Текст книги "Точное мышление в безумные времена. Венский кружок и крестовый поход за основаниями науки"

План планов

С точки зрения Нейрата, конец войны и последовавшая Ноябрьская революция в Германии предоставили великолепную возможность произвести полную социализацию. Основная работа уже позади, утверждал он: осталось лишь превратить централизованную плановую экономику военного времени, которая уже налажена, в систему, годящуюся и для нужд мирного времени.

О своих планах Нейрат рассказал сначала в Саксонии, где его никто не принял всерьез, зато в Баварии его ждал успех. Это стало неожиданностью, поскольку революционное движение в Баварии не слишком хорошо показало себя на выборах в марте 1919 года, а его лидер был убит; но, несмотря на такие неудачи, советы солдат и рабочих не сдавались. К власти в Мюнхене законным путем пришло социалистическое правительство. Оно поручило Нейрату организовать службу Центрального экономического планирования, чтобы воплотить полную социализацию в жизнь.

В разгар колоссальных политических потрясений Нейрат бросил все силы на усовершенствование “плана планов”[107]107
  Otto Neurat. Technik und Wirtschaftsordnung, 1919, см.: Sandner, 2014.


[Закрыть] – верховного плана плановой экономики. Ведь это была его мечта. Он не отступился от задачи, даже когда в апреле власть в Мюнхене захватило советское правительство, устроившее путч – лишь для того, чтобы его вскоре свергло второе правительство. Эти правительства-однодневки были всего лишь искорками в политическом костре. Когда порядок восстановился, по Баварии прокатилась волна арестов. Предварительное заключение Нейрата продлилось примерно столько же, сколько его работа в службе Центрального экономического планирования: шесть недель.

Отто Нейрат на обличительном плакате

Линия защиты была простой: Нейрат утверждал, что он всего лишь чиновник и “социальный техник” и к политике безразличен. Чистоту его намерений подтвердили многочисленные свидетели, в том числе слепая жена Ольга, которая пережила все это светопреставление в Мюнхене. Кроме Ольги это были писатель и промышленник Вальтер Ратенау (1867–1922), главный организатор экономики военного времени в Германии, социолог Макс Вебер (1864–1920), обнаруживший притаившуюся в кулуарах капитализма протестантскую рабочую этику, и Отто Бауэр (1881–1938), лидер австрийских социал-демократов – и все они писали письма в защиту Нейрата. Бауэр, работавший плечом к плечу с Нейратом в австрийском комитете по экономике военного времени, писал судье: “Нейрат самым добросовестным образом служил последовательно в австрийском военном министерстве, затем в левоцентристском коалиционном правительстве и, наконец, в Баварской Советской Республике, поскольку убедил себя, что все эти правительства одинаково подходят для воплощения его социально-технических проектов”[108]108
  Отто Бауэр, Поручительство за Отто Нейрата, 30 июня 1919 года.


[Закрыть].

Возвращение боевого коня

Несмотря на заступничество Отто Бауэра, Нейрата все же осудили. Двадцать пятого июля 1919 года его приговорили к полутора годам тюрьмы за соучастие в государственной измене. Однако он мог благодарить счастливую звезду, что его обвинили лишь в содействии, а не в самой измене, поскольку в противном случае он бы лишился головы.

Вскоре после приговора Отто Бауэр, занявший место министра иностранных дел Австрийской республики, принял меры, чтобы баварское правительство освободило политического заключенного. Это привело к межправительственным пререканиям, затянувшимся на несколько месяцев. Нейрат никогда не терял времени даром и на сей раз провел тюремный срок весьма плодотворно – написал книгу “Анти-Шпенглер” (Der Anti-Spengler). Немецкий историк Освальд Шпенглер (1880–1936) создал трактат об истории культуры “Закат Европы”, вышедший в 1918 году и немедленно оказавший колоссальное влияние на весь немецкоязычный мир. Представления Шпенглера о естественном расцвете и неизбежном увядании великих цивилизаций задели за живое, поскольку в то время Европа стала свидетельницей падения трех империй. Отведав Армагеддона, многие утратили всякую веру в прогресс и уже видели, как азиатские орды свирепо барабанят в ворота, и ждали кровавой битвы, которая окончательно лишит Запад мирового господства.

Однако Нейрату все эти “сумерки богов” были отвратительны. Он категорически возражал против апокалиптической картины упадка и краха, которую нарисовал Шпенглер. Нейрат был убежден, что против такого распада можно что-то предпринять. В своем антишпенглеровском трактате он писал (как и много раз впоследствии, просто другими словами): “Мы подобны мореходам, чей корабль дал течь и теперь надо отремонтировать его прямо в открытом море, поэтому они не могут начать с чистого листа. Уберешь какую-нибудь балку – и надо тут же заменить ее новой, а остальной корабль послужит словно бы подпоркой. Именно поэтому благодаря старым балкам и проплывающим мимо обломкам древесины полностью перестроить корабль заново можно, но лишь при пошаговой реконструкции”[109]109
  Anti-Spengler, 1920, в кн.: Neurath,1981.


[Закрыть].

Метафора эта не нова. Ее применяли еще древние греки, когда задавались вопросом: если заменить все детали судна по одной, что получится в результате – тот же самый корабль, что и в начале, или другой? Нейрат избавил это уподобление от статуса простой загадки и превратил его в мощный образ упорной человеческой борьбы.

Точно такую же “пошаговую реконструкцию”, что и в притче о мореходах, имели в виду и австрийские социал-демократы, когда собирались выстроить государство из обломков пущенной под нож дунайской монархии. Однако их коалиционное правительство не слишком продвинулось по этому пути. Страстное стремление к социализации постепенно остыло. Отто Бауэр ушел с поста главы соответствующего комитета и к тому же перестал быть министром иностранных дел, а значит, уже не мог вмешиваться в дела Баварии в интересах Отто Нейрата. Его попытки достичь этой цели к успехам не привели.

В конце концов задача репатриировать Нейрата в Австрию была возложена на канцлера Карла Реннера (1870–1950). Австрийское правительство гарантировало, что арестованный в дальнейшем воздержится от какой бы то ни было агитации против баварских властей, и сам Нейрат принес торжественную клятву больше никогда не ступать на германскую землю. Баварское правительство желало раз и навсегда удостовериться, что избавилось от несносного венца. Немецкий историк Карл фон Мюллер выразил общее мнение, назвав Нейрата “демагогом, которого зазвали к нам из Австрии”[110]110
  К.-А. Müller, 1954.


[Закрыть].

Отметим, что тот же историк вскоре стал верным последователем другого австрийского демагога – совсем иной породы. В 1919 году бывший капрал Адольф Гитлер еще служил в неприметной должности в рейхсвере в Мюнхене. Как раз в те годы он обнаружил у себя незаурядные способности к политической риторике – или, вернее, талант воспламенять толпу. Пять лет спустя, после неудачного “Пивного путча” против баварского правительства, мюнхенский суд приговорит его к Festungshaft (заключению строгого режима в крепости) – совсем как Отто Нейрата.

И будущий фюрер, опять же как и Нейрат, не потратил даром времени в заключении и написал книгу (Mein Kampf). Впрочем, в отличие от Нейрата Гитлера не репатриировали в Австрию – австрийское правительство не рассматривало такую возможность.

Вероятно, Отто Нейрату было не так уж и трудно воздержаться от дальнейшей политической деятельности в Германии. Ведь ему было чем заняться в Австрии. И он с готовностью ринулся в самую гущу событий.

Писатель Роберт Музиль, встретившийся с Отто Нейратом вскоре после его возвращения домой в Вену, отметил в дневнике: “У него блокнот с огромным множеством записей. Все уже улаженные дела аккуратно вычеркнуты. Судя по всему, постоянно витает где-то в мыслях, а потом вдруг произносит какую-нибудь любезность – «пожалуйста, передайте наилучшие пожелания супруге», – несмотря на то что мы расстались с ней всего четверть часа назад. Постоянно куда-то спешит, постоянно завязывает новые знакомства – то там, то сям”. А завершается портрет Нейрата в дневнике Музиля такими словами: “Он подобен профессиональному боевому коню. Но со взрывной энергией”[111]111
  Дневники Музиля, 9, 1920 (без даты).


[Закрыть].

Как и всегда, любимой мишенью бурных нападок Нейрата была метафизика. Он считал ее реакционной дымовой завесой, под какой бы личиной она ни выступала – философского идеализма или божественного откровения. Нейрат никогда не уставал бороться с этим коварным орудием буржуазии, а с начала 1921 года его собратом по оружию в этой обострившейся борьбе стал его зять Ганс Ган.

Философ á la carte

Было ясно, что темы для философских исследований у двух друзей не кончатся никогда. Еще с предвоенных дней Urkreis произошло много такого, что подлило воды на их мельницу. В частности, Гильберт, Рассел и Эйнштейн не сидели без дела. Одного этого хватало, чтобы возродить прежние встречи в кофейне и вернуться к философии науки.

Однако для этого недоставало одного участника – университетского профессора философии, которого Ганс Ган давно мечтал пригласить. Вероятно, он имел виды на своего венского коллегу Адольфа Штёра (1855–1921), официального преемника Эрнста Маха. Штёр начинал как физик, подобно Больцману и Маху, однако тяготел к анализу языка. “Если бы не было слов, – писал он, – не было бы абсурда, в крайнем случае ошибки… Мысль не может быть абсурдной – только высказывание”[112]112
  Stöhr, 1910.


[Закрыть]. Сегодня это смотрится как винтажный Витгенштейн. Поэтому Штёр, несомненно, стал бы уместным дополнением к кружку, однако он неизлечимо заболел и больше не мог преподавать. Увы, он не вошел в их ряды.

Недавно открылись две вакансии на профессорские должности в Философской школе. Уже была учреждена конкурсная комиссия, а теперь у нее появилась новая задача – найти преемника Адольфу Штёру. Новоприбывший Ган умудрился проникнуть в комиссию, хотя и позже всех. Фортуна благоволила ему. Но вопрос, кого же избирать, оставался открытым. Однако в этом у Гана было завидное преимущество: он мог получить бесценный совет от самого Эйнштейна.

Альберт Эйнштейн стал звездой первой величины. В январе 1921 года великий физик-теоретик, выглядевший, как часто замечали, скорее как мечтательный скрипач-виртуоз, должен был прочитать две лекции венским ученым и одну широкой публике. Желающих попасть на популярную лекцию оказалось невообразимо много. Ни в одном венском университете не нашлось достаточно просторной аудитории, чтобы вместить такое количество народу. Поэтому Эйнштейну предоставили большой зал Венского Концертхауса.

Билеты продавали из-под полы. Такая сенсация была в новинку не только венской публике, но и самому Эйнштейну. К счастью, все прошло гладко, физику удалось очаровать свою преданную аудиторию. Более того, слушатели были загипнотизированы настолько, что не поняли, что лекция закончилась, даже когда Эйнштейн собрался уходить со сцены. “Овации начались не сразу, но были тем неистовее”.

По такому важному случаю в Вену приехал и Филипп Франк, преемник Эйнштейна в Праге. Физики были хорошо знакомы. Так и случилось, что Франк, Нейрат и Ган – три столпа Urkreis довоенных времен – пригласили Эйнштейна прогуляться по морозу на гору Каленберг, любимое место отдыха венцев. Оттуда открывался великолепный вид на весь город на Дунае – и никаких видимых намеков на упадок и разложение. Особенно выделялся высокий шпиль ратуши по контрасту с массивной крышей университета неподалеку.

Были созданы все условия для того, чтобы поразмышлять о будущем. Как связать зарю новой эры со славным прошлым – временами Эрнста Маха? Пожалуй, четверо ученых не могли не заговорить о человеке, которого уже тогда называли Hausphilosoph (ручным философом) Эйнштейна – о Морице Шлике. Шлик был берлинец, однако быстро показал, что из него получится идеальный руководитель группы, которой предстояло превратиться в Венский кружок.

Эдип из передовиц

Прежде чем заговорить о Шлике и о том, что привело его в Вену, стоит вспомнить о других обстоятельствах, которые связывали Эйнштейна с Веной, и рассказать, чем все кончилось. Речь о Фридрихе Адлере, венском физике, который не попал в Urkreis, так как учился в Цюрихе, а затем подружился с Альбертом Эйнштейном и некоторое время был чуть ли не его двойником. Это всего лишь боковая линия сюжета о Венском кружке, зато она проливает зловещий свет на природу точного мышления в безумные времена.

Отказавшись от ученой карьеры, Фридрих Адлер вернулся в Вену как секретарь социал-демократической партии. Товарищи вскоре прозвали его “логик”, поскольку он неизменно следовал своим убеждениям с абсолютной строгостью и безжалостностью, к чему бы они ни приводили. Поэтому в разгар Первой мировой, осенью 1916 года, “логик” в очередной раз последовал своим убеждениям с абсолютной безжалостностью и убил премьер-министра Австро-Венгрии графа Карла фон Штюргка.

Граф принял решение объявить чрезвычайное положение, чтобы лишить парламент власти. С точки зрения Адлера, никаких законных путей предотвратить захват власти и торжество абсолютизма не оставалось. Поэтому он решил совершить политическое убийство. В детстве он видел пьесу Шиллера “Вильгельм Телль”, и годы, проведенные в Швейцарии, вовсе не притупили восторг перед легендарным тираноубийцей.

Утром 21 октября 2016 года Фридрих позвонил по телефону матери и попросил не ждать его к обеду. Затем он направился прямиком в ресторан “Мейссль и Шадн”, который равным образом славился отварной говядиной и завсегдатаями из высшего общества. Все в городе знали, что именно сюда всегда приходит обедать премьер-министр. Фридрих Адлер дождался, когда его жертва прибудет, сел за столик неподалеку и, чтобы успокоить нервы, заказал обед из трех блюд. Затем расплатился и украдкой снял с предохранителя пистолет в кармане.

Возникло некоторое непредвиденное осложнение: за соседним столиком оказалась дама. Адлер целый час терпеливо сидел на месте с чашкой кофе, пока дама не покинула ресторан. Затем встал, вынул пистолет, подошел к премьер-министру и всадил ему в голову несколько пуль. Обедавшие неподалеку офицеры не успели даже выхватить сабли. Последовала короткая схватка, после чего Адлер сдал оружие и стал ждать полицию. В суматохе он потерял очки, зато сохранил хладнокровие. Когда полицейский спросил его, почему он застрелил графа, он спокойно ответил, что полицейских это не касается. Все объяснения он предоставит в должное время и в должном месте.

С момента ареста Фридрих Адлер делал особый упор на то, что несет полную ответственность за свой поступок. “Это убийство я совершил в здравом уме”, – говорил он и следователю, и в дальнейшем судьям. Его целью, как объявил он, было “заставить людей думать”. Если бы он просто закричал: “Долой абсолютизм! Мы за мир!”, его бы не услышали. Государственная цензура позаботилась бы об этом. Но выстрелы были услышаны, а следовательно, услышаны будут и слова на суде. Если, конечно, дело дойдет до суда. Больше всего на свете Адлер боялся, что его отправят в сумасшедший дом. Ведь тогда его жертва окажется напрасной. Между тем родные Адлера считали, что единственный способ спасти его от виселицы – это добиться признания невменяемым.

Чтобы доказать, что он полностью в здравом уме и твердой памяти, Фридрих Адлер во время предварительного заключения возобновил исследования по физике. Он написал книгу об Эрнсте Махе, причем работал иногда ночами напролет. Его отец Виктор Адлер пытался убедить власти, что такое маниакальное трудолюбие доказывает, что его сын non compos mentis[113]113
  Не в состоянии контролировать ум (лат.).


[Закрыть]. Психиатрическая экспертиза подтвердила отцовский диагноз: легкая форма мании и циклический невроз. В семье было множество случаев душевных болезней. Консилиум установил одиннадцать случаев за пять поколений. Однако врачи добавили, что Фридрих Адлер в своем уме, просто фанатик.

Фридрих Адлер совершает преступление

Среди приглашенных светил был психиатр Юлиус Вагнер-Яурегг (1857–1940), которому через десять лет предстояло получить Нобелевскую премию за малярийную терапию сифилиса. Но в то время, когда Адлер совершил убийство, Вагнер-Яурегг работал на австрийскую армию и разрабатывал методы лечения контузий при помощи электрошока. Его соперник Зигмунд Фрейд неохотно признавал, что иногда это и вправду помогает.

Сам Фрейд уклонился от участия в деле Фридриха Адлера: должно быть, оно его слишком близко задевало. Ведь прежним хозяином его квартиры по всемирно известному в наши дни адресу Берггассе, 19 был Виктор Адлер. Причем Адлер-старший, в прошлом тоже психиатр, даже сыграл эпизодическую роль в “Толковании сновидений”. Мир тесен, особенно в Вене.

Но при нынешних обстоятельствах Фрейд предоставил эпигонам разбираться в отношениях отца и сына в семействе Адлер, а они справились с задачей на отлично. Все было довольно очевидно: бессознательное Фридриха Адлера желало убить отца, но переключилось на pater patriae – отца нации, то есть на императора, а поскольку добраться до императора было не так уж просто, понятно, что лучшим его заменителем послужил премьер-министр. Классический случай Ersatzhandlung (“заместительное действие” по терминологии фрейдистов) – как же иначе? А всякий, кто станет искать здесь идеологические либо этические мотивы – наивный простак. В том числе Альберт Эйнштейн.

Излишняя математичность

Более того, Эйнштейн сразу вызвался свидетельствовать в защиту своего старого друга Фридриха, “который влип из-за собственной самоотверженности[114]114
  Письмо Эйнштейна Цангеру, 10 марта 1917.


[Закрыть]. Он даже составил письмо императору с просьбой его величеству помиловать убийцу премьер-министра. Это был уже новый император, поскольку Франц Иосиф, которому было уже далеко за восемьдесят, умер через месяц после убийства графа Штюргка. Тридцатилетний Карл I, которому суждено было стать Карлом Последним, едва ли мог претендовать на роль pater patriae[115]115
  Отца нации (лат.).


[Закрыть].

Правда, в конце концов Эйнштейн передумал посылать письмо – разрисовал черновик смешными картинками, а весь оборот исписал космологическими формулами. Но поручиться за репутацию Адлера был готов и даже попросил сделать то же самое бывших коллег Адлера по Цюриху. Более того, он дал интервью газете, где восхвалял исключительную самоотверженность друга и в пример приводил историю о том, как в 1909 году молодой Адлер отозвал заявление на должность профессора в Цюрихе в пользу другого кандидата, который “был значительно способнее”. (Эйнштейн аккуратно обошел то обстоятельство, что другим кандидатом был Альберт Эйнштейн.)

Фридрих Адлер, со своей стороны, тратил дни и ночи в тюрьме, упорно выискивая способы опровергнуть специальную теорию относительности своего товарища. Адлер не выходил из состояния крайнего психического возбуждения и в конце концов убедил себя, что нашел лучший метод, основанный на наборе специальных систем отсчета. Он был уверен, что таким образом достиг “высочайшей вершины физики”.

Когда Фридрих Адлер, еще ожидая суда, написал, что сделал открытие, “которое можно считать величайшим из возможных при нынешнем положении в физике”[116]116
  Письмо Фридриха Адлера Виктору и Кате Адлер, 14 февраля 1917 года.


[Закрыть], его отец тут же переслал письмо психиатру Вагнеру-Яуреггу как новое доказательство, что Фридрих сошел с ума. Вагнер-Яурегг тут же созвал своих ассистентов, в том числе Отто Пётцля, молодого психиатра, который диагностировал неврастению у Роберта Музиля, и вернулся в камеру Фридриха Адлера для повторной экспертизы.

Заключенному было трудно это переварить. “Я был откровенен с тобой как с другом, – горько писал он отцу, – а ты за это присылаешь мне психиатров!”[117]117
  Письмо Фридриха Адлера Виктору Адлеру, 25 февраля 1917 года.


[Закрыть] И в негодовании добавил, что Виктор Адлер, якобы пытаясь спасти жизнь сына, просто продвигает свои политические интересы. Чтобы успокоить Фридриха, и отец, и адвокат были вынуждены забыть о намерении признать его невменяемым. Да и психиатры не нашли причин изменить мнение. Обвиняемый был фанатиком, но не безумцем.

На суде Фридрих Адлер показал, что находится в превосходной форме. Он сразу же объявил, что суд неконституционен. Поэтому он не видит необходимости защищаться. И все же постарается как можно понятнее изложить свои мотивы: ведь именно такова, в сущности, была цель его поступка. Адлер был вынужден совершить политическое убийство, поскольку это дало бы ему возможность публично объяснить, почему он был вынужден его совершить. На первый взгляд порочный круг, но на самом деле такова была его извращенная логика.

Защитительная речь Адлера длилась шесть часов. Он оставался физиком и начал с того, как потребовалось изменить точку зрения, чтобы перейти с птолемеевой системы к коперниковской. “Неужели мы должны все это выслушивать?!” – простонал судья. Но доктор Адлер хладнокровно отвечал, что мы живем “в эпоху относительности”, и безо всякого снисхождения продолжил речь. Вы, сказал он судье, полагаете, будто человечество разделяется на народы, а я, обвиняемый, вижу, что оно разделяется на классы. Это требует изменения точки зрения, что и произошло в России совсем недавно, во время Февральской революции 1917 года, пока Фридрих Адлер ожидал суда.

Затем подсудимый затронул больной вопрос. Зараза, поразившая русских солдат и рабочих, вот-вот распространится по ничейным территориям и проникнет в Австрию. “Не отклоняйтесь от темы!” – приказал судья. Но Адлера было не остановить. Он заставил суд шаг за шагом пройти “доказательство”, согласно которому, когда граф фон Штюргк приостановил действие конституции, у него, Адлера, не оставалось иного выхода, кроме как убить его.

Кроме того, во время защитительной речи Адлера оказалось, что его поступок был не столько протестом против действий австро-венгерского государства, сколько призывом к социал-демократической оппозиции отказаться от своей чересчур мирной роли. Адлер признался, что ему было стыдно за Австрию и стыдно за отца. Было очевидно, что он очень любит обоих. Так что версия об эдиповом комплексе была не такой уж и ошибочной. И да, всей стране стало очевидно, что после смерти старого императора отцовских фигур не осталось – кроме Виктора Адлера.

На суде над сыном Виктор Адлер сразу сказал, что Фридрих всегда был самым дорогим для него человеком. И добавил, что если ты не сошел с ума от австрийской политики, значит, не с чего было сходить. Эта жалкая шутка явно была попыткой попросить у Фридриха прощения за то, что отец посмел вызвать к сыну психиатров.

Затем Адлер-старший объяснил, что его добросердечный сын совершил убийство “из-за излишней математичности”, и сам Виктор, как его отец, подумать не мог, что такое возможно. Еще он упомянул, что Альберт Эйнштейн как-то говорил ему, что его друг Фридрих иногда склонен воображать, будто способен выкорчевывать деревья с корнем.

А закончил Виктор Адлер, согласно протоколу, афоризмом: “Когда математик проводит линию, он мыслит в пределах этой линии” и никогда не позволит сбить себя с намеченного курса.

И в самом деле, когда судья спросил обвиняемого, почему он не подумал, как скажется его поступок на его детях и родителях, Фридрих Адлер холодно отвечал, что политические убийства – это, безусловно, спорный метод, однако “дозволять их только бездетным сиротам недостойно обсуждения”. И с первой до последней минуты суда Адлер ясно давал понять, что не сомневается, что его ждет смертный приговор.

Так и произошло. Фридриха Адлера приговорили к смерти через повешение.

Однако молодой монарх изменил меру пресечения на восемнадцать лет тюрьмы. Из своей камеры в тюрьме Штейн на Дунае – “вверх по реке” для венцев – заключенный продолжал переписываться с Эйнштейном, опираясь на сложные аргументы, основанные на идеях Эрнста Маха. Он даже придумал эксперимент, чтобы опровергнуть специальную теорию относительности. Эйнштейн терпеливо объяснял, почему это не получится. В письме другому другу, Мишелю Бессо, Эйнштейн по секрету писал, что Фридрих Адлер – “интеллектуально бессильный узколобый ортодокс-талмудист, готовый заездить старую клячу Маха до смерти”[118]118
  Письмо Эйнштейна Бессо, 29 апреля 1917 года.


[Закрыть]. Да, отвечал Бессо, но вам самому старая кляча Маха послужила вполне неплохо… И пусть достижения Адлера в физике не производили на Эйнштейна особого впечатления, однако к его самопожертвованию он по-прежнему относился с глубочайшим уважением. “Хотелось бы знать, кто из нас первым нанесет визит другому”[119]119
  Письмо Эйнштейна Фридриху Адлеру, 20 октября 1918 года.


[Закрыть], – ободряюще писал он другу в тюрьму. Война, которая должна была положить конец всем войнам на свете, подходила к концу.

Осенью 1918 года император Карл распорядился освободить Фридриха Адлера. Он хотел сделать дружественный жест в адрес социал-демократов. Говорят, что Карл даже послал свой официальный автомобиль, чтобы отвезти Адлера домой. В роскошном лимузине сидел отец Фридриха – он первым поприветствовал “мальчика” на пороге тюрьмы.

Это было возвращение героя. Пусть альтернативная теория относительности Адлера и была абсолютно неверной, зато его политические расчеты оказались абсолютно точными. В первые дни после убийства левые силы проклинали убийцу на все лады и называли настоящим чудовищем (как он только мог сотворить такое с собственным отцом!), однако очень скоро его начали прославлять как мученика за свои демократические убеждения. О его суде писали в мельчайших подробностях. Цензура растеряла зубы, а австрийский парламент был снова созван всего через несколько дней после того, как Адлеру вынесли приговор.

Коммунисты Австрии и Германии предлагали Адлеру возглавить их партию, даже пока он был в тюрьме. Его старинный друг Лев Троцкий просил его стать почетным главнокомандующим Красной армии. И сам В. И. Ленин предлагал ему возглавить Петроградский совет – очевидно, Ленин был готов простить Адлеру известную слабость к идеям Маха, которые так раздражали его десять лет назад. Но Фридрих Адлер не одобрял политики большевиков и поэтому остался верным отцовским социал-демократам.

Виктор Адлер скончался накануне провозглашения Германской Австрии. Триумфальная поездка домой в императорском автомобиле была, вероятно, его последним выходом в свет. Что касается республики, родившейся от военного поражения, она состояла в основном из народов бывшей Габсбургской монархии, говорящих на немецком языке – примерно одна восьмая населения. Эти австрийцы практически единодушно захотели присоединиться к Германии, однако союзные державы не были готовы допустить такой ход. Поэтому Германской Австрии пришлось перестать быть Германской и пообещать никогда не вступать в союз со своей более крупной северной соседкой.

Две книги, которые Фридрих Адлер написал в тюрьме – “Победа Эрнста Маха над материализмом” (Ernst Machs Überwindung des Materialismus) и “Системное время, зональное время, локальное время” (Systemzeit, Ortszeit, Lokalzeit) – вышли в свет в кратчайшие сроки, после чего канули в Лету. С другой стороны, все подробности суда над Адлером стали бестселлером и даже были переведены на десятки языков. Это и сегодня увлекательное чтение – этакий “Вильгельм Телль 2.0”. Такого не мог бы сочинить даже драматург Артур Шницлер.

Первые всеобщие выборы в послевоенной Австрии привели к победе социал-демократов, пусть и с микроскопическим перевесом. Главой партии стал теперь Отто Бауэр. Фридрих Адлер, внезапно ставший общепризнанным нравственным светочем левых, был избран в парламент. Когда он узнал, что коммунисты планируют восстание, то страстным обращением убедил делегатов-рабочих воздержаться от беспорядков.

В физику он больше не вернулся. Однако по воле судьбы последним подарком, который Эйнштейн прислал ему в тюрьму, была книга “Пространство и время” (Raum und Zeit) Морица Шлика, человека, который прибыл в Вену, чтобы стать преемником Эрнста Маха.