Текст книги "Точное мышление в безумные времена. Венский кружок и крестовый поход за основаниями науки"

Глава пятая. Разворот кружка

Вена, 1923–1928. К Венскому кружку примыкают два немца-новобранца – Карнап и Рейдемейстер. Рейдемейстер бежит с корабля, возвращая теорию узлов обратно в зачаточное состояние. Шлик питает большие надежды, ожидает, что философия вскоре отойдет в небытие. Людвиг Витгенштейн видит пределы познания. Загадочный наследник ругает Рассела, расходует цемент, отказывается от состояния. Непостижимый “Трактат” Витгенштейна завладевает вниманием кружка. Автор-отшельник утверждает, что логика бессодержательна. Витгенштейн нарушает десятилетнее молчание, разбивает кружок на враждующие лагеря и объявляется гением.

Поворот

Тоненький томик, под чье обаяние подпал Венский кружок, назывался “Логико-философский трактат”, и написал его Людвиг Витгенштейн.

“Интересы Венского кружка, – вспоминал хронист Карл Менгер, – сместились с анализа ощущений к анализу языка, с Маха к Витгенштейну”[144]144
  Menger, 1960.


[Закрыть].

Мориц Шлик приветствовал этот подлинный “поворот в философии”: пророческая проза Витгенштейна заворожила кружок. Не все его участники соглашались с тезисами, сформулированными в краткой заметке. Так, Отто Нейрат почуял за кулисами большинства сентенций Витгенштейна метафизику – смертный грех. Однако на Гана и Шлика его труд произвел колоссальное впечатление.

Витгенштейн-учитель (справа) с учениками

В 1927 году Шлик написал Альберту Эйнштейну, что от этого поворота ожидает “ни много ни мало как полной реформы философии – в том смысле, что она будет преодолена, станет ненужной”[145]145
  Письмо Шлика Энштейну, 5 июня 1927 года.


[Закрыть].

Довольно долго Витгенштейн избегал всякого прямого общения с кружком. Однако загадочная фигура жила совсем недалеко – в захолустной Нижней Австрии, где философ учил крестьянских детишек грамоте и арифметике. Лишь много лет спустя он все же удостоил встречи избранных участников Венского кружка. За это время его уволили из школы за то, что слишком часто поднимал руку на маленьких подопечных. Терпение не входило в число его достоинств.

“К чему болтать о трансцендентном, когда все ясно, как оплеуха?”[146]146
  Письмо Витгенштейна Энгельману, 16 января 1918 года.


[Закрыть] – писал он однажды. В оригинале “оплеуха” названа венским сленговым словечком Watschn – быть может, более душевным, но от этого не менее энергичным. В философии оплеуха может даже иметь успех, но в школе это все же чересчур.

Что говорит нам логика о мире? Как язык влияет на мысли? Что, собственно, изучает философия и зачем она нужна? Лаконичные фразы из “Трактата” Витгенштейна, одновременно загадочные и предельно ясные, будоражили воображение шликовского кружка. Автор их особым образом пронумеровал, чтобы обозначить, какое место они занимают в неповторимом переплетении его мыслей. Кружок прочел весь “Трактат” строчку за строчкой два раза подряд, это заняло несколько семестров.

Прочитать “Трактат” в первый раз предложил математик Курт Рейдемейстер, во второй – философ Рудольф Карнап. Два молодых немца присоединились к кружку с самого начала; первого порекомендовал Ганс Ган, второго – Мориц Шлик. Рейдемейстер задержался в Вене ненадолго, но Карнап через несколько лет стал одним из вожаков кружка.

Рейдемейстер возвращает теорию узлов из детского сада в колыбельку

Курт Рейдемейстер (1893–1971) родился в Брауншвейге и изучал математику и философию во Фрайбурге, Мюнхене, Марбурге и Геттингене, однако его мирные штудии прервал внезапный призыв в армию. Фортуна улыбнулась Рейдемейстеру – он уцелел на Великой войне, а в 1920 году юный ветеран получил докторскую степень в только что основанном Гамбургском университете. Вскоре его таланты заметил Ганс Ган, который в 1922 году добился, чтобы Рейдемейстер получил в Вене должность адъюнкт-профессора геометрии – немалое достижение, если учесть, что на тот момент Рейдемейстер опубликовал всего три статьи и не успел стать даже лектором – нижняя ступень преподавательской иерархии.

В Вене веселый молодой немец-геометр тут же очаровал и коллег, и студентов. Вскоре после одного заседания Математического общества девятнадцатилетний приятель-студент написал Карлу Менгеру, что еще никогда на памяти членов общества во время доклада не было столько добродушных шуток, как во время выступления Рейдемейстера[147]147
  Письмо Отто Шрайера Менгеру, 21 ноября 1922 года.


[Закрыть].

За три года в Вене Рейдемейстер заложил основы математической теории узлов. Узлы вот уже много тысяч лет привлекали внимание и мыслителей, и художников – воплощенная метафора, как бы так выразиться, запутанных проблем. Как развязать узел? Как придумать классификацию узлов? Сегодня теория узлов – большой раздел математики, и так называемые преобразования (движения) Рейдемейстера, которые меняют узел лишь внешне, а его внутреннюю сущность не затрагивают, знаменовали собой начало систематической разработки теории узлов.

Еще в Вене Рейдемейстер оказался первым, кому попала в руки книжка Людвига Витгенштейна; он прочитал о ней доклад и предложил обсудить ее подробнее на семинаре Шлика. Однако вскоре после этого хитроумный “Узелмейстер” согласился занять профессорскую кафедру в прусском городе Кенигсберге, где родились Давид Гильберт и Иммануил Кант.

Как выяснилось, теория узлов тоже родом из Кенигсберга. В 1736 году неподалеку от Кенигсберга – в Санкт-Петербурге, столице России, – жил гениальный швейцарский математик Леонард Эйлер. В Кенигсберге протекает река Преголя, через которую перекинуты семь мостов, соединяющих остров с сушей весьма затейливым образом. Жители города спорили, можно ли проложить маршрут прогулки по городу так, чтобы пересечь каждый мост ровно один раз. Эйлер узнал об этой загадке и решил ее (вместе с целым семейством родственных задач), а двести лет спустя было признано, что его новаторские идеи лежат в основе теории узлов. Так что в 1925 году Курт Рейдемейстер, можно сказать, перевез еще совсем юную теорию узлов из детского сада в Вене в ее колыбельку в Кенигсберге.

Курт Рейдемейстер покинул Вену и Венский кружок, оставив по себе лишь самые теплые воспоминания. Однако его младшая сестра Мари, приезжавшая к нему в Вену погостить в 1924 году, вскоре вернулась и осталась надолго. Ее околдовало сказочное обаяние Отто Нейрата.

Логическое Aufbau[148]148
  Построение (нем.). (Прим. ред.)


[Закрыть] Рудольфа Карнапа

Карнап, как и Рейдемейстер, всю войну прослужил в кайзеровской армии – как правило, подобные обстоятельства пресекали академическую карьеру на корню. Карнапу уже сравнялось тридцать, когда он получил докторскую степень, но когда вскоре после этого он переехал в Вену, то привез в чемодане черновик хабилитационной диссертации – работы, которой предстояло стать классикой философии двадцатого века.

Рудольф Карнап родился близ Вупперталя в 1891 году. Он рано лишился отца. Его дядей был выдающийся археолог Вильгельм Дёрпфельд, сотрудничавший с Генрихом Шлиманом, которого некоторые называли первооткрывателем Трои (особенно он сам). На школьных каникулах юный Карнап помогал с геодезической съемкой на раскопках в Греции. И полюбил все измерять.

Карнап изучал математику, физику и философию во Фрайбурге и Йене. В Йене преподавал старик Готлоб Фреге, чьи труды по математической логике задали новые стандарты строгости, но при этом подставили его под удар парадокса Рассела. Лекционные курсы Фреге в целом считались крайне малопонятными и собирали мало слушателей. Поскольку устав университета требовал, чтобы на каждой лекции было как минимум три студента, обязанностью Карнапа стало перед каждым занятием правдами и неправдами обеспечить кворум.

Юный Рудольф был не просто подающим надежды логиком, но и преданным участником так называемого Зера-кружка (Serakreis). Эта группа, его первый кружок, была характерной для особенно романтического ответвления сентиментального Jugendbewegung, Немецкого молодежного движения. Карнап, как и многие представители его поколения, обожал походы, музыкальные вечера и праздники солнцестояния, которые устраивали члены движения: для него это были предвестия нового общества, основанного на любви и духовном родстве, а не на скучном обязательном распорядке.

Когда разразилась мировая война, Карнап вызвался волонтером. До 1914 года ревностные юные участники движения Wandervogel (“Перелетная птица”) по наивности своей мечтали о вооруженном конфликте – опять же как многие другие запутавшиеся идеалисты того поколения. Но теперь, в разгар войны, Карнап получил приказ идти на фронт и был ранен. В последний год войны Карнап работал в Берлине в качестве физика, и весь его пламенный патриотизм развеялся как дым. Рудольф совершенно переродился, превратился в пацифиста и распространял самиздатовские брошюры с призывами к миру. Более того, юный солдат-идеалист стал отцом.

В 1917 году Карнап женился на Элизабет Шёндубе, дочери немецкого эмигранта из Мексики. После войны Карнап полгода провел за океаном с семьей жены. У молодой четы родились еще дети. Рудольфу пора было остепеняться. Его докторская диссертация называлась просто – “Пространство” (Der Raum); она показалась Шлику любопытной, поэтому ему было интересно познакомиться и с хабилитационной диссертацией Карнапа, над которой тот еще работал. Главной мыслью хабилитационной диссертации было показать, как наш образ реальности выстраивается из чувственных данных посредством чисто логических операций, то есть отношений эквивалентности и логических связок “и”, “или”, “если… то…”, “не” и так далее. Этот амбициозный проект хитроумно сочетал эмпиризм Эрнста Маха и формальную математическую логику Бертрана Рассела.

Карнап обращается к логике

Еще студентом Карнап написал письмо Расселу с просьбой прислать ему экземпляр фундаментальных Principia Mathematica, поскольку в Германии началась гиперинфляция и он не мог позволить себе такое приобретение. Однако у Рассела не осталось бесплатных авторских экземпляров, и он в ответ послал неизвестному юному немецкому студенту тридцать рукописных страниц со всеми главными формулами, вошедшими в трехтомное издание.

Карнап считал логику Фреге и Рассела инструментом философии в целом, помогающим отточить ее понятия и аргументы. Он писал: “В исторической перспективе понятно, что поначалу новая логика привлекала внимание лишь узкого круга математиков и логиков. Ее невероятное значение для философии в целом до сих пор осознавали только единицы, и ее применение в этом обширном поле едва начинается. Но если философия хочет пойти по пути науки (в самом строгом смысле слова), то сделает это исключительно с помощью этого универсального инструмента, позволяющего прояснить понятия и навести порядок в сложных случаях”[149]149
  Carnap, 1928а. Предисловие.


[Закрыть].

“Сложный случай” самого Карнапа состоял в отсутствии постоянной университетской должности. Кто-то из приятелей посоветовал ему искать место приват-доцента (приглашенного лектора) в Венском университете, и Карнап решил прощупать почву. Мориц Шлик сразу же пообещал ему всяческое содействие. Он писал в ответ: “У меня была возможность поговорить об этом с коллегой-математиком, который прекрасно осведомлен о настроениях среди сотрудников. Он убежден, что с вами у нас не возникнет ни малейших трудностей, поскольку общеизвестные препятствия, которые, как правило, вызывают недовольство большинства, в вашем случае полностью отсутствуют. Поэтому мы можем питать самые радужные надежды”[150]150
  Письмо Шлика Карнапу, 21 октября 1924 года.


[Закрыть].

“Коллегой-математиком” был, разумеется, Ганс Ган, а “общеизвестными препятствиями” – еврейские корни и марксистские симпатии. После поражения Австрии в войне многие профессора, придерживавшиеся пангерманистских убеждений – а такие к тому времени составляли большинство преподавательского состава, – считали своим священным долгом оберегать все высшие учебные заведения от “нежелательных элементов”. Особенно рисковали получить отказ молодые ученые, еще не получившие хабилитацию. А женщинам в системе высшего образования вовсе не было места – это было яснее ясного. Хватало и того, что в университетах появились студентки!

Как раз когда Карнап переехал в Вену, “общеизвестные препятствия” помешали хабилитации Эдгара Цильзеля, члена Венского кружка[151]151
  Taschwer, 2015.


[Закрыть]. Что касается Отто Нейрата, он даже не пытался закрепиться в Венском университете. Ему отказали в возможности читать лекции в Гейдельбергском университете по клеветническому обвинению в пренебрежении преподавательскими обязанностями. Это произошло в 1919 году, сразу после бесславного конца Баварской Советской Республики. Нейрат прекрасно понимал, что в Вене любые попытки получить право читать лекции обречены на провал с самого начала. Все равно что биться головой о стену.

Но с Карнапом все было иначе. Пацифистские листовки, которые он составлял и распространял в 1918 году, до Австрии не добрались, а его расовое происхождение не вызывало ни малейших подозрений. Поэтому его сразу приняли в Венский университет на должность приват-доцента, как и предсказывал Ган.

Хабилитационная диссертация Карнапа считается в наши дни одним из крупнейших трудов по аналитической философии. По совету Шлика она получила название Der logische Aufbau der Welt – “Логическая структура мира”. Однако речь в ней шла лишь о логической структуре науки, то есть любой эмпирической науки, с какими бы феноменами она ни работала – физическими или ментальными. Карнап разработал метод сводить все утверждения к непосредственному опыту наблюдателя: “Понятия из области науки следует поэтапно выводить из отобранных соответствующим образом фундаментальных понятий и тем самым организовывать в генеалогию понятий; а утверждения из области науки следует поэтапно выводить из отобранных соответствующим образом основных утверждений и тем самым организовывать в генеалогию утверждений”[152]152
  Carnap, 1928a.


[Закрыть].

Особый рецепт коктейля, который придумал Карнап – тонкая смесь из Рассела и Маха, – оказался как раз по вкусу кружку Шлика, и симпатия была взаимной. Впоследствии Карнап в философской автобиографии писал: “Мне никогда не встречались группы, с которыми у меня так точно совпадали интересы и основные философские представления, как с кружком”[153]153
  Carnap, 1963.


[Закрыть].

Основную работу над “Логической структурой мира”, своим Aufbau, Карнап закончил еще до переезда в Вену. Однако последняя фраза книги показывает, как быстро он впитал местный дух. И в самом деле, Карнап цитирует пароль для посвященных, тайный девиз кружка Шлика: “О чем невозможно говорить, о том следует молчать”.

Этой фразой Людвиг Витгенштейн завершает свой “Трактат”.

Зарождение легенды

Легенды вились вокруг Витгенштейна, словно мотыльки вокруг лампы. Лет через десять после публикации “Трактата” один немецкий математик на конференции спросил, скрывается ли за легендой о Витгенштейне живой человек, – а между тем члены Венского кружка вспоминали эту легенду к месту и не к месту. Вопрос был, конечно, шуточный, но на самом деле биография Витгенштейна и в самом деле похожа на волшебную сказку.

Отец Витгенштейна, Карл, входил в число богатейших людей в Европе – он был стальным бароном и играл в Габсбургской монархии ту же роль, что Альфред Крупп в Германии и Эндрю Карнеги в Соединенных Штатах. Он и сам происходил из состоятельной семьи, однако в восемнадцать лет сбежал из дома, не взяв с собой ничего, кроме поддельного паспорта. Добравшись до Америки, Карл перебивался как мог – два года работал официантом, барменом и скрипачом.

Затем Карл Витгенштейн вернулся домой, ничуть не раскаиваясь и не сожалея о своих приключениях. Он год проучился в Венской политехнической школе, а затем сделал стремительную карьеру от скромного чертежника на сталелитейном заводе в Богемии до промышленного магната. Очередная история о человеке, который пробился из самых низов, но с одной оговоркой: “самые низы” в жизни Карла Витгенштейна были в Нью-Йорке, где он мыл посуду, а слава и богатство поджидали его дома, в Вене.

В 1898 году, едва перевалив за пятьдесят, Карл Витгенштейн оставил все свои коммерческие дела и на год отправился в кругосветное путешествие. Вернулся он преображенным – стал блистательным меценатом, главным спонсором Сецессиона, нового модного художественного течения в Вене того времени. Карл поддерживал архитектора и дизайнера Йозефа Хоффмана, композиторов Иоганнеса Брамса и Густава Малера и художника Густава Климта, которого приглашал к себе в дом на культурные суаре. Вдобавок этот транжира стал мишенью нападок Карла Крауса, беспощадного сатирика-журналиста, который видел в нем воплощение капитализма.

Людвиг Витгенштейн был младшим из восьми детей стального барона. Крошке Люки, как звали его в семье, нанимали частных учителей, купили лошадь, а также предоставили собственный верстак. Властный отец питал стойкое отвращение к школам и придерживался вполне конкретного мнения о том, как следует воспитывать пятерых сыновей (трое из которых впоследствии покончили с собой).

Людвигу было четырнадцать, когда он впервые пошел в государственную школу. Он поступил в Realgymnasium[154]154
  Средняя школа (нем.).


[Закрыть] в Линце, где недолго пробыл соучеником, но не одноклассником, Адольфа Гитлера, весьма своенравного недоросля старше Людвига всего на шесть дней, который вскоре решил стать художником и отчислился из школы.

В Линце Витгенштейн в 1906 году сдал выпускные экзамены и получил посредственные оценки по всем предметам. Он мечтал учиться у Людвига Больцмана, поскольку его увлекла популярная статья о летательных аппаратах тяжелее воздуха, которую тот опубликовал в 1895 году, задолго до первого полета братьев Райт. Больцман скептически относился к дирижаблям – по его мнению, они были крайне неповоротливы, пусть и относительно несложны в изготовлении. А он представлял себе “динамические летательные машины” с вертикальными или горизонтальными винтами (слово “пропеллер” еще не было тогда в ходу), то есть либо геликоптеры, либо аэропланы (эти слова тогда уже появились). Почему бы, спрашивал Больцман, не изобрести такие динамические машины в Вене? И с железной логикой добавлял: “Ведь здесь созданы и «Волшебная флейта», и Девятая симфония! Пусть-ка остальной мир попробует с нами потягаться!” Свой призыв к действию Больцман завершал напоминанием, что помимо убежденности и страсти нужен еще один главный ингредиент: деньги[155]155
  Über Luftschiffahrt, 1884, цит. по: Boltzmann,1905.


[Закрыть].

Возможно, юный Витгенштейн считал, что в этом случае за деньгами дело не станет, достоверно нам это не известно. Убежденности и страсти ему было не занимать, поэтому он еще в юные годы поставил себе цель сделать воздушный змей с винтом. Увы, здесь он оказался не первым; более того, когда он окончил школу, уже летали аэропланы. А вызов Больцмана оказался пророческим – соревнование за воздушное пространство охватило весь мир. Перед человечеством открылось новое измерение, сулившее бесконечное множество новых интересных задач.

Летом 1906 года вскоре после того, как Витгенштейн окончил школу, Больцман наложил на себя руки, поэтому два Людвига, старший и младший, так и не встретились. Витгенштейн поступил в Берлинскую высшую техническую школу в Шарлоттенбурге. В 1908 году он получил диплом и отправился изучать воздухоплавание в Манчестер. Там он строил огромные воздушные змеи и запатентовал несколько разновидностей пропеллеров. Однако молодого инженера все сильнее увлекала математика, стоявшая за аэродинамикой, а затем – логика, стоящая за математикой. Он совершил паломничество в Йену, чтобы познакомиться с Готлобом Фреге, и профессор Фреге посоветовал ему поехать учиться в Кембридж к Бертрану Расселу; едва ли он представлял себе, какие огорчения это сулит английскому коллеге.

Витгенштейн познакомился с Расселом осенью 1911 года. Эта встреча круто изменила судьбу обоих.

“Очередной большой шаг вперед в философии”

Отношения между двумя мыслителями начались не слишком гладко, что очевидно из знаменитых писем Рассела к его тогдашней возлюбленной леди Оттолине Моррел:

Мой немецкий друг, похоже, окажется мне обузой: он упрям и капризен, хотя, пожалуй, неглуп. (19 октября 1911 года)

По-моему, мой немецкий инженер – просто дурак. (2 ноября 1911 года)

Мой неистовый германец – он носит надежную броню против любых доводов разума. Разговаривать с ним – и в самом деле пустая трата времени. (16 ноября 1911 года)

Но вскоре ветер переменился:

Мой немец не может выбрать между философией и авиацией – сегодня он спросил меня, считаю ли я, что как философ он абсолютно безнадежен, и я сказал, что не знаю, но подумал, что нет. (27 ноября 1911 года)

Наконец Рассел откуда-то узнал, что Витгенштейн – австриец, а не немец (давно пора!), и это вызвало в нем перемену, на которую надеялся бы любой австриец:

Он начинает мне нравиться – образованный, очень музыкальный, учтивый (как-никак он австриец) и, похоже, по-настоящему умный. (29 ноября 1911 года)[156]156
  Письма Рассела к леди Оттолине Моррел, см.: Nedo, 2012; Monk, 2001.


[Закрыть]

Молодой австриец снова спросил Рассела, считает ли тот его полным идиотом. Если да, он пойдет в авиаторы, если нет, в философы.

В ответ Рассел попросил его написать своего рода контрольную работу – небольшое сочинение. “Едва я прочитал первое предложение, – рассказывал потом Рассел, – как пришел к убеждению, что Витгенштейн – гений, и заверил его, что ему ни в коем случае нельзя становиться авиатором. И он не стал”[157]157
  Выступление Рассела на BBC, записанное 4 января 1954 года, транслировалось 21 апреля 1955 года. http://www.bbc.co.uk/programmes/b0184rgn.


[Закрыть].

Вот почему двадцатитрехлетний инженер в начале 1912 года поступил в кембриджский Колледж Св. Троицы. Вскоре после этого в невероятные таланты Витгенштейна поверило и другое светило философии из Кембриджа, друг Рассела Дж. Э. Мур (1873–1958). “Потому что на моих лекциях Витгенштейн всегда делает ужасно озадаченное лицо в отличие от всех остальных”[158]158
  Письма Рассела к леди Оттолине Моррел, см.: Monk, 2001.


[Закрыть], – объяснял Мур свой вывод.

Когда в Кембридж приехала сестра Витгенштейна Эрмина, Рассел признался ей: “От вашего брата мы ждем очередного большого шага вперед в философии”[159]159
  Воспоминания Эрмины Витгенштейн, Familienerinnerungen, 1944, в кн.: Nedo, 2012.


[Закрыть].

Вскоре Витгенштейн стал членом Клуба моральной науки – кембриджского философского общества. В том же году он прочитал там первый доклад на скромную тему “Что есть философия?” Это был самый короткий доклад за всю историю клуба. Витгенштейну потребовалось четыре минуты, чтобы ответить на собственный вопрос: философия – это дисциплина, работающая со всеми утверждениями, которые различные науки считают истинными безо всяких доказательств.

Как сухо сообщает протокол заседания, “Большинство не согласилось с этим определением”. Тем не менее отличное определение – и нельзя сказать, что Витгенштейну просто повезло как новичку.

Полвека спустя Рассел отмечал в мемуарах: “Витгенштейн, вероятно, был лучшим за всю мою жизнь примером гения в традиционном представлении: страстный, глубокий, напряженный и не терпящий соперников”[160]160
  Russell. 1967–1969.


[Закрыть].

Да, соперников Витгенштейн и правда не терпел. Очень скоро он повел беспощадную борьбу с философией Рассела. А тот признавался своей возлюбленной Оттолине, что после судьбоносной встречи с Витгенштейном больше не мог рассчитывать, что ему когда-то удастся совершить в философии что-то фундаментальное: “Его критика стала событием первостепенной важности в моей жизни… У меня пропал стимул к действию, словно волна налетела на волнорез и разбилась вдребезги. Я преисполнился глубокого отчаяния”[161]161
  Письмо Рассела к леди Оттолине Моррел, 4 марта 1916.


[Закрыть].

Домик Витгенштейна в норвежских фьордах

Витгенштейн убедил самого знаменитого логика своего времени, что тому следует держаться подальше от логики и отказаться от создания “Теории познания”. В дальнейшем Рассел и Мур стали слушаться каждого слова своего ученика Витгенштейна. Чаши весов склонились в другую сторону.

Летом 1913 года Витгенштейн путешествовал по Норвегии со своим любовником Дэвидом Пинсентом. Во время этой поездки ему пришло в голову записать свои соображения о логике, ни с кем не делясь. Он провел темные зимние месяцы в полном одиночестве в деревне Шёлден, расположенной на берегу необычайно глубокого фьорда там, где он вдается особенно далеко в сушу, – причем философ распорядился, чтобы для него там построили уединенный домик. Еще ни один мыслитель не устраивал себе таких зрелищных декораций – разве что Моисей, когда вернулся с горы Синай.

Во время рождественских каникул 1913 года, которые Витгенштейн провел в Вене, умер его отец, оставив огромное состояние, в основном в заграничных инвестициях, поскольку олигарх не верил, что мир воцарился в Австрии надолго.

Когда восемь месяцев спустя разразилась война, в точности как боялся отец, Витгенштейн немедленно завербовался в австрийскую армию добровольцем, хотя и не был годен к военной службе. Однако, прежде чем вступить в ряды вооруженных сил, он сделал анонимный благотворительный взнос в сто тысяч крон из своего наследства на нужды художников и писателей, попросив специалиста распорядиться этими деньгами на свое усмотрение. Специалиста звали Людвиг фон Фикер, и решения он принял мудрые: деньги разделили между знаменитостями – свою долю получили художник Оскар Кокошка, архитектор Адольф Лоос, поэты Райнер Мария Рильке, Георг Тракль и Эльза Ласкер-Шюлер и композитор Йозеф Хауэр.

В армии Витгенштейн сначала попал в артиллерию. И снова отдал часть своего состояния на благотворительность – на сей раз он пожертвовал миллион крон армии на покупку мортиры, самой большой в мире, настоящего стального чудовища. Его сестре Эрмине этот поступок напомнил старинный анекдот о слишком самоуверенном рекруте, которому капрал в конце концов сказал: “Черт возьми, купи себе ружье и объяви о независимости!”[162]162
  Воспоминания Эрмины Витгенштейн…


[Закрыть]

Удостоверение лейтенанта Витгенштейна

Как-то раз, когда полк Витгенштейна стоял в Кракове, философу попалась в пыльной книжной лавке брошюра Толстого “Краткое изложение Евангелия”. Это послужило для него чем-то вроде религиозного озарения. Впоследствии Витгенштейн даже утверждал, что война спасла ему жизнь[163]163
  McGuiness, 2005.


[Закрыть]. В годы Великой войны он много молился. Но еще и продолжал упорную работу над своей книгой о логике, причем обнаружил, что лучше всего ему думается, когда он чистит картошку.

Витгенштейн служил на Восточном и Южном фронтах, добился перевода в пехоту, стал офицером и стяжал много наград. В промежутках между периодами службы на передовой лейтенант Витгенштейн завершил свой “Логико-философский трактат”. Смысл своего труда он кратко сформулировал в предисловии:

…то, что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно, а о чем невозможно говорить, о том следует молчать.

Следовательно, книга хочет поставить границу мышлению, или скорее не мышлению, а выражению мыслей, так как для того, чтобы поставить границу мышлению, мы должны были бы мыслить обе стороны этой границы (следовательно, мы должны были бы быть способными мыслить то, что не может быть мыслимо).

Эту границу можно поэтому установить только в языке, и все, что лежит по ту сторону границы, будет просто бессмыслицей[164]164
  Предисловие к “Трактату”. Цит. по: Людвиг Витгенштейн, 2018а.


[Закрыть].