Текст книги "Мой внутренний ребенок хочет убивать осознанно"

– Бери выше, – продолжал я. – Борис, изрядно обдолбанный, вроде бы рассказал Драгану, что золотая статуя – это его заначка на черный день. Он никогда и не собирался возвращать ее Хольгерсонам. И с тех пор ничего не изменилось.

Ложь – все равно что брачный обет. В худшем случае и то и другое заканчивается со смертью одной из сторон. Умри первым Борис – ну, значит, это была его ложь. Умри первым я – наименьшей моей проблемой будет то, что перед смертью я еще и солгал.

А ложь насчет Хольгерсонов сразу обнаружила свое совершенно неоспоримое достоинство: Вальтер в нее поверил.

– В таком случае кое-кто из Хольгерсонов может очень рассердиться, – заключил Вальтер.

– Именно. Ни для кого не секрет, что Борис исчез и я, как адвокат, занимаюсь его делами. Борис недосягаем, на него Хольгерсоны не могут спустить всех собак. А на меня могут. И вот только что, пятнадцать минут назад, в мой дом вломились. Неизвестные пытались проникнуть сюда через детский сад. Как раз в срок окончания уговора.

– Вот. Ведь. Дерьмо.

Чтобы добавить эксклюзивный бантик к красиво упакованной лжи, вы придаете жертве обмана некий ВИП-статус как доверенному лицу.

– Пожалуйста, никому не говори – эта информация только для тебя. Драган все узнал вчера. Понятия не имею, кто из людей Бориса замешан в деле. Об этом инциденте знают только Драган, ты и я. И Саша, конечно, потому что он, вероятно, тоже в смертельной опасности. В конце концов, он живет в одном со мной доме. Внутри этого круга лиц пусть все и останется.

– Ясно. Можешь на меня положиться. Я уже отправил к вам персональную охрану. И для Катарины и Эмили тоже.

– Только, пожалуйста, так, чтобы они ничего не заметили. Катарина и Эмили ничего не должны знать. – Вдруг мне пришла в голову еще одна мысль. – Может быть, имеет смысл незаметно последить и за людьми Бориса – не станет ли кто-нибудь около них ошиваться.

К примеру, Борис.

– Ясно. Будет сделано.

Итак, пока никаких дополнительных вопросов.

– Спасибо тебе. Будем на связи.

Существует кардинальное различие между детскими фантазиями во время игры и ложью взрослых. Детская фантазия не имеет никаких последствий, когда время игры заканчивается. С ложью взрослых дело обстоит иначе. С хорошей ложью можно зайти как угодно далеко. Теперь очень скоро передо мной и моим внутренним ребенком неизбежно должен был встать вопрос: каким образом мы вернемся обратно из этого далёка?

11. Плохой банк[12]12
  Плохой банк – банк, организованный банковским холдингом как самоликвидирующийся траст для сброса в него сомнительных активов. В будущем они могут быть проданы, списаны или восстановлены с последующим возвратом в хороший банк.


[Закрыть]

С экономической точки зрения внутренний ребенок – это плохой банк вашей души. Если вы сбрасываете туда все негативные эмоции, то остаток на вашем «духовном счете» имеет чисто позитивный баланс.

Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок

Я быстро принял душ, оделся, сунул птичку-повторюшку в карман брюк и спустился на первый этаж. На выходе из квартиры меня настигло СМС от Вальтера. Телохранители уже заняли позиции. Это радовало. После первого Сашиного звонка не прошло и сорока пяти минут. Еще не было половины седьмого.

Детский сад на первом этаже не имел отдельного входа, в него, как и в другие квартиры, можно было попасть только через лестничную клетку старинного здания. На массивной дубовой входной двери на высоте замка был отколот кусочек древесины. Как будто кто-то поработал стамеской. Я подошел к двери и открыл ее. Свежий утренний воздух устремился на лестничную клетку. На улице уже припарковался патрульный полицейский автомобиль. Полиция приехала так быстро наверняка по той причине, что комиссар, ответственный за организованную преступность в местном отделении уголовной полиции, водил своего сына в наш детский сад. По критерию «способности-родителей-ребенка» он получил это место в приоритетном порядке.

Я встал у двери. Слева рядом со входом находилось окно канцелярии детского сада. В отличие от расположенных под ним подвальных окон оно не было зарешеченным. Потому и оказалось разбито. Оконная рама и дверь были посыпаны порошком для снятия отпечатков пальцев. Значит, эксперты уже прибыли.

Я вернулся на лестничную клетку и прошел в детский сад через холл. Там было пусто. По левую руку находился Сашин кабинет. С выбитым стеклом. Кабинет был весь раскурочен. Повсюду валялись бумаги. Но в остальном детский сад выглядел мирно и безмятежно, как всегда. Из помещения группы «Немо» слышались голоса. Один принадлежал Саше. Другой Петеру Эгманну. Петер был моим старым товарищем по университету. И комиссаром, который великодушно отказался от расследования исчезновения Драгана в обмен на место в детском саду для своего сына.

– …Не думаю, что мы сможем быстро установить преступников, – как раз говорил он Саше.

– Ущерб, похоже, небольшой, – сказал я, приблизившись к ним.

– Привет, Бьорн, – сказал Саша. – Да, эти типы порезвились только в кабинете.

Петер Эгманн добавил:

– Выглядит так, будто сначала они попытались отжать входную дверь стамеской. Но не получилось. Тогда они выбили окно кабинета и все там раскурочили. Поскольку дверь кабинета была закрыта снаружи, преступник или преступники не смогли проникнуть в детский сад и сбежали, что им еще оставалось?

– Что-то пропало? – Я притворился заинтересованным.

Саша притворился информированным:

– Сущая мелочь. Около пятидесяти евро.

– Кто ж так работает? – вставил я свою реплику в наш импровизированный спектакль.

– Есть три версии, – сказал Петер, которому единственному из нас не было нужды импровизировать. – Первое: профессиональные взломщики. За это говорят следы на входной двери. Против этого – их поведение в детском саду и то, что они все бросили и ушли. Второе: наркоманы. Эти вполне могут иметь при себе стамеску, и они достаточно глупы, чтобы оставить ее снаружи, а потом отказаться от своих намерений из-за тонкой двери, которую можно было бы просто выбить. За это говорит то, что пропала лишь мелочь и не взят даже компьютер. Против – то, что преступники, очевидно, были в перчатках. Третье: вандализм. Хотя против этого говорят стамеска и перчатки.

Интересные теории смог вывести опытный полицейский из такого минимума следов. Четвертый сценарий – фиктивный взлом – явно не пришел ему в голову.

Но мой внутренний ребенок захотел добавить еще и пятый сценарий:

«Может, это были те отморозки из парка».

Я кое-как справлялся со своим гневом на отморозков из парка с помощью регулярного осознанного дыхания. Пока не сорвался с тем кубиком льда. Тот срыв однозначно можно было списать на счет моего внутреннего ребенка. Он ненавидел этих отморозков всем сердцем. Перманентно. И это было столь же понятно, сколь и оправданно. Он же был ребенком. Во всяком случае, за последние недели я понял, что это не я все время завожусь из-за поведения тех типов. А мой внутренний ребенок. Соответственно, моему внутреннему ребенку было совершенно все равно, что отморозки из парка не могли быть виновны во взломе, поскольку его инсценировали мы с Сашей. Я сунул руку в карман брюк и погладил птичку-повторюшку, чтобы успокоить моего внутреннего ребенка.

Однако у нас шла партнерская неделя, так что я не хотел полностью игнорировать его желания.

Поскольку я сам заказал фиктивный взлом, то с моральной точки зрения было бы предосудительно обвинить в содеянном кого-то другого. Поэтому я перевел стрелки.

– Саша предположил, что это могут быть типы из парка напротив, – заметил я. Это было правдой уже хотя бы потому, что Саша на самом деле, заведомо ложно, высказывал такую теорию.

– Каких-либо зацепок для этого нет, – ответил Петер. – Тот факт, что люди по ночам плохо ведут себя в парке, еще не дает оснований подозревать их во взломе.

– А вы не хотите проверить этот след?

– Мы должны экономно расходовать наши ресурсы.

Я был так же неудовлетворен этим ответом, как и мой внутренний ребенок. Тот факт, что полиция страдала от острой нехватки персонала, не давал оснований игнорировать разумное подозрение.

– И как ты теперь оцениваешь опасность для детского сада? – спросил я Петера.

– Дело кончено. При всех трех возможных сценариях преступники не пойдут на это еще раз. Я думаю, завтра детский сад можно будет совершенно спокойно открыть. После того, как сегодня здесь поработают стекольщик и уборщицы. А вы подумайте о том, чтобы поставить решетки на окна первого этажа.

Самозарешечивание. Вполне разумное решение, чтобы снизить уровень преступности в Германии. На деньги, потраченные на добросовестное зарешечивание всех окон первого этажа в стране, несомненно, можно было бы нанять достаточно полицейских, которые стали бы добросовестно бороться с преступниками.

– Спасибо за подсказку. И спасибо, что твои люди появились так скоро, – поблагодарил я Петера.

Он повернулся, чтобы идти:

– Не за что. Речь ведь идет и о безопасности моего ребенка.

Когда мы с Сашей остались вдвоем, я осмотрел правдоподобный хаос в кабинете.

– Отлично сработано, – похвалил я Сашу.

– Большое спасибо. Теперь, наверно, я могу это все убрать?

– Я тебе помогу. И кстати, идея – высший класс: сделать вид, будто эти типы сначала хотели взломать входную дверь. Где ты взял лом?

– Нигде.

Я взглянул на него вопросительно:

– Входная дверь на самом деле была взломана.

– А почему же Петер думает, что грабители лажанулись с дверью?

– Потому что замок потом поставили обратно.

– Это ты?

– Нет. Те, кто освободил Бориса.

Меня обдало холодом. Конечно, я должен был понимать, что тот или те, кто вытащил Бориса из подвала, так или иначе побывали в нашем доме. Но лишь сейчас я окончательно понял, насколько близко при этом он или они уже подобрались ко мне. И к Саше. В конце концов, мы жили здесь же, только по лестнице подняться. Защищенные всего лишь двумя квартирными дверями. Почему нас не убили прошлой ночью просто из мести? И почему кто-то взломал входную дверь, освободил Бориса из подвала, а потом починил эту дверь? В этом не было никакого смысла.

К тому времени прибыли первые воспитательницы. Саша уже распорядился, чтобы все родители были информированы по вотсапу, что сегодня детский сад закрыт. Тем не менее он хотел, чтобы на всякий случай воспитатели были на рабочем месте. Он коротко объяснил дамам сфальсифицированную нами ситуацию и попросил их вызвать стекольщика, чтобы заменить разбитые стекла в окнах. Я пока поднялся в свою квартиру и еще раз позвонил Вальтеру.

– Спасибо за охрану. Стало поспокойнее на душе, – сказал я.

– Не за что.

– Есть какие-нибудь новости о людях Бориса? – по возможности вскользь спросил я.

– Мы занимаемся параллельно четырьмя офицерами из клана Бориса. Пока ничего особенного.

– И что это значит?

– Погоди-ка, я всегда получаю доклады от моих людей по вотсапу… Итак, один как раз сейчас гуляет с собакой. Другой только что закрыл свой клуб и идет прямиком домой. Еще один трахает жену своего соседа, а четвертый на пути в суд, на какое-то заседание.

Это и успокаивало, и в то же время удивляло. Если бы Борис вступил в контакт со своими людьми, его руководящий состав сейчас не занимался бы со спокойной душой повседневными делами. По крайней мере, у нас с Сашей появилось немного времени. Я поблагодарил Вальтера и отсоединился.

В ту же секунду позвонила Катарина. Она тоже получила сообщение по вотсапу детского сада и сразу ринулась с места в карьер:

– Ты сможешь взять Эмили?

Я подавил в себе желание быть женатым на такой женщине, которая сначала поинтересовалась бы моим самочувствием с учетом того, что в мой дом только что вломились. Не говоря уже о желании, чтобы это была такая женщина, которой я мог бы рассказать, что взлом – обманка и что я действительно боюсь за свою жизнь.

Но я не мог изменить свою жену. Я мог изменить только свою установку по отношению к ней.

И этой женщине, которая сейчас звонила, было наплевать на оба моих желания. Она предпочитала заниматься в первую очередь своими собственными.

– Завтра мой первый рабочий день, и я договорилась сегодня днем пообедать с одним коллегой. Я не хотела бы отменять это только потому, что детский сад не справляется со своими обязанностями.

– Была попытка взлома. Сейчас здесь полиция. Нам надо сначала прибраться и…

– Я знаю, что был взлом. Иначе у меня не было бы проблем с моей встречей. Так ты можешь взять Эмили?

Конечно, я мог – если к этому времени не буду мертв. Но и этого я не мог сказать Катарине. Для нее ведь речь шла не о моей жизни. Речь шла о власти. И пусть даже только о власти над моим графиком встреч. Я не хотел вовлекать в эти властные игры Эмили. Я заберу Эмили. Пока люди Вальтера нас охраняют, Эмили будет так же защищена или не защищена со мной, как и с Катариной. И если моя жизнь действительно вот-вот закончится, то я хотел бы по возможности большую часть оставшегося времени прожить с моей любимой дочкой. Может, было бы совсем и неплохо просто предаться мелким повседневным заботам. Если уж нельзя обойтись без того, чтобы мою жизнь попирали ногами, то пусть лучше это делает моя жена, а не Борис.

– Да. Я закончу здесь побыстрее и позвоню тебе.

– Мне нужно уйти самое позднее в двенадцать.

– Да, я…

Катарина уже положила трубку. Мои желания были не в счет.

Раздался звонок. Через дверной глазок я увидел Сашу и открыл дверь.

– Заходи. Кофе?

– С удовольствием.

Мы прошли в кухню, и я приготовил Саше кофе в моей капсульной кофемашине. Я взял из шкафа алюминиевую капсулу, сунул ее сначала в машину и сразу после этого в мусорку. Что за прекрасное было время, когда самой большой моей проблемой был вопрос: должен ли я по экологическим соображениям снова вернуться к фильтрованному кофе?

– Кажется, насчет взлома нам все поверили – или нет? – поинтересовался я.

– Никаких проблем. Нескольким родителей теперь придется изменить планы. Но это в любом случае лучше, чем привести детей на место преступления.

Катарина, похоже, была единственным родителем, который смотрел на это иначе.

– Я не хочу подвергать опасности из-за Бориса даже одного ребенка. Ни сегодня, ни завтра, – подчеркнул Саша.

Я кивнул:

– В случае необходимости нам придется на завтра придумать что-то еще.

– Что ты, собственно, наговорил Вальтеру? Почему нам нужна защита?

Я рассказал Саше мою сказочку про Хольгерсонов. Саша нашел эту историю достаточно креативной для того, чтобы нам без лишних вопросов обеспечили охрану по крайней мере на несколько дней.

– Как ты до такого додумался?

– Я сохранил мою детскую креативность, – ответил я, сказав тем самым и все, и ничего.

– Вальтер пасет и людей Бориса? – поинтересовался Саша, пока я наливал ему неспрессо.

– Да. Пока ни один из его офицеров не ведет себя как-то по-особенному – ни намека. Если бы Борис связался с ними, там бы сейчас черт-те что творилось.

Саша посмотрел на меня вопросительно:

– Как такое может быть? Почему Борис сбежал из подвала, а потом не связался со своими людьми?

– Именно это меня и озадачивает. Как и то, что входную дверь починили. Ты уверен, что замок от камеры Бориса был взломан снаружи, а не вырван каким-то образом изнутри?

Саша удивленно на меня посмотрел:

– Ты вообще еще не был внизу?

Я насторожился. Нет, на это у меня пока просто не нашлось времени. Саша был прав. Первым делом я должен был сам осмотреть место происшествия.

12. Минимализм

Как правило, страх потери снимается автоматически, если вам, по сути, больше нечего терять. Это может стать моментом освобождения. Вы удивитесь, как мало человеку на самом деле надо для простой жизни.

Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок

В старинном здании имелся большой сводчатый подвал со множеством смежных и несмежных помещений, расположенных в ряд. Если его расчистить и отремонтировать, то там вполне можно было оборудовать оригинальный винный погребок. Переднее и самое большое помещение служило кладовой детского сада. Здесь стояли деревянные скамейки и столы, игровой инвентарь и детские бассейны-лягушатники. В углу прозябал розовый игровой садовый домик из пластика. К двери домика был прислонен поставленный почему-то вертикально детский веломобиль.

От этой передней комнаты шел длинный коридор во всю длину дома, от которого отходили отдельные выложенные кирпичом подвальные отсеки для трех квартир дома. Последняя дверь в конце коридора вела в котельную. И эта котельная имела одну небольшую особенность. Дело в том, что она состояла из трех смежных помещений, в которые можно было попасть только через единственную входную дверь. Причем догадаться об этой особенности, стоя в коридоре, было совершенно невозможно.

В восьмидесятые годы этот дом принадлежал человеку, который был убежденным приверженцем господствующей тогда базовой триады конца света: атомная война – озоновая дыра – вымирание лесов. Он был твердо убежден, что ни одну из этих трех проблем нельзя решить за десять лет международными соглашениями и техническим прогрессом. Поэтому он решил их, так сказать, локально и выкопал себе два бункера в саду своего дома. И хотя впоследствии оказалось, что постройка этих бункеров была явным излишеством, нам с Сашей она давала решающее преимущество: эти помещения не были обозначены ни на одном строительном плане.

Вопреки ожиданиям, конец света не наступил. Но в убежища по-прежнему можно было попасть через котельную. И таким образом в нашем распоряжении оказалось нелегальное пристанище для незапланированного гостя. Панические настроения прошлого подарили нам идеальную тюрьму в настоящем.

В первом, легальном подвальном помещении десятилетиями располагались жидкотопливная отопительная система, огромный топливный бак, а также старый шкаф «ИКЕА». Я бы охотно модернизировал эту систему из соображений защиты окружающей среды. За счет Драгана, конечно. Причина, по которой я этого не делал, находилась за шкафом «ИКЕА». Шкаф скрывал дверь к двум другим нелегальным подвальным помещениям. Саша, мастер на все руки, снабдил его незаметными роликами и шарниром. Шкаф со всем его содержимым использовался как маскировка для настоящей двери. Для пятнадцатиминутного обслуживания отопления в нашем присутствии такая маскировка была в самый раз. Но если бы тепломонтажник взялся обновить всю установку, то он бы очень быстро понял, что в подвале что-то не так.

В любом случае теперь шкаф лежал в руинах перед дверью, которую должен был скрывать.

Открытая дверь за ним имела свою особую историю. Прежде это была дверь в настоящей тюрьме – дверь первой камеры, в которой когда-то переночевал Драган. Она была снабжена заслонкой, через которую можно было подавать еду, вести разговоры или надеть на заключенного наручники. Несколько лет назад тюрьму ликвидировали, а инвентарь распродали с аукциона. Драган по ностальгическим соображениям приобрел эту дверь и держал в подвале своего старинного здания. Мы с Сашей случайно нашли ее и, недолго думая, решили, что первая тюремная дверь Драгана должна стать последней тюремной дверью Бориса. В сущности, красивая символика, которая теперь, к сожалению, утратила свою символическую силу, поскольку массивный висячий замок, запиравший эту дверь, был срезан и валялся на полу.

Саша оборудовал тюрьму Бориса довольно уютно. В заднем помещении находился санузел, в переднем стояли кровать, стол и два стула. (Предназначение второго стула – заставить Бориса забыть, что он никогда больше не будет принимать гостей.) Вообще мы постарались оформить заточение Бориса как можно более позитивно. Если уж не для него самого, то хотя бы для остального мира. Мы кормили Бориса в основном веганской пищей. У него было две пары джинсов и две футболки из органического хлопка, которые мы сознательно купили через «Справедливую торговлю»[13]13
  «Справедливая торговля» – общественное движение, созданное для поддержания мелких производителей – ремесленников, фермеров и т. п., в основном развивающихся стран.


[Закрыть]. Ни одна швея из Бангладеша ради этого не эксплуатировалась. Если прежде Борис каждый день проезжал как минимум сто километров в лимузине S-класса, то теперь вот уже шесть месяцев он передвигался из одного подвального помещения в другое исключительно углеродно-нейтрально[14]14
  Принцип углеродной, или климатической, нейтральности – экологический термин, означающий, что объем опасных выбросов в атмосферу не должен превышать возможностей природы поглотить их.


[Закрыть]. Пластиковые пакеты для покупок ему тоже были не нужны. Другими словами, благодаря нам экологический след, оставляемый Борисом, был как у одноногого младенца в туфельке на шпильке. Оказалось, что превратить кого-либо из глобализированного расточителя в локального и сезонного потребителя[15]15
  Локальное и сезонное потребление – сознательный отказ от экзотических продуктов в пользу сезонных продуктов, выращенных в регионе проживания.


[Закрыть] не так уж и трудно. Для этого нужно просто запереть человека в подвале.

Мы все еще стояли возле тюремной двери, и мне не пришло в голову ничего более умного, чем сказать очевидное:

– Дверь действительно взломана снаружи.

– Это да. Но загляни-ка в первую комнату.

В первой комнате на полу лежал разломанный стол. Стул был опрокинут. Борисов графин для воды – многоразовый, из высокопрочной стеклоэмали – тоже валялся на полу, вся вода пролилась.

– Либо Борис тут подебоширил, либо произошла драка.

– Верно, – согласился Саша. – Но с чего бы Борису драться со своим освободителем?

Это было и в самом деле странно. Я основательно проинспектировал обе комнаты, но не нашел никаких намеков на то, что именно здесь произошло.

Саша между тем снова собрал, как мог, разобранный на составные части шкаф «ИКЕА». Мы закрыли тюремную дверь и придвинули к ней шкаф. Несомненное преимущество мебели «ИКЕА»: поломанная или неполоманная, она выглядела почти одинаково.

На обратном пути из подвала мне снова бросился в глаза розовый игровой домик и прислоненный к нему стоящий вертикально веломобиль. Почему-то меня это раздражало. Кто бы ни поставил его так, но это выглядело неаккуратно. Долго не раздумывая, я подошел к домику, чтобы снова поставить веломобиль на четыре колеса.

Отодвигая его в сторону, я услышал такой звук, будто что-то волочится по полу. Это открывалась дверь розового садового домика, к которой был прислонен веломобиль. Ее толкали наружу две мужские ноги в джинсах и носках. В игровом домике явно кто-то лежал.

Я поставил веломобиль на пол и позвал Сашу:

– Взгляни-ка на это.

Саша увидел две ноги и выхватил пистолет.

– Ты носишь оружие?

– Работа такая.

– Ты директор детского сада.

– И наш самый жестокий ребенок с сегодняшнего дня отсутствует. Так что я подумал, оружие не помешает.

Мы приблизились к домику. Саша ткнул ботинком в одну из лежащих ног. Ноги не пошевелились. Увидеть, что внутри садового домика, мы не могли. Окна были закрыты, за ними темно, хоть глаз выколи. Мы переглянулись, Саша указал глазами на крышу домика. Она просто лежала поверху, никак не закрепленная. Мы взялись каждый за одну сторону крыши и осторожно подняли ее. Внутри действительно лежал какой-то мужчина. Связанный кабельными стяжками.

Этот мужчина был живой.

Этим мужчиной был Борис.