Текст книги "Квендель. Книга 1. Сумрачный лес"

 
       Ш-ш-ш… Бац!..
 

Дверь в коровник совершенно неожиданно и с громким треском захлопнулась.

Младший из Кремплингов, Блоди, закричал от ужаса и зарылся головой в солому рядом с теленком. Его старшие сестра и брат, Афра и Флорин, вцепились друг в друга, перепуганно округлив глаза. Испугался даже Пирмин – видимо, что-то большое и тяжелое ударило в дверь, отчего она с такой силой захлопнулась. Пес Траутман, последовавший за хозяевами в коровник, с диким лаем бегал перед закрытым входом. Пирмин позвал его к себе, потому что коровы тоже забеспокоились, запыхтели и задергали привязь.

– Оставайтесь здесь, а я посмотрю, что происходит! – приказал он детям, взял встревоженного пса за ошейник и медленно пошел к двери.

– Может быть, это мама? – прохныкал Блоди, нерешительно поднимая всклокоченную голову из соломы. После счастливого рождения теленка их мать ушла в дом, чтобы отдохнуть и подкрепиться.

– Гремучая поганка! – выругалась шепотом Афра без особой уверенности. – С чего бы ей метаться в темноте и камнем падать за дверью? Быть может, это птица, которая прилетела на свет?

– Елки-моталки-поганки, – сказал старший брат Флорин, который в ругательствах опережал сестру на три года. – Значит, к нам прилетел по меньшей мере самый большой ворон из Вороньей деревни, если не орел со снежных гор.

– Ой, нет, это домовой! Он рассердился и пнул дверь, потому что сегодня мы забыли поставить ему миску с кашей, – предположил Блоди.

Побледнев, они смотрели друг на друга, обдумывая подходящие варианты.

– Тише, – прошипел отец через плечо. – Кажется, я что-то слышу.

Все прислушались. Из-за двери донеслись тонкий вой, жалобные стоны и ругательства, вовсе не красящие квенделя.

Пес Траутман сел на задние лапы и завыл, заглушая жуткие стенания.

– Если это домовой, то ему очень плохо, – прошептал Блоди и вылез из соломы, чтобы присоединиться к сестре и брату. Существо, издававшее столь печальные звуки, не казалось ему слишком опасным.

Вдруг по двору заплясали отблески света. Послышались приближающиеся шаги, и дверь открылась. В проеме виднелись очертания темной фигуры. Дети испугались еще сильнее, а душераздирающий вой Траутмана сменился изумленным лаем.

– Траутман, друг мой, хватит уже, – сказал знакомый голос. – Ты хороший, бдительный сторож! Ради всех грибов зеленого леса, кто-нибудь, наконец, уймет этого пса?

Пирмин в изумлении узнал свою жену, Фиделию, склонившуюся с фонарем в руке над большим темным кулем, со стороны которого доносились тихие причитания.

– Что там такое? – спросил Пирмин, который все еще держал за ошейник сопротивляющегося Траутмана – пес дергался и рвался, чтобы наконец-то прыгнуть на неизвестного.

– Кто, надо говорить – кто! Это Фендель. Фендель с реки, – ответила Фиделия. – Бедняга, похоже, упал. Я услышала треск из кухни и вышла посмотреть. От него за четыре шага несет моховым вином, как от старой бочки в погребе, к тому же он ударился головой. Надо занести его в дом.

Она сочувственно положила руку на плечо Фенделя, а затем подняла голову и нахмурилась.

– Елки-поганки, Пирмин! – крикнула она. – Успокой же пса, пока весь хлев не всполошился. Вспомни о бедном теленке – только родился, а уже такая суматоха.

Кремплингу удалось успокоить Траутмана парой строгих команд, затем вдвоем с женой они осторожно помогли пострадавшему встать и прислониться к дверному косяку. Теперь все увидели большую кровоточащую ссадину на лбу у бедняги. Фендель ошарашенно таращил остекленевшие глаза и бормотал что-то нечленораздельное. Он, казалось, не замечал собравшейся вокруг него компании.

Дети с удивлением разглядывали ночного гостя. Раньше им не приходилось видеть странного отшельника вблизи. Он оказался на удивление старым и жалким, как засохший древесный гриб, подумал Блоди, а грязная одежда была ему явно велика. Мать осторожно протирала кровоточащую рану чистым концом фартука и ничуть не тревожилась ни от того, что ткань испачкалась, ни от того, что перед ней был настоящий оборванец.

– Помоги мне поставить его на ноги, – сказала она мужу. – Отведем его на кухню, я перевяжу рану, а там посмотрим.

Они схватили отшельника под руки. Фендель не сопротивлялся, только тихо бормотал что-то себе под нос.

Флорину, Афре и Блоди было велено присмотреть за коровой и теленком, а после позаботиться о недовольно рычащем Траутмане и привязать его у собачьей будки.

Выполнив наказ родителей, дети вернулись в дом, и во дворе снова воцарилась тишина. Полная луна уже касалась нижним краем крыши сарая, перевалило далеко за полночь.

В теплой, ярко освещенной кухне мать занималась нежданным гостем. Она промыла его рану и обмотала голову чистой повязкой, которая по сравнению с грязной одеждой Фенделя казалась белее свежевыпавшего снега на свекольном поле. Тем временем на плите закипел грибной суп, и его пряный аромат наполнил кухню.

Блоди прислонился к теплой стене рядом с плитой и не сводил глаз с отшельника. Младший Кремплинг был в восторге от того, как прошла ночь, которая с момента рождения маленького бычка казалась ему столь же волшебной, как праздник в день зимнего солнцестояния.

Сонливость постепенно сошла с Фенделя. Вино и настойка вступили в сговор против него перед каменным порогом, чтобы с удвоенной силой помешать трезвомыслию. Обычно прогулки домой по ночной прохладе хватало, чтобы проветрить затуманенную возлияниями в таверне голову. В крайнем случае, ступив на росистые речные луга и окинув взглядом очертания хижины у моста, он делал еще один глубокий вдох в молчаливом предвкушении крепкого сна. Но на этот раз все было наоборот. Чем яснее он видел, где находится, тем больше ему становилось не по себе; более того, он почувствовал, что в нем волной поднимается настоящая паника. Он сообразил, что находится в чужой, уютной и теплой кухне, которая к тому же была заполнена совершенно незнакомыми квенделями.

Фендель привык к одиночеству у реки и не захаживал в гости к деревенским жителям. Нынешнее положение смущало его еще и потому, что он заметил, как все на него смотрят. Ему оставалось лишь поскорее убраться отсюда подобру-поздорову, даже несмотря на упоительный аромат грибного супа, какого он не обонял уже очень давно. Да как он сюда попал и где вообще находится?

И тут Фендель понял! Должно быть, он вошел не в ту дверь и угодил на кухню трактира «Туманы Звездчатки»! Надо бы достать золотой… В конце концов, не стоит портить отношения с добрым хозяином.

Кремплинги не преминули заметить, что их нежданный гость оглядывал их со все возрастающим изумлением. А потом вдруг начал рыться в перепачканной одежде. Неловко обшарив все карманы, внутренние и внешние, он наконец выудил что-то блестящее и бросил перед собой на кухонный стол, куда Фиделия только что поставила шесть глиняных тарелок с супом.

– Батюшки-светы! – воскликнула она, схватив блестящий золотой кругляш, прежде чем он скатился со стола. Хозяйка в недоумении покрутила монету указательным пальцем на ладони, как будто поймала редкого жука. Пирмин и дети окружили ее, пораженные богатством, которое этот трухлявый гриб извлек из своего кармана.

Наконец, Фиделия возмущенно уперла кулаки в бока и наклонилась к Фенделю.

– И что ты хочешь этим сказать, любезный сосед? – гневно поинтересовалась она. – Собрался заплатить нам целое состояние за небольшую помощь?

Блоди не верил своим ушам. Однажды его брат Флорин и другие деревенские мальчишки пытались выманить отшельника из хижины, выкрикивая всякие дразнилки с тропинки у реки. Проходившая мимо мать прогнала Флорина обратно во двор и потребовала, чтобы он оставил других квенделей в покое! А теперь вдруг говорит, что отшельник ей «любезный сосед», и обижается, когда тот хочет заплатить за ее доброту… Но, может, Фендель не имел в виду ничего такого, а просто решил поразить их своими сокровищами, потому что иначе и сказать ему нечего, подумал Блоди.

– Забирай! Нам такого не надо, – сказала Фиделия, засовывая монету обратно в нагрудный карман Фенделя.

Тот вздрогнул, но в ответ ничего не сказал – он вообще не произнес ни одного внятного слова с тех пор, как свалился возле коровника.

– Оставь его. – Блоди легонько дернул мать за рукав. – По-моему, ты его пугаешь.

Фендель еще сильнее сгорбился на табурете, будто под грузом страданий. И Фиделия тут же пожалела о своей грозной отповеди.

– А вот и горячий супчик, очень полезно после всяческих волнений, – проговорила она, заметно смущаясь, и оттого чуть громче, чем нужно. – Поешь, Фендель. Согреешься изнутри, а потом кто-нибудь проводит тебя домой.

Потомок Эстигена Трутовика недоуменно поднял голову. Уже много лет никто не называл его по имени и не разговаривал так дружелюбно.

– Да, поешь, – повторила Фиделия, ставя перед ним тарелку, от которой шел горячий пар. – Не надо бы торопиться домой после такого ушиба, а то вдруг опять споткнешься. Ужинай спокойно, а потом муж отведет тебя к реке.

Фендель все еще не понимал, где находится, но начал сомневаться, что угодил на кухню Шнеклинга. В трактире с ним никто не разговаривал так ласково, и, что удивительней, у него отказались принять золотой. Ему бесплатно подали ошеломляюще вкусную похлебку, да еще с добрым словом в придачу!

Как не воспеть чудеснейший этот суп, поданный поздно ночью! В нем плавали лесные грибы и маленькие гречневые клецки, а в центре тарелки, как молочное солнце, растворялась в горячем бульоне ложка густой сметаны, которую Фиделия перед подачей положила в каждую тарелку. Один из детей, самый маленький, робко протянул гостю корзинку со свежим белым хлебом, и Фендель взял два толстых ломтя.

Где бы он ни находился, на краткий миг в душе отшельника вспыхнуло редкое, давно забытое чувство. Он ощутил себя почти счастливым. И, решив, что всему виной ароматный суп, смело зачерпнул полную ложку.

Четверо квенделей оставили позади последние дома спящей деревни и вышли на луг, который плавно поднимался за Зеленым Логом к тропинке у живой изгороди.

Бледный лунный свет заливал безмолвный пейзаж, в серебристой траве шелестел ветер. Снова и снова они поднимали фонари, чтобы осветить дорогу, надеясь обнаружить самого Бульриха или хотя бы его следы. Не очень-то верилось, что их поиски могут увенчаться успехом еще до того, как они выйдут на нужную тропинку, но проверить стоило, ведь за последние часы случилось множество непредвиденного. Например, вместо Бедды в высокой траве за спинами Карлмана и Гортензии шагал старик Пфиффер, а за ним неотступно следовал Биттерлинг, то и дело тревожно оглядываясь по сторонам: не идет ли за ними по пятам и не приближается ли из темноты что-нибудь подозрительное.

Едва переступив порог дома Гортензии, Одилий попросил подробно рассказать о том, что они выяснили, и ничуть не рассердился, когда все заговорили одновременно, возбужденно перебивая друг друга. Едва буря мрачных предчувствий, подозрений, сожалений и жалоб немного улеглась, Одилий взял слово и с твердостью, не допускавшей никаких возражений, заявил, что при таком раскладе они с котом просто обязаны принять участие в поисках, а с Хульдой останется кто-то другой. Это предложение встретили удивленными и испуганными взглядами, но старик не отступал.

– Бедные мои друзья, – сказал он тогда, и в его голосе прозвучали жалость и беспокойство, – я и впрямь вынужден идти на поиски сам. Поверьте, у меня есть на то веские причины. Нет, – продолжил он после минутного колебания, – перечислить их я не могу, такое нельзя объяснить без долгих бесед у камина. Слушать о надвигающихся бедствиях лучше всего сидя в тесном кружке и накрепко заперев двери и окна. Таковы уж они, истории, которые я должен рассказать вам и всем квенделям, захотевшим их услышать. Но сейчас на это нет времени.

Он замолчал, и никто не решился обратиться к нему за подробными объяснениями. Его слова эхом отзывались в сердце каждого слушателя, и все как один невольно съеживались при мысли, что надвигается еще большая беда, о которой они не имеют ни малейшего представления. Что бы ни пытался сказать Одилий, вид у него был очень серьезный.

Карлман припомнил множество историй, которые рассказывал ему дядя Бульрих и которые он так охотно слушал всего пару-тройку лет назад. Иногда ему становилось страшно, ведь эти истории рисовали далекое прошлое – те времена, когда, как ни странно, в Холмогорье обитали не только квендели, но и другие существа. Кошмарные твари, которые, как он надеялся, появились только благодаря живому воображению его дяди. Но сейчас Бульрих оказался во власти одного из тех самых кошмаров.

Звентибольд с тревогой вспомнил о странном блеске под деревенской липой. Ему казалось, что заминка у дерева на обратном пути от дома старика Пфиффера – одна из причин, по которой Одилий отказался отпустить их одних. Кроме того, Биттерлинг полагал, что старик знает о Сумрачном лесе нечто такое, что неизвестно остальным.

Лишь Гортензия с сомнением нахмурилась, пытаясь во всем разобраться, но у нее ничего не получилось. Она вынуждена была признать, что в трудный час Одилий вселял в них надежду и уверенность. Наконец, нельзя было забывать и о кошачьих глазах его рыжего друга, непревзойденных по своей внимательности и потому незаменимых, особенно в ночных поисках. Райцкер различал то, что для квенделей было скрыто во тьме.

– О, пустотелые трюфели и серые поганки Холмогорья! Сколько же глупостей наболтали о кошках! С ними не сравнится и коллекция редкостей в ратуше Баумельбурга, – презрительно заметил Одилий, который, как любой квендель, знал, что в забитых до отказа подвалах ратуши под толстым слоем пыли хранятся бесчисленные, обреченные на забвение труды по истории страны и ее жителей. – Райцкер – и это его самое замечательное качество – ходит сам по себе, но всегда возвращается ко мне. Поверьте, он нам очень пригодится. А теперь пора в путь!

– А кто же останется здесь со мной? – раздался взволнованный голос.

Хульда с тревогой переводила взгляд с одного квенделя на другого.

– Я останусь! – сказала Бедда, к полному изумлению Карлмана. – Мне думается, что в пути я буду больше присматривать за Карлманом, а пользы это не принесет. Так что я останусь с Хульдой. Но если ты станешь дерзить, юный Шаттенбарт, – она грозно ткнула пальцем в сына, – то сначала тебя настигнет гнев Гортензии, а потом мой, едва ты снова попадешься мне на глаза!

Она напустила на себя строгость, но сдалась, увидев, что Карлман сияет и глядит в ответ со смесью гордости и смущения, как будто она только что сделала ему особенно драгоценный подарок. Бедде, которая на самом деле боялась отпускать сына, захотелось его обнять, но она сдержалась.

– Договорились, мы выступаем! – скомандовал Одилий, явно взяв дело в свои руки. – Бедда и Хульда, идите в дом и разожгите огонь в камине на кухне. Смотрите, чтобы не погас! Заприте двери и никого не впускайте, пока мы не вернемся.

Затем он проверил снаряжение, которое они собирались взять с собой: фонари и веревки, а также кожаную сумку, куда положили фляжки с водой и четыре пирога Бедды. Конечно же, никто из них не собирался устраивать пикник на опушке Сумрачного леса, но, если Бульриха они обнаружат голодным, тогда-то еда и придется как нельзя кстати. Гортензия принесла из сарая две старые дедушкины трости – гладкие дубовые палки толщиной с большой палец, которые венчали железные набалдашники. На их гладкой коре почтенный Самтфус-Кремплинг вырезал прелестные завитушки и всевозможные знаки.

Не говоря ни слова, она вложила одну трость в руку Звентибольда, а вторую оставила себе. Биттерлингу показалось, что теперь, вооруженные, они готовы противостоять любым кошмарам и хозяевам ночи. И уже вскоре, замыкая их небольшой отряд и опасливо озираясь по сторонам, он возблагодарил судьбу, что у него имеется хоть какое-то оружие для защиты.

В нескольких шагах впереди живая изгородь прорезала залитый лунным светом луг, словно высокая черная стена, пряча от глаз все, что за ней находилось. Стоял ли кто-то на тропинке, определить было невозможно, а вот яркий свет их фонарей наверняка был виден даже с большого расстояния.

Звентибольда одолевала зловещая мысль, что за ними наблюдают со всех сторон. Он не смог бы ответить, кто именно прячется там, в темных кустах, но с тех пор как они миновали последние деревенские дома, он тревожился тем сильнее, чем ближе они подходили к Сумрачному лесу. Звентибольд прибавил шагу, торопясь догнать Одилия, шедшего немного впереди, и, поравнявшись со стариком, заметил легкую тень, едва уловимо скользившую в темноте. Райцкер держался в стороне от света фонарей, и заметить его было непросто. Когда они покинули сад Гортензии, кот, как и предсказывал старик, то бежал совсем рядом, то уходил куда-то по своим кошачьим делам.

– Полагаю, Бульриха поблизости нет, – слегка отдуваясь, сказал Биттерлинг Одилию. – Будь он здесь, обязательно дал бы о себе знать. С этими фонарями нас видно издалека!

– Боюсь, нам и впрямь придется идти к опушке леса, – ответил тот. – Впрочем, сомневаюсь, что мы найдем там его следы. Как ты считаешь, получится ли сейчас найти то место, где вы с ним разговаривали? Бульрих мог перелезть через изгородь оттуда, а если так, мы поймем, в какую сторону идти.

– Может быть, и получится, – со вздохом ответил Биттерлинг. – Но мы мало что от этого выиграем, ведь Бульрих мог с таким же успехом пройти чуть дальше вперед или вернуться обратно по тропинке вдоль живой изгороди, а потом перелезть через нее совсем в другом месте.

– Нет, я не согласен. По-моему, он торопился, – рассеянно возразил старик, заметив, что Райцкер, коротко мяукнув, отбежал от него и боком скрылся в темноте.

Впереди Гортензия и Карлман добрались до живой изгороди и ждали там остальных – две яркие точки на черном фоне. Когда Звентибольд и Одилий подошли к ним, Биттерлинг поднял фонарь и стал осторожно водить туда-сюда вдоль стены. Впрочем, не найдя в густой растительности ни единой приметы, он обернулся, чтобы определить, откуда он днем отправился в Зеленый Лог. Лунный свет ярко освещал крыши, и дома отбрасывали длинные тени, из-за чего казались гораздо ближе, чем на самом деле.

– По-моему, надо пройти чуть дальше, – сказал Звентибольд и сделал несколько шагов вправо.

Днем он не обращал особого внимания на дома или природу и теперь искал хоть какой-нибудь отличительный знак. Стена густо заросла ежевикой, но впереди, среди перевитых ветвей, он заметил просвет, где можно было удобно вскарабкаться наверх.

– Идите за мной, – позвал Биттерлинг, оглянувшись через плечо, когда добрался до места и посветил вверх вдоль ствола рябины. Тростью Гортензии он ткнул в заросли ежевики и жимолости, растущих на камнях, и задумчиво посмотрел на широкую петлю корней, которая выступала из травы на уровне колена. Ему показалось, что он ее уже видел.

– Возможно… – начал было он, но тут в нескольких шагах впереди темноту разорвал оглушительный крик пополам с раскатистым грохотом, словно двадцать квенделей резво хлопали в ладоши.

Из живой изгороди рядом с ним вырвалось нечто огромное, черное, бьющее крыльями и с истерическими воплями скрылось в ночи. Когда чудовище пронеслось над головой, Звентибольда овеяло порывистым ветром. Возмущенный грай и хлопанье крыльев быстро затерялись вдали.

– Помогите! – закричал Звентибольд, упавший от неожиданности навзничь. Падая, он потерял фонарь, но удержал дубовую трость и теперь бешено размахивал ей, боясь, что тварь вернется и набросится на него.

– Черные гнилушки, вот и конец! – в ужасе закричала Гортензия, закрывая лицо ладонью от слепящего фонаря Карлмана, который первым бросился на помощь.

– Замри, Звентибольд, не двигайся! – воскликнул Карл-ман, отступая назад, так как не хотел получить по лбу тростью, которой Звентибольд вслепую размахивал в воздухе.

Гортензия и Одилий тоже подбежали, и Биттерлинг наконец замер, щурясь и моргая от яркого света фонарей.

– Друзья мои, это вы? – прошептал он, опуская руку. – Она ушла?

– Да, – услышал он над собой решительный голос Гортензии, – можете вставать. Вы успешно отправили фазана в полет. Вот это сноровка!

Руки и ноги у Биттерлинга еще не отошли от пережитого ужаса. Он медленно сел и в смущении начал отряхиваться. Больше всего ему хотелось провалиться сквозь землю.

– Это было так неожиданно, – пробормотал он, не поднимая глаз.

– Ничего страшного, мы все струхнули, – добродушно проговорил старик Пфиффер, протягивая руку, чтобы помочь ему встать. – Ты, наверное, спугнул его своей палкой или ярким светом. Если их напугать, фазаны всегда сразу же пускаются наутек, будто это вопрос жизни и смерти.

– Они ищут спасения в бегстве, чего не скажешь о Звентибольде. Он стойко держит оборону, – поддразнила Гортензия, однако наклонилась и подобрала потерянный фонарь Биттерлинга.

– Прошу прощения у всех сморчков леса! В конце концов, нет ничего удивительного в том, что нынче ночью везде мерещится опасность, – угрюмо ответил Звентибольд. – Я думал, что готов ко всему, но фазаны мне в голову не приходили. И на сегодня с меня достаточно птичьих криков, уж поверьте.

– Это ясно, – пожал плечами Одилий. – Однако фазаны никому не причиняют зла, просто громко кричат, если их… застать врасплох. Ты успел что-нибудь заметить? Я имею в виду, до того, как фазан взлетел? Мне показалось, ты нас звал.

Звентибольд попросил Гортензию вернуть ему фонарь, который, как ни странно, не потух.

– Не могу сказать, что совершенно уверен, – ответил он, снова осветив броский, завернутый в петлю корень, – но, кажется, мы сидели как раз здесь, кое-что я узнаю0. Что ж, пойду-ка осмотрюсь.

Звентибольд решил исправить свою недавнюю оплошность, хотя ему вовсе не хотелось первым заглядывать в темный туннель. Он пристроил фонарь на насыпи и уцепился за край стены, оттолкнувшись ногой от выступающего корня. Добравшись до верха, он примостился бочком и неуверенно посмотрел вниз, на тропинку, лежащую между заросшими стенами в ночном полумраке. К счастью, здесь было не так темно, как он боялся, потому что лунный свет просачивался сквозь полог листвы. Никого не было.

Квендель поднял фонарь и посветил кругом, как вдруг обнаружил на мшистом камне рядом с собой кое-что необычное. В глаза оно не бросалось, но взглядом Звентибольд его все же ухватил. Если он не ошибся, это была кучка полусгоревшего табака. Биттерлинг пощупал остатки, поднес щепотку к носу и понюхал. На его лице расцвела улыбка.

– И в самом деле, трубочный табак! – торжествующе воскликнул он. – К тому же «Баумельбургская Камнеломка», любимая марка Бульриха! Сначала я не узнал это место, ведь в темноте все одинаковое, но теперь я уверен, что мы сидели именно здесь. Ну конечно! Мы закурили, а Бульрих, видно, потом выбил свою трубку. Вот так, похоже, все и было. Какое счастье, что табачные крошки не разлетелись!

– Прекрасно, – одобрительно кивнул Одилий. – Я все еще считаю, что после твоего ухода Бульрих перелез через вторую стену и направился прямиком в лес.

– То есть вы хотите сказать, что мой дядя, не останавливаясь, пошел в Сумрачный лес? Пересек вот этот луг и миновал вон те черные деревья? – изумленно спросил у старика Карлман.

– А как же иначе! – ядовито заметила Гортензия. – Настоящий герой, рыцарь среди всех Шаттенбартов и дурак дураком среди всех квенделей!

– Твой дядя из тех, кто всегда воплощает задуманное в жизнь, – сказал Одилий Карлману и строго посмотрел на Гортензию. – Порой ему требуется время на подготовку, но он остается верен своим планам. Наш добряк Бульрих похож на горный ручей, который из года в год вымывает себе русло в скале, – такой же упорный, терпеливый и неудержимый. Да, на первый взгляд этого не заметишь, но Бульрих Шаттенбарт – особенный!

Карлман было улыбнулся, но сразу погрустнел, потому что ему в голову пришла ужасная мысль: а вдруг он больше никогда не увидит дядю? В последнее время он мало заботился о нем, редко навещал, да и вообще забыл обо всем на свете из-за глупых, как ему теперь казалось, игр с друзьями. А теперь Бульрих, судя по всему, в смертельной опасности из-за того, что решился на самый смелый поступок, на который только может решиться квендель, причем в одиночку!

По лицу Гортензии было видно, что ей многое хотелось бы сказать в ответ на хвалебную речь Одилия, но, заметив, как Карлман повесил голову, она сдержалась.

– Мы найдем твоего драгоценного дядюшку, – только и произнесла она, легонько подталкивая его локтем. – Звентибольд, освободите дорогу, мы идем следом, – обратилась она к Биттерлингу. – Карлман, ты первый!

Звентибольд схватил фонарь и трость, спрыгнул на тропинку и исчез из виду. Они услышали, как он приземлился на мягкий песчаник, и вскоре вслед за ним спустились Карл-ман, затем Гортензия и, наконец, старик Пфиффер.

– Смотрите, кто нас встречает, – воскликнула Гортензия, пока Одилий искал среди корней и веток удобное для спуска место.

Звентибольд указывал себе под ноги: на пятачке лунного света сидел Рыжий Райцкер, и его пушистая шерсть пламенела медью в сиянии небесного светила.

– О, Райцкер, мой добрый друг! Я думал, конечно, что ты догонишь нас позже. Но ты ведь тоже не любишь спускаться в темноту один? – сказал Одилий, с радостью склонившись над котом и почесав его за ушами.

В ответ на ласку Рыжик потерся головой о руку хозяина.

– И что теперь? – спросил Звентибольд, глядя по сторонам, будто сама тропинка могла дать ответ.

– А теперь нам туда. – Пфиффер указал на вторую изгородь. – Но давайте на всякий случай пройдемся туда-сюда по тропинке, вдруг в нескольких шагах отыщется след Бульриха? Разделимся и осветим тропинку и стену, а если ничего не найдем, то вернемся сюда и отправимся… к темным деревьям.

Даже Одилию было трудно произнести «Сумрачный лес» в ту минуту, когда они собирались сойти с защищенной живой изгородью тропы.

– Мы с Карлманом пойдем направо, – продолжил он, – а Гортензия и Звентибольд посмотрят, нет ли чего слева. Но только не отходите далеко, мы должны видеть друг друга. Пойдем, Райцкер, котик мой, пойдем!

Они разошлись, а напоследок Гортензия велела Карлману, чтобы тот держался поближе к Одилию. Круги света от фонарей медленно поплыли в разные стороны – квендели осторожно освещали себе путь: Одилий и Карлман шли к Вороньей деревне, а Гортензия с Биттерлингом – к деревянному мосту, пересекавшему реку Сверлянку ниже сторожки Краппа.

– Бесполезно. Здесь ничего нет, – вскоре разочарованно признал Биттерлинг.

– Неважно, – ответила Гортензия. – Этого следовало ожидать, зато мы не упустили ничего существенного. А теперь давайте вернемся.

Развернувшись, они увидели два мерцающих вдалеке фонаря. Тропинка вдоль изгороди слегка поворачивала к северу, огибая Зеленый Лог, и Одилий с Карлманом исчезли за поворотом. Очевидно, они ушли дальше, чем собирался старик Пфиффер, потому что свет их фонарей лишь призрачно мелькал между кустами, а когда они освещали землю, то совсем прятался за стеной.

– Может быть, они нашли следы? – высказал догадку Звентибольд. Он постарался, чтобы в его голосе прозвучал проблеск надежды.

– Возможно, – ответила Гортензия. Она вдруг остановилась и схватила его за руку. – Смотрите, они разделились… Один из них забрался на вторую стену. Вон там, видите, слева светится огонек?

Биттерлинг проследил за вытянутым указательным пальцем Гортензии и действительно обнаружил огонек далеко на левой стене, среди ветвей. Интересно, почему Одилий и Карлман разделились, тем более разошлись на несколько шагов?

– Клянусь всеми опятами! – возмущенно воскликнула Гортензия. – Я искренне надеюсь, что там на стене Одилий и что он не отправил по глупости мальчишку одного разведывать дорогу! Он знает, что я обещала Бедде!.. Елки-поганки, это моя вина! Я должна была остаться с Карлманом, а не отпускать его со старым скрытным болваном!

Она бросилась бежать. Звентибольд поспешил за ней, и они вместе помчались по тропе. Тем временем фонарь на стене замер – тот, кто стоял там, явно дожидался остальных. Чуть дальше, среди кустов, блуждал второй фонарь, свет его медленно приближался.

– Карлман, это ты там, на стене? – крикнула Гортензия, немного не добежав до того места, где на стене мерцал свет.

– Нет, – прозвучало со стороны второго фонаря. Это был голос Карлмана. – Я здесь, внизу, с Одилием. А разве не один из вас двоих залез туда?

Гортензия и Звентибольд остановились так резко, словно врезались в невидимую преграду. Одилий и Карлман тоже остановились – их огни замерли и больше не приближались. Свет на стене не двигался, по-прежнему сияя среди ветвей.

«Ведь он ничего там не освещает, – подумалось Биттерлингу, – этот свет вообще не светит, если можно так сказать. И я не вижу ни фонаря, ни того, кто его держит».

Странное сияние исходило от белого шара с искрящимися краями – выглядело это так, будто бы кто-то прожег дыру в темноте. По спине Биттерлинга пробежал холодок. Ему показалось, что он узнал это мерцающее пятно света. Оно было таким же, что и над скамейкой под липой, но намного ярче.

– Стойте! Больше ни шагу! – донеслось до них предупреждение Одилия.

– Там ничего нет, – храбро заявила Гортензия и, крепче сжав дедушкину трость, сделала два решительных шага вперед. – Кто там? Это ты, Бульрих?

Ей никто не ответил. Лишь ветер тихо прошелестел в ветвях, играя с листьями. Биттерлингу показалось, что свет стал немного ярче.

– Что это? – прошептала Гортензия и остановилась. – Может быть, оттуда кто-то наблюдает за нами или где-то в ветвях висит потерянный фонарь? Но я никого не вижу! Клянусь священными грибными кольцами, это очень жутко… Такого не может ни один квендель…

– Там, – прошептал стоящий рядом с ней Биттерлинг, – нет никого живого. Это просто холодный серебряный свет, и он мне ничуть не нравится.

В это мгновение откуда-то с ветки над ними сорвался лист и по плавной спирали полетел вниз. Вздрогнув, они увидели, как лист попал в эту странную световую дыру и просто исчез в ней.

– Клянусь всеми лесными духами, вы это видели? – ошеломленно произнесла Гортензия. – Листок исчез… Коснулся сияния и пропал!

– Да, но так не бывает, – ответил Звентибольд. – Пойдемте к остальным, пока не случилось чего похуже.

Он потянул ее за руку. Пройдя несколько шагов, они увидели, что к ним приближаются фонари Одилия и Карл-мана. Звентибольд и Гортензия бросились к ним, время от времени тревожно оглядываясь. Им было страшно оставлять за спиной висящий в воздухе мерцающий шар, хоть он и не двигался. Биттерлинг предпочел бы идти задом наперед, чтобы не спускать глаз со странного сияния, но боялся оступиться.

Сквозь прореху в живой изгороди Гортензия заметила, что луна уже клонится к горизонту. Скоро она коснется верхушек деревьев, и мерцающий шар над изгородью, будто ее маленький устрашающий двойник, осветит землю.