Текст книги "Жизнь Гегеля. Книга первая"

Глава 1. Происхождение

Родословная Гегелей действительно напрямую швабская, разветвляясь во всех направлениях на связи с Гёритценами, Шнепфсенами, Гмелинами и так далее. Но если проследить их историю на несколько столетий назад, то в семейных хрониках мы наткнемся на каринтийцев. Семейная библия и шуточное родословное древо семьи Гегелей, напечатанные in folio по случаю свадебного торжества 27 августа 1720 года в Штутгарте, позволяют нам достаточно подробно рассмотреть генеалогию. Из-за религии родоначальник эмигрировал из Каринтии, которая в XVI веке принадлежала вместе с Грацем и Штирией эрцгерцогу Карлу, сыну императора Фердинанда I (ст. 1564) и брату императора Максимилиана Х. (ст. 1576). Сыном эрцгерцога Карла был Фердинанд II, который впоследствии сменил на троне своего бездетного кузена Матиаса и умер в 1637 году. Эта линия австрийского императорского дома была самой ревностной католичкой, со зловещей буквальностью придерживалась устава Тридентского конунга и своим давлением вызывала многочисленные эмиграции протестантов.

Во время правления этого Карла из Каринтии в Швабию эмигрировал Иоганн Гегель, основатель фавнов, также из-за своего протестантского исповедания, поэтому в вышеупомянутой генеалогической свадебной поэме ему воздается заслуженная похвала. Он поселился в Гросс-Боттевере в Вюртемберге, занимался своим ремеслом и умел сделать себя настолько местным и уважаемым, что впоследствии был избран бургомистром маленького городка. От этого Иоганна произошла вся вюртембергская семья Гегелей. В то время она была очень многочисленной и всегда оставалась в среднем классе. Ее члены были частично ремесленниками, частично государственными служащими, а также учеными и пасторами. Даже священник, крестивший Шиллера, был, согласно отчету Г. Шваба, гегельянцем. Четыре внука этого Иоганна, братья, получили в 1643 году герб от графа Палатина или придворного графа Маттеуса Денринга фон Миттель-Войербурга при императоре Фердинанде III за благородство, честность, мастерство, хорошие манеры и добродетель. – В настоящее время в Вюртемберге не проживает ни одного потомка этого Иоганна, поэтому философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель стал тем, кто перенес свою родословную из южной Германии в северную.

Георг Людвиг Гегель, родившийся в 1733 году, женился на Марии Магдалене Фромм 29 сентября 1769 года. Их старшим сыном был Г. В. Ф. Гегель, родившийся 27 августа 1770 года. Как ни странно, одним из его потомков был также представитель рода, профессор философии Дрейер из Эрлангена. У Гегеля была единственная сестра Кристиана, которая осталась незамужней, и брат Людвиг, который посвятил себя военному делу, участвовал в русской кампании и умер неженатым. Отец Гегеля был сначала секретарем герцогской пенсионной палаты, затем советником экспедиций и умер 14 января 1799 г. Его мать была очень образованной для того времени женщиной, которая очень нежно относилась к старшему сыну, потому что он был таким хорошим учеником, и научила его первому склонению на пятом году жизни. Она умерла от желчной лихорадки в 1783 году, от которой также тяжело страдали ее отец, сестра и сам Гегель. Память о матери была для Гегеля священна. 20 сентября 1825 года он писал Кристиане из Берлина: «Сегодня годовщина смерти нашей матери, которую я всегда буду помнить».

ГЛАВА 2. Юность

Штутгарт, родина Гегеля, лежит в долине, которая, однако, открывает широкий обзор и открывает самые приятные прогулки повсюду, особенно в направлении очаровательного Каннштадта. Он свободен от стесняющего предубеждения, которое легко овладевает нами в узких долинах, окруженных высокими горными хребтами. Как столичный город, он дает представление о совокупности человеческих достижений и пробуждает чувство разнообразия общественных удовольствий. Для Гегеля Штутгарт, несомненно, стал важным местом жительства, поскольку сразу же уравновесил его глубокую, истинно швабскую близость с ориентацией на внешний мир. Мечтательная, гениальная интроспекция, которая так охотно опьяняла его в прекрасном уединении леса, в укромных долинах Альп, была в то же время уравновешена внешней широтой, пестрым общественным возбуждением резиденции и двора. К этому добавлялось то особое обстоятельство, что в Штутгарте того времени, как показывает история юношеских лет Шиллера, была развита глубокая интеллектуальная деятельность, не лишенная определенной остроты.

Юность Гегеля прошла тихо и весело, ничем не примечательная. На шестом году жизни он заболел самой злокачественной формой оспы. Его считали погибшим, и он на несколько дней полностью ослеп. Он всегда отличался большой склонностью к бурным прыжкам, но был неуклюж и неловок с учителем танцев. В доме его родителей царили буржуазное благополучие и порядок. Чиновничья должность отца обусловила ряд связей с высокопоставленными людьми, а также приблизила детей ко двору и политике в раннем возрасте. В нашем Гегеле развилась всесторонняя внимательность, которая работала в самых разных областях с почти равномерным прогрессом совершенно непреднамеренно, из чистого познавательного инстинкта. Задумчивые чувства стремились познать сущность вещей, а непредубежденность всей атмосферы вела к постоянному накоплению новых знаний. Характерные черты натуры поэта можно определить очень рано, поскольку она основана на индивидуализации всех отношений. Для натуры мыслителя характерна только одна черта – рефлексивное растворение всего, что дано, так что создается впечатление, будто человек увлекается чем-то только для того, чтобы выяснить, что это такое на самом деле. Высшая общность самосознания очень рано проявилась и в том, что Гегель использовал формы швабского диалекта только с добавлением: «Как мы, швабы, любим говорить».

Как бы ни был он мальчиком с мальчиками, ребенком с детьми и особенно любил своих друзей Лейпольда и Дуттеухозера, жажда знаний рано привела его к общению с людьми старшего поколения, особенно с учителями, которых он сопровождал на прогулках или которые также посещали дом его отца. Особенно благосклонно относились к нему прелат Абель, профессор академии в Штутгарте, а затем в Тюбингене, и прелат Гризингер, у которого он получал уроки конфирмации и который также оставался его духовником.

ГЛАВА 3. Гимназия

На пятом году обучения Гегель посещал так называемую латинскую школу. С седьмого года он посещал гимназию своего родного города и, таким образом, находился в непрерывном контакте с разнообразными стимулами жизни. Таким образом, он был защищен от эксцентричности чувств и воображения, которой нередко подвергались более живые и благородные натуры в вюртембергских подготовительных школах к университету, так называемых малых семинариях, учитывая их тогдашнюю монашескую организацию. Гегель тоже сначала собирался учиться в низших семинариях, но от этого плана отказался, и его отец попытался ускорить развитие жаждущего учиться мальчика с помощью частных репетиторов. В частности, он отправил десятилетнего ребенка к полковнику Дуттенхоферу, чтобы тот научил его геометрии и немного астрономии. Офицер также брал его с другими мальчиками за ворота для проведения полевых измерений.

В школе Гегель был настоящим образцовым учеником и признавался, что получал премии в каждом классе. 6 июля 1785 года, когда умер его самый любимый учитель Лёффлер, он описал свою школьную карьеру до этого момента в следующих словах: «Я пришел к нему (Лёффлеру) осенью 1777 года, где он был прецептором I. ius. Ga. был. Я пробыл у него также половину 1778 года, а так как в том году умер блаженный прецептор Шеффнер, то осенью он переехал к нам, так что я наслаждался его уроками весь 1778 и большую часть 1779 года. Когда я оставил его, чтобы присоединиться к моему дяде, господину преп. Гёритцена, я весь год занимался с ним частными уроками. Точно так же в 1783 году, когда я был послушником в 5teu Claß у г-на Проса. Naß. Лебре и Аутенриет также ходили со мной на первые частные уроки, на вторые я был совсем один. В первом мы изучали Куртиньо, Эзопа, Завет, а именно в среду, пятницу, субботу и воскресенье с 11 до 12 и с 2 до 3. Во втором я изучал Цицерона de senectute, Somnium Scipionis, Laelius de amicitia, греческий в Новом Завете, послания к фессалоникийцам и к римлянам и немного еврейского в Псалтири. Наконец, также в Viclas Christiade, где я смог многое выучить наизусть».

Влияние Гегеля на Лёффлера было велико и в другом направлении. В 1778 году он подарил ему перевод Шекспира, выполненный Виландом, со словами: «Вы еще не понимаете его, но скоро научитесь понимать». Виндзорские веселые жены» стали первой пьесой, которая живо заинтересовала мальчика.

С 26 июня 1785 года по 7 января 1787 года Гегель вел своего рода дневник, иногда на немецком, иногда на латыни, в аккуратной книге формата кварто, составленной из концептуальных бумаг. Он ни в коем случае не отчитывается за каждый день; неделями и месяцами он ничего не записывает. Наибольшее внимание уделяется прогрессу знаний ученика гимназии; размышления об остальной жизни отходят на второй план. Изредка прорывается глубокое этическое чувство, но нет и следа нравственной борьбы. Тем не менее, дневник является доказательством того, что Гегель был сосредоточен на себе. Конечно, он не нашел в себе ничего особенного, а за неимением эмпирического материала использовал дневник лишь для совершенствования своего письма на латыни. Даже описание пожара, при котором они с отцом услужливо присутствовали, использовалось им лишь как риторический прием. Но если восхитительно трудолюбивый молодой человек следил за своими прекрасными занятиями с некоторой педантичностью и даже подвергал свои методы работы тщательной критике, как в замечательном эссе о так называемом Ercipiren, написанном в марте 1786 года; если, имея мало свободного времени, он записывал, что иногда в течение часа занимается здоровым спортом, то нет недостатка в свидетельствах того, как открыто он посвящал себя стимулам жизни. Он посещает придворные концерты и приходит в восторг от красивых девушек, которых видит по этому случаю. Он посещает католическую церковь, отвергает мессу, но хвалит проповедь. Он замечает красивую девушку, которую ведут через дорогу. Он наблюдает за разнообразием интересов и их разной степенью в обществе. Он не пропускает пьяных крестьян на ярмарке. Штутгартское суеверие о бушующей армии вызывает у него гнев и презрение; он с удовольствием записывает, что вечерний концерт у господина В. Тюркгейма и сопровождение карет факелами дали повод к возобновлению старого заблуждения, и теперь восклицает: «0 tempora, o mores! Сделано в 1785 году! O! O!»

В этих дневниковых записях бросается в глаза постоянное внимание Гегеля к понятию истории. Сборник Шрёкха заслуживает одобрения, потому что он не ограничивается номенклатурой и хронологией, не просто перечисляет сражения, в которых участвовало несколько сотен человек, но и затрагивает интересы культуры. Он рад получить концепцию прагматической истории, пусть даже поначалу неясную и одностороннюю. Он хочет исследовать, какие страсти возбуждают человека сильнее всего. Чтение Ливия становится для него эпохальным. Он приходит к выводу, что можно что-то сделать для просвещения простых людей, но считает это очень трудным, и, в частности, возражает, что еще не изучил историю философски для такого дела. Его суждения сформировались очень рано, особенно в исторических вопросах, и уже в 1785 году он сделал заявления, которые поставили его в противоречие с его учителями. Например, профессор Оффердингер объяснял жертвоприношение Сократом петуха Эскулапу на уроке, исходя из бессознательного состояния, в котором Сократ уже находился под действием яда. Это вполне соответствовало характеру эпохи, которая хотела иметь Сократа без всяких суеверий. Гегель также был полностью захвачен принципом просвещения и не осмеливался отрицать ослабление сознания, вызванное ядом, но думал, что Сократ, помимо этой причины, думал также, что, поскольку это было принято, он не хотел окончательно оскорбить толпу, опустив этот небольшой подарок.

В самой задумке Нефлериона появляется характерное противоречие, например, что у каждого добра есть и злая сторона, или что человек умирает в тот момент, когда он еще подносит ко рту ложку супа для самосохранения. В частности, он упрекает свой век в том, что тот так часто хвастается высотой своей образованности и просвещенности и пренебрежительно отзывается об античности из-за ее суеверий, тогда как вера в ангелов и чертей – это лишь воспроизведение древней веры в демонов, которую само Просвещение рассматривает как иллюзию. И вот, хотя люди больше не приносят жертвы непосредственно богам, в христианстве католики и лютеране делают подношения священникам, чтобы через них воздействовать на Бога, что является еще большим суеверием, еще большим безрассудством.

Прилежный студент более равнодушно относится к женскому или, как он говорит, слабому полу. Он не избегает его, как не исключает из своего чтения романы, как не может оторваться от путешествия Софьи. Но он и не стремится к женской компании. В общем, он считает его необходимым, потому что только с его помощью можно отбросить отбросы социального воспитания, ибо женщины, по его мнению, обладают монополией на похвалу и порицание.

В этом дневнике нет ничего, что можно было бы назвать действием или происшествием. В декабре 1785 года Гегель очень старался попасть на какое-то мероприятие, заболел, у него образовалась большая язва на шее, и, терпя сильные боли, он был вынужден сделать операцию под руководством врача Консбруха. После смерти Лёффлера среди его соратников появляются профессора Хопф и Клосс. Смерть Лёффлера, наряду со смертью любимой матери, стала самым печальным событием за время его пребывания в гимназии, о чем он написал в своем дневнике в июле 1785 года: «Господин прецептор Лёффлер был одним из самых почтенных моих учителей; особенно в нижней гимназии я могу назвать его почти самым превосходным. Он был самым праведным и беспристрастным человеком. Главной его заботой было приносить пользу ученикам, себе и всему миру. Он не думал так низко, как другие, которые считают, что теперь у них есть свой хлеб с маслом и не стоит учиться дальше, если только они могут продолжить вечную классную каторгу, которая повторяется каждый год. Нет, Благословенный так не думал! Он знал ценность наук и то утешение, которое они приносят в различных обстоятельствах. Как часто и как радостно и счастливо он сидел со мной в этой любимой палочке, а я с ним. – Мало кто знал о его достоинствах. Это было большое несчастье для человека, что ему пришлось работать так мало. И вот теперь он тоже ушел из жизни! Но я навсегда сохраню память о нем в своем сердце».

ГЛАВА 4. Лекции и метод

Образование Гегеля, с точки зрения принципов, полностью соответствовало Просвещению, а с точки зрения изучения – классической античности. Язык греков и римлян составлял основу его гимназического образования. В частной жизни Гегель, напротив, больше занимался математикой. Но и в частной жизни он уделял большое внимание древним в дополнение к своим занятиям. Например, с зимы 1786 года по сентябрь 1787 года он завершил полный, до сих пор сохранившийся перевод «Трактата о возвышенном» Лонгиуса на частных уроках. Его непосредственная склонность была скорее к греческому языку, чем к латыни, поэтому, чтобы не отстать, он уделял больше внимания последнему. Разнообразная грамотность придавала его латинскому стилю некоторую изысканность в выражениях; он предпочитал редкие, менее распространенные фразы.

Он высоко ценил старых авторов и составил каталог тех, которые еще оставались в его распоряжении. В него вошли не только самые важные, но и те, которые не совсем подходили для студента. В истинно библиотечной манере он сначала указал полное название издания под разными заголовками, затем место и год печати и, наконец, цену, в которую обошлась ему книга. Судя по дневнику, деньги на такие покупки он, вероятно, брал из своих карманных денег. Особенно его соблазнил аукцион библиотбека его дорогого учителя Лёффлера. Знакомство с антикваром Бетулиусом, тесная связь с профессорами гимназии, посещение и пользование герцогской библиотекой, должно быть, питали его литературное чувство и уже в раннем возрасте способствовали расширению его кругозора.

Гегель тщательно готовился к домашнему чтению авторов, некоторые из них сохранились. В 1785 году, 31 октября, он начал подготовку Псалтири; в 1786 году, с 3 июля, он собрал неизвестные слова из военных песен Тиртея; в 1786 году, 10 июля, он начал подготовку «Илиады», 11 ноября – «Письма к родным» Цицерона; в 1787 году, с 1 июня, – Еврипида; в 1788 году, с мая, – «Этику» Аристотеля, а с 29 июля – «Эдипа Колонийского» Софокла. Невозможно определить дату других сохранившихся работ; так, очень подробная работа о Феокрите может относиться и к более позднему периоду его обучения в Тюбингене. Он продолжал читать Софокла без перерыва в течение нескольких лет. Он также перевел его на немецкий язык, а позже, вероятно, в результате знакомства с Гёльдерлином, попытался метрически передать не только диалоги, но даже хоры, хотя это ему не очень удалось. Как показывают сохранившиеся переводы, больше всего он работал над «Антигоной», которая была для него самым совершенным выражением красоты и глубины греческого духа. Его восторг перед возвышенностью и изяществом нравственного пафоса этой трагедии оставался неизменным на протяжении всей его жизни. – С 5 апреля 1786 года он переводит «Энхиридион» Эпиктета.

Он сам переписывал греческий текст, главу за главой, так что сохранившаяся рукопись выглядит несколько пестрой из-за чередования греческого и немецкого шрифта. – Сохранилась рукопись перевода значительной части Фукидида, но, по всей вероятности, она относится только к тому времени, когда Гегель жил в Берне; перевод Агриколы Тацита был утерян.

Эта филологическая культура, хотя и была средоточием его гимназического образования, однако не вела Гегеля односторонне к лингвистике и антиквариату, а достигла в нем своей истинной цели – развить чувство человечности и научиться понимать государствообразующего и государствосозидающего, поэтического и мыслящего свободного человека. Рано проникнувшись благородством и красотой эллинизма, Гегель так и не смог распознать истинное христианство в форме, исключающей серьезность античной безмятежности. Универсальность его изучения античности не только позволила ему глубже понять ее, но и уберегла от ложного идолопоклонства перед ней.

Среди прочего чтения Гегеля можно отметить, что он с ранних лет читал литературные журналы: «Швабский музей», «Всеобщая немецкая библиотека», «Библиотека научных знаний» и так далее. Таким образом, он приобрел критическое хладнокровие, умеющее схватывать и оценивать объект с самых разных сторон и оценивать его в соответствии с этими различными отношениями. Того, что Мау называет преждевременностью, неуместным предвосхищением более поздней точки зрения в юности, не произошло. На самом деле это была зрелость раннего благоразумия. Глубинная наивность защищала Гегеля от всякого жеманства, которое было чуждо ему на протяжении всей жизни и неприятно в других.

В своем чтении он действовал следующим образом. Все, что казалось ему достойным внимания – а что ему не казалось! – он выписывал на отдельный лист, который помечал вверху общим заголовком, под который подводилось конкретное содержание. В центре верхнего поля он писал ключевое слово статьи крупными буквами, часто неровным шрифтом. Он сам упорядочивал эти листы в соответствии с алфавитом и мог в любой момент воспользоваться своими заметками с помощью этого простого приспособления. Когда бы он ни путешествовал, он всегда держал при себе эти инкунабулы своего образования. Частично они находятся в папках, частично – в выдвижных футлярах с наклеенной на корешок ориентировочной этикеткой.

Одно из самых обширных собраний архивов касается филологии и истории литературы. На латинском языке здесь собраны сведения о жизни, сочинениях и изданиях почти всех античных авторов, а также более редкие, например, книга Полиэноса о военных списках знаменитых полководцев. Иногда выписки превращаются в небольшие книги: например, заметки Бранка о Софокле переписаны полностью. – Другая коллекция касается эстетики. В статьях «Эпопея», «Дидактические поэмы», «Романы» и т. д. появляются все любимые писатели того времени: Раммлер, Душ, Лессинг, Виланд, Энгель, Эберхард и т. д. Особенно широко используются письма Душа о формировании вкуса и рассуждения Виланда о горацианских письмах. Оды Клопштока в значительной степени копируются. Сюда же можно отнести собрание афоризмов из семейной книги 1786 года и остроумных колкостей с озорным юмором, как всегда любил Гегель. – В одном из фрагментов предпринята попытка анализа республиканской трагедии Fiesko. – Почти полностью скопирован «Керн немецкого языка» Готтшеда, не обошлось и без, как кажется, самостоятельно созданного «Лерикона идиотизмов немецкого языка в различных диалектах».

Еще один довольно богатый раздел называется «Переживания и физиогномика». – Здесь основной материал предоставили Циммерман об одиночестве, письма Майнера о Швейцарии, космологические беседы Вюнша, «Исповедь» Руссо и путешествия Николаи по Германии. Из последних, в частности, была извлечена вся характеристика различных немецких племенных физиономий, баварской, вранденбургской, тирольской, венской и т. д. Физиогномика была в то время в порядке вещей и, при всей своей игривости, все же составляла в ней более глубокий элемент, ибо для того, чтобы правильно понять дух в его внешности, нужно было в конце концов проникнуть в его суть.

Другие разделы организованы в соответствии с конкретными науками. Арифметика, геометрия и прикладная математика взяты в основном из трудов Кестнера; – гегелевские тетради по геометрии, механике и оптике также еще доступны в очень чистом и упорядоченном состоянии. – Из листов по физике вырезана теория цвета из «Кли^сие» Шойхцера, Цюрих, 1729. – Для психологии большую роль играет Campes Seelenlehre für Kinder, а для морали – Garve и Ferguson. В педагогике длинные фрагменты посвящены идеалу Hofmeisterthum, широко используется Staatsanzeigen Шлёцера. Гегель классифицировал многие определения справедливого и добродетельного, взятые из Платона, Аристотеля, Тацита и Цицерона, в оригинальных отрывках. – В философской истории следует отметить отрывок из «Истории человечества» Майнера. – Для естественной и позитивной теологии источником выдержек почти всегда служат критические журналы.

Философия также имеет свой раздел. Поскольку для философии контекст слишком важен, Гегель не захотел продолжать алфавитное дробление и стал распространять выдержки на целые книги. Таким образом, можно найти работы Локка, Юма и Канта, но, вероятно, только в академический период, широко обобщенные. Изучение «Критики разума» Канта, по крайней мере, определенно датируется только 1789 г. В гимназии лидером энциклопедического обзора, по-видимому, был Сульцкр, чье краткое изложение всех наук было очень популярно в то время. – Первый след более явного направления в сторону философии можно обнаружить в небольшой брошюре, опубликованной 10 июня 1785 года под названием «Определения суеверий» (Definitionen von allerhand Gegenständen). Первые два определения касаются суеверия и красоты, третье – философствования, то есть «проникновения в основание и внутреннюю природу человеческих понятий и познания важнейших истин». Это определение заимствовано из книги Шрёка! В «Федоне» Мендельсона дается следующее описание понятия изменения: «О вещи говорят, что она изменилась, когда из двух противоположных определений, которые можно ей приписать, одно перестает быть, а другое начинает быть действительным». Логика определяется как: «воплощение правил мышления, абстрагированных из истории человечества». Понятие государства заимствовано из книги Цицерона Somnium Scipionis Cap. III: «concilia coetusque hominum, jure sociati» и так далее. Значительная часть определений взята у малоизвестного ныне писателя Рошау.