Текст книги "Наблюдательница"

10

Все эти разговоры по телефону. До того, как она обо всем узнала.

Он звонил, чтобы сказать, что задержится на работе и вернется поздно. Или сообщить, что его снова отправляют в командировку.

Но чаще звонила она. Спросить, как прошел день, предложить пообедать вместе или спросить совета по какому-нибудь важному делу.

И каждый раз он старался побыстрее закончить разговор, говорил, что занят, что сейчас неподходящий момент. Или вообще не брал трубку.

Случалось, что она звонила, когда он был в пути. Был слышен шум города и машин. Она представляла, как он, выйдя из офиса, идет по тротуару, прижав к уху телефон. «Куда ты идешь?» – спрашивала она. Что он ей отвечал?

Все эти телефонные разговоры за годы брака. Увидимся позже, не забудь купить молока, хорошего дня, целую-обнимаю. Один из них стал последним.

Последний разговор перед тем, как все рухнуло.

Последний разговор перед тем, как в ней проснулось чудовище.

11
Муж

Мне всегда плохо давалось одиночество. Мне нравилось иметь рядом близкого человека, я не видел плюсов в холостяцкой жизни. С тех пор, как я лишился невинности в семнадцать лет, я все время, за исключением небольших перерывов, состоял в отношениях. С разными женщинами, но всегда был только с одной. До последнего времени, надо добавить. Теперь у меня две женщины – моя жена и Анна.

Мы видимся все чаще. Уже не в отеле, а у нее дома. Мы по-прежнему падаем в постель, только шагнув за порог. Но после занятий любовью долго разговариваем. Мы обсуждаем все на свете, смеемся. Как-то она плакала. И с каждым разом мне все меньше хочется вставать из постели, одеваться, возвращаться к реальности, в которой нас ничто с ней не связывает. Это как жить в двух параллельных мирах.

Сегодня, пока я шел к любовнице, мне позвонила жена. Спросила, где я и когда приду домой. Я не люблю врать. Ненавижу обманывать людей. Меня так и подмывает рассказать ей обо всем. Но что именно происходит между мной и Анной? Голова раскалывается. Я знаю, что так не может продолжаться.

Мне вспоминается сериал, который мы смотрели будучи счастливыми молодоженами. Это было целую вечность назад, но в голове у меня застряла одна реплика… И все ужасы ада ничто по сравнению с гневом преданной женщины.

Это явно цитата, но раньше я ее не слышал и счел интересной и забавной. Но я не помню реакцию жены. Как ни стараюсь, но в голову ничего не приходит. Это было до того, как она рассказала мне свой страшный секрет. Иначе бы я запомнил.

Сейчас мне сложно закрывать глаза на то, что она не рассказала мне правду до свадьбы. Я не могу не думать о том, сознательно ли она ждала, пока мы не скрепим наш союз на бумаге, прежде чем открыть эту страшную тайну. Все дни и ночи, пока мы были вместе до свадьбы, она скрывала от меня такие вещи и при этом утверждала, что любит меня больше всего на свете. Мне по-прежнему сложно в это поверить, связать воедино эту правду с нашими отношениями, точнее с тем, как я себе их представлял. Я думал, мы можем говорить обо всем на свете.

В начале нашего романа мы обсуждали прежние отношения и причины разрыва. Она упомянула свою первую любовь, сказала, что была предана, а ее сердце – разбито. Я решил, что это банальная история юношеской трагической любви и ничего больше. У меня не было никаких причин думать иначе. Тогда. Она утаила большую часть истории.

Я запускаю руки Анне в волосы, прижимаю ее обнаженное тело к себе. Но что-то изменилось, оболочка, защищающая нас от реальности, истончилась. Мне все сложнее забыть о мире за окном. Все сложнее не думать о жене, когда я вместе с Анной. Это все угрызения совести не дают мне покоя. Чувство вины. И что-то еще. Это имеет отношение к тайне, которую поведала мне жена, тайне, связанной с ее юностью. Она перешла через все границы, утратила рассудок, была готова на все ради мести. И все ужасы ада ничто по сравнению с гневом преданной женщины.

Я закрываю глаза и крепче сжимаю женщину в моих объятьях.

Что же будет? Что же будет со всеми нами?

12
Элена

Я пишу. Пока что это всего лишь фрагменты без логической связи и хронологического порядка, но я пишу, что уже хорошо. Я села за компьютер сразу по возвращении домой, и поначалу процесс шел вяло. Я была слишком сосредоточена на себе, дистанция между мной и текстом казалось непреодолимой. Но потом что-то изменилось. Я втянулась, нашла в себе силы. Пальцы сами порхают над клавиатурой, спеша набрать текст. Я сижу за кухонным столом, жалюзи приспущены, но не полностью, чтобы в комнату проникал вечерний свет. Время летит незаметно.

Когда в дверь звонят, я не сразу понимаю, что это за звук. Никто ни разу ко мне не заходил. Поднимаю глаза и вижу сквозь щель жалюзи человека. Это не сестра. Встаю, выхожу в прихожую, поправляю волосы перед зеркалом. Поскольку я сегодня выходила из дома, я в кои-то веки одета не в халат и могу открыть дверь без страха предстать перед посетителем в неподобающем виде.

На нем красная толстовка, потертые джинсы, на плечах – набитый рюкзак. Он сначала поднимает в приветствии руку, а потом, передумав, протягивает мне. Ладонь влажная, но рукопожатие крепкое.

– Здравствуйте, меня зовут Лео. Лео Сторм.

* * *

Это он, сын пары из дома напротив. Худой как скелет, чуть ниже меня. Но старше, чем я думала. Может, тринадцать или все четырнадцать. Выражение глаз как у взрослого.

– Я забыл ключи от дома, а мамы еще нет. Так что я решил зайти поздороваться. Вы же недавно въехали, да? Надеюсь, я вас не потревожил.

Он повернулся и показал на дом напротив.

– Я живу там, с другой стороны.

Я представляюсь, голос хриплый, отвыкший от разговора. Прокашливаюсь, повторяю. Лео кивнул.

– Вы писательница, да? – спрашивает он и называет мою недавнюю книгу.

Ту самую, которая внезапно стала успешной после трех посредственных. Четвертый роман, как и все прошлые, представлял собой мрачную детективную историю с парой неожиданных сюжетных поворотов. В центре повествования была семья на грани распада. Члены этой семьи проверяли себя и других на прочность, желая знать, на что они способны. Рецензенты бросались такими словами, как «уникальный», «первоклассный». Меня приглашали на телевидение обсуждать кризис традиционной семьи. Книга взлетела в топах бестселлеров. Видимо, она пришлась по вкусу как любителям детективов, так и обычных романов.

Пару месяцев меня даже узнавали в городе, но, слава богу, этот период быстро закончился. Новые книги вышли на рынок, новые писатели заняли место в утренних шоу и на страницах газет.

Свет рампы погас, и я с радостью вернулась к своей роли наблюдателя. Моей любимой привычной роли.

Меня нет в социальных сетях, и моя читательская аудитория определенно не подростки. И все же этот мальчик знает, кто я. Видимо, удивление отразилось на моем лице.

– Я часто зависаю в библиотеке, – поясняет Лео. – Читаю чертовски много. Так что я в теме.

Длинная челка падает на лицо. Он вскидывает голову, и за челкой открывается лоб, покрытый красными и белыми угрями.

– Надеюсь, я вам не помешал. Мы обычно не надоедаем соседям, просто я…

Я смотрю, как он убирает челку со лба, чтобы тут же позволить ей упасть снова. Бессознательная реакция на попадающие в глаза волосы и осознанное желание скрыть прыщи. Меня охватывает необъяснимое чувство.

– Ничего страшного, – говорю я. – Ты не помешал.

– Точно?

– Точно.

Он смотрит вниз на свои ноги в грязных белых кроссовках с плохо завязанными шнурками. Потом выпрямляется и смотрит на меня.

– Я тоже хочу стать писателем. Когда вырасту.

– Да? Как интересно.

Он пишет рассказы и короткие тексты, рассказывает Лео, вроде дневниковых записей. И много читает. Он показывает на рюкзак и объясняет, что там не только учебники, но и книги из библиотеки.

– Мне сложно выбрать, так что беру все подряд.

– Я тоже была такой, – отвечаю я. – Читала пять книг одновременно.

Лео смеется и спрашивает, что мои родители об этом думали. Я объясняю, что моя мама была точно такой же и что это от нее я унаследовала интерес к книгам. Лео опускает глаза, улыбка гаснет.

– Папа считает, что мне надо меньше читать и больше заниматься спортом. А парни в школе вообще не понимают, зачем читать, да еще и по собственной инициативе. Они говорят, что я ботан, который всегда…

Мальчик замолкает на середине фразы, приглаживает рукой челку и поправляет рюкзак.

– Ну мне, пожалуй…

Он говорит медленно, растягивая слова. Я хочу что-то сказать, но не знаю что, и момент упущен. Лео уже уходит.

– Оставляю вас в покое. До свидания, – говорит он.

– Удачи с рассказами. И скажи, если понадобится помощь.

Его зрачки расширяются.

– Правда? Круто! Спасибо!

Мы прощаемся, я закрываю дверь и прислоняюсь к ней спиной.

Зачем я сказала последнюю фразу? Зачем дала обещание, которое не смогу исполнить? Как я могу помочь кому-то, если сама едва держусь? И тут меня осеняет. Он сказал, что у него нет ключей и родителей нет дома. Что он будет делать? Ждать их под дверью? На улице холодно. Уже вечер, а одет он в одну легкую кофту.

Я терзаюсь сомнениями, но, когда берусь за ручку двери, на кухне звонит мобильный. Потом схожу проверю, там ли он, обещаю я себе и иду на кухню. Но стоит мне увидеть имя на дисплее, как я забываю обо всем. Все, включая Лео Сторма, мгновенно стирается из памяти. Одного имени, пяти обычных букв достаточно, чтобы вызвать во мне целую бурю эмоций. Потому что звонит любовь всей моей жизни. Мужчина, с которым я не разговаривала уже пять недель и два дня и по которому скучала каждую секунду. Петер.

Сколько гудков проходит, прежде чем я беру себя в руки? Два? Три? Пять? Не знаю, но когда я дрожащим пальцем нажимаю кнопку ответа, в трубке тихо. Дисплей гаснет, телефон в моей руке холодный и безжизненный.

Я опускаюсь на стул, вытягиваю руки, хватаюсь за столешницу. Я боюсь, что рухну. Рухну со стула, провалюсь сквозь пол вниз, в пустоту.

13

Филип Сторм выходит из дома ранним утром и замирает на пороге. Что-то кладет в портфель и поспешно идет прочь от дома. Те же начищенные ботинки, что и обычно. Прямая осанка, уверенная походка. За столом на кухне остается жена. Она смотрит в окно, на удаляющуюся спину мужа. Но в этом взгляде нет ни тени любви. Что-то есть в том, как она смотрит на него… Я кусаю ноготь и пытаюсь подобрать слова, чтобы выразить эмоции, написанные у нее на лице, но не могу. В голове туман после бессонной ночи. Всю ночь я бродила по дому, сортировала книги, пытаясь успокоить разбушевавшиеся мысли.

Мы договорились с Петером не общаться в те три месяца, что попробуем жить раздельно. Звонить разрешалось только в исключительных случаях. Или если кто-то из нас примет решение о том, что делать в будущем. Быть одному или вместе. Развод или воссоединение. Так прошел месяц. Но вчера Петер позвонил. Если, конечно, он действительно хотел позвонить, а не набрал номер по ошибке и бросил трубку.

Вопросы не давали мне покоя всю ночь. Меня бросало то в жар, то в холод. Я бродила по дому, пока не убедила себя, что это была ошибка, что не стоит так нервничать из-за какого-то пропущенного звонка. Не стоит питать напрасных надежд. Решив так, я погрузилась в тревожный сон без сновидений и проспала всего пару часов. И вот я сижу на кухне в халате со спутанными волосами, неспособная даже завтрак себе приготовить.

На этот раз из дома выходит жена. Вероника. Повернувшись ко мне спиной, она запирает дверь, но ее лицо стоит у меня перед глазами. Я зажмуриваюсь, и картинка становится четче. Я разглядываю каждую деталь так, словно она стоит передо мной. В глазах горит черное пламя, когда она провожает взглядом мужа. Гнев? Ненависть? Я открываю глаза и успеваю увидеть светлое пальто, исчезающее за поворотом. Она уходит, но неприятное ощущение внутри остается.

Я встаю, потягиваюсь, иду к холодильнику, передумываю, возвращаюсь к кухонному столу. Сажусь на стул, стучу пальцами по поверхности стола. Мне нужно чем-то занять себя, но до понедельника новых заказов не поступит. И на переводческом фронте тоже затишье. Я достаю ноутбук, открываю вчерашний текст, но буквы прыгают перед глазами, и желудок скручивается узлом.

Достаю телефон и держу в руке. Если бы только можно было послать Петеру сообщение… Написать о том, что я чувствую.

Без тебя я только оболочка, внутри которой пустота.

Нет! Я швыряю телефон, и он падает на пол. Стекло трескается, но телефон все еще работает. В отличие от меня, где трещина ушла глубоко внутрь.

Я снова встаю, иду в гостиную и начинаю переставлять книги, хотя сейчас день. Обессиленная, я засыпаю и просыпаюсь через пару часов от звонка сестры. По моему голосу слышно, что я спала, когда она позвонила, но я все равно все отрицаю. Вру, что давно уже на ногах, а голос охрип, потому что заболеваю.

Сестра замолкает, словно собираясь с силами перед тем, как сказать нечто важное. Мне кажется, что-то вроде нравоучения или разоблачения. Может, правду о Вальтере и его боулинге. Но потом раздаются голоса людей – сестра работает в офисе, и она прокашливается. Нейтральным тоном сообщает, что купила папе открытку и подписала нашими именами. Обычную открытку, без сердечек и шариков. Если я не возражаю, она отправит ее по пути с работы. Я не возражаю.

Снова сестра делает паузу и, понизив голос, спрашивает:

– Ты что-нибудь сегодня ела, Элена?

Я не успеваю ответить. Кто-то на заднем плане зовет сестру.

– Мне пора на совещание, – поспешно извиняется она. – Поговорим позже.

Я переворачиваюсь на другой бок и чувствую нарастающую тревогу. В пятницу сестра придет сюда. Я сама ее пригласила. Осталось всего три дня. Эта мысль выталкивает меня из постели. Я иду в гостиную и, стоя в дверях, оглядываю коричневые коробки с вещами. Единственный здесь предмет мебели, помимо книжного шкафа – потертый диван, отчего в комнате пусто и неуютно.

Я перехожу на кухню и продолжаю инспекцию. Два стула, шаткий стол, часы – вот и все. Пустые холодные стены. Куда ни глянешь – ни картины, ни цветочка. Сестра будет в ужасе. Я должна убедить ее в том, что со мной все в порядке. Значит, надо что-то с этим всем сделать до ее прихода. Часть меня не понимает, почему меня вообще волнуют такие тривиальные вещи. Другая напоминает, что нужно смотреть в будущее.

Через час, когда я возвращаюсь из цветочного магазина, сестра звонит снова. Я также зашла в местный продуктовый и решила, что для пятничного ужина придется поискать магазин побольше. Но это можно оставить на другой день. Собрав пакеты в одну руку, другой я прижимаю к уху телефон.

– Алло?

– Я хотела сказать еще одну вещь. Это касается…

Теперь вокруг нее тихо. Может, она в переговорной с закрытой дверью, чтобы ей на этот раз не мешали.

– Но я не знаю, как сказать… и по телефону ли…

Интуиция меня не обманула. Она что-то хочет сказать, и, судя по волнению, тема деликатная.

– Я слушаю, – говорю я.

Сейчас, думаю, я, Вальтер.

Но сестра говорит не о муже и не о ней самой. А обо мне. Она говорит, что подумала и что была слишком резка со мной в прошлую пятницу. Когда говорила, что я должна снова начать писать и что можно счастливо жить и без детей. Потому что я не спрашивала ее мнения или совета.

– Не стоит из-за этого переживать, – говорю я, когда она замолкает. – Я знаю, что ты желаешь мне добра.

– Но я переживаю.

Я сжимаю бумажный пакет с цветами, по словам продавца, «не требующими особого ухода».

– Что ты имеешь в виду?

Я почти у дома. Вхожу во двор. Перед домом Стормов сидит Лео, склонившись над книгой. При виде меня он поднимает руку и машет. Я машу в ответ. Сестра вздыхает на другом конце.

– Еду, например. Элена, ты взрослый человек, у меня нет никакого права, но ты должна понять, что я тревожусь за тебя, что, если история повторится…

В ушах шумит.

– Какая история?

Лео собрал вещи и идет навстречу мне.

– Только не злись, но мне все известно, – продолжает сестра.

Я концентрируюсь на дыхании, заставляю себя дышать как можно медленнее. Вдох-выдох, вдох-выдох.

– О чем ты? О чем ты говоришь?

– Об анорексии, которая была у тебя в юности.

Она делает паузу.

– Мама мне все рассказала, – добавляет она.

Шум становится невыносимым, силы меня покидают. Я опускаю сумки на землю. Лео безмолвно показывает на них и так же безмолвно спрашивает, не нужна ли мне помощь. Я качаю головой, собираюсь с силами и отвечаю.

– Я должна закончить разговор. Созвонимся попозже.

– Нет, пожалуйста, не делай этого, – умоляет сестра. Я не хотела вспоминать это, но мы обычно… я не знаю… может, я зайду после работы. Мы сможем поговорить один на один.

Лео показывает жестом, что понимает, как я занята, и он не хочет меня беспокоить.

– Подожди!

Лео замирает и смотрит на меня.

– Это ты мне? – спрашивает сестра.

– Прости, я занята, – говорю я. – Сосед мимо проходил.

С этими словами я заканчиваю разговор и убираю телефон. Через секунду поднимаю глаза на Лео. На нем нет куртки.

– Тебе не холодно тут на улице?

Он пожимает плечами.

– Ты опять забыл ключи?

– Да, я самый большой в мире неудачник.

Я смотрю в пакеты, на горшки с цветами, потом на руки Лео. Синие от холода. Очевидно, что он совсем замерз. У меня нет другого выбора, как поступить как порядочный человек.

Я встречаюсь с ним взглядом.

– Хочешь зайти ко мне ненадолго?

14

Мы входим в дом. Лео открывает рюкзак, чтобы положить туда книгу, которая была у него в руках. Из книги на пол выпадает бумажка. Видимо, ее засунули между страниц. И вот она лежит на полу между нами. Кто-то написал на ней жирными черными буквами, и текст хорошо видно.

Лео Сторм = Слишком уродлив, чтобы жить.

Лео вздрагивает, поспешно нагибается за бумажкой, комкает и засовывает в карман.

– Что это было?

– Ничего.

Мальчик выпрямляется, но не смотрит мне в глаза. Я приглашаю Лео присесть на кухне и принимаюсь доставать продукты и цветы из пакетов. Лео вызывается помочь, и мы вдвоем раскладываем цветы по горшкам, поливаем и выставляем на подоконник. Когда Лео поворачивается, чтобы поставить папоротник на место и поправить листья, я разглядываю его украдкой. Из головы не выходит эта записка. Кто ее написал? Он сам? Или это послание?

Лео поворачивается и замечает мой взгляд. Я быстро спрашиваю, не голоден ли он. Пару минут позже мы сидим за столом, на который я поставила блюдо с овсяным печеньем. Лео стремительно поглощает печенье, но половину оставляет мне. Я качаю головой, пододвигаю блюдо к нему и говорю правду:

– Я не голодна.

В голове звучит голос сестры: «Анорексия, которой ты страдала в юности… мама мне все рассказала». Прижимаю кончики пальцев друг к другу и чувствую подавленность, от которой меня на время отвлек Лео. Неужели мама и правда ей все рассказала? И что именно она рассказала?

Лео ломает последнее печенье пополам и, поедая половину, осматривается.

– Вы здесь живете одна?

Вопрос слишком неожиданный, я не успеваю обдумать ответ. Достаточно было бы кивнуть и сказать «да», но с языка у меня срывается правда:

– Мы с мужем расстались

– Вы разводитесь? – озабоченно спрашивает Лео.

– Мы решили пожить раздельно, чтобы все обдумать. Но мы все еще женаты.

Он кивает и молча доедает печенье. Закончив, он стряхивает крошки со стола в ладонь.

– То, что вы видели…

Закусив губу, он кивает в сторону прихожей.

– Та записка…

Я медленно киваю, жду, когда он продолжит.

Лео закидывает крошки в рот, медленно сглатывает.

– Если вы вдруг встретите папу или маму и разговоритесь, не стоит упоминать ее. Записку.

Я встаю, наливаю два стакана воды, ставлю один перед Лео и снова сажусь напротив.

– Может, тебе стоит им рассказать?

Он не отвечает.

– Если тебе плохо, – продолжаю я. – Или если тебя кто-то обижает…

Лео качает головой.

– Папа занят. Он вечно работает. У него нет времени на такие вещи.

Такие вещи? Я делаю глоток воды.

– А мама?

– Мама?

Лео мотает головой, и челка снова падает на глаза.

– Вряд ли.

Слова повисают в воздухе. Я чувствую, как напряжение в комнате нарастает.

– Почему ты так думаешь?

Я стараюсь сохранять нейтральный тон, чтобы не выдать своего любопытства. Лео смотрит на бокал перед собой.

– Мама… она… она…

И я снова испытываю то самое чувство, которое посещало меня прежде столько раз, в разных жизненных ситуациях, с самыми разными людьми. Тут что-то кроется.

– Какая? Какая она?

Лео медленно поднимает лицо, мы смотрим друг другу прямо в глаза. Что-то мелькает в его взгляде, но так быстро, что я не успеваю истолковать, осмыслить это.

– Сложно объяснить, – бормочет он и опускает глаза. – Она странная.

– В каком смысле? Приведи пример.

Я понимаю, что зашла слишком далеко, и открываю рот, чтобы как-то сгладить свою бестактность, но Лео успевает раньше.

– Я помню, – бормочет он, – когда мне было лет пять или шесть, мы с мамой шли по мосту и она внезапно швырнула сумочку в реку. Вот так просто. Не знаю, откуда мы шли и куда, но помню, я тогда подумал, что странно идти так близко к краю. Она держала меня за руку, я что-то рассказывал, но она смотрела не на меня, а на воду внизу. Потом она подняла руку и швырнула сумочку через перила. Вместе с кошельком, ключами, телефоном и всем остальным. Прохожий попытался нам помочь. Он пытался подцепить сумку длинной веткой, но ему это не удалось. И сумка ушла на дно. Позже, когда мама объясняла папе, что случилось, она сказала «уронила». Я сильно удивился. Я же знал, что она нарочно выбросила ее. И не мог понять, почему она не рассказала правду даже папе.

Тикают кухонные часы. Лео сжимает костяшки пальцев до хруста. Я сижу в ошеломлении. Не знаю, чего я ждала, но не таких подробностей их личной жизни. Ведь он видит меня второй раз в жизни.

Я чешу бровь.

– Иногда взрослые совершают поступки, которые кажутся странными на первый взгляд. Но это не означает…

Лео поднимает голову.

– Это только одна из историй. Я мог бы рассказать и другие. Похуже этой.

– Связанные с твоей мамой?

– Да, с ней.

Мне вспоминается увиденное пару дней назад. Вероника с ножницами в руках. Безумная ярость, с которой она набрасывается на цветы. Другие истории? Похуже? Я подавляю любопытство и смотрю на соседа. Не странно ли мальчику его лет так легко открываться незнакомцам? Почему он доверился мне? Я качаю головой, прогоняю вопросы. Причина не важна. Лео молод и неосторожен, это моя ответственность как взрослого не пользоваться его наивностью.

Я меняю тему разговора, и вскоре Вероника возвращается домой. Мы видим ее в окно. Лео молча смотрит, как она отпирает дверь. Затем он поднимается, благодарит за угощение. Я выхожу за ним в прихожую, смотрю, как он просовывает ноги в кроссовки, не утруждая себя развязыванием шнурков. На ум мне снова приходит записка. Слишком уродлив, чтобы жить. Может, осеняет меня, ребенку больше не к кому обратиться за помощью. Может, поэтому он позвонил мне в дверь. Может, поэтому рассказывает подробности личной жизни родителей. Может, он в отчаянии, не знает, что делать с этими эмоциями, и не знает, кому можно довериться.

Я поднимаю рюкзак и протягиваю Лео.

– У тебя есть кто-то, с кем можно поговорить? Друг? Взрослый, которому ты доверяешь?

Лео принимает рюкзак и смотрит мне прямо в глаза. Воцаряется тишина.

– Спасибо, что пригласили зайти, – благодарит он и выходит.

Вернувшись на кухню, я смотрю ему вслед через окно. Интересно, что ждет его дома? Вероника. Кто эта женщина на самом деле? Что прячется за маской холодности и элегантности?