Текст книги "Не выпускайте чудовищ из шкафа"

Глава 12. Сила

«Как правило, изображение на этой карте символично: чистая дева, волей своей подчинившая чудовище. И символизирует карта Силы не физическое, но духовное превосходство…»

«Малый толкователь карт и гадальных арканов», выпущенный под редакцией Общества любителей предсказаний и рекомендованный для домашнего применения лицам, не обладающим истинным даром прозрения

Выбравшись из дома, я раздраженно подняла капюшон куртки. Бесит.

Иррационально бесит.

Нет, я все понимаю. И что эмоциональная нестабильность вполне закономерна после трансформации. И… и не только это. Но все равно.

Вдох. Выдох.

И маленький нож, который надо показать Софье.

– Все в порядке? – осведомился Бекшеев, который сменил костюм, но вот физию не сменишь, как была мятой, так и осталось.

– Более-менее. Это просто нервы. Когда меняешь физическую структуру тела, то потом отходит…

Помнится, Элечка плакала всегда. Потом. Причем слезы из глаз катились крупные, красивые. А она могла улыбаться, говорить, но плакать не прекращала. Майка – та впадала в тоску и просто лежала, уставившись в одну точку.

А я вот злилась.

Всегда.

Мозгоправ сказал, что дело даже не в трансформации, что это пережитая, непроработанная травма так сказывается. Я его послала… послала бы, если бы не это вот.

– Хотите? – Из кармана кашемирового пальто появилась шоколадка. – Мне помогает. До сих пор не могу отделаться от привычки таскать сладости в кармане.

– Спасибо.

Как ни странно, шоколадку я взяла. Есть привычно не хотелось, более того, к горлу подкатывала дурнота.

– Вы… – Я понюхала. А шоколад-то отличнейший. Только все одно тошнит. Не от шоколада. Отходняк. И жизнь такая.

Мишка вот.

– Вы во дворе подождите, ладно? Софья… она чужих не любит. И отвлекаться станет. А мне надо, чтобы она попробовала.

– Надеетесь, что-то увидит?

– Надеюсь. – Я все-таки откусила кусок. Сладкий. И горький. Шоколад расползался по языку темным бархатом. И злость не то чтобы исчезла. Расступилась. – Хотя, конечно, вряд ли. Дар у нее заблокирован… сами понимаете.

– Честно говоря, не очень. – Лн пристроился сбоку.

И к шагу моему Бекшеев, несмотря на трость, приноровился. Идет. Стучит. И держится прямо, словно ничего-то этакого нет, словно мы просто гуляем по улице, как нормальные люди.

Вот это меня всегда и удивляло. То, что со стороны меня вполне можно принять за нормального человека.

– Мы получали сводки. Выдержки. А вот провидиц как таковых… Редкость, знаете ли.

Еще какая.

Только вот… сейчас их не осталось. И дело не в том, что фрицы выбили. Отнюдь. Сами они.

– Этот дар сводит с ума. Если слабый, тогда еще ладно. Можно как-то удержать, но…

Но кому нужны слабые? На войне-то? Вот и появился очередной проект.

И новые лекарства, которые Софье кололи. Она об этом говорила редко, нехотя. Впрочем, что она могла бы сказать? Ничего нового. Главное, что помогали. Лекарства. И дар раскрывался. Развивался. И захватывал разум.

– Вы видите цифры или что там еще. А она картинки. Много-много картинок разных событий. И чем дальше, тем более… как она как-то выразилась, реальных. Постепенно становится сложно выбирать, какие из них более реальны. И провидцы теряются. Множество вероятностей. И якоря не выдерживают. Кто-то спустя год, кто-то позже, но… – Я развела руками. – Софье повезло. Она вступила в программу уже в последний год. Когда и ту изменили, сделали мягче, наверное поняли, что люди не вывозят. Да и война близилась к финалу. Вот и… дожила.

Как-то.

Мы шли. И тросточка Бекшеева звонко цокала о камни. А я смотрела… нет, не на него. Чего я там не видела. На поселок. Мощеные дороги. Тротуары.

Фонари. К вечеру загорятся желтым теплым светом.

Крыши. Дома. Улицы.

Кот вот бродит у ограды, то просачиваясь сквозь прутья на ту сторону, то обратно. Люди… люди здесь есть. Вот прогуливается Хавронская, купчиха второй гильдии, с дочерью, зятем и двумя внучками. Почтенное семейство, в городе известное. И я с ними знакома. Кланяюсь.

А мне в ответ…

И ничего это не значит. Ровным счетом ничего. Как и мое отражение в витрине. За стеклом – шляпки на паре деревянных болванов и кружевная шаль.

Ридикюль с вышивкой.

Пара перчаток. Еще какие-то мелочи. Лавка-то весьма известная. Сюда все модницы заглядывают. А я отворачиваюсь.

– Ее тогда тоже накрыло. – Зачем я снова и снова возвращаюсь к оборванному этому разговору?

Идти недалеко. Но мне почему-то не хочется возвращаться. Опять не хочется. И не потому, что дома не ждут. Скорее… Софья пока не знает. А сказать придется.

И попросить.

Зная, что для нее мучительно это, с запертым даром, и что опасно, потому что запоры могут рухнуть. Зная, что не откажет. Просить.

И потому замедляю шаг. А Бекшеев, кажется, вздыхает с облегчением. Ну да, его хромота стала заметнее. Но мог бы и сказать. Только… не скажет.

Гордый.

Баран.

– Вы так и не рассказали.

– Ну да… все время сворачиваю не туда.

И потому, что рассказывать особо нечего. Деревушка. И ощущение присутствия, главное, такое вот… смутное. Мне бы тогда задуматься, проверить, но ведь дело-то идет к концу, и всем понятно, что фрицев мы додавим. А значит – победа.

О ней не говорили, боясь спугнуть, но верили. Отчаянно. Как верят в весну в середине февраля.

– Я не почуяла мага. Он… Потом сказали, что там даже не один был. И их пророк, который оказался сильнее Софьи. Ведь можно было бы просто обойти, круга дать, по болоту или даже по лесу. А мы полезли. Софья вдруг уверилась, что нам нужно туда. Обязательно. Ловушка… Пророки, сильные, которые из старых родов, способны играть с вероятностями. Не видеть, как Софья, куда ей больше, ее и так на максимум вытянули, а именно создавать собственные. Вот и создал. А мы сунулись. Нас и накрыло.

– Вы тогда с ними и познакомились? С Медведем?

И снова ему неловко, но это не личный интерес. Какой? Понятно какой… Мишка, которого не стало. Сломанная шея. Кровь. И тело, которое сбросили со скалы.

Кто-то свой.

Кто?

Послать его на… Медведь не стал бы. Я уверена. И это не вера на пустом месте, нет. Я точно знаю, что Медведь скорее сдох бы, чем тронул Мишку. Или любого другого.

Но…

– Нет, не тогда.

Хотелось послать Бекшеева с его любопытством, с его желанием влезть в это вот дерьмо, но… Мишка был. Там, на столе.

А я дала слово.

– С Медведем мы познакомились много раньше.

Медведь появился уже после того, как Мрака не стало. Одинцов был. И тогда аккурат нас, кажется, и накрыло. Не осколочным. Любовью. Если подумать, то вполне закономерно. Мы ж с самого начала вдвоем. Я – ищейка, он – маг. Пара. И связь, установленная ментором-менталистом, с каждым днем лишь крепла. Нам и говорить-то нужды не было, так понимали.

Я искала следы. Он выбивал магов. Идеальная, мать его, пара.

Ну это я уже, конечно, слегка преувеличиваю. Но ведь хочется же думать, что хоть где-то мы да были идеальны.

А тут это задание. Плевое, если подумать, после наших-то прогулок по тылам, после удачных охот. Даже обидно, что вот так, отстранили. Перевели в сопровождение. Дюжина штурмовиков и Софья, вечно пребывающая в какой-то полудреме. Тогда меня это дико бесило, потому что тащить ее, полудремную, приходилось на себе. Пусть и не совсем я, но то Одинцов, то Медведь, то его ребята. Она же открывала глаза, озиралась, вздыхала и опять проваливалась в свои видения. А когда все-таки давала себе труд выныривать в реальность, садилась рядом со связным и диктовала, диктовала… а что?

Не знаю.

Секретность.

Данные отправлялись. Составлялись прогнозы. И возвращались премудрыми указаниями. Вообще нашей задачей было сопровождать Софью. Ну и беречь.

Да…

– До той деревни мы три месяца по окрестным лесам шарили. И да, с Медведем тогда сошлись. – И настолько близко, насколько это вообще возможно с человеком, с которым под одной сосной спишь, а под другой срешь. – Медведь верил. Мне. Софье… и когда она сказала, что идти надо, он ни на минуту не усомнился. А у меня было предчувствие.

И я сказала, что надо бы сперва разведать. Что…

Сказала, но тихо, так, что только Одинцов и услышал. А он… почему он не прислушался? Хотя… та вот самоуверенность. И еще несколько месяцев в лесу. А деревенька – вот она. И постель нормальная. Во всяком случае, нормальнее, чем у нас. И может, баня найдется.

Баня – это же такая роскошь…

– В общем, нас на подходе и накрыли. Точнехонько по квадрату. Прямой, считай, наводкой. Сперва снарядами, а потом и огнем… Ребята, которые впереди шли, их сразу не стало. А я… меня с Софьей оставили. С ней всегда кто-то должен был быть. Медведь тоже не полез, он накануне ногу подвернул. На ровном-то месте. Вроде и не сильно, но тогда опухла, и ходить стало тяжко. Вот и решили, что обузой будет. Что… Он себе этого до сих пор не простил.

Я знаю.

И я не простила. И Софья.

– Фрицев там было немного. Отдельный отряд, до сих пор не знаю, что за он. Главное, снарядов у них на два залпа. Тот, что ребят накрыл, и второй – нам. Точно знали, куда бить… И понятно, если пророк. Но между залпами – передышка. И хватило, чтобы… не уйти. Мало времени. Щит. Медведь прикрыть пытался, но куда ему. Он сильный, но не всесильный. Тогда его посекло…

Он еще потом злился дико, что не бросили.

Ну да, это было неразумно, тащить его по лесу. Он здоровый.

Тяжелый. И посекло его так, что…

– А вот волну, что маг отправил, уже Одинцов словил. Ну и… повезло наверное. У них тоже не было сил идти по следу. Пустили пару.

Ищейка и маг.

Ищейка – молоденькая совсем девчонка, бледненькая и худая. Изможденная. Она там, в лесах, и осталась. Я все же была поопытней. А с магом пришлось повозиться. Одинцова тогда потрепало изрядно, еще во время отхода. Да и Медведя он держать пытался. Софья в истерике. А маги… Маги – опасная добыча.

Но я справилась.

Я стиснула кулак, вспоминая, как хрустнула в пальцах шея. Грязная. Тощая. Тогда я не чувствовала ничего, кроме обжигающей ненависти. А сейчас? Почему мне стало вдруг тоскливо? Не потому ли, что этот маг от Одинцова мало отличался?

От всех нас.

– Второй раз повезло, что по нашему направлению войска двинули. Наступление. Ну и на нас набрели… признали. И в госпиталь.

Сперва палатка. И девочка-санитарка с уставшими глазами. Она тоже видела многое, привыкать вот начала. Защитный механизм, который не дает человеку выгореть. Это тоже мозгоправ объяснил. А я вот помню детское почти личико и эти мертвые глаза.

Но… нам дали воды.

А на Медведя даже артефакт потратили. Не сами, нет. Одинцов приказал. А действующего мага, пусть истощенного в край, кто ослушается?

И Медведь не из простых.

И особист рядом нарисовался.

– Нас всех и отправили. В тыл. В стационарный госпиталь. Там Барина с Ник-Ником подгребли. Потом уже санитарный поезд и Тихоня с Лютиком. Ну а Сапожника уже в императорском госпитале Софья выцепила. Про Молчуна не скажу, это у Медведя надо.

– Расскажете?

– Не отцепитесь?

Бекшеев руками развел. И понимаю. Я бы тоже не отступила. Не из любопытства, просто… Мишку и вправду кто-то из своих. Пусть и думать об этом тошно.

– Расскажу. Позже. Пришли. И… тут где-то лавочка была. В саду. В том, что садом было. Если не побрезгуете.

Хмыкнул только. И голову склонил.

А я поглядела на дом.

Дом… да нормальный дом. Большой. Одинцовский поверенный выбрал наверняка самый большой из тех, что были. Некогда его купец построил – имени не помню, хотя в документах значилось, – скорее всего, с расчетом, что дела пойдут хорошо и в доме этом будет место всей семье.

Дела и вправду пошли хорошо. Настолько, что сын купцов подался на Большую землю, а особняк… Не знаю, во что он Одинцову обошелся.

И знать не хочу.

Два этажа. Колонны в количестве четырех штук. Портик с непременным морским чудищем и пара львов у основания лестницы, хотя самой этой лестницы – три ступеньки. И она-то, и львы давно зазеленели подо мхами. Дикий плющ поднялся по стене, прочно вросши в нее тонюсенькими корешками. Он затянул окна в южной части дома, а вот северную обглодали ветра.

Крыша поблескивала.

Из трубы поднимался дым.

А неподалеку от ворот, ибо с особняком нам досталась и ограда в два человеческих роста, стояла машина. Чужая машина.

– У вас гости? – Бекшеев оперся на трость.

– Не знаю. – Гостей я не любила. Тем более незваных. И машина эта… черная, блестящая, с вытянутой мордой и серебряной фигуркой на капоте. – Возможно…

Я мотнула головой и направилась к дому. Быстро. Почти бегом.

Гости?

К Софье никто не приходил. Ко мне – тем паче. Даже с Одинцовским поверенным, который все норовил узнать, не надо ли мне чего, я общалась в порту. Раз в полгода. Наши тоже не совались лишний раз.

А тут…

Приоткрытая дверь.

И чужой резкий запах, в котором смешались вонь немытого тела и дешевого одеколона. Мужчина, почуяв меня, начал оборачиваться. А главное, потянулся к кобуре.

В моем собственном доме?!

Я добралась до него раньше. Короткий тычок в шею. И в последнее мгновение удержать руку, чтобы удар не стал смертельным. А потом подхватить тело, что стало заваливаться вбок.

– Да что ты с ней рассусоливаешь! – донеслось откуда-то изнутри.

Я вытащила из кобуры упавшего пистолет. Неплохой. И чистили его, смазывали. Проверила обойму. И сунула за пояс. Пригодится.

– Господин, вы…

– Дай я сам с ней поговорю…

Вот урод. Я принюхалась, поморщившись, – чужие запахи виделись темными пятнами. Трое… этот, что лежит и пролежит еще минут десять точно. А большего и не нужно. И двое там, в Софьиной гостиной.

– Слышишь ты, тварь?! Знаешь, кто я?

Софьины покои на первом этаже. Она все еще боится лестницы, а я вот, наоборот, люблю, чтобы повыше. Хотя… для двоих дом все одно велик. И сейчас он настороженно замер, прислушиваясь к происходящему.

Паркет и тот не скрипнул, несмотря на отвратный характер.

– Чего молчишь? Ты сейчас напишешь письмо этой вот… скажешь, что ошиблась. И еще что-нибудь придумаешь.

Дверь открыта.

Софья никогда ее не запирает. И сейчас в коридор пробивается узкая полоска света. В ней видна тень. Длинная. Уродливая. Она извивается змеей.

– Господин, я прошу…

– Заткнись. А ты смотри на меня! Слышишь?

Резкий звук пощечины заставил меня оскалиться. И та, другая часть рванула. Ее уже беспокоили сегодня, и теперь она, чуткая, ждала.

Почти дождалась.

Я остановилась, уперлась в стену, сдерживая нервную дрожь.

– Смотри в глаза! Кого ты видишь, ну?

– Чудовище. – Софьин голос был спокоен. – Мертвое. Скоро.

– Что?!

В лицо плеснуло кислотой, и кости заныли.

Ненавижу этот момент… и людей… и…

– Ты, кажется, не поняла, с кем имеешь дело. – Я запомнила этот голос, такой уверенный, такой спокойный. – Сейчас я выдавлю тебе глаз. Левый или правый. Выбирай. Хотя… можешь не выбирать. Выдавлю сначала один, потом второй.

Он говорил это почти равнодушно.

А тварь во мне очнулась окончательно. И зарычала. Утробно. Низко. Беззвучно.

– Потом отрежу палец. Один, второй и третий… и буду резать вот так, по кусочку… И главное, что мне за это ничего не будет. А знаешь, почему? Потому что никому нет дела до старой тупой стервы, забившейся в эту вот дыру.

Я потянулась, и мышцы захрустели. Всегда так поначалу, занемевшие, они плохо слушались.

Сжать кулаки. Разжать. Наклониться…

Поэтому мы не слишком любим менять форму.

– Мне даже о компенсации договариваться будет не с кем, потому что…

Я сделала шаг.

Второй.

Дверь потянуть. Она скользит беззвучно, слегка застревая в мягком ворсе ковра. Но ныне дверь сдерживает обычный свой протяжный стон.

Двое.

Один уже знакомый толстячок, что жмется к стене, прижимая к животу портфель. А второй навис над Софьей. Он стоит спиной. Широко расставив ноги.

Модный костюм в узкую полоску. Аккуратная стрижка. Шея… не самая толстая.

Софья сидит прямо. И улыбается.

Безумно так.

Чудовище, стало быть… И да, мертвое, хотя пока еще живое.

Толстяк почувствовал что-то и повернулся ко мне. Лицо его красное исказилось, и я прижала палец к губам. Не надо шума.

Не надо.

Софья улыбнулась шире. Кажется, это совсем не понравилось парню.

– Ты… ненормальная!

– А ты мертв. – Она подняла руку. Тонкие бледные пальчики, и золотое колечко на среднем болтается. Она под него подворачивает тонкую полоску ткани, но кольцо постоянно слетает. – Во всех вероятностях. И это хорошо. Очень… очень хорошо.

Он отшатнулся, этот княжич.

Удачно.

Я положила руку на плечо. А второй ткнула в печень. Он захрипел и… сильный, паразит. Редко кто мог остаться на ногах. Этот же поворачиваться начал и запоздало потянулся к силе.

Только…

Ищейки – твари особые.

А потому просто пропустила его энергию сквозь себя. Я так могу. В отличие от этого урода. Если перехватить мага за горло и хорошенько тряхнуть, спеси в нем поубавится.

А если горло сдавить… И дернуть, двинув сжатыми пальцами под дых, то и вовсе до разума достучаться можно. Или до страха?

Я не позволила ему упасть на колени. И ручонки, которыми он попытался дотянуться до меня, стряхнула. А горло сдавила еще сильнее.

И отпустила, позволяя сделать вдох.

Небольшой.

– И что мне с тобой делать? – поинтересовалась.

Мальчишка ведь.

Сколько ему? Семнадцать? Восемнадцать? Красивый. Чувствуется благородная кровь.

– Отпустите, госпожа, – трепыхнулся толстяк, впрочем не рискуя приближаться.

И этот княжич, как его там… не запомнила. Главное, задергался, затрясся, бледнея.

Воздуху не хватает?

А можно ведь еще иначе. Маги, они на самом деле хрупкие. Тела. Человеческие. И точек на них много есть. Нас учили, потому что физическое тело с энергетическим связаны намертво. Особенно у магов. Это простому человеку, если в нужное место ткнуть, будет больно. А магу будет очень больно.

Но я ткнула.

И снова убедилась, правы были добрые люди. Его аж перекосило.

– А вот так можно и от силы отрезать. – Я надавила чуть повыше ключицы. – Временно. Но если, скажем, надавить сильнее… или в сочетании с энергетическим воздействием, то начнется нарушение малого узла… он как раз тут и находится.

– Госпожа, вы не имеете права…

– Кто сказал? – Я вглядывалась в глаза этого…

Боится? И ненавидит.

Надо же, злости в нем больше, чем страха. Не верит? Неужели и вправду не верит, что решусь? А может, и прав. Не решусь.

Если бы сразу шею свернуть, но… почему-то не свернула.

– Дернешься, я его просто додавлю, – это я толстяку, который за портфелем прятался.

– Зима Желановна, – голос Бекшеева несколько отвлек от мыслей на тему, почему же так сложно кого-то убить в мирное время, – думаю, вы можете отпустить… молодого человека.

– Зачем?

– Затем, что иначе его будет сложно доставить в участок. – Он стоял, опираясь на свою тросточку. Такой взъерошенный и нелепый слегка. – А нам еще протокол писать.

– Думаете, надо? Можно ведь и так.

– Я… я буду жаловаться!

– Если доживете, – меланхолично ответила и пальцы-таки разжала, позволив уроду упасть.

И тот захрипел, выгнулся. Зашелся сиплым кашлем.

– Ох… охр…

– Охренел? – подсказала я, присев рядышком. – Ты и вправду охренел, мальчик.

– Охр-на, – выдавил он, пытаясь опереться на руки.

Это зря. Я была хорошей собакой.

И магов мы добыли больше полусотни. А потому знала не только куда тыкать, чтоб их от силы отрезало, но и как, чтобы отрезало наверняка и надолго. Оно, конечно, не сразу начало получаться, но потом уж, с опытом, намертво вошло.

Нет, силенки к нему вернутся.

Не сразу. Может, дня через три начнут. Или через четыре. А может, и того позже.

Но мне-то какая разница? А до того тело будет… неприятным. Одинцов рассказывал, каково это. И мышцы дрожат, и слабость несусветная.

– Если ты про того придурка в коридоре, то он очухается.

И скоро – я его даже не сильно помяла.

Впрочем, этот малолетний ублюдок меня перестал интересовать. Я поднялась и, перешагнув через него, подошла к Софье.

– Ты как?

– Знаешь, – она откинулась в кресле, – я бы от кофе не отказалась…

Глава 13. Звезда

«Звезда символизирует надежду, но следует помнить, что она обманчива и далека, воистину как звезда, в предрассветный час мелькнувшая на небосводе».

«Малый толкователь карт и гадальных арканов», выпущенный под редакцией Общества любителей предсказаний и рекомендованный для домашнего применения лицам, не обладающим истинным даром прозрения

В окно, затянутое плющом, света проникало мало. Даже сейчас, когда от плюща остались голые ветки. А летом наверняка тут вовсе темно.

И сыро.

И в этом полумраке лицо женщины кажется таким напрочь ненастоящим. Узкое. С чрезмерно длинным носом. С губами тонкими. С высоким лбом, в центре которого лежит синий камень. Камень поддерживает пара цепочек, и Бекшеев не может отделаться от ощущения, что именно этот камень и запирает силы женщины.

Она не стара. Хотя что-то толком разглядеть сложно.

А еще она видит.

Вот пусть и жмурится, щурится, скрывая под сенью ресниц бельмяные пятна, но все одно видит.

– Я… этого… – Княжич кое-как поднялся. Надо же, а казалось, что не так уж сильно ему и досталось. Пара тычков, а поплыл. Вот и сейчас вроде стоит, но покачивается, и ощущение такое, что того и гляди свалится. – Так… не оставлю. Я… сегодня же… отцу…

– Не волнуйтесь, – заверил Бекшеев, – я сам ему сообщу. И ваш поверенный тоже.

Бекшеев глянул на часы.

Долгехонько.

Или это кажется просто? Чувство времени у него напрочь сбито. Но по ощущениям сигнал он еще когда отправил. Но вот где-то хлопнула дверь.

– Тьма? – раздался обеспокоенный голос.

– Тут. Все в норме, – отозвалась Зима Желановна. – Эй, вы там кофе будете?

– Иди в… – княжич добавил нечто вовсе неповторимое и опять закашлялся.

– Тебе, придурок, и не предлагаю. Сапожник, забери этого урода в участок.

Сапожник входил осторожно, бочком, прижимаясь к стене. И взгляд его внимательный зацепил всю комнату. Бекшеев готов был поклясться, что от этого взгляда не укрылась ни одна деталь.

– Да по какому… – взвился было толстяк, но замолчал.

– На Софью напал. – Зима потянулась и отряхнулась.

А Бекшеев замер, не способный отвернуться. Он… он читал отчеты.

И хроники видел.

Превращения ведь запечатлевали, но одно дело – на экране, а совсем другое – вот так.

– Вы не имеете права! – тоненько и как-то обреченно произнес толстяк. – Это… это незаконно.

– Незаконно?

Черты лица разглаживались, и в какой-то момент показалось, что вот-вот и вовсе исчезнут, что останется лишь гладкая ровная поверхность, сродни скорлупе яйца.

Жутко.

И завораживает.

– Незаконно, – голос Зимы звучал хрипло, – пробираться в чужой дом. И угрожать.

– Угрожать? – очень тихо переспросил Сапожник. – Тебе?

– Софье. Говорил, что глаза ей выдавит. И пальцы отрежет.

– Он… он шутил!

Зима дернула шеей и потянулась. Бекшееву почудилось, что он слышит хруст костей.

– В конце концов, физического ущерба нанесено не было. – Толстяк, кажется, приходил в себя. – Да, господин позволил себе некоторую… вольность.

Княжич стоял, слегка покачиваясь. И бледный до синевы. А еще растерянный. Он? Интересно, что с ним такого сделали.

– Но он готов в полной мере компенсировать ущерб! Пять тысяч…

– Пусть засунет себе в задницу. – Зима провела руками по волосам. – Забирай его. Протокол сам?

Сапожник кивнул.

– Но… но это неразумно! – Толстяк качнулся было. – Я вынужден буду доложить князю… и вы… вы, господин Бекшеев, кажетесь мне разумным человеком. Вы понимаете, чем это может обернуться? Тут даже в суд обращаться не с чем… в конце концов…

– Заткнись. – Сапожник лишь качнулся, и толстяк с визгом отпрянул.

А потом, прижавшись к стене, затрясся мелко так. Противно.

А Сапожник подхватил княжича под локоть и ласково осведомился:

– Сам пойдешь? Или как?

Когда же княжич попытался сбросить руку, пальцы Сапожника сильнее ее сдавили. А во взгляде мелькнуло что-то донельзя предвкушающее.

– Дай мне повод, мальчик. Просто дай мне повод…

– Он ведь и вправду выйдет. – Зима подавила зевок. А вот зубы у нее остались неровными, с выдающимися клыками. – Если не сегодня, то завтра…

– Пятнадцать суток я обеспечить могу, – пожал плечами Бекшеев.

– Градоправитель…

– Не станет вмешиваться. Он тут давно, моменты чувствовать умеет. А этот молодой человек заслужил те малые неприятности. Что вы с ним сделали?

– Я? – не совсем искренне удивилась Зима. Но, поймав взгляд, отчего-то смутилась. – Так, придавила чутка. Через пару дней очухается.

Бекшеев о таком слышал. И… и одно дело отчеты, а совсем другое вот так.

– И меня сможете? – поинтересовался, хотя ответ был известен.

– Если будешь нарываться.

– Кофе. – Софья Еремеевна Метельская решительно поднялась. – Утомил он меня.

Двадцать семь лет.

Провидица.

Дар слабый, переведен в активную фазу в сорок четвертом. Разогнан, что почти норма. Но да, ей повезло. Программу к тому времени не то чтобы сворачивали, скорее она сама сворачивалась, потому что даже слабосильных провидиц не осталось.

Их и было-то немного.

Изначально.

– Чего он вообще хотел?

– Не предложите даме руку? – поинтересовалась провидица, и Бекшеев поспешил исправиться.

Пальцы белые, тонкие. И сама она… белая. Даже там, в полутьме. А на свету эта белизна еще сильнее бросается в глаза, как и загар Зимы. Ногти с синеватым отливом.

Губы.

Снова сердце?

Почему-то у всех, кого разгоняли, сердце пошаливает. Побочные эффекты? Если и так, то вслух об этом не говорят. Хотя… вслух о многом не говорят.

А ей двадцати семи не дашь. С виду – не больше восемнадцати. И черты лица тонкие, одухотворенные.

– Представишь?

Это уже Зиме.

– Бекшеев, – сказала она и замялась.

– Алексей Павлович. – Бекшееву стало даже слегка обидно.

Ладно там, много лет тому, когда их представляли друг другу, у нее не было повода запоминать его имя. Но сейчас-то…

– С ней случается, – Софья засмеялась тонко так, нервно, – не стоит обращать внимания. Просто… это не всегда важно.

Имя?

У Бекшеева, кажется, несколько иные представления о важном.

– Что этому уроду нужно было? – Зима предпочла проигнорировать услышанное. – И не говори, что он зашел случайно.

– Не случайно. – Софья вздохнула и как-то съежилась, что ли.

Отчего возникло желание немедля спрятать ее.

От всего мира.

– Но… сначала кофе. Только, если можно, она варит настолько отвратительный кофе…

– Боюсь, у меня получится не лучше.

– Стоит рискнуть. Клара говорит, что я слишком от всех прячусь. Это наша помощница. По хозяйству. Точнее, та чудесная женщина, которая нас от хозяйства избавила. Мы, боюсь, совершенно непригодны к его ведению.

Почти светская беседа.

– Она вообще появлялась? – уточнила Зима.

– Утром. Обед на плите. Ужин принесет позже. Сказала, что Мишки больше нет.

И в слепых глазах вопрос, на который отчаянно не хочется отвечать. Не только ему, потому что Зима отвернулась. И включила плиту.

– Нет, – сказала она. – Убили. И… я хотела, чтобы ты кое-что глянула. Но…

– Гляну. – Только пальцы на рукаве Бекшеева дрогнули, а потом убрались.

Софья устроилась в кресле, поставленном к самому окну. Сюда плющ не добрался, но само стекло было серым и мутным. И капли стекали по нему, будто кто-то там, снаружи, оплакивал бестолкового мальчишку.

– А ты… сможешь? – В голосе Зимы прозвучало сомнение.

– Гляну.

– Кофе. – Бекшеев натянул улыбку. Надо же, пригодилось умение держать лицо. – Варить кофе меня учила матушка, и весьма старалась, но даже она вынуждена была признать, что я необучаем.

Хмыканье.

И взгляд Зимы, устремленный на Софью. Задумчивый такой.

Бекшеев принял сковороду с песком, что стояла рядом с плитой. И джезва нашлась, темная, бронзовая, некогда покрытая узорами, но с возрастом они стерлись.

Песок нагревался.

Женщины молчали.

– Я делаю брачные прогнозы, – сказала Софья. – Как-то… само началось. Здесь еще… спросили совета, точнее погадать. Я сейчас… с картами.

Статистика неумолима.

Чем выше уровень дара, тем ближе безумие. И искусственная стимуляция только ускоряет закономерность исхода.

– Вот и раскинула. А потом прогноз составила. Как-то оно… само собой получилось.

– Хороший был прогноз. Я помню.

– Она писала. Я ведь… – Софья тронула лицо пальцами. – Но Зима не отказывает. – А Зима отвернулась. Стыдится слабости? Но разве это вот – слабость? – Так и повелось. Когда Зима, потом еще Клара. И ее племянница.

– Ты не говорила.

– Хорошая девочка. Ей пятнадцать. И подработка нужна. А с машинкой управляется ловко. Что еще нужно?

Действительно.

Только странно… одна из сильнейших пророчиц современности и брачные прогнозы? Это как… как если бы Бекшеев начал анализировать домашнюю бухгалтерию. Или в этом что-то да есть?

Может, и вправду попробовать?

Турка закопалась в песок. Теперь дождаться, пока закипит.

– Вот… Ну и сперва здесь, потом Лезинск. А там одна контора попросила проконсультировать. Мне все равно заняться совершенно нечем.

И здесь Бекшеев ее понимал как никто.

Ему ведь тоже было нечем заняться. Потом.

Лежи. Отдыхай.

И ощущение полной беспомощности, бессмысленности существования, которое сводит с ума.

– Теперь у нас договоренность. Они присылают краткую справку. Имя. Возраст. Дату рождения. Иногда – фото, но мне оно не особо нужно. Обязательно – личные вещи. Неважно, носовой платок или кусок старого платья, только такого, чтобы давно ношенное. Если кровь или волосы, то еще лучше, но это – редкость. В последнее время стали присылать веревочки такие, плетеные. Из ниток. Их носили где-то неделю или две, вот и получалось…

Об этих плетеных браслетах Бекшеев слышал. И кажется, картинка складывалась. Надо же… Сказать, что такой браслет стоит полторы сотни рублей? Если простого плетения. А если узорчатый, то и вдвое?

– Там считают, что она – гадалка.

А на самом деле – провидица?

– Но дар ведь…

– Заблокирован, – спокойно произнесла Софья. – И нет, я не вижу будущего. Вероятностей. Их больше нет. Но дар, он ведь…

– Как ручей, да?

– Именно. Я когда беру карточку в руки, иногда открывается… кое-что. Отдельные картинки. Разные. Большей частью смазанные. И ощущение. Сложится или нет. Я ведь никого не обманываю. Прогноз – это ведь всегда вероятность. Одна из. И… и просто одни вероятности вероятнее других. Но это не значит, что развитие пойдет именно по этому пути.

Зима подошла и положила руку на плечо подруги. И та прислонилась головой к этой руке. А потом погладила ее, успокаивая. Или успокаиваясь?

– Так он из-за прогноза?

– С полгода тому мне прислали пару, и прогноз был плохим. Очень плохим. Я честно отписала. Меня вежливо попросили исправить. Я отказалась. Какой смысл? И если все править, зачем вообще затевать-то? Прислали другую пару. То есть мужчина был тот же, а женщина – другая. Но снова… С третьей – то же самое. Потом мне прислали целую коробку разных карточек. Женщин. Попросили найти ту, с которой прогноз… нейтрален.

– Не благоприятен?

– Нейтрален. Но… ни с одной. Я быстро поняла, что дело именно в нем. И написала, что не хочу работать по этому клиенту.

– Теперь ясно.

– Что ясно? – Зима поморщилась. – Мне вот ничего не ясно.