Текст книги "История меланхолии"

В середине XIX века меланхолия была загадкой для медицинского научного сообщества. Личный врач Тегнера расстраивался, не зная, чем помочь великому меланхолику. Репертуар симптомов меланхолии в то время был еще очень широк – от странных ощущений до отчаяния, голода и мрачного расположения духа. Меланхолии были также свойственны черты нарциссизма: жалобы, ипохондрия, безграничное страдание. Диагностировать ее было трудно, это болезненное состояние одновременно имело признаки гениальности, величия и безумия. В самых крайних формах, обычно свойственных женщинам, меланхолия превращалась в болезнь, которую лечили в клиниках.

Постепенно сложился новый тип – меланхолия, которая проявлялась постфактум, как некий пережитый опыт. Отчасти это произошло потому, что определения и симптомы меланхолии узнала широкая публика. Отчасти потому, что структура чувств была «одомашнена» и сменила свой радикально черный цвет на серый. Основными чувствами теперь были не дикий ужас и отчаяние, а отторжение и отчуждение. Часто повторялся образ пленки или мутного стекла, которые разделяют человека и окружающий мир. По словам одного из врачей, меланхолика отличают «немота и замкнутость… беспричинная тоска… невыносимая, давящая серость».

А вот конкретный случай, записанный со слов пациента[92]92
  Esquirol É. Des maladies mentales. I–II. Bruxelles, 1838. Pp. 218–219.


[Закрыть]:

«…в окружении всего того, что делает жизнь человека приятной, я лишен способности чувствовать и наслаждаться… Всё, даже ласки и игры моих детей, вызывает у меня лишь раздражение, я покрываю ребенка поцелуями, но чувствую, будто между ним и моими губами находится некая преграда, и эта преграда отделяет меня от всех радостей жизни… Рутинные дела остались, я выполняю их, однако, не чувствую при этом ничего: ни потребности выполнить их, ни удовлетворения от завершения начатого… Мои чувства словно отделились от меня, и я лишился своих ощущений. Я дотрагиваюсь и не осязаю предметы. Мои глаза видят, мое сознание воспринимает, но ощущений от того, что я вижу, нет».

Некоторые жалуются на «отсутствие чувств, настроений, неумение радоваться или печалиться». Состояние полной опустошенности и мучительного дурмана, anesthesia dolorosa.

Эта клиническая картина меланхолии распространяется в середине XIX века в медицинской среде благодаря возникновению нового жанра учебников по научной психиатрии. Восприятие меланхолика как фигуры биполярной становится неактуально. Когда немецкий врач Вильгельм Гризингер создает первую современную классификацию психических заболеваний, он определяет меланхолию (за исключением ее маниакальных проявлений) как состояние особой душевной ранимости, гиперестезии (гиперчувствительности). Меланхолик, по его словам, воспринимает окружающий мир как агрессивный, чувствует, что потерял в этом мире себя, – в доказательство Гризингер приводит прощальные письма самоубийц[93]93
  Griesinger W. Die Pathologie und Therapie der psychischen Krankheiten. 1845; тж. Krafft-Ebing R. von. Die Melancholie: Eine klinische Studie. 1874. Ср.: Schmidt-Degenhard M. Melancholie in der Psychiatrie des 19. Jahrhunderts // Melancholie in Literatur und Kunst. Hürtgenwald, 1990.


[Закрыть].

А куда же делись дикие симптомы, бурные проявления чувств и приступы страха? Как они сочетаются с депрессивной меланхолией?

Их больше нет, и случилось это по двум причинам.

Во-первых, потому что бурные проявления чувств противоречили современным рациональным нормам жизни. Тому, кто хотел оставаться в рамках приличий, следовало научиться сдерживать чувства и смягчать симптомы своего состояния.

Во-вторых, потому что дикие и маниакальные проявления подпали под разряд психических патологий. Начиная с середины XIX века медицина активно занялась определением границ нормальности, для чего выделялись, идентифицировались и классифицировались психические отклонения. В толстых справочниках Генри Модсли, Рихарда фон Крафт-Эбинга, Пьера Жане, Карла Ясперса и Эмиля Крепелина истории отдельных меланхоликов обобщались и систематизировались.

Порой, однако, меланхолия давала о себе знать симптомами, более свойственными старому репертуару. Пациенты с яркими проявлениями меланхолии считались своего рода знаменитостями. Особенно те, кто пережил различные превращения. Знаменитостью была, например, Салли Бьючемп, в которой самым причудливым образом соединялись как минимум три личности, поочередно завладевавшие ее телом[94]94
  Prince M. The dissociation of a personality: A biographical study in abnormal psychology. N.Y., 1925. Ср.: Hacking I. Rewriting the soul: Multiple personality and the sciences of memory. Princeton, 1995.


[Закрыть]. Еще один случай – Даниель Пауль Шребер. Находясь в клинике для душевнобольных, куда Шребер лег добровольно, он тщательно регистрировал свои превращения: вот он видит свой череп на плечах другого человека, вот чем-то переполняются его легкие, вот он сам становится женщиной. «Здесь делают все, чтобы искалечить мое “Я”», – констатирует Шребер[95]95
  Schreber. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken.


[Закрыть]. Этот случай в свое время относился к числу наиболее скандальных и даже попал на страницы трудов Фрейда и Юнга.

«Спокойная» форма меланхолии встречалась в определенной социальной среде буквально на каждом шагу. Фланёры превратили меланхолию в стиль личности – почти вся художественная литература вращалась вокруг интеллектуальных меланхоликов, пассивно и бездумно бродящих по улицам мимо особняков и доходных домов. Был даже особый, «женский», вариант этой тоски, имеющий свои разновидности.

Поскольку меланхолия процветала в высших кругах, врачи старались не ставить своим пациентам тяжелых психиатрических диагнозов. Для многих симптомов придумали новые названия и стали считать их пограничным состоянием между нормой и болезнью.

Наиболее часто использовали термин невроз (появившийся еще в XVIII веке). К нему относили ипохондрические проявления, перепады чувств, страхи, а также новый симптом сильной усталости. Новым был термин ангедония (от an– «не-», и hedone «наслаждение»). Его придумал психолог Т.А. Рибо в 1896 году для обозначения апатии, невозможности получить удовольствие ни от еды, ни от секса, ни от эмоций. Страдающие этим диагнозом люди проявляют вежливый интерес к окружающему миру, но не участвуют в его жизни, находясь словно бы за занавесом. Человек погружен в саморефлексию и страдает от собственного безразличия. Еще одно популярное в то время понятие – (псих)астения, автором которого является Пьер Жане. Оно определяется как психическая слабость и недостаток энергии: движения медленны и вялы, быстро наступает усталость. (Псих)астенику свойственны нерешительность, депрессивность, пессимизм, сомнения и навязчивые представления.

Интересно, что вышеперечисленные симптомы наблюдались у большинства пациентов, приходящих на прием к невропатологу. Об этом, в частности, свидетельствуют записи в журнале стокгольмского врача Фритьофа Ленмальма. Он называет страдание своих пациентов «серым» и подтверждает распространенность данного типа меланхолии.

Структура чувств, представленная этими симптомами, свидетельствует об уязвимости человека в быстро изменяющемся мире. «Меланхолия – основное настроение нашего времени», – пишет Харви Фергюсон[96]96
  Ferguson H. Melancholy and the critique of modernity: Sören Kierkegaard’s religious psychology. London, 1995.


[Закрыть]. Типичные для рубежа веков напряжение и усталость следует считать результатом кризиса личности, обусловленного стремительной секуляризацией, индустриализацией и модернизацией общества. Параллельно развивались и крепли критическое отношение к цивилизации, отчуждение и страх перед темными силами в душе человека. Декадентство в литературе и ницшеанский пессимизм играли на чувстве страдания. В одно и то же время в Вене жили Фрейд, Малер, Витгенштейн и основатель политического сионизма Теодор Герцль. Эмиль Дюркгейм и Вальтер Беньямин писали о царящих в Париже и Берлине настроениях одиночества и отчуждения. В Стокгольме были свои эксперты по серой меланхолии – Яльмар Сёдерберг[97]97
  Яльмар Сёдерберг (1869–1941) – шведский писатель и публицист.


[Закрыть] и целый ряд других писателей и художников.

Современная меланхолия (белая)

В романе Жюли Цее «Инстинкт игры» (2004) описывается человек нового сорта. Он свободен от нравственных установок и чувств. Он пуст. И потому совершенен. «Тайна заключается в том, чтобы наслаждаться единственным даром, которым природа наделила его сполна: равнодушием к собственному существованию».

Когда Фрейд анализирует различия между печалью и меланхолией, он также исходит из понятия пустоты. «При печали обеднел и опустел мир, при меланхолии – само “Я”»[98]98
  Здесь и далее цитаты из эссе «Печаль и меланхолия» приводятся по изд.: Фрейд З. Печаль и меланхолия // Основные психологические теории в психоанализе. Очерк истории психоанализа: Сборник. СПб., 1998. С. 211–231.


[Закрыть]. С тех пор многие социологи, философы и психологи эксплуатируют тему пустоты, изображая современную личность в депрессивном колебании между страстью и дурманом[99]99
  См. тексты: Sennett R., Bauman Z., Giddens A., Ehrenberg A., Botton A. de, Alvesson M., Eriksen T.H. См. также главу «Аномия: растерянность»: с. 249–262.


[Закрыть].

Перестав думать про гениев и волков, меланхолики начали размышлять о своих поражениях. Они не страдают от разочарований, разочарование – это часть их личности. Темой их фантазий стала тоска по чувствам и прикосновениям. Общество потребления сделало классическую меланхолию предметом многочисленных спекуляций: бесконечная неутолимая тоска и бездонная пустота, которую человек пытается хоть чем-нибудь заполнить. Голый белый цвет накладывается на действительность, чисто-белый цвет без теней и оттенков.

Понятие белой меланхолии было впервые использовано поэтом XVIII века Томасом Греем как название особого элегического настроения. Психоаналитик Андре Грин засвидетельствовал у своих пациентов состояние, которое он назвал белой скорбью. Эти люди страдают от утраты, даже не зная, что именно они потеряли. Они не могут выразить чувства словами и лишь ощущают пустоту, которую стремятся во что бы то ни стало заполнить[100]100
  Green A. Den döda modern // Iréne Matthis, red. Gräns och rörelse: Teman i fransk psykoanalys. Stockholm, 1986; ср.: Skårderud F. Oro: En resa i det moderna självet. 1998; Stockholm. 1999. Pp. 71–77.


[Закрыть].

Белая меланхолия, в отличие от серой, не имеет иллюзий. Она не верит, что человек лишь потерял контакт с истинным «Я» (хотя именно в этом ее пытаются убедить популярные справочники «Помоги себе сам»), она ставит под сомнение сам факт существования чего-либо истинного. На повестку дня опять вышла проблема, обсуждавшаяся на рубеже XIX и XX веков: общество потребления выхолащивает личность. Тогда это утверждение распространялось на представителей привилегированных классов, меланхолия была принадлежностью избранных. С демократизацией общества меланхолия также сделалась более демократичной.

Теперь ее можно видеть повсюду. Тема хрупкой личности в хрупком мире уже навязла в зубах, но, к сожалению, приходится повторяться. Громкие слова о Боге, мире во всем мире, прогрессе и «народном доме»[101]101
  «Народный дом» – ключевое понятие в политической риторике шведских социал-демократов в середине XX века. Государство, где все жители чувствуют себя членами одной семьи, где торжествуют принципы равенства, взаимовыручки, сотрудничества и безопасности для всех.


[Закрыть] уже не актуальны, и нет новых идей, которые могли бы снять напряженность, затушить эскалацию конфликтов и смягчить поляризацию общества. Рыночные отношения стали для личности клеткой. Критика культуры принимает депрессивные формы: фантазии о насилии, смерти, бегстве, книги о скорби, болезни, саморазрушении, ностальгии и виртуальных мирах.

О чем это говорит? Откуда пустота, что потеряно? Грандиозные общественные проекты раскритикованы и остались в прошлом, а люди почему-то чувствуют себя обманутыми. Какое искреннее депрессивное чувство скрывается за мрачной риторикой? Потеря ориентации и смысла жизни? Или гадкий закон жизни в обществе потребления – пустота рождает потребность, потребность требует удовлетворения?

В клипе с броским названием «Dr. Blind»[102]102
  «Доктор Слепой» (англ.).


[Закрыть] (2007) певица Эмили Хайнс заходит ночью в круглосуточный супермаркет. Яркий свет холодных люминесцентных ламп. Девушка видит аптеку, собирается купить антидепрессанты, вдруг передумывает, разворачивается и уходит. Встреченные люди превращаются в манекены и падают к ее ногам. Хайнс комментирует:

«Все люди пьют антидепрессанты… В мире сегодня очень явно чувствуется раздражение против тех, кому плохо и кто держится в стороне. Углубиться в себя – это почти криминал. Задуматься – значит стать неуязвимым для шопинга… И стать бесполезным»[103]103
  Dagens nyheter. 30.05.2007.


[Закрыть].

Эта меланхолия отличается противоречивостью. Для нее одновременно характерны и оборонительная, и наступательная позиции: «люди погружаются в себя, чем вызывают подозрение у окружающих». В качестве политического кредо она далеко не безвредна. Принципиально чуждые утопиям, меланхолики саботируют прогрессивные общественные проекты, устраняются от их реализации и критикуют их. В XX веке, по словам Жана Клера, предпринимались интенсивные попытки объявить меланхолию болезнью. Она явно выпадала из жизни, ориентированной на всеобщее благополучие, евгенику и рационализм. Поэтому ей отвели место среди медицинских диагнозов, таких как депрессия, панический синдром, психическое выгорание. Меланхолическую личность превратили (не без ее помощи) в пациента, которому требуется помощь специалиста[104]104
  Clair J. Melancholie. P. 123.


[Закрыть].

Но в белой меланхолии есть также черты превосходства, освобождающего личность от саморазрушительных мыслей. Пустота провоцирует эскапизм, позволяет мечтать о чем угодно, представлять себя кем угодно, освобождает от обязанностей, ответственности, чувства вины. Безразличие оборачивается самолюбованием и жаждой игры (говоря словами Жюли Цее) и порождает мышление однодневки («лови момент!»). К меланхолической позе можно прибегнуть с выгодой для себя. Она может стать защитой от реальности или внушить чувство избранности. Кокетливый пессимизм, черная ирония, сплин денди, фланёра или сноба – эти издавна известные позы приобрели широкую популярность. Раньше меланхолия существовала в узком кругу еремитов[105]105
  Отшельники, предававшиеся в одиночестве религиозному созерцанию и молитвам.


[Закрыть], гениев, художников и ученых, теперь она стала более демократичной. Диана Мидлбрук рассказывает, что до женитьбы на Сильвии Плат поэт Тед Хьюз[106]106
  Диана Мидлбрук (1939–2007) – американская поэтесса, феминистка, писатель-биограф; Сильвия Плат (1932–1963) – американская поэтесса и писательница; Тед Хьюз (1930–1998) – английский поэт и детский писатель.


[Закрыть] всегда ходил в вельветовой одежде, которую сам окрашивал в черный цвет. Плат называла его «пантерой», «черным хищником» (кстати, этот образ тоже издавна связан с меланхолией)[107]107
  Middlebrook D. Her husband: Hughes and Plath – A marriage. N.Y., 2003. P. 5.


[Закрыть]. В наши дни черный цвет в одежде уже не считается дресс-кодом меланхоликов и не свидетельствует о критическом образе мыслей.

Итак, меланхолию можно победить меланхолией, как изящно сказал когда-то Роберт Бёрнс. Это означает признать ее как пространство для саморефлексии, медитации, особой чувствительности. Допустить погружение в себя, в свое тело, в свои мысли, настроения, тревоги.

Однако, если верить статистике, отмечающей резкий рост депрессивных состояний, меланхолия с годами делается все мрачнее.

Возникает вопрос: когда меланхолия превращается в депрессию? В XX веке понятие меланхолии стерлось (или растворилось) в различных медицинских диагнозах. Но депрессия и меланхолия – не одно и то же. Диагноз «депрессия» появился только в XX веке. Начиная с 1920-х годов он периодически встречается в журналах приема пациентов, однако вплоть до 1980-х годов почти исключительно используется для характеристики клинических состояний[108]108
  Эмиль Крепелин вводит понятие маниакально-депрессивный психоз в конце XIX в., ср. о клиническом значении этого понятия: Svenaeus F. Tabletter för känsliga själar: den antidepressiva revolutionen. Nora, 2008. Pp. 13–14.


[Закрыть]. Депрессия лишена многогранности меланхолии и ее экзистенциального характера. Периоды меланхолии бывают у совершенно здорового человека, депрессия предполагает болезнь, страх и потерянность. Меланхолию выставляют напоказ, депрессию скрывают. Превращаясь в депрессию, меланхолия терпит поражение[109]109
  Понятие «депрессия» используется Эмилем Крепелином и другими клиническими психиатрами на рубеже веков. Он приписывает «чистой» депрессии три компонента: скорбь, нарушения мыслительной деятельности, моторные нарушения. Различным психоаналитическим и психобиологическим толкованиям депрессии посвящено очень много литературы. Об истории депрессии см.: Blazer D.G. The age of melancholy: “Major depression” and its social origins. N.Y., 2005; Callahan Ch.M., Berrios G.E. Reinventing depression: A history of the treatment of depression in primary care, 1940–2004. Oxford, 2005; клинические определения см.: Hammen C. Depression. Hove, 1997.


[Закрыть].

На протяжении веков меланхолия проявлялась целым рядом симптомов, некоторые из них отчасти напоминали депрессию. Но разница между этими состояниями огромна. Во-первых, сами симптомы. Меланхолия допускает больший диапазон чувств и их проявлений, черный цвет – не единственный в спектре, он лишь тень, омрачившая остальные цвета и оттенки. Во-вторых, биполярность. Если обратиться к истории, хорошо видно, что мрак в меланхолии компенсируется остротой зрения и приступами эйфории. Недаром Ницше считал меланхолию необходимым условием своего здоровья. В-третьих, вопрос категоризации. Даже тот, кто считает меланхолию болезненным состоянием, не может не признать, что в психическом отношении человек находится в рамках нормы и только демонстрирует «беспорядок в чувствах»[110]110
  Дженнифер Редден настаивает, что существует и другое понятие меланхолии, которое имеет клинический оттенок, см.: Melancholy and Melancholia. P. 233.


[Закрыть].

Депрессия (от лат. deprimo, что означает «подавить» или «давить») имеет совсем иное звучание. Данный термин – метафора, то есть состояние человека характеризуется как «подавленность». В справочниках начала XX века этим словом называют «прогиб, углубление, полученные в результате давления или сильного нажатия на какой-либо материал». Парадигма изменилась радикально. Вместо ярких чувств (вызванных темными жидкостями тела) – прогиб (в результате сильного давления). Уильям Стайрон назвал слово депрессия «плоским и вялым, лишенным стержня»[111]111
  Напр., в книге Nordisk familjebok понятие определяется с точки зрения астрономии, физики, географии, национальной экономии, офтальмологии, только не медицины. Styron. Ett synligt mörker. P. 46.


[Закрыть].

На человека меланхолия всегда оказывала противоречивое действие, проявляясь в виде страдания и творчества. И хотя признание продуктивных свойств меланхолии нередко называли романтизацией и ложной героизацией[112]112
  Это касается большинства тех, кто участвовал в так называемой «антидепрессивной революции», см. напр.: Kramer P. Lyssna till Prozac. Stockholm, 1996; Kramer P. Aldrig depression. Stockholm, 2006, övers. Per Rundgren. Kap. “Melankolins död”. Ср.: Healy D. The antidepressant era. Cambridge: Mass, 1997; Svenaeus F. Tabletter för känsliga själar: Den antidepressiva revolutionen. Nora, 2008.


[Закрыть], исторический опыт и теория психоанализа неопровержимо свидетельствуют: индивид способен извлечь из меланхолии пользу. Переложив чувства потери и скорби на язык творчества, он может тем самым поддержать и укрепить себя как личность в период кризиса. Меланхолия сыграла важную роль в жизни таких одержимых людей, как Сэмюэл Джонсон и Эсайас Тегнер, «голодарей» – Кафки, Вирджинии Вулф и Вильхельма Экелунда, мизантропов Сэмюэла Беккета, Томаса Бернхарда и Эльфриды Елинек. «Почему же Вы хотите исключить любую тревогу, любое горе, любую грусть из Вашей жизни, если Вы не знаете, как все они изменяют Вас?» – писал Райнер Мария Рильке одному молодому поэту[113]113
  «Письма к молодому поэту» (1903–1908), письмо 8. www.stihi.ru/2006/02/11-437.


[Закрыть]. Уильям Стайрон и Эндрю Соломон, сами пережившие тяжелые депрессии, описывают свое состояние как смерть и рождение[114]114
  Styron. Ett synligt mörker; Solomon A. Depressionens demoner. Stockholm, 2002; ср.: Ganetz H. Hennes röster: Rocktexter av Turid Lundqvist, Eva Dahlgren och Kajsa Grytt. Eslöv, 1997, о меланхолии и женщинах – рок-поэтах.


[Закрыть].

Диагноз меланхолия в наши дни вычеркнут из медицинского обихода. Иногда, правда, современная психиатрия пытается так называть «глубоко депрессивные состояния», но это уж ни в какие рамки не лезет! Специалисты придумали новые названия для обозначения наиболее тяжелых симптомов меланхолии, а более легкие характеризуют описательно, как, например, панический синдром или синдром усталости. Хорошо известные из истории признаки меланхолии – гнев, усталость и голод – сейчас рассматривают отдельно от этого состояния. Специфические проявления, которые сейчас называют синдромом Туретта, раньше относили к меланхолии. «У некоторых людей меланхолия проявляется в желании говорить дурные слова, – писал британский психиатр в конце XIX века. – Желание это, конечно, плохо, мучителен страх поддаться своему импульсу и наговорить лишнего, но во сто крат тяжелее страх перед самим страхом»[115]115
  Maudsley H. The pathology of mind: A study of its distempers, deformitiesand disorders. 1879; London, 1979. Pp. 170–171.


[Закрыть].

С развитием медицины депрессия поглотила меланхолию. Современная психиатрия научилась отбирать критерии и точно определять различные состояния. Мрак в душе человека можно измерить, рассмотреть и снабдить соответствующими комментариями, а затем подвергнуть необходимому лечению. Меланхолия лишилась волшебного флёра и стала болезнью в одном ряду с экземой, диабетом и даже ангиной – болезнью излечимой и скучной.

Основной задачей специалистов стало проведение границы между здоровьем и болезнью. Про чувства забыли. Дженнифер Редден последовательно проанализировала классификационные системы, используемые современной психиатрией при постановке диагноза, и доказала, что состояния, которые раньше определяли через чувства, в конце XX века начинают определять через поведение (нарушение сна, снижение концентрации, проблемы питания, моторные нарушения, усталость)[116]116
  Radden. Melancholy and melancholia; анализ изданий I–IV av DSM (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders), 1952–1994.


[Закрыть]. Термин скрытая депрессия демонстрирует это особенно ярко: депрессия есть, а человек ее не чувствует. Иногда диагноз «депрессия» ставится только для того, чтобы мотивировать применение определенного лекарственного средства[117]117
  Healey D. The antidepressant era. Cambridge: Mass, 1997. Хили приводит тезис о том, что диагноз расширялся по мере открытия антидепрессивных препаратов, также: Carlberg I. Pillret. Stockholm, 2008; Svenaeus. Tabletter för känsliga själar.


[Закрыть].

Но что мы в действительности знаем о депрессии? Депрессия возникает в результате определенных взаимоотношений между личностью и окружающим миром. Когда Уильям Стайрон рассказывает о своей депрессии, он перечисляет все мучительные признаки этого состояния. Однако, прерывая церемонию вручения престижной премии словами: «Я болен, что-то с головой…» – Стайрон явно демонстрирует гордыню меланхолика. Драматург Йон Фоссе[118]118
  Йон Фоссе (род. 1959) – норвежский прозаик, поэт, драматург.


[Закрыть] критикует современное общество через образы пассивных, меланхолических персонажей. Они проводят время на диване, не выходят из дому, живут затворниками (как Кьеркегор и Пруст). Можно ли быть счастливым, будучи несчастным? – задает Фоссе провокационный вопрос[119]119
  Natten sjunger sina sånger (1997) // Jon Fosse, Skådespel. Stockholm, 2003. Ср.: Zern L. Det lysande mörkret: Jon Fosses dramatik. Stockholm, 2006.


[Закрыть].

В романе Винфрида Георга Зебальда «Кольца Сатурна» (1998) главный герой игнорирует поставленный врачами диагноз «депрессия» и принимает как милость свое состояние, дар особой восприимчивости и богатство ассоциаций.

Дело, однако, не только в том, что меланхолия стала депрессией, а еще и в том, что мужская меланхолия стала женской депрессией.

История меланхолии связана с образом неординарного мужчины. Депрессия в наши дни ассоциируется с безымянной женщиной. Джулиана Скьезари пишет в своей книге «Гендер и меланхолия»: «Замещение гламурной меланхолии на непрезентабельную депрессию сопровождается “сменой пола”, что иллюстрирует значимость гендерных ролей»[120]120
  Schiesari J. The gendering of melancholia: Feminism, psychoanalysis, and the symbolics of loss in Renaissance literature. Ithaca, 1992. P. 95; ср.: Showalter E. The female malady: Women, madness and English culture, 1830–1980. London, 1987.


[Закрыть]. Если мужские чувства имели в обществе и культуре высокий статус, то женские всегда недооценивались. Это наглядная иллюстрация общего положения: при смене пола (с мужского на женский) или класса (от более высших к более низшим) диагноз деградирует и теряет статус. Мужчина-меланхолик считался элитой, женщина в депрессии – неудачница.

В истории мало сведений о женской меланхолии. Средневековый мистик Хильдегарда Бингенская – одна из немногих, кто пытался описать разницу между мужской и женской меланхолией. По ее мнению, меланхолия пробуждает в мужчине грубость и животные инстинкты, он становится мрачным, злобным и «по отношению к женщинам непредсказуемым, как осел». Женщинам меланхолия придает сил и делает их самостоятельными.

Отсутствие информации о женщинах-меланхоликах в прежние времена вряд ли объясняется тем, что таких не существовало, а скорее низким статусом женской меланхолии в обществе, ориентированном на мужчин. Печаль и вздохи женщин объяснялись тоской по отсутствующему фаллосу, эротоманией. «Она была робка и боязлива, как ягненок, и страдала от любовной меланхолии», – писал в XVII веке шведский врач Урбан Ерне об одной из своих пациенток[121]121
  SAOB. Melankoli.


[Закрыть]. Другие стороны меланхолии – интеллект, саморефлексия и творчество – не вспоминались. До тех пор пока меланхолия элитарна, женщин не принимают в ряды меланхоликов.

Таким образом, с исторической точки зрения женская меланхолия нема. Скьезари утверждает, что у меланхолии никогда не было женской формы. У женщин меланхолия находила другие проявления, либо опасные (истерия и безумие), либо мелкие, незначительные, глубоко личные и тривиальные. «Почему ваша печаль может называться меланхолией, а моя – нет?» – спросила некая писательница шведского романтика П.Д.А. Аттербума[122]122
  Пер Даниель Амадеус Аттербум (1790–1855) – шведский поэт-романтик.


[Закрыть]. Он ответил: «Потому что женщине полагается быть веселой и невинной»[123]123
  Nordström K. Melankolin som manligt privilegium. Магистерская диссертация, Uppsala universitet, vt. 2008.


[Закрыть].

Следовательно, меланхолия, по определению, является «свойством мужского рода». Демонстрируя чувствительность и тонкость натуры, мужчина-меланхолик не теряет мужественности. Меланхолия позволяла интеллектуалам-мужчинам культивировать в себе женское начало. Даже мужская истеричность (в отличие от женской) в культурной сфере ассоциировалась с восприимчивой, творческой натурой[124]124
  Mark S. Micale. Approaching hysteria: Disease and its interpretations. Princeton, 1995. P. 260; Edgar J. Forster. Unmännliche Männlichkeit: Melancholie. Geschlecht. Verausgabung. Wien, 1989.


[Закрыть].

Одновременно имеется огромное количество источников, в которых описываются замкнутые, печальные, тоскующие женщины. Уныние и экзистенциальная тоска были очень распространены среди женщин среднего класса в XIX и большей части XX века – так отразилось на них подчиненное положение в обществе. В книге «Загадка женственности» (The Feminine Mystique, 1963) Бетти Фридан[125]125
  Бетти Фридан (1921–2006) – знаменитая американкая феминистка, писательница, основатель и президент Национальной организации женщин США.


[Закрыть] пользуется особым термином для обозначения женской меланхолии – «проблема без названия»[126]126
  Рус. изд.: Фридан Б. Загадка женственности. М., 1993. (Прим. перев.)


[Закрыть]. Это особое чувство пустоты, характерное для представительниц «слабого пола», задавленных, униженных, лишенных возможности реализовать себя.

Сегодня диагноз «депрессия» ставят женщинам вдвое чаще, чем мужчинам. Стереотипное представление о депрессии совпадает со стереотипным образом женщины: пассивность, тихий голос, низкая самооценка. Депрессия возникает в результате приспособления и подчинения женщины тем требованиям, которые к ней предъявляются: «Верните нам нашу боль, боль лучше, чем незаметность. Ничто не рождает ничего. Лучше боль, чем паралич!» – писала Флоренс Найтингейл[127]127
  Флоренс Найтингейл (1820–1910) – сестра милосердия и общественный деятель Великобритании.


[Закрыть], борясь со своим тайным «чудовищным “Я”»[128]128
  Цит. по: Johannisson K. Den mörka kontinenten: Kvinnan, medicinen och fin-de-siècle. 1994; Stockholm, 2004. P. 235.


[Закрыть].

Виктория Бенедиктсон[129]129
  Виктория Бенедиктсон (1850–1888) – шведская писательница.


[Закрыть] не хотела жить в своем теле. У Вирджинии Вулф были мрачные периоды, когда она считала свою жизнь «ватой, нéжитью». «Я чувствую себя так странно и непонятно, – пишет она. – Кажется, будто вот-вот произойдет что-то холодное и ужасное, мне будет плохо, а кто-то будет хохотать. И я не могу этому помешать, я беззащитна… страх и чувство собственной малости овладевают мной, и я оказываюсь в пустоте… Такие мгновения ужасны»[130]130
  Lee. Virginia Woolf. P. 187.


[Закрыть].

Маргит Абениус[131]131
  Маргит Абениус (1899–1970) – шведский литературный критик.


[Закрыть], описывая первые годы учебы в Упсале в 1920-е годы, признается, что испытывала сильные страхи. Они были отчасти связаны со свойственными меланхолии превращениями личности: «В худшие минуты я чувствовала внутри себя четыре души, которые попеременно сменяли друг друга. Первая врывалась ко мне, как бешеная кобылица, все быстрее, быстрее… пока, наконец, верчение мыслей не становилось столь стремительным, что я переставала их различать, и они превращались в бесформенные тени, похожие на привидения. Ужасно! А дьявол не дремал и шептал мне в ухо: “Это непристойно, непристойно, непристойно и низко то, что ты придумываешь. Вскоре ты низринешься в пропасть…” Вдруг словно опускался занавес, и появлялась другая душа, и она была “истинна”. Бедное “Я” лежало растоптанное и распятое за мнимый или явный грех. Мысли, если их можно назвать мыслями, ползали и корчились во прахе, тяжелые, как сонные мухи. Даже чтобы поднести ложку ко рту, требовалось нечеловеческое напряжение. Бывали дни, когда ко мне приходила третья душа. Она была очень маленькой и походила на струну, которая вибрирует под смычком… Тело казалось стеклянным и таким хрупким, что могло разбиться от малейшего движения. Струна натягивалась слишком туго. Тогда появлялась четвертая душа. Она была никакой, самой невыразительной из всех, она могла только стонать и пыхтеть, и защищаться от окружающих ее ужасов, глаза выкатывались из орбит, члены сводило судорогой. В жизни не оставалось ничего кроме жестокости и замкнутого пространства»[132]132
  Abenius M. Memoarer från det inre. Stockholm, 1963. P. 55; ср.: Ronne M. Så skärper den ena människan den andra // Eva Heggestad, Karin Johannisson och Kerstin Rydbeck, red., En ny sits: Humaniora i förvandling. Uppsala, 2008. Pp. 241–248.


[Закрыть].

Для Карин Бойе, как позднее для Майкен Юхансон и Соньи Окесон[133]133
  Карин Бойе (1900–1941) – шведская писательница и поэтесса; Майкен Юхансон (1930–1993) – шведская переводчица, поэт и активный деятель Армии спасения; Сонья Окесон (1926–1977) – шведская писательница и поэтесса.


[Закрыть], меланхолия – это жизнь. Сильвия Плат страдает от беспричинного гнева. Окружение считает ее слишком эгоцентричной. «Я потребляю мужчин, как воздух», – пишет она. Все эти женщины выходят за пределы отведенного женщине пространства, всех их влечет небытие самоубийства. «Уничтожить мир, уничтожив самого себя, – вот высшая точка отчаявшегося эгоизма», – признается Плат.

Ее дневники полны жизни и отчаяния.

«Я боюсь. У меня нет цельности, я полая. Закрыв глаза, я вижу холодную, страшную, лживую пустоту. Кажется, я никогда не верила, ничего не писала, никогда не тосковала. Я хочу наложить на себя руки, ни за что не отвечать, вернуться в темноту чрева. Я не знаю, кто я, куда направляюсь – а меня вынуждают найти ответ на эти мерзкие вопросы… Я – пучок разрозненных, никому не нужных нитей – эгоизма, смертельного страха…»[134]134
  Plath S. Dagböcker och anteckningar 1950–1962. 2000; Stockholm, 2003, övers. Alsberg R. Pp. 190–191 (03.11.1952).


[Закрыть]

Как видите, непослушную женщину, которая вместо «радости и невинности», демонстрирует дурное расположение духа, недовольство и «безумие», осуждают не только мужчины, врачи, но и она сама. Все – и ее окружение, и она сама – считают ее больной.

Похоже, именно здесь скрывается корень проблемы: женщина неосознанно начинает подавлять чувства, старается стать незаметной, уходит в себя (не вовне), действует оборонительно (а не наступательно). В феминистской литературе особое место занимает тема страдания женщин, которых общество, живущее по мужским законам, лишило уважения, достоинства, возможности для самовыражения. Юлия Кристева, Люси Иригарей[135]135
  Люси Иригарей (род. 1930) – бельгийская феминистка, философ, лингвист, психоаналитик, социолог и культуролог.


[Закрыть] и другие психоаналитики еще глубже рассматривают тему утраты: девочки утрачивают симбиоз с матерью и тем самым теряют себя. В то время как мальчики в гетеросексуальном мире заменяют любовь к матери на любовь к другой женщине, девочки сохраняют изначальную привязанность ценой депрессии и подавления любви к собственному полу. В результате «моя ненависть к ней направлена не вовне, а вглубь меня»[136]136
  Kristeva J. Black sun: Depression and melancholia. 1989. P. 29. Критика Ю. Кристевой см.: Дженнифер Редден. The nature of melancholy. P. 336. Ср. также критика: Butler J. Bodies that matter. N.Y., 1993. О женщинах и депрессии см.: Russell D. Women, madness & medicine. Cambridge, 1995; Jack D.C. Silencing the self: Women and depression. Cambridge, 1991.


[Закрыть].