолько вывела ее из равновесия, что она сразу выпалила:

– Вы репортер?

Он засмеялся и покачал головой:

– Я честно зарабатываю свой хлеб.

– Вы коп? – предположила она. – Детектив? – Когда он тут же, немедленно не ответил, она сказала: – Пожалуйста, оставьте меня в покое.

– Ух ты, колючка. – Он поднял обе руки, отступая. – Я просто поддерживал светскую беседу.

Энди не хотела беседовать. Она сканировала взглядом стоянку в поисках белого «БМВ» Гордона.

Где отец?

Энди достала свой телефон. Экран был заполнен уведомлениями о пропущенных звонках и непрочитанных сообщениях. Минди Логан, Сара Аивз, Элис Блэдел. Дэнни Квон. За последние несколько часов несколько гиков[8]8
  От англ. geek – энтузиаст в некоей специфической области, знаток, увлеченный человек, «ботан». (Прим. ред.)


[Закрыть] из оркестра, хора и драмкружка, с которыми она дружила в старших классах, внезапно вспомнили ее номер.

Она смахнула уведомления, нажала на контакт «ПАПА» и написала: «Скорей».

Алабама, кажется, наконец понял, что она не настроена с ним болтать. Он засунул платок обратно в карман джинсов, подошел к одной из скамеек и присел. Достал свой телефон. Его большие пальцы забегали по экрану.

Энди огляделась, не понимая, что могло так задержать Лору. Она осмотрела ближний край стоянки. Ее отец, вероятно, оплачивает парковку, а значит, будет только минут через двадцать, потому что женщина в будке беседует с каждым, кто приходит к ней с талончиком.

Ей оставалось только ждать. Энди села через три скамейки от Алабамы. Каждый мускул в ее теле был как растянутая резинка. Голова гудела. Живот ныл. Она посмотрела, не ответил ли ей Гордон, но он никогда не проверял телефон за рулем, потому что это опасно.

Раздвижные двери открылись. При виде матери Энди почувствовала облегчение, а затем смятение. Санитар вывез каталку к бордюру. На Лоре была ярко-розовая футболка с логотипом Медицинского центра Белль-Айл. Она была слишком большой для ее стройной фигуры. Ее, очевидно, мучила непрекращающаяся боль. Цвет ее лица напоминал тетрадный лист. Здоровой рукой она крепко вцепилась в подлокотник.

– Они что, не дали тебе обезболивающее? – спросила Энди.

Лора ничего не сказала, так что за нее ответил санитар:

– Действие анестезии заканчивается. Доктор предложил выписать рецепт, но она отказалась его брать.

– Мам… – Энди не знала, что сказать. Лора даже не смотрела на нее. – Мама.

– Я в порядке, – отрезала Лора, хотя ее зубы были крепко сжаты. Она обратилась к санитару: – У вас есть сигареты?

– Ты же не куришь, – произнесла Энди в тот момент, когда ее мать потянулась к пачке «Мальборо», которую санитар достал из кармана рубашки.

Санитар прикрыл пламя рукой, когда поднес ей зажигалку.

Энди отошла в сторону, чтобы не чувствовать запаха.

Лора, казалось, даже не заметила. Она глубоко затянулась и закашлялась, выпустив изо рта облако белого дыма. Она неловко держала сигарету, зажав ее между большим и указательным пальцами, как наркоманка.

– Со мной все нормально, – проговорила она хриплым шепотом. – Мне просто нужно, чтобы меня не трогали.

Энди поймала ее на слове. Сделала еще несколько шагов, увеличивая расстояние между ними. Посмотрела в сторону въезда на парковку. Ей хотелось, чтобы Гордон поскорее приехал. Она снова начала плакать, только тихо. Она не знала, что делать. Это была какая-то бессмыслица.

Лора сказала:

– В доме твоего отца есть какие-то коробки.

У Энди задрожали губы. Молчание доконало ее. Ей нужны были ответы.

– Что я сделала не так?

– Ты ничего не сделала не так. – Лора продолжала курить сигарету. – Мне просто нужно перестать с тобой нянчиться. Ты должна научиться крепко стоять на ногах.

– Переехав к папе? – Ей нужно было найти в этом какой-то смысл. Лора всегда действовала осмысленно. – Мама, пожалуйста…

Лора сделала последнюю затяжку и передала сигарету санитару, чтобы он докурил.

– Возьми все, что нужно, чтобы переночевать, – сказала она Энди. – Отец не оставит тебя навсегда. Подумаешь над своим бюджетом. Поймешь, что ты можешь себе позволить. Может, переедешь в Атланту или даже обратно в Нью-Йорк. – Она посмотрела на дочь снизу вверх из своего кресла. – Тебе нужно оставить мой дом, Андреа. Сейчас я хочу побыть одна. Я заслужила право побыть одной.

– Я не… – слова путались у Энди во рту. – Я никогда…

– Замолчи. – Она никогда так не говорила с Энди. Она словно возненавидела ее. – Просто замолчи.

Почему?

– Слава богу, – пробормотала Лора, когда «БМВ» Гордона подъехал ко входу и остановился прямо напротив ее кресла-каталки.

– Помогите мне подняться, – Лора протянула руку санитару, но внезапно рядом с ней возник мужчина в бейсболке с Алабамой.

– Рад быть полезен, мэм, – произнес он.

Если бы Энди не смотрела на мать с таким вниманием, она не заметила бы выражение, промелькнувшее на ее лице. Паника? Страх? Отвращение?

– Вот так, – сказал он.

– Спасибо. – Лора позволила ему помочь ей подняться.

Гордон обошел машину и открыл дверь.

– Дальше я сам, – сказал он Алабаме.

– Да все в порядке, здоровяк. – Алабама не выпустил руку Лоры. Он подвел ее к переднему сиденью автомобиля и нежно приподнял ее ноги, когда она уселась, глядя прямо перед собой. – Теперь будьте осторожны.

– Спасибо, – сказал Гордон.

– Всегда рад. – Алабама протянул ему руку. – Сожалею, что ваша жена и дочь оказались в такой ситуации.

– Эм… Да. – Гордон был слишком вежлив, чтобы поправить его насчет своего нынешнего семейного положения, не говоря уж о том, чтобы не пожать ему руку. – Благодарю вас.

Алабама коснулся своей бейсболки, глядя на Энди, когда она забиралась на заднее сиденье. Он закрыл за ней дверь, прежде чем она успела хлопнуть ею перед его носом.

Гордон сел за руль. Он с видимым омерзением понюхал воздух.

– Ты курила?

– Гордон, просто поезжай.

Он ждал, пока она посмотрит на него. Она не посмотрела. Он повернул ключ в зажигании. Отъехал от входа в больницу, миновал въезд в гараж и остановил машину. Он повернулся к Лоре. Открыл рот. Но слов не последовало.

– Нет, – сказала она. – Не здесь. Не сейчас.

Он медленно покачал головой.

– Энди не нужно это слышать.

Гордону, казалось, было все равно.

– Отцом пацана был Бобби Хелсингер. Ты это знала?

Губы Лоры сжались. Энди стало ясно, что она знала.

Гордон продолжил:

– Он был шерифом округа Бибб, до того как грабитель банка снес ему голову выстрелом из дробовика. Это было полгода назад – примерно в то же время, когда, по словам детектива, Джона Хелсингер начал вооружаться.

Жилет и кобура.

Палаццоло сказала им, что он купил их на «Амазоне» полгода назад.

– Я прочитал некролог. У Джоны три дяди в полиции и два двоюродных брата в армии. Его мать работала в офисе окружного прокурора в Бофорте, затем открыла частную практику. Эта семья – практически элита правоохранительных органов. – Он ждал, пока Лора что-то ответит. – Ты меня слышала? Ты понимаешь, что я тебе говорю?

Лора сделала резкий вдох, прежде чем заговорить:

– То, что его семья – элита, не отменяет того факта, что он застрелил двух человек.

– Он не просто застрелил их. Он это спланировал. Он точно знал, что делает. У него были карты и… – Гордон покачал головой, будто не мог поверить, что она была настолько глупа. – Как ты считаешь, его семья скорее поверит, что их сыночек – садист и убийца, или скажет, что у него были определенные психические проблемы, потому что его героического папашу убил грабитель банка, и это был крик о помощи?

– Они могут говорить что захотят.

– Это, мать твою, первая осмысленная вещь, которую ты пока что сказала, – взорвался Гордон. – Хелсингеры будут говорить именно то, что захотят: что да, этот бедный, несчастный сынок мертвого копа, конечно, заслужил тюрьму за то, что сделал, но он не заслужил быть жестоко убитым.

– Это не…

– Они отнесутся к тебе жестче, чем к нему, Лора. Ты оказала этому парню услугу. Теперь все разговоры будут о том, что сделала ты, а не о том, что сделал он.

Лора молчала.

Энди затаила дыхание.

– Ты в курсе, что есть видеозапись? – спросил Гордон.

Лора не ответила, хотя она наверняка видела телевизор, когда санитар вез ее через приемный покой.

– Детектив показала нам… – Он остановился, чтобы проглотить комок в горле. – Выражение твоего лица, когда ты убивала его, Лора… Абсолютная безмятежность. Будничность! Как, по твоему мнению, это будет выглядеть в сравнении с психически травмированным подростком-сиротой?

Лора отвернула голову и посмотрела в окно.

– Знаешь, о чем без конца спрашивала детектив? Снова и снова?

– Легавые всегда задают кучу вопросов.

– Хватит страдать херней, Лора! Что ты сказала, прежде чем убить его? – Гордон ждал, но она не отвечала. – Что ты сказала Хелсингеру?

Лора продолжала глядеть в окно.

– Что бы ты ему ни сказала, это свидетельствует о мотивах твоих действий. В этом заключается разница между возможным – возможным! – оправданием убийства и смертным приговором.

Энди почувствовала, как замерло ее сердце.

– Лора? – Он ударил ладонью по рулю. – Да черт возьми! Отвечай мне! Отвечай, или я…

– Я не дура, Гордон. – Тон Лоры был настолько холодным, что обжигал. – Почему, ты думаешь, я отказалась говорить с полицией? Почему, ты думаешь, я велела Андреа держать рот на замке?

– Ты хочешь, чтобы наша дочь лгала офицеру полиции? Чтобы лжесвидетельствовала в суде?

– Я хочу, чтобы она делала то, что она делает всегда, и держала рот на замке. – Она говорила тихим голосом, но ярость в нем была настолько ощутима, что казалось, воздух вибрировал.

Почему мать не скажет Гордону, что он ошибается? Почему не скажет, что у нее не было выхода? Что она спасала Энди? Что это была самозащита? Что она в ужасе от того, что сделала? Что она запаниковала, или просто неадекватно отреагировала, или что была напугана и что ей жаль, ужасно жаль, что она убила этого несчастного парня?

Энди опустила руку в карман. Визитка детектива была влажной от воды на раковине.

Палаццоло еще раз пыталась со мной поговорить. Она хотела, чтобы я донесла на тебя. Она дала мне свою визитку.

– Лора, это жизненно важно.

Она делано рассмеялась.

– Интересный выбор слов.

– Копы стоят за своих. Ты разве этого не знаешь? Они держатся друг за друга, несмотря ни на что. Их братство не какой-то миф, о котором говорят по телевизору. – Гордон настолько рассвирепел, что его голос сорвался. – Вся эта история превратится в крестовый поход во имя – и фамилию – этого пацана.

Лора вдохнула, медленно выпустила воздух из легких.

– Мне просто… Мне просто нужно время, Гордон. Мне нужно какое-то время в одиночестве, чтобы как следует подумать.

– Тебе нужен юрист по уголовным делам, чтобы подумать за тебя.

– А тебе нужно прекратить говорить мне, что делать! – со страшной злобой проскрежетала она. – Хоть когда-нибудь твои попытки меня застращать срабатывали? Срабатывали? – Она не ждала ответа. Она повернулась к Гордону и заорала на него: – Вот почему я ушла от тебя! Мне нужно было сбежать от тебя, вычеркнуть тебя из своей жизни, потому что ты понятия не имеешь, кто я. Никогда не понимал и никогда не поймешь.

Каждое слово было как пощечина.

– Господи. – Лора ухватилась за поручень над дверью и попыталась переместить вес со своей больной ноги. – Ты так и будешь стоять или мы все-таки поедем?

Энди ждала, что отец скажет Лоре, что до дома она может добираться пешком, но он этого не сделал. Он отвернулся от нее и посмотрел вперед. Включил передачу. Глянул через плечо, прежде чем нажать на газ.

Машина двинулась.

Энди сама не поняла зачем, но повернулась, чтобы посмотреть в заднее ветровое стекло.

Алабама так и стоял под навесом у входа в больницу. Он приподнял бейсболку еще один, последний раз.

Выражение лица ее матери… Паника? Страх? Отвращение?

«Что-то не так, офицер?»

Алабама продолжал стоять как вкопанный, когда Гордон свернул налево и съехал с подъездной дороги. Он все еще стоял, когда они уже ехали по улице.

Энди смотрела, как он смотрит на их машину, пока он не превратился в маленькую точку вдалеке.

«Сожалею, что ваша жена и дочь оказались в такой ситуации».

Откуда он знал, что Гордон ее отец?

Энди стояла под душем, пока не кончилась горячая вода. Навязчивые мысли носились в ее голове, как стая москитов. Она не могла моргнуть, чтобы не вспомнить какой-то случайный момент в дайнере, на видео, во время допроса, в машине.

Все это казалось полной бессмыслицей. Ее мать – пятидесятипятилетняя специалистка по нарушениям речи. Боже, да она в бридж играет! Она не убивает людей, не курит сигареты и не конфликтует с «легавыми».

Энди старалась не смотреть на свое отражение в зеркале, пока сушила волосы в ванной. Ее кожа на ощупь была как наждачная бумага. Из головы торчала целая россыпь мелких стеклянных осколков. Края потрескавшихся губ начали кровоточить. Нервы никак не успокаивались. По крайней мере она надеялась, что это нервы. Может, она была такой дерганой из-за недосыпа, или из-за дефицита адреналина, или из-за безнадежного отчаяния, которое она испытывала каждый раз, когда вспоминала, что́ ей сказала Лора, прежде чем Энди зашла в дом.

«Я не собираюсь менять свое решение. Ты должна уйти сегодня».

Сердце Энди так болело, что взмах пера мог бы вывернуть его наизнанку.

Она перебрала стопку чистых вещей и нашла пару спортивных шортов с подкладкой и темно-синюю рабочую рубашку. Она быстро оделась и подошла к окну, застегивая пуговицы. Гараж стоял в стороне от дома. Комнатка над ним была ее секретной пещерой. Серые стены. Серый ковер. Плотные шторы. Потолком служила покатая крыша, и жить здесь можно было только благодаря двум крошечным мансардным окнам.

Энди стояла у одного из них и смотрела на дом матери. Она не слышала, как спорят ее родители, но знала, что́ происходит, как обычно люди знают, что умудрились заработать отравление. Ее охватило ужасное, липкое ощущение, что что-то не так.

Смертный приговор.

Где ее мать вообще научилась так останавливать ножи? Лора никогда не имела никакого отношения к армии. Насколько Энди знала, она никогда не посещала никакие курсы самообороны.

Почти каждый день своей жизни последние три года ее мать проводила либо пытаясь не умереть от рака, либо претерпевая жуткие унижения, которые влекло за собой лечение. Не то чтобы у нее было много свободного времени упражняться в рукопашном бое. Энди удивляло, что мать в принципе может так быстро двигать рукой. Лора с трудом поднимала пакет из магазина даже здоровой рукой. Рак груди поразил ее грудную клетку. Врачам пришлось удалить часть мышечной ткани.

Адреналин.

Может быть, дело в этом. Бывали же самые разные истории про матерей, которые поднимали автомобили, чтобы спасти своего ребенка, и демонстрировали прочие невероятные физические способности, защищая своих детей. Конечно, это происходило не каждый день, но такие случаи были.

Однако это не объясняло выражение лица Лоры, когда она выдергивала нож. Пустое. Практически профессиональное. Ни паники. Ни страха. Она могла с тем же успехом сидеть за столом и просматривать карту пациента.

Энди содрогнулась.

Вдалеке прогремел гром. Солнце должно было сесть только через час, но тучи были темными, тяжелыми и предвещали ливень. Энди слышала, как на берег обрушиваются волны. Чайки крикливо обсуждали планы на ужин. Она снова опустила взгляд на аккуратное бунгало своей матери. Гордон расхаживал взад и вперед перед кухонным окном. Мать сидела за столом, но единственное, что Энди могла разглядеть, – это ее рука, не та, которая была зафиксирована на уровне ее талии, а та, которая лежала перед ней на салфетке. Лора периодически постукивала пальцами, но в основном сидела неподвижно.

Энди увидела, как Гордон всплеснул руками. Он пошел в сторону кухонной двери.

Энди отошла назад в тень. Она услышала, как дверь с грохотом захлопнулась. Снова осторожно выглянула в окно.

Гордон спускался по ступенькам веранды. Детектор движения среагировал и включил яркие фонари. Он поднял голову и посмотрел на них, прикрыв глаза рукой. Вместо того чтобы пойти в жилище Энди, он остановился на нижней ступеньке, сел и уронил голову на ладони.

Сначала она подумала, что он плачет, но потом поняла, что он пытается вернуть себе самообладание, чтобы Энди не разволновалась еще больше, когда увидит его.

Она видела, как Гордон плачет, всего однажды. Только один раз. Это было в самом начале развода ее родителей. Он не дал волю эмоциям, не разрыдался, ничего такого. То, что с ним произошло, было гораздо хуже. Слезы просто катились по его лицу: одна длинная мокрая дорожка за другой, как конденсат по стеклу. Он не переставая шмыгал носом и вытирал слезы тыльной стороной ладони. Он вышел на работу утром, будучи уверенным, что вот уже четырнадцать лет состоит в счастливом, крепком браке, а к обеду ему доставили документы на развод.

«Я не понимаю, – говорил он Энди в перерывах между всхлипываниями. – Я просто не понимаю».

Энди не помнила человека, который был ее настоящим отцом, и даже слова «настоящий отец» звучали как предательство по отношению к Гордону. «Донор спермы» звучало как-то слишком по-феминистски. Не то чтобы Энди не была феминисткой, но она не хотела быть такой феминисткой, которых ненавидят мужчины.

Ее биологический отец был офтальмологом, с которым Лора познакомилась на курорте. Что было странно, потому что мать ненавидела любые путешествия. Энди думала, что они встретились на Багамах, но ей рассказывали эту историю настолько давно, что некоторые детали стерлись.

Вот что ей было известно: ее биологические родители так и не поженились. Энди родилась в первый год их отношений. Ее биологический отец, Джерри Рэндалл, погиб в автокатастрофе по дороге домой из Чикаго, когда Энди было полтора года.

В отличие от родителей Лоры, которые умерли еще до рождения Энди, бабушка и дедушка со стороны биологического отца – Лаверн и Фил Рэндалл – были еще живы. У нее было где-то старое фото, на котором она, в возрасте не старше двух лет, сидит у них на коленях. На обшитой деревянными панелями стене за их спинами висела картина с изображением пляжа. Диван выглядел потрепанным. Они казались добрыми людьми и, может, в каком-то смысле такими и были, но они разорвали отношения и с Лорой, и с Энди, когда в их жизни появился Гордон.

Кто бы мог подумать. Гордон был членом «Фи Бета Сигма»[9]9
  «Фи Бета Сигма» (англ. Phi Beta Sigma, греч. ΦΒΣ) – одно из студенческих братств, т. е. общественных организаций студентов высших учебных заведений. Основано в 1914 г. в Университете Говарда в Вашингтоне. Исторически является афроамериканским братством. (Прим. пер.)


[Закрыть], выпускником Школы права Джорджтаунского университета, на последних курсах обучения работал добровольцем-координатором в Habitat for Humanity[10]10
  Habitat for Humanity International (также HFHI и просто Habitat for Humanity (англ.) – Среда обитания для человечества) – международная неправительственная некоммерческая организация, основанная в 1976 году, занимающаяся главным образом строительством простого и доступного жилья для бедных и бездомных по всему миру. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Гордон играл в гольф, слушал классическую музыку, возглавлял местное общество дегустаторов вина, а в качестве своего призвания выбрал одну из самых скучных областей права и помогал состоятельным людям распорядиться, на что пойдут их деньги после смерти.

Если биологические дедушка и бабушка Энди отказали в общении самому пафосному, самому надутому черному парню на свете только из-за цвета его кожи, то Энди была рада не иметь с ними никаких контактов.

Дверь на кухню открылась. Энди увидела, как Гордон встает. Он снова потревожил фонари. Лора передала ему тарелку с едой. Гордон что-то сказал, но Энди не расслышала. Вместо ответа Лора хлопнула дверью.

Через кухонное окно Энди видела, как ее мать возвращается за стол, хватаясь за стойку, за дверной косяк, за спинку стула – за все, что можно, – чтобы уменьшить давление на больную ногу.

Энди могла бы помочь ей. Она могла бы быть там, внизу, делать своей матери чай или помогать ей смыть больничный запах, как она делала много раз до этого.

«Я заслужила право побыть одной».

Внимание Энди привлек телевизор, стоявший у ее кровати. Экран был совсем маленький, раньше он стоял у мамы на кухне. По привычке Энди включила его, когда вошла в дверь. Звук был отключен. По Си-эн-эн снова показывали видео из дайнера.

Энди закрыла глаза, потому что знала, что на этом видео.

Она вдохнула.

Выдохнула.

Кондиционер гудел у нее в ушах. Вентилятор под потолком ухал лопастями. Она чувствовала, как холодный воздух обволакивает ее шею и лицо. Как же она устала. Ее мозги будто были заполнены медленно перекатывающимися морскими камешками. Ей хотелось спать, но она знала, что ей нельзя спать здесь. Этой ночью ей нужно будет остаться у Гордона, а завтра с утра, первым же делом, ее отец потребует от нее составить какой-то план. Гордону всегда нужен был план.

Дверца машины открылась и снова захлопнулась. Энди знала, что это ее отец, потому что соседские особняки, настолько большие, что буквально закрывали собой солнце, всегда пустовали в периоды самой экстремальной летней жары.

Она услышала шаркающие шаги на подъездной дорожке. А потом тяжелые шаги Гордона на металлической лестнице в ее комнату.

Энди быстро достала мусорный мешок из упаковки. Она должна была собирать вещи. Она открыла верхний ящик шкафа и скинула свое нижнее белье в мешок.

– Андреа? – Гордон постучался в дверь и открыл ее.

Он оглядел комнату. Было непонятно, то ли Энди ограбили, то ли тут прошелся торнадо. Грязная одежда устилала пол. Обувь была свалена на сплющенной коробке с двумя так и не собранными обувными подставками из «ИКЕА». Дверь в ванную была открыта. Ее трусики-шорты, которые она носила во время месячных, уже вторую неделю висели, скукожившись, на полотенцесушителе.

– Вот. – Гордон протянул ей тарелку, которую ему дала Лора. Бутерброд с арахисовым маслом и джемом, картошка и огурцы. – Твоя мама сказала, чтобы я заставил тебя что-нибудь съесть.

Что еще она сказала?

– Я попросил бутылку вина, но получил это. – Он полез в карман куртки и достал маленькую бутылку пятидесятиградусного виски «Ноб Крик». – Ты знала, что твоя мать держит дома бурбон?

Энди с четырнадцати лет знала о заначке матери.

– Неважно, я думаю, это в любом случае поможет немного успокоить нервы. Снять напряжение. – Он сорвал бумажку с горлышка. – Какова вероятность, что у тебя найдется пара чистых стаканов посреди всего это беспорядка?

Энди поставила тарелку на пол. Она пошарила под диваном и нашла открытую упаковку одноразовых стаканчиков.

Гордон поморщился.

– Наверное, это все же лучше, чем передавать друг другу бутылку, как пара бомжей.

Что сказала мама?

Он налил на два пальца бурбона.

– Поешь, прежде чем выпить. У тебя пустой желудок, и ты устала.

Энди не пила с тех пор, как вернулась в Белль-Айл. Она не была уверена, что хочет прерывать свое воздержание. Но все-таки взяла стакан и села на пол, скрестив ноги, чтобы отец смог сесть на стул.

Он принюхался к обивке стула.

– Ты завела собаку?

Энди набрала полный рот бурбона. У нее заслезились глаза.

– Мы должны поднять тост за твой день рождения, – сказал Гордон.

Она поджала губы.

Он поднял стакан.

– За мою прекрасную дочь.

Энди отсалютовала в ответ. И сделала еще глоток.

Гордон даже не пригубил. Он полез в карман своего костюма и извлек из него белый почтовый конверт.

– Вот, прихватил для тебя. Извини, что не успел упаковать как-то посимпатичнее.

Энди взяла конверт. Она знала, что внутри. Гордон всегда покупал для нее подарочные карты, потому что знал, какие магазины ей нравятся, но не понимал, что именно ей нравится в них покупать. Она высыпала содержимое конверта на пол. Две карты по 25 долларов с заправки неподалеку. Две карты по 25 долларов для «АйТюнс». Две карты по 25 долларов из онлайн-магазина «Таргет». Одна карта на 50 долларов из магазина товаров для художников. Она подняла листочек бумаги. Он распечатал купон, по которому можно было бесплатно получить второй сэндвич в «Сабвэе».

– Я знаю, ты любишь сэндвичи. Я подумал, мы могли бы сходить туда вместе. Если, конечно, ты не хочешь взять кого-то другого.

– Это просто здорово, пап. Спасибо.

Он поболтал бурбон в стакане, но так и не выпил.

– Тебе нужно поесть.

Энди откусила сэндвич. Она подняла глаза на Гордона. Он снова приглаживал свои усы, проводя по ним двумя пальцами так же, как между лопатками Мистера Мяукинса.

– Не представляю, что происходит в голове у твоей матери.

Челюсти Энди скрежетали друг о друга, пока она жевала сэндвич. С тем же успехом она могла есть картон, обмазанный пастой.