Текст книги "Кровь отверженных"

5

Сара ехала в темно-зеленом «BMB-Z3» по центральной части Хартсдейла. Автомобиль она купила, повинуясь внезапному порыву, если поверить, что вещь, стоящую свыше тридцати тысяч долларов, можно купить, уступая неведомой прихоти. Когда Сара совершала эту покупку, на свидетельстве о разводе еще не успели просохнуть чернила. Ей захотелось чего-то непрактичного и броского. Модель «Z3» отвечала этому желанию как нельзя лучше. К сожалению, едва отъехав от магазина, Сара поняла, что машина не сделает ее счастливее. По правде сказать, она почувствовала себя глупо, тем более что семья с ней рассорилась. Прошло два года, но Сара все еще чувствовала смущение, когда смотрела на свою машину, припаркованную на подъездной дорожке.

Билли, кобель-грейхаунд, пристроился на пассажирском сидении. Он опустил голову, потому что в спортивной машине ему было тесновато. Билли облизывал губы, но вообще-то вел себя смирно. Глаза его были закрыты. Холодный воздух из вентилятора прижимал острые уши. Кончики губ немного приподнимались, словно он улыбался, радуясь поездке. Сара краем глаза посматривала на него: как бы она хотела, чтобы жизнь снова стала для нее простой.

Улица была почти пустой, поскольку ни один из магазинов по воскресеньям не работал. За исключением скобяной лавки и магазина «файв-энд-дайм», большинство торговых точек закрылись уже со второй половины субботы. Сара родилась здесь, в медицинском центре Гранта. Тогда он был единственным госпиталем региона. Эту улицу она знала назубок, как любимую книгу.

Сара медленно развернулась у ворот колледжа и въехала на стоянку напротив детской клиники. Несмотря на то что она поставила вентиляцию на максимум, ноги липли к кожаному сидению. Она приготовилась к жаре, но, открыв дверь машины, почувствовала, что зной все же чрезмерен. Даже Билли помедлил, прежде чем выпрыгнуть из машины. Он оглядел территорию парковки, возможно, жалея, что поехал с Сарой. Лучше бы остался в прохладном доме с другим грейхаундом, Бобом.

Сара вытерла лоб тыльной стороной ладони. На ней были джинсы с обрезанными штанинами, майка, а поверх нее – старая рубашка Джеффри, но ничто не могло спасти ее от горячего влажного воздуха. Дождь – даже соблаговолив пройти – оказывался бесполезным. Его можно было уподобить воде, вылитой в горящий жир. Иногда Сара с трудом вспоминала, что такое холод.

– Пойдем, – сказала Сара собаке и потянула за поводок.

Билли, как всегда, ее проигнорировал. Сара отпустила поводок, и Билли, показав худой зад, запрыгал к тыльной стороне здания. На его задних ногах были шрамы: на бегах его слишком часто ударяло воротами. Каждый раз, когда Сара видела это, ее сердце болезненно сжималось.

Билли неторопливо сделал свое дело: лениво задрал ногу на росшее возле стены дерево. Территория вокруг дома находилась в собственности клиники. Она была густо засажена. Впрочем, имелись и дорожки. Студенты бегали по ним, когда было не слишком жарко. Сара прочитала сегодня утром газету «Саванна ньюс» и узнала, что редакция советует людям беречься и не выходить на улицу без крайней необходимости.

Сара встряхнула брелок с ключами и отыскала тот из них, что подходил к задней двери. Когда она ее отворила, почувствовала, как по шее и спине потекла струйка пота. Возле двери стояла миска, и Сара налила в нее воду из уличного шланга. Билли тем временем чесал спину, валяясь кверху брюхом на газоне.

В клинике было так же жарко, как и снаружи, потому что доктор Барни – который был хорошим педиатром, но никудышным архитектором – настоял на том, чтобы южный фасад здания облицевали стеклокерамикой, тогда как известно, что этот материал притягивает жару. Сара и представить не могла, что творится сейчас в зале ожидания. У задней стены клиники можно было довести до кипения воду.

У Сары так пересохло во рту, что и речи не было о том, чтобы свистнуть собаку. Она подержала дверь открытой, чтобы Билли смог войти в дом. Он долго пил и наконец вошел. Сара видела, как он остановился посередине коридора, оглянулся по сторонам и, тяжко вздохнув, развалился на полу. Глядя на это ленивое животное, никто бы не поверил, что он несколько лет участвовал в бегах в Эбро. Лена наклонилась, погладила борзую, сняла поводок, после чего пошла в свой кабинет.

Планировка здания была типичной для большинства педиатрических учреждений. Коридор в форме буквы «L», с тремя кабинетами по обе стороны длинного фрагмента этой буквы, на короткой части – два кабинета, правда, одна из комнат использовалась как кладовка. В центре коридора – сестринский островок. Он был мозгом клиники: ведь там стоял компьютер, содержавший информацию о пациентах, и ряд шкафов – от пола и до потолка – с историями болезней. Позади комнаты ожидания – архив. Он хранил информацию о пациентах вплоть до 1969 года. Там бы надо было навести ревизию, но Саре было недосуг, а просить персонал делать то, чем сама она не готова заниматься, ей было неловко.

Кроссовки Сары щелкали по чисто вымытому кафельному полу. Свет она зажигать не стала. Сара и в темноте знала это место, хотя это была не единственная причина, по которой она не включила электричество. Потрескивание и мерцание флуоресцентных ламп отвлекло бы ее от работы.

Пока она шла до кабинета, располагавшегося напротив сестринского островка, Сара успела расстегнуть рубашку и завязала ее на талии. Лифчика на Саре не было, но она не ожидала кого-нибудь встретить и потому не беспокоилась.

На стенах ее кабинета висели фотографии пациентов. Начало положила благодарная мать: она подарила Саре школьную фотографию своего ребенка. Сара приткнула ее к стене, затем днем позже явилось еще одно фото, и она прикрепила ее рядом с первой фотографией. С тех пор прошло двенадцать лет. Фотографии выехали в коридор и в ванную комнату. Сара помнила их всех, с насморками и больными ушами, школьными влюбленностями и семейными проблемами. Возле душа в ванной комнате висела где-то фотография Брэда Стивенса. Был тут и снимок мальчика по имени Джимми Пауэлл. Несколько месяцев назад ему диагностировали лейкемию. Сара повесила его фотографию поблизости, чтобы вспоминать его каждый день. Сейчас он лежал в больнице, и Сара знала, что через несколько месяцев еще один ее пациент окажется в могиле.

Фотографии Дженни Уивер на стене не было. Мать ее не приносила. Имелась лишь карточка, по которой можно было восстановить историю болезней.

Шкаф застонал, когда Сара открыла дверцу. Он был старым, как доктор Барни, и таким же несносным.

– Черт! – воскликнула Сара, когда «старичок» подался вперед.

Верхний ящик был набит до отказа, и ей пришлось свободной рукой поддерживать шкаф, чтобы он не свалился.

Сара быстро пробежала пальцами по именам. Со второй попытки нашла карточку Уивер. Задвинула ящик с громким стуком. Саре захотелось еще раз открыть его и стукнуть, чтобы нарушить мертвую тишину помещения.

Она включила настольную лампу и села. Потные ноги скользили по виниловому сидению. Может, разумнее было взять карточку домой. Во всяком случае, куда комфортнее. Сара, однако, комфорта не хотела. Считала, что ей требуется небольшое наказание: посиди-ка на жаре и найди то, что проворонила за три года.

Очки для чтения лежали в нагрудном кармане ее рубашки, и Сара на мгновение ударилась в панику, подумав, что сломала их, когда усаживалась. Очки согнулись, но – слава богу – не сломались. Она надела их, глубоко вздохнула и открыла карточку.

Дженни Уивер впервые пришла в клинику три года назад. Вес ее в десятилетнем возрасте был в норме по отношению к росту. Она жаловалась на боль в горле. Сара прописала ей курс антибиотиков. Сара едва разобрала собственный почерк. Неделю спустя Дотти Уивер говорила с ней по телефону и сказала, что Дженни лучше. Да, она поправилась.

Года два назад Дженни начала набирать вес. К сожалению, в наши дни это – частое явление, особенно у таких девочек, как Дженни. Менструальный цикл у нее начался в одиннадцать лет. Теперь все ведут малоподвижный образ жизни, да и фастфуд делает свое черное дело. Способствуют этому и гормоны, содержащиеся в мясных и молочных продуктах. В некоторых медицинских изданиях Сара читала, как следует обращаться с девочками, достигшими способности к деторождению в восемь лет.

Сара продолжала изучать карточку Дженни. Помимо нарастания веса у Дженни диагностировали инфекцию мочеполовых путей. Три месяца спустя у девочки обнаружилась дрожжевая инфекция. Судя по записям, сделанным Норой, никаких подозрений у нее не возникло. Сейчас это вызвало у Сары сомнение. Инфекция могла быть началом истории. Она перевернула страницу, обратила внимание на дату. Дженни пришла через год – у нее произошла еще одна инфекция мочеточника. Год – срок солидный, но Сара вырвала лист бумаги и записала даты заболеваний, а также и даты двух других визитов Дженни. Оба раза она жаловалась на больное горло. Вероятно, родители Дженни воспитывали дочь по очереди. Надо проследить, совпадают ли даты визитов в клинику с пребыванием девочки у отца.

Сара положила ручку и попыталась вспомнить, что она знала об отце Дженни Уивер. Обычно дети приходили в клинику с матерями, и, насколько Сара могла припомнить, отца Дженни она ни разу не видела. Некоторые женщины, в особенности те, что недавно развелись, рассказывали о своих мужьях, не стесняясь присутствия детей. Саре всегда было неловко, когда это происходило. Она обычно пресекала такие разговоры в самом зародыше, но некоторые женщины все же успевали сообщать о муже такие вещи, которые ребенок ни в коем случае не должен был знать о своем отце. Дотти Уивер никогда так не поступала. Она была довольно разговорчива, даже болтлива, но своего мужа ни разу не осуждала, хотя Сара видела, что, судя по спорадическим выплатам страховки, у матери-одиночки было туго с деньгами.

Сара подняла очки и потерла глаза. Взглянула на настенные часы. Воскресный ленч у родителей должен состояться в одиннадцать, а Джеффри будет ждать ее в отделении в половине второго.

Сара покачала головой, отгоняя мысли о Джеффри. Заболел затылок, пульсирующая боль не давала сосредоточиться. Сара сняла очки и вытерла их подолом рубашки, словно надеясь, что это поможет ей разобраться в деле.

– Эй! – крикнула Сара, отворив дверь родительского дома.

Дохнуло прохладой, и влажная кожа покрылась пупырышками.

– Я здесь, – послышался из кухни материнский голос.

Сара бросила возле двери портфель, скинула тенниски и пошла вперед. Билли трусил впереди нее. Оглянувшись, сурово взглянул на Сару, словно вопрошая, почему они провели все это время в жаркой клинике, а не здесь, возле кондиционера. Желая подчеркнуть свое неудовольствие, он свалился набок посреди коридора, и Саре пришлось через него перешагивать.

Кэти стояла в кухне у плиты: жарила курицу. На ней все еще было платье, в котором она пришла из церкви, хотя туфли и колготки мать сняла. На талию свободно повязан передник с надписью «НЕ МЕШАЙТЕ ШЕФУ».

– Привет, мама, – сказала Сара и поцеловала ее в щеку.

Сара была самой высокой в семье. Она могла положить подбородок на голову матери, не вытягивая шею. Тесс унаследовала миниатюрное сложение Кэти Линтон и ее светлые волосы. Саре достался материнский прагматизм.

Кэти взглянула на Сару с осуждением.

– Ты что же, забыла утром надеть лифчик?

Сара почувствовала, как лицо залилось краской. Она сняла с пояса рубашку и накинула ее на майку.

– Я была в клинике. Думала, что долго там не пробуду, а потому не включила кондиционер.

– Стоять у плиты слишком жарко, – сказала Кэти, – но твоему отцу захотелось жареную курицу.

Сара поняла, что мать дает ей урок самопожертвования во имя семьи, но ответила:

– Ты могла бы послать его в «Чикс».

– Незачем ему есть всякую гадость в этих забегаловках.

Сара вздохнула, совсем как Билли. Застегнула рубашку на все пуговицы и улыбнулась матери одними губами. Спросила:

– Лучше?

Кэти кивнула, взяла со стола бумажную салфетку и утерла лоб.

– Еще и двенадцати нет, а на улице тридцать градусов.

– Знаю, – ответила Сара и уселась на табуретку, поджав под себя ногу.

Она смотрела, как мать ходит по кухне. Радовалась нормальной атмосфере. На Кэти было хлопчатобумажное платье в тонкую зеленую полоску. Светлые волосы, лишь слегка тронутые сединой, Кэти нетуго завязала в хвост, почти так, как это делала Сара.

Кэти высморкалась в салфетку и швырнула ее в мусорное ведро.

– Расскажи о вчерашнем вечере, – сказала она, повернувшись к плите.

Сара пожала плечами.

– У Джеффри не было выбора.

– Я в этом и не сомневалась. Я хочу знать, как ты все это выдержала.

Сара задумалась. По правде говоря, выдержала она все неважно.

Кэти, похоже, поняла ее чувства. Бросила в кипящее масло кусок курицы, смоченный в кляре, и повернулась к дочери.

– Я звонила тебе вчера вечером.

Сара изо всех сил старалась не отворачиваться.

– Я была у Джеффри.

– Я так и поняла, но твой отец подъезжал к его дому, чтобы в этом увериться.

– Папа приезжал? – удивилась Сара. – Зачем?

– Мы думали, что ты придешь, – ответила Кэти. – Раз тебя не было дома, надо было понять, где ты находишься.

Сара скрестила на груди руки.

– Тебе не кажется это навязчивостью?

– Не кажется. В следующий раз звони, – Кэти махнула в ее сторону вилкой.

Ей почти сорок, а Кэти по-прежнему относится к ней как к ребенку. Сара посмотрела из окна. Ей казалось, что ее застигли за чем-то дурным.

– Сара?

– Да, мэм, – пробормотала Сара.

– Я о тебе беспокоюсь.

– Знаю, мама.

– У тебя все в порядке?

У Сары снова загорелись щеки, но уже по другой причине.

– Где Тесс?

– Она еще не спустилась.

Тесс жила в помещении над родительским гаражом. Дом Сары был в миле отсюда, но даже такое расстояние давало ей чувство независимости. В отличие от сестры, Тесс из-за близости к родителям не нервничала. Вместе с отцом она была занята в семейном бизнесе – ремонт водопровода и канализации. Каждое утро она спускалась по лестнице и докладывала о себе родителям. В характере Тесс было много от девочки-подростка. Ей еще не пришло в голову, что однажды у нее будет собственный дом. Хотя кто знает? Может, и не будет.

Кэти и шлепнула в масло очередной кусок курицы, стряхнув его с вилки, сунула ее в подставку для приборов. Затем повернулась к Саре, скрестила руки.

– Что происходит?

– Ничего, – ответила Сара. – Не считая вчерашней трагедии с девочкой. И с ребенком. Ты, наверное, слышала о ребенке?

– Мы и в двери не вошли, как все прихожане об этом узнали.

– Да, ужасное событие. Сара пожала плечами.

– Не представляю, как ты этим занимаешься, детка.

– Иногда я и сама не представляю.

Кэти ждала, когда дочь перейдет к другой теме.

– И? – не выдержала она. Сара потерла шею.

– У Джеффри… – начала она, – ничего не вышло.

– Ничего не вышло? – спросила мать.

– Я имею в виду… – Сара жестом показала то, о чем мать должна была догадаться.

– Вон оно что, – сказала Кэти. – В этом смысле? Сара снова вспыхнула, что само по себе явилось красноречивым ответом.

– Впрочем, ничего удивительного. После того, что случилось.

– Он был таким…

Сара подыскивала нужные слова.

– Таким… резким. Я старалась… Она снова опустила подробности.

– Это у него впервые?

Сара пожала плечами. С ней у него это произошло впервые, но кто знает о других его контактах?

– Самое ужасное было то… – Сара снова замолчала. – Сколько лет я его знаю, никогда не видела его таким взбешенным. Он пришел в такую ярость, что я боялась – он все разнесет.

– Помню, когда однажды твой отец не смог…

– Мама! – остановила ее Сара.

Ей не хотелось говорить с матерью об ее сексуальных взаимоотношениях с отцом. Если бы Джеффри узнал, что Сара рассказала о его неудаче, он бы ее убил. Потенция для него была не менее важна, чем профессиональная репутация.

– Ты сама затеяла этот разговор, – напомнила ей Кэти и повернулась к сковороде, оторвала от рулона бумажное полотенце и постелила его на блюдо.

– Ну ладно, – ответила Сара. – Что мне теперь делать?

– Делай то, что он хочет, – сказала Кэти. – Или ничего не делай.

Она подцепила еще один кусок курицы.

– Тебя это в самом деле волнует?

– Ты о чем?

– Ты хочешь с ним быть или нет? Может, все дело в этом? С самого развода ходишь вокруг да около.

Она постучала вилкой о сковороду.

– Как выражается твой отец – делай дело или слезай с горшка.

Входная дверь отворилась и с шумом захлопнулась. Сара услышала два шлепка. Это Тесс скинула туфли.

– Мама! – крикнула сестра.

– Я на кухне, – ответила Кэти и многозначительно посмотрела на Сару. – Ты меня поняла?

– Да, мэм.

Слышно было, как Тесс идет по коридору.

– Глупая собака! – донеслось оттуда, по всей видимости, она споткнулась о Билли.

Кухонная дверь с шумом распахнулась, и Тесс с раздраженным видом вошла в кухню. На ней был старый розовый купальный халат, а под ним зеленая футболка и шорты. Лицо бледное, слегка болезненное.

– Тесси? – спросила мать.

Тесс покачала головой, подошла к холодильнику и открыла дверь морозильника.

– Мне только кофе.

Кэти проигнорировала ее слова, дотронулась губами до лба дочери, проверяя температуру.

– Ты горячая.

– На улице тридцать градусов, – огрызнулась Тесс; она стояла вплотную к морозильнику, словно хотела войти в него. – Конечно, я горячая.

Она несколько раз распахнула халат, забирая холодный воздух.

– Господи, уеду туда, где нормальная погода. Клянусь, уеду. И мне плевать, если там говорят не по-людски и не умеют готовить овсянку. Все равно там будет лучше.

– Неужели все так плохо? – спросила Сара и приложила ладонь ко лбу сестры.

Будучи врачом, Сара знала, что такое измерение температуры столь же эффективно, сколь материнский поцелуй, но Тесс была ее маленькой сестренкой, а потому она обязана была что-то сделать.

Тесс отодвинулась.

– У меня предменструальный синдром. Мне жарко, и я хочу шоколада.

Она выпятила подбородок.

– Видишь это? – спросила она, указывая на большой прыщ.

– Было бы странно, если бы мы его не заметили, – буркнула Кэти и закрыла дверцу холодильника.

Сара рассмеялась, и Тесс хлопнула ее по руке.

– Интересно, как бы его окрестил папа, – поддразнила сестру Сара и хлопнула ее в ответ.

Когда дочери были тинейджерами, Эдди страшно веселился, дразня их прыщами на лице. Сара до сих пор чувствовала смущение, когда вспоминала, как отец представил ее одному из своих друзей: «Это моя старшая дочь Сара и Бобо, ее новый прыщ».

Тесс собиралась ответить, но тут зазвонил телефон. Она ответила с первого звонка.

Спустя две секунды Тесс шепотом выругалась и закричала:

– Папа, положи трубку!

По всей видимости, Эдди наверху взял трубку параллельного телефона.

Сара улыбнулась, подумав, что сегодняшнее воскресенье ничем не отличается от выходных последних двадцати лет. Сейчас войдет отец и скажет какую-нибудь чепуху вроде того, что он счастлив видеть всех своих девочек в кухне и босиком.

– Погоди, – произнесла Тесс и, закрыв ладонью трубку, спросила Сару: – Ты здесь?

– Кто это? – спросила Сара, хотя и догадывалась.

– А ты как думаешь? – огрызнулась Тесс. Ответа она ждать не стала и сказала в телефон: – Да, Джеффри, она здесь.

6

Бен Уолкер, бывший шеф полиции округа Грант, занимал кабинет рядом с залом заседаний. Каждый день Бен усаживался за большой стол, занимавший едва ли не все пространство комнаты. Тот, кто хотел говорить с ним, вынужден был сидеть за другим концом деревянного мамонта, упираясь коленями в ножки, а спиной – в стену. По утрам мужчины – а тогда в отделении работали исключительно мужчины – приходили выслушать задания на день, после чего расходились, а шеф запирал дверь. С этого момента и / до конца рабочего дня его никто не видел. Вечером Бен' садился в автомобиль и проезжал два квартала до ресторана, где съедал свой ужин.

Первое, что сделал Джеффри, когда сменил шефа, это – выбросил стол Бена. Дубовое чудовище пришлось разобрать, иначе он не протиснулся бы в дверь. В кабинете Бена Джеффри устроил кладовку, а сам въехал в маленький офис в передней части помещения. В один спокойный уик-энд Джеффри вставил венецианское окно: через него он мог наблюдать за сотрудниками, и сам тоже был у всех на виду. На окне были жалюзи, но закрывал он их редко. Джеффри поставил себе за правило держать дверь кабинета открытой.

Он смотрел на пустую комнату, а голову одолевали неотвязные мысли: что же его люди думают о гибели Дженни Уивер? Джеффри испытывал страшное чувство вины, хотя мозг говорил ему, что выбора у него не было. Каждый раз, когда он думал об этом, у Джеффри перехватывало дыхание. Казалось, что в легкие поступает недостаточно кислорода. Он не мог отогнать осаждавшие его вопросы. Принял ли он правильное решение? Убила бы Дженни того подростка? Сара, похоже, считает, что убила бы. Вчера вечером она сказала что-то насчет двоих мертвых подростков вместо одного. Это – если бы Джеффри не остановил девочку. Конечно, Сара очень много всего говорила, но эти слова его не успокоили.

Джеффри прижал к лицу руки и оперся головой о большие пальцы. Он думал о Саре. Иногда в своих анализах она доходила до крайности. Самой сексуальной чертой Сары был ее рот. Лучше бы ей помолчать и использовать его по другому назначению, а не пускаться в пространные рассуждения.

– Шеф?

В двери стучал Фрэнк Уоллес.

– Входи, – пригласил Джеффри.

– Жарища на улице, – сказал Фрэнк, словно извиняясь за отсутствие галстука.

На нем был черный дешевый костюм. Верхняя пуговица рубашки расстегнута. Джеффри заметил под ней пожелтевшее нижнее белье. От Фрэнка, как обычно, разило табаком. Очевидно, прежде чем пройти к Джеффри, он выкурил сигарету возле черного хода. «Как может человек добровольно пыхтеть сигаретой в такую погоду?» – удивился Джеффри.

Фрэнк мог бы оказаться на месте Бена Уолкера, если бы захотел. Конечно, старый коп был слишком умен, чтобы пойти на эту должность. Фрэнк отработал всю жизнь в округе Грант и видел все перемены. Однажды Фрэнк сказал Джеффри, что должность шефа полиции должен исполнять молодой человек, но тогда, как и сейчас, Джеффри думал, что Фрэнк имеет в виду глупого человека. В первый год в Гранте Джеффри понял, что никто в здравом уме не взвалил бы на себя такую ответственность. Но было уже поздно. К тому же он встретил Сару.

– Неспокойный уик-энд, – сказал Фрэнк и подал Джеффри отчет. Папка была толще обычного.

– Да, – Джеффри указал ему на стул.

– Ограбление химчистки. Марла тебе докладывала? Затем… два-три задержания за езду в нетрезвом состоянии, обычные беспорядки в колледже – пьянка и прочее. Две домашние разборки. Уголовные дела не возбуждены.

Джеффри слушал вполуха, пока Фрэнк читал. Список и в самом деле был длинным и пугающим. Трудно представить, что творится в большом городе, если в Гранте столько проблем. Обычно здесь было намного спокойнее. Конечно, жара вызывает у людей агрессию – Джеффри знал это из своего долголетнего опыта.

– Так-то вот, – заключил Фрэнк.

– Понятно, – ответил Джеффри.

Побарабанив пальцами по бумагам, он перекинул через стол дело Дженни Уивер.

Фрэнк глянул на папку скептически, будто ему показали астрологический прогноз, затем взял в руки и начал читать. Фрэнк давно был на службе и думал, что видел все, однако, дойдя до фотографий, сделанных Сарой, не смог скрыть своего потрясения.

– Царица небесная! – пробормотал Фрэнк и полез в карман пиджака.

Вытащил сигареты. Вспомнив, где находится, положил их обратно. Закрыл папку, не дочитав документ.

– Ребенка она не рожала, – сказал Джеффри.

– Да. – ответил Франк и закашлялся.

Ему было пятьдесят восемь лет, и он мог бы уже уйти в отставку с хорошей пенсией. Зачем он продолжал работать, оставалось загадкой. Случаи, подобно нынешнему, должно быть, заставят Фрэнка задуматься, чего ради он каждое утро является в отделение.

– Что это? – спросил Фрэнк. – Господи, помилуй!

– КПЖГ, – сказал Джеффри. – Калечащие повреждения женских гениталий. Это традиционно практикуется у многих народностей Африки и Ближнего Востока. – Он поднял руку, предваряя следующий вопрос Фрэнка. – Я знаю, что ты думаешь. Они – баптисты, а не мусульмане.

– Откуда тогда она подхватила эту идею?

– Это мы и собираемся выяснить.

Фрэнк помотал головой, словно пытаясь стереть из головы увиденную картину.

– Доктор Линтон сделает сегодня сообщение, – сказал Джеффри.

И смутился, оттого что столь официально назвал Сару. Фрэнк играл с Эдди Линтоном в покер. Сара выросла на его глазах.

– Девочка тоже придет? – спросил Фрэнк, имея в виду Лену.

– Конечно, – ответил Джеффри и посмотрел ему прямо в глаза.

Фрэнк нахмурился, не скрывая, что он этого не одобряет.

Каким бы ни был Фрэнк женофобом, возможно, расистом и, несомненно, противником приема на работу молодых людей, к Лене он относился бережно. У него самого была дочь ее возраста. Когда Джеффри поставил ее с ним в пару, старый коп яростно возражал. Каждую неделю приходил к Джеффри и просил, чтобы Лену от него убрали, и каждую неделю Джеффри уверял Фрэнка, что тот привыкнет. Одной из причин, по которой Джеффри, пришлого человека, утвердили на пост шефа полиции, явилось желание администрации вытащить город из каменного века. Джеффри взял Лену из полицейской академии и сделал первой женщиной-детективом в своем отделении.

Сейчас Джеффри не знал, что делать с Леной. Временно, пока не зажили руки, приставил к ней Брэда Стивенса. Надеялся, что на центральном участке она быстрее придет в норму. В прошлом месяце она получила от врача разрешение вернуться к активной работе, однако Лене пока придется повременить, прежде чем она приступит к исполнению своих прежних обязанностей. Что до Фрэнка, то, когда она с ним здоровалась, он не мог даже посмотреть ей в глаза. Он тысячу раз говорил Джеффри, что женщинам в полиции не место. Похоже, что нападение на Лену он считал подтверждением своих слов.

Джеффри был с ним не согласен. Женщины полицейские хорошо зарекомендовали себя на службе. В идеале полиция должна быть отражением общества. К своей работе Лена относилась вдумчиво. Она умело общалась с правонарушителями, знала, как следует говорить с женщинами, жертвами преступлений. Полицейским-мужчинам этого умения не хватало. Более того, она и в других женщинах пробудила желание работать в полиции. Сейчас в патруле трудились пятнадцать женщин. Когда Бен Уолкер оставил свой пост, женщины под его началом работали лишь секретаршами. Несмотря на такой прогресс, Джеффри вспоминал о том, через что пришлось пройти Лене, и ему хотелось запереть ее в доме и выставить на улице вооруженную охрану, чтобы никто не посмел ее снова обидеть.

Фрэнк нарушил его размышления.

– Наверное, придется провести внутреннее расследование случившегося? – спросил он и взял за уголок папку. – Я имею в виду дело Уивер.

Джеффри кивнул и откинулся на спинку стула.

– Сегодня утром я говорил с мэром. Хочу, чтобы вы взяли показания у Брэда и Лены. Прокурором выступит Бадди Конфорд.

– Он же государственный защитник, – возразил Фрэнк.

– Да, но не в этом случае, – сказал Джеффри. – Это касается матери девочки. В отношении таких дел город хочет подстраховаться. Возможно, слушания будут публичными. Не знаю.

Джеффри пожал плечами.

– Она угрожала человеку оружием и все такое… Не так все просто, понимаете?

– Да, – ответил Фрэнк. – Понимаю.

После небольшой паузы спросил:

– А что будет с тобой, шеф?

Джеффри чувствовал, что уверенность его поколебалась. К нему вернулось чувство потерянности, которое он испытал накануне с Сарой, на сердце навалилась тяжесть. Он никогда ни в кого не стрелял, и уж тем более не убивал девочек. Он прокручивал эпизод с Дженни, разбирал все по минутам, старался найти момент, где переговоры дали сбой. Должно быть, он сказал или сделал что-то не то, иначе она отвела бы пистолет. Должна была быть альтернатива.

– Шеф, – сказал Фрэнк, – как бы там ни было, Брэд и Лена будут стоять за тебя. Ты ведь и сам это знаешь.

– Да, – ответил Джеффри.

Слова Фрэнка не принесли облегчения: он знал, что Брэд и Лена защитили бы его, даже если бы не считали его правым. В полиции было не все идеально, но, когда дело принимало опасный оборот, копы всегда друг друга поддерживали. Брэд сделал бы это, потому что он восхищался Джеффри, Лена – из благодарности за то, что Джеффри снова взял ее на работу.

Для Джеффри это не было утешением.

Мужчины молчали. Джеффри повернул голову, взглянул на полки, закрывающие противоположную стену его кабинета. Там стояли призы за меткую стрельбу. Старый футбольный мяч, которым он играл за Оберн, лежал на нижней полке. Фотографии парней, с которыми работал в Гранте и в Бирмингеме, соседствовали с двумя снимками Сары, которые он сделал во время их медового месяца. Последние фотографии он поставил недавно, когда они снова начали встречаться. Теперь он не был уверен в том, что их следует здесь держать. Да и нужна ли ему Сара? Джеффри не мог пережить холодности, которую она проявила накануне: она напрягалась, когда он ее касался, и подсказывала, как и что он должен делать. Словно в его жизни не было сотни свиданий с другими женщинами, которые проявляли куда большую готовность.

Фрэнк развернулся на стуле, когда хлопнули низкие двери, отделявшие приемную от комнаты сотрудников. Это вошла Сара с портфелем в руке. На ней было светло-голубое платье, похожее скорее на длинную футболку. Тенниски на босую ногу завершали наряд. Джеффри заметил, что она даже ноги не побрила.

Мужчины смотрели, как она идет к кабинету. Волосы у нее были в полном беспорядке. Джеффри подумал, что она с утра, скорее всего, не причесалась. Сара никогда не интересовалась модой и редко делала макияж. Иногда это выглядело сексуально, иногда – неряшливо, словно ее больше интересовала карьера, а не желание быть настоящей женщиной. Когда она подошла поближе, Джеффри увидел, что даже очки на ее носу сидели криво. По какой-то причине это раздражало его больше, чем все остальное.

Фрэнк встал, когда она вошла в комнату, поэтому Джеффри последовал его примеру.

– Привет, – сказала она, нервно улыбаясь.

Джеффри обрадовался ее смущению.

– Привет, – ответил Фрэнк и застегнул пиджак.

Сара улыбнулась Фрэнку и сказала:

– Я звонила Нику Шелтону.

Она имела в виду агента из бюро расследований штата Джорджия.

– Попросила его поискать случаи повреждения половых органов. Он сказал, что к среде все подготовит.

Джеффри промолчал, за него ответил Фрэнк:

– Хорошая мысль.

– Обзвонила больницы, – продолжила Сара. – По поводу послеродовой помощи вчера никто не обращался. Оставила на всякий случай телефон отделения.

Фрэнк дернул себя за ворот рубашки.

– Значит, вы думаете, что девочка не могла сама себе это сделать? Обрезание?

– Нет, что вы! – воскликнула Сара. – Кстати, это не обрезание. Это, скорее, кастрация. Клитор и малые губы полностью удалены, а то, что осталось, зашито.