Текст книги "Патологоанатом. Истории из морга"

Меня пригласили на собеседование, и я поговорила с Эндрю, молодым, но серьезным человеком, напомнившим мне Бикера из «Улицы Сезам» – его очками, соломенными светлыми волосами и белой рубашкой, похожей на медицинский халат. Эндрю был преисполнен решимости сотворить новую эру патологической анатомии, и я не могла упрекнуть его за это. Работа моргов была кардинально пересмотрена в конце девяностых и в начале нулевых, и это было естественной составной частью прогрессивных реформ, проводимых под эгидой модернизации научной работы. Лидерство в этой модернизации захватило молодое, прогрессивное поколение, которое хотело работать в моргах на современной научной основе и подвергнуть персонал отбору, критериям которого прежние сотрудники моргов просто не в состоянии были соответствовать.

Я приходила в морг каждый четверг (единственный день, свободный от занятий в университете) и, пока Эндрю сидел в кабинете, рассылал электронные письма, работал с документами и заказывал новое оборудование, я вместе с Элфи шла в прозекторскую. Я наблюдала, как он извлекает из холодильников трупы, а также познакомилась с несколькими патологоанатомами, которые приезжали на вскрытия и рассказывали мне о результатах своего исследования, которые я аккуратно заносила в блокнот. Этот блокнот был полон волновавших меня тогда сведений:

22 февраля: инфаркт миокарда, самая частая причина смерти в Западном мире; 29 февраля: эмболия тромбом, поразившая икроножную мышцу. Я наблюдала, как доктор Дж. вскрывает голень!

Я тщательно наблюдала за тем, как патологоанатомы рассекают ткани, наблюдала, как Элфи складывает внутренние органы в пластиковые мешки и укладывает их в тело, а затем помещает тела в холодильник, место их временного упокоения. Потом я помогала Элфи убираться в прозекторской после вскрытия. Работала я молча. Мне не хотелось общаться с Элфи. Он все время с упоением рассказывал о старых обычаях и методах работы, а я была заинтересована в обновлении, как и большинство молодых техников, хотевших изменить старые подходы к патологоанатомическим вскрытиям. Помню, как он рассказывал мне о своем знакомстве с лондонскими гангстерами, о том, как однажды они сбросили труп своей жертвы с моста в Темзу.

Я слушала и вежливо кивала головой.

Элфи говорил мне, что хочет написать книгу под названием «Смерть может стать развлечением». Книгу он так и не написал, а учитывая, как много он курил, когда мы познакомились, я сомневаюсь, что он сейчас жив.

Мое обучение и работа на подхвате продолжались год. Вскоре Элфи уволился, и его место занял Джейсон, который был моложе Элфи. Работал Джейсон временно. (Он ездил по всей стране и на короткий срок устраивался работать в разные морги, где испытывали недостаток в штатных работниках; обычно Джейсон работал неделю-две, иногда месяц или даже несколько месяцев, если, например, замещал лаборантку, ушедшую в декретный отпуск). Джейсон был весьма занимательной личностью. Это был человек огромного роста, увлекавшийся бодибилдингом; он с равным увлечением посвящал меня в тонкости работы и рассказывал о системах тренировок. Я всегда была охвачена романтической идеей о том, что быть техником морга – это то же самое, что быть агентом ФБР, а значит, я должна была тренироваться, чтобы поддерживать себя в хорошей физической форме. Я последовала примеру Клэрис Старлинг из «Молчания ягнят» и Даны Скалли из «Секретных материалов» и стала просто фанаткой тренировок. Я проводила в спортивном зале все свободное время, остававшееся после работы в морге и учебы в университете. Это было правильным решением, потому что до прихода в морг я не представляла себе, что работа там связана с постоянным пребыванием на ногах. Следовательно, надо иметь сильные ноги и спину. Мало того, даже тогда я не имела ни малейшего представления о том, какая недюжинная сила нужна для проведения вскрытия и извлечения внутренних органов. Джейсон позволял мне самой обрабатывать тела умерших и объяснял свойства различных дезинфицирующих средств, что я хорошо понимала, так как изучала микробиологию. Он также периодически вручал мне лотки с органами – чем больше, тем лучше – чтобы я привыкала к их весу. Я все время была похожа на разносчицу из заводской столовой, которая таскает кастрюли с макаронами и жалуется на спину.

Наконец, настал день, когда муниципальный морг объявил конкурс на прием стажеров, которые, подобно мне, хотели стать техниками морга, но должны были начать с низшей ступени. Им предстояли годы обучения и достижение заветного сертификата в конце этого обучения. Мне пришлось написать заявление и пройти такую же процедуру, какая предстояла всем соискателям. Я предстала перед комиссией, состоявшей из руководителей ведомства кладбищ и крематориев, включая его нового главу Арнольда. Мне пришлось отвечать на вопросы четырех человек – я никогда в жизни не проходила таких собеседований. Мне было очень страшно несмотря на то, что члены комиссии были очень милы и приветливы. К счастью, мои труды по подготовке к новой карьере окупились сторицей. Я получила диплом и оставила университет, чтобы стать штатным стажером и соискателем должности техника патологоанатомического морга. Оставив университет я, однако, понимала, что мое образование на этом не завершилось. Мне предстояло еще многому научиться, научиться вещам, важным для профессии, которую я избрала.

Так началась новая глава моей жизни, посвященная работе со смертью.

Глава 3
Исследование: «Судить о книге по ее обложке»

Горит внутри тебя огонь, и лунный свет сквозит в изгибах тела.

Пабло Неруда

Однажды утром я вбежала в кабинет Эндрю. Он, как обычно, сидел за столом и что-то печатал. Я едва сдерживала радость.

– Наконец-то это произошло! – закричала я.

Эндрю оторвался от компьютера и, нахмурившись, посмотрел на меня поверх очков.

– Я долго ждала этого дня! – я поманила его за собой. – Идемте, это надо видеть!

Охваченный любопытством Эндрю последовал за мной в холодильник. Когда мы пришли, я встала за каталкой, стоявшей посреди помещения, и широко раскинула руки, словно фокусник, приготовивший для зрителей сногсшибательный трюк, чтобы обратить внимание Эндрю на мешок с телом и на его содержимое. Это был мужчина, одетый в абсолютно нормальный костюм, под которым оказалось женское белье. И это было не просто женское белье, это был эротический розовый ансамбль, невероятно обтягивающий, явно причинявший неудобства в паху для этого человека, так как сильно сжимал мошонку. Это был сюрприз не только потому, что белье резко контрастировало с мужественной внешностью трупа и густой растительностью на лице. Футболка была оттянута кверху, а брюки спущены до лодыжек.

Я пишу об этом не потому, что нахожу такое переодевание забавным, но по той причине, что в тот момент – проработав в морге год – я почувствовала, что прошла инициацию, столкнувшись, наконец, с необычным трупом. Каждый работник морга сталкивается с необычными случаями, и для меня этот случай был лишь одним из многих. Но есть и другая причина, почему я упоминаю о нем. Он очень показателен в том смысле, что патологоанатомическое исследование – это не только вскрытие, извлечение органов и их анализ для определения причины смерти. Нет, исследование начинается с осмотра трупа. На самом деле, наружный осмотр производят сразу после того, как труп доставляют в морг. Иногда внешние признаки позволяют заподозрить, а иногда и подтвердить причину смерти.

Обычно холодильник открывают утром, чтобы проверить его содержимое и произвести, так сказать, инвентаризацию трупов после ночного отсутствия. Кто знает, какие тела могли полицейские привезти в морг в течение ночи, или кого привезли из больничного отделения? Холодильники с их четырьмя или пятью полками могут вместить множество взрослых трупов, и их запахи, смешиваясь, образуют тяжкий коктейль смерти. В моргах с небольшим персоналом надо заносить в журнал новых умерших до или сразу после того, как проведены вскрытия. Однако, если численность персонала позволяет, то обязанности делятся – одни участвуют во вскрытиях, а другие учитывают покойников. В любом случае, этот первичный осмотр есть важная часть исследования, и для добросовестного проведения его требуются два техника, чтобы они могли проверять и уточнять наблюдения друг друга.

Подобно подаркам, трупы должны быть всегда упакованы. Иногда они бывают просто завернуты в белые простыни, как, например, трупы, поступающие из госпиталей, иногда трупы доставляют в белых пластиковых мешках или завернутыми в листы из такого же белого полиэтилена. С первого дня моей стажировки в муниципальном морге и до окончания моей работы в моргах я никогда не считала ежедневное вскрытие таких мешков тяжкой обузой. После того, как открываешь молнию, наступает пауза, и возникает неопределенность: что окажется там внутри? В такие моменты я всегда вспоминала игрушки моего детства – ключики счастья. Это были пластиковые или резиновые, очень яркие, игрушки в виде разных животных. Их тела открывались коротким толстым ключом, и внутри этих игрушек можно было хранить все свои детские сокровища, чтобы до них не могли дотянуться сопливые братья и сестры. Одной такой игрушкой был большой важный розовый лебедь, а другой – персикового цвета улитка. Но самой любимой была огромная сиреневая лошадь. Это были единственные игрушки, которые я не пыталась вскрыть, потому что они и так уже были раскрыты, и я могла видеть, что у них внутри. В каждой такой игрушке всегда находился маленький сюрприз!

Каждый такой сюрприз имел свой необычайный запах, который нельзя было спутать с запахами других сюрпризов. Содержимое пластиковых мешков в морге тоже пахнет, хотя и не столь приятно, как детские сюрпризы.

Достаточно сказать, что каждый день в морге чем-то напоминал рождественский вечер с раздачей подарков и сюрпризов. Однажды, в конце декабря, вскрыв мешок, мы увидели пожилого толстого человека с седой бородой и в красном тренировочном костюме. До сих пор не знаю, специально ли он нарядился, как Санта-Клаус, или это было просто невероятное совпадение.

После извлечения трупа из мешка производят описание трупа умершего – во что он был одет, какие на нем украшения, сколько денег в бумажнике, нет ли следов хирургического вмешательства или татуировок, повреждений и прочих особенностей. Измеряют рост умершего, и взвешивают труп. Это важно и для патологоанатома, и для агентов похоронного бюро, которые, таким образом, могут сразу заказать подходящий гроб для погребения. Рост измеряют специальной линейкой. Для измерения веса тело укладывают на каталку, и завозят ее на весы, которые работают с неприятным электрическим визгом.[1]1
  Здесь обыгрывается забавное недоразумение. В конце документа проставлена аббревиатура SOB (son of a bitch), которая, в большинстве случаев так и расшифровывается. Однако, та же аббревиатура может означать short of breath (SOB), что означает, соответственно, «дыхательная недостаточность».


[Закрыть]

После осмотра проверяют бирки с именем и фамилией. Имя должно быть проставлено на бирке, которая прикрепляется к запястью, и на бирке, прикрепленной к лодыжкам. Естественно, эти имена должны совпасть. Все драгоценности описываются (если они не были описаны персоналом, доставившим труп), регистрируются и укладываются в сейф. Данные учета драгоценностей, тем не менее, проверяются в морге еще раз. В морге не принято употреблять слова «золото» или «серебро», так как мы не можем знать, из какого материала они, на самом деле, изготовлены. Если мы, например, напишем в описи «золотое кольцо», а родственники не обнаружат золотого кольца, так как оно оказалось изготовленным из латуни, то они могут вчинить нам иск за пропавшую драгоценность. Поэтому, мы обычно пишем: «изделие из белого металла» или «изделие из желтого металла». Для нашего уха это звучит вполне обыденно и нормально: «Пять колец желтого металла!» По этой же причине мы никогда не употребляем слов «бриллианты» или «изумруды», а говорим «белые камни» или «зеленые камни».

Подчас места в холодильнике морга становятся дефицитом – люди, в конце концов, всегда умирают и неминуемо попадают туда, поэтому пребывание трупа в холодильнике, как правило, не превышает одного-двух дней от поступления и до вскрытия. Зимой, когда смертность повышается, персонал морга порой впадает в состояние, близкое к панике, потому что мест в холодильнике начинает не хватать, особенно, в случае каких-нибудь массовых катастроф или эпидемии гриппа.

– Что мы будем делать, если в холодильнике не будет хватать места? – спросила я как-то Эндрю в первую зиму работы, когда число покойников в морге стало стремительно расти.

Эндрю сказал, что морг представит отчет коронеру, чтобы он быстрее давал санкцию на вскрытие, а это значит, что мы сможем быстрее отправлять их в морги похоронных бюро.

– У нас они тогда будут находиться всего сутки, не больше. Назовем это «ночлег и завтрак», – пошутил он.

– Пусть будет просто ночлег, – пошутила я в свою очередь. Мне было приятно узнать, что Эндрю не всегда бывает убийственно серьезным.

Таким образом, уже при первом соприкосновении с трупом в морге начинается его исследование, и в дополнение к той информации, которая уже содержится в сопроводительных документах, мы получаем новые фрагменты паззла, складывающиеся в общую картину. Даже размер тела – либо неестественно большой, либо неестественно маленький – может дать сведения, касающиеся обстоятельств и причин смерти. Может быть, вследствие сильного похудания, вызванного анорексией или истощающим заболеванием, наступила недостаточность внутренних органов? Ожирение может свидетельствовать в пользу инфаркта миокарда. На теле могут остаться следы травм и иных воздействий, которые могли привести к летальному исходу. Осмотр трупа основан на одном из известнейших постулатов судебной медицины, на так называемом принципе взаимного обмена Локара, который гласит, что «каждый контакт оставляет следы». Это указание, которое приписывают французскому ученому Эдмону Локару, который опубликовал его в 1910 году, является основным принципом выявления следов. Этому принципу посвящены сюжеты множества криминальных романов и телевизионных детективных сериалов. К таким следам, выступающим в качестве улик, относят волосы и нитки тканей, пятна крови и семенной жидкости, отпечатки подошв, следы автомобильных шин и так далее. Все это можно обнаружить на месте происшествия или преступления, либо на мертвеце, либо на преступнике, потому что каждый контакт между двумя предметами всегда приводит к тому, что материал одного предмета оказывается на поверхности другого. В нашем случае, мы можем по внешнему виду предположить какой-либо определенный сценарий – например, смерть вследствие передозировки наркотика или вследствие насилия. Листья и ветки указывают на место обнаружения трупа. Если же вместе с трупом доставляют колпачки ручек, обрывки газет и следы другого домашнего хлама, то можно предположить, что смерть наступила в неубранной квартире.

Сразу начинает формироваться картина.

Некоторые сведения можно получить, изучая цвет кожных покровов трупа. Обычно считается, что труп должен быть бледным. Иногда, однако, бледность может быть чрезмерной, и цвет кожных покровов напоминает слоновую кость. Эти нюансы мало заметны для неискушенного глаза, но, если вы приобрели навык, то оттенок бледности может подсказать, что смерть, например, наступила вследствие разрыва аневризмы брюшной аорты. Оттенок бледности может подсказать также, насколько быстро наступила смерть. В данном случае, смерть наступает очень быстро, когда тонкостенное выпячивание в стенке аорты (самой крупной артерии человеческого тела) разрывается, и кровь начинает хлестать в брюшную полость. Такой труп напоминает жертву вампиров из популярных ужастиков.

В некоторых случаях цвет кожных покровов может быть более розовым, нежели у других покойников. Это может указывать на смерть от отравления угарным газом, окисью углерода (СО), потому что окись углерода необратимо связывается с гемоглобином в крови, что придает коже трупа вишнево-красный оттенок. (Гемоглобин – это соединение, которое переносит с кровью кислород, и эту его способность нарушает окись углерода). Кожные покровы могут быть синими. Такая окраска называется цианозом. Цианоз развивается в тех случаях, когда в крови содержится слишком мало кислорода. Такое состояние может возникнуть в результате удушья. Большое разнообразие посмертной окраски трупа дает возможность с первого взгляда заподозрить ту или иную причину смерти. Кожные покровы оранжево-желтые? Скорее всего, печеночная недостаточность. Фиолетовые? Ну, конечно же, застой крови по причине сердечной недостаточности. Зеленый? Ну, чем меньше говорить о зеленом, тем лучше.

Еще один важный аспект предварительного внешнего осмотра трупа – это обнаружение имплантированных кардиостимуляторов или портативных дефибрилляторов. Эти приборы поддерживают нормальный ритм сердечной деятельности у людей, страдающих аритмиями. Эти приборы надо извлекать из тел, которые будут кремированы, потому что эти пейсмейкеры и дефибрилляторы могут взрываться при нагревании. Впрочем, извлекать их надо в любом случае, потому что они почти всегда пригодны для повторного применения – либо целиком, либо в виде отдельных деталей. (Целиком кардиостимуляторы используются в благотворительных акциях, например, по снабжению этими приборами органов здравоохранения стран третьего мира). Если умерший подвергается вскрытию, то кардиостимулятор удаляют в ходе аутопсии, но, если вскрытие по каким-либо причинам не производят, то кардиостимулятор удаляют отдельно. Эта процедура очень проста и не требует больших разрезов.

Когда я в первый раз извлекала из тела кардиостимулятор, у меня было ощущение, что я совершаю самоубийство. В принципе, кардиостимуляторы и дефибрилляторы – это разные приборы, и, прежде чем сделать разрез, надо разобраться, какой именно прибор вы собираетесь удалять.

Этому научил меня Джейсон. Эта процедура считается инвазивной, но на самом деле она так проста, что идеально подходит для начального обучения техников морга. Однажды утром Джейсон с торжественным видом вручил мне пару перчаток и полиэтиленовый фартук и спросил, не хочу ли я «поставить галочку в журнале необходимых навыков, которыми должен владеть стажер». Сначала я вообразила, что Джейсон пошутил, и что мне сейчас придется в очередной раз драить морг до зеркальной чистоты. Стажеры, действительно, достигают подлинной виртуозности в обращении с губками и тряпками, счищая с раковин волосы и куски подкожного жира уже в самые первые недели работы. Это, конечно, звучит очень неаппетитно, но, на самом деле, это очень важно – не дать сливам засориться, и, поэтому, доставание пинцетом волос и прочих остатков приносит некоторое удовлетворение и даже оказывает, в некотором роде, психотерапевтический эффект. Я приходила в состояние нирваны после того, как вычищала до блеска металлические раковины в прозекторской. Когда же Джейсон достал из шкафчика нитки, ножницы и скальпель, я сразу поняла, что мне предстоит нечто совершенно иное, и даже догадалась, что именно. У нас было разрешение от родственников умершего на удаление кардиостимулятора из тела, а я несколько раз видела, как Джейсон это делал. Теперь наступила моя очередь.

В левой стороне груди я руками нащупала прибор и смогла определить его контур. Обычно эти устройства легко обнаружить, ощупывая кожу грудной клетки, но у тучных покойников их найти нелегко, потому что кардиостимуляторы малы, имеют обтекаемую конфигурацию и легко теряются среди подкожного жира. Кардиостимуляторы помогают поддерживать нормальный ритм работы сердца при аритмиях (то есть при его нарушениях) посылая сердцу электрические разряды с определенной частотой – не слишком большой, не слишком маленькой. Такая частота вполне удовлетворила бы Златовласку. Кардиостимуляторы находятся под кожей годами, и, поэтому не должны беспокоить пациента.

Я уже занесла руку со скальпелем над плоской поверхностью прибора, когда Джейсон вдруг сказал: «Ты уверена, что это не дефибриллятор?»

Дефибриллятор своими размерами превосходит кардиостимулятор, но у меня не было опыта, и я не смогла бы различить эти два устройства на ощупь. Дефибрилляторы имплантируют людям, склонным к остановкам сердца, вызываемым его фибрилляцией. В случае такой остановки прибор дает высоковольтный разряд, который возвращает сердце к жизни. Этот прибор нельзя извлекать, как обычный кардиостимулятор. Если ничего не подозревающий техник перережет провода устройства металлическими ножницами, то прибор разрядится, и лаборанта очень сильно ударит током. Этот разряд может даже убить. В случае обнаружения портативного дефибриллятора надо звонить в клинику интервенционной кардиологии и вызывать кардиофизиолога, который приезжает со специальным прибором, который выключает дефибриллятор, а затем контролирует его состояние, чтобы убедиться, что он инактивирован. После этого устройство можно извлекать, как извлекают обычный кардиостимулятор, без всякого риска. Правда, разрез в этом случае бывает больше.

– Я уверен, что это всего-навсего, кардиостимулятор, зайка, но даже, если это дефибриллятор, то ничего страшного – ведь на тебе резиновые тапочки! – Джейсон лукаво мне подмигивает.

В этот раз я, правда, почти не нервничала, несмотря на то, что это был мой первый разрез. Дело в том, что он был совсем маленьким – не больше двух дюймов. Я понимала, что с этим-то я справлюсь. К тому же человек, лежавший передо мной, не был живым. Хотя для тех, кто работает в морге, покойники являются людьми в полном смысле этого слова, я все же подсознательно ощущаю разницу между живыми и мертвыми. Позже, когда я сделала свой первый полноценный разрез кожи умершего дантиста, я испытывала фантомную боль, чувствуя, как страдает этот человек от своих пролежней. Однако со временем я приобрела иммунитет к таким чувствам. Я осознала, что лежащий на прозекторском столе человек не способен чувствовать боль от разреза, и что мне надо просто делать свою работу.

Я легко сделала короткий разрез непосредственно над плоской поверхностью кардиостимулятора. Потом я ухватила его большим и указательным пальцами и сильно сжала. Из раны выпирал желтый подкожный жир, под которым угадывалась блестящая металлическая поверхность прибора. Было такое впечатление, что ядро конского каштана выныривает из своей мягкой оболочки. За стимулятором потянулись провода, и я перерезала их ножницами. Я почистила прибор дезинфицирующим средством (нашим верным биогардом) и положила его в пластиковый мешок с этикеткой. Кардиостимуляторы у нас один раз в несколько недель забирала католическая кардиологическая лаборатория. Сделав все это, я зашила разрез – я уже практиковалась в зашивании один раз, когда кардиостимулятор извлекал Джейсон – и шов получился едва заметным. Я заклеила разрез пластырем, и теперь труп можно было снова укладывать в мешок.

– Отлично сработано, зайка! – воскликнул Джейсон, поставил галочку в поле журнала практики и расписался. Это был еще шаг к получению заветного сертификата техника морга.

Взрывы в крематориях стали довольно частым явлением до того, как изъятие кардиостимуляторов из трупов стало рутинной практикой. Первый такой случай произошел в Великобритании в 1976 году. В 2002 году «Журнал королевского медицинского общества» опубликовал данные, согласно которым почти в половине британских крематориев происходили подобные взрывы, которые приводили к повреждению имущества и травмам персонала. Одним из недавних случаев был взрыв в крематории Гренобля во Франции, когда взорвался кардиостимулятор в трупе одного пенсионера. Взрыв был эквивалентен по мощности взрыву двух граммов тринитротолуола и причинил ущерб на 40 тысяч фунтов стерлингов. Вдова, которая не проинформировала крематорий о наличии в трупе кардиостимулятора, и лечащий врач умершего (который не удосужился проверить наличие прибора) были привлечены к суду и приговорены к возмещению материального ущерба.

Помимо кардиостимуляторов и дефибрилляторов существуют и другие имплантируемые устройства и приспособления, которые необходимо выявлять при исследовании трупа и иногда удалять, если труп предполагают кремировать. По этой причине мы всегда тщательно осматриваем труп и внимательно читаем сопроводительные документы. При коротком наружном осмотре сразу бросаются в глаза импланты молочных желез, особенно у пожилых женщин. Эти импланты вызывающе торчат, словно бросая вызов силе тяжести, когда все остальные части тела оседают и распластываются по лоткам. Мало того, эти импланты на покойницах видны лучше, чем на живых, потому что в холодильнике силиконовые протезы твердеют и торчат на груди, словно два полицейских шлема. Правда, при кремации силиконовые импланты проблем не создают. Силикон в огне превращается в липкую массу, а затем сгорает.

Не так безобидны новые гвозди для остеосинтеза, то есть для лечения переломов длинных трубчатых костей – таких, как плечевая, большеберцовая или бедренная. Эти металлические, напоминающие удлиненные баллоны, конструкции вводят в костномозговой канал сломанной кости, сопоставляют отломки, а потом накачивают в гвоздь под давлением физиологический раствор. Баллон раздувается и прочно фиксирует кость. В 2006 году была опубликована статья, в которой описывались последствия кремации семидесятидевятилетнего покойника с таким гвоздем в плече:

«Один из сотрудников крематория наблюдал за работой печи через прозрачное окно, когда взорвался гроб. Этот взрыв услышали все сотрудники крематория – настолько мощным оказался этот взрыв. Печь была сильно повреждена, не говоря о потрясении, которое испытал персонал. Выяснилось, что причиной взрыва стал плечевой гвоздь».

Так как гидравлический фиксирующий гвоздь заполнен солевым физиологическим раствором, жар печи приводит к вскипанию раствора и его превращению в пар, давление которого разрывает тесный металлический футляр. Еще один пример: сравнительно недавно институт управления кладбищами и крематориями опубликовал меморандум о целой серии «необъяснимых» взрывов в крематориях Великобритании. После проведенного расследования причина была найдена. Ею оказались нитроглицериновые пластыри, которые применяют для лечения стенокардии. Нитроглицерин (тринитрат глицерина) является аналогом тринитротолуола (!), взрывчатого вещества, но похоронным бюро этот вид лечения был неизвестен.

Эти истории демонстрируют важность наружного осмотра трупа с учетом всех его особенностей. После осмотра труп отправляется назад, в холодильник, а мы ждем решения о том, будет ли труп подвергнут полному патологоанатомическому исследованию.

Всем ли нравятся исследования? Как правило, идет ли речь об исследовании зубов, груди или об исследовании знаний на университетских экзаменах, это слово имеет негативную окраску. Но мы не можем уклониться от исследований – даже после того, как умираем.

Для того чтобы стать полноценным техником морга, мне тоже пришлось подвергнуться своего рода исследованию – сдать экзамен по курсу патологоанатомической технологии. Обычно такой экзамен сдают через два года после начала обучения и практической деятельности. Однако я сдала этот экзамен через год, так как уже имела опыт бальзамирования и прошла обучение в колледже и университете. Потом у меня был выбор – получить должность старшего техника с последующей отработкой двух лет и сдачи следующего экзамена. Несмотря на такую длительность обучения, эта квалификация является технической, а не медицинской. Разница между техником морга и патологоанатомом заключается в том, что патологоанатом является дипломированным врачом, который вначале получает степень по медицине, а затем специализируется в патологической анатомии, то есть изучает проявления смерти и приводящие к ней заболевания. Патологоанатомы сдают намного больше разных экзаменов и перед тем, как посвятить себя патологической анатомии, лечат живых больных. Как раз это было мне совершенно неинтересно, потому что меня всегда увлекало то, что происходит с организмом после смерти.

Когда я начала работать в морге и готовилась к сдаче экзамена на сертификат, я очень боялась экзамена, но само обучение было фантастически интересным, потому что оно, в буквальном смысле слова, было практическим, а в учебных пособиях не было недостатка. Когда мне задавали вопросы по анатомии человека – а это регулярно делали и патологоанатомы, и Джейсон – мне не надо было далеко ходить. Анатомические препараты лежали передо мной на прозекторском столе. Я видела устройство человеческого тела, когда наблюдала, как Джейсон делает разрез и извлекает органы, когда сама стала делать это. У меня были стимулы обучаться этому мастерству, ведь оно очень полезно для общества, потому что помогает установить причину смерти, а в случае судебного вскрытия – помогает отправить за решетку убийцу. В морге у меня не было никаких препятствий к овладению этим мастерством.

Представьте себе, что вы хотите получить знания по анатомии и обучиться технике вскрытия, но вам не на чем практиковаться. Эта проблема постоянно возникала перед студентами-медиками разных эпох. Как можно стать хирургом или вообще врачом, не зная строения человеческого тела? Что можно использовать для вскрытия, если нет трупов? Искусственные модели? Животных? Это возможно, но польза от такого обучения ограничена. Выдающийся английский хирург, сэр Эстли Купер, сказал двести лет назад: «Тот, кто не оперировал трупы, будет калечить живых».

Вскрытие трупов и их исследование с образовательной целью то поднималось на щит, то отвергалось в зависимости от политического устройства обществ и их религиозных верований. Просвещенные древние греки не считали вскрытие осквернением мертвых тел. Греческие ученые считали вскрытие подтверждением эмпирической, опытной природы науки. Греческие врачи Герофил Халкедонский и Эразистрат Хиосский считаются первыми, кто систематически производил вскрытия трупов и записывал результаты. Эти врачи, жившие в третьем веке до новой эры, открыли большую медицинскую школу в Александрии. Проблема заключалась, однако, в том, что полная свобода действий привела к чрезмерному энтузиазму Герофила. Многие источники утверждают, что он занимался вивисекцией – вскрытием живых людей! – и за время своей практики вскрыл около 600 живых, осужденных на смерть, преступников. Однако после завоевания Греции Римской империей вскрытия были, так или иначе, запрещены. Согласно римским религиозным догмам, вскрытие мертвецов считалось нечестивым и кощунственным занятием. Этот подход заставил таких врачей, как, например, Гален Пергамский (живший в III веке нашей эры), вскрывать обезьян и других животных, а затем переносить полученные знания на человека (насколько я могу судить по собственному опыту, знания о биологии и поведении обезьян можно приложить, разве что, к подросткам). Гален полагал, что у нас две нижних челюсти, как у собак, но это неверно. Он также считал, что кровь перетекает из одной половины сердца в другую через множество мельчайших отверстий в межжелудочковой перегородке, и это тоже не соответствует нашим сегодняшним знаниям. При всех этих недостатках учение Галена служило руководством к действию и никем не оспаривалось в течение более 1300 лет. Гален сделал все, что было в его силах, пользуясь ограниченным материалом, и поэтому его суждения были, по большей части, чисто умозрительными.