Текст книги "История меланхолии"

Одним из таких изменений является феномен человека-волка. Как следует его понимать? Самое любопытное, что дело здесь не только в восприятии человеком самого себя, но и в целом ряде симптомов, наблюдаемых со стороны.

Судя по имеющимся данным, тема волка упоминается в связи с состоянием дикой меланхолии еще в Средние века[41]41
  Jackson. Melancholia and depression. Pp. 345–351; Clair J. Aut dues aut daemon: Die Melancholie und die Werwolfskrankhei // Melancholie. Pp. 118–125.


[Закрыть]. Волк выбран не случайно. В западной культуре волк считается существом, живущим на границе леса и человеческого жилья, девственной природы и цивилизации. Из всех диких зверей он единственный находится в непосредственной близости к человеку и представляет для него наибольшую опасность. Из этой близости родились представления о волке, как пограничном существе. Это трагическая и одинокая фигура – он избегает общения, предпочитает ночь и мрак. Кожа человека-волка неровная, сухая и тонкая, пигментация неравномерная, порой отмечается избыточная волосатость. Язык сухой, липкий, глаза сухие и воспаленные. Постоянное сосущее чувство голода.

Феномен человека-волка, таким образом, воспринимается как крайняя форма меланхолии: мизантропия, робость, необщительность, боязнь света и неутолимый голод.

Не следует путать человека-волка с фольклорными оборотнями, в которых по желанию злых духов превращаются люди, страдающие одержимостью или укушенные волком или собакой[42]42
  Odstedt E. Varulven i svensk folktradition. Uppsala, 1943; Summers M. The werewolf. London, 1933.


[Закрыть]. Однако вполне вероятно, что тема оборотней, которая в это же время активно эксплуатируется в картинах, мифах и сказках, способствовала формированию образа меланхолического волка, так же как представление об оборотнях, в свою очередь, сложилось под воздействием широко распространенных страхов. Возможно, определенную роль в этом процессе сыграл интерес к одичавшим людям (прежде всего детям), которых находили в лесу (хорошо известный пример – Виктор из Авейрона, позднее – девочка-волк Камала[43]43
  «Мальчик-волк» Виктор был найден в лесу в южной Франции в 1799 г., по оценкам специалистов, ему было лет 12; о Камале см. с. 73.


[Закрыть]).

В XVIII веке «волчья тема» получает научное подкрепление. В медицинских классификациях это состояние приравнивается к бешенству и описывается следующим образом: «опасные фантазии, желание, подобно волку или собаке, накинуться на человека и закусать его». Линней помещает бешенство в одну компанию с «болезнями страстей»: булимией, эротоманией и ностальгией. Он определяет его как желание рвать на части ни в чем не повинных людей[44]44
  Linné C. von. Genera morborum. 1763.


[Закрыть].

Человек-волк, таким образом, превращается в диагноз (Фрейд тоже не обходит эту тему стороной, однако рассматривает ее в другом ракурсе: страдая от зоофобии, его пациент меланхолик Сергей Панкеев особенно боится волков).

Постепенно тема превращения человека в животное расширяется и получает название melancholia zoantropia. На сцену выходят и другие животные, например лошадь (melancholia hippantropia). В христианской традиции лошадь олицетворяет собой желание, животную природу и порой используется в живописи как образ меланхолии (например, «Ночной кошмар» Генри Фюзели, 1781). Еще один загадочный феномен – меланхолия, которая сопровождается превращением мужчины в женщину. Как следует это понимать? Означает ли это, что границы полов в те времена еще были открытыми[45]45
  См.: Laqueur Th. Making sex: Body and gender from the Greeks to Freud. Cambridge: Mass, 1990.


[Закрыть]? Или данный феномен – проявление тайных мужских страхов? Много позднее, анализируя широко известную ситуацию Шребера[46]46
  Даниель Пауль Шребер (1842–1911) страдал параноидальной шизофренией и описал свое состояние в книге «Воспоминания невропатологического больного» (1903), которая получила большую известность.


[Закрыть] – мужчины, которому казалось, что он превратился в женщину, Фрейд определил это как гомосексуальную фантазию. Согласно другому толкованию, так проявляется желание мужчин оказаться внутри репродуктивного женского тела[47]47
  Schreber D.P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. 1903; Frankfurt/M., 1985, англ. перев.: N.Y., 2000.


[Закрыть].

Со временем «волчья тема» ушла из медицины, однако в массовой культуре она жива до сих пор. В частности, Ингмар Бергман придумал понятие «час волка» (шв. vargtimmen), которое даже стало названием фильма (1968). «Час волка» – это время перед рассветом, когда демоны одолевают страдающего бессонницей человека, и он испытывает жесточайшие муки. Существует поверье, что на эти часы приходится наибольшее количество смертей.

Таким образом, внутри меланхолика скрываются две ипостаси – гений и животное, возвышенный и примитивный образ. Боязливый мизантроп и грозное чудовище. Его активность совпадает с переходным временем суток, он живет на границе между ночью/природой и днем/культурой. В этом-то, видимо, и кроется притягательная сила меланхолии. Когда в XVIII веке в аристократических кругах мужчины временно сбрасывали маску благопристойности и под прикрытием меланхолии уходили в «дикий» загул – напивались, орали, валялись в грязи и предавались «животному» сексу – это было не что иное, как проявление поляризации природы и культуры.

Все сказанное свидетельствует о том, что в прежние времена меланхолия была немыслима без своей противоположности – мании[48]48
  Устаревшее историческое название психопатологических состояний, протекающих с психомоторным возбуждением.


[Закрыть]. Меланхолик имел двойную природу и бросался из крайности в крайность: от гиперчувствительности к бесчувствию, от красноречия к немоте, от бешенства к апатии. Это противопоставление внешней благопристойности и скрытого насилия стало знаковым для западной культуры.

Историк культуры Сандер Джилман утверждал, будто общество использует аномальные проявления, чтобы защитить границы нормальности. У каждого времени свои «монстры». Чтобы их изгнать, выбирается ряд категорий, на которые затем проецируются людские страхи. Особенно страшно, когда отклонения обнаруживаются там, где их не ждут, у того, кто прежде ассоциировался с нормальностью. Ужасен миг, когда приходится признать: «Этот человек способен на все»[49]49
  Gilman S.L. Disease and representation. Ithaca, 1988. Pp. 10–13.


[Закрыть].

К одной из таких категорий относятся маньяки. Во времена, когда депрессивные проявления меланхолии имели высокий общественный статус, эти люди считались порождением мрака. Их место было на дне общества: среди дураков и сумасшедших, насильников и убийц, всякого рода существ, живущих на границе социума. Их двойственная природа нашла свое отражение в мифических персонажах типа доктора Джекилла и мистера Хайда, современных серийных убийцах и маньяках. Массовая культура растиражировала и превратила образ меланхоличного убийцы в клише. Таковы, например, преуспевающий бизнесмен, красавец и садист Патрик Бейтман (фильм «Американский психопат», 2000), любитель музыки Баха серийный убийца Ганнибал Лектер («Молчание ягнят», 1991), трепетный подручный вампира Эли Хокан Бенгтсон в фильме «Впусти меня» (2008)[50]50
  Фильм шведского режиссера Т. Альфредсона по одноименному роману Й.А. Линдквиста (2004).


[Закрыть].

Во всех этих случаях к меланхолии добавляется мания. Маньяк прячет от мира дикие, животные порывы, меланхолик – свою культуру и человеческое лицо. Первый нас пугает и интригует, во втором мы узнаем себя. Как писал Бруно К. Эйер[51]51
  Бруно К. Эйер (род. 1951) – шведский писатель и поэт.


[Закрыть]: «Из всех диких животных самым ужасным является человек… В нем одновременно присутствует низкое и божественное начало. Человек может сделать выбор в пользу того или другого»[52]52
  Öijer B.K. Intervju Dagens nyheter. 20.09.2008; ср. сходная тема: Porter R. Mood disorders: Social section // A history of clinical psychiatry: The origin and history of psychiatric disorders. London, 1995. P. 419.


[Закрыть].

Разговор о телесных проявлениях меланхолии легче вести на примере конкретного человека.

Каспар Барлеус (1584–1648) был профессором философии в Амстердаме, писал стихи «на случай» и сочинял душещипательные произведения. Рассказывают, будто Барлеус так проникновенно говорил о гибели шведского короля Густава II Адольфа, что шведскому послу пришлось своим платком вытирать ему слезы[53]53
  Вся информация о Барлеусе приводится по изданию писем: Blok brevutgåva. Caspar Barlaeus: From the correspondence of a melancholic.


[Закрыть].

В течение жизни Барлеус по меньшей мере четырежды впадал в меланхолию.

О том, что он чувствовал в эти периоды блуждания в темноте, можно судить по его переписке с близкими друзьями. Интимный тон писем соответствует отношениям, которые мужчины в то время называли дружеской любовью (amor amicitiae). О доверительности этих отношений свидетельствуют откровенные рассказы о здоровье и любовных похождениях. Многое написано на латыни, которая в то время была языком мужской элиты, активно употребляются общепринятые сокращения. Например, фраза «я здоров, надеюсь, и ты пребываешь в здравии» пишется как S.V.B.E.E.V. (si vales, bene est, ego valeo).

В определенные периоды тема меланхолии доминирует в переписке – друзья стараются морально поддержать Барлеуса. Похоже, при этом они опираются на рекомендации из «Анатомии меланхолии» Роберта Бёртона. Книга только-только вышла в свет, и в ней наряду с советами «путешествовать, гулять, рыбачить и заниматься музыкой» содержалось указание «не пренебрегать дружеской поддержкой».

Первый период меланхолии наступил у Барлеуса, когда ему еще не было сорока. Толчком к этому стал неприятный эпизод: Барлеуса задержали на улице стражники по подозрению в религиозном и политическом шпионаже. После пережитых волнений он пребывает в состоянии ужаса. Не может сосредоточиться, не способен здраво рассуждать, не в силах работать. Сам Барлеус называет это состояние меланхолией. Оно продолжается несколько месяцев.

Другой эпизод. Прошли годы. Барлеус сделал карьеру, стал профессором и усердно трудится на ниве образования. В результате перенапряжения, а возможно, из-за конфликта с братом, на него накатывает меланхолия. Барлеус начинает сомневаться в собственных силах, страдает от неуверенности и скоро совсем отказывается читать лекции (тот же страх перед кафедрой много позже поразил другого лектора, Макса Вебера, и в течение 20 лет не позволял ему выходить к аудитории[54]54
  См. главу «Инсомния: ужас», с. 156–179.


[Закрыть]).

Друзья старательно выполняют рекомендации Бёртона: не оставляют меланхолика в одиночестве, говорят с ним, слушают его, развлекают и подбадривают, отмечают его мельчайшие достижения и напоминают о прежних заслугах. Они в один голос призывают: «Кураж! Отдых! Будь стоек и ты победишь демонов!».

Барлеус отвечает: «Не могу. Мне трудно дышать, кажется, будто грудь сдавили обручи. Временное облегчение приносят лишь прогулки на природе. Я знаю, что мое невежество мнимо, но для меня оно – реальность. Слишком велики требования, которые предъявляет работа». И дальше заявление, которое звучит актуально и теперь: «Мне не следовало становиться профессором. Читать публичные лекции – совсем не то, что давать уроки на дому. Это очень тяжело».

Врачи предлагают Барлеусу диету – меланхолики часто страдают от несварения желудка. Особенно не рекомендуется есть зайчатину, ибо заяц – животное робкое и пугливое, и меланхоликам вредно есть его мясо. Барлеус часто бывает на пирах и свадьбах, где предается обжорству, много пьет, причем отнюдь не воду (друзья даже позволяют себе подшучивать над его «гидрофобией»). Он рассказывает им в письмах о своих кулинарных излишествах, о воскресных развлечениях, обедах, где ему подают «угря, жирного, как ляжки Клеопатры», снежно-белого окуня, «толстого, как зад Андромахи» леща и запретную зайчатину с ее черной кровью. «Разве и сам я не заяц?». Отношение Барлеуса к еде подтверждает наш вывод о приверженности меланхоликов к перееданию, точнее к обжорству. Приступы чревоугодия заканчиваются рвотой, и он, по его словам, «блюет хандрой».

Письма друзей полны сочувствия. Они пытаются действовать лестью («страдание – удел избранных»), прибегают к похвале («все с глубоким уважением отзываются о твоих лекциях»), дают советы («не усердствуй, слушатели не оценят твоих усилий»).

В ответ Барлеус брюзжит и жалуется. Он вновь и вновь пересказывает историю своих страданий: сначала я перенапрягся, потом почувствовал недомогание, страх и потерял веру в себя; теперь мною овладели немота и безразличие – я ни на что не способен.

Повторные утешения друзей: меланхолия есть печаль, которой подвержены великие души; приезжай навестить или отправляйся путешествовать, развлекись и развей тоску!

В письмах Барлеуса начинает просвечивать лучик надежды: «Я потихоньку возвращаюсь к жизни». Но он подчеркивает при этом, что напряжение, связанное с преподавательской работой, ему пока не под силу. «Мне не хватает воздуха. Было время, когда я даже не мог говорить, только отвечал односложно и без души. Теперь я по крайней мере могу перевести дыхание, и мой голос постепенно вновь обретает звучность».

Несколько месяцев спустя Барлеус возвращается на кафедру. Но он еще слаб, и тщательная подготовка лекций тяготит его. «Я не могу, как прежде, просиживать далеко за полночь над книгами, – жалуется он. – Мое здоровье расстроено, я пренебрегаю супружеским долгом. Будь моя воля, я бы плюнул на преподавание, кафедру и ученых мужей, Аристотеля и Платона, на всех… и бросился в объятия моей обожаемой шлюхи – поэзии».

После этого Барлеус еще дважды будет переживать тяжелые периоды меланхолии. Складывается впечатление, будто мрак вокруг него постепенно сгущается. Особенно мучительны навязчивые идеи. Под воздействием черной желчи воображение воспаляется и искажает действительность, наполняя душу человека ужасом и отчаянием, окружая его кошмарными видениями и галлюцинациями. То Барлеусу кажется, будто он сделан из стекла и может разбиться на куски. То он представляет себя слепленным из масла и боится растаять. То страшится встать на ноги – они соломенные, не выдержат его вес. «Я не могу стоять, – пишет он, – друзья, поддержите меня!» То он вдруг прячется от мнимых преследователей. Один из коллег Барлеуса рассказывал, как однажды профессор не явился на лекцию. За ним послали людей. После долгих поисков Барлеус нашелся в дальнем углу дома – скорченный и еле живой от страха.

К четвертому периоду меланхолии мрак становится непереносимым. «Более полугода я пребывал в полнейшем молчании, как рыба… я застыл и был недвижим, будто столб или камень. Я был Морфей, создатель диковинных снов и химер… Я посетил царство Утопии, был повсюду и нигде, я странствовал без цели, находясь в рабстве своих фантазий».

Несколько недель спустя Барлеус неожиданно умирает. Друзья предполагают, что причиной смерти может быть taedium vitae – усталость от жизни.

Судя по всему, Барлеус страдал от депрессии в современном значении этого слова. Диагноз подтверждается периодичностью погружения во «мрак» и некоторыми симптомами. Все начинается с беспокойства и бессонницы. Мысли гложут и не дают покоя. Человек прячется и испытывает растущее отчуждение, повседневные дела становятся в тягость. Организм дает сбой, грудь давит, дыхание затруднено, пульс замедляется, во рту пересыхает. Перебои с дыханием рождают панический страх. Сознание собственной слабости невыносимо.

Не напоминает ли вам это психическое выгорание? Отличный пример того, как человек XVII века «сгорел на работе». Его «добили» непрерывное интеллектуальное напряжение, необходимость постоянно совершенствовать уровень лекций, ответственность перед публикой и требовательность к самому себе, доводившая его до состояния паники. Весьма не типична для того времени душевная ранимость Барлеуса: он остро реагирует на любые, даже малозначительные события, такие как упомянутый выше инцидент со стражниками или обида на брата.

Однако чтобы понять меланхолию иначе, чем ее понимаем мы, нужно научиться переживать ее иначе, чем переживают сейчас.

Скажем так: физические проявления меланхолии принимают форму, которую предлагает соответствующее время. Начиная с античных теорий о взаимодействии жидкостей организма и кончая современным когнитивным подходом, все научные модели во все времена влияли на восприятие действительности конкретным человеком[55]55
  Ср.: Paster G.K. et al., eds. Reading the early modern passions: Essays in the cultural history of emotion. Philadelphia, 2004. P. 16; основные рассуждения М. Фуко: Foucault M. L’Archéologie du savoir. Paris, 1969 (Рус. изд.: Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. (Прим. перев.)). Тж. Hammer. Melankoli. P. 39.


[Закрыть]. Иными словами, есть связь между тем, как меланхолия описывается учеными и как она переживается (и наоборот – между тем, как она переживается и как затем осмысливается в научных кругах). Ян Хакинг назвал это «эффектом петли» (looping effect)[56]56
  Ср.: Hacking I. The looping effects of human kind // Dan Sperber et al., Causal cognition: A multidisciplinary debate. Oxford, 1995. Pp. 351–383.


[Закрыть]. В XVII веке медицина считала чувства телесным проявлением: якобы они вызываются жидкостями, которые кипят и бурлят в организме, стремясь вырваться наружу. Это движение, как пишет Левинус Лемниус в трактате «Тайные чудеса природы» (Occulta naturae miracula, 1559), может привести к изменениям тела, к тому, что оно «становится другим»[57]57
  Цит. по: Paster K. Reading the early modern passions. 16, not 66.


[Закрыть].

Более специфическое объяснение меланхолии предлагает теория черной желчи и изучение двух чувств, неразрывно связанных с этим состоянием: отчаяния и ужаса. Барлеусу казалось, будто его тело погружается в поток черных паров и растворяется в нем. Мысль о собственной уязвимости навязчиво преследовала профессора. Отсюда представление себя самого в виде стекла, масла, глины, соломы, то есть веществ, отличающихся непрочностью, мягкостью, готовых в любую минуту треснуть, растаять или сгореть. Сходные галлюцинации посещали тогда многих меланхоликов, причем имеющиеся свидетельства относятся не только к XVII, но и к XVIII веку[58]58
  Ср.: Babb L. The cave of spleen // The review of English studies. 12:46. 1936. Pp. 169–170.


[Закрыть]. Когда Линней рассказывает о людях, которым иллюзия собственной хрупкости и непрочности мешает вести нормальную жизнь, трудно понять, говорит ли он со слов очевидцев или описывает собственные переживания[59]59
  Linné C. Von. Systema morborum (неизд.); цит. по: Hallengren A. Skogstokig // Axess. 2007. Pp. 9, 16–19. Линней тоже упоминает случай с Барлеусом.


[Закрыть].

Выясняется, таким образом, что переживания заразны. Ведь меланхолия, как доминантная структура чувств, во времена Барлеуса постоянно была на виду. В Англии наибольшую популярность приобрела суицидальная форма меланхолии, что видно из краткого комментария современника: «Не проходит и недели, чтобы кто-нибудь не повесился, не утопился в Темзе, не перерезал себе горло или не размозжил череп пулей». Свидетельства самих меланхоликов не могут не вызвать глубокого сочувствия: «Я испытываю ужас, ложась в кровать, и просыпаюсь в отчаянии»[60]60
  Jackson. Melancholia and depression. Pp. 113, 120; Gidal E. Civic melancholy // Eighteenth century studies. 37:1. 2003.


[Закрыть]. А вот отрывок из книги английского сатирика Сэмюэла Батлера:

«В голове неразбериха, кажется, будто это дом, осажденный злыми духами и призраками, которые пытаются изгнать оттуда всех и вся, оставив после себя гибель и запустение. Сон и явь переплетаются, их уже не отличишь друг от друга. ‹…› Газы и испарения затуманили и затянули дымкой мозг, который теперь напоминает черную от гари комнату, и не способен к принятию решений, и не знает, что правда, а что нет. Душа копошится в теле, как крот во мраке, и выбрасывает наружу плоды собственного воображения. ‹…› Кажется, будто ты из стекла, и можешь в любой миг разбиться на части. Каждая мысль, пришедшая в голову, застревает там, словно гвоздь, и чем больше ее обдумываешь, поворачивая и так, и эдак, тем глубже она застревает»[61]61
  Butler S. A melancholy man // Characters. 1659, цит. по: Radden. The nature of melancholy. P. 158.


[Закрыть].

Хотя многое из сказанного узнаваемо – страх, неуверенность, навязчивые мысли – форма и содержание меланхолии XVII–XVIII веков лишь приблизительно могут быть переданы в современных категориях. Бездонный страх и повторяющиеся случаи сравнения себя со стеклом, видимо, отражают некий особый страх перед концом бытия. Он вызван апокалипсическими настроениями того времени, ожиданием глобальных несчастий и катастроф: небо рухнет на землю, земля расколется, воды выйдут из берегов. Черная меланхолия выстраивает из видений целый мир – меланхолический театр ужасов. Видения, связанные с собственным телом, находятся на грани психоза: человеку представляется, что у него отвалилась голова, усохла и сжалась кожа, тело разорвалось на мелкие кусочки или растворилось в воде[62]62
  Walther. Melancholie. P. 57.


[Закрыть]. Не исключено, однако, что мы чересчур драматизируем переживания прошлого. Возможно, в то время страх быть разрубленным на части или обезглавленным был так же обычен, как сейчас – различные фобии и навязчивые идеи, такие, например, как боязнь заразиться, отравиться, задохнуться или облучиться. Врачи относились к страхам как к чему-то вполне конкретному. Они не спорили с пациентом, а следовали за его симптомами и порой действовали довольно жестко. «Коли страждущий поведает, что в теле его поселился зверь неведомый, следует дать ему снадобье, кое убьет воображаемого зверя. Ежели представит кто свое тело стеклянным, следует показать ему груду осколков, кои будто бы остались от его членов»[63]63
  Johannisson K. Kroppens teater: Hypokondri // Kroppens tuna skal. Stockholm, 1997. Pp. 129–130.


[Закрыть].

Прибавьте к этому прочие симптомы, такие как брюзгливость, перепады настроения и постоянный голод. «Меланхолики, – пишет Линней, – прожорливы, как собаки»[64]64
  Hallengren. Skogstokig. P. 19.


[Закрыть].

При всем этом меланхолия вызывала почти восхищение.

Дженнифер Редден наглядно показала, что меланхолия XVII века допускала значительную вариативность чувств, способов их выражения и поведения. Именно этот разброс, утверждает она, затрудняет наше понимание тогдашней меланхолии. Ей свойственна биполярность – свет и тьма в то время не существовали друг без друга. Лишь к концу XVIII века широта амплитуды колебаний в рамках нормы ограничивается. То, что прежде называли безрассудством, стали называть безумием[65]65
  Radden. Melancholy and Melancholia. Pp. 233, 244.


[Закрыть].

Примечательно также, что у мужчин долгое время считались допустимыми самые дикие проявления меланхолии. Яркий пример – писатель Сэмюэл Джонсон, один из наиболее известных меланхоликов XVIII века. Он сознательно погружается в глубины низости, жестокости и обжорства, нарочно доводя свои похождения до гротеска. Его перу принадлежит следующая мрачная запись: «Тот, кто превратился в животное, избавлен от страдания быть человеком». Он называет свою меланхолию болезненной (morbid). Не исключено, что за ней скрываются какой-то трагический опыт и тайные садомазохистские устремления. Окружающие находили Сэмюэла Джонсона странным: причудливая внешность, поведение, движения и жесты, манера есть и пить. Лорд Честерфилд называл его «респектабельным готтентотом». Его тело и конечности находились в непрерывном движении, лицо подергивалось и искажалось гримасами. У Джонсона был целый набор дурных привычек: он бурчал себе под нос, постоянно жевал губами, причмокивал, хрюкал, кудахтал, раскачивался всем телом, растопыривал пальцы, все время что-то трогал. Он страдал навязчивыми идеями, например о том, какой ногой сначала нужно переступать порог. Периоды неестественного возбуждения сменялись апатией. Тогда он, безучастный ко всему, мог целые дни проводить в постели. Его мучили ипохондрия и различные страхи. Мысль о смерти не покидала его. Но это не была депрессия, все сказанное не мешало ему писать, причем писать много и продуктивно[66]66
  Porter R. “The hunger of imagination”: Approaching Samuel Johnson’s melancholy // W.F. Bynum, Roy Porter and Michael Shepherd, eds. The anatomy of madness: Essays in the history of psychiatry. I. London, 1985; Wiltshire J. Johnson’s medical history: Facts and mysteries // Samuel Johnson in the medical world. Cambridge, 1991. Цитаты из С. Джонсона: Savage: Biografi över en mördare och poet i 1700-talets England. 1744; Stockholm, 2004, övers. Leif Jäger, 121.


[Закрыть].

Потомки награждали Джонсона различными диагнозами от шизофрении до депрессии и синдрома Туретта[67]67
  Генетически обусловленное расстройство центральной нервной системы, характеризующееся моторными и вокальными тиками.


[Закрыть]. Но сам он, вслед за своим окружением, считал, что принадлежит к меланхоликам ипохондрического типа, у которых страх пропитывает каждую клеточку тела.

Черная меланхолия размывает границы социальной личности и обусловливает появление крайностей – безумия и величия. Она приводит к добровольной изоляции человека и различным отклонениям в поведении, которые в то время рассматривались либо как угроза обществу, либо как признак избранности. «Одинокий человек, – по словам Аристотеля, – или животное, или божество».

В современном обществе меланхолии пришлось «социализироваться» и пересмотреть свои проявления. Человека-волка загнали вглубь.