Текст книги "Виннету. Сын вождя"

– Я бываю там каждое утро.

– И объезжали чалого?

– Разумеется!

– Ну и будет из коня толк?

– Надеюсь, но сомневаюсь, сможет ли будущий его владелец справиться с ним. Жеребец привык только ко мне, любого другого он сбросит.

– Хм, весьма и весьма рад! Очевидно, ему по нраву носить на спине только гринхорнов. А ну-ка, свернем вот в этот проулок! Там я знаю замечательный салунчик, где можно славненько набить брюхо, а еще лучше – сполоснуть глотку. Отпразднуем экзамен, столь великолепно выдержанный вами сегодня!

Я не мог понять мистера Генри – он вдруг совершенно изменился. Этого одиночку понесло в салун! Лицо его совсем изменилось, а голос звучал радостно и звонко. Слово «экзамен» поразило меня, хотя в данном случае оно, скорее всего, ничего особенного не означало.

С этого дня он стал ежедневно наведываться ко мне и общался со мной так, будто я был для него самый дорогой друг. При этом он не забывал в определенный момент сбить мою спесь тем самым роковым словом «гринхорн».

Удивительно, но в то же самое время изменилось отношение ко мне всей семьи, приютившей меня. Родители стали более внимательными, дети – более ласковыми. Не раз я ловил тайно обращенные на меня взгляды, однако не мог ничего понять, – казалось, они выражали и любовь и сожаление одновременно.

Приблизительно через три недели после нашего странного посещения геодезической конторы хозяйка попросила меня остаться на ужин дома, хотя мои планы были совершенно другими. Она мотивировала это тем, что придет мистер Генри, а также еще два джентльмена, один из которых – Сэм Хокенс, знаменитый вестмен. Мне, гринхорну, его имя ничего не говорило, хотя я был не прочь познакомиться с настоящим, да еще и прославленным вестменом.

Здесь я был свой, поэтому, не дожидаясь удара гонга, заглянул в столовую раньше. С удивлением я заметил, что стол накрыт по-праздничному. Пятилетняя малышка Эмми, оказавшаяся без присмотра, выуживала пальчиками ягоды из фруктового компота. Как только я вошел, она моментально отдернула ручку и тут же вытерла ее о свои светлые волосы. Я погрозил ей, а она тотчас подскочила ко мне и со смехом начала что-то шептать на ухо. Желая загладить вину, девчушка выболтала мне заветный секрет, от которого, похоже, щемило ее сердечко. Сначала мне показалось, что я ослышался, но она несколько раз повторила одни и те же слова: «Ваши проводы, ваши проводы, ваш прощальный ужин».

Мой прощальный ужин?! Что за детская фантазия, возникшая, вероятно, из-за какого-то недоразумения?! Я лишь усмехнулся. Но тут из прихожей послышались голоса. Пришли гости, и я отправился их встречать.

Все трое появились одновременно; позже я узнал, что они так сговорились. Генри сперва представил меня мистеру Блэку, несколько неуклюжему на вид молодому человеку, потом – Сэму Хокенсу, вестмену.

Живой настоящий вестмен! Думаю, что вид у меня был не очень, когда я уставился на него, словно баран на новые ворота. Такого человека я прежде никогда не видел, хотя впоследствии мне доводилось познакомиться с не менее замечательными людьми. Кстати, удивляться было чему! Мало того что сама внешность охотника приковывала внимание, впечатление усиливалось еще и тем, что он стоял в приемной так, будто находился в прерии: в шляпе и с длинным ружьем наперевес!

Зрелище впечатляющее: из-под уныло свисающих полей фетровой шляпы, бог ее знает какого возраста, цвета и формы, среди леса спутанных темных волос торчал устрашающих размеров нос, вполне способный заменить стре́лку солнечных часов. На фоне сплошной бороды, кроме носа, можно было разглядеть лишь пару маленьких, умных и чрезвычайно подвижных глазок, сверкавших неподдельным лукавством. Он рассматривал меня так же внимательно, как и я его. Причину такого внимания с его стороны я узнал позже.

Его туловище облачала старая, сшитая из козьей шкуры куртка, доходившая ему до самых колен. Куртка была явно с чужого плеча: этот маленький человечек выглядел в ней, как ребенок, шутки ради впрыгнувший в дедушкин халат. Из-под куртки торчали две тощие серпообразные ноги, на которых болтались кожаные леггины[10]10
  Леггины (леггинги) – штанины, надевающиеся отдельно на каждую ногу и прикрепляющиеся к поясу.


[Закрыть], обшитые бахромой; из них владелец, похоже, вырос лет двадцать назад. А в его невероятных размеров индейских мокасинах[11]11
  Мокасины – индейская обувь из одного куска кожи (иногда с отдельно пришивающейся подошвой или голенищем); украшались вышивкой, бахромой или заклепками. У каждого племени крой и отделка мокасин отличались.


[Закрыть], кажется, мог целиком поместиться и он сам.

В руке знаменитый вестмен держал ружье, прикоснуться к которому я не решился бы за все золото мира. Оно скорее напоминало дубину, нежели огнестрельное оружие. В тот момент нельзя было придумать лучшей карикатуры на охотника прерий, однако вскоре я смог полностью оценить его незаурядность.

Внимательно разглядев меня, он тонким, почти детским голосом обратился к ружейному мастеру:

– Это и есть тот юный гринхорн, о котором вы рассказывали, мистер Генри?

Тот кивнул.

– Ладно! Мне он даже нравится! Надеюсь, Сэм Хокенс ему тоже будет по нутру!

Со своеобразным смехом, который я услышу еще тысячу раз, он повернулся к открывшейся в тот момент двери. Вошли хозяин и хозяйка, и из того, как они поздоровались с ним, можно было заключить, что они встречались и раньше. Затем хозяева пригласили нас в столовую.

Мы последовали приглашению, при этом Сэм почему-то не стал раздеваться. Только когда мы сели, он пояснил, указывая на свое старомодное ружье:

– Настоящий вестмен никогда не бросит свою хлопушку, тем более я – свою старушку Лидди! Я повешу ее вот сюда, на розетку от гардин.

Итак, свое ружье он величал Лидди! Позже я узнал, что у многих вестменов вошло в моду давать имена оружию и обращаться с ним как с живым существом. Повесив ружье, Хокенс решил сделать то же самое со своей замечательной шляпой. Он снял ее, и… К моему великому ужасу, в ней остались все его волосы! Кроваво-красный, полностью лишенный растительности череп охотника мог напугать любого! Наша хозяйка громко вскрикнула, а дети завизжали, как только могли. На это Сэм спокойно повернулся к ним и как ни в чем не бывало сказал, перемежая речь своим особым смехом:

– Не пугайтесь, господа! Что тут такого? С честью и полным правом, которое не посмел бы оспорить ни один адвокат, я с детства носил собственные волосы, пока на меня не напали пауни[12]12
  Пауни – «волки», индейское племя языковой группы кэддо, издревле обитавшее в долине реки Платт, занимавшееся коневодством и охотой на бизонов. В 1877 г. были переселены на Индейскую территорию (современный штат Оклахома). На языке индейцев сиу слово «пани» означает «красные птицы», что связано с головным убором из перьев, который у пауни обычно был красного цвета.


[Закрыть], содравшие с моей башки вместе с волосами и кусок кожи. Чертовски неприятно было, должен вам признаться! Однако все закончилось благополучно. Потом я отправился в Текаму и купил себе новый скальп, если не ошибаюсь! Его называли париком, и стоил он мне трех связок бобровых шкурок. Хотя все это пустяки! Новая кожа лучше старой, особенно летом: вот могу снять ее, если пот прошибет!

Он повесил шляпу на дуло ружья, а парик снова напялил на голову. Затем Сэм снял кожаную куртку и бросил ее на спинку стула. Куртка была сплошь в заплатах, кожаные лоскуты громоздились друг на друге, да так, что одеяние напоминало настоящий панцирь, который, похоже, не могла пробить даже индейская стрела.

Теперь, когда старый вестмен остался в кожаной охотничьей жилетке, мы увидели его худые кривые ноги во всей красе. За поясом у него торчали два пистолета и нож. Усевшись на стул, он бросил сначала на меня, а потом на хозяйку лукавый взгляд и напыщенно спросил:

– Не соблаговолит ли миледи, прежде чем мы примемся за еду, сообщить этому гринхорну, в чем, собственно, дело, если не ошибаюсь?

В очередной раз произнесенное «если не ошибаюсь» было его любимой присказкой. Хозяйка кивнула, повернулась ко мне, потом указала на другого молодого человека и заметила:

– Сэр, вы, вероятно, еще не в курсе, что мистер Блэк останется у нас вместо вас?

– Вместо меня? – Своего удивления я скрыть не смог.

– Конечно! Сегодня мы прощаемся с вами, но нам необходимо было найти нового учителя.

– Прощаетесь… со мной?!

Надо сказать, я ужасно благодарен судьбе, что тогда никому не пришло в голову запечатлеть на фотографии мой до смешного растерянный вид!

– Ну конечно, сэр, – ответила хозяйка, благожелательно улыбаясь, что я, впрочем, посчитал совершенно неуместным. После чего она добавила: – Раз речь идет о вашем счастье, мы не станем чинить вам препятствия. Поверьте, нам очень жаль расставаться с вами, и мы желаем вам всего самого наилучшего. Отправляйтесь завтра с богом!

– Завтра? Но куда? – бормотал я, ничего не понимая.

Тут слово взял Сэм Хокенс, стоявший рядом со мной. Он хлопнул меня по плечу и со смехом произнес:

– Куда? На Дикий Запад, вместе со мной! Вы блестяще выдержали экзамен. Другие геодезисты отправляются завтра – ждать дольше они уже не могут. И вы должны без разговора ехать с ними. Меня с Диком Стоуном и Уиллом Паркером наняли проводниками на пути вдоль русла Канейдиан вглубь Нью-Мексико. Не сомневаюсь, что у вас и мысли не возникнет остаться здесь зеленым гринхорном, а?

Вот оно что! Теперь я наконец прозрел. Похоже, они уже обо всем сговорились заранее. Мне определили роль геодезиста, быть может, на одной из больших железных дорог, которых тогда проектировалось немало. Мне даже не пришлось расспрашивать ни о чем, ибо все сведения я тотчас получил от своего доброго друга мистера Генри. Он подошел ко мне и сказал:

– Знаете, почему я так хорошо отношусь к вам? Сейчас вы живете у прекрасных людей, но учительствовать не ваше призвание. Вам просто необходимо попасть на Запад! Потому я и обратился в компанию «Атлантик энд Пасифик», чтобы они испытали вас. Экзамен вы выдержали – и вот ваше назначение на должность.

Мистер Генри передал мне документ. Когда я в него заглянул и увидел сумму своего вероятного заработка, то не поверил своим глазам. А мистер Генри продолжал:

– Теперь дальше… Вы поедете верхом, значит вам нужна хорошая лошадь, так? Я купил того чалого, что вы сами объездили. Забирайте его. Разумеется, понадобится и ружье. Вот вам мой старый тяжелый «медведебой». Я слишком стар для него, а вы из него не промажете. Что скажете, сэр?

Поначалу я ничего не мог ответить, а когда ко мне вернулся дар речи, я принялся отказываться от дорогих подарков, в чем, однако, не преуспел. Добрый старик решил меня буквально осчастливить, и мой отказ глубоко бы его обидел. Чтобы хоть на время прекратить этот разговор, хозяйка села за стол, приглашая последовать ее примеру. Все принялись за еду и не стали возвращаться к разговору.

Только после ужина узнал я все подробности. Железную дорогу предполагалось провести от Сент-Луиса через Индейские территории, штаты Нью-Мексико, Аризона и Калифорния до тихоокеанского побережья. Все это огромное расстояние предстояло исследовать и измерить на отдельных участках. Мне и трем другим геодезистам во главе с главным инженером надлежало работать на участке от истоков Рио-Пекос до Южного Канейдиана. Три надежных проводника – Сэм Хокенс, Дик Стоун и Уилл Паркер – будут нас сопровождать до определенного места, где нас ожидают другие опытные и храбрые вестмены, оставленные для обеспечения нашей безопасности. Кроме того, мы могли рассчитывать на поддержку всех местных фортов.

Обо всем этом рассказали мне лишь сегодня только из желания сделать приятный сюрприз. Сюрприз сюрпризом, но поздновато… Однако все нужное для длительной поездки уже подготовили. Теперь меня необходимо было представить коллегам, ожидавшим на квартире главного инженера. Я отправился туда в сопровождении мистера Генри и Сэма, где меня встретили весьма дружелюбно. Мои будущие сослуживцы не держали на меня зла за опоздание, поскольку знали о том, что для меня все это оказалось большой неожиданностью.

Следующим утром мне ничего не оставалось, как проститься с приютившей меня семьей, после чего я отправился к мистеру Генри. Когда же я стал благодарить его, он резко перебил меня:

– Да помолчите вы, сэр! Я ведь только для того отправляю вас туда, чтобы снова заговорило мое старое ружье. Когда вернетесь, обязательно разыщите меня и расскажите обо всем, что видели и пережили. Тогда и посмотрим, останетесь ли вы тем, кем являетесь сегодня (хотя категорически не согласны с этим), – то есть гринхорном, самым что ни на есть…

С такими словами он вытолкал меня за дверь, но прежде чем она закрылась, я успел заметить, что в его глазах стояли слезы.

Глава вторая
Клеки-Петра

Чудесная североамериканская золотая осень подходила к концу. Мы работали более трех месяцев, однако опаздывали и не сумели выполнить задание, в то время как геодезисты других участков почти все уже вернулись домой. На столь плачевное состояние дел повлияли две причины.

Главная заключалась в сложностях местного ландшафта. Железнодорожная ветка должна была идти через прерию вдоль русла Южного Канейдиана. Четкое направление нам указали только до истоков реки, а дальше, начиная от Нью-Мексико, пришлось решать самим, куда двигаться дальше. Таким образом, наш дальнейший путь по Нью-Мексико определялся исключительно рельефом долин и каньонов.

Мы смогли взяться за основную работу только после долгих утомительных странствий и всевозможных вспомогательных измерений. Кроме того, мы оказались в очень опасной местности. Здесь бродили кайова[13]13
  Кайова (киова) – «главный народ», воинственное племя южных североамериканских степей, относящееся к группе шошонов. Жили в устьях рек Симаррон и Ред-Ривер (современные штаты Техас и Оклахома). Во время военных походов обычно выступали союзниками команчей.


[Закрыть], команчи[14]14
  Команчи (немена) – «враги», племя группы шошонов, жившее к югу от реки Арканзас (современные штаты Нью-Мексико и Техас).


[Закрыть] и апачи[15]15
  Апачи – индейское племя группы южных атапасков языковой семьи надене, жившее в прериях на территории современных штатов Нью-Мексико и Аризона.


[Закрыть], не желавшие и слышать о дороге через территорию, которую считали своей собственностью. Мы находились в постоянном напряжении, что, само собой разумеется, сильно тормозило работу. То и дело ожидая нападения краснокожих, нам пришлось отказаться от охоты – индейцы запросто обнаружили бы наши следы. Все, что нам было нужно, в том числе и продовольствие, мы привозили на волах из Санта-Фе. Но и этот способ транспортировки, к сожалению, был ненадежен: обоз вечно опаздывал. Нередко в ожидании провианта и других необходимых вещей мы просто не могли двигаться дальше и работа стояла.

Второй причиной промедления являлись разногласия внутри нашего пестрого отряда. Я рассказывал уже, как в Сент-Луисе меня очень дружелюбно встречали главный инженер и трое геодезистов. Разумеется, я полагал, что между нами установится продуктивное сотрудничество. К сожалению, я жестоко ошибся.

Все мои коллеги были чистокровные янки, видевшие во мне только гринхорна и неопытного «голландца»[16]16
  Так англо-американцы с презрением называли всех выходцев из Германии.


[Закрыть]. Сами они хотели лишь побольше заработать, а качество работы их совершенно не волновало. «Честный немец» был для них не иначе как «тормозом», и очень скоро они отказали мне в своем расположении. Так или иначе, но я спокойно продолжал исполнять обязанности. Вскоре я заметил, что и познания в своей специальности у них весьма скудны. Самую тяжелую работу они легко подсовывали мне, себе же всячески облегчали задачу. Я не стал возражать, поскольку всегда придерживался того мнения, что трудности закаляют.

Главный инженер, мистер Банкрофт, – надо сказать, самый сведущий из них, – питал слабость к виски. Из Санта-Фе привезли несколько бочонков этого пагубного зелья, которое с тех пор интересовало его гораздо больше, нежели измерительные инструменты. Бывало, что он полдня лежал в лежку совершенно пьяный. Землемеры Риггс, Мэрси и Уилер, как, впрочем, и я, должны были платить за виски из своего кармана, поэтому они и пили наравне с ним, чтобы не оказаться внакладе. Естественно, и эти джентльмены частенько находились в приподнятом настроении. Сам я ни капли в рот не брал, вся работа валилась на меня, а они то пили, то отсыпались с похмелья. Уилер, будучи лучшим из худших, хотя бы понимал, что я вкалывал за них, совершенно не обязанный этого делать.

Другие члены отряда также оставляли желать лучшего. Когда мы прибыли на участок, то застали там ожидавших нас двенадцать вестменов. Первое время как новичок я испытывал к ним довольно большое почтение. Но вскоре я понял, что имею дело с людьми весьма низкой морали.

Они были призваны защищать нас и оказывать помощь при работе. К счастью, за все три месяца не произошло ничего, что могло бы вынудить меня прибегнуть к их сомнительной защите. А что касается помощи в работе, то с полным правом могу утверждать: здесь собрались самые отъявленные бездельники со всех Соединенных Штатов. О какой там дисциплине могла идти речь?!

Банкрофт считался у нас старшим, и хотя он старался изо всех сил это подчеркнуть, его никто не слушал. На его приказания отвечали усмешками, а он извергал проклятия, которые мне редко приходилось слышать. После этого он спокойно отправлялся к своему бочонку. Риггс, Мэрси и Уилер едва ли от него отличались. Все эти обстоятельства заставили меня взять бразды правления в свои руки, однако действовать пришлось так, чтобы это не бросалось в глаза. Ждать серьезного отношения к молодому неопытному человеку, каковым я был тогда, не приходилось. Все же рассудок подсказывал мне, как действовать. Если бы я говорил с ними приказным тоном, то, разумеется, ничего, кроме громкого и презрительного смеха, в ответ не услышал бы. Нет, я должен был действовать незаметно и осторожно, как мудрая женщина, умеющая искусно повелевать строптивым мужем, который и не подозревает об этом. Эти полудикие, необузданные вестмены раз десять на дню обзывали меня гринхорном, при этом все же бессознательно подчинялись мне, абсолютно уверенные, что повинуются лишь собственной воле.

Помогали мне только Сэм Хокенс и его спутники, Дик Стоун и Уилл Паркер. Все трое были в высшей степени честные, опытные, умные и смелые люди, слава о которых давно переступила границы Дикого Запада. Обычно они находились рядом со мной, других же старались избегать, но делали это так, чтобы никого не обидеть. Хокенс, несмотря на свои странности, отлично справлялся с остальными горе-вестменами. Он постоянно говорил обо всем шутя, однако умел настоять, и его желание всегда исполнялось, что помогало мне в достижении цели.

Между нами втайне установились такие отношения, которые я сравнил бы с суверенными отношениями двух государств. Он негласно стал моим покровителем, даже не спросив на то моего согласия. Я ведь был гринхорном, а он – опытным вестменом, слова и действия которого не подлежали критике. В любой подходящий момент он принимался за мое практическое и теоретическое обучение во всем, что, по его мнению, необходимо было уметь и знать на Диком Западе. И хотя свою высшую школу я позже прошел у Виннету, моим первым учителем все же был Сэм Хокенс. Он своими руками сделал мне лассо и заставил упражняться в метании, позволив мне накидывать веревку не только на лошадь, но и на него самого. Когда я научился из любого положения захлестывать петлю, он искренне обрадовался и воскликнул:

– Великолепно, юный сэр! Вот так! Но не задирайте нос слишком высоко! Временами учитель должен похвалить и самого нерадивого ученика, чтобы тот окончательно не пал духом. Через мои руки прошел не один желторотик. Признаюсь, все они успевали лучше и понимали гораздо быстрее вас. Но если вы будете продолжать в том же духе, быть может, через шесть-восемь лет вас не станут больше величать гринхорном. А до того момента не падайте духом, иногда дураку удается добиться гораздо большего, нежели умнику, если не ошибаюсь!

На первый взгляд он говорил совершенно серьезно, а я так же серьезно воспринимал его речи, однако я отлично знал, что же он думал на самом деле.

Хотя занятия под его началом мне нравились больше всего, у меня было слишком много работы по службе. Скажу откровенно: если бы не Сэм, я никогда бы не нашел столько времени для упражнений в ловкости, необходимой для охотника прерий. Кстати, об этих занятиях никто не знал – они проходили обычно на таком расстоянии от лагеря, чтобы нас оттуда никто не увидел. Таково было условие Сэма, и когда однажды я захотел узнать причину, он мне ответил:

– Все это ради вас, сэр. Вы так во многом неловки, что я на вашем месте сгорел бы от стыда, если бы эти дурни застукали меня за подобными занятиями. Теперь вы это знаете! Запомните мои слова!

В конце концов дошло до того, что вся компания стала сомневаться в моей физической силе и в умении обращаться с оружием, хотя меня это нисколько не обижало.

Несмотря на все упомянутые трудности, наступил момент, когда мы наконец смогли рассчитать, что через неделю доберемся до соседнего участка. Необходимо было выслать курьера, чтобы сообщить об этом нашим соседям. Мы не раз через курьеров поддерживали отношения с соседними участками. Однако Банкрофт заявил, что поедет сам в сопровождении одного из вестменов в ближайшее воскресенье. В день отъезда закатили пирушку, где участвовали все, кроме меня и Хокенса, которых не пригласили, а также Стоуна и Паркера, которые просто отказались. Как я и предполагал, пьянство прекратилось лишь тогда, когда Банкрофт уже не смог ворочать языком. Его собутыльники также не ворочали языками и были не менее пьяны, чем он. Естественно, о поездке не могло быть и речи. Все расползлись по кустам, чтобы выспаться.

Что оставалось делать? Послать курьера было просто необходимо, а продрать глаза братия могла не раньше вечера. Лучше всего было бы отправиться самому – но мог ли я покинуть лагерь? Я не сомневался, что за четыре дня моего вероятного отсутствия здесь никто палец о палец не ударит. Пришлось посоветоваться со старым Сэмом. Выслушав меня, он с хитрой улыбкой указал пальцем на запад и произнес:

– Вам вовсе не надо ехать, сэр! Можно передать новость через всадников, что едут сюда!

Повернув голову, я действительно увидел двух всадников, направлявшихся прямо к нам. Это были белые, в одном из которых я узнал старого скаута; он уже несколько раз привозил нам вести с соседнего участка. Другой всадник, которого я раньше никогда не видел, был помоложе, и одежда его резко отличалась от костюма вестмена. Когда я вышел навстречу, оба придержали лошадей, а незнакомец спросил мое имя. Услышав его, он взглянул на меня приветливым, но испытующим взглядом.

– Вы и есть тот самый молодой джентльмен, что работает здесь за всех остальных бездельников?! Наверное, вы догадаетесь, кто я, когда я представлюсь. Моя фамилия Уайт.

Действительно, я слышал о нем. Это был управляющий соседнего с нами участка, куда мы собирались отправить курьера. Очевидно, здесь он неспроста. Уайт слез с лошади, протянул мне руку и оглядел наш лагерь более внимательно. Увидев спящих, а также бочонок из-под виски, он улыбнулся, однако вовсе не дружелюбно.

– Похоже, пьяны? – спросил он.

Я кивнул.

– Что, все?

– Да, мистер Банкрофт собирался отправиться к вам и устроил маленькую прощальную пирушку. Я его разбужу и…

– Стойте! – перебил он меня. – Пусть спит! Я хочу поговорить с вами наедине. Отойдемте в сторону. Кто эти люди, что стояли рядом с вами?

– Сэм Хокенс, Уилл Паркер и Дик Стоун. Они – наши скауты, на которых вполне можно положиться.

– А-а, Хокенс, этот маленький удивительный охотник… Дельный парень! Я о нем многое слышал. Пусть эти трое идут с нами.

Я подал знак скаутам и затем спросил:

– Вы явились сюда лично, мистер Уайт. Случилось что-нибудь важное?

– Ничего особенного! Только хотел посмотреть, как идут дела, да поговорить с вами. Мы давно справились с нашим участком, а вы еще нет…

– Но в этом виноват рельеф, и я хочу…

– Знаю, знаю! – перебил он. – К сожалению, все знаю! Если бы вы не старались за троих, Банкрофт до сих пор бы топтался на месте.

– Нет, мистер Уайт, дело не в этом. Я, впрочем, не знаю, почему у вас создалось ложное мнение, будто я один тут работаю. Это же моя обязанность…

– Ну хватит, хватит, сэр! Мы ведь поддерживали отношения через курьеров. Я их расспросил о многом. Очень великодушно, конечно, с вашей стороны защищать этих пьянчуг, но я хочу знать правду. А вы, кажется, слишком благородны, чтобы сказать ее, поэтому я спрошу Сэма Хокенса. Присядем-ка здесь!

Мы остановились возле палатки. Он спокойно сел на траву и предложил нам последовать его примеру. Тут же он принялся расспрашивать Хокенса, Стоуна и Паркера, которые, ничего не перевирая, рассказали ему обо всем, что происходило. Желая почему-то защитить своих коллег и сделать их в более выгодном свете, я пытался вставить несколько замечаний, но это не оказало на Уайта никакого действия. Напротив, он убеждал меня не тратить зря время.

Наконец, узнав все в подробностях, он попросил меня показать чертежи и дневник. Я передал их, хотя мог бы этого и не делать, но мне не хотелось его обижать. К тому же я чувствовал, что он желает мне только добра. Мистер Уайт очень внимательно просмотрел документы. В итоге мне пришлось признаться, что в действительности никто, кроме меня, не написал в них ни строчки.

– Впрочем, из дневника не видно, сколько часов наработал каждый, – констатировал он. – Ваша товарищеская солидарность похвальна, но вы, кажется, зашли слишком далеко!

На что Хокенс не без лукавства заметил:

– А вы загляните-ка в его боковой карман, мистер Уайт! Там есть жестянка из-под сардин. Рыбкой там и не пахнет, зато есть кое-что получше – записная книжка, если не ошибаюсь! Там вы найдете то, чего нет в официальных документах!

Хитрец Сэм знал, что я вел частные записи, которые всегда носил при себе в пустой банке из-под сардин. Не скажу, что мне понравилась эта его выходка, однако времени на выяснение отношений не было. Уайт попросил у меня и этот дневник. Что было делать? Я не стремился навредить своим коллегам, но и отказывать Уайту было бы глупо, поэтому я вручил ему дневник с условием, что он никому не скажет о его содержании. Он прочел его и, вернув мне, сказал:

– Собственно говоря, я должен забрать эти листки с собой и отдать их куда следует. Эти ваши коллеги абсолютно нетрудоспособны, и им не следовало бы выплачивать больше ни одного доллара. По идее, вам полагается тройная оплата. Ну ладно, дело ваше! Но лучше бы вам сохранить эти заметки. Они потом могут вам пригодиться. А теперь пора будить почтенных джентльменов!

Уайт встал и ударил в гонг. Из-за кустов потихоньку стали выползать помятого вида «джентльмены» с очень расстроенными лицами. Недовольный Банкрофт хотел было выругаться, что потревожили его сон, но, после того как я сообщил ему о приезде мистера Уайта, стал вести себя сдержаннее. Прежде они никогда не виделись, и первое, что сделал Банкрофт, – это предложил гостю виски, совершив тем самым непоправимую ошибку. Уайт воспользовался приглашением только для того, чтобы высказать Банкрофту все, что он о нем думает. Некоторое время Банкрофт слушал Уайта с явным удивлением, но потом, резко схватив говорящего за рукав, закричал:

– Да кто вы такой?

– Я – главный инженер соседнего участка.

– Кто-нибудь из нас имеет право там распоряжаться?

– Полагаю, что нет!

– Так вот! Моя фамилия Банкрофт, я – главный инженер этого участка. Никто не смеет мне приказывать, а уж тем более вы, мистер Уайт!

– В этом вы правы, – ответил тот спокойно. – Но если один замечает, что другой губит дело, он просто обязан обратить внимание этого другого на его ошибки! Неужели, кроме этого бочонка, вам ничего не нужно? Когда я приехал сюда два часа назад, я увидел шестнадцать человек – и все они были пьяны!

– Два часа тому назад? – недоверчиво буркнул Банкрофт. – Вы здесь уже так давно?

– Именно. Я успел ознакомиться с чертежами и узнать, кто их составлял. Хорошо вы тут жили, пока один-единственный человек, самый младший из вас, справлялся со всей работой!

Банкрофт шагнул ко мне и прошипел:

– Это вы сказали? Да вы просто гнусный лжец и предатель!

– Нет, – твердо ответил ему Уайт. – Ваш молодой коллега поступил как джентльмен. Он даже с похвалой отзывался о вас. Он защищал вас, и я советую извиниться перед ним за ваше оскорбление!

– Извиниться? Ха! – язвительно усмехнулся Банкрофт. – Этот гринхорн не может отличить треугольник от четырехугольника, зато воображает себя геодезистом! Наша работа оттого и не продвигается, что он тормозит ее, делая все наоборот! Если он теперь, вместо того чтобы признаться в этом, врет и клевещет на нас…

На середине фразы Банкрофт осекся. Целых три месяца я все сносил и позволял этим людям думать обо мне все что угодно. Но теперь наступил наконец момент показать им, что они глубоко заблуждались! Я стиснул руку Банкрофта с такой силой, что у того сперло дыхание и он от боли не мог дальше говорить.

– Мистер Банкрофт! Вы слишком много выпили и не проспались! Поэтому будем считать, что вы мне просто ничего не говорили!

– Я пьян? Да ты спятил!

– Если бы вы были трезвы и осознанно оскорбили меня, мне пришлось бы по-настоящему разобраться с вами! Понятно? Хватит ли у вас еще смелости отрицать, что вы не проспались?

Я продолжал крепко сжимать его руку. Разумеется, раньше ему и в голову не могло прийти бояться меня, но теперь дело обстояло именно так – я это видел. Его ни в коем случае нельзя было назвать слабым человеком, но он не на шутку испугался. Он очень не хотел согласиться с тем, что еще пьян, и в то же время не осмеливался настаивать на обвинении, а потому обратился за помощью к предводителю двенадцати вестменов, обязанных защищать нас от индейцев:

– Эй, мистер Рэтлер, вы допустите, чтобы этот гринхорн просто так хватал меня? Разве вы не для того здесь, чтобы нас защищать?

Этот Рэтлер – широкоплечий малый, обладавший силой четверых, – был чрезвычайно грубым и жестоким субъектом, к тому же любимым собутыльником Банкрофта. Он меня на дух не переносил и спьяну искренне обрадовался возможности выплеснуть на меня накопившуюся ненависть. Подойдя ближе, он схватил меня за руку, подобно тому как это сделал я с Банкрофтом, и пробормотал:

– Нет, мистер Банкрофт, этого я не допущу! Мальчишка не стоптал и первых башмаков, а осмеливается грозить взрослым! Убери руки от мистера Банкрофта, желторотый мерзавец! А не то я покажу тебе, что ты за гринхорн! – С этими словами он сильно сжал мою руку.

Я прекрасно знал, что Рэтлер был сильнее Банкрофта, и если бы мне удалось проучить его, это произвело бы большее впечатление на остальных. Я резко вырвал свою руку и подзадорил громилу:

– Эй, возьмите свои слова обратно, мистер Рэтлер, а не то я свалю вас на землю!

– Что? Меня? – рассмеялся он. – Какой-то гринхорн кричит, что…

Договорить он не успел, поскольку я с такой силой ударил его кулаком в висок, что он, как мешок, рухнул на землю, так и оставшись лежать без движения. Воцарилось молчание, которое вскоре нарушил один из товарищей Рэтлера:

– Черт возьми! Мы что, так и будем спокойно смотреть, как этот проклятый голландец бьет нашего предводителя? Эй, а ну дайте ему как следует, ребята!

С этими словами он первым бросился на меня, но тут же получил удар ногой в живот. От такого встречного удара противник всегда падает, но самому нужно при этом крепко держаться на ногах. Парень грохнулся в пыль. В тот же миг я очутился на нем и оглушил кулаком по голове. Тут же я быстро вскочил, выхватил из-за пояса оба револьвера и предупредил:

– Кто следующий? Пусть попробует!

Банда Рэтлера была бы не прочь отомстить за поверженных товарищей, однако горе-вестмены вопросительно уставились друг на друга. Не давая опомниться, я крикнул им: