Текст книги "Двойная наживка"

Скинк поджарил белок на воздухе над открытым огнем. Декер пил холодное пиво и чувствовал, как ночь сгущается над озером Джесап. Они ели молча. Декер оказался голоднее, чем думал. Потом они оба открыли по следующей банке пива и смотрели, как догорают угли.

– Джим Таил всегда с нами, – сказал Скинк.

– А это не опасно? – спросил Декер. – Я хочу сказать, для него.

– Ни для него, ни для нас. Но Джим Тайд – осторожный человек. И я тоже. А ты – ты учишься на ходу.

Скинк балансировал жестянкой пива, поставив ее на колено.

– Есть здесь Восточный, который идет без остановки до Нового Орлеана, – сказал он, – отходит из Орландо примерно в полдень.

Декер поглядел на него:

– Что ты имеешь в виду?

Скинк сказал:

– Вероятно, разумнее нам поехать порознь.

Декер кивнул. Они никогда не пустят его в самолет, подумал он, особенно в такой одежде.

– Тогда, я думаю, увидимся в аэропорту.

Скинк опрокинул жестянку воды на оставшиеся угли.

– Куда ты направишься сегодня вечером? – спросил он.

– Есть еще кое-кто, кого мне надо повидать, – сказал Декер. – Хотя я не уверен, что знаю, где она остановилась. По правде говоря, я не уверен даже, в городе ли она. Это сестра Денниса Голта.

Скинк засопел.

– Она еще в городе. – Он снял свой дождевик. – Она в гостинице «Дейз Инн», по крайней мере, именно там припаркован этот крошка – «Корвет».

– Спасибо, я найду ее. А как насчет этих типов на дороге?

– Давно уехали, – сказал Скинк. – Смена закончилась полчаса назад.

Он проводил Декера до машины.

– Будь осторожен с этой дамой, – сказал Скинк. – Если у тебя возникнет непреодолимое желание рассказать ей историю своей жизни, я могу это понять. Только не рассказывай ту ее часть, которая связана с сегодняшним днем.

– Я слишком чертовски устал, – вздохнул Декер.

– Это то, что все они говорят.

10

Она все еще была в «Дейз Инн», комната 135. Когда она открыла дверь, на ней была только ночная рубашка. Одна из этих дорогих шелковых штучек, которые закрывают только верхнюю часть тела. Сейчас она едва закрывала бледно-желтые штанишки. Р. Дж. Декер заметил цвет ее штанишек, когда она подняла руки, чтобы дотянуться до крючка и снять халат с дверцы гардеробной. Декер делал достойные жалости усилия не пялиться.

Лэни спросила:

– Что в мешке?

– Смена одежды.

– Вы куда-то едете?

– Завтра.

– Куда?

– На север.

Лэни села посреди постели, а Декер на стул. По телевизору показывали старую картину о Джеймсе Бонде.

– Шон Коннери был самым лучшим, – заметила Лэни. – Я смотрела эту дерьмовую картину раз двадцать.

– Почему вы все еще в городе? – спросил Декер.

– Я тоже завтра уезжаю.

– Вы не ответили на вопрос. Почему вы все еще здесь? Почему вы не уехали домой после похорон Бобби?

Лэни сказала:

– Сегодня я ходила на кладбище. И вчера. Мне еще не хотелось уезжать, вот и все. Каждый из нас справляется с горем по-своему – разве вы не говорили этого?

«Очень ловко», – подумал Декер. Ему очень нравилось, как она умела выйти из положения.

– Знаете, что я думаю? – спросил он. – Я думаю, что семейство Голтов нуждается в медицинской помощи. Я имею в виду, в научном исследовании. Может, существует такое генетическое заболевание, которое не дает людям говорить правду. Думаю, клиника Мэйо очень бы этим заинтересовалась.

Она широко раскрыла глаза, такая примерная крошка-девочка, школьница. Предполагалось, что взгляд будет холодным, но он получился просто нервозным.

– Я долго не задержусь, – сказал Декер, – но нам надо поговорить.

– У меня нет желания разговаривать, – сказала Лэни. – Но, добро пожаловать, оставайтесь, сколько хотите. Я не устала.

Она скрестила ноги под халатом и посмотрела на него. Что-то в затхлой комнате мотеля пахло свежо и восхитительно, и конечно, это не был аромат «Дейз Инн». Это была сама Лэни: одна из тех женщин, которые от природы пахли, как весенний день. Или, может быть, так казалось, потому что она так хорошо смотрелась. Какого бы рода ни было это явление, у Декера возникло ощущение, что он находится в затруднении. И, главным образом из-за того, что вошел в ее комнату и разрешил ей прыгнуть в постель, отчего утратил все рычаги воздействия и потерял контроль над ситуацией, а, значит, и надежду получить ответы на вопросы. Он знал, что попусту тратит время, но ему не хотелось уходить.

– Вы ужасно выглядите, – сказала Лэни.

– Был долгий день.

– Взяли свежий след?

– О, верно.

– Что-нибудь новое о смерти Бобби?

– Я думал, что у вас нет настроения разговаривать.

– Я любопытна, и это все. Даже более чем любопытна. Я его любила, помните это?

– Вы все повторяете это, – сказал Декер, – как будто напоминаете об этом себе.

– Почему, вы мне не верите?

Материал для кино, для Ли Страсберга. Лэни – оскорбленная возлюбленная. Ее тон был резко обиженным, но не оборонительным. И не было ни малейшего колебания или сомнения в этих красивых глазах, они выглядели так, будто она была готова расплакаться. Это было такое великолепное представление, что Декер снова задумался над вопросом: «А действительно, почему он ей не верил?»

– Потому что Бобби Клинч был не ваш тип мужчины, – сказал он.

– Откуда вы можете это знать?

– «Корвет», припаркованный снаружи, – это вы, Лэни. Бобби же был обычным грузовиком типа пикап. Он мог вам нравиться, вы с ним спали, может быть, даже была та сокрушительная страсть, которой вы так гордитесь, но вы не любили его.

– Вы можете все это сказать, поглядев на эту чертову машину?

– Я – эксперт, – сказал Декер. – Это то, чем я занимаюсь.

В отношении машин это было верно: не было лучшего ключа к личности, чем машина.

Любой хороший полицейский сказал бы то же самое.

Декер особенно не задумывался над психологией владельцев автомобилей до тех пор, пока не стал частным детективом и ему не пришлось проводить половину жизни, выслеживая, преследуя и фотографируя всевозможные автомобили. Во время долгого наблюдения в бойких местах парковки он придумал игру: старался представить, кому из покупателей подойдет какая-то определенная машина, и достиг в этом больших успехов. Форма, модель, цвет, все вплоть до блеска на покрытии втулок было ключом к разгадке. Собственная машина Декера была простым серым «Плимутом 1979 Воларе». С точки зрения стиля это был самый неприметный и легко забываемый автомобиль, который когда-либо произвел Детройт. Декер знал, что он идеально ему подходит, так как соответствовал его задаче оставаться невидимым.

– Так вы считаете, что мое место в Майами, – начала Лэни саркастически.

– С кем бы вы могли меня представить, Декер? О, знаю – с молодым колумбийским жеребцом! Часы «Ролекс», золотое ожерелье и черный «Феррари», или, может быть, вы считаете, что я слишком стара, стобы быть шлюхой кокаинового магната. А может быть, вы представляете меня опирающейся на руку какого-нибудь седовласого старикашки, поигрывающего своими деньжатами в Харни?

– Кто угодно, но не Бобби Клинч, – сказал Декер, – вы не были Стивом и Иди.

Конечно, за этим последовали слезы, и следующее, что Декер осознал, – что подошел к постели и обнял Лэни и сказал ей, чтобы она перестала плакать. Пожалуйста. Внутренним взором он видел себя в этой тошнотворной сцене из дешевого детективного фильма, в роли грубияна и хама, неуклюже утешающего плачущую длинноногую красавицу и знающего в глубине души, что он должен сыграть эту сцену как крутой парень, но чувство вынуждало его показать свою теплую растроганную душу. Декер знал, что ведет себя, как дурак, но он безусловно не хотел выпускать Лэни Голт из объятий. Было что-то магнетическое и утешительное и совершенно естественное в том, что он держал в объятиях сладко пахнущую женщину в шелковой ночной рубашке на чужой постели в чужой комнате мотеля в чужом для них обоих городе.

Вертолет «Белл-Джет» ожидал преподобного Чарльза Уиба в аэропорту для официальных лиц Форта Лодердейл. Уиб был одет в темно-синий костюм в узкую полоску, на носу – солнцезащитные очки, модные ботинки из кожи ящерицы. Он путешествовал с вице-президентом Спортивной Христианской Телесети и молодой брюнеткой, претендовавшей на то, чтобы быть его секретарем и умудрившейся незаметно сунуть свой номер телефона пилоту во время их короткого полета.

Вертолет доставил преподобного Чарльза Уиба к узкой плотине на краю Флоридского Эверглейдса. Глядя на восток от дамбы, Уиб и его коллеги могли хорошо видеть массивное строительство шоссе. Этот участок земли был обработан бульдозерами, ложе дороги – затоплено, уже привезены сваи для обходных путей. Грузовики с мусором, вывозившие отходы, сновали взад и вперед в то время, как грейдеры ползли в клубах пыли посередине.

– Покажи мне еще раз, – сказал Уиб вице-президенту.

– Наша собственность начинается как раз здесь, – показал вице-президент, – и простирается на пять миль к югу. Транспортный совет штата благородно предложил нам три обменных пункта.

«Благородно, чтоб мне провалиться», – подумал Уиб. Двадцать тысяч в бумагах каждому из этих алчных говнюков.

– Дай мне бинокль, – сказал Уиб.

– Сожалею, сэр, но я оставил его в аэропорту.

– Я собираюсь пойти и сесть в вертолет, – заскулила брюнетка.

– Оставайся здесь, – проворчал Уиб. – Как я увижу систему озер без бинокля?

– Мы сможем пролететь над ними на обратном пути, – сказал вице-президент. – Каналы почти закончены.

Уиб энергично потряс головой:

– Черт возьми, Билли, ты снова это сделал. Люди не покупают дома на каналах. «Канал» – чересчур грязное слово. Канал – это место, где проходят сточные воды. Канал, место, где совокупляются утки и мочится скот. Кто захочет жить рядом с каналом! Неужели ты заплатишь за это сто пятьдесят тысяч? Нет, ты предпочтешь жить на озере, на прохладном душистом озере, а озера – это как раз то, что мы здесь продаем...

– Понимаю, – сказал вице-президент. – Это не каналы, а озера. Прямые, узкие озера. Озера, через которые можно перебросить камень. Озера одинаковых размеров.

Компания, которую наняла Спортивная Христианская Телесеть, была фирмой морских землечерпалок, десятники которой в основном были линейно мыслящими людьми. Однажды они очищали от земли и ила устье в Порт-Эверглейдс и Правительственной Засеке и значительную часть фрахтового пути в Тампа Бэй. Они работали с впечатляющей скоростью и эффективностью, и двигались по прямой, что желательно, если вы прокапываете канал для прохождения кораблей, но становится помехой, когда ваша цель – выкопать озеро. Эта проблема несколько раз упоминалась в разговоре с преподобным Чарльзом Уибом, который замечал только финансовую глупость в случае с выкапыванием больших круглых озер. Чем больше озеро, тем больше воды. Чем больше воды, тем меньше земли для продажи. Чем меньше земли на продажу, тем меньше можно построить домов.

– Озера не должны быть круглыми, – говорил преподобный Чарльз Уиб. – Я не собираюсь вам это повторять.

– Да, сэр.

Уиб повернулся к востоку и уставился на прогалины.

– Напоминает говенную Сахару, – сказал он. – Если не считать грязи.

– Вода поднимается поздней весной и ранним летом, – сообщил вице-президент, – Дики обещает окуня.

– Да, сэр, это лучшая рыбалка на всем Юге.

– Будет лучше для него, если он окажется прав. – Уиб прошелся вдоль дамбы, любуясь хребтом нового шоссе.

Вице-президент шел в нескольких шагах позади него, а секретарша оставалась на месте, бросая взгляды на синюю кабину пилота «Джет-Рейнджера».

– Двадцать девять тысяч единиц, – говорил Уиб. – Двадцать девять тысяч семей. Наш собственный христианский город!

– Да, – сказал вице-президент. Его беспокоило название нового строительства: «Озера Ланкеров». Вице-президент чувствовал, что название «Озера Ланкеров» представляло серьезную проблему для маркетинга: слишком разговорное, слишком отдает деревенщиной. Преподобный Чарльз Уиб был не согласен. Это была его аудитория, говорил он, и он, черт возьми, прекрасно знал, что они будут и чего не будут покупать. Он настаивал на том, что название «Озера Ланкеров» превосходно. Оно било прямо в цель.

Чарли Уиб направился обратно к вертолету.

– Билли, мы должны подумать о том, чтобы отщелкать несколько рекламных роликов, – сказал он. – Будущая окуневая столица Америки, что-нибудь вроде этого. Слетай к Дики и доставь ему немного пленки. Он может использовать собственную команду, но я хотел бы, чтобы вы или отец Джонсон понаблюдали.

Вице-президент сказал:

– В этих озерах еще нет рыбы.

Уиб взобрался на вертолет, и вице-президент протиснулся и сел рядом с ним. Секретарша села впереди рядом с пилотом. Уиб, казалось, не обращал на это внимания.

– Я знаю, что в озерах еще нет этой чертовой рыбы. Скажите Дики, чтобы он перешел через дамбу и отснял кое-что на той стороне. Он знает, что надо делать.

«Джет-Рейнджер» оторвался от земли, и на низкой высоте полетел на восток.

– Лети вон там, – сказал пилоту вице-президент, – где они роют эти озера.

– Какие озера? – спросил пилот.

Скинк опоздал в аэропорт. Р. Дж. Декер ничуть не был этим удивлен. Он проскользнул в телефонную будку и набрал номер «Харни Сентинел», чтобы узнать, не просочились ли какие-нибудь новости о перестрелке в лесу. У него уже была приготовлена история о том, что они с Оттом уговорились встретиться в блинной, но Отт не пришел туда.

К телефону подошел Сэнди Килпатрик. Он сказал:

– У меня очень скверные новости, мистер Декер.

Декер затаил дыхание.

– Это об Отте, – продолжал Килпатрик. Его голос был похож на сдавленный шепот священника в исповедальне.

– Что случилось? – спросил Декер.

– Сегодня рано утром произошла ужасная автокатастрофа, – ответил Килпатрик. – На шоссе Джилкрайст. Вероятно, Отт заснул за рулем. Его грузовик съехал с дороги и налетел на большой кипарис.

– О, Иисусе, – сказал Декер. Они организовали катастрофу, чтобы прикрыть ею убийство.

– Машина пылала два часа, даже кустарник загорелся, – сказал Килпатрик. – К тому времени, когда пожар закончился, там мало что осталось. Останки сейчас в морге, но... они надеются получить достаточно крови, чтобы выяснить, был ли он пьян. Они здесь мастера определять алкоголь в крови...

Должно быть, тело Отта обгорело до пепла. Никто и не заподозрит, что оно побывало в воде, как никто не догадается, что в действительности было причиной его смерти. Самая дешевая уловка, но в Харни она сработает. Декер уже представлял, как они переделывают дорожный знак с черепом и костями на шоссе 222: «Поезжайте осторожно, и не будет несчастного случая N 5".

Он не знал, что ему дальше говорить. Беседы о новопреставленных вызывали у него ощущение неловкости, но он не хотел показаться бесчувственным.

– Я не думаю, что Отт был большим выпивохой, – сказал он вяло.

– И я не думал, – ответил Килпатрик, – но я понял – что-то случилось, когда он не появился позавчера на соревнованиях по бейсболу. Вы знаете, он был символом команды.

– Дэйви Дилло.

– Верно.

На другом конце линии наступила пауза. Килпатрик раздумывал, как объяснить то, что Отт надевал этот костюм армадила.

– Знаете, здесь в нашей газете существует неписаное правило, – сказал редактор, – каждый что-то дает на благотворительные нужды. Хоть по нескольку долларов от гонорара, компания известна своей благотворительностью.

– Понимаю, – ответил Декер.

– Ну, Отт отказался давать что-нибудь, сказал, что не доверяет им. Я никогда не видел, чтобы он проявлял такое упорство.

– Он всегда дорожил своими деньжатами, – ответил Декер. Отт Пикни был одним из величайших скупердяев, которых он когда-либо встречал. Однажды, когда он освещал процесс в связи с сенсационным убийством в округе Дейд, он пропустил момент в судебном заседании, когда зачитывали приговор, потому что не мог найти места для парковки, где был бы сломан счетчик.

Сэнди Килпатрик продолжал:

– У нашего издателя железное правило насчет этой благотворительной организации, «Единого пути». Когда он узнал, что Отт отказывается давать пожертвования, он приказал его уволить. Для того чтобы сохранить Отту работу, я предложил этот копромисс.

– Дэйви Дилло?

– Школьной команде нужен был символ.

– Звучит непохоже на Отта, – сказал Декер.

– Сначала он сопротивлялся, но постепенно привык, а потом ему это даже понравилось. Я слышал, как он об этом говорил. И он так бойко двигался на скейтборде, даже в этом громоздком костюме. Любой другой человек его возраста... Ребята говорили, что он, должно быть, занимается серфингом.

– Звучит так, будто это было настоящее шоу, – сказал Декер, стараясь представить необычное зрелище.

– Он ни разу не пропустил игры, вот почему я так встревожился позавчера, когда он не появился на шоу. Единственное, что я мог вообразить – что он загулял где-то в субботу вечером и подцепил кого-нибудь. Может быть, отправился в Како Бич, встретил девочку и решил остаться там на уик-энд.

Отт в постели с малышкой, найденной на пляже, – теперь, вероятно, эту историю повторяли все в Харни.

– Может быть, и так, – сказал Декер.

– Вероятно, он возвращался домой, когда произошел несчастный случай.

И это был старый приятель Отта из Майами, и он лгал, скрепя сердце. «Если бы только Килпатрик узнал правду», – подумал Декер. Он сказал:

– Сэнди, мне так жаль. Я не могу поверить, что он умер.

Эта часть его речи была почти правдой, а сожаление искренним.

– Служба будет завтра, – сказал Килпатрик. – Кремация, вероятно, – самое лучшее, учитывая обстоятельства.

Декер попрощался и повесил трубку. Потом он позвонил в цветочный магазин в Майами и попросил отправить орхидею на похороны Отта Пикни. Самую лучшую орхидею, какая там была.

11

Джим Тайл был родом из города Виламетти, что в штате Флорида, бесплодном, засиженном мухами кусочке земли, не затронутом чуждыми идеями интеграции, частного жилищного строительства и равноправия. Джим Тайл был одним из немногих чернокожих, которым удалось ухватить свою судьбу за хвост. Он приписывал свой успех хорошей стабильной семье и родителям, которые заставили его остаться в школе, а также своим физическим способностям, внушавшим благоговение.

Многие ребята с улицы считали кулачный бой безболезненным способом разрешения конфликтов, но Джим Тайл предпочитал борьбу, потому что она имела более личный характер. Это отчасти огорчало его приятелей, пока несколько белых ребятишек не набросились на него и не попытались окунуть его лицом в коровью лепешку. Их было трое, и, естественно, они выждали, пока Джим Тайл остался один. Действительно, на минуту им удалось повалить его, но тот, который должен был захватить руки Джима Тайла, как оказалось, не обладал хорошим захватом, и это решило исход дела. Кончилось тем, что у одного из этих белых ребят оказалась сломанной ключица, у другого – чудовищное растяжение обоих локтевых сухожилий, а у третьего перелом четырех ребер в том месте, где Джим зажал его ножными ножницами. И все они отправились в больницу с носами, перемазанными коровьим навозом.

После окончания средней школы Джим Тайл поступил в Государственный университет Флориды в Талахасси, специализировался в криминальном праве, получил диплом и стал сотрудником дорожной патрульной службы. Его друзья и одноклассники говорили, что он свихнулся, что молодой чернокожий со средней степенью 4.0 и дипломом колледжа мог бы сам выбрать поле деятельности в ДЕА или в таможенной службе, может быть, даже в ФБР. Джим Тайл сделал свой выбор. Хотя в дорожной патрульной службе была самая низкая оплата и самый большой риск при отправлении закона во всем штате – не говоря уже о ее репутации как места, населенного сексуально озабоченными фанатиками, которые, не исключая и представителей меньшинств, едва ли стали бы их приветствовать шампанским и проявлением сердечных чувств.

В семидесятые годы чернокожих патрульных направляли на самые гнусные дороги в самых опасных округах. Таким образом, он мог провести большую часть жизни, штрафуя самых больших сквернословов из клана фермеров, которые упорно настаивали на своем праве вести трактора посередине шоссе в нарушение примерно семнадцати правил дорожного движения. Два или три года такой работы, полной напряжения всех сил, оказывалось достаточным, чтобы большинство чернокожих патрульных проникалось желанием поискать работу где-нибудь в другом месте, но Джим Тайл упорствовал. Когда другие патрульные спрашивали его, почему, он отвечал, что он надеется когда-нибудь стать начальником всей дорожной патрульной службы. Его друзья считали, что он шутит, но, когда слухи о вызывающих притязаниях Джима Тайла достигали ушей некоторых полковников и лейтенантов в Талахасси, его немедленно переводили патрулировать самые отдаленные дороги округа Харни и преданно защищать просвещенных граждан, большинство из которых величало его «парнем», «сынком» или «офицером-зулусом».

Однажды патрульный Джим Тайл получил распоряжение сопровождать мало известного кандидата в губернаторы во время кампании, проходившей в Харни. День начался с завтрака в блинной, а закончился жарким из свинины, приготовленным на открытом воздухе на берегу озера Джесап. Кандидат, Клинтон Тайри, произнес гладкие совершенно одинаковые речи не менее девяти раз за день и по причине убийственной скуки Джим Тайл запомнил их. К концу дня он, уже не сознавая этого, бормотал большие пассажи из этих речей, вызывавшие аплодисменты еще до того, как они были произнесены кандидатом. По реакции нескольких политических соратников, походивших на жирных котов, было очевидно – они заключили, что Клинтон Тайри разрешил этому высокому чернокожему человеку диктовать ему его речи.

Когда все репортеры и политики покончили с жарким и отбыли домой, Клинтон Тайри отвел Джима Тайла в сторону и сказал: «Я знаю, ты невысокого мнения о моей речи, но в ноябре меня выберут губернатором».

– Не сомневаюсь в этом, – сказал Джим Тайл. – Но это из-за ваших зубов, а не из-за идеалов.

После того, как Клинтон Тайри выиграл выборы, одним из первых его действий был перевод патрульного Джима Тайла из округа Харни в особое губернаторское подразделение в Талахасси. Это подразделение было эквивалентно Секретной Службе штата, одному из самых престижных подразделений в службе дорожного патруля. Никогда прежде человек черной расы не выбирался в качестве телохранителя губернатора, и многие из друзей Тайри говорили ему, что он создает опасный прецедент. Губернатор только смеялся. Он говорил им, что Джим Тайл один из самых дальновидных людей, которых ему довелось встретить за время избирательной кампании. В заключительном обзоре, сделанном в день выборов, выборщик Пэт Кэнделл сделал достоянием гласности мнение, что больше всего избиратели Флориды оценили в кандидате Клинтоне Тайри не его ясно выраженные взгляды на смертную казнь и склады токсических отходов, или подоходные налоги корпораций, а его привлекательную улыбку. В особенности, зубы.

Во время его короткого, но бурного пребывания в губернаторском доме, Клинтон Тайри часто советовался с Джимом Тайлом. Патрульный привык восхищаться им. Он считал нового губернатора отважным, непрактичным мечтателем, серьезным и обреченным в своей денятельности. Джим Тайл был, вероятно, единственным лицом во Флориде, кто не был удивлен, когда Клинтон Тайри отрекся от своего поста и исчез из поля зрения общества.

Как только Тайри ушел в отставку, патрульного Джима Тайла перевели из губернаторского подразделения обратно в Харни в надежде, что он придет в чувство и оставит службу. По какой-то причине он этого не сделал.

Джим Тайл остался лоялен к Клинтону Тайри, который теперь назывался Скинком и существовал за счет жареного окуня и мертвых животных, погибших на шоссе от транспорта. Лояльность Джима Тайла простиралась так далеко, что он возил бывшего губернатора в аэропорт Орландо в тех редких случаях, когда тот предпринимал такое путешествие.

– Я мог бы попросить заменить меня на работе и поехать с вами, – сказал Джим Тайл.

Скинк ехал на заднем сиденье патрульной машины для того, чтобы не привлекать внимания. В каком-то смысле он был похож на заключенного.

– Спасибо за предложение, – сказал он, – но мы собираемся на турнир в Луизиану.

Джим Тайл понимающе кивнул.

– Поезжай.

Проехать по улице Бурбон было прекрасно. Но рыбачить в заболоченном рукаве озера было нечто совсем иное.

– Держи ушки на макушке, пока меня не будет, – сказал Скинк. – Я бы держался подальше от Морганова Болота.

– Не беспокойся.

Скинк мог заметить, что Джим Тайл волновался. Он отметил его рассеянность, когда патрульный сидел за рулем: езда – была последним, о чем он думал. Он едва выжимал шестьдесят миль.

– Ты думаешь обо мне или о себе? – спросил Скинк.

– Я думаю о том, что произошло вчера утром, – сказал Джим Тайл. – Примерно через двадцать минут после того, как я отвез вас, я наткнулся на грузовик-пикап, который чуть не повредил мне радар.

– М-м-м, – сказал Скинк так, будто не было ничего, что бы интересовало его меньше.

– Я выписал ему штраф за то, что он делал девяносто две мили. Парень сказал, что опаздывает на работу. Я спросил, где он работает, и он ответил, что на лесопилке. Я сказал, что он, должно быть, новичок, и Он ответил «да», именно так. Я сказал, что, вероятно, это был его первый рабочий день, потому что он ехал в противоположную сторону, и на это он ничего не ответил.

– Ты когда-нибудь видел этого парня раньше?

– Нет, – сказал Джим Тайл.

– Или этот грузовик?

– Нет. На нем были номера Луизианы. Приход Джефферсон.

– М-м, – сказал Скинк.

– Но знаешь, что было любопытно, – сказал Джим Тайл. – На переднем сиденье лежала ружейная оборша. Ружья не было, просто обойма. Тридцать кругленьких. Думаю, это подошло бы для Руджера. Человек сказал, что ружье украли из машины в Уэст Палм. Какие-то ниггеровские пострелята...

Скинх нахмурился.

– Он сказал это прямо тебе в лицо? Ниггеровские пострелята? Что ты, черт возьми, сделал, Джим, когда он это тебе сказал? Надеюсь, расколол его гнусный череп пополам?

– Нет, – ответил Джим Тайл. – И знаешь, что еще было странно? Я заметил две посудины с кофе на переднем сиденье. Не одну, а две.

– Может быть, ему очень хотелось пить, – сказал Скинк.

– Или, может быть, вторая была не для него. А для его приятеля? – Патрульный выпрямился на водительском кресле, зевнул и расправил руки. – Может, приятель этого парня был с ружьем. Может, там произошла какая-то неприятность на дороге и с ним что-то случилось.

– У тебя чертовское воображение, – сказал Скинк. – Тебе бы сценарии писать для кино.

Не было смысла рассказывать другу об убитом. Когда-нибудь, возможно, это будет необходимо, но не сейчас, у патрульного и так был забот полон рот.

– Так ты узнал имя этого парня, шофера? – спросил Скинк.

Джим Тайл кивнул.

– Томас Керл.

– Не верю, что он работает на лесопилке, – заметил Скинк.

– И я не верю.

– Может, поспрашивать в Новом Орлеане?

– Если не трудно, – сказал Джим Тайл. – Мне любопытно.

– Не осуждаю тебя. У этого человека есть причины лгать полицейскому. Посмотрю, что смогу раскопать.

Последние десять миль они проехали молча: Джим Тайл, желая, чтобы Скинк сейчас же раскололся и рассказал ему обо всем, но он знал, что есть серьезные причины, почему он этого не делает. Патрульный был уверен, что второй человек был мертв.

Подъехав к терминалу, Джим Таил сказал:

– Этот Декер... ты должно быть, считаешь, что с ним все в порядке?

– Кажется, достаточно крепкий парень.

– Помни только, что у него, другие задачи. Он не на тебя работает.

– Может, и работает, – сказал Скинк. – Но только не знает этого.

– Пока еще, – сказал Джим Тайл.

Р. Дж. Декер вышагивал перед стойкой Истерн Айрлайнз, когда ввалился Скинк, похожий на велосипедиста, неправильно распорядившегося всеми своими амфетаминами. Все же Декер был вынужден признать, что в его облике было заметно некоторое изменение к лучшему.

– Я принял ванну, – сказал Скинк. – Это не вызывает у тебя чувства гордости?

– Спасибо.

– Ненавижу самолеты.

– Пошли, объявили посадку на наш рейс.

У ворот на летное поле Скинк вступил в пререкания со служащей, которая не разрешила ему пронести его снаряжение для подводного плавания.

– Оно не поместится под сиденьем, – объясняла она.

– Я покажу вам, где оно поместится, – ворчал Скинк.

– Сдай резервуары в багаж, – сказал Декер.

– Они там взорвутся, – запротестовал Скинк.

– Они купят тебе новые.

– Наши грузчики очень осторожны, – бодро сказала служащая.

– Троглодиты! – сказал Скинк и побрел к самолету.

– Ваш друг сегодня утром немного не в духе, – заметила служащая, беря у Декера посадочный талон.

– Он боится летать. Ничего, утрясется.

– Надеюсь. Вы можете ему сообщить, что у нас на борту вооруженный полицейский.

«О, конечно, – подумал Декер. – Что за прекрасная мысль». Он нашел Скинка, усевшегося в последнем ряду хвостовой секции.

– Я выторговал эти места у пары католических миссионеров, – объяснил Скинк. – Это самое безопасное место, если самолет начнет падать, последний ряд. Где твое фотографическое снаряжение?

– В чемодане. Не беспокойся.

– Ты не забыл треногу?

– Нет, капитан.

Скинк был шумным и беспокойным соседом. Он дергался, корчился все время, ерзал. И нервно скреб растительность на щеках. Декер никогда прежде не видел его таким.

– Тебе не нравится летать?

– Полжизни провел на самолетах. Самолеты меня не пугают. Я ненавижу эти проклятые штуки, но они меня не пугают, если ты на это намекаешь.

Он порылся в кармане своей черной джинсовой куртки и выудил черные очки и цветастую купальную шапочку.

– Пожалуйста, не надевай это, хотя бы сейчас.

– Ты что, состоишь в чертовой ФАА или что? – Скинк плотно натянул свою шапочку на волосы, – Кому какое дело! – сказал он.

«Он выглядит несчастным, – подумал Декер. – Настоящий социопат». Виной был не самолет, причина была в людях. Скинк просто не мог вынести, что его окружали люди. Под купальной шапочкой, он, казалось успокоился. Декер почувствовал, как под угольно-черными линзами очков зеленые глаза Скинка закрылись.

– Подремли, – сказал Декер. Реактивные двигатели, казалось, находились прямо у них над головой, и слова Декера потонули в их шуме – самолет начат выруливать на взлетную полосу. Скинк ничего не говорил, пока они не поднялись в воздух.

Потом он шевельнулся на своем виденье и сказал:

– Скверные новости, Майами. Братья Ранделл летят на этой птичке. Сунули свои носы в первый класс, ты можешь это представить? Меня от этого тошнит.

Декер их не заметил, когда садился в самолет. Он был занят Скинком.

– Они тебя видели?

– О чем ты думаешь? – огрызнулся Скинк.

– В основном о том, чтобы не привлекать внимания.

Скинк хихикнул:

– Калвер чуть в штаны не наделал.

– Он побежит звонить Локхарту, как только мы приземлимся.

– Нельзя этого допустить, – сказал Скинк. Он уставился в окно и смотрел до тех пор, пока стюардессы не начали двигаться вдоль рядов, разнося на подносах еду. Скинк опустил свой столик на сиденье и оперся на него своими ручищами лесоруба.