Текст книги "Капитал. Критика политической экономии. Том 1"

Мы исходили из предположения, что рабочая сила покупается и продается по своей стоимости. Стоимость ее, как и стоимость всякого другого товара, определяется рабочим временем, необходимым для ее производства. Следовательно, если для производства жизненных средств рабочего, потребляемых им в среднем ежедневно, требуется 6 часов, то в среднем он должен работать по 6 часов в день, чтобы ежедневно производить свою рабочую силу, или чтобы воспроизводить стоимость, получаемую при ее продаже. Необходимая часть его рабочего дня составляет в таком случае 6 часов и является поэтому, при прочих неизменных условиях, величиной данной. Но этим еще не определяется величина самого рабочего дня.

Предположим, что линия a______b изображает продолжительность, или длину, необходимого рабочего времени, равную, скажем, 6 часам. Смотря по тому, будет ли продолжен труд за пределы ab на 1, 3, 6 часов и т. д., мы получим 3 различных линии:

изображающие три различных рабочих дня в 7, 9 и 12 часов. Линия bc, служащая продолжением линии ab, изображает длину прибавочного труда. Так как рабочий день = ab + bc, или ас, то он изменяется вместе с переменной величиной bc. Так как ab есть величина данная, то отношение bc к ab всегда может быть измерено. В рабочем дне I оно составляет ¹/₆, в рабочем дне II – ³/₆ и в рабочем дне III – ⁶/₆. Так как, далее, отношение  определяет норму прибавочной стоимости, то последняя дана, если известно отношение этих линий. Она составляет в трех приведенных выше рабочих днях соответственно 16²/₃%, 50% и 100%. Наоборот, одна норма прибавочной стоимости не дала бы нам величины рабочего дня. Если бы, например, она равнялась 100%, то рабочий день мог бы продолжаться 8, 10, 12 часов и т. д. Она указывала бы на то, что две составные части рабочего дня, необходимый труд и прибавочный труд, равны по своей величине, но не показывала бы, как велика каждая из этих частей.

Итак, рабочий день есть не постоянная, а переменная величина. Правда, одна из его частей определяется рабочим временем, необходимым для постоянного воспроизводства самого рабочего, но его общая величина изменяется вместе с длиной или продолжительностью прибавочного труда. Поэтому рабочий день может быть определен, но сам по себе он – неопределенная величина[224]224
  «Рабочий день – величина неопределенная; он может быть длинным или коротким» («An Essay on Trade and Commerce; containing Observations on Taxes etc.». London, 1770, p. 73).


[Закрыть].

Хотя, таким образом, рабочий день есть не устойчивая, а текучая величина, все же, с другой стороны, он может изменяться лишь в известных границах. Однако минимальные пределы его не могут быть определены. Правда, если мы предположим, что линия bc, служащая продолжением линии ab, или прибавочный труд, = 0, то мы получим минимальную границу, а именно ту часть дня, которую рабочий необходимо должен работать для поддержания собственного существования. Но при капиталистическом способе производства необходимый труд всегда составляет лишь часть его рабочего дня, т. е. рабочий день никогда не может сократиться до этого минимума. Зато у рабочего дня есть максимальная граница. Он не может быть продлен за известный предел. Эта максимальная граница определяется двояко. Во-первых, физическим пределом рабочей силы. Человек может расходовать в продолжение суток, естественная продолжительность которых равна 24 часам, лишь определенное количество жизненной силы. Так, лошадь может работать изо дня в день лишь по 8 часов. В продолжение одной части суток сила должна отдыхать, спать, в продолжение другой части суток человек должен удовлетворять другие физические потребности – питаться, мыться, одеваться и т. д. Кроме этих чисто физических границ удлинение рабочего дня наталкивается на границы морального свойства: рабочему необходимо время для удовлетворения интеллектуальных и социальных потребностей, объем и количество которых определяется общим состоянием культуры. Поэтому изменения рабочего дня совершаются в пределах физических и социальных границ. Но как те, так и другие границы весьма растяжимого свойства и открывают самые широкие возможности. Так, например, мы встречаем рабочий день в 8, 10, 12, 14, 16, 18 часов, т. е. самой различной длины.

Капиталист купил рабочую силу по ее дневной стоимости. Ему принадлежит ее потребительная стоимость в течение одного рабочего дня. Он приобрел, таким образом, право заставить рабочего работать на него в продолжение одного рабочего дня. Но что такое рабочий день[225]225
  Вопрос этот бесконечно важнее, чем знаменитый вопрос сэра Роберта Пиля к Бирмингемской торговой палате: «Что такое фунт стерлингов?» – вопрос, который мог быть поставлен только потому, что Пиль так же плохо понимал природу денег, как и «little shilling men»^{77}77
  Little shilling men (сторонники малого шиллинга), или бирмингемская школа, – сложившаяся в первой половине XIX века особая школа в экономической науке. Ее сторонники пропагандировали теорию идеальной денежной единицы измерения и соответственно рассматривали деньги всего лишь как «счетные названия». Представители бирмингемской школы братья Томас и Маттиас Атвуд, Спунер и другие выдвигали проект снижения золотого содержания денежной единицы в Англии, прозванный «проектом малого шиллинга». Отсюда произошло и название самой этой школы. В то же время «сторонники малого шиллинга» выступали против мероприятий правительства, направленных к сокращению денежной массы в обращении. По их мнению, реализация установок школы способна была, вызвав искусственный рост цен, оживить промышленность и обеспечить общее процветание страны. В действительности, однако, предлагаемая девальвация валюты могла лишь создать условия для погашения государственного и частных долгов в обесцененных деньгах, т. е. сулила известные выгоды казне и крупным предпринимателям, которые являлись основными получателями всевозможных кредитов. Об этой школе Маркс говорит в своей работе «К критике политической экономии» (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2, том 13, стр. 66–67).


[Закрыть] из Бирмингема.


[Закрыть]? Во всяком случае, это нечто меньшее, чем естественный день жизни. На сколько? У капиталиста свой собственный взгляд на эту ultima Thule[226]226
  Буквально: крайнюю Фулу; здесь это выражение употребляется в смысле: крайний предел. (Фула – островная страна, находившаяся, по представлению древних, на крайнем севере Европы.) Ред.


[Закрыть], на необходимую границу рабочего дня. Как капиталист, он представляет собой лишь персонифицированный капитал. Его душа – душа капитала. Но у капитала одно-единственное жизненное стремление – стремление возрастать, создавать прибавочную стоимость, впитывать своей постоянной частью, средствами производства, возможно бо́льшую массу прибавочного труда[227]227
  «Задача капиталиста состоит в том, чтобы посредством затраченного капитала получить возможно бо́льшую сумму труда» (J. C. Courcelle-Seneuil. «Traité théorique et pratique des entreprises industrielles», 2ème édit. Paris, 1857, p. 62).


[Закрыть]. Капитал – это мертвый труд, который, как вампир, оживает лишь тогда, когда всасывает живой труд и живет тем полнее, чем больше живого труда он поглощает. Время, в продолжение которого рабочий работает, есть то время, в продолжение которого капиталист потребляет купленную им рабочую силу[228]228
  «Потеря одного часа труда в день наносит громадный ущерб торговому государству». «Наблюдается очень большое потребление предметов роскоши рабочей беднотой этого королевства, в особенности мануфактурным населением; при этом оно потребляет и свое время – самый пагубный из всех видов потребления» («An Essay on Trade and Commerce etc.». London, 1770, p. 47, 153).


[Закрыть]. Если рабочий потребляет свое рабочее время на самого себя, то он обкрадывает капиталиста[229]229
  «Если свободный рабочий предается минутному отдыху, то скаредная экономия, с беспокойством следящая за ним, начинает утверждать, что он ее обкрадывает» (N. Linguet. «Théorie des Loix Civiles etc.». London, 1767, t. II, p. 466).


[Закрыть].

Итак, капиталист ссылается на закон товарного обмена. Как и всякий другой покупатель, он старается извлечь возможно бо́льшую пользу из потребительной стоимости своего товара. Но вдруг раздается голос рабочего, который до сих пор заглушался шумом и грохотом [Sturm und Drang] процесса производства.

Товар, который я тебе продал, отличается от остальной товарной черни тем, что его потребление создает стоимость, и притом бо́льшую стоимость, чем стоит он сам. Потому-то ты и купил его. То, что для тебя является возрастанием капитала, для меня есть излишнее расходование рабочей силы. Мы с тобой знаем на рынке лишь один закон: закон обмена товаров. Потребление товара принадлежит не продавцу, который отчуждает товар, а покупателю, который приобретает его. Поэтому тебе принадлежит потребление моей дневной рабочей силы. Но при помощи той цены, за которую я каждый день продаю рабочую силу, я должен ежедневно воспроизводить ее, чтобы потом снова можно было ее продавать. Не говоря уже о естественном изнашивании вследствие старости и т. д., у меня должна быть возможность работать завтра при том же нормальном состоянии силы, здоровья и свежести, как сегодня. Ты постоянно проповедуешь мне евангелие «бережливости» и «воздержания». Хорошо. Я хочу, подобно разумному, бережливому хозяину, сохранить свое единственное достояние – рабочую силу и воздержаться от всякой безумной растраты ее. Я буду ежедневно приводить ее в текучее состояние, превращать в движение, в труд лишь в той мере, в какой это не вредит нормальной продолжительности ее существования и ее нормальному развитию. Безмерным удлинением рабочего дня ты можешь в один день привести в движение большее количество моей рабочей силы, чем я мог бы восстановить в три дня. То, что ты таким образом выигрываешь на труде, я теряю на субстанции труда. Пользование моей рабочей силой и расхищение ее – это совершенно различные вещи. Если средний период, в продолжение которого средний рабочий может жить при разумных размерах труда, составляет 30 лет, то стоимость моей рабочей силы, которую ты мне уплачиваешь изо дня в день, , или ¹/_10 950 всей ее стоимости. Но если ты потребляешь ее в 10 лет и уплачиваешь мне ежедневно ¹/_10 950 вместо ¹/_3 650 всей ее стоимости, т. е. лишь ¹/₃ дневной ее стоимости, то ты, таким образом, крадешь у меня ежедневно ²/₃ стоимости моего товара. Ты оплачиваешь мне однодневную рабочую силу, хотя потребляешь трехдневную. Это противно нашему договору и закону товарообмена. Итак, я требую рабочего дня нормальной продолжительности и требую его, взывая не к твоему сердцу, так как в денежных делах сердце молчит. Ты можешь быть образцовым гражданином, даже членом общества покровительства животным и вдобавок пользоваться репутацией святости, но у той вещи, которую ты представляешь по отношению ко мне, нет сердца в груди. Если кажется, что в ней что-то бьется, так это просто биение моего собственного сердца. Я требую нормального рабочего дня, потому что, как всякий другой продавец, я требую стоимости моего товара[230]230
  Во время большой стачки лондонских строительных рабочих в 1860–1861 гг., требовавших сокращения рабочего дня до 9 часов, их комитет опубликовал заявление, почти совпадающее с речью нашего рабочего. В нем не без иронии указывается, что наиболее алчный из «строительных предпринимателей», некий сэр М. Пито, пользуется «репутацией святости». (Этот самый Пито после 1867 г. кончил тем же, чем и Штраусберг!)


[Закрыть].

Мы видим, что если не считать весьма растяжимых границ рабочего дня, то природа товарного обмена сама не устанавливает никаких границ для рабочего дня, а следовательно, и для прибавочного труда. Капиталист осуществляет свое право покупателя, когда стремится по возможности удлинить рабочий день и, если возможно, сделать два рабочих дня из одного. С другой стороны, специфическая природа продаваемого товара обусловливает предел потребления его покупателем, и рабочий осуществляет свое право продавца, когда стремится ограничить рабочий день определенной нормальной величиной. Следовательно, здесь получается антиномия, право противопоставляется праву, причем оба они в равной мере санкционируются законом товарообмена. При столкновении двух равных прав решает сила. Таким образом, в истории капиталистического производства нормирование рабочего дня выступает как борьба за пределы рабочего дня, борьба между совокупным капиталистом, т. е. классом капиталистов, и совокупным рабочим, т. е. рабочим классом.

Капитал не изобрел прибавочного труда. Всюду, где часть общества обладает монополией на средства производства, работник, свободный или несвободный, должен присоединять к рабочему времени, необходимому для содержания его самого, излишнее рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника средств производства[231]231
  «Те, кто работает… действительно кормят и пенсионеров… называемых богатыми… и самих себя» (Edmund Burke. «Thoughts and Details on Scarcity». London, 1800, p. 2, 3).


[Закрыть], будет ли этим собственником афинский χαλός χάγαδός [аристократ], этрусский теократ, civis romanus [римский гражданин], норманский барон, американский рабовладелец, валашский боярин, современный лендлорд или капиталист[232]232
  В своей Römische Geschichte» Нибур делает очень наивное замечание: «Нечего скрывать, что произведения, подобные этрусским, поражающие даже в обломках, предполагают существование в мелких (!) государствах господ и рабов». Гораздо глубже заметил Сисмонди, что «брюссельские кружева» предполагают существование хозяев и наемных рабочих.


[Закрыть]. Впрочем, ясно, что если в какой-нибудь общественно-экономической формации преимущественное значение имеет не меновая стоимость, а потребительная стоимость продукта, то прибавочный труд ограничивается более или менее узким кругом потребностей, но из характера самого производства еще не вытекает безграничная потребность в прибавочном труде. Ужасным становится чрезмерный труд в древности в тех случаях, когда дело идет о добывании меновой стоимости в ее самостоятельной денежной форме – в производстве золота и серебра. Насильственный труд, убивающий работника, является здесь официальной формой чрезмерного труда. Достаточно почитать Диодора Сицилийского[233]233
  «Нельзя без сострадания к их ужасной судьбе видеть этих несчастных» (работающих на золотых приисках между Египтом, Эфиопией и Аравией), «не имеющих возможности позаботиться хотя бы о чистоте своего тела или о прикрытии своей наготы. Ибо здесь нет места снисхождению и пощаде по отношению к больным, калекам, старикам, к женской слабости. Все должны работать, принуждаемые к этому ударами бича, и только смерть кладет конец их мучениям и нужде» («Diodor's von Sicilien historische Bibliothek», Buch 3, kap. 13).


[Закрыть]. Однако это исключения для древнего мира. Но как только народы, у которых производство совершается еще в сравнительно низких формах рабского, барщинного труда и т. д., вовлекаются в мировой рынок, на котором господствует капиталистический способ производства и который преобладающим интересом делает продажу продуктов этого производства за границу, так к варварским ужасам рабства, крепостничества и т. д. присоединяется цивилизованный ужас чрезмерного труда. Поэтому труд негров в южных штатах Американского союза носил умеренно-патриархальный характер до тех пор, пока целью производства было главным образом непосредственное удовлетворение собственных потребностей. Но по мере того как экспорт хлопка становился жизненным интересом для этих штатов, чрезмерный труд негра, доходящий в отдельных случаях до потребления его жизни в течение семи лет труда, становился фактором рассчитанной и рассчитывающей системы. Тут дело шло уже не о том, чтобы выколотить из него известное количество полезных продуктов. Дело заключалось в производстве самой прибавочной стоимости. То же самое происходило с барщинным трудом, например в Дунайских княжествах.

Сравнение неутолимой жажды прибавочного труда в Дунайских княжествах с такой же жаждой на английских фабриках представляет особенный интерес, потому что прибавочный труд при барщине обладает самостоятельной, осязательно воспринимаемой формой.

Предположим, что рабочий день состоит из 6 часов необходимого труда и 6 часов прибавочного труда. В таком случае свободный рабочий доставляет капиталисту еженедельно 6 × 6, или 36 часов прибавочного труда. Это равносильно тому, как если бы он работал 3 дня в неделю на себя и 3 дня в неделю даром на капиталиста. Но это распадение рабочего времени незаметно. Прибавочный труд и необходимый труд сливаются вместе. Поэтому то же самое отношение я мог бы, например, выразить в таком виде, что рабочий в продолжение каждой минуты работает 30 секунд на себя и 30 секунд на капиталиста и т. д. Иначе обстоит дело с барщинным трудом. Необходимый труд, который выполняет, например, валашский крестьянин для поддержания собственного существования, пространственно отделен от его прибавочного труда на боярина. Первый труд он выполняет на своем собственном поле, второй – в господском поместье. Обе части рабочего времени существуют поэтому самостоятельно, одна рядом с другой. В форме барщинного труда прибавочный труд точно отделен от необходимого труда. Это различие в форме проявления, очевидно, ничего не изменяет в количественном отношении между прибавочным трудом и необходимым трудом. Три дня прибавочного труда в неделю остаются тремя днями труда, который не создает эквивалента для самого рабочего, будет ли этот труд называться барщинным или наемным трудом. Но у капиталиста неутолимая жажда прибавочного труда проявляется в стремлении к безмерному удлинению рабочего дня, у боярина же проще: в непосредственной погоне за барщинными днями[234]234
  Последующее относится к положению румынских провинций, как оно сложилось до переворота^{78}78
  См. комментарий 64.


[Закрыть], совершившегося после Крымской войны.


[Закрыть].

Барщина соединялась в Дунайских княжествах с натуральными рентами и прочими атрибутами крепостного состояния, но она составляла основную дань, уплачиваемую господствующему классу. Там, где это имело место, барщина редко возникала из крепостного состояния, наоборот, обыкновенно крепостное состояние возникало из барщины[235]235
  {Примечание к 3 изданию. Это относится также и к Германии, в особенности к Ост-Эльбской Пруссии. В XV веке немецкий крестьянин, хотя и обязан был почти повсюду нести известные повинности продуктами и трудом, но вообще был по крайней мере фактически свободным человеком. Немецкие колонисты Бранденбурга, Померании, Силезии и Восточной Пруссии и юридически признавались свободными. Победа дворянства в Крестьянской войне положила этому конец. Не только побежденные крестьяне Южной Германии снова сделались крепостными, но уже с половины XVI века свободные крестьяне Восточной Пруссии, Бранденбурга, Померании и Силезии, а вскоре и Шлезвиг-Гольштейна были низведены до положения крепостных. (Maurer. «Geschichte der Fronhöfe, der Bauernhöfe und Hofveriassung in Deutschland». Bd. IV; Meitzen. «Der Boden und die landwirtschaftlichen Verhältnisse des preussischen Staates nach dem Gebietsumfange vor 1866»; Hanssen. «Leibeigenschaft in Schleswig-Holstein».) Ф. Э.}


[Закрыть]. Так было в румынских провинциях. Их первоначальный способ производства был основан на общинной собственности, но не в ее славянской или индийской формах. Часть земель самостоятельно возделывалась членами общины как свободная частная собственность, другая часть – ager publicus [общинное поле] – обрабатывалась ими сообща. Продукты этого совместного труда частью служили резервным фондом на случай неурожаев и других случайностей, частью государственным фондом на покрытие военных, церковных и других общинных расходов. С течением времени военная и духовная знать вместе с общинной собственностью узурпировала и связанные с нею повинности. Труд свободных крестьян на их общинной земле превратился в барщинный труд на похитителей общинной земли. Одновременно с этим развились крепостные отношения, однако только фактически, а не юридически, пока они не были узаконены всемирной «освободительницей», Россией, под предлогом отмены крепостного права. Кодекс барщинных работ, обнародованный русским генералом Киселевым в 1831 г., был, конечно, продиктован самими боярами. Так Россия одним ударом завоевала магнатов Дунайских княжеств и стяжала одобрительные рукоплескания либеральных кретинов всей Европы.

По «Règlement organique»^{79}79
  «Réglement organique» («Органический регламент») – первая конституция Дунайских княжеств (Молдавии и Валахии), введенная в 1831 г. П. Д. Киселевым, главой русской администрации в этих княжествах, которые были оккупированы русскими войсками после русско-турецкой войны 1828–1829 годов. Согласно Органическому регламенту, законодательная власть в каждом княжестве предоставлялась собранию, избираемому крупными землевладельцами, а исполнительная власть – господарям, пожизненно избираемым представителями землевладельцев, духовенства и городов. Регламент закрепил господствующее положение крупного боярства и высшего духовенства, сохранив прежние феодальные порядки, в том числе и барщину. Крестьяне ответили на такую «конституцию» рядом восстаний. В то же время Органический регламент предусматривал буржуазные преобразования: упразднение внутренних таможенных барьеров, свободу торговли, отделение суда от администрации и др.


[Закрыть], как называется этот кодекс барщинных работ, каждый валашский крестьянин, помимо массы подробно перечисленных натуральных повинностей, обязан был еще по отношению к так называемому земельному собственнику: 1) двенадцатью рабочими днями без уточнения характера работы; 2) одним днем работы в поле и 3) одним днем возки леса. Итого 14 дней в году. Однако с глубоким пониманием политической экономии рабочий день берется не в его обыкновенном смысле, а как рабочий день, необходимый для производства среднего дневного продукта; средний же дневной продукт хитроумно определен таким образом, что ни один циклоп не справился бы с ним в сутки. Поэтому сам «Règlement» в сухих выражениях с истинно русской иронией разъясняет, что под 12 рабочими днями следует разуметь продукт 36 дней ручного труда; день работы в поле означает три дня и день возки леса – также три дня. Всего 42 барщинных дня. Но сюда присоединяется так называемая «Jobagie», т. е. услуги, оказываемые землевладельцу в случае чрезвычайных производственных надобностей. Соответственно численности ее населения каждая деревня ежегодно должна выставить в порядке «Jobagie» определенный контингент рабочей силы. Этот добавочный барщинный труд определяется в 14 дней для каждого валашского крестьянина. Таким образом, предписанный барщинный труд составляет 56 рабочих дней ежегодно. Сельскохозяйственный же год в Валахии, вследствие плохого климата, насчитывает всего 210 дней, из которых надо вычесть 40 воскресных и праздничных дней и в среднем 30 непогожих дней, итого 70 дней. Таким образом, остается 110 рабочих дней. Отношение барщинного труда к необходимому труду – ⁵⁶/₈₄, или 66²/₃ процента, выражает гораздо меньшую норму прибавочной стоимости, чем та, которая характеризует труд английского сельскохозяйственного или фабричного рабочего. Однако это лишь законом установленный барщинный труд. A «Règlement organique» с еще бо́льшим «либерализмом», чем английское фабричное законодательство, дает возможность обходить собственные предписания. После того как из 12 дней было сделано 56, номинальная дневная выработка в каждый из 56 барщинных дней определяется таким образом, что не обойтись без надбавки на следующие дни. Например, в один день должен быть прополот земельный участок такого размера, что на производство этой операции, особенно на кукурузном поле, требуется в действительности вдвое больше времени. Установленное законом дневное задание по отдельным видам сельскохозяйственных работ может быть так истолковано, что начало дня придется на май, а конец – на октябрь. Для Молдавии постановления еще суровее.

«Двенадцать барщинных дней по “Règlement organique”, – восклицает один упоенный победой боярин, – составляют 365 дней в году!»[236]236
  Дальнейшие подробности можно найти у E. Regnault. «Histoire politique et sociale des Principautés Danubiennes». Paris, 1855 [p. 304 sq.].


[Закрыть]

Если «Règlement organique» Дунайских княжеств был положительным выражением неутолимой жажды прибавочного труда, которая узаконивается каждым параграфом, то английские фабричные акты являются отрицательным выражением все той же жажды. Эти законы обуздывают стремления капитала к безграничному высасыванию рабочей силы, устанавливая принудительное ограничение рабочего дня государством, и притом государством, в котором господствуют капиталист и лендлорд. Не говоря уже о нарастающем рабочем движении, с каждым днем все более грозном, ограничение фабричного труда было продиктовано той же самой необходимостью, которая заставила выливать гуано на английские поля. То же слепое хищничество, которое в одном случае истощало землю, в другом случае в корне подрывало жизненную силу нации. Периодически повторявшиеся эпидемии говорили здесь так же убедительно, как уменьшение роста солдат в Германии и во Франции[237]237
  «В общем превышение среднего роста указывает до известной степени на процветание живого существа… Рост человека уменьшается, если его благосостоянию наносится ущерб физическими или социальными условиями… Во всех европейских странах, где существует конскрипция, со времени ее введения средний рост мужчин и общая их пригодность к военной службе уменьшились. До революции (1789 г.) минимум для пехотинца во Франции был равен 165 см, в 1818 г. (закон 10 марта) – 157, по закону 21 марта 1832 г. – 156 см. Во Франции в среднем более половины призывающихся признаются негодными вследствие малого роста и физических недостатков. В Саксонии в 1780 г. минимум был 178 см, теперь 155 см. В Пруссии теперь 157 см. По данным доктора Мейера, опубликованным в Bayerische Zeitung от 9 мая 1862 г., оказывается, что в Пруссии за 9-летний промежуток времени в среднем из 1000 рекрутов 716 признавались негодными к военной службе: 317 из-за малого роста и 399 в связи с физическими недостатками… В 1858 г. Берлин не мог выставить надлежащего контингента рекрутов: не хватило 156 человек» (J. V. Liebig. «Die Chemie in ihrer Anwendung auf Agrikultur und Physiologie». 7. Aufl., 1862. Band 1, S. 117, 118).


[Закрыть].

Действующий теперь (1867) фабричный акт 1850 г. устанавливает средненедельный рабочий день в 10 часов, именно в течение первых 5 дней недели по 12 часов, с 6 часов утра до 6 часов вечера, – причем из этого времени ¹/₂ часа полагается по закону на завтрак и 1 час на обед, так что остается 10¹/₂ рабочих часов, – и в субботу 8 часов, от 6 часов утра до 2 часов пополудни, из которых ¹/₂ часа полагается на завтрак. Остается 60 рабочих часов, по 10¹/₂ для первых пяти дней недели, 7¹/₂ – для последнего дня недели[238]238
  История фабричного акта 1850 г. дается в дальнейшем ходе изложения этой главы.


[Закрыть]. Введены особые контролеры, наблюдающие за исполнением этого закона, непосредственно подчиненные министерству внутренних дел фабричные инспектора, отчеты которых публикуются парламентом каждое полугодие. Они дают, таким образом, постоянные и официальные статистические данные относительно капиталистической жажды прибавочного труда.

Послушаем же на минуту фабричных инспекторов[239]239
  Периода от возникновения крупной промышленности в Англии и до 1845 г. я касаюсь лишь в некоторых местах и для ознакомления с ним отсылаю читателя к книге: Ф. Энгельс. «Положение рабочего класса в Англии». Лейпциг, 1845 [см.: Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, 2 изд., том 2]. Насколько глубоко понял Энгельс дух капиталистического способа производства, показывают отчеты фабричных инспекторов, отчеты горных инспекторов и т. д., которые появились после 1845 г.; а как поразительно обрисовал он детали положения рабочего класса, показывает самое беглое сравнение его работы с официальными отчетами Комиссии по обследованию условий детского труда (1863–1867), появившимися на 18–20 лет позже. Эти отчеты касаются именно тех отраслей промышленности, в которых фабричное законодательство еще не было введено до 1862 г., отчасти не введено еще и теперь. В этих отраслях, таким образом, в то положение, которое изображено Энгельсом, не было внесено извне сколько-нибудь существенных изменений. Мои примеры относятся главным образом к периоду свободной торговли после 1848 г., к тому райскому периоду, о котором так баснословно много слышали немцы от столь же болтливых, сколь и убогих в научном отношении разносчиков идей свободной торговли. – Впрочем, Англия фигурирует здесь на первом плане лишь потому, что она – классическая представительница капиталистического производства и что только она и обладает непрерывной официальной статистикой по освещаемым вопросам.


[Закрыть].

«Фабрикант, прибегающий к обману, начинает работу на четверть часа – иногда больше, иногда меньше, чем на четверть часа, – раньше 6 часов утра и заканчивает ее на четверть часа – иногда больше, иногда меньше – позже 6 часов вечера. Он отнимает по 5 минут от начала и конца получаса, определенного на завтрак, и урывает по 10 минут в начале и в конце часа, определенного на обед. В субботу работа заканчивается у него на четверть часа – иногда больше, иногда меньше, чем на четверть часа, – позже двух часов пополудни. Таким образом, он выигрывает:

По субботам:

Это составляет 5 часов 40 минут в неделю, что, умноженное на 50 рабочих недель, за вычетом 2 недель на праздники и случайные перерывы работы, дает 27 рабочих дней»[240]240
  «Suggestions etc. by Mr. L. Horner, Inspector of Factories», in «Factories Regulation Acts. Ordered by the House of Commons to be printed 9 August 1859», p. 4, 5.


[Закрыть].

«Если рабочий день ежедневно удлиняется на 5 минут, то это составит 2¹/₂ рабочих дня в год»[241]241
  «Reports of the Insp. of Fact. for the half year, October 1856», p. 35.


[Закрыть]. «Лишний час в день, добываемый таким путем, что кусочек времени урывается то тут, то там, делает из 12 месяцев в году 13»[242]242
  «Reports etc. 30th April 1858», p. 9.


[Закрыть].

Кризисы, во время которых производство прерывается и работа совершается лишь «неполное время», лишь по нескольку дней в неделю, конечно, ничего не изменяют в стремлении к удлинению рабочего дня. Чем больше сократились дела, тем больше должна быть выручка с каждого дела. Чем меньше времени может продолжаться работа, тем продолжительнее должно быть прибавочное рабочее время. Вот что сообщают фабричные инспектора о периоде кризиса 1857–1858 годов.

«Может показаться непоследовательностью самая возможность чрезмерного труда в такое время, когда торговля идет так плохо, но плохое ее состояние подталкивает беззастенчивых людей к нарушениям закона; они обеспечивают себе таким образом добавочную прибыль…» «В то самое время», – говорит Леонард Хорнер, – «когда 122 фабрики моего округа совсем прекратили свое существование, 143 бездействуют, а все остальные работают неполное время, по-прежнему совершаются нарушения установленного законом рабочего времени»[243]243
  «Reports etc. 30th April 1858», p. 10.


[Закрыть]. «Хотя», – говорит г-н Хауэлл, – «большинство фабрик работает вследствие плохого положения дел лишь половинное время, я по-прежнему получаю все такое же количество жалоб на то, что ежедневно урывается (snatched) у рабочих ¹/₂ или ³/₄ часа путем посягательства на то время, которое предназначено законом на еду и отдых»[244]244
  Там же, стр. 25.


[Закрыть].

То же самое явление повторяется в меньшем масштабе во время ужасного хлопкового кризиса с 1861 по 1865 год[245]245
  «Reports etc. for the half year ending 30th April 1861». См. Приложение № 2: «Reports etc. 31st October 1862», p. 7, 52, 53. Нарушения учащаются здесь во второй половине 1863 года. Ср. «Reports etc. ending 31st October 1863», p. 7.


[Закрыть].

«Если мы застаем рабочих за работой в обеденное или какое-нибудь другое не предусмотренное для работы время, то нам иногда говорят в оправдание, будто они ни за что не хотят уйти с фабрики, так что требуется принуждение, чтобы заставить их прекратить работу» (чистку машин и т. д.), «особенно вечером в субботу. Но если “руки” остаются на фабрике после остановки машин, так это происходит лишь потому, что между 6 часами утра и 6 часами вечера, в установленные законом рабочие часы, им не отводится времени для исполнения таких работ»[246]246
  «Reports etc. 31st October 1860», p. 23. С каким фанатизмом, по показанию фабрикантов на суде, противятся их фабричные «руки» всякому перерыву фабричной работы, об этом свидетельствует следующий курьез. В начале июня 1836 г. судье в Дьюсбери (Йоркшир) сообщили о том, что собственниками 8 больших фабрик близ Батли нарушается фабричный акт. Часть этих господ обвинялась в том, что они заставляли пятерых мальчиков в возрасте 12–15 лет работать с 6 часов утра пятницы до 4 часов пополудни в субботу, не давая им ни малейшего отдыха, кроме времени на еду и одного часа сна в полночь. И эти дети должны были заниматься непрерывной 30-часовой работой в shoddy hole, как называется дыра, в которой щиплется шерстяной лоскут и в которой воздух до такой степени насыщен пылью, оческами и т. д., что даже взрослые рабочие принуждены постоянно завязывать себе рот носовыми платками, чтобы предохранить свои легкие! Господа обвиняемые давали уверения вместо присяги, – как квакеры они были слишком щепетильно-религиозными людьми для того, чтобы присягать, – что по великому милосердию своему они могли бы разрешить детям спать в продолжение 4 часов, но эти упрямцы ни за что не хотят ложиться в постель! Господа квакеры были присуждены к 20 ф. ст. штрафа. Драйден предвосхитил этих квакеров:
                    «Лиса, притворной святости полна,                    Божбы страшась, как дьявол лжет она,                    И с виду в постного святошу обратившись,                    Греха не совершит, сперва не помолившись!»{80}

[Закрыть].

«Добавочная прибыль, получаемая от перерабатывания сверх установленного законом времени, представляет для многих фабрикантов слишком большой соблазн, чтобы можно было ему противостоять. Они полагаются на то, что их не поймают, и рассчитывают, что, если это даже и будет обнаружено, незначительность денежных штрафов и судебных издержек обеспечат им все-таки прибыльный баланс»[247]247
  «Reports etc. 31st October 1856», p. 34.


[Закрыть]. «В тех случаях, когда добавочное время выигрывается путем присоединяющихся друг к другу мелких краж (a multiplication of small thefts), совершаемых в течение дня, инспектора сталкиваются с почти непреодолимыми трудностями, когда они хотят представить доказательства нарушения закона»[248]248
  «Reports etc. 31st October 1856», p. 35.


[Закрыть].

Эти «мелкие кражи», совершаемые капиталом за счет времени на еду и времени отдыха рабочих, фабричные инспектора называют «petty pilferings of minutes», кражей минут[249]249
  Там же, стр. 48.


[Закрыть], «snatching a few minutes», урыванием минут[250]250
  Там же.


[Закрыть] или, по техническому выражению рабочих, «nibbling and cribbling at meal times» [выдиранием и выскребанием из времени, отведенного на еду][251]251
  Там же.


[Закрыть].

Мы видим, что в этой атмосфере образование прибавочной стоимости посредством прибавочного труда не составляет тайны.

«Если бы вы разрешили, – сказал как-то один весьма почтенный фабрикант, – заставлять рабочих работать ежедневно всего на 10 минут больше положенного времени, вы клали бы мне в карман по 1000 ф. ст. в год»[252]252
  Там же.


[Закрыть]. «Атомы времени суть элементы прибыли»[253]253
  «Reports of the Insp. etc. 30th April 1860», p. 56.


[Закрыть].

Нет ничего характернее в этом отношении, как обозначение словами full times [полное время] рабочих, работающих полное время, и half times [половина времени] – детей до 13-летнего возраста, которым дозволяется работать лишь по 6 часов[254]254
  Выражение пользуется официальным правом гражданства как на фабрике, так и в фабричных отчетах.


[Закрыть]. Рабочий здесь не что иное, как персонифицированное рабочее время. Все индивидуальные различия сводятся к различию между Vollzeitler [рабочий, работающий полное время] и Halbzeitler [рабочий, работающий половину времени].