Текст книги "Короны Ниаксии. Змейка и крылья ночи. Книга первая из дилогии о ночерожденных"

Райн свой меч не опустил. Но и атаковать не стал.

– Днем, Анджелика, днем. При дневном свете.

– В оранжерее… – повторила она.

– Его уже не было, – сказал Райн. – Он сам себя убил. Да тебе, провались оно все, благодарить нас надо. Мы тебя спасли от очень неприятной работы.

– Язык придержи! – прошипела она.

– Что-что? А тебе бы хотелось, чтобы он жил долго? Чтобы это место к нему привыкло? Как эти несчастные уроды, с которыми мы дрались на ристалище?

Анджелика вздрогнула и на секунду прикоснулась пальцами к своему горлу. Она долго молчала, а я, сжавшись, ждала, не начнет ли она опять.

– Я бы предпочла убить ее в испытаниях, чем здесь, – наконец проговорила она низким голосом, пропитанным зловещей угрозой.

При этих словах ее взгляд, тяжелый от ненависти, упал на меня. У нее раздулись ноздри. Я сразу почувствовала, как быстро забилось мое сердце.

– Теперь что касается тебя… – Тяжелый взгляд переместился на Райна. – …ты… тебе повезло, что твое время еще не пришло. Запомни, что тебе повезло.

И она опустила топор и пошла прочь.

Мы ждали, когда она уйдет далеко, и только потом пошевелились.

Первым заговорил Райн:

– Наверное, надо было ее убить.

– Ты так предлагаешь, как будто ты бы ее одолел, – сказала я.

Он негромко хмыкнул:

– Да, я бы одолел.

Его светло-красные глаза скользнули на меня, и я сразу осознала, как близко ко мне он стоит – настолько близко, что я чувствовала его запах, напоминающий шафран и жар, катящийся по пустыне, и что-то еще, что я никак не могла уловить.

Кожа моя пошла мурашками – все привычки бунтовали против того, что я допустила кого-то стоять так близко. Я незаметно отступила на несколько шагов, и взгляд Райна вернулся на то место, куда спустилась по лестнице Анджелика.

– И тем не менее. Что теперь делать? С ней будут проблемы. Придется за ней наблюдать.

– А мне ее жалко, – тихо сказала Мише, но мысль развивать не стала.

Глава четырнадцатая

– Это было опрометчивое решение. Я не учил тебя вручать свою жизнь врагам и полагаться на их милость.

Я лет десять не видела, чтобы Винсент оказывался настолько недоволен моими поступками.

«У меня не оставалось выбора», – хотела сказать я, но сдержалась раньше, чем эти слова слетели с губ. Сообразила, что так нельзя. Винсент считал, что выбор есть всегда и если оказываешься в ситуации, когда выбора нет, значит ты сделал плохой выбор когда-то раньше и он привел тебя к этому. В любом случае некого винить, кроме самого себя.

– Мне нужен союзник для Полулуния, а это союзник хороший, – сказала я.

– Он ришанин.

– Как и треть остальных участников.

– Орайя, подумай, зачем ришанин может захотеть подобраться к тебе поближе. К тебе.

Винсент ходил из угла в угол. Так он делал, только когда переживал, но даже в том случае это было плавное и размеренное движение. Три длинных шага и резкий поворот, каждый раз шаги одной длины, в точности один и тот же ритм.

Он был на взводе. Я была на взводе. Плохое сочетание, и я это поняла с того момента, как увидела Винсента. Он много лет бился над тем, чтобы побороть мою импульсивность. Но напряжение соревнования, моя травма и выбор, который я вынуждена была сделать, взвинтили мне нервы. И в основе всего лежало мое горе от смерти Иланы – до сих пор болезненное и кровоточащее, как я ни сопротивлялась, и усиливающее любое переживание.

Все это означало, что мне следовало тщательнее следить за голосом и словами.

– Уже подумала, – сказала я. – Он считает, что союз со мной будет означать получение каких-то преференций от тебя. Что касается корыстных целей, эту я готова принять. Лучше так, чем если бы он держал меня рядом, чтобы наскоро перекусить, начнись перебои с едой.

Шаг, шаг, шаг – поворот. Винсент резко обернулся ко мне.

– А перебои начнутся.

От этой мысли меня передернуло.

– По крайней мере, когда это случится, у меня будет защита.

– «Защита»!

У него презрительно изогнулись губы – это слово он бросил в меня так, как будто я сказала что-то омерзительное.

Я стиснула зубы, удерживаясь от ответа. Неужели он думает, что я не понимаю всей недосказанности и неуместности этого слова? Не существует такой вещи, как защита, – не во время Кеджари, не в Доме Ночи и не в Обитрах. Не существует такого понятия, как безопасность, и точно не бывает никакого доверия – за исключением доверия к тому, кто сейчас стоял передо мной.

Но мое раздражение угасло под нарастающей волной нежности, когда я наблюдала, как отец меряет шагами комнату и его рука пробегает по волосам таким знакомым, таким его, таким привычным движением.

– Что случилось? – тихо спросила я.

Мятежные настроения среди ришан? Это могло бы объяснить, почему Винсент так чувствительно воспринял идею о том, что я заключу союз с ришанином, кем бы он ни оказался. Или… возможно, новые угрозы от Дома Крови. Это было бы еще тревожнее.

Не знаю, почему я решилась спросить. Как можно было ожидать, Винсент отвел взгляд и ничего не сказал. На виске у него задергалась жилка, свидетельствуя о его раздражении.

У меня в животе узлом связалась тревога при мысли о насмешке Анджелики и о том, как она на меня посмотрела, и при мысли о Райне, ришанском вампире. Теоретически Кеджари – особый турнир, в котором каждый участник соревнуется на общих основаниях. А на практике? Турнир был лишь продолжением трений и конфликтов окружающего мира.

– Если где-то там, снаружи, происходят дела, которые могут повлиять на то, что происходит здесь, внутри, мне надо об этом знать, – сказала я.

– Тебе надо сосредоточиться на том, чтобы выжить. Больше ничего.

– Я сосредоточена на том, чтобы выжить.

– Но собственными руками отправить себя в когти ришанину? Я тебя другому учил.

Не успев остановить себя, я бросила ему в ответ:

– А что, надо было истечь кровью до смерти? Что мне было делать? Я пыталась позвать тебя на помощь – а ты не пришел.

Слова слетели у меня с языка слишком быстро, я не успела их остановить. Острые, как мечи, которые он отдал мне в прошлую встречу. Взгляд резко перескочил на меня, и в нем на секунду показался огонек обиды, который быстро затвердел, превратившись в лед.

Я сразу пожалела о своих словах. Слишком сильно я надавила. Выражение его лица изменилось резко и мгновенно, как будто те же самые черты стали маской, которая теперь была надета на совершенно другого мужчину.

Винсент – мой отец любил меня больше всех. Но Винсент – король ночерожденных был слишком жестким, чтобы позволить хоть малейший вызов, шла ли тут речь о любви или нет.

– Ты считаешь, я не делал всего возможного, чтобы помочь тебе? – холодно спросил он.

– Не считаю, – сказала я. – Конечно не считаю.

– Я вручил тебе те мечи, чтобы ты стала тем, кто заслуживает ими владеть. Если ты не хочешь, чтобы…

– Хочу.

Последний раз, когда он общался в такой манере, он вышел из комнаты и неделю со мной не разговаривал. Мне даже стало стыдно за ту внезапную, лихорадочную панику, которая охватила меня от одной мысли, что он еще раз так устранится прямо сейчас.

Чужая, незнакомая твердость в его глазах не смягчилась. Он отвернулся. Его силуэт вырисовывался на фоне Сивринажа.

– Прости, – сказала я, сглотнув комок в горле. – Я знаю, что ты делаешь все возможное. Мне не следовало предполагать иное.

И я правда так считала. Я слишком погорячилась из-за его чрезмерной опеки. Всем, что имела, я была обязана Винсенту, и я никогда об этом не забывала.

Прошли несколько долгих напряженных секунд. Когда он снова повернулся ко мне и это лицо уже не было лицом оскорбленного короля, а было лицом моего заботливого усталого отца, я невольно вздохнула с облегчением.

– Я бы пришел, – сказал он, – если бы смог.

Это было самое большее, на что я могла рассчитывать в качестве извинения. Чтобы Винсент извинялся, я еще не видела. Ни перед кем и ни за что. Но надо научиться слышать то, что скрыто между слов. Так же как он никогда не говорил мне, что любит меня, но я слышала это в каждой его суровой нотации. А сейчас, хотя он и не попросил извинений, я услышала это в слегка понизившейся интонации этой единственной фразы.

С такими, как Винсент, надо быть гибким. Брать то, чего они не дадут нам сами.

– Я знаю, – пробормотала я.

Он посмотрел на меня долгим изучающим взглядом.

– Ты должна выиграть.

Это он сказал не с нежностью, а с прямолинейной твердостью. Приказ.

– Я знаю.

Он дотронулся до моей щеки.

Я вздрогнула, но не потому, что у него получилось неожиданно. Я едва ли могла вспомнить, когда последний раз Винсент до меня дотрагивался, не считая ударов на тренировке. В глубине души мне захотелось погрузиться в эту незаметную нежность.

Когда я была маленькой, он иногда обнимал меня. Одно из моих самых ранних воспоминаний – как я кладу Винсенту голову на плечо и внезапно понимаю, что я в безопасности. Даже ребенком я осознавала, насколько редко такое бывает. Я тогда почувствовала как будто вздох облегчения, как будто я, сама того не зная, удерживала дыхание с тех пор, как на меня обрушился мой дом.

С того момента прошло очень много времени. Раньше любовь значила позаботиться о моей безопасности, но однажды она стала значить: напоминать мне обо всем, что есть в окружающем мире жестокого и опасного.

Он убрал руку и отступил назад.

– Оставь себе своего союзника, – сказал он. – Но держи зубки наготове, маленькая змейка. Следи за его спиной, но не подставляй свою. В ту же минуту, как ты повернешься к нему спиной, он тебя убьет. Используй его. Но не позволяй ему использовать тебя.

Все, что я очень хорошо знала. Я кивнула.

Он сунул руку в карман и вручил мне еще один флакончик с целебной жидкостью.

– Храни ее, – сказал он. – Не знаю, когда смогу достать еще.

Я сунула жидкость в сумку и выскользнула в ночь.

Во всяком случае, это гораздо полезнее объятий.

На обратном пути в Лунный дворец я никого не встретила. Часы перед самым рассветом часто бывают тихими – большинство вампиров уже разошлись по домам, готовясь ко сну, и дорога, которой я шла, была пустынной.

Перед тем как перелезть через стены дворцового сада, я остановилась.

Взглянув назад через плечо, я не увидела ничего, кроме безмолвных брусчатых тропинок и неопределенных темных очертаний разросшихся розовых кустов. Ни намека на движение. Ни единого звука.

И все же на загривке у меня поднялись волосы, как будто я почувствовала взгляд внимательных глаз.

Я вздрогнула, повернулась к стене и броском перебралась через нее.

К тому времени, как я поднялась по всем лестницам, из-за горизонта выглянул рассвет. Когда я открыла дверь апартаментов, меня удивило, что гардины слегка раздвинуты и пространство между ними заполняет внушительная фигура Райна. Он опирался на окно, прижав руку к стеклу.

– Где ты была? – спросил он, не поворачиваясь.

– Это не твоя забота.

Я закрыла дверь и вошла в гостиную.

– Немного и моя, не находишь? Союзники, все такое.

Матерь, я ненавидела это слово и все, что, по его мнению, оно в себя включает.

Я подчеркнуто молчала, когда вошла в гостиную. Райн чуть повернул голову, ровно настолько, чтобы наблюдать за мной. Серебро лунного света начало румяниться розовым, предвещая приход солнца, и обрисовывало волевые очертания его подбородка, стекая вниз, к мышцам на шее.

Эти мышцы слегка напряглись, когда он улыбнулся мне сокрушенной полуулыбкой.

– Даже на дюйм с тобой не продвинуться.

Я смерила его холодным взглядом:

– А у тебя всего дюйм?

Мелко. Глупо. Я даже не знаю, почему я это сказала, – правда, когда он грубо расхохотался, я почему-то восприняла это с удовлетворением.

– Спокойных снов, – сказал он. – Надеюсь, от ножа под подушкой у тебя шея не затекает.

– Я привыкла.

– Хорошо. Завтра начнем тренировки. Надо готовиться к следующему испытанию.

Следующее испытание, чтоб его! Я от прошлого-то еще едва оправилась и потеряла драгоценные дни, пока выздоравливала. У нас оставалось всего две недели на подготовку. И от мысли, что придется тренироваться с Райном – и как-то умудриться при этом не слишком много ему показать, – мне становилось нехорошо.

– Я в восторге, – невозмутимо ответила я и отправилась к себе в комнату.

Но в последний момент оглянулась через плечо. Начинался день. Отсвет на лице Райна был теперь золотистый – от света солнца. Райн не шевелился, обратив взор к горизонту.

Я не смогла удержаться и спросила:

– Неужели не больно?

Он даже не взглянул на меня.

– Пока не слишком.

Странно.

Буду я еще беспокоиться о глупых саморазрушительных привычках вампира. Я вернулась к себе. Раздвинула гардины, чтобы свет вливался внутрь, затем подтащила рабочее кресло к двери и крепко заклинила им ручку.

Сон охватил меня быстро. Мне снились богини, испытания и заостренные зубы, а еще – что ощущаешь, когда сталь ночерожденных входит в спину.

Глава пятнадцатая

Тренироваться начали сразу. Следующее испытание, Убывающая луна, скорее всего, не требовало найти союзников, поскольку Полулуние было единственным этапом, где обычно действовали сообща. И все же Райн и Мише были уверены, что у нас будет возможность помогать друг другу – и что пять недель тренировок лучше, чем три, чтобы увидеть, можем ли мы успешно работать вместе.

Я всерьез задумалась, не отказаться ли. Но я понимала и то, что в моем положении помощь не отвергают, даже помощь, сопряженную с опасными условиями… как и возможность изучить врага, даже если мне не по нраву было, что они при этом тоже изучают меня.

Итак, мы стали тренироваться. Получалось… не так, как я ожидала.

– Семь преисподен, да что с тобой такое?

Получалось хуже.

Намного хуже.

Райн бросил меч в припадке какой-то ребячьей досады. Металл ударился о ковер с мощным глухим стуком, хотя поверхность была мягкой.

Со мной? Это со мной-то «что такое»? Это не я швыряюсь оружием. Я отошла к стене гостиной, сердито глядя на Райна. Мише уселась с ногами в кресло и съежилась, переводя взгляд с одного из нас на другого.

Райн ткнул в меня пальцем:

– Мы не сможем работать вместе, если ты не дашь мне подойти.

– Что я должна сделать? Сесть к тебе на колени?

– Я даже отвечать на это не буду, – зло бросил он. – Сколько раз мы еще будем повторять одно и то же? У нас меньше суток до испытания. Суток! А ты только время разбазариваешь.

Мише тяжело вздохнула и потерла виски.

И так тринадцать ночей подряд. Ночь за ночью, ночь за ночью.

Я начинала думать, что наша совместная работа на первом испытании увенчалась успехом по чистой случайности. Винсент был жестким учителем, но даже самые строгие его наставления – занятия, на которых я порой едва не теряла сознание, – я бы предпочла этим.

Десять раз бы предпочла. Двадцать раз.

Тренировки Винсента были понятными. Я знала, чего он от меня хочет. А здесь? Упражнение по выбору между двумя заведомо проигрышными сценариями. Нам надо было научиться сотрудничать в расчете на то, что этот альянс будет работать. Но мне помимо этого нужно было еще и защитить себя. Наблюдать, как работает Райн, и изучать его приемы – через каких-то несколько недель мне придется их использовать. И при этом нужно было закрываться от его любопытных взглядов.

«И потом тебя легко получится убить», – сказал он мне.

Ничего подобного!

Но из ночи в ночь я понимала, что эти две цели – быть сильным напарником и защищать себя – находились в прямом конфликте. Одна цель мешала осуществлению другой, а я себе этого позволить не могла.

Мы упражнялись, ссорились и каждое занятие заканчивали в еще большей досаде, чем предыдущее. Но сегодня я с первой минуты знала, что в эту ночь все наконец взорвется. Райну не терпелось начать драться, как только он проснулся. Едва успев пробормотать приветствие, он схватил меч и начал какую-то особенно ожесточенную схватку. Никаких промедлений, никаких шуток, никаких улыбок в ответ на подбадривающие остроты Мише и даже никаких язвительных замечаний в мою сторону. Во время спарринга он нападал на меня, как нападает человек, затаивший злобу. И позже, когда мы поменяли задачу и стали отрабатывать наш совместный бой против Мише, его раздражение наконец выплеснулось вспышкой ярости.

– Ты думаешь, я не понимаю, что ты делаешь? – рявкнул он. – Ты работаешь против меня. А не со мной.

Это была ошибка. Вообще все. Надо было истечь кровью в оранжерее. Лучше б так, чем ждать, пока Райн вгрызется мне в горло, а это казалось неизбежной перспективой.

– Работать «с» тобой? А как по твоим меркам выглядит «работать с тобой»? Идти у тебя на поводу?

Заметив его замешательство, я горестно хмыкнула:

– Ты даже сам не знаешь.

Он привык работать в одиночку, а когда был не один, выступал ведущим. Мише была не лишена таланта, особенно магического, но ее вполне удовлетворяла роль помощника. Эти двое были близки, хотя я пока и не поняла, в каком смысле, – но явно не в романтическом. Тем не менее они умели дополнять друг друга. Мише уходила в тень, а Райн занимал передний край.

А я? Это был не мой стиль. Я привыкла драться одна. Два десятилетия тренировок у Винсента научили меня хорошо делать одно: выживать в одиночку.

– Орайя, что тебе непонятно? Через день нас опять бросят на то ристалище. Один день.

Его губы скривила жесткая, мрачная улыбка.

– Мы тренируемся вместе больше недели, а я до сих пор не уверен, что ты опять не рубанешь меня, как только мы там окажемся.

Я тоже не была уверена.

– Может, и рубану. Может, на этот раз меня больше удовлетворит. – Я склонила голову и нахмурилась. – Тебе женщины часто такое говорят?

Он хохотнул лающим смехом:

– Уверен, ты за тот раз собой гордишься.

Вообще, да, гордилась.

– Орайя, послушай…

Райн сделал два шага вперед, и я так же быстро отошла на то же расстояние от него.

Он остановился и, прищурившись, спросил:

– Что такое? Ты меня боишься?

Дерзкая улыбка сошла у меня с лица. Я промолчала.

– Что, никакого едкого ответа не будет?

Он сделал еще один шаг вперед, и я снова отошла на шаг назад.

– Не приближайся ко мне, – прошипела я.

А он спокойно ответил:

– Нет уж.

Еще один шаг.

Я уперлась в стену.

– Райн, – прошептала Мише, – может, не надо…

У меня вспотели ладони. Сейчас Райн стоял в двух больших шагах от меня. Я вжалась в деревянную обшивку, и в спину мне врезался угол.

Даже во время тренировок я не подпускала его так близко. До него было три шага – или два его шага. Вот настолько он был крупнее меня. Его льняная рубашка прилипла к телу, пропотевшему за последние шесть часов упражнений, и подчеркивала все выступы и впадины его мускулистых форм. Волосы он подвязал, но за эти часы пряди выбились и теперь приклеились к лицу и шее. Не знаю, выглядел ли он так более грозно или менее: более – потому, что сейчас казался немного не в себе, а менее – потому, что все эти неаккуратные подробности мне в нем нравились больше, чем все остальное.

Его глаза сейчас казались совсем рыжими. Он не отводил взгляда от меня ни на секунду, когда сделал следующий шаг.

– Мы союзники, – твердо сказал он. – Ты должна позволить мне подходить ближе.

Мое сердце забилось быстрее. Быстрее. Быстрее. Горло пересохло, кожа покрылась потом.

– Нет, – сказала я, насколько смогла спокойно. – Не должна.

От вдруг пришедшей ему в голову мысли выражение его лица изменилось.

– Так ты все же боишься меня.

«Нет, не боюсь, – сказала я себе. – Страха не существует».

«Страх – всего лишь набор физических реакций».

Но кого я хотела обмануть? Конечно, он чувствовал, как стучит мое сердце. Конечно, унюхал, как несется по венам кровь.

– Райн… – подала голос Мише, сидевшая в другом углу комнаты.

– Отойди, – приказала я.

– Я не причиню тебе боли. Как близко мне нужно подойти, не раскроив тебя пополам, чтобы ты поверила?

«Никому не доверяй», – прошептал мне в ухо Винсент.

Райн сделал еще один шаг.

– Вот настолько близко?

Я не моргала. Не могла. Не в состоянии была отвести взгляд от хищника, стоявшего так близко. Меньше одного шага. Так близко, что я могла пересчитать капельки пота у него на ключице. Так близко, что я видела, как билась жилка у него под челюстью.

– Остановись.

– Вот настолько?

– Райн. Отойди. Назад.

Он не мигая посмотрел мне в глаза.

– Нет, – сказал он.

И сделал еще один шаг.

– Отойди от меня, мать твою!

Я хлопнула ладонью по его жесткой мускулистой груди.

Вспышка магии ослепила меня. Оглушила. Бело-синее свечение затуманило мне взгляд. Я стукнулась спиной о стену.

Райн отлетел на другой конец комнаты.

Вспышка погасла, но я успела увидеть, как разбилось окно и он вверх тормашками полетел сквозь стекло наружу.

Глава шестнадцатая

– Обалдеть! – ахнула Мише. – Ты это как сделала?

Я едва расслышала ее через шум крови в ушах, а если бы и расслышала, это мог бы оказаться мой собственный голос – потому что, ринувшись через всю комнату к окну, я только и могла думать: «Айксовы титьки, как же я это так?!»

Мы сидели наверху одной из самых высоких башен Лунного дворца, в нескольких футах над землей. Проклятье, я что, его сейчас убила? Я не собиралась. По крайней мере, пока.

Сердце стучало где-то в горле. Я подбежала к окну, высунула голову в открытую раму и…

…и чуть не опрокинулась навзничь, когда снизу взмыла полоса черного и бронзового с такой мощью, что волосы захлестали меня по лицу.

У Райна были расправлены крылья, сотканные, казалось, из самой ночи: миллион вариаций пурпурного, красного, черного и ржаво-рыжего. Настолько красивые, что мешали увидеть откровенную ярость на его лице.

– Ты, – выдохнул он, – на дерьмо тут исходишь, что не можешь мне доверять, а сама скрывала такое?!

У меня в горле застряли слова: «Я не знала, понятия не имею, как это получилось» – но я их удержала. Не надо, чтобы Райн и Мише знали, что я не догадывалась о своих способностях. Не надо им дарить еще одну мою слабость, которой можно воспользоваться.

Пусть чуток меня побоятся, раз в жизни.

Я засунула дрожащие руки в карманы и просто пожала плечами:

– Не сомневаюсь, что вы много чего от меня скрываете.

– Не знаю, как я мог подумать, что из этой затеи что-то выйдет.

Он приземлился обратно в апартаменты. Движение было легким и непринужденным, граница между небом и землей – лишь один грациозный шаг.

– Ты не умеешь думать ни о ком, кроме себя. Как и все они. Ночерожденная принцесса, живущая в замке у Винсента и хорошо выучившая, что весь мир принадлежит ей. Это он тебе обещал? Стань такой, как он, научись подставлять других, и весь этот мир – твой. Что, этого ты ждешь?

– Не смей говорить о моей семье в таком тоне! – рявкнула я.

– Тоже мне «семья»! – фыркнул он, и в его словах слышалась одна чистая ненависть. – Печальная же у тебя жизнь.

У меня в карманах дрожали кулаки, сжатые до побелевших костяшек.

– А ты хоть что-нибудь сделал, чтобы я тебе доверяла? Или, может, мне должно льстить, что ты меня выбрал? Может, мне в ноги тебе упасть безвольной кучей? Типичный ришанский гонор. Ты бы лучше посмотрел, как ваших балуют, прежде чем так говорить о моем отце.

Комната осветилась всполохами пламени, которое из оранжевого стало белым. Возникший в ту же секунду порыв ветра разметал волосы у меня и у Райна. Все его тело напряглось, крылья так и остались расправленными. Его глаза пронзали меня, но и мои пригвоздили его к стене.

Мише бросилась между нами.

– Ну все, все. Погорячились – и довольно.

Я не собиралась первой отводить глаза.

– Уже все! – повторила она срывающимся нервным голосом.

Наконец Райн отвернулся.

– Прекрасно, – сказала я, тоже посмотрев в сторону. – С меня хватит.

– С меня тоже.

Он просто вышел через открытое окно в ночное небо. Я рывком открыла дверь и побежала по коридору. Мы оба оставили Мише беспомощно стоять среди разбитых стекол.

Мне очень нужно было, чтоб Винсент оказался на нашем месте встречи, но я совсем не удивилась, когда не нашла его там. Я ходила туда каждую ночь. Он встречал меня примерно в половине случаев, и когда встречал, был чем-то озабочен. Происходило нечто большое, но он не говорил мне, что именно. И точно так же, может быть, он чувствовал мое нарастающее раздражение от ситуации с Райном, хотя я ни словом о ней не обмолвилась. Сейчас я уже хорошо выучила, что именно от Винсента лучше утаивать.

Но сегодня я была так зла – и в таком замешательстве, – что высказала бы ему все, был бы он на месте. По крайней мере у него были бы разъяснения, что сейчас сделала моя магия, а мне его слова были отчаянно нужны. Сила, которой я отбросила Райна через комнату, не соответствовала всему, что мне удавалось раньше, а я даже не поняла, как это сделала. Сейчас, шагая в одиночку вдоль потемневших улиц, я пыталась снова вызвать эту силу, но мне отвечали только несколько знакомых слабых искорок на кончиках пальцев.

Но все же в глубине души я была рада отсутствию отца. Как бы ни хотелось получить ответы, я не любила проявлять чувства, которыми не могла управлять. А сегодня у меня этого было предостаточно. Потеряла контроль. Над собственной магией. Над собственным гневом.

Я повела себя слишком грубо. И вздорно. Я это сама понимала. Позволила Райну меня спровоцировать и пошла на поводу у худших своих порывов. Он во многом ошибался – очень во многом, – но, может быть, он был прав, что надо либо идти к нему в союзники, либо становиться его врагом.

Когда стало ясно, что Винсент не придет, я пошла бродить по пустынной территории вокруг Лунного дворца. Подмывало отправиться в человеческие кварталы и похоронить это чувство беспомощности, вонзив кинжал в грудь какого-нибудь вампирского отребья. У меня уже много лет не было таких больших перерывов. Я даже не ожидала, насколько мне нужна такая разгрузка.

Когда я убила там впервые, это была случайность, а теперь я почти не могла без этого обходиться.

Это было всего через несколько дней после… После. Боль и одиночество снедали меня заживо. Я уже много лет не испытывала ненависти к своей плоти, но в те ужасные дни вернулась к старым дурным привычкам и запускала тоненькие кровавые тропинки по коже, наблюдая, как легко она рвется, как медленно заживает. Мне было отвратительно, что мое тело так слабо и привлекает к себе всеми возможными способами, которые мне неприятны; что несет на себе следы каждого плохого воспоминания, подобные тем, что теперь украшали мое горло, а тогда были двумя едва зарубцевавшимися ранами.

Не знаю, чего я искала в ту ночь, когда отправилась в человеческие кварталы, но явно не повода убивать. Я никогда не чувствовала себя вампиром меньше, чем в те страшные дни, – может, нуждалась в каком-то общении, которое не могла получить в замке ночерожденных. Может быть, надеялась отыскать какой-то недостающий кусочек себя в тот момент, когда ощущала, что чего-то мучительно не хватает.

Вместо этого я нашла квартал, полный людей, казавшихся мне чуждыми существами, и вампира, который намеревался на них поохотиться. Когда я увидела, как он выслеживает молодую женщину, стиравшую белье во дворе обшарпанного домишки, я не размышляла. Я просто действовала. Все оказалось проще, чем я думала. Меня хорошо натренировали. А вампир не был готов к драке.

Потом я запаниковала и побежала обратно в замок ночерожденных. Весь день просидела у себя в ванной, блевала. Не могла смыть кровь с рук, стереть из мыслей лицо моей жертвы. Я была уверена, что в ту минуту, когда Винсент покажется в дверях, я во всем ему признаюсь. Он запрет меня под замок на десять лет, и в тот момент я была бы ему за это благодарна.

Но шли часы. Я лежала на кровати и наблюдала, как гардины процеживают солнечный свет, а чувство вины укладывалось у меня в животе, как неприятная еда. Я поняла, что убийство того вампира – спасение тех людей – заставило меня ощутить себя сильной. И чувство вины постепенно уходило, а сила – нет.

Стоила ли моя вина дороже, чем жизнь женщины, которую я спасла? Были непонятные правила Винсента дороже, чем бессчетное количество других людей, которых бы убил тот монстр, если его не остановить? Нет. Я не чувствовала вины за то, что убила. Я чувствовала вину за то, что солгала отцу.

Но такой меня сделал Винсент. Ложь считалась мелким прегрешением.

В тот день, глядя в усеянный пятнышками солнечного света потолок, я поняла, что вот уже двадцать четыре часа не думаю о лице, которое преследовало меня в мыслях.

Было бы приятно сказать, что на следующую ночь меня привели в трущобы благие намерения. Но увы. Это был мой собственный эгоизм. Я предпочитала увидеть во сне эти умирающие лица, чем другое лицо. Так я становилась сильнее, а не слабее.

Убивая, я испытывала лишь удовлетворение от хорошо проделанной работы. Как будто оставила отметину на этом мире. Немало для смертного, живущего среди бессмертных. Мой способ сказать этому месту: «Ты думаешь, моя жизнь ничего не стоит, а я вот могу оставить на тебе пятно, которое не удастся смыть».

У меня уже чесались руки оставить эту отметину, как у опиумного наркомана, жаждущего дозы. Но рассвет был уже слишком близко, а человеческие кварталы располагались слишком далеко от Лунного дворца, если идти пешком. Мне нельзя было рисковать, отправляясь в такой путь.

Вместо этого я пошла обратно по длинной дороге, петляя по пустынным заброшенным тропкам. Я держалась поближе к реке Литуро, одному из двух притоков, которые разбивали город на районы и сливались, образуя внутренний город Сивринажа, где и находился замок ночерожденных. Я часто смотрела на этот вид из своей комнаты. Оттуда, сверху, казалось, что реки текут спокойно и безмятежно, словно кто-то краской провел через город две изящно изгибающиеся полосы.

Вблизи разило мочой.

Я остановилась на берегу и смотрела, как мимо струится вода. Легкий ветерок трепал мои волосы, и с ним пришел знакомый теплый запах – табака!

У меня на загривке волосы встали дыбом. Я здесь не одна.

Я посмотрела влево и увидела, что у воды стоит еще кто-то и подносит ко рту сигариллу. Он поднял подбородок и длинно выдохнул; дым засеребрился, отразив лунный свет.

Мне показалось, что я сейчас услышу кашель Иланы. Увижу ее лицо, когда повернусь. И, Матерь, как же мне это было нужно. Этого мне не хватало еще больше, чем силы.

– Э-гей!

Держа руку на рукояти меча, я подошла к незнакомцу.

– Можно мне тоже одну? Я заплачу.

«Ты что? – услышала я голос Винсента, зашипевший мне в ухо. – Подходить неизвестно к кому? Ради чего?»

Незнакомец обернулся, и холодный свет упал только на нижнюю часть его лица, высветив лунно-бледную кожу, узкий заостренный подбородок и слегка изогнувшиеся губы.

– Конечно. Угощайтесь.

Его рука в кожаной перчатке показалась из-под длинного плаща, держа деревянную коробочку. Я потянулась к ней, но незнакомец не дал мне взять ее в руку.

Он склонил голову, и от этого движения лунный свет пополз дальше по его лицу. Незнакомец был красив. Черты его лица отличались изяществом и казались острыми, как из полированной стали. Из-под прядей волос, закрывавших половину лица, то ли серебряных, то ли соломенных, в темноте не разобрать, на меня, прищурившись, глянули янтарно-желтые глаза и просветлели, узнав.