Текст книги "Королевские камни"

…она снова маленькая девочка, которая сидит на этой же скамье, складывая бумажных журавликов. Бумагу шериф дал, она исписана дробным почерком, Ийлэ могла бы прочесть его, но приличные юные леди не читают чужих писем, даже если им очень-очень хочется.

Журавликов Ийлэ выставляет на край скамьи. Ей надо сделать семь раз по семь, и тогда с шерифом останется толика ее удачи. И она старается, ей хочется, чтобы шерифу немного повезло…

…журавли кричат.

Серый клин на сером небе, их и различить-то можно с трудом, а еще дождь. Ийлэ пьет воду, чтобы избавиться от тянущей боли в животе. Она плачет, кажется, не от боли, не от дождя, а потому что журавли летят… и уносят на крыльях ее удачу.

Всю растратила, глупая Ийлэ.

Всадник выныривает из сизой пелены, он оставляет коня и спешивается, идет неспешно, будто бы дождь для него вовсе даже не помеха, он этого дождя не замечает, как не замечает самой Ийлэ.

Она выглянула. Она понадеялась… на что? На маленькое чудо, на то, что человек появился здесь не просто так, но за нею пришел. И сейчас он скажет хрипловатым голосом, что юным леди не стоит сбегать из дому… и леденец протянет… и на руки возьмет…

А человек идет мимо.

Поравнявшись с ней, он не замедлил шага, как и не ускорил его…

– Зря вы дразните гусей, Райдо. – Его голос доносится из-за стены.

Правильно. Они не станут разговаривать в присутствии Ийлэ.

И дышать надо, глубоко дышать, вымывая из легких призрак того, сырого воздуха. Та осень ушла. И журавли улетели.

И тот, кого Ийлэ хотела бы вымарать из собственной памяти, издох. Еще бы и шериф ушел за ним, но на такой подарок Ийлэ не рассчитывала.

Шериф был жив и жить собирался, и, наверное, он дотянет до глубокой старости, меняя одну клетчатую рубашку на другую, жуя табак и рассказывая забавные истории из прошлого… правда, ту, которая с Ийлэ, не вспомнит.

Зачем? Она не забавная…

– Вы о чем? – Райдо близко.

Он не позволит обидеть Ийлэ. Ийлэ нужна ему. Без нее Райдо умрет. И она шепотом повторяла себе это вновь и вновь, убеждая не то себя, не то медведя, который, как и положено игрушке, сидел смирно, спокойно.

– Я о том, что не стоило тянуть ее в город. К чему эта дурная эскапада? – Шериф говорил спокойно, Ийлэ могла представить, как он стоит, сложив руки за спиной, выпятив грудь. И медные пуговицы на рубахе поблескивают. Ворот расстегнут, а платок сбился набок.

– Полагаете, ей всю оставшуюся жизнь прятаться надо? – Райдо раздражен. Странное дело, Ийлэ не видит его, и голос звучит ровно, спокойно, но она все равно знает – раздражен.

И быть может, на щеках вновь живое железо проступит.

Она бы вытерла.

Живое железо – это хороший предлог прикоснуться.

Как вышло, что прикосновения эти нужны не только ему? Да и нужны ли ему вовсе?

– Полагаю, – в тон Райдо ответил шериф, – что вашими усилиями эта оставшаяся жизнь может быть… очень короткой. И охрана вам не поможет.

Молчание.

Зачем Райдо здесь? О Дайне узнать? Он мог бы письмом обойтись… и смешно надеяться, что шериф расскажет ему…

– Вы ведь не за этим пришли, верно?

– Дайна.

– Дайна… – Шериф произнес это имя странным тоном, в котором почудилось… брезгливость? – Дайна… неприятное происшествие… очень неприятное, но, увы, случается…

– Вы нашли, кто ее убил?

– Нет, но вы не волнуйтесь, больше вашего паренька не обвиняют. Не в убийстве.

– А в чем обвиняют?

– В попытке совращения невинной девицы… у нас городок маленький, слухи ходят-бродят, обрастают ненужными подробностями, а парни ныне вспыльчивые. Тем более сейчас.

– То есть?

Ийлэ мысленно присоединилась к вопросу, она тоже не поняла, как зима связана с характером.

– Зима, – сказал шериф так, будто бы это что-то объясняло. – Развлечений никаких. Сидят по кабакам. Отдыхают. Разговоры разговаривают. А за разговорами и элем мало ли какая дурная мысль в горячие головы взбредет… как бы не решили вашего паренька поучить…

– Нат сможет за себя постоять.

Ийлэ кивнула, не для Райдо, для медведя, который наблюдал за ней глазами-пуговками. Медведи – звери опасные, никогда не знаешь, что у них на уме.

– Так-то оно так, – шериф по-прежнему говорил медленно, растягивая каждое слово, и в этой его манере Ийлэ виделась не то усталость, не то сонливость, но всяко – равнодушие, что к Натовой судьбе, что к тем беспечным людям, которым вздумается Ната поучить, – но пьяные драки – дело такое… непредсказуемое… поначалу кулаки, а там кто себя зело обиженным посчитает, то и за нож схватится… или за самострел… или еще какую пакость.

– Я понял.

– От и ладно, что поняли. Мое дело маленькое, предупредить смертоубийство, а то потом расследование, отчеты… чтоб вы знали, как я эти отчеты писать ненавижу.

Наверняка улыбнулся. Он всегда улыбался широко, не боясь показывать зубы, хотя зубы эти и были нехороши: кривоватые, желтоватые из-за пристрастия к табаку.

– Так все-таки, что с Дайной?

– Ничего, – возвращаться к этой теме шерифу явно не хотелось. – Убийство. Ограбление. Точнее, ограбление, а потом убийство… небось добычу не поделили.

Райдо молчал.

– Не знаю, в курсе ли вы, но Дайна подворовывала. В свое время она прилично из дома вынесла… часы там, столовое серебро… скатерочки нашли… платочки с монограммами… и платьев целый шкаф… забирать будете?

– Буду.

– От и ладно… от и хорошо… по мелочи кое-что нашли, но это так… думаю, она и ныне не брезговала. Вы уж простите старика за откровенность, но вы не больно-то хозяйством занимались. Я и сам такой. Блюдечки-ложечки… супружница всем этим добром ведает, а я коль пропадет ненароком, то и не замечу. – Шериф громко вздохнул и повторил, точно Райдо не понял бы без этого повторения: – Воровала она у вас. А наворованное кому-то сносила… на платьях вон пуговицы срезаны, кружево, которое получше, тоже сняли… и вещицы в ее норе самые простые остались. Куда подевалось прочее?

– Понятия не имею.

– Вот и я не имею.

Скрипнули доски, и шериф заговорил иным, деловитым тоном:

– Очевидно, что Дайна действовала не одна. Вы ее уволили, а значит, путь в поместье был закрыт. Она не могла не понимать этого, как и того, что должна воспользоваться последней возможностью. Вы же не проверяли ее вещи?

– Нет, – вынужден был признать Райдо.

Ийлэ вновь поняла, что разговор этот ему не нравится.

– Жаль. Думаю, нашли бы много интересного…

– В доме не осталось ничего ценного.

– Это вам так кажется. У вас о ценном иные представления…

– Ваша правда. Иные.

– А вот Дайна… цепочка для часов… сами часы… табакерки, помнится, в доме имелась неплохая коллекция. Серебряные фигурки. Чарочки с аметистами. Веера. И лопаточки для книг из библиотеки. Чернильницы. Перья.

– Я понял.

– Я рад. Мелочи, конечно, но в итоге эти мелочи потянут на приличную сумму, а если добавить, что ныне альвийская работа в особой цене…

Деньги. Он говорит о деньгах, а Ийлэ… она ведь помнит те самые чарочки с аметистами, которые отец выставил в Охотничьей гостиной. Ему они не нравились, грубоваты, простоваты, но по характеру вполне вписывались в интерьеры.

А веера мама хранила в специальном ящике комода.

Лопаточки для книг… Ийлэ любила касаться страниц пальцами, но если книга старая….

…мама собирала фигурки из бисквита.

А отец – цепочки для часов, и коллекция его, надо полагать, исчезла. Райдо и вправду не заметил бы исчезновения. Как можно заметить пропажу вещи, о существовании которой не имеешь представления?

– Полагаю, увольнение Дайны разозлило ее сообщника. А может, Дайна перестала быть нужна? Зачем делиться выручкой, если можно просто избавиться от подельницы. И вот…

– И вот, – странным голосом повторил Райдо.

– И вот, – прошептала Ийлэ на бархатистое медвежье ухо.

Глава 4

Специалист из конторы Авершена оказался человеком молодым, но чрезмерно серьезным, словно за серьезностью этой он пытался скрыть неподобающе юный для столь ответственной должности возраст.

Он хмурился. И белесые брови сходились над переносицей. Он поджимал губы, и реденькая щетка усов топорщилась, топорщились и бачки, тоже реденькие, глядевшиеся чуждо, будто бы наклеенные. Специалист рядился в мышастый костюм и галстук повязывал черный, скучный, а в узел его втыкал булавку с платиновой цепочкой и подковкой-брелоком.

На удачу, стало быть.

Он трогал эту подковку и хмурился сильней.

– Смею надеяться, – произнес он, окинув Райдо настороженным взглядом, – ваши документы… в порядке?

Голос его все-таки подвел, дрогнул.

– В порядке, – заверил Райдо, с трудом сдерживаясь от смеха.

Первый выезд как-никак, и парень отчаянно боится совершить ошибку.

– Я вынужден буду проверить.

Он шел неторопливо, копируя чью-то походку, которая, надо полагать, была вальяжной, неспешной, но в его исполнении выглядела комично. Со спины паренек весьма напоминал Ната. И это сходство иррационально радовало Райдо.

– Конечно, – он прикусил губу, чтобы не расхохотаться, – проверите.

– И вы заполните бланки?

– Заполню.

– Благодарю. – Паренек важно кивнул. – Законность – вот политика нашей компании.

В коляску он забрался и, покосившись на альву, которая сидела подозрительно тихо, обнимая медведя, устроился напротив.

На Ийлэ парень старался не смотреть. Очень старался. И смотрел на собственные перчатки из черной лайки, на носки новеньких сапог, на трость с массивным посеребренным набалдашником, на черный кофр…

…и все равно на нее.

С любопытством.

С тайным восхищением, которое Райдо пришлось не по душе. Вдруг подумалось, что этот человеческий мальчишка немногим ее старше и при всей мишуре, которую на себя нацепил, все же специалист, молодой, но… Авершен – серьезная контора, и лишь бы кого в ней не держат.

И значит, у мальчишки есть работа. Доход. Перспективы.

А что за Райдо помимо краденого поместья? И ладно, не сам он украл, получил в подарок, но от этого не легче. И глядя на него, Ийлэ будет думать…

О чем? О родителях погибших? О собственном унижении?

А парень увезет ее в Город, в квартирку тихую, уютную, с геранями на подоконниках, с голубями и скатертями в клеточку. Женится… этот если серьезный, то женится… имя даст.

Шанс забыть.

Притвориться, что все, что случилось в «Яблоневом доле», – это сон. Кошмар. А кошмарам не место в новой ее жизни… и если так, то Райдо не имеет права мешать.

– Хочешь, я ему нос сломаю? – шепотом поинтересовался Нат, который на гостя смотрел исподлобья, с немалым подозрением.

– За что?

– За что-нибудь. – Похоже, вопрос вины или невиновности парня Ната не волновал. – А чего он на нашу альву выпялился?

А хорошее слово. И впрямь выпялился. Сидит, сжимает тросточку свою, уставился не то на Ийлэ, не то на медведя… хотя какой ему в медведях интерес? И значит, на Ийлэ. Моргать и то боится. Ресницы вон обындевели, смерзлись. А сам разрумянился.

Он молод и, наверное, с человеческой точки зрения симпатичен. Не высокий, но и не низкий, среднего роста, сухощавый, с лицом приятным… правда, возникало совершенно непристойное в данной ситуации желание этому лицу несколько поубавить приятности.

– Ему любопытно, – шепотом ответил Райдо, стесняясь и непонятного раздражения, и этого полудетского почти желания втянуть чужака в драку.

Победить.

И… и он человек.

С людьми драться – стыдно.

– Он ей не понравится. – Нат пришпорил лошаденку, вырываясь вперед, и собственный Райдо жеребчик радостно прибавил шагу. – Слишком мелкий и тощий.

– Ты тоже упитанностью не отличаешься. Полагаешь, для Ниры это имеет значение?

Нат насупился, впрочем, надолго его не хватило. Привстав на стременах, он оглянулся, убеждаясь, что коляска никуда не исчезла, равно как и охрана.

– Не знаю. Не думаю. Спрошу. Потом спрошу…

– Как встреча прошла? – Райдо ухватился за возможность сменить тему беседы. В конце концов, альва не принадлежит ему.

Есть договоренность. Обязательства.

И права старшего сородича… человек этот, быть может, ему просто-напросто любопытно, он альвов прежде не видел… и пробудет всего-то пару дней, а потом уберется. А если нет, то Райдо проследит, чтобы намерения его были в достаточной мере серьезными…

– Никак. – Нат вздохнул и признался: – Я, кажется, сделал глупость.

Этакая честность дорогого стоила, к тому же была весьма своевременной. С чужими проблемами у Райдо разбираться получалось куда как проще, чем с собственными. И он велел:

– Рассказывай.

Человек смотрел.

Сидел, вцепившись в трость, и смотрел.

Под взглядом его Ийлэ было неудобно. И она отворачивалась, но все одно продолжала чувствовать на себе внимательный этот взгляд. Нельзя сказать, чтобы человек пугал.

Молодой совсем. Невысокий. Хрупкого телосложения. Рядом с Райдо он казался сущим ребенком и, наверное, сам осознавал это, оттого и пытался выглядеть серьезней.

Но сейчас Райдо не было.

Верхом решил возвращаться, доверив коляску одному из охранников.

– Простите, – человек заговорил первым, – премного прошу извинить мое любопытство… и лишь исключительность этой встречи извиняет его… в ином случае я бы не посмел тревожить вас, но…

Он выдохнул и, достав из кармана окуляры в стальной оправе, торжественно водрузил их на нос. Стекла в окулярах были желтыми, словно из кусочков янтаря выточенными.

– Но вы и вправду дочь Нагиро аль Ашшабби?

Человек произнес имя с запинкой и старательно выговаривая каждый слог, явно опасаясь и ошибиться, и споткнуться. И это имя в его губах прозвучало иначе. Чужим.

Но Ийлэ кивает.

– Чудесно! – За желтыми стеклами глаз не разглядеть. – Я очень рад! Я… простите, я не представился, Талбот. Джон Талбот.

– Ийлэ.

– Ий-лэ, – повторяет он, растягивая имя. – Ийлэ аль Ашшабби, верно?

Пожалуй. Она и забыла, что кроме имени у нее есть и фамилия, привязывающая ее, Ийлэ, к родовому древу. Впрочем, какой в том толк? Древо это мертво.

– Я премного извиняюсь, я столько слышал о вашем отце… видите ли, – он привстал, но коляска подпрыгнула, и человек вновь плюхнулся на сиденье, завалился некрасиво, но выровнялся и пальтецо свое одернул, – видите ли, мой отец, он тоже ювелир… конечно, обыкновенный… нет, известный в определенных кругах. Мастер. Вам, должно быть, это покажется странным… или вовсе нелепицей, но и среди людей есть мастера.

Он снова поднялся и, придерживаясь за высокий борт коляски, сделал шаг. Плюхнулся рядом и за руку взял.

– Вы извините, – повторил Джон Талбот, глядя на Ийлэ поверх желтых стекол, – мама говорит, что я совершенно невоспитанный, но не могу разговаривать вот так, когда кричать приходится. Мне нужно видеть человека и…

Он говорил что-то еще, возбужденно, взбудораженно, то и дело порываясь прикоснуться к Ийлэ. Это было неприятно.

– Мне отец показывал каталоги… вообще-то он надеялся, что я пойду по его стопам, стану ювелиром, но, увы, руки грубоваты. Для ювелира если, а вот замки вскрывать – самое оно. Я хоть и молодой, но лучший в конторе. – Джон Талбот улыбался. И казалось, был совершенно счастлив. – И представляете, как я удивился, узнав, что на эту усадьбу ищут спеца! Да я сам вызвался! Я бы и бесплатно поехал, чтобы… а ваш отец, он где?

– Умер.

– Да? – удивился Джон Талбот, и удивление его было ярким, искренним.

Он и сам был ярким, пожалуй, янтарно-желтым, как его очки.

Искренним.

– Мне очень жаль… я, признаться, надеялся… то есть я понимаю, что все ваши ушли… а вы остались, да? Почему?

– Потому что не взяли.

– Да?!

Очки съехали на кончик носа, и Талбот подвинул их пальцем, кожаным, упрятанным в чехол перчатки.

– Вы… извините, – кажется, он понял, что сказал бестактность, – я, наверное, не в свое дело полез… у меня язык поперед головы всегда… и при нанимателях-то я стараюсь помалкивать, но… он сильно злой?

– Кто?

– Пес этот. – Джон Талбот наклонился, и Ийлэ, сама себе удивляясь, тоже наклонилась. – Просто он на меня так поглядывает… а он вам кто?

– Никто.

Не враг уже. Еще не друг.

– Да? Я подумал, что вы… то есть вы и он… ну, бывает же… и вы извините, пожалуйста, что такое… – Джон Талбот умел краснеть и начинал с носа, который сделался даже не красным – пунцовым и ярким. Вспыхнули щеки, задрожали белесые короткие ресницы. – Я опять гадость сказал, да?

– Не гадость, но… почти.

Ийлэ вдруг ясно осознала, что этот странный человек не вызывает у нее ни отвращения, ни раздражения, ни страха.

– Я… я просто восхищался вашим отцом… и мой отец им восхищался… он мне альбом показывал, а еще одну вещицу… нет, она не нам принадлежала, мы не настолько богаты… то есть мы не бедные, вы не подумайте. У отца дело свое и несколько мастерских, лавка опять же… и я сам неплохо зарабатываю. Я новый замок создал, и сейчас на него патент оформляют. А как оформят, то меня в младшие партнеры возьмут. Там, глядишь, и старшим стану. То есть я не бедный.

– Я поняла.

– Вот, – с огромным облегчением выдохнул Джон Талбот. – И нам как-то принесли пудреницу… то есть для нее, дамочки, это была пудреница, а для меня… я никогда такого не видел! Там внутри замочек сломался. Замочек отец и взялся чинить, потому что остальное не тронул бы. Там рисунок такой, камнями выложенный… озеро и на нем две цапли… и главное, что камни драгоценные, но не граненые, шлифованные. Получается вроде как мозаика, но… я не знаю, как это назвать… там камушек к камушку так плотно подогнан был, что стыков не видать вовсе! И рисунок гладкий. И рисунком выглядит, а на деле – мозаика… отец мне позволил посмотреть. Еще сказал, что только один мастер такое сделать способен был… что раньше-то многие, ну, из ваших мастеровали, а потом позабыли… это ничего, что я так, по-простому?

– Ничего. – Близость человека больше не смущала.

– Вот… вроде как если при титулах, то оно и не к лицу… а у него талант… мой отец говорил, что негоже, когда талант, его в землю-то…

В землю.

Это он правильно выразился. В землю. В заледеневшую уже, слегка размытую дождями, но холодную, комковатую, в которую клинок лопаты вгрызался с немалым трудом… и еще песок в часах сыпался быстро… так быстро, что Ийлэ понимала – не успеет.

– Простите, – в сотый, кажется, раз повторил Джон Талбот, касаясь руки. – Я, верно, опять ляпнул чего-то не того, да?

– Да.

Если попросить Райдо, то… он не откажется перезахоронить, весной, когда земля отойдет. Он нормальный, в отличие от того… и он не стал бы убивать.

Талант в землю.

Джон Талбот молчал долго, минуту или две, и о чем-то напряженно думал. От мыслей этих его лицо приходило в движение. Морщины на лбу. И прищуренные глаза. И нос, который шевелится, хотя это невозможно, но все одно шевелится.

Пальцы тарабанят по набалдашнику трости. И Ийлэ уже самой интересно, о чем же таком думает Джон Талбот.

– Простите… – Он облизал губы. – Это, конечно, не мое дело и вообще… но я вот подумал… и решил спросить… а вы не замужем?

– Нет.

В иное время Ийлэ, пожалуй, улыбнулась бы: до того забавен был человек с его смущением и неловкими вопросами.

Замужем? Таких, как она, не берут в жены. В любовницы, быть может… в содержанки… и, наверное, это тоже выход, но от самой мысли о том, что ей придется…

Пришлось бы.

Ийлэ зажала рот руками, сдерживая рвоту. Нет и нет…

– Не замужем. – Джон Талбот почесал нос об изогнутую рукоять трости. – А… вы не хотели бы выйти замуж?

– За кого?

Тошнота отступала, оставив кисловатый привкус желудочного сока во рту, и стереть бы его, но чем… снегом?

Снег далеко, но если попросить, коляску остановят. Пусть бы остановили.

– Ну… – Джон Талбот покраснел сильнее прежнего, – к примеру, за меня…

Он вскинул руку, прерывая поток возражений, которого не было, поскольку Ийлэ слишком растерялась, чтобы возражать.

Замуж? За него? Он человек… всего-навсего человек… и хорошо, наверное… и замуж…

– Я понимаю, что это несколько неожиданно и вообще предложение руки и сердца так не делают. То есть вы меня совсем не знаете, а я не знаю вас, но я уверен, что мы с вами найдем общий язык. – Он приложил руки к сердцу, точнее к серой ткани пальто, и жест этот вовсе не выглядел смешным, как и сам он, маленький человечек в желтых очках. – Поверьте, лучше, чем кто бы то ни было, я осознаю, что мы с вами разные… что я вас не достоин и… но я понимаю, что вам здесь непросто. Я состоятелен. Я уже говорил, что у отца есть мастерские… я единственный наследник… и родители не будут против, когда узнают. Отец точно не будет. А мама только обрадуется.

В этом Ийлэ крупно сомневалась.

– Она давно говорила, что мне жениться пора, и вот…

– Почему?

Один вопрос, но он понял все, что за этим вопросом стояло. И ответил искренне:

– Я хочу вам помочь.

– Мне не надо помогать.

– Или вы боитесь принять помощь? Я сам поговорю с вашим покровителем и уверен, что… мы найдем общий язык. – Джон Талбот выпрямил спину.

Найдут?

Он подойдет к Райдо с просьбой уступить Ийлэ? Он думает, что она и Райдо – любовники? Наверняка думает. И не только он.

Глупость какая. Нелепица чистой воды, и посмеяться бы над нею, но смех застревает в горле. Любовники, мужья… это не для Ийлэ. Ей бы выжить. Или нет, она выжила, тогда научиться жить, если не как раньше, то хотя бы как-нибудь. И она научится, но не с этим человеком, который не понимает, чем его благородство обернется в будущем. Он будет ждать благодарности и любви, а Ийлэ не способна окажется отблагодарить.

И не полюбит его.

Он разочаруется.

Возненавидит. Решит, что она, Ийлэ, его обманула.

– Не стоит. – Ийлэ позволила себе улыбнуться той вежливой улыбкой, которую принято использовать в обществе. – Не ищите дракона там, где его нет. Райдо…

Не друг, определенно.

Но и не враг тоже.

– Райдо – близкий мне человек… нечеловек.

Близкий нечеловек.

Смешно звучит.

До самого дома Джон Талбот молчал. Обиделся? Или раздумывал над услышанным?