Текст книги "О бедной сиротке замолвите слово"

Глава 19

Приемный покой я покидала в странном состоянии полного равнодушия. Похоже, успокаивающее зелье оказалось куда как крепче, чем я предполагала.

Но это даже хорошо.

Очень хорошо.

Я трепала браслет, который должен был защитить меня от большинства известных ядов и запрещенных зелий, а также непосредственного физического воздействия вплоть до пятого уровня.

Уровни мы еще не проходили.

Малкольм уныло брел сзади.

Конвой не конвой, так, живой укор совести, который вызывал у окружающих явное возбуждение. Я и забыла, что времена, когда на территории университета было безлюдно и спокойно, минули. Нас окружали толпы студентов и, что куда хуже, студенток.

Торжественная часть завершилась, и мантии исчезли, сменившись многоцветьем нарядов. Платья и брючные костюмы. Юбки узкие и юбки пышные. Рубашки. Жакеты. Кружево и банты…

Девушки сбивались в стайки и щебетали.

Щебетали…

Смотрели на Малкольма и отводили взгляды, играя в скромность. Мне почему-то сразу было ясно, что это именно игра. Кокетливые взгляды. Вздохи. Пальчики, касающиеся губ, и ручки, взлетающие над волосами, чтобы поправить прическу.

Блеск камней, настоящих ли, поддельных… Всего этого стало слишком много.

– Слушай, – я остановилась перед радужной толпой, отделявшей меня от тихой общежитской жизни. То есть некогда тихой, а теперь вот сомнительно. – А давай ты в другую сторону пойдешь?

– Зачем? – сквозь зубы процедил Малкольм.

– Они за тобой ринутся, а я домой… тихонечко… поверь, это поможет наладить отношения лучше, чем все подарки, которые ты заготовил.

Малкольм фыркнул и тряхнул рыжей гривой.

– А ты откуда знаешь? – поинтересовался он с некоторой опаской.

Я пожала плечами:

– Ты же привык откупаться от проблем, разве нет?

Сопение стало громче, обиженней.

– А что мне сделать? Прощения просить?

– Не мешало бы…

А вот и подружки давешние… интересно, что здесь делают? По виду их и не скажешь, что готовы заселиться в нечеловеческие условия общежития для бедных. Стоят. Явно ждут кого-то… ишь, шеями вертят. Вот замерли, меня заметив, и одна пихнула локтем другую.

Ага…

Претензии предъявлять станут.

– Извини, – Малкольм выдавил это слово явно через силу. – Я был не прав. Я не должен был… так поступать.

Еще бы ножкой песочек ковырнул, раскаяние изображая.

– Я тоже.

Вежливость требовала ответа, и кажется, что это рыжее недоразумение теперь от меня не отвяжется, даже если я чудесным образом решу нашу общую проблему.

Успокаивало, что хоть руки распускать не посмеет.

– И что теперь? – он закрыл глаза, явно прислушиваясь к ощущениям.

– Понятия не имею…

Девицы приближались.

Лавандовая вела, а подружка ее держалась чуть в стороне, явно не желая участвовать в грядущем бою, но и не смея просто-напросто исчезнуть.

– Ты, – лавандовая остановилась в двух шагах и ткнула мне в грудь пальцем. Мизинчиком… интересно, если пожелать, чтобы он отвалился, что произойдет?

Как-то подумалось, и… не по себе стало.

Маг жизни?

Ага, полезное умение. Но куда полезней другое… скажем, пожелать кому-нибудь скоропостижной кончины – и это ж никакие телохранители не спасут. Идеальный киллер… и странно, что меня вообще в живых оставили. Я бы вот не оставила, то есть где-нибудь на отдаленном острове, в тиши и под хорошей охраной, даже не человеческой… Если они здесь додумались до машин на магии, то и охранные системы какие-никакие сочинили бы, и жила бы я… долго и несчастливо.

Я икнула.

И кажется, побледнела, если лавандовая девица вздернула подбородок. И выражение лица ее стало таким предвкушающим.

– Ты, – повторила она.

– Я, – согласилась я.

– Что?

Девица нахмурилась. А интеллекта она, похоже, небогатого. Есть в мире равновесие… кажется. При ближайшем рассмотрении девица оказалась довольно симпатичной. Личико сердечком, губки бантиком, бровки домиком – на гномика она не походила, но было в ней что-то такое, донельзя мультяшное. Прям хотелось взять и пощупать, убеждаясь, что она все-таки живой человек.

– Я – это я, – сказала я, – во всяком случае, сегодня.

– А завтра? – подал голос Малкольм.

– Кто знает, что будет завтра…

– Ты должна извиниться! – лавандовая топнула ножкой.

– Перед кем?

– Передо мной!

И снова ножкой топнула.

– Почему?

Не то чтобы мне и вправду интересно было, мало ли кто там что себе вообразил, я этому воображению соответствовать не обязана, но… так, поддержания беседы ради.

Любопытно, когда их терпение иссякнет?

Не мастера Варнелии, а ректора и того господина, всучившего мне Малкольма. Когда они сообразят, что маг жизни из меня если и выйдет, то дефективный? Я и силу-то свою чувствовать не научилась, а от меня чудес ждут.

– Из-за тебя нас наказали.

Малкольм фыркнул, и девица слегка покраснела. А потом смущенно так потупилась, разом преображаясь. Ага, вот теперь передо мной стояла не грозная мстительница, а маленькая и несправедливо обиженная девочка, еще бы пару бантиков в кудряшки для полноты образа и леденец на палочке.

Можно даже в кудряшки.

– Вас наказали из-за собственной дури, – на розовое и слюнявое у меня была аллергия.

Давняя.

Пожалуй, еще с тех пор, когда Машенька, староста нашего класса, выпячивая губки и присюсюкивая, сообщила, что мне больше в нашей тесной тусовке не рады. Помнится, на ней было розовое платьице с пышной юбкой, и розовые туфельки, и еще что-то, тоже розовое и сладкое. А Димочка, мой давний приятель, которого я всерьез – наивное дитя – полагала верным другом, промолчал и отвернулся.

Ты же понимаешь, Марго…

Я не хочу ссориться со всеми, просто…

Я на твоей стороне, только не надо это афишировать…

Ага…

– Да как ты смеешь…

– Обыкновенно.

– Знаешь, кто я? – девица скрестила руки на груди. – Мой отец…

– Полагаю, не совсем адекватно вас оценивает, госпожа Ильяна, – Малкольму, кажется, надоела эта недоистерика. – В первый же день учебы опозорить семью – на это мало кто способен. Впрочем, о вас в обществе всякое говорили, но, признаюсь, я полагал, что правды в этих слухах немного…

Он перевел взгляд на вторую девицу, которая держалась в тени и молчала.

– Боюсь, я буду вынужден сообщить вашему отцу, что вы связались с на редкость неподходящей особой… Маргарита, ты, как мне кажется, устала. Позволишь проводить?

Позволю.

Отчего ж не позволить…

Девица открыла рот. И закрыла. И в глазах ее мелькнуло что-то такое на редкость недоброе… кажется, одним врагом у меня стало больше.

– Куда ты меня ведешь? – я очнулась уже за общежитием.

– Туда, – Малкольм указал на сад. – Все равно пока все не заселятся, покоя не будет. И в нашем бедлам стоит, а что у вас творится, и подумать страшно. Посидим, поговорим…

О чем?

О том, что я представления не имею, как все исправить? И конечно, буду стараться, желать ему всяческого здоровья и несгибаемой потенции… хотя с этими пожеланиями тоже аккуратней надо. Вряд ли он обрадуется, если вдруг и вправду сбудется. Нет, надо вернуть все как было, вот только понятия не имею, как это сделать.

Я вздохнула.

А Малкольм осторожно сжал мою ладонь.

– Извини, – повторил он куда как искренней.

– И ты меня… если бы знала, я бы в жизни… – сложно извиняться. Я ведь не привыкла, и не потому, что не совершала ошибок или была всегда права. Нет, просто, как правило, извинения мои никому нужны не были.

– Ничего… придумаем, – Малкольм нырнул под низкую ветку. – Идем.

А если он сейчас заманивает меня в глубь сада только затем, чтобы свернуть шею?

С другой стороны, к чему такие сложности? Свернул бы здесь – тихо и безлюдно… И полукруг пруда открылся внезапно. Синяя водяная гладь. Желто-зеленый узор кубышек. Плотные листья покачиваются на воде, и редкие цветы дразнят стрекоз.

Тихо.

И влажно.

Трава зелена, рогоз стеной поднялся, но не сплошною. Он не столько скрывает пруд от посторонних глаз, сколько обрамляет его, отделяя воду от луга.

– Присаживайся, – Малкольм стянул куртку и бросил на землю.

Красиво.

И бестолково. Травяные пятна и магией не выведешь.

Я села. Его куртка – его проблемы, и полагаю, в нынешней ситуации наименьшие. Малкольм устроился прямо на траве. Вопросов он не задавал, в душу не лез, просто сидел, молчал, и… как-то получилось, что я довольно быстро забыла о его присутствии.

Маг жизни.

Надо будет поискать в библиотеке, хотя вряд ли найду так уж много. Я коснулась травинки, попытавшись ощутить ее. Ничего. Жесткая. И край пальцы порезать может. И вообще, трава как трава, луг как луг… пруд как… а ведь тот самый, на котором я нашла Эрику, просто с другой стороны подошли. Отсюда не видно, но…

– Скажи, кто вашего Айзека настолько ненавидит? – я сорвала травинку и прикусила. В животе засосало, все-таки завтрак был довольно давно, а обед я пропускаю.

– С чего ты взяла, что ненавидят?

Малкольм встрепенулся.

– Ну… не знаю… убивать его подружек из большой к нему любви? Хотя… тоже мотив, иначе убрали бы самого…

– Это не так-то просто.

– Ага… – я закрыла глаза.

А тепло.

И трава почти просохла. Главное, куртка Малкольма плотная и не промокает, значит, можно сидеть и дальше.

– Что ты об этом знаешь? – а он подобрался.

– Немного… сколько их уже?

Малкольм молчал, явно раздумывая, что сказать и стоит ли вообще говорить.

– Пятеро…

Пятеро.

Ни хрена это не совпадение.

– Типа самоубийство?

– Да.

– И вам велено не совать в это дело нос? Просто быть осторожней и не связываться с девицами? – травинка была пресной и закончилась быстро.

– Да.

Сухо. Оскорбленно.

Конечно, им бы волю… хотя… если я что-то понимаю, то совет этот веселая их компания пропустила мимо ушей. В смысле, не тот, который с девицами не связываться, а другой, про не лезть. Вон Малкольм уже близехонько подсел. Со стороны мы, как пить дать, на парочку влюбленных похожи.

– Рассказывай, – велела я. – Баш на баш…

А что? Заняться пока больше нечем, так хоть послушаю… И вообще, если они от меня не отцепятся, а пока проблема Малкольма не решена, точно не отцепятся, значит, потенциально и я в клубе самоубийц состою. В общем-то не собираюсь, но, как подозреваю, остальные тоже желанием на тот свет прогуляться не горели. А потому лучше знать, чем не знать.

Айзек был славным парнем.

Нет, серьезно, Айзек был очень славным парнем. Любил кошек и переводил старушек через дорогу в свободное время. Увы, свободного времени у него было не так и много, все-таки третий в списке на престол, аккурат после дядюшки, так и не удосужившегося обзавестись потомством, и родного папочки.

Ответственный.

Умный.

Охрененно талантливый даже для того, за чьей спиной выстроилась вереница славных предков. И притом не гордый и вообще вменяемый, что в высшем свете редкость. С Малкольмом они дружили с юных лет, не без посторонней помощи, ибо когда круг общения твой ограничен только теми, кто одобрен свыше, поневоле сдружишься.

Сколько Малкольм себя помнил, он всегда был при Айзеке.

И еще Рай.

Вместе учились. Вместе строили каверзы. Вместе получали… да и как-то так пошло… Малкольм сам конструктор с ярко выраженной целительской составляющей. На самом деле это, наверное, хорошо, но в роду он наособицу. Во многом из-за матушки, которая… впрочем, это мне неинтересно ведь?

Интересно.

Но виду не подам.

В общем, с родными отношения как-то не заладились… Рай и Айзек – деструкторы. У Рая с живой материей работать получается, Айзек же универсал… ну да не о том речь.

Все началось с год назад.

Еще в Ирхате… Почему ушли? Айзек ушел, а они с Раем следом. А почему Айзек ушел? Пусть сам рассказывает, Малкольм о чужих секретах трепать не станет… и да, связано это с происшествием на полигоне. Но что там было – никто толком не знает, главное, что Айзек потом два месяца в госпитале пролежал, причем месяц – в полной изоляции, уже потом к нему пускать стали… А из Ирхата выперли.

Там строго.

Там ни предки, ни связи не помогут. Если решили, что все, не годен, так тому и быть. Ну, отец Айзека его вообще собирался в дальнем поместье запереть. И запер. Только сбежали и… там много чего было, не для посторонних ушей, но Айзеку разрешили доучиться.

Здесь.

Тут, конечно, основной профиль послабее, чем в Ирхате, но тоже неплохо. Малкольм вообще доволен. В Ирхате его и близко к пациентам не пускали, а мастер Варнелия позволила практиковаться. Под ее, конечно, руководством, но…

Ее приглашали.

Много раз.

А она отказывала. Почему? Потому что все знают, что по окончании учебы она подала заявку на практику, а ей отказали – в Ирхате женщины не нужны. Так и написали. Вот теперь и мстит, только речь не о том ведь, а… Короче, Малкольм немного ушел в учебу, а потому не сразу заметил неладное.

Айзек… он и раньше популярен был среди девушек.

А что, и титул, и состояние… и плевать, что помолвлен с трехлетнего возраста. Невеста у него, к слову, с пониманием, смотрит на его игры сквозь пальцы. Да не в ней дело, главное, что Айзек раньше осмотрительней был, если уж затевал роман, то таился… нет, не потому, что надеялся и вправду скрыть, но… приличий ради.

И вправду высокие отношения.

Нет, я понимаю, не мне о них судить, но все-таки…

Как бы там ни было, новый его роман застал всех врасплох. Розы и мимозы. Шоколад. Поволока в глазах и полная неадекватность. Говоря по правде, Малкольм даже решил было, что приятель влюбился. И порадовался. От души.

Нет, невеста у него хороша. Аристократична и прекрасна, как фруктовый лед в жаркую субботу, но искренние чувства – дело такое… и пусть девчонка была, если разобраться, невзрачна, даром слаба и родом не вышла, но против сердца не попрешь.

Сердца хватило на три недели, две из которых Айзек летал, а третью – хандрил, уставившись в стену. Он будто разом потерял былой пыл, и теперь звонки от Лилии не радовали, а выводили из равновесия. В какой-то момент Айзек попросту разбил телефон о стену и наорал на Рая, который поинтересовался, что, собственно говоря, не так… обозвал подхалимом и доносчиком.

А это ложь.

Нет, их спрашивают про Айзека, не без того, но… никто давно уже не говорит всей правды. И там это знают и даже одобряют, поскольку у правителя, пусть и потенциального, должны быть верные люди, способные переступить закон… Насколько?

Лили перерезала вены.

Никто не ждал.

До этого они с Айзеком встретились в кафе. С подачи Малкольма, между прочим, который полагал, что любые дела стоит завершать, пусть бы завершение это было неприятным. Он организовал и столик в хорошем ресторане, и букет, и футляр с памятным подарком.

А что, Айзек небеден, а девочка… честно говоря, в ее любви Малкольм с самого начала сомневался, но сомнения эти при себе держал: другу виднее.

Пригодились.

И розы, и футляр.

Были слезы в бокал. И обида. И смирение, как только стало ясно, что разрыв окончателен, а будущее Лилии во многом зависит от ее поведения. Как-то сразу и угасла ее любовь, сменившись искренним желанием быть полезной… взаимно.

Ей нужна была малость.

Всего-то протекция в одну контору, где она потенциально могла бы карьеру сделать… и да, это вполне нормальная просьба. В столице без протекции сложно… не все же магами жизни рождаются.

За эту подколку я пихнула Малкольма в бок: можно подумать, меня теперь ждет карьера. Хотя да, полагаю, что ждет, и вовсе не та, которую я себе придумала.

Твою ж…

Всегда найдется тот, кто пожелает прибрать к рукам особо ценный ресурс. И как мне быть?

…Лилию нашли в ванной, на той квартирке, которую оплатил Айзек. На третий день… мало приятного, да… и главное, что следов внешнего воздействия не обнаружили.

Как обнаружить, если эти следы в течение пары часов исчезают, и даже самый лучший нюхач – а Рай лучший, это даже в конторе признавали – ничего не почует.

Была записка.

Лепестки злосчатных роз на воде… правда, красоты в этом уже никакой. Жара, тело разлагаться начало, разбухло… утопленники всегда стоят наособицу…

Резала она руки сама.

Ожерелье надела, свечи расставила… и да, розы опять же… оборвала все, дорожку высыпала от ванной до постели. Этой картины Малкольм, верно, никогда не забудет. Он же ее нашел… Короче, ему и при вскрытии позволили присутствовать.

Самоубийство.

Только он не поверил. И Айзек не поверил тоже. И Рай… Рай с Лилией раньше сталкивался, говорит, что характер у нее был жесткий, стервозный слегка, что кому другому она горло перервала бы легко, случись нужда, но себя обидеть?

Их не послушали, пока…

Повешенная.

И та, которая упала с крыши, и утопленница Эрика, а вчера одна отравилась белым лотосом. Где только эту дрянь достала? Главное, что их всех проверили, с Айзека пол-литра крови выкачали, волосы брали, кожу… Для чего? Ясное дело, проверяют, нет ли следов… Белый лотос – такая пакость, которая долго из организма выводится.

Используют в зельях для особо тяжелых больных, притупляет боль и чувства страха, позволяет… скажем так, существовать без мучений, даже когда особой надежды поправиться нет. Но у людей здоровых вызывает прилив сил и энергии, которые, правда, очень скоро сменяются апатией. Лет этак тридцать тому назад скандал случился: студенты придумали новый состав, энергетик… перед сессией самое оно.

Память улучшается.

Силы опять же.

И вообще, сама жизнь начинает казаться яркой и чудесной. Лотоса там была малая толика, в основном разрешенные травы, но… и этого хватило. Все вскрылось, когда пятеро деструкторов слетели с катушек. Галлюцинации, бред, помноженный на силушку немереную. В общем, всем хватило, а Конторе особенно – за то, что пропустили такое… они двоих из этой пятерки прибрать собирались и вроде проверили, но…

Потом еще волна была.

Зелье это то появляется, то исчезает… главное, что все знают, насколько оно опасно, но каждый же думает, что с одного раза ничего не будет.

Или с двух.

Или с трех…

У Нерры нашли белый лотос и еще корень сельдерея, тертые шишки кижмовника да пяток иных ингредиентов, которые входили в состав эликсира. Вот такое дело… так что проверять будут всех, только Малкольм не слишком верит.

Нерра хорошей травницей была.

И в Королевскую клинику метила, и шансы у нее имелись неплохие, так к чему все портить? Да и лотос ей взять неоткуда, он же на спецучете… Университетский госпиталь проверили – все на месте. И в прочих госпиталях тоже, во всяком случае, Малкольм не слышал, чтобы кого-то посадили…

Вот такая штука…

Сложная.

И Айзеку нельзя больше ни с кем встречаться, отец запретил, только тому этот запрет что кость в горле. Поссорились они, и отец пригрозил Айзека таки запереть… и, быть может, запер бы, но тут я появилась.

Ага… чудом чудесным.

Мило.

И ни хрена не понятно.

– Ладно, – сидеть было хорошо, но вечность у пруда не проведешь. – Я поняла. Я теперь на тебя обречена, и на твоего приятеля тоже… и на Айзека в придачу?

Малкольм несколько замялся и выдавил:

– Он обручен…

Глава 20

С невестой Айзека я познакомилась днем позже. За эти сутки ровным счетом не произошло ничего важного: ни нашествий саранчи, ни рекордных урожаев на крестьянских полях, ни даже захудалого затмения грозным предупреждением грядущей катастрофы.

Учеба.

Знакомство с моей группой, в которой собралась дюжина личностей самого разного пошиба, от аристократических девиц, поглядывавших на меня ревниво, до людей явно простого происхождения. Эти тоже благоразумно держались в стороне, и я их понимала.

Кому надо себе врагов наживать?

Первый день.

Обзорные лекции. И экскурсия по лабораториям. Правила техники безопасности, за которые приходится расписываться в огромном талмуде, хорошо хоть не кровью. Нудный перечень запрещенных действий и веществ… и единственная адекватная лекция по магическим полям, потокам и способам воздействия на оные.

Еще через день я обнаружила, что группа моя весьма демонстративно меня игнорирует. Кто-то не скрывая злорадства, кто-то стыдливо, опасливо… Ну и плевать, главное, чтобы не мешались. Я устроилась на первом ряду, благо на него не претендовали…

История магии.

Введение в основы анатомии. Биологическая материя как объект воздействия… субъективные свойства костной ткани…

Полезно и довольно интересно.

О группе я как-то и забыла. Сама виновата. Следовало бы понять, что лавандовая красавица, ныне щеголявшая в форме, весьма похожей на ту, которую и мне выдали, но явно индивидуального пошива, не успокоится.

Она подошла в перерыве.

– Ты позор факультета! – сказала она громко.

И оглянулась на толпу, которой полагалось внимать и восхищаться. А мне, стало быть, отводилась роль жалкой жертвы. Всплакнуть, что ли, для полноты образа?

Или ниц пасть?

Или… я взвесила учебник по физиологии тонких потоков, прикидывая, что если ударить им не слишком сильно, то авось и не проломлю череп…

– А ты надежда? – я руки от учебника убрала. Следующая пара была последней. Расписание пока баловало, занятий ставили немного, и большей частью лекции. Ничего, полагаю, недельки через две и семинары в сетке появятся, и практика, вот тогда-то и будет весело.

– Если бы в тебе была хотя бы крупица совести, – эта патетика начала меня утомлять, – ты бы сама ушла отсюда…

– Если бы в тебе была хотя бы крупица мозга, – я выпрямилась и потянулась, медленно встала, позволяя этой птичке-синичке оценить разницу в габаритах. Не то чтобы я полная, но рослая, в папу, да и силой не обижена. – Ты бы не цеплялась к людям…

Дверь хлопнула. И в аудиторию вошел мастер Витгольц.

Стало вдруг тихо.

Очень тихо.

– Ты еще поплатишься, – прошипела лавандовая, спешно ретируясь. А я… я подумала, что, может, если уж я настолько ценная особь, мне индивидуальный план оформят?

Лекция была познавательной и закончилась довольно быстро, как по мне. Группа покинула аудиторию довольно споро, едва ли не толпой – как в дверях не застряли, ума не приложу. А ведь они дети… я старше… я и в своем-то мире год пропустила и за этот год почему-то вытянулась, выросла и изменилась достаточно, чтобы воспринимать сокурсников детьми.

А уж теперь…

Лавандовой девочке лет шестнадцать с виду. Или семнадцать? Надо посмотреть, с какого возраста здесь поступают. Главное, что мне-то двадцать три… и вроде бы не так и много, а по сути – вечность. Я в шестнадцать тоже еще воевала со всем миром, искала мифическую справедливость, в чудо верила… а она… образумится.

Или нет.

Но это уже не мои проблемы.

А вот здесь я ошибалась.

Меня явно ждали. То есть что ждали, это было очевидно – троица парней устроилась в углу, настороженные, напряженные, высматривающие кого-то. Это уже позже я сообразила, что высматривали именно меня.

– Эй, ты, – белобрысый мальчишка заступил мне дорогу.

Широкие плечи.

Короткая стрижка. Черты лица правильные. Синяя форма факультета деструкторов и… и раздражение, которым фонило настолько, что я поморщилась. Я попыталась обойти его, все-таки широких плеч мало, чтобы перегородить весь коридор. Но приятели паренька были настороже. Один схватил меня за руку.

– Не дергайся, птичка… – велел он хрипловатым баском.

Явно тренировался.

Перед зеркалом.

Идиот.

Странно, но я не испугалась. Все-таки… все-таки не верилось, что в стенах университета что-то да произойдет… и защита опять же.

– Мальчики, – руку стиснули так, что было больно. – А давайте разойдемся миром? Вы меня отпустите, а я забуду, что вас здесь видела.

– Ты шлюха, – вполне уверенно заявил блондинчик.

А на Айзека не похож.

У Айзека порода чувствуется, у этого – угадывается. Все ж простоват… курносенький, с кругленьким подбородочком и по-детски пухлыми щечками, он пытался казаться грозным, но вместо этого выглядел смешным.

И я улыбнулась.

Не стоило этого делать, а я улыбнулась.

Глядя в синие наивные глаза его… И получила тычок в плечо, заставивший покачнуться. А удар кулаком в грудь выбил воздух… твою ж, где обещанная защита? Меня схватили за шею, сдавили, перекрывая воздух… и время бы испугаться, позвать на помощь… в конце концов, пожелать этим уродам чего-нибудь доброго, но я лишь думала, что дети могут быть жестоки… даже почти взрослые дети могут быть жестоки…

Пощечина.

И боль в щеке.

Разбитая губа, кажется… А кто-то уже выкручивает руку – вид крови их раззадорил, и мне думается, пора что-то предпринять, пока меня просто-напросто не разорвали. Вот и верь после этого… как же, защита… Почему эта треклятая защита не работает?

Кто-то пытался содрать жакет, кажется, я пыталась сопротивляться, за что получила по лицу… и в стену лбом, в голове загудело… Жакет содрали, и кто-то вытащил блузку, чьи-то влажные руки шарили по телу, и от этого было настолько отвратительно, что…

– Что здесь происходит? – ледяной этот голос пробился как сквозь туман. – Что вы творите, уроды малолетние?

– Да она сама…

Хватка ослабла.

А боль усилилась. И в глазах потемнело, и дышать… я так хотела дышать, а не могла… и кажется, в ушах звенело, а стена, на которую я оперлась или меня оперли – вот уж точно не знаю, – вдруг провалилась, и я упала… падала долго-долго, наверное, потому и успели подхватить.

– Тише.

От Малкольма пахло туалетной водой и формалином, и еще спиртом тоже, но сладковатый гнилостный формалиновый запах забивал прочие.

– Что ж ты такая везучая-то? – он держал меня осторожно, нежно даже. И кажется, куда-то нес. А я плакала… я тысячу лет не плакала, а тут слезы потекли, причем все сразу, которые только успели накопиться. Я и не знала, что во мне собралось такое количество воды.

Надо перестать.

Успокоиться…

– Арина, глянь, пожалуйста. Я в этом ничего не понимаю, но с ней явно что-то не то… – меня уложили на кровать.

Или на пол?

Или еще куда-то? Или не уложили? Все плывет, все меняется… и людей не вижу, только пятна разноцветные. Вот белое, вот розовое… и рыжее тоже, это Малкольм… Он не такая сволочь, как я думала, и, наверное, надо будет сказать спасибо.

– Надо – скажешь, – он держал меня за руку. – Главное, не засыпай, хорошо?

Чужие ледяные руки коснулись головы. Странно, я не могла понять, где нахожусь и что происходит. Мир менялся, и я менялась, и только прикосновение этих вот рук к голове было реальным. А потом они и в голову залезли.

Леденющие.

Нельзя же так с людьми!

Или можно? Особенно когда люди – не совсем и люди и…

Отступало постепенно.

Сначала мир прекратил кружение, затем цвета стабилизировались. И не только они.

Я сидела. На чем-то довольно мягком сидела, упираясь спиной в стену.

– Глушилка, – спокойный женский голос донесся откуда-то издалека. – Причем не тренировочная… возьмите, некоторое время неприятные ощущения сохранятся. И кровотечение опасности не представляет. Малкольм, ты понимаешь, что я обязана написать докладную?

Холод.

Не только в руках холод, но и в голосе тоже, такие вот льдинки-снежинки, все оттенки синего и еще зелени немного… а четкость зрения постепенно возвращается.

Она была… красива?

Ошеломительна.

Великолепна.

Статна. Высока. Идеальна каждой чертой своей. И эта идеальность заставляла ощущать себя еще более жалкой, чем я есть на самом деле.

– Пиши, – Малкольм сидел рядом и держал меня за плечи. – И я напишу…

– Не надо…

Жалкий сип.

Докладная. Разбирательство… и у них за спиной род, а я так, выскочка из ниоткуда. Как знать, чем все закончится… Маг жизни… как же, не способный сам себя защитить маг… и вот что в итоге? Все поймут, как ошибались, и не простят.

– Надо, Марго… запрокинь голову, а лучше ляг, полежи, потерпи.

Терплю.

И разбитую губу трогаю пальцами. Хороша я буду завтра, красавица такая, что ни пером описать, ни топором вырубить. Стало вдруг смешно и горько.

Малкольм же устроился рядом.

– Я тебя чуть позже полечу. Надо, чтобы потоки стабилизировались окончательно. Глушилка – это артефакт такой. Нарушает нормальное течение энергии. В результате и общая подавленность, и спутанность сознания, невозможность сосредоточиться. Как правило, применяется, чтобы дезориентировать противника.

Дезориентировали меня неплохо.

Голова болела.

И шея.

И кажется, я уже четко ощущала разбитую губу и нос распухший. Зубы не шатались, что хорошо… синяки сойдут, а выбитый зуб восстановить куда сложнее. Я ощупала переносицу. Кажется, перелома нет. И руки слегка дрожали.

– Это я уберу, но позже… и с этим тоже разберемся, – сказал Малкольм, когда я коснулась браслета, на который возлагались такие надежды, но, как выяснилось, зря. – Арина, ты можешь глянуть?

Она дернула плечом, но снизошла до того, чтобы просто распутать нити.

Арина подняла браслет двумя пальцами, и выражение лица ее – будто в руки ей попало нечто на редкость отвратительное.

– Ошибка базового плетения, – наконец вынесла она вердикт и ткнула мизинчиком в переплетение нитей. – И здесь… в итоге заряд не доходит, и при малейшем повышении напряжения цепь просто рассыпается… поразительная небрежность.

Небрежность ли?..

Я закрыла глаза.

Браслет мне вручили… вряд ли личный… и значит, кто-то да знает, а…

– Поспи, – Малкольм накрыл меня чем-то пушистым и невесомым. – А я прогуляюсь, пожалуй… Арина…

– Присмотрю… и передай дядюшке, будь добр, что я давно предупреждала, с таким отношением к выбору поставщика дефектная продукция – вопрос времени…

Ага… а мне повезло.

Мне всегда везло.

Малкольм ушел, и это было неприятно. Неуютно. Я вдруг снова ощутила себя беззащитной, причем настолько, что впору под одеялом прятаться. А красавица уселась на стул, возложив на спинку точеные запястья. Я ощущала ее взгляд, в котором не было ни отвращения, ни неприязни, но лишь сдержанное любопытство.

– Ты не похожа на мага жизни, – она заговорила первой и, когда я не ответила, сказала: – Не притворяйся. По потокам видно, что ты не спишь… у спящих мозговая активность иначе проявляется.

– Тоже целитель?

– С Малкольмом на одном потоке. Но мужчинам легче работать с плотной материей. Мышцы, кости… слизистую еще худо-бедно способны залатать, а вот нервная ткань требует слишком тонких воздействий… – она потерла мизинчиком несуществующее пятно на ладони. – Да и женщин, способных справиться с подобным, крайне мало, но магу жизни такие подробности ни к чему.

– Чего ты от меня хочешь?

– Познакомиться, – Арина пожала плечами.

– Откуда ты вообще знаешь?..

– Во-первых, мой дядюшка, который мне как папенька, курирует этот проект…

Ага, значит, секретность не для родственных связей.

– Во-вторых, Айзек мой жених, поэтому я стараюсь не выпускать из виду все, что так или иначе способно повлиять на его благополучие.

Я открыла рот.

И закрыла.

И задумалась… невеста… такая красивая, а он еще кого-то ищет… или, как Малкольм сказал? Ледяная, да… этой красотой лишь любоваться, а… В любом случае это совершенно не мое дело.

– Вы ошибаетесь, – я подтянула одеяло к горлу. Меня начал бить озноб, и холод исходил изнутри, неприятное такое ощущение, будто что-то внутри тебя замерзает.

– Вряд ли… бедолага Малкольм живое тому подтверждение. К слову, не сочувствую, ибо заслужил. Я их предупреждала, что эти игры ничем хорошим не кончатся…

Арина поднялась.

Она подходила медленно, и было в движениях ее что-то донельзя плавное, кошачье… И подумалось вдруг, а ведь именно у нее мотив имеется – романы, которые жених не думал прятать. Слухи, романами рожденные… ей ведь доставалось. Я буду не я, если местный серпентарий упустил такую благодатную тему для сплетен. И ледяная шуба не способна защитить от сплетен.