Текст книги "Виннету. Сын вождя"

Он замолчал, сложил руки и поднял глаза к небу. Долго он всматривался куда-то ввысь, потом произнес:

– Чтобы найти опору в душе и снова обрести себя внутренне, я скрылся от мира. Но не только вера, несущая спасение и благо, гнала меня в глушь. Древо веры должно плодоносить, а растить его – во власти Господа. Я снова жаждал действовать, но теперь совершенно по-иному, не так, как прежде. Когда здесь я увидел красного человека, отчаянно сопротивлявшегося неминуемой гибели, и безжалостных убийц, облепивших его тело, словно алчные мухи, мое сердце едва не вырвалось из груди, переполненное гневом, состраданием и жалостью. Судьба краснокожих была решена, но я не мог их спасти. Однако же в моих силах было облегчить им предсмертные муки светом любви и примирения. Я сам пришел к апачам и сумел донести им свои мысли с учетом их индивидуальности. В конце концов мне удалось добиться их полного доверия. Как бы я хотел, чтобы вы поближе узнали Виннету! Он, собственно говоря, мое творение. Этот юноша создан для великих дел. Будь он сыном европейского монарха, он стал бы великим полководцем или еще более великим «князем мира». Будучи наследником индейского вождя, он погибнет, как и вся его раса. Если бы я только мог увидеть день, когда он назовет себя христианином! Увижу или нет, но во всех искушениях, опасностях и трудностях буду вместе с ним до последнего моего вздоха. Он – мое духовное детище. Я люблю его больше самого себя, и, если вдруг посланная врагами роковая пуля пробьет вместо его мое сердце, я с радостью приму эту смерть, посчитав ее окончательным искуплением моих прежних грехов.

Тут он замолчал и опустил голову. Я был глубоко тронут, но ничего не сказал, потому что чувствовал, что после такого признания любая нота прозвучала бы фальшиво. Я просто взял его за руку. Легким кивком он дал мне понять, что понял мой жест. Выждав некоторую паузу, он тихо спросил:

– Хм, как же так получилось, что я рассказал это вам? Я вижу вас сегодня первый раз и, вероятно, больше никогда не увижу. А может, наша встреча здесь и сейчас – это Божественное провидение? Видите ли, когда-то я отрекся от Бога, а теперь делаю все, чтобы вернуться к нему. У меня на сердце большая печаль, но эта печаль не имеет ничего общего с сердечной болью. Похожее чувство обычно приходит с началом осени, когда опадает листва. Уж не падает ли она с древа моей жизни? А может, треснуло и само дерево… раньше времени, отпущенного природой…

Невольно его взгляд упал на долину, когда в ней снова появились фигуры Инчу-Чуны и Виннету. Оба были верхом, ведя в поводу лошадь Клеки-Петры. Мы поднялись, чтобы вернуться в лагерь, куда и прибыли почти одновременно с всадниками.

Первый, кого мы увидели, был облокотившийся о борт фургона Рэтлер с огненно-красным распухшим лицом и вытаращенными глазами. Этот потерявший человеческий облик субъект успел за короткое время нашего отсутствия проглотить столько виски, что просто не мог уже больше пить. В его взгляде читалась ярость дикого быка, готовящегося к нападению. Я решил не спускать с него глаз.

Вождь апачей и Виннету спешились, после чего направились прямо к нам. Мы стояли, образуя довольно широкий круг.

– Итак, что решили мои бледнолицые братья: оставаться им здесь или уйти? – первым спросил Инчу-Чуна.

Банкрофт, очевидно что-то замыслив, ответил:

– Даже если бы нам хотелось уйти, нам придется остаться. Мы не можем ослушаться данных нам приказаний. Сегодня же пошлю гонца в Санта-Фе с запросом. После его возвращения я смогу дать тебе ответ.

Выдумка и вправду оказалась хитрой, поскольку мы должны были закончить работу еще до возвращения гонца. Но вождь решительно возразил:

– Я не стану ждать так долго. Мои бледнолицые братья должны прямо сейчас сказать, что они будут делать.

В этот момент, как всегда некстати, явился Рэтлер с кружкой, полной бренди. Я решил было, что он снова в качестве жертвы наметил меня, но он двинулся прямиком к краснокожим и заплетающимся языком пробормотал:

– Если индсмены выпьют со мной, мы исполним их желание и уйдем. И только так! Начнем с молодого! Эй, Виннету, вот «огненная вода»!

Белый решительно протянул кружку сыну вождя. Тот спокойно отступил на шаг, сделав отстраняющий жест рукой.

– Что? Не хочешь пить со мной? Это уже оскорбление! Тогда я разолью виски по всей твоей физиономии, проклятый краснокожий! Слизывай его, если не хочешь пить!

Прежде чем кто-либо успел помешать ему, Рэтлер выплеснул содержимое кружки молодому апачу прямо в лицо. По индейским понятиям подобное оскорбление каралось смертью. Виннету, не раздумывая, нанес мерзавцу такой удар кулаком в подбородок, что тот буквально пропахал землю своим затылком. Несколько секунд он лежал без движений. Затем, приложив немалые усилия, медленно поднялся. Я уже хотел было вмешаться, поскольку ожидал, что он в ярости бросится в атаку, но этого не произошло. Осыпая апачей страшными проклятьями, Рэтлер, пошатываясь, направился к фургону.

Виннету спокойно вытер свое лицо, которое в тот момент показалось мне высеченным из камня. Что происходило в его душе, узнать было невозможно.

– Спрашиваю еще раз, – снова обратился к нам вождь, – в последний! Покинут ли сегодня бледнолицые эту долину?

– Мы не сможем этого сделать, – прозвучало в ответ.

– Тогда мы покидаем ее. Но между нами не будет мира.

Я совершил очередную попытку посредничества, но тщетно – трое пришельцев направились к своим лошадям. И вдруг в этот момент раздался пьяный голос Рэтлера:

– Убирайтесь, краснокожие собаки! А за удар в лицо ты мне ответишь, молокосос!

В десять раз быстрее, чем можно было ожидать от него в таком состоянии, Рэтлер выхватил из находившейся рядом с ним повозки ружье. Вскинув оружие, он прицелился в Виннету. Последний стоял без всякого прикрытия, и пуля неминуемо должна была попасть в него.

– Беги, Виннету! Скорее! – раздался голос Клеки-Петры.

В тот же миг, когда раздался выстрел, его тело мелькнуло перед сыном вождя. Белый Учитель схватился рукой за грудь, пошатнулся несколько раз и тяжело опустился на землю. Тут же свалился и Рэтлер – только уже от моего удара. Я бросился к бандиту за секунду до выстрела, но опоздал. Вокруг все закричали, но оба апача не проронили ни слова. Стоя на коленях перед пожертвовавшим собой другом, они молча осматривали рану. Она была возле самого сердца, кровь из нее струилась ручьями.

Я подскочил к ним. Лицо Клеки-Петры стало бледным, его глаза были закрыты.

– Подними его голову к себе на колени, – предложил я Виннету. – Ему будет легче умирать, если он увидит тебя.

Молодой индеец молча повиновался. Ни один мускул не дрогнул на его лице, пока он не спускал глаз с умирающего. Наконец раненый медленно поднял веки. Когда старик увидел склонившегося над ним Виннету, на его лице мелькнула улыбка. Он прошептал:

– Виннету, сын мой…

Угасающий взор стал искать кого-то и вдруг остановился на мне.

– Останьтесь с ним, чтобы… чтобы продолжить мое дело… – угасающим голосом прошептал Клеки-Петра по-немецки.

Он умоляюще поднял руку, я сжал ее и ответил:

– Я исполню вашу волю!

Тут его лицо приняло какое-то почти неземное выражение.

– Господь, прости меня… Я ухожу… – зашептал старик.

Из его раны вновь заструилась кровь. В этот момент голова Клеки-Петры безжизненно откинулась назад. Сомнений не было: Белый Учитель скончался.

Сын Инчу-Чуны осторожно опустил голову умершего на траву, затем медленно поднялся и вопросительно посмотрел на отца.

– Там лежит убийца, – кивнул я в сторону поверженного Рэтлера. – Делайте с ним, что хотите.

– Огненная вода! – таков был краткий, но суровый и презрительный ответ вождя.

– Я хочу быть вашим другом и братом! – сорвалось вдруг у меня с языка. – Я хочу пойти с вами!

На это разгневанный вождь плюнул мне в лицо и произнес:

– Паршивый пес! Ты воруешь чужую землю, и за это тебе платят! Смердящий койот! Только посмей следовать за нами, и моя рука убьет тебя!

Если бы это сказал кто-нибудь другой, я бы ответил кулаком. Почему я этого не сделал? А разве я не заслужил такое наказание, вторгнувшись в чужие владения? Поддавшись инстинкту самосохранения, я не мог исполнить волю умершего.

Белые молча обступили апачей, очевидно ожидая, что же будет дальше. Но краснокожие не удостоили никого из нас ни единым взглядом. Они молча подняли покойника на лошадь и крепко привязали его к седлу. Затем вскочили на своих мустангов и медленно двинулись вперед, поддерживая тело своего Учителя с обеих сторон. Больше мы не услышали ни одной угрозы, ни одного слова о мести – апачи даже не посмотрели в нашу сторону. Было ясно, что теперь все наши шансы на выживание практически равнялись нулю.

– Это было ужасно, но может стать еще страшнее! – первым нарушил молчание Сэм Хокенс. – Вот лежит мерзавец, оглушенный вашим ударом и ополоумевший от спирта. Что с таким делать?

Вопрос относился ко мне, но я промолчал. Оседлав своего чалого, я погнал его прочь. Мне нужно было побыть одному, чтобы попытаться забыть эти кошмарные полчаса.

В лагерь я вернулся затемно, смертельно усталый и полностью разбитый.

Глава третья
Виннету в плену

Чтобы не тащить далеко тушу медведя, лагерь в мое отсутствие перенесли ближе к месту, где я уложил хищника. Последний был так тяжел, что десять сильных мужчин с трудом доволокли его из кустов к огню.

Несмотря на поздний час, все бодрствовали, кроме Рэтлера – хмель свалил его наповал. Его оттащили в сторону, так и бросив в траве. Хокенс мастерски содрал с медведя шкуру, однако к мясу не притронулся.

Когда я спрыгнул с коня, стреножил его и подошел к костру, Хокенс спросил:

– Где же вы бродите, сэр? Мы уж заждались! Так хочется отведать медвежатины. Но без вас мы даже не можем располосовать эту тушу! Правда, куртку с него я все же снял. Портной скроил ее очень ладно, ни одной складки! Надеюсь, вы оцените, а? А теперь скажите, как нам разделить мясо? Надо бы поджарить пару кусков, прежде чем спать завалимся.

– Делите по вашему усмотрению, – холодно ответил я, – мясо принадлежит всем.

– Ладно, только хочу вам сказать вот что: самое вкусное – это лапы. На свете нет ничего вкуснее медвежьих лап. Правда, им положено вылежаться кое-какое время, пока в них не заведутся черви, – только тогда они будут что надо! Но так долго ждать мы не можем, ибо, боюсь, апачи испортят весь наш пир. Поэтому давайте-ка прямо сейчас позаботимся о лапах, чтоб к тому моменту, когда нами займутся апачи, мы уже успели ими насладиться. Вы не против, сэр?

– Нет, конечно.

– Ладно, тогда за дело! С аппетитом у нас все в порядке, если не ошибаюсь!

Старый Сэм разделал лапы и разрезал их на куски, выделив каждому по штуке. Мне досталась лучшая часть от одной из передних лап. Я завернул ее и убрал подальше, пока остальные торопились зажарить свои порции. Страшный голод разрывал мой желудок, но еще сильнее обуревали меня мысли о сегодняшнем дне. Перед моими глазами продолжала стоять сцена нелепого и ужасного убийство Клеки-Петры. Только что, сидя рядом, я слушал его исповедь, полную предчувствия смерти. И вот она – смерть, казавшаяся такой далекой. Его жизнь оборвала рука пьяного мерзавца, который до сих пор лежит без чувств. Я без сожаления выпустил бы в него несколько пуль, но этот Рэтлер был мне настолько противен, что я даже не мог просто смотреть в его сторону. Уверен, что и апачи не расправились с убийцей на месте только из чувства омерзения. «Огненная вода!» – с какой ненавистью и презрением бросил Инчу-Чуна, выразивший этой фразой и обвинение и упрек.

Единственным, хотя и слабым для меня утешением было то, что Клеки-Петра ушел из жизни, как и хотел, – на руках у Виннету, от пули, предназначенной его любимому воспитаннику. Но почему именно меня просил Клеки-Петра остаться с сыном вождя и продолжить начатое дело? Почему? Всего за несколько минут до кровавого события Клеки-Петре казалось, что мы больше никогда не увидимся и что жизненный путь никогда не приведет меня к апачам, а потом вдруг он потребовал клятву, которая непременно должна связать меня с этим племенем.

Зачем я так быстро дал умирающему свое согласие? Неужели из жалости? Вполне возможно. Но был и другой повод: сам Виннету, который, как никто прежде, произвел на меня огромное впечатление.

Мы были ровесниками, но он во многом превосходил меня – и я это сразу ощутил. Достоинство, гордость, чистота помыслов, спокойная уверенность его движений и манера держаться, а также выражение глубокой сдержанной печали, которое я уловил на его юном и прекрасном лице, – все это потрясло меня. Отец и сын даже не взглянули на убийцу, ни малейшим жестом, ни единым мускулом не показали, что происходит в их душах. Как жалко выглядим мы по сравнению с ними! С такими мыслями сидел я у костра, совершенно не замечая, как мои спутники уплетали медвежатину. Только громкий голос Сэма Хокенса вернул меня к реальности:

– Эй, что это с вами, сэр? Вы что, не голодны?

– Есть я не буду.

– Вот как! Решили пофилософствовать? Должен вас предупредить – это очень скверная штука. Меня тоже не слишком порадовало сегодняшнее происшествие, но вестмен должен справляться с подобными случаями. Не зря же Дикий Запад величают «краем темным и кровавым». Поверьте, каждая пядь этой земли пропитана кровью, а тот, чей слишком чувствительный нос не выносит ее запаха, пусть сидит дома и попивает сахарную воду. Не принимайте все так близко к сердцу! Скоро сюда заявятся апачи, можете быть уверены. Так что надо успеть как следует подкрепиться. Давайте-ка я лично зажарю для вас кусок медвежьей лапы!

– Благодарю, Сэм, но я правда не могу есть. Вы уже решили, что делать с Рэтлером?

– Да, уже обсуждали этот вопрос.

– И какое будет наказание?

– Наказание? Вы считаете, что его надо наказать?

– Безусловно.

– И как именно? Может, прикажете отвезти его в Сан-Франциско, Нью-Йорк или Вашингтон и предать суду за убийство?

– Чепуха! Мы сами здесь олицетворяем власть, которая должна его судить, руководствуясь законами Запада.

– О-о! Смотрите-ка! Гринхорн знает законы Запада! Может, вы специально прибыли сюда из доброй Германии, чтобы сыграть роль главного судьи? А может, Клеки-Петра – ваш родственник или друг?

– Да нет…

– То-то! У Дикого Запада свои собственные законы: око за око, зуб за зуб, кровь за кровь, прямо как в Библии, если не ошибаюсь. За смерть здесь карают смертью на месте! А если этого не произошло, то собирают суд присяжных, и те незамедлительно выносят приговор. Именно так здесь учат уму-разуму негодяев, мешающих жить честным охотникам.

– Так давайте созовем такой суд.

– Сначала нужно найти обвинителя.

– Я готов.

– Вы?

– Почему бы и нет? Я не могу оставить такое убийство безнаказанным.

– Тьфу, снова рассуждаете как гринхорн! Обвинителем можно выступать только в двух случаях: во-первых, если убитый был вашим близким родственником или другом, но вы только что сказали, что это не так; во-вторых, если вы сами были бы этим убитым! Похоже, у нас второй случай?

– Сэм, шутки ваши здесь неуместны!

– Ну-ну, согласен! Я хотел лишь уточнить, что убитый имеет неоспоримое право требовать наказания убийцы. У вас такого права нет, так же как и у нас, а там, где нет обвинителя, нет и судьи. Мы не можем судить его!

– Хотите сказать, что Рэтлер не будет наказан?

– Этого я не говорил. Можете не сомневаться: ему отомстят апачи.

– А вместе с ним и нам!

– Весьма вероятно. А вы думаете, что мы избежим расправы, если вздернем Рэтлера? Ошибаетесь. Работали вместе, вместе попадем в плен и вместе погибнем. Не помешавший беззаконию виноват так же, как и тот, кто совершил его. Таков закон апачей.

– А если мы просто избавимся от Рэтлера?

– Это ничего не меняет. Нас просто перестреляют, не спрашивая, с нами он или нет. И как вы хотите избавиться от него?

– Прогнать – и все.

– Мы думали и об этом, но, во-первых, мы не имеем права прогонять его, а во-вторых, нам нельзя поступать так из соображений безопасности.

– Не понимаю! Если чье-то общество меня не устраивает, я просто расстаюсь с этим человеком. Что же, и дальше терпеть присутствие мерзавца и пьяницы, который причиняет нам все новые и новые беды?

– К сожалению, да. Рэтлер, как и я, Стоун и Паркер, был нанят на работу, и только те, кто его нанимали и платят, могут его выгнать. Мы обязаны неукоснительно следовать букве закона.

– По отношению к тому, кто этот закон попирает, не только человеческий, но и божий!

– Он негодяй, вы совершенно правы, но мы, вестмены, в данном случае олицетворяем власть и не имеем права нарушить ее предписания. Но даже если отбросить эту проблему, что, по-вашему, предпримет Рэтлер в случае его изгнания?

– Это его дело.

– Нет! И наше тоже! Он будет нам мстить. Пусть болтается здесь, так легче за ним присматривать. А если его выгнать, он все равно будет где-нибудь поблизости, Вам хочется получить пулю в спину? Надеюсь, я вас убедил?

Сказав это, Сэм взглядом указал на приятелей Рэтлера, которым, естественно, никто не доверял и которые, скорее всего, встанут на его защиту.

– Вынужден согласиться с вами, – ответил я Сэму, – но боюсь, апачи будут мстить нам.

– Хм, конечно будут, тем более что ни слова угрозы не сорвалось с их уст. Они ни словом не обмолвились о мести, чем проявили не только свою гордость, но и большой ум. Я бы даже сказал, дальновидность! Если бы они сразу отплатили за убийство, то месть пала бы только на идиота Рэтлера, но они решили отомстить нам всем, поскольку убийца-то из нашего отряда, а мы измеряем украденную у них землю. Как пить дать, они вернутся, чтобы отомстить. Если их план удастся, придется готовиться к мучительной смерти. Клеки-Петра пользовался непререкаемым уважением. Нам отомстят втройне!

– И все из-за пьяницы! Похоже, сюда заявятся все апачи, какие только есть в округе.

– Не сомневайтесь! Вопрос только в том, когда они пожалуют. Конечно, мы можем успеть унести ноги отсюда, прежде чем они появятся. Но тогда наша работа останется незаконченной.

– Этого нужно избежать во что бы то ни стало.

– И какой срок вам нужен, чтобы закончить с делами?

– Думаю, еще пять дней.

– Хм! Насколько я знаю, поблизости нет ни одной стоянки апачей. Ближайшее селение мескалеро находится в трех днях пути отсюда, если не ошибаюсь. Значит, Инчу-Чуна и Виннету, везя покойника, доберутся до своих не раньше чем через четыре дня. Где-то три дня потребуется на обратный путь. Итого семь дней. Думаю, вы смело можете продолжать измерения.

– А если ваши расчеты окажутся неверными? Вполне возможно, что, доставив покойника в безопасное место, апачи вернутся и устроят нам засаду. Они могут встретиться с соплеменниками раньше названного вами срока, а может быть, их друзья находятся где-нибудь поблизости. Я бы удивился, если бы эти два индейца, к тому же вожди, удалились так далеко от своей стоянки и при этом их бы никто не сопровождал! Можно наконец предположить, что Инчу-Чуна и Виннету из какого-нибудь охотничьего отряда, находящегося по соседству с нами, от которого они по какой-то причине отделились на короткое время. Все это следует принять во внимание, если мы хотим быть осторожны и предусмотрительны.

Сэм прищурил один глаз, скорчил удивленную гримасу и воскликнул:

– Черт возьми! Какой вы умник! Похоже, сегодня цыпленок учит наседку, если не ошибаюсь. Хотя готов признать, что вы сказали не такую уж глупость. Я вполне согласен с вами: мы должны считаться со всем, о чем вы упомянули. Нам необходимо узнать, куда направились Инчу-Чуна и Виннету. Поутру я пойду по их следам.

– Я поеду с тобой, – сказал Дик.

– И я тоже, – подал голос Уилл.

Немного подумав, Сэм ответил:

– Вы оба останетесь в лагере – и точка! Ваша помощь может понадобиться здесь, понятно? – С этими словами он кивнул в сторону спутников Рэтлера. – В их обществе можно ожидать всего, особенно после пробуждения их вожака.

– Но ты не можешь ехать один! – не унимался Уилл.

– Если бы хотел, то смог. Но не хочу, – хитро улыбнулся Сэм. – Я все-таки выберу себе спутника.

– И кого?

– Молодого гринхорна! – Сэм указал на меня.

– Я его не отпущу! – раздался протестующий вопль главного инженера.

– Почему, мистер Банкрофт?

– Потому что он мне нужен.

– Для чего?

– Для работы, конечно. Если мы собираемся закончить ее за пять дней, для этого нужно использовать все силы. Мне необходима помощь всех землемеров.

– Вот как! До сих пор вы эти силы не использовали, а точнее, один из вас отдувался за всех. Настала очередь и за него потрудиться.

– Мистер Хокенс, хотите мной покомандовать? Зарубите себе на носу: это не ваше дело!

– И не собирался. Замечание – еще не предписание! Что касается работы, то вряд ли вы надолго отстанете, если один день четверо поработают за пятерых. Кроме того, беря с собой гринхорна, прозванного Шеттерхэндом, я преследую особую цель.

– Это какую?

– Он должен научиться выслеживать индейцев. Умение находить их следы послужит ему только на пользу.

– А мне-то какая польза?

– Мой путь очень опасен. Нам всем выгодно, чтобы меня сопровождал человек большой физической силы, умеющий ловко обращаться со своим «медведебоем».

– Черт возьми, я не вижу никакой выгоды для нас.

– Это правда? Вы меня удивляете. Вы ведь джентльмен довольно сметливый! – с легкой иронией заметил Хокенс. – Пораскиньте мозгами! Что будет, если я наткнусь на врагов, направляющихся сюда, и они прикончат меня? Тогда никто не сможет предупредить вас об опасности, индейцы нападут и перебьют всех! А если со мной отправится вот этот гринхорн, сшибающий с ног своей ручонкой любого громилу, то, по всей вероятности, мы с уцелевшей шкурой вернемся в лагерь. Надеюсь, теперь понятно?

– Хм… да.

– А самое главное, он не должен здесь оставаться, чтобы завтра не произошло еще одного столкновения. Вы прекрасно знаете, что Рэтлер не успокоится. Когда этот любитель виски проснется, вероятно, он снова станет искать повод для драки. Мне этот Рэтлер бесполезен, поэтому я возьму с собой другого. Хотя бы для того, чтобы они не мозолили друг другу глаза. Имеете ли вы еще что-нибудь против моего плана?

– Нет, – нехотя буркнул Банкрофт. – Забирайте гринхорна!

– Отлично! Значит, договорились. – Сэм повернулся ко мне и добавил: – Слышали, какой тяжелый день ждет вас завтра? Может статься, что у нас не найдется ни минутки свободного времени, чтобы закусить и отдохнуть в дороге. Поэтому я настоятельно рекомендую вам не упорствовать, а съесть хоть маленький кусочек медвежатины.

– Пожалуй, вы правы.

– Вот именно. Я-то знаю, чем это кончится! Стоит вам только проглотить кусок, как вы начнете с таким аппетитом уплетать это лакомство, что от него ничего не останется! Давайте сюда ваше мясо, я зажарю его по всем правилам. Гринхорн все равно в этом ничего не разумеет. А теперь внимательно следите за мной, чтобы самому постичь эту науку! Случись мне жарить для вас такой деликатес еще раз, вам ничего не достанется – сам все съем.

Добряк Сэм был прав: едва я проглотил первый кусок, как у меня сразу же разыгрался аппетит. Забыв на время об угнетавших меня мыслях, я насытился так, как, наверное, никогда прежде.

– Ну вот! – засмеялся Сэм. – Пожирать медведя гораздо приятнее, нежели его убивать, если не ошибаюсь. Сегодня и до вас это дошло! А теперь отрежем кусочек на дорогу и прямо сейчас зажарим. Завтра возьмем его с собой, ведь в подобных переделках всегда надо быть готовым к тому, что дичь подстрелить не успеешь, а если и подстрелишь, то костер не разведешь, чтобы не привлекать врагов. Так или иначе, ложитесь и постарайтесь получше выспаться: мы отправимся в путь на заре, и нам понадобятся все наши силы, если не ошибаюсь.

– Уговорили, я лягу спать. Но прежде скажите, на какой лошади вы поедете?

– На Мэри, конечно! На ком же еще?

– Не советую.

– Почему?

– Вы слишком мало ее знаете.

– Зато она знает меня прекрасно и глубочайше почитает!

– Завтра у нас очень ответственный поход, и ненадежная лошадь может все испортить. Важна каждая мелочь. Можно поплатиться жизнью, если мулица не вовремя фыркнет.

– Вы и об этом знаете? Тоже читали, сэр?

– Разумеется.

– Эх… Чтение книг, должно быть, очень занимательное занятие. Если бы я сам не был вестменом, то, наверное, жил бы где-нибудь в восточном штате, лежал бы на диване да почитывал выдуманные истории про индейцев. Думаю, что формы мои стали бы еще круглее, хотя медвежьи лапы видел бы я только на бумаге. Очень хотелось бы знать, те господа хорошие, что пишут всякую ерунду, хоть раз бывали на другой стороне старой Миссисипи?

– Большинство, вероятно, да.

– Вы действительно так думаете?

– А почему бы и нет?

– Я не верю. У меня очень серьезные причины сомневаться в этом.

– И что это за причины?

– Хочу вам кое-что сказать, сэр. Раньше я тоже умел писать, правда, потом все это умение за ненадобностью улетучилось, и сейчас я вряд ли смогу нацарапать даже свое имя. Руке, привыкшей держать поводья, ружье и лассо, тяжко выводить каракули на бумаге. А вообще, настоящий вестмен никогда не станет писать о тех вещах, в которых ничего не смыслит.

– Чтобы написать книгу о Диком Западе, вовсе не обязательно пробыть там столько, чтобы разучиться писать.

– Вы меня не поняли, мистер! Я сказал, что написать правду сможет лишь настоящий вестмен, но настоящий вестмен никогда этого не сделает.

– Почему?

– Потому, что ему никогда не придет в голову променять Запад на чернильницу. Прерия как море – не отпускает никого из познавших и полюбивших ее. Нет, все эти мнимые писатели не знают Запада! Кто полюбил Запад, никогда не уедет отсюда!

– Вы не правы. Я вот знаю человека, который полюбил Запад и хочет стать настоящим охотником. Но он когда-нибудь обязательно вернется в цивилизованный мир, чтобы написать о Западе.

– И кто это? – спросил Сэм, с интересом поглядывая на меня. – Уж не себя ли вы имеете в виду? Хотите примкнуть к армии книжников?

– Возможно.

– Бросьте вы это дело, сэр. Поверьте мне, вы пропадете!

– Сомневаюсь.

– Готов поклясться! Вы хоть представляете, что вас ждет?

– Конечно. Поезжу по свету, изучу страны и народы, со временем вернусь к себе на родину и напишу обо всем, что увидел и пережил.

– Но зачем?

– Чтобы стать учителем для своих читателей. Ну, и заодно заработать немного денег…

– Учителем для читателей! Заработать денег! Уж не спятили вы часом, сэр? Да что вы сможете написать? Как гринхорн может учить других? Уверяю вас – не будет у вас ни одного читателя! Зачем становиться учителем, если учеников у вас все равно не будет? Неужели в мире так мало учителей и профессоров? Что, хотите пополнить их ряды?

– Послушайте, Сэм, эта профессия очень важна.

– Тьфу, разве она сравнима с вестменом? Вы и заработать-то толком не сможете. Сколько будет стоить одна такая ваша книга?

– Ну, доллар-два. Может быть, три…

– Да одна шкура бобра стоит десятка ваших книжек. А что за жизнь вас ждет! Вместо чистейшей родниковой воды Запада будете глотать густые чернила, вместо медвежьей лапы или бизоньей ляжки – жевать гусиное перо. Вместо бескрайней синевы неба над вами нависнет облупившийся потолок, а вместо зеленой мягкой травы под вами окажется жесткая и скрипучая деревянная койка. Ревматизм обеспечен! Здесь вы восседаете на лошади, а там – в мягком кресле. Здесь всякий раз, когда во время дождя и грозы вы пользуетесь драгоценными дарами божьими, как говорится, из первых рук, а там с первой каплей дождя раскрываете пестрый зонт. Здесь вы свободный и веселый человек с ружьем в руках, а там будете попусту тратить силы на какую-то писанину. Нет, все, а то меня хватит удар! Если вы действительно готовы стать учителем ваших читателей, то вы – самый достойный сожаления человек на нашей распрекрасной Земле!

К концу длинной тирады Сэм совсем вскипел, его маленькие глазки разгорелись, лицо покраснело даже сквозь густую бороду, а нос приобрел пурпурный оттенок. Я догадывался, на что он сердится, но хотел услышать об этом от него самого, поэтому добавил:

– Вам, дорогой Сэм, тоже будет приятно, если осуществится моя мечта.

– Мне? Знаете, молодой человек, от ваших шуток меня уже тошнит!

– Это вовсе не шутка!

– Тогда не понимаю.

– В моих книгах я и о вас напишу.

– Обо мне? – неподдельно удивился Хокенс, и в его маленьких глазках зажглись живые огоньки.

– Я расскажу обо всем, что нам пришлось пережить вместе. Вы будете у меня одним из главных героев.

Сэм вдруг отбросил кусок медвежатины, который поджаривал во время нашего разговора, схватился за ружье, вскочил на ноги и грозно крикнул:

– Я вас серьезно спрашиваю при свидетелях: вы действительно намерены сделать это?

– Конечно.

– Сейчас же откажитесь от своих слов и поклянитесь, что не станете даже думать об этом. Я требую! Иначе пальну сейчас из старой Лидди! Нет, лучше, пожалуй, приложу…

С этими словами разбушевавшийся маленький старичок замахнулся на меня прикладом своего старого ружья.

Я продолжал сидеть совершенно спокойно. Сэм с досадой бросил ружье в траву, раздраженно взмахнул руками и запричитал:

– Этот человек – сумасшедший, совершенно сумасшедший! Прежде я об этом только подозревал, а теперь уверен! Только сумасшедший может сидеть тихо и спокойно, когда моя Лидди висит у него над головой. Что с вами делать? Лечить?

– Никакого лечения не нужно, Сэм, – улыбнулся я. – Я в здравом уме.

– Тогда почему отказываетесь дать мне клятву даже под страхом смерти?

– Я прекрасно знаю, что Сэм Хокенс не сделает мне ничего дурного.

– Так-так, значит, знаете… Ну да, к сожалению, это правда. Я скорее себе выбью мозги, чем трону вас пальцем.

– Давайте оставим эту клятву. Вы же знаете, что угрозы на меня не действуют. Задумка с книгами не так глупа, как вам кажется. Позже, когда у нас будет больше времени, я постараюсь вам объяснить, что я имел в виду.

– Покорнейше благодарю! – ехидно заметил старик, снова усаживаясь у костра и принимаясь за мясо. – Я не нуждаюсь в никчемных объяснениях. Все это просто смешно!

– Сэм, а как же честь и почет? – снова улыбнулся я.

– Какой еще почет? – Хокенс повернулся ко мне с усталым видом.

– Представляете, вас столько народу читает! Вы становитесь знаменитым…

Хокенс поднял вверх правую руку, сжимавшую кусок мяса, и воскликнул:

– Прекратите немедленно, сэр, иначе вот эта двенадцатифунтовая вырезка полетит вам в голову! Да вы глупее самого дикого гризли! Прославиться изданием книг! Ерунда какая-то! Что вы знаете об известности и славе? Хотите, я вам скажу, как эту славу заслужить? Видите эту медвежью шкуру? Глядите сюда. Отрежьте уши вот так и заткните их за ленту шляпы, из лап вырвите когти, а из пасти – зубы, сделайте из них ожерелье и повесьте на шею. Так делает каждый вестмен и каждый индеец, если ему посчастливится убить гризли. Вам начнут почтительно уступать дорогу, молва о вас разнесется быстро, и вы обретете славу. Вот так я понимаю славу! Ясно? О каком почете вы можете мечтать, сидя над книжонками?