Текст книги "Драконий берег"

Глава 13

За пару дней она изменилась. Стала будто бы тоньше, прозрачней, и в глазах, обычно пустых, кукольных, появилось странное выражение.

Лука пытался его понять. Не вышло.

Она шла, опираясь на его руку, что было тоже несвойственно прежней Милдред. А ему думалось, что все-таки следовало бы ее и вправду отослать. На ту же Аляску. Небось на Аляске тоже психи имеются. Или в лечебницу какую… пусть дальше беседы беседует.

Его передернуло.

Он взялся за ту тонкую книжицу, не столько надеясь отыскать что-то и вправду полезное для дела, сколько в попытке понять ее.

Кто будет раз за разом навещать ненормального?

Кто станет слушать его?

Вникать в больные фантазии? Пытаться дойти до сути их? Только такая же… ненормальная.

От нее пахло яблоневым цветом, и запах этот никак не вязался с Милдред, хотя все одно был приятен. Острые коготки сжались, царапнули кожу. И Милдред медленно повернулась влево, одарив кого-то фирменным ледяным взглядом.

И все-таки красивая.

Невероятно красивая. Ей бы другим чем заняться. В актрисы пошла бы. Или в певицы. Небось голос есть, низкий, хрипловатый, от которого волосы на спине дыбом поднимаются, а в голову лезет… не о работе мысли, да.

Приглядеть за ней Лука приглядит. Куда он денется.

В столовой по утреннему времени было пустовато. Пахло едой. Кофейный аппарат работал, хотя и плевался кипятком.

– Еды возьми.

Как маленькая, право слово. Одним кофе жив не будешь. И она, как ни странно, вновь послушалась, верно, оттого, что блуждала в собственных мыслях, далеких и от дрянного кофе, и от жареного бекона.

Милдред предпочла омлет.

И от сэндвича с сыром не отказалась. А пончиков Лука прихватил с избытком, на всякий случай. Вдруг да захочется.

Место она выбрала в самом углу и села спиной к этому углу, причем как-то боком, нелепо, будто ноги просто вдруг переломились.

Села и вздохнула.

– Что? Плохо?

– Плохо, – она поднесла кофе к лицу и вдохнула аромат. – Спина ноет.

– Каблуки сними.

– Не могу.

– Почему? – Лука расставлял тарелки. Он в отличие от некоторых поесть любил и местную готовку весьма даже жаловал, ибо был вниманием не избалован.

Вот и сейчас.

Омлет. Тонкие ломтики бекона, не столько выжаренные, сколько высушенные на сковороде до полупрозрачности. Горка блинчиков. Кленовый сироп. И сэндвичей пара, куда без них. Подумалось, что, может, и колбасок взять, но возвращаться было неудобно.

Да и Милдред посматривала на всю эту гору еды с явною насмешкой.

А что? У него, может, от нервов аппетит просыпается.

– Образ рухнет, – она умела улыбаться так, что эта улыбка скорее ощущалась, чем виделась. Уголки губ приподнялись, взгляд потеплел, но и только.

– Ну и к лешему этот образ…

– Сожрут.

Тоже верно.

Слишком многим не по вкусу, что баба при Бюро, и ладно бы машинисткой или секретаршей, это еще можно, но вот агентом…

Ела она аккуратно. И вновь же рядом с ней Лука чувствовал себя неловко. Он сделался вдруг как-то особенно неуклюж. Неряшлив. И жиром едва не капнул на костюм. А потом все-таки капнул и выругался, потому как подобная женщина никогда не снизойдет до того, кто не умеет аккуратно есть.

Милдред протянула платок:

– Ей было шестнадцать, я парой лет старше. Мы с Элли дружили, да…

– Если не хочешь…

Она покачала головой:

– Нам работать вместе.

И вправду. Работать.

Ехать… самолет. А потом машина. И пыльный город, где они будут чужими, а потому непонятными и неприятными. Мотель с его обычной неустроенностью. Милдред доводилось бывать в разных местах, но почему-то Луке была неприятна сама мысль о том, что ей придется терпеть пыль, вонь и тараканов.

– Мои родители… ушли, когда мне было пять. Автокатастрофа. Я плохо их помню, хотя тетя сохранила снимки. Она забрала меня. У нее были дочери. Две. Клео и Элли. И я. Она заменила мне и маму, и отца… она много работала, а мы были на хозяйстве. Клео старше. И очень гордилась этим, да… квартиру моих родителей сдавали. Не подумай, что тете нужны были эти деньги. То есть нужны, конечно, ее муж умер еще до того, как я в доме появилась. Он работал инженером… нефтяник…

Теперь она улыбалась, не Луке, но тем своим воспоминаниям, в которые он не отказался бы заглянуть.

– Ей выплатили страховку, но разве этого достаточно? Сама она работала в больнице. Акушер-гинеколог. Хороший. Пациентки ее очень любили. И когда все случилось… – Милдред отложила вилку.

А ведь почти не притронулась к еде.

– Ешь.

– Не хочу.

– Тебя покормить? – Лука умел смотреть так, что люди терялись, особенно те, кто чувствовал за собой вину. А вот Милдред взгляд выдержала. И вилку взяла. – Мне нужен нормальный напарник, а не тот, с кем нянькаться надо.

Это было жестоко.

И щеки ее вспыхнули, ресницы опустились, скрывая яркую зелень глаз. А Лука тотчас почувствовал себя виноватым, хотя, бездна задери, он был прав. Ей надо есть, а не изводить себя.

– Мы с Элли быстро сошлись. Разница небольшая. Да и была она… солнечной. Ты не представляешь, насколько солнечной. Она чудесно рисовала. У нее даже выставка состоялась собственная. В старших классах. И ей предложили стипендию в Пайерском колледже. Понимаешь?

Нет.

Искусство для Луки было чем-то, безусловно, важным, но все же далеким. Однажды он побывал в музее. Когда ухаживал за Милли и надеялся даже, что из этого что-то да выйдет. И да, некоторые картинки понравились.

Другие оставили равнодушным.

Третьи и вовсе показались по меньшей мере странными, будто малевали их конченые психи. Лука крепко подозревал, что так оно и было.

– И она согласилась. Тем летом она была счастлива. И я тоже… и мы решили, что должны поехать к морю. Мы хотели всей семьей, но тетушку попросили задержаться. Кто-то там то ли рожать собрался, то ли в отпуск ушел. Клео отправилась в гости к подруге.

Милдред ела. Сосредоточенно. Спокойно.

Поддевала омлет на вилку. Подносила ко рту. И проглатывала, не пережевывая.

– И мы отправились вдвоем. Тетушка знала. Мы предупредили и вообще… мы ведь взрослые. Мы так думали, что мы взрослые. Тут ведь… пара дней на поезде. В нашем возрасте – это просто приключение. И с ребятами познакомились, с футболистами… тоже ехали смотреть на драконов. Там Элли его и встретила.

– Кого? – От сэндвича сыпались крошки. Лука очень старался есть аккуратно, хотя подозревал, что ей сейчас не до него, и уж точно не до этих крошек, усыпавших стол. А он потом тихонечко смахнет.

Или сделать вид, что не замечает?

– Дэйви. Дэвид Нэшби. Квотербек. Он был… впечатляющим. Красивым. И веселым. Элли еще никогда ни в кого не влюблялась. А тут… обстановка и возраст. И нам хотелось любить. Наверное.

– Тебе тоже?

Он вдруг ощутил острую неприязнь к тем парням, которые небось и думать позабыли о паре девчонок из старого автобуса.

– И мне… но я как-то… я и тогда была слишком высокой. И довольно язвительной. Мне казалось, что это делает меня интересной.

Еще какой.

Пацаном Лука перед ней не устоял бы. Он попытался представить себе ту Милдред, но… не смог. Вот не смог, и все. Легкие платьица, случайный роман, поцелуи на грязном пятачке за колонкой. Чья-то рука, которая настойчиво лезет под платье…

Твою ж…

– Но мальчишки меня боялись, – она посмотрела этак с упреком, будто видела его неправильные мысли, в которых Лука ломал пальцы на слишком наглой этой руке. – Поэтому… я старалась не мешать, когда они целовались. И потом мы поехали… вместе ведь веселей. Мы добрались до Глендейла. И сняли номер. Мы с Элли, а Дэйви себе… но ведь, по сути, я осталась одна. Было, признаюсь, обидно. Я вдруг словно потеряла сестру.

Ее пальцы дрогнули.

И захотелось вдруг прикоснуться, успокоить как-то, сказать, что в этом возрасте все делают глупости… и порой за глупости приходится платить.

Только Лука подозревал, что это ее не успокоит.

– Элли была такой счастливой. Признаюсь, мне было завидно… я весь день ходила по городу. Я обошла его вдоль и поперек. Посетила все лавки. Даже что-то купила. Тете. И Клео. И себе на память. Злилась, да… а когда вернулась… Элли сказала, что мы едем к драконам… – Милдред отодвинула пустую тарелку. – Дэйви предложил. Сказал, что экскурсию брать не надо, что здесь недалеко, он смотрел по карте – ничего сложного. Главное, прокат найти.

Сигарету у нее Лука отобрал:

– Здесь не курят.

– Извини, – в ее голосе не слышалось и тени раскаяния. Но он извинил. Ей можно. Вместо сигареты протянул пончик, политый розовой глазурью. Он слышал, что девочкам нравится розовое.

Милдред взяла. Пусть двумя пальцами, и вид у нее сделался несколько растерянный.

– Ешь.

– Мы… отправились втроем. Они двое и я на заднем сиденье… и я не сразу поняла, что что-то не так. Они смеялись. Громко смеялись. А потом Дэйви вдавил педаль газа в пол… и мы полетели. Я кричала. Я просила остановить. А они только смеялись… в его крови потом нашли дурь. И ребята из команды… я читала протоколы… он давно баловался. В колледже ведь свобода, а он звезда… как не попробовать? Он и в поездку взял. И Элли угостил, я так понимаю. Мы слетели с дороги, с прямой, мать его, дороги… машину занесло. Она кувыркалась и… я очнулась потом. Позже. Было больно.

Милдред вцепилась в несчастный пончик, будто именно он и был виноват.

– Я… лежала и не могла пошевелиться. Я понимала, что жива… Было холодно. Очень холодно. Ты знаешь, что на ночь пустыня замерзает? И я вот не знала. Я… просто лежала и ждала, когда умру. Потом, когда лежать надоело, я попробовала выбраться. Ноги не чувствовались, а вот руки… не помню даже, как выбралась из машины. Там нас и нашли… меня и Дэвида. Он насмерть… от ран… рулевой колонкой грудь раздавило. А Элли не было. Понимаешь?

Лука кивнул.

Ей не нужно подтверждение. Ей просто хочется рассказать. Потому что они будут работать вместе. И так правильно, Лука имеет право знать.

– Меня вытащили. Отвезли в больницу… переломы и… мне повезло, что я вообще на ноги встала. Спина вот иногда болит.

Спина болит, а она на каблуках. Каблуки, они ведь вряд ли для спины полезны? Лука точно не знает, но подозревает, что все-таки не полезны.

– Ее он выставил потом, на площади. Девочка с собачкой. Элли… он знал имя. Я так думаю. Он знал и поэтому нашел того треклятого щенка. И башмачки. И дорога из желтого камня – это не случайно… все решили, что… Элли просто потерялась в пустыне. Что она выбралась из машины, отправилась за помощью и потерялась. Ее искали. Долго искали… а все это время она была жива.

И это не дает Милдред покоя.

– На этот раз мы его не упустим.

Пустое обещание.

Но пончик она доела и, встав, сказала:

– Идем. Может, что и скажут…

Сказали.

Миссис Ульбрехт, сняв очочки и ненадолго превратившись в обманчиво некрасивую женщину средних лет, этакую школьную учительницу, произнесла:

– Есть совпадение. Частичное.

– Это как? – В лаборатории Лука честно старался держать руки прижатыми к телу. И не поворачиваться лишний раз. Вроде ж и далеко от столов со всяким-разным, а все одно – чуть расслабишься и тотчас то пробирку смахнешь ненароком, то проводок какой дюже важный вытащишь.

– Это так. Совпадение частичное.

Миссис Ульбрехт не издевалась.

Она подошла к магнитной доске, на которую прилепила белый лист:

– Обратите внимание. Каждый человек по сути своей индивидуален, однако в то же время сохраняется естественная связь с его родителями. И логично предположить, что эта связь имеет не только метафизическое, но и физическое воплощение. Оно, как это несомненно доказано экспериментами Марты Чейз, выражается в структуре дезоксирибонуклеиновой кислоты.

Лука не любил чувствовать себя идиотом. Вот прямо кулаки начинали чесаться.

– Структура ее в полной мере пока не ясна, однако, думаю, это вопрос времени. Я читала статьи Уилкинса и Франклин, нахожу их гипотезу забавной… но мы не о том.

Рядом с первым листом появился второй.

– Возможно, когда-нибудь наука сможет в полной мере не просто установить личность, сличив с образцом, но и воссоздать эту личность. Или хотя бы получить всю возможную информацию о ее жизни, ведь все, с нами происходящее, так или иначе на нас отражается…

– А если попроще? – Каблуки Милдред цокали по полу как-то особенно громко. – Что это?

А красный лак на ногтях поблескивал. И появилась в ее жестах такая, крайне неприятного свойства властность.

– Попроще… к сожалению, я могу лишь сличить два образца по энергетическим маркерам Долина-Круглова и на основании сходства выявить степень родства. Установлено, что полным сходством обладают люди идентичные, скажем, однояйцевые близнецы. Совпадение маркеров наполовину свойственно людям, связанным узами кровного родства. Матери и ее ребенка. Или отца и его ребенка. Этот метод и разрабатывался большей частью для установления отцовства. Совпадение от пятидесяти до семидесяти процентов указывает на то, что два объекта являются близкими родственниками, к примеру братьями. Или сестрами. В нашем случае, взгляните…

Это походило на длинную линию, на которую посадили две дюжины коротких разноцветных палочек.

– Совпадение менее пятидесяти процентов.

– То есть они не родственники?

– Родственники, – миссис Ульбрехт покачала головой. – Все сличения случайных объектов, а в империи, поверьте, исследования проводились весьма и весьма дотошные, так вот, они показывали уровень сходства, не превышающий десять – пятнадцать процентов. Выше – это уже явное родство, пусть и отдаленное.

– То есть они родственники, но не брат и сестра?

– Родственники. И полагаю, что являются друг другу братом. И сестрой, – она поморщилась, ибо фраза вышла некрасивой. – Но имеют лишь одного общего родителя.

И что это давало?

Лука пока не знал, но кивнул. И, сняв листики, прижал к груди. В лаборатории еще один нарисуют, а ему пригодится.

Ему с людьми разговаривать. А люди листикам верят.

Глава 14

Мисс Уильямс мало изменилась.

Худощавая. Бледная. Хрупкая. Словно высушенный цветок, слишком изящный и явно ломкий, не выносящий грубых прикосновений. Тронешь такой, и рассыплется. Правда, впечатление было обманчивым.

– Рад видеть вас, – Томас изобразил поклон.

И торт протянул.

Торт был из кондитерской миссис Клопельски, единственной в городе, где вообще делали торты. За цветами и вправду пришлось ехать на ближайшее поле. И Томас чувствовал себя полным идиотом, выдирая из земли несчастные ромашки с лютиками. То есть он даже не был уверен, что это и вправду ромашки. Но букет получился пышным и каким-то растрепанным, что ли.

– Все-таки я тебя недооценила. – Мисс Уильямс букет приняла.

Для него отыскалась пузатая ваза темного стекла.

В комнатах ее пахло оружейной смазкой и порохом. Запахи эти мешались с другими – бумаги, пыли и чернил, а также книг, что стояли на полках и под полками. Они заняли и подоконник, перебрались под кровать, выглядывая из-под цветастого покрывала. Если Эшби и вправду был ее любовником, отчего не купил нормальный дом? Эта квартирка, устроенная при школе, скорее напоминала нору.

Одна комната. Крохотная кухонька, куда едва-едва вместились холодильный шкаф и плита. Ванна, где не развернуться.

– И о чем ты пришел поговорить? – она убрала книги со столика. Сдвинула стопку тетрадей, проверкой которых занималась. Переставила чернильницу и подставку с самописными ручками. Откуда-то появилась скатерть, расшитая аляповатыми розами. И чашки.

Чайник Томас поставил сам.

– Может, просто зашел…

– Может, – согласилась мисс Уильямс. – Но позволю себе усомниться. Мы никогда особо друг другу не нравились. Хотя, конечно, хороший учитель не имеет права недолюбливать учеников. Или заводить любимцев. Я плохой учитель.

– Может, просто я был не самым лучшим учеником?

И мебель самая простая. Такая здесь в каждом доме. И почему Томас вглядывается в эту квартирку? Неужели и вправду пытается отыскать следы скрытого богатства?

Все ее богатство – эти вот книги, которые скоро не оставят места самой мисс Уильямс.

– Хороший учитель сумел бы найти подход. Мне же хотелось взять розги и отодрать тебя, Томас Хендриксон, как следует. С другой стороны, твой отец прекрасно с этим справлялся, но не помогало.

Это да, справлялся. Спина по сей день помнила.

– Одно время мне казалось, что, возможно, ты не так и плох и дело в твоем брате. Но после смерти Альберта ты изменился в худшую сторону.

– Мне жаль.

Что ему еще оставалось?

– Мне тоже. Но все-таки зачем ты вернулся?

– Вихо нашли. То есть есть предположение, что именно его. Я приехал за кровью… не вашей. А к вам поговорить.

Легкий кивок. И повелительный жест, от которого под сердцем все замирает.

– Его убили?

– С чего вы…

– Вряд ли Бюро заинтересовалось бы несчастным случаем. Не морщись, в этом городе сложно что-то скрыть. Все знают, что хулиган Томас Хендриксон теперь большая шишка. И всякого, кто вздумает вспоминать былые обиды, сгноит за решеткой.

Она взяла аккуратный, будто игрушечный заварник, сыпанула в него смесь чая и трав.

– Ты уже, верно, забыл, что в подобных местах сложно что-то скрыть. И утром Уна заглядывала. Предупредила, что ты зайдешь.

Логично. Томас и вправду забыл.

– Будь добр, сходи за водой. И постарайся не лгать. Не люблю лжецов.

– Почему вы с Эшби не поженились?

– Что?

Томас принес чайник, прихватив ручку стареньким полотенцем.

– Вы же сами сказали, что в городе нашем ничего не скроешь. Все уверены, что у вас был роман. И я склонен согласиться. Был ведь? Я помню. Он заглядывал в школу, и вы исчезали. Ненадолго, нет. Вы слишком ответственная, чтобы позволить какой-то там любви сорвать урок. Но мне интересно, почему вы не поженились?

Кипяток полился в заварник, поднимая и кружа травяную взвесь. Резко запахло мятой, но запах исчез столь же быстро, как и появился.

– Не кажется ли тебе, что это не твоего ума дело?

– Думаю, скоро здесь появятся другие. Те, кого вы не учили. И кому глубоко плевать на местные авторитеты. И копать они будут по-настоящему. Вы ведь слышали про Чучельника?

Мисс Уильямс отвернулась. И губу закусила.

Потому ли, что слышала? Помнит? Или потому, что слышала больше, чем другие?

– Он вернулся. Вернее, оказалось, что он никуда не уходил. Просто перестал демонстрировать свои… работы людям.

– Работы, стало быть… – ее взгляд устремился куда-то под потолок. – Вы думаете, Станислав… нет, глупость какая. Он давно уже мертв. Тогда Ник? Еще большая глупость. Ник никогда и никого… он не способен причинить вред человеку. Это все старые ваши обиды и…

Мисс Уильямс замолчала. Потом велела:

– Чайник верни на место, будь добр. И садись. Если ты прав, то Ник действительно самый вероятный кандидат. И я сделаю все, чтобы защитить его. Нет, мы не были любовниками. Возможно, я бы не отказалась. Да, даже от незаконной связи не отказалась бы. Мне нравился Станислав. Безумно нравился. Но… у нас состоялся когда-то разговор. Не самый простой…

Пальцы у нее полупрозрачные. И морщинистые.

И она не так чтобы совсем стара. Сколько ей лет? Вряд ли больше пятидесяти. Но она не красит волосы, пусть и седина заметна. Не использует пудру, чтобы спрятать тонкую вязь морщин. И ногти стрижет коротко.

– Станислав был уверен, что род его проклят. Да, та самая легенда, точнее множество, как я понимаю, большей частью рожденных больным воображением местных. Но и у Эшби было предание.

Она разрезала торт, действуя четко и аккуратно. И подумалось, что так же аккуратно она и тело разделывала бы. Ей ведь приходилось и шкуры снимать, и потрошить.

– Станислав верил в него. Я пыталась переубедить, доказать, что не боюсь проклятия, что вовсе не верю в его существование. Наукой ведь доказано, что родовые проклятия не способны передаваться дальше чем на три поколения, затем кровь становится слишком иной, чтобы проклятие зацепилось. Я выписывала журналы. Статьи. Но Станислав был убежден.

Мисс Уильямс могла бы уехать?

Пожалуй.

Что ей до городка, в котором ее, безусловно, уважали, но притом полагали слегка ненормальной, ибо нормальная женщина прежде всего личную жизнь устраивает, а уж после занимается всякими глупостями, вроде школ.

– И что за проклятие?

– Предок Станислава был магом. И аристократом. Потомок древнего рода, который что-то там не поделил с королем и вынужден был покинуть Старый Свет в поисках дома. Чем ему глянулось побережье, не скажу. Этого и Станислав не знал. Может, дело в драконах, а может, в энергетических полях. Что-то я такое читала, что маги предпочитали селиться там, где есть стабильные энергетические поля. Сейчас-то здесь мало что уцелело, но лет триста назад, полагаю, все было несколько иначе.

Она подвинула тарелку с тортом.

Есть не хотелось, но и обижать хозяйку дома тоже.

– Знаете, мне прежде не доводилось встречаться с аристократами. Признаться, я полагала все эти титулы ерундой, люди ведь по сути своей одинаковы. Да. Одинаковы. Но некоторые отличаются. Станислав отличался. Для него все эти истории из прошлого прошлым не являлись. Напротив, он воспринимал их настолько серьезно, насколько это вообще возможно. Он показывал мне вещи предков. Портреты. Гордон Эшби привез не только состояние, но и целую портретную галерею. Он заложил дом и, говорят, приручил драконов. Настолько, что те поднимали его в воздух.

Мисс Уильямс отвернулась к окну, должно быть, чтобы гость не увидел, как подозрительно заблестели ее глаза.

– И убил дракона?

– Что? А… нет, эта сказка с похороненным заживо драконом – лишь сказка. Вы вообще видели драконов?

– Видел, – честно сказал Томас.

– Тогда вы представляете, насколько сложно похоронить такую тушу заживо. Сугубо физически. Дело не в драконах. Некогда эти земли принадлежали айоха. И чужаков они не жаловали. Знаете, что айоха в переводе означает «хранящий землю»?

– Нет.

– Вы ведь не бывали в резервации?

– Нет.

– Попросите Уну.

– А она…

– Ее примут. Вас не пустят. Во многом благодаря, так сказать, первому Эшби. – Мисс Уильямс наполнила чашки. – Когда он появился здесь, айоха приняли его. Как равного. Хотя, подозреваю, для аристократа это было несколько… оскорбительно. Но Эшби оказался в достаточной мере умен, чтобы не демонстрировать нрав. Напротив, он сумел расположить к себе вождей и шаманов, став своим в племени. И даже взял в жены дочь Пылающего Камня…

А ведь и вправду айоха белых не жаловали настолько, что немногим было позволено подниматься в каменную долину.

Томасу случалось бывать и в других городах, и в других резервациях, которые ныне именовались землями с альтернативной системой управления.

Вожди. И шаманы.

Фестивали, на которые съезжались многие в надежде прикоснуться к чужой памяти. Танцы на огне. Разрисованные перья по три бакса за штуку. Амулеты на счастье. Трубки мира.

Айоха никогда не устраивали ничего подобного, они держались в стороне от белых, а те будто опасались лишний раз беспокоить соседей.

– Она принесла мужу не только земли, на которых ныне стоит поместье, но и драконьи камни.

– То есть?

– Огненные опалы. Идеальные накопители. В Штатах сейчас известны три месторождения. По легенде, четвертое, и весьма богатое, как раз находится в горах, на землях айоха. Я знаю, что имели место попытки изменить тот, давний договор, предоставить племени другие территории, в разы обширней и богаче. Но всякий раз вожди отвечали отказом. Геологов выставляли. Да и не только их. Они в целом к белым людям относятся с немалым подозрением. В начале века правительство все же решилось на насильственное отселение под предлогом эпидемии кори, но ни к чему хорошему это не привело. Случилась пара землетрясений. Затем оползень, едва не накрывший город. Поднялись волны. На всем побережье штормило. Люди начали волноваться. А вот опалы обнаружить не удалось. Айоха позволено было вернуться. И территорию даже расширили. В качестве своего рода извинения, да… но это уже почти настоящее. В прошлом же айоха вполне себе открыто добывали опалы.

Она крутила тарелку, разглядывая кусок торта, и кривилась, будто ей неприятно было вспоминать о той, давней и не имеющей отношения к мисс Уильямс, истории.

– Сохранились снимки. Вождей. Шаманов. Описание украшений. Да и в представительствах торговых компаний можно прочитать о сделках. Камни, само собой, привлекали многих. И отнюдь не с добрыми намерениями. Если другим племенам айоха могли дать отпор, то с переселенцами дело обстояло не так просто.

Мисс Уильямс поднялась и, подойдя к шкафу, вытащила книгу.

– Вот, почитайте на досуге. «История освоения свободных земель». Написана весьма достойным и уважаемым в своих кругах человеком, полковником Томпсоном, который добился немалых успехов в этом самом освоении. И оставил после себя весьма откровенный труд. Мне кажется, он раскаивался во многих поступках, которые никак не вязались ни с моралью, ни с честью офицера, но так и не сумел признаться в том открыто. Времена были иные. Да и сейчас… как думаете, позволят ли айоха остаться здесь, если опалы все же найдутся? Потребности в энергии с каждым годом растут, а добыча напротив. Во всем мире едва ли наберется дюжина шахт. И владельцы их отнюдь не спешат делиться.

Книга была тяжелой.

Темная обложка. Строгий шрифт. Никакой позолоты или серебрения. Томас открыл ее наугад и, коснувшись пальцем пожелтевших страниц, закрыл.

– Единственное, попрошу вернуть. Почти весь тираж был изъят… неофициально, само собой. Но государство не любит книги, которые могут зародить в душе людей сомнения в правомерности действий оного государства.

От книги пахло цветами. И оружейной смазкой. И все-таки порохом.

– Верну, – пообещал Томас.

– Гордон Эшби не воевал. Напротив, он взял в жены дочь Пылающего Камня. И получил огненные опалы. Возможно, даже не сами камни, а знание, как добыть их. Понимаю, что это звучит как сказка, но Станислав настаивал, что речь идет именно о знании. О тайном знании, которое передавалось от отца к сыну. И однажды он принес мне камень. Крупный. Размером с перепелиное яйцо… такой стоит несколько миллионов. Чтобы вы понимали, энергоемкость опалов в сотни раз выше, нежели алмазов, как и сродство к магии. Обычно используют камни до карата. В мощных амулетах – одно– или двухкаратные. А вот тот, что он показал… эти камни становятся национальным достоянием. Отчасти поэтому Станислав и реализовывал их весьма… скажем так, окольными путями.

Томас попытался представить комнату, забитую камнями, но не сумел.

– Я пыталась добиться… но не вышло. И в какой-то момент я поняла, что если не отступлю, то потеряю друга. Да, именно друга. С этими камнями и связано проклятие. В какой-то момент Гордон Эшби, полагаю, решил, что он достиг всего, чего желал.

Вздох. И печальное:

– Он решил основать династию. А потому выписал себе супругу. Из Старого Света. Хороший род. Манеры. Изящество. Она была красива. Очень красива. Думаю, куда красивей дочери вождя.

Которая вряд ли пришла в восторг.

– К этому времени на берегу возник городок, где нашлось место и торговой фактории, и старателям, и охотникам. Шла торговля. Люди вполне мирно уживались с айоха и драконами. Венчание состоялось в церкви, которую построил Эшби за деньги, вырученные от торговли опалами. Но это исключительно мои домыслы…

Мисс Уильямс смахнула несуществующие крошки со скатерти. Выглядела она задумчивой и даже мечтательной. Узкое лицо вытянулось, морщины будто бы разгладились, губы растянулись в неловкой улыбке.

– У айоха принято многоженство. Более того, чем сильнее мужчина, чем удачливей, тем больше у него жен и детей. Поэтому дочь Пылающего Камня вряд ли так уж возражала против этой женитьбы. Во всяком случае, следующие несколько лет прошли спокойно. Благосостояние Эшби увеличивалось. Он выкупил факторию. Подписал договор с айоха, согласно которому получил землю, а после продал ее под поселение. В основном сюда потянулись охотники на драконов. Тогда еще охота была разрешена, хотя и представляла собой занятие не самое безопасное. К слову, именно Эшби первыми ввели на своих землях ограничения, а после и вовсе запрет или охоту на драконов.

– И у них вышло?

– Отчего бы и нет? Николас Эшби, не нынешний, а прапрадед Станислава, был сенатором. Его отцу принадлежало с полсотни фабрик и заводов по всему побережью. А самому Николасу – земли, начиная от Тампески и заканчивая побережьем. Уже после он продал часть их правительству… но речь ведь не о том, верно? Мы о проклятии. А суть такова, что от женщины айоха у Эшби было трое сыновей. И всех троих он признал, что интересно. Это был поступок по тем временам, потому как большинство мужчин предпочитали откреститься от детей, в которых текла кровь местных.

Томас повернулся к стене.

И к снимкам на этой стене. Вот мисс Уильямс в окружении учеников разных возрастов. Самым младшим едва исполнилось пять, а старшие будут на голову выше наставницы. Вот она же в компании очень красивой женщины, взгляд которой печален.

– Это Лукреция Эшби. Его жена. Мы… были знакомы. Хорошо знакомы. Нет, подругами так и не стали. Я ревновала. Мне тогда казалось, что судьба несправедлива. А потом… случилось несчастье. Да… так вот, все трое сыновей погибли. Это случалось. Тогда уровень детской смертности в разы превышал нынешний, тем более когда тому весьма способствовало правительство. Вы знаете, что многие вполне себе обычные болезни белых людей смертельны для айоха?

Томас разглядывал снимки.

И снова миссис Уильямс, на сей раз с Эшби, который выглядит сильно старше ее. И смотрит отнюдь не на учительницу. Хмурый взгляд устремлен в камеру, и видится в нем что-то такое, сумрачное.

– Так вот. Сперва не стало младшего, сгорел от лихорадки неизвестной этиологии. Это из заметок самого Эшби. Следом средний наступил на змею. И случилось это далеко от дома. Он мог бы выжить, окажись рядом, но… зачем он отправился в горы, к тому же один? Старший же неудачно упал с лошади. Чтоб ты знал, айоха – великолепные наездники. И тот мальчик сел в седло едва ли не раньше, чем научился ходить.

Три смерти, каждая из которых сама по себе понятна и объяснима.

– Тогда-то и пошел слух, будто бы Эшби решил избавиться от наследников с порченой кровью, чтобы оставить других, белых… а тут еще дочь Пылающего Камня заболела.

– У нее имя было?

– Было, – мисс Уильямс улыбнулась. – Конечно, было. Поющая Драконам, как-то так, если я правильно поняла. У айоха значение слов во многом зависит от контекста и интонации… но с драконами они ладили неплохо, как и со змеями.

А вот и последнее фото.

Мисс Уильямс одна, если не считать массивного, слишком уж массивного для столь хрупкой женщины ружья.

– Так вот, судя по тому, что мне удалось узнать, она была выдающейся женщиной, которая много сделала и для белых, и для айоха. Она пыталась соединить два народа, а в итоге… она слегла и, умирая, прокляла того, кто обещал любить и заботиться. Она осознала, что на деле ему, как и многим, нужны были деньги.