Текст книги "Целуйте меня!"

Почему дети не любят оставаться одни

И между тем никому из них не под силу было утешить несчастное страдающее дитя, чья мать не отзывалась на его плач.

Фернан Кабальеро. «Ночь Рождества»

Что случится с грудным младенцем, если оставить его в джунглях одного и без одежды? Тепловой удар на открытом солнце или переохлаждение в тени, хищники типа гиен или банальных крыс – достаточно всего нескольких часов. Матерям, которые оставляли своих детей без присмотра дольше, чем на пару минут, вскоре уже не о ком было заботиться. Зато те матери, гены которых побуждали их не отходить от своих детей, успешно передали эту врожденную модель своим многочисленным потомкам.

Мы – потомки таких матерей. Женщины теперь инстинктивно стремятся не оставлять своих маленьких детей без присмотра. Упомянутый ранее Робер Ланжи[16]16
  LANGIS, R., Aprende a decir “NO” a tus hijos. Editorial Sirio, Málaga, 1999.


[Закрыть] весьма точно описывает этот тип поведения, хотя по собственному невежеству и интерпретирует его как «один из тринадцати признаков того, что вы стали рабом своего ребенка» (словно рабами считались те, кто делает то, что хочется, и словно это только его современники-читатели внезапно «стали» так относиться к своим детям):

Мы не слишком любим оставлять детей на попечении посторонних людей.

Конечно, в наше время этому стремлению с успехом противостоят различные теории, взгляды или обычаи, возникшие уже позже этого инстинкта, в ходе культурной эволюции нашего вида. Матери оставляют своих детей, чтобы спокойно ходить на работу, в магазин или сидеть перед телевизором. Оставляют как на несколько минут, так и на несколько часов. Оставляют как с родственниками, так и с нянями или воспитателями в детских садах. Но гены-то никуда не делись, и большинство матерей чувствуют их влияние.

Тревога, которую вызывает у женщины разлучение с ребенком, вовсю высмеивается в комедиях: как мамочки вскакивают посреди ночи и идут в детскую проверить, жив ли их малыш, или, уходя с мужем в ресторан, оставляют няне подробнейшие инструкции, что делать и куда звонить при малейшем происшествии, а потом сами ей постоянно названивают.

Я не так давно смотрел американскую комедию; ее героиня, мать-одиночка, была завалена работой и оттого постоянно находилась на взводе. Ее друг-психиатр уговаривает ее оставить своего ребенка – на вид тому было от силы год – с няней и поехать куда-нибудь на выходные одной. Все знакомые смеются над ее страхами, нежеланием оставлять ребенка, над тем, что она при малейшей температуре отпрашивается с работы. Абсолютно никто не осознает, что на взводе она именно из-за того, что каждый день ей приходится оставлять своего малыша и уходить на работу; никому даже в голову не приходит, что мать способна прекрасно отдохнуть, поехав куда-нибудь на выходные вместе со своим ребенком, а не отдельно от него. Нас незаметно, но неумолимо кормят культурными стереотипами, говорят, что хорошо, а что плохо. В современном обществе уехать развлекаться одной, оставив ребенка, считается допустимым, а мужа – чем-то почти немыслимым. Многие убеждают, что, родив ребенка, женщины со своими мужьями должны продолжать «вести себя как пара», по крайней мере периодически, но при этом никому даже и в голову не приходит советовать им продолжать «вести себя как холостяки».

Многие матери переживают от того, что отдают детей в детский сад, и слезы первое время проливают не одни только дети. «У меня сердце кровью обливается оттого, что я его оставляю», – говорят они. Многие матери переживают, когда снова выходят на работу. Общество считает это «чувством вины», но в наших генах никого чувства вины не заложено – это просто толкование, придаваемое данному феномену нашей культурой. И многим выгодно истолковывать это как вину. Многим в нашем обществе удобно, что женщины испытывают чувство вины, а не гнева или возмущения из-за бесчеловечного трудового законодательства и недостаточной продолжительности декретных отпусков (в Швеции, например, отпуск по уходу за ребенком длится больше года, в Белоруссии[17]17
  KRAMER, M. S., CHALMERS, B., HODNETT, E. D., SEVKOVSKAYA, Z., DZIKOVICH, I., SHAPIRO, S., et ál., Promotion of breastfeeding intervention trial (PROBIT). A randomized trial in the Republic of Belarus. JAMA, 2001, 285:413-420.


[Закрыть] – вообще три).

Почему дети плачут, когда вы уходите

…Его охватывает такой ужас, какой, должно быть, испытывает ребенок, который сбился с дороги и заплутал в лесу.

Чарлз Диккенс. «Повесть о двух городах»

Из всех свойств младенческого плача некоторых более всего шокирует и выводит из душевого равновесия то, как внезапно ребенок может им разразиться: «Стоит мне его одного в кроватке оставить, он тут же начинает орать, словно его режут».

Некоторые педагоги считают это неприглядной стороной детского характера и прикладывают все усилия к тому, чтобы побороть этот «эгоизм» или «упрямство», заставить младенца научиться ждать и терпеть. Ах, почему дети не могут быть терпеливее, почему не могут чуточку подождать? Нет, ну мы бы поняли, если бы, к примеру, спустя минут пятнадцать после того, как мама их оставила, они бы начали немного нервничать, через полчаса – тихонько плакать, ну а уж часа через два поревели бы от души. Это можно было бы понять, это было бы логично. В конце концов, ведь мы-то сами (и «наученные» нами терпению дети постарше) именно так себя ведем! Но вместо этого младенцы мгновенно начинают отчаянно заливаться плачем, стоит их оторвать от мамочки, а если проходит минут пять, плачут еще громче (хотя, казалось бы, куда уже?) и затихают, только когда плакать у них уже больше нет сил. Ну где здесь логика?!

Да везде. Мгновенная реакция плачем на разлучение – логичное приспособительное поведение, возникшее и закрепленное миллионами лет эволюции как способствующее выживанию индивида. Когда 100 000 лет назад в каком-то племени младенец начинал истошно плакать в ту же секунду, как его оставляли одного, можно быть уверенными, что мать мгновенно брала его обратно на руки. Потому что она еще не была знакома с культурой, религией, философскими концепциями типа «добродетели», «милосердия», «долга» или «справедливости», не присматривала за своим ребенком из чувства долга или из страха, что в противном случае она угодит в тюрьму или в ад. Она делала это потому, что детский крик вызывал у нее сильнейший позыв подбежать к нему и утешить. А если бы первые пятнадцать минут он лежал молча, потом тихонько хныкал и только через пару часов начинал истошно орать, к тому времени мать уже ушла бы так далеко, что его бы и не услышала. Умей он сначала ждать и терпеть, а только потом уже плакать, это ничуть не помогло бы ему выжить – даже наоборот. Потому что гиенам детский плач – что 100 000 назад, что в наши дни – сладчайшая музыка.

И если хорошенько подумать, вы поймете, что и взрослые, когда их разлучают с любимым человеком, начинают вести себя «логично» (то есть терпеливо ждут и только постепенно начинают «быть недовольны»), лишь когда они уверены, что дорогой для них человек скоро вернется. Примерно как когда ваша пятнадцатилетняя дочь уходит в школу.

Пока она на занятиях, вы твердо знаете, где она и во сколько должна вернуться, так что ее отсутствие вас ничуть не беспокоит. (А ваш двухлетний сын знает, куда вы уходите и когда вернетесь? Даже объясни вы ему это, он ведь все равно не поймет.) А теперь представьте, что она на полчаса задерживается. Первое время опасения отмести несложно («Наверное, автобус опаздывает, или она заболталась с подружками, или пошла в магазин за новой ручкой…»). Пройдет еще полчаса, и вы уже начнете испытывать недовольство («Ох уж эти дети. Нет, вы подумайте – совершенно не думает о родителях! Могла бы хотя бы позвонить, зря мы ей, что ли, мобильный купили?»). Но если ее нет два, три часа – вот вы уже и плачете, и больницы обзваниваете, не попала ли она под машину. Не пройдет и дня, как вы уже будете заливаться слезами и звонить в полицию, где вам объяснят, что подростки часто уходят из дома по самым разным причинам и что обычно через два-три дня почти все возвращаются. Все эти три дня вы будете жить одной этой надеждой. Но плакать вы будете все сильнее и сильнее, и к концу недели вы уже будете пребывать в полном отчаянии.

А теперь представьте, что вы в пух и прах разругались со своей пятнадцатилетней дочерью. Дело доходит до обвинений и оскорблений, и вот она уже швыряет в рюкзак кое-какую одежду и с криком: «Я тебя ненавижу, я вас всех ненавижу, вы меня достали, я ухожу, и больше вы меня никогда не увидите!» – хлопает входной дверью. Сколько часов вы сможете спокойно «подождать» и «потерпеть», прежде чем начнете плакать? Да вы заплачете раньше, чем она два шага успеет сделать, пойдете за ней, даже на улицу за ней побежите, попытаетесь ее остановить, не обращая ни малейшего внимания ни на соседей, ни на то, какую сцену вы на людях устраиваете, вы даже на колени перед ней встанете, станете умолять не уходить из дома и будете бежать вслед за ней, пока бежать дальше у вас уже не будет больше сил. Как думаете, сами вы такое свое поведение посчитали бы инфантильным или эгоистичным? А соседи, как думаете, сказали бы на это: «Гляньте, какая испорченная мамаша, дочь всего пять минут назад ушла, а она уже вся в истерике; наверняка специально это делает, чтобы привлечь к себе внимание»?

Да, легко быть терпеливо ждущим дома родителем, когда уверен, что любимое чадо вернется. Но если пошатнуть эту уверенность, ваше ожидание сделается немного менее терпеливым. А уж если вы абсолютно уверены, что ребенок ушел и не вернется, ни о каком терпении и речи уже не будет.

И чтобы воочию увидеть подобную реакцию, незачем ждать пятнадцать лет. Ваша малышка уже сейчас ведет себя точно таким образом каждый раз, когда вы оставляете ее одну. Потому что она еще не может знать, вернетесь вы или нет, когда вы вернетесь и далеко ли вообще уходите. И потому передающаяся из поколения в поколение на протяжении тысяч и тысяч лет автоматическая, инстинктивная сигнализация мгновенно заставит ее реагировать на любое разлучение, как будто вы уходите навсегда. И что вы теперь скажете о матерях, которые «успокаивают» своих детей обещаниями типа «Будешь капризничать, мама уйдет» или «Будешь плохо себя вести, мама не будет тебя больше любить»?

Через три, четыре, пять лет, убедившись, что вы всегда возвращаетесь, она потихоньку научится сохранять спокойствие и ждать все дольше и дольше. Но не оттого, что сделается «менее эгоистичной» или «более понятливой», и уж точно не оттого, что вы, руководствуясь вычитанным в книжке, «научили ее терпеть и ждать».

Новорожденным требуется физический контакт. Экспериментально доказано, что в течение первого часа после рождения младенцы, которых кладут в кроватку, плачут в десять раз больше, чем те, кого кладут на руки матери[18]18
  CHRISTENSSON, K., SILES, C., MORENO, L., BELAUSTEQUI, A., FUENTE, P. DE LA, LAGERCRANTZ, H., PUYOL, P. and WINBERG, J., Temperature, metabolic adaptation and crying in healthy fullterm newborns cared for skin-to-skin or in a cot. Acta Paediatr., 1992, 81: 488-493.


[Закрыть].

Через несколько месяцев они уже научатся довольствоваться простым зрительным контактом. Для спокойствия (по крайней мере, в течение какого-то времени) вашему ребенку будет достаточно просто видеть, что вы рядом, что вы ему улыбаетесь и иногда что-то говорите. 100 000 лет назад младенцы скорее всего вообще никогда не разлучались со своими матерями, потому что в те времена никаких альтернатив не было – только лежать на холодной земле без одежды. В наше время их укутывают и кладут в уютные кроватки, и хотя инстинкт подсказывает им, что на руках все же было бы лучше, они так отзывчивы и так хотят нам угодить, что большинство смиренно соглашается полежать несколько минут на кресле. Но стоит вам покинуть их поле зрения, как они начинают «орать, будто их режут». Поразительно, как часто мне приходится слышать это выражение от матерей! Ведь дело-то как раз в том, что на протяжении тысяч лет участью детей, чьи матери не отзывались на их плач, становилась именно жестокая смерть.

Конечно, среда, в который растут современные дети, совсем не похожа на ту, в которой эволюционировал наш вид. Оставляя ребенка в кроватке, вы знаете, что он не замерзнет и не перегреется, что стены и крыша защищают его от дождя, что его не съедят волки или крысы, не покусают муравьи; что вы будете всего лишь в соседней комнате и при малейшей необходимости тут же к нему подойдете. Вот только ребенок ваш всего этого не знает и не может знать. Он будет реагировать точно так же, как отреагировал бы на подобную ситуацию младенец из каменного века. Не оттого, что боится волков – он вообще представления не имеет ни о них, ни о том, что они уже почти все перевелись. Он ощущает панику от того, что остался один. Плач его говорит не о действительно грозящей ему опасности, а о самом факте разлучения с матерью, который на протяжении тысяч лет неизбежно означал, что он находится в опасности. Дети, оставленные без взрослых, плачут безотносительного того, грозит им быть съеденными волками или нет.

Так что же, эволюционируют ли дети еще через несколько тысяч лет? Исчезнет ли у них потребность быть с нами, научатся ли они спокойно переносить наше отсутствие? Вероятно, нет. Эволюция требует времени, но при этом само по себе время эволюцию не вызывает. Для этого требуется мутация, которая приведет к появлению какого-то полезного признака. Если вызываемые мутациями изменения не дают индивидам никакого преимущества, могут пройти миллионы лет, а вид в целом не изменится. Конечно, разные дети ведут себя по-разному: кто-то отчаянно кричит при малейшем разлучении, а кто-то плачет очень мало или даже вообще не плачет. У новорожденных все эти различия обусловлены одними только генами; но уже через несколько недель на них начинают оказывать воздействие окружающая среда и собственный опыт (так, на Западе, где детей надолго оставляют в кроватках, младенцы плачут намного чаще, чем в странах, где детей постоянно держат на руках). Допустим, что 1 % всех младенцев никогда не плачет. Если это не дает им никакого эволюционного преимущества, если плачущие и неплачущие дети производят одинаковое количество потомства, спустя 10 000 лет неплачущих детей по-прежнему будет 1 %. Чтобы увеличить их долю до 5, 15, 80 процентов, у них должно быть селективное преимущество: среди плачущих детей должна быть выше смертность или родители, младенцы у которых не плачут, должны рожать больше детей. И разница эта должна быть значительной и постоянной на протяжении тысяч лет.

По мере взросления ваш ребенок научится различать ситуации, где остаться одному означает реальную опасность и где никакой опасности нет. Он сможет спокойно оставаться дома, пока вы выходите в магазин, но плакать, если потерялся в супермаркете и думает, что вы ушли домой без него.

Плач не приносил бы никакого результата, если бы матери не были на генетическом уровне запрограммированы на него реагировать. Плач младенца вызывает у взрослых мощный эмоциональный отклик. Матери, отцы, даже незнакомые люди чувствуют сопереживание, беспокойство, тревогу; они испытывают сильный порыв броситься к ребенку и как-нибудь его успокоить: дать ему грудь, погулять с ним, сменить ему подгузник, взять на руки, укутать потеплее или снять с него лишнюю одежду – что угодно, лишь бы он утешился. Если ребенок плачет безостановочно и крайне громко, они даже могут вызвать «скорую» (и зачастую совершенно оправданно).

Когда мы не в силах утешить ребенка, бессилие может перерасти в раздражение. Именно это происходит, когда плачет соседский ребенок: нормы поведения не позволяют нам вмешаться, что нас еще больше раздражает («Да что они там вообще?», «Что они там, не могут ничего сделать?», «Какой испорченный ребенок, наши никогда так не плачут!»). Многие соседи жалуются на матерей, дети которых «слишком много» плачут – за глаза, а то и специально звонят в дверь, чтобы сделать тем выговор. Я неоднократно слышал от матерей: «Педиатр сказал мне, пусть плачет, что он притворяется; но я так не могу – соседи жалуются». Даже при том же уровне громкости плачущий ребенок беспокоит нас куда больше отбойного молотка за окном или подростка, слушающего тяжелый рок.

Что остается делать тем родителям, которым не дают утешать своих детей наиболее естественным для этого способом (взять на руки, покачать, спеть колыбельную или дать грудь) абсурдные советы кучки экспертов? Можете ли вы оставить ребенка рыдать, а сами спокойно уйти смотреть телевизор, готовить ужин, читать книжку или болтать с мужем? Можете ли вы хладнокровно переносить все усиливающиеся, все более настойчивые и душераздирающие крики, проникающие сквозь «картонные» стены многих современных квартир и продолжающиеся пять, десять минут, полчаса, полтора часа кряду? А когда ребенок начинает издавать отчаянные звуки, словно он задыхается или его, того и гляди, вырвет? Или когда он внезапно резко перестает плакать и, вместо того чтобы вздохнуть с облегчением, вы с ужасом думаете, не задохнулся ли он, и явственно представляете себе, как он сначала бледнеет, а затем и синеет? Можно ли хотя бы в этот момент броситься к нему в комнату, или все равно запрещено, потому что это «даст его истерике положительное подкрепление»?

Нам предлагают пытаться успокоить его, не беря на руки, без колыбельных, укачивания или кормления. Может быть, при этом еще надо пытаться достать левой рукой до правой лопатки, чтобы труднее было? С тем же успехом можно включить ему радио, помолиться или предложить денег. Некий эксперт по имени доктор Эстивиль советует говорить ребенку следующие слова (стоя на расстоянии не менее трех метров, чтобы он не мог к вам прикоснуться):

Дорогой, мама и папа тебя очень любят, и мы пытаемся научить тебя засыпать. Поспи тут с Пепито, картинкой и куклой. Увидимся утром[19]19
  ESTIVILL, E. and BÉJAR, S. DE, Duérmete, niño. 2.a ed. Plaza & Janés, Barcelona, 1996.


[Закрыть].

Какие исполненные любви слова утешения! Каким бы ни был повод для плача, они, безо всякого сомнения, наполнят спокойствием и безмятежностью сердце любого ребенка – в возрасте от шести месяцев и старше. (И, естественно, Пепито – это игрушка; а вы уж подумали, что ребенку позволили остаться в компании живого человека?) Хотя, наверное, даже сам доктор Эстивиль не очень-то верит в успокоительную силу этих слов, потому что дальше он советует родителям немедленно выйти из комнаты, как только они их произнесли, даже если ребенок продолжает плакать или кричать (подумать только, неблагодарный щенок!)

В нашей стране, как и во многих других, все острее встает проблема насилия над детьми. Каждый год десятки детей погибают от рук собственных родителей, а многие другие отделываются синяками, переломами и ожогами. Нищета, алкоголизм, наркомания, безработица и социальная изоляция, без сомнения, являются одними из главных причин такого насилия. Но оно требует и катализатора. Почему ребенку досталось именно сегодня, а не вчера? Одним из распространенных катализаторов оказывается детский плач. «Он просто не умолкал, он меня до ручки довел». Что же остается родителям, когда все, чем можно успокоить ребенка (дать грудь, взять на руки, спеть колыбельную, обнять покрепче), им делать запрещают?

Реакции на разлучение

…Подобно младенцу, он не знает ничего о родительской любви, но знает то лицо и те руки, к которым он тянется за утешением и пропитанием.

Джордж Элиот. «Сайлес Марнер»

В 1950 году по просьбе Организации Объединенных Наций Джон Боулби начал собирать материалы для доклада о нуждах детей-сирот. В результате этой работы на свет появилась книга[20]20
  BOWLBY, J., Child Care and the Growth of Love. 2.a ed. Penguin Books, London, 1990.


[Закрыть], в которой описывается воздействие на детей разлучения с родителями. Материалом для книги стали в основном наблюдения за детьми, попавшими в больницу, и за теми детьми, кого разлучили с родителями и эвакуировали в сельскую местность, спасая от бомбежек Лондона во время Второй мировой войны (1939–1945).

Среди часто проявлявшихся краткосрочных эффектов разлучения были следующие.

• Снова встретившись с матерью, дети злились на нее либо отказывались реагировать на ее появление, вели себя так, словно ее там не было.

• Дети становились очень требовательными к матери или тем, кто за ними присматривал, постоянно требовали к себе внимания, настаивали, чтобы все исполняли так, как они хотели, и испытывали страшные приступы ревности и вспышки раздражения.

• С любым из находившихся рядом взрослых дети завязывали максимально формальные, хотя и внешне благополучные отношения.

• Дети впадали в апатию, теряли интерес к происходящему, предавались ритмичным действиям типа раскачивания взад-вперед, иногда намеренно бились головой.

Как утверждает доктор Фербер (большой сторонник приучения детей засыпать самостоятельно, оставляя их плакать сначала на одну минуту, потом на три, потом на пять; то, что во всем мире называется «методом Фербера», а в Испании известно как «метод Эстивиля»), в некоторых случаях подобные ритмические действия и удары головой – это нормально:

Многие дети совершают повторяющиеся, ритмические действия перед сном, либо когда просыпаются среди ночи, либо по утрам. Они раскачиваются, стоя на четвереньках, качают головой из стороны в сторону, бьются головой о подушки или о матрас. По ночам такое поведение может продолжаться, пока ребенок не уснет, а по утрам – до полного пробуждения. ‹…› Если ребенок начинает совершать подобные ритмические действия в возрасте до полутора лет и по большей части прекращает их к трем или четырем годам, обычно это не указывает на наличие психологических проблем. Чаще всего дети с таким поведением – счастливые и здоровые малыши без каких-либо заметных проблем или существенных сложностей в семье[21]21
  FERBER, R., Solve Your Childs Sleep Problems. Dorling Kindersley, London, 1986.


[Закрыть].

Поразительно, к каким двойным стандартам прибегают педиатры в оценке того, что является нормальным поведением, а что – нет.

– Доктор, моя дочь просыпается посреди ночи.

– Она начинает плакать и звать родителей? Что ж, понятно. Ваша дочь страдает от детской бессонницы, возникшей в результате усвоенных ею дурных привычек; если такое расстройство сна не вылечить вовремя, это может привести к проблемам с психикой.

– Нет, доктор, вы не понимаете. Моя дочь просыпается, но она не плачет и никого не зовет. Она бьется головой о стену.

– А, ну что ж вы сразу не сказали. Если это все, что она делает, беспокоиться нечего, биться головой о стену – это совершенно нормально.

Вернемся к наблюдениям доктора Боулби. Он указывает на то, что многие серьезные расстройства, которые он наблюдал в детях, разлученных с матерями, или детях в приютах и больницах, на поверхности выглядят так, словно беспокоиться совершенно не о чем:

Нужно особо предупредить о тех случаях, когда дети на все откликаются с безразличием либо на каждого взрослого реагируют в равно бодрой, дружелюбной манере, поскольку людей, не сведущих в психиатрии, такие проявления часто вводят в заблуждение. Такие дети часто ведут себя тихо, спокойно, с ними легко работать, они вежливы и послушны; многие из них даже выглядят счастливыми. Покуда они остаются под присмотром специалистов, никаких поводов для беспокойства не наблюдается, однако же, вернувшись к обычной жизни, они полностью утрачивают самоконтроль, и становится понятно, что их приспособление было поверхностным и не основанным на реальном личностном росте.

К счастью, в наше время немногим детям приходится находиться в больницах или приютах. Но многие часто остаются без своих матерей по нескольку часов в день. Это, конечно, не приводит к катастрофическим последствиям, но определенные параллели провести можно. Некоторые дети в детском саду выглядят «тихими, послушными, даже счастливыми», но стоит им вернуться домой, начинают плакать. Или внешне прекрасно приспосабливаются к тому, чтобы спать в другой комнате, и вдруг неожиданно «утрачивают самоконтроль», стоит лишь немного прервать это навязанное им состояние разлуки.

Достаточно лишь раз поддаться требованиям ребенка (принести стакан воды, спеть колыбельную, «секундочку» подержать за руку или обнять), и вы уже проиграли: все, чего вы добились [ «научили» ребенка засыпать самостоятельно. – Прим. автора], пойдет насмарку.[22]22
  ESTIVILL, E. and BÉJAR, S. DE, Duérmete, niño. 2.a ed. Plaza & Janés, Barcelona, 1996.


[Закрыть]

Наиболее тяжелые последствия наступают после долгих, многодневных периодов разлуки. Более краткие разлучения также воздействуют на ребенка, более того, прием, с помощью которого психологи оценивают взаимоотношения между ребенком и его матерью – тест «незнакомая ситуация», – как раз построен на том, чтобы понаблюдать за реакцией ребенка на то, что мать оставляет его одного в комнате на три минуты.

Как свидетельствует доктор Боулби, чем взрослее ребенок, тем менее явно выраженными становятся признаки эффекта разлучения:

И хотя есть основания полагать, что все дети в возрасте до трех и очень многие дети в возрасте от трех до пяти страдают от последствий разлучения, среди детей в возрасте от пяти до восьми лет эти признаки встречаются лишь в небольшом числе случаев. Неизбежно возникает вопрос: почему одни дети от этого страдают, а другие – нет?

По утверждению Боулби, лучше переносить расставание этих детей заставляют их взаимоотношения с матерями, причем в зависимости от возраста ребенка сила этих взаимоотношений может быть как прямо, так и обратно пропорциональна негативным эффектам разлучения.

На поведение детей в возрасте до трех лет разлука с матерью оказывает тем более сильный эффект, чем лучше взаимоотношения матери и ребенка. Дети, на которых дома не обращали внимания или били, в больнице или приюте практически не плакали. Это не значит, что они лучше справлялись со своей утратой – скорее по сравнению с другими им было мало что утрачивать. Для здорового ребенка такого возраста подобное поведение ненормально. Напротив, среди детей в возрасте от пяти до восьми лет те, чьи отношения с матерями были крепки, кого чаще обнимали и кому чаще доставались знаки любви, лучше других переносили разлуку с ними. Близость, которая была между детьми и их матерями до разлучения, придавала им силу перенести это испытание – то, что специалисты сейчас называют психологической выносливостью[23]23
  CYRULNIK, B., Los patitos feos. Gedisa, Barcelona, 2002.


[Закрыть]. Чарлз Диккенс еще полтора века назад очень хорошо объяснил это в своих «Посмертных записках Пиквикского клуба»:

Он видел, что те, кого бережно лелеяли и с нежностью воспитывали, беззаботно переносили лишения и побеждали страдание, которое раздавило бы многих людей более грубого склада, ибо первые хранили в своей груди источник веселья, довольства и мира.

Боулби подтверждает, что эмоциональная связь матери и ребенка задает образец всем взаимоотношениям, которые мы устанавливаем в течение дальнейшей жизни. Она переходит на отношения с отцом, братьями и сестрами и другими родственниками, друзьями, коллегами и учителями, нашими собственными супругами и детьми. К выводу этому он приходит не через изучение взрослых с их смутными воспоминаниями о детстве, как это делают многие психиатры, а через непосредственное наблюдение за детьми и за детенышами иных видов.

В своей книге я еще неоднократно использую для объяснения определенных аспектов поведения младенцев проведенную доктором Боулби аналогию между детско-материнскими и всеми прочими межличностными взаимоотношениями, но подходить к этому буду с другой стороны. Многие из тех типов поведения, что в детях мы с уверенностью приписываем «капризности», «притворству» или «испорченности», во взрослых считаются приемлемыми. Должен предупредить, что аналогию эту я привожу исключительно в дидактических целях: мои сведения о природе детского поведения почерпнуты не из наблюдений за взрослыми и применении своих выводов к детям, а из непосредственных наблюдений за самим детьми.

Представьте, что сейчас воскресенье и вы с мужем дома. Каждый занимается своими делами, но вы постоянно сталкиваетесь в коридоре. Останавливаетесь ли вы каждый раз для того, чтобы сказать «Привет!» или обняться? Нет, конечно. В большинстве случаев вы молча обходите друг друга и даже не устанавливаете зрительный контакт.

А теперь представьте, что муж уходит купить что-нибудь к чаю. Разве, уходя, он не скажет: «Пока!» – а когда вернется: «Я пришел!»? Если он уходил всего минут на пятнадцать, вы, может быть, даже не выйдете его встречать, а просто крикнете ему издалека: «Привет!» – и продолжите заниматься своими делами.

На следующий день муж приходит домой с работы; его не было девять часов. Разве вы не постараетесь выйти к нему и встретить? Разве не поцелуете его (и не будете ждать ответного поцелуя)? Разве приветствие после долгой разлуки, как правило, не сложнее и многословнее? Что-нибудь типа:

– Привет, дорогой!

– Привет!

– Как прошел твой день?

– Отлично.

После чего муж по сути оставляет вас одну в прихожей и садится перед телевизором. Первые несколько месяцев после свадьбы вы все надеялись на то, что разговор выйдет подлиннее, но теперь уже поняли, что так уж у мужчин принято, и свыклись с этим.

А теперь представьте, что муж на неделю уезжал в командировку в Нью-Йорк. По возвращении разыгрывается та же мизансцена:

– Привет, дорогой!

– Привет!

– Как прошла твоя командировка?

– Отлично.

После чего он идет и садится перед телевизором. Какова будет ваша реакция? Неужели вы ему это просто так спустите?

– Что значит «отлично»? Тебе что, не о чем рассказать?! Что ты делал в Нью-Йорке, что видел? Ты был на крыше Эмпайр-стейт-билдинг? Ты привез мне подарок из Америки? Да как ты мог провести неделю в Нью-Йорке и ни о чем мне не рассказать? А ну-ка, иди сюда да поцелуй меня! Ты что, меня уже больше не любишь?

Когда двое эмоционально связанных людей находятся в разлуке, им обоим неуютно. Им нужна поддержка, особый физический и словесный контакт (а иногда и иные проявления любви и внимания типа подарков), и чем дольше была разлука, тем сложнее будет соответствующий ритуал. Если один из них откажет другому в такой поддержке, это вызовет у того враждебную реакцию, так что для успокоения обиженной стороны в конечном счете потребуется еще более сложный словесный и физический контакт (то есть принесение извинений).

В первом случае, когда вы просто сталкиваетесь в коридоре, никаких ритуалов не требуется, потому что вы не разлучались. Вы оба были дома, стало быть, вы были «вместе».

Однако в случае с младенцами и их родителями все меняется. Для ребенка, если мать вышла в другую комнату – это уже разлучение, потому что он не знает, куда именно она ушла. На то, чтобы понять, что мама всего лишь в соседней комнате, а вовсе не исчезла, у него уйдет несколько лет. И масштаб для детей совершенно иной: минуты кажутся часами, несколько часов кажутся днями или даже месяцами, а пара метров – многими километрами.

Теперь вы понимаете, почему ваш малыш начинает плакать, стоит вам выйти из комнаты или уйти на работу; почему, побывав в больнице, он чаще просит вас обнять его, требует больше внимания; почему после целого дня в детском саду требует, чтобы вы выслушали его путаный рассказ обо всем, что он там делал, и просит купить ему игрушку?

Иногда дети просят купить им конфету, мороженое или игрушку, просто потому что им этого хочется. Я, конечно, не хочу сказать, что нужно покупать детям все, что им хочется, – это зависит от ваших финансовых возможностей, от особенностей рациона ребенка (то есть сколько он съедает конфет или мороженых в неделю), от того, сколько у него уже есть игрушек и как часто он с ними играет. Я хочу сказать, что, если уж вы отказываете ребенку в его просьбе, пусть это хотя бы будет по какой-то разумной причине (потому что у него и так уже слишком много игрушек, потому что игрушка слишком дорогая или потому что сладкое вредно для зубов) – а не просто оттого, что вы хотите заставить его «научиться терпеть». Не говорите ребенку «нет» просто из вредности.