Текст книги "Хрустальный ангел"

Путешествия учат

Ендрек съехал с Катовицкой трассы влево, рядом с магазином, на котором кто-то огромными буквами написал: «Будь человеком! Больше тепла для мороженой клубники!» Около голубой часовни с Божьей Матерью повернул влево по проселочной дороге. Машина начала подскакивать на выбоинах. Ендрек, проезжая автобусную остановку, откуда выскочил мужчина и начал вовсю махать руками, притормозил, открыл окно.

– Не могу вас взять, сейчас поворачиваю, еду на Поток, – крикнул он, а мужчина, поблагодарив, махнул напоследок рукой и снова уселся на полуразрушенную скамейку.

Ендрек, приезжая в родительский дом, чувства испытывал смешанные. Это было и одновременно не было приятно, это было и одновременно не было трогательно, это было и одновременно не было удивительно, это было исключительно знакомо, но так далеко, как Луна или Проксима. Временами он ловил себя на удивительной мысли, будто бы хотел сам себя убедить: неужели это я тут жил? Я тут жил? На этой остановке ждал автобус? На этой раздрызганной таратайке ездил в школу? Школу, которой уже давно нет… Так выглядело мое детство?

Возле дикой груши, которая вылезала на дорогу, повернул налево. Дом родителей стоял так же, как тридцать лет тому назад, и даже пятьдесят три, потому что построил его еще дед, сам обжигал на солнце кирпич. Остановил машину на обочине возле деревянной калитки, низкой, не защищающей ничего и ни перед чем. Вынул из машины большую картонную коробку с покупками для матери, с соками, которые мама не покупала сама: «зачем тратить деньги, сыночек», с консервированными ветчинами в банках и рыбными консервами в томатном соусе, которые она любила, хлопнул дверками, поддержал коленом коробку, просунул руку и открыл. Поросший травой дворик был вымощен булыжником, летняя кухня была распахнута настежь, это говорило о том, что его мама где-то крутится после обхода двора, как обычно уже много-много лет.

Открыл дверь в сени, положил коробку на старое кресло, которое стояло в углу так же много лет, постучал в дверь, не дожидаясь приглашения, вошел.

Мама стояла спиной к нему возле поленницы, стояла так, словно время остановилось несколько десятков лет тому назад. Только слух уже не тот, раньше, когда возвращался из школы, она стояла в сенях и слышала автобус еще с дороги, а теперь не услышала шума машины.

– Мамочка, я приехал!

Мама повернулась, и тут-то время понеслось вперед. Ее молодое, смеющееся лицо покрыли морщины, сгорбило спину, опустило плечи, и посинели жилы, которые неожиданно повылезали из-под кожи длинными полосками. Ендрек наклонился, как делал это раньше, над мамиными руками, время придало им темный цвет, пятнышки стали больше, а кожа – вяла и стремительно истончалась. Он поцеловал ее в этот пергамент, а потом в розовые щеки.

– Сынок, я думала, что ты приедешь позже, после работы. Не успела даже супу приготовить, – сказала мама, которую он любил и которая не понимала, что он может приехать к ней когда захочет, и утром, и в полдень, и ночью, а не только в пятницу перед обедом.

* * *

Затаив дыхание, Сара сидела между самолетным ангаром и площадкой аэропорта и впервые за много месяцев чувствовала себя счастливой. Правда, ей на ногу чуть не наехала «Скорая помощь», но Сара вовремя ее отдернула с проезжей части. За скорой, мигая голубым светом, катила пожарная. Обе машины остановились чуть поодаль за ее спиной.

– Горит, горит, – закричал Матеушек и добавил полицейскую машину к скорой и пожарной. – Тетя, мы можем сделать настоящий дым? Хоть чуточку. Хоть совсем малюсенький, вот такой? – Матеушек выставил палец и показал краешек ногтя.

– Сожалею, но нет, – улыбнувшись и любуясь им, ответила Сара.

– Ах, да перестань ты сожалеть! – раздался голос из-за двери. Идена. – Никакого пожара. На прошлой неделе у нас был потоп, и посмотри, что стало! – Идена возникла как дух и завернула угол ковра. На дубовом паркете чернело пятно. – А говорили, что лак водостойкий, хамы такие!

– Хамы такие! – радостно закричал Матеушек.

– Не говори таких слов, это нехорошо! – одернула сына Идена. – Расскажи лучше тете, как вы с Томашеком потоп устроили!

– Для потопа нужна вода, правда? – спросил у Сары мальчик и заявил с претензией: – Я спрашивал, можно ли мне поиграть в наводнение, и ты мне разрешила!

– Ну, видишь, так это выглядит с самого начала. Сначала тебе говорят, что роды – это не больно, будет что-то вроде внутреннего давления, что похоже на правду так же, как если сравнивать езду на велосипеде с прыжком без парашюта, а потом вот тебе! – Идена обвела рукой пространство, заключив в него и аэропорт, и самолеты, и паркинг. Там же оказались и Сара с Матеушем. – Приберись, ужин на столе, – сказала она и крепко прижала к себе Матеушека.

– Не надо меня обнимать, я уже большой. – Матеушек вывернулся из объятий Идены и прилип к Саре, потерся о ее колени: – Тетя, ты мне поможешь?

Потом Сара купала ребенка, потом прочитала ему шесть сказок, потом ответила на кучу вопросов, а точнее сказать – на один, который все время начинался с «почему» – только слова менялись. Ее терпение было вознаграждено:

– Тетя, а когда ты опять к нам приедешь? – Не дожидаясь ответа на вопрос, Матеушек неожиданно заснул с полуоткрытым ротиком и своим обожаемым Мишкой, прижатым к щечке, мишкой, которого Сара ему подарила пять лет назад.

Она погасила свет, вышла из детской и остановилась в дверях кухни. Идена окончила загрузку посудомойки. Кухня блестела, а на столе стоял фужер вина, которое Идена пригубляла в процессе уборки. На стекле остались следы от резиновых перчаток и остатки пены для мытья.

Идена повернулась к Саре:

– Ты даже себе не представляешь, как я рада, что ты тут! – и Сара почувствовала, что она дома.

* * *

Упираясь лбом в оконное стекло скорого поезда «Познань Центральный – Варшава Западная» в вагоне номер четыре, Сара всматривалась в окружающий мир сквозь наглухо запертое окно.

Кое-где поднимались озимые, зеленели между белыми пятнами остатков снега и черными лоскутами земли, на которой должно было вот-вот что-то вырасти, на вербах отчетливо обозначилось начало весны, словно кто-то опустил на ветки нежную паутину зелени.

В канавах по обе стороны железнодорожного полотна почки барашками пушились в лучах солнца. А небо приобрело синеватый цвет, который у Сары ассоциировался с весной.

Увидев за Конином стаю диких гусей, она почувствовала в них знак чего-то нового, хотя они ничем не напоминали аистов.

Новое начиналось в понедельник. Могла ли она вообразить себе, что у Идены все так просто!

Достаточно было Саре чуть расслабиться (так они не беседовали уже много лет, а может быть, и никогда?) и неосторожно рассказать о своей мечте, сначала об одной, потом о другой, и недоступное радио оказалось для нее в пределах вытянутой руки.

Идена тут же позвонила кому-то, кто был когда-то знакомым кого-то, кто теперь был приятелем кого-то, и тот кто-то сказал, конечно, если для пани Идены Крамак, то сию же секунду, что безусловно, как раз на Радио Амби ищут сотрудника, что, возможно, это как раз пока вполне интересная работа, однако нужно будет первое время делать все, но кто знает… И прежде чем Сара успела попридержать Идену, ведь одно дело – мечтать, а другое – эти мечты воплотить в жизнь, Идена успела позвонить в шесть мест. А перед десятым звонком абсолютно незнакомый ей человек позвонил и сказал, чтобы Сара пришла в понедельник утром туда-то и что это большое удовольствие для него – разговаривать сейчас с ней, Иденой.

Радио Амби прозвучало для Сары как музыка, это ничего, что на другом конце Варшавы, это ничего, ей будет приятно вылезти из дома, это будет настоящее чудо! Работать наконец-то на радио, готовить передачи, которые еще никогда никто не делал! Конечно же, не сразу, но с чего-то надо ведь начинать.

А потом заскочила приятельница Идены из театра, которую Сара видела пару раз на сцене, и Идена похвалилась, что устроила Сару на работу; подруга высоко подняла бокал, будто хотела проверить, поровну ли Идена всем налила, и сказала:

– На радио? Отличная работа! У тебя исключительно фоничный голос, это фантастично!

А Идена добавила:

– Я всегда тебе завидовала.

И Сара почувствовала себя так, словно ее намазали медом, от пяток до головы, и ей предстояло выкупаться в ослином молоке, хотя, по правде, она Идене не поверила. Идена не могла ей ни в чем завидовать, так как завидовать было нечему.

И когда наконец приятельница ушла, объявив окончание вечера, хоть было только два часа ночи и до следующего вечера еще очень далеко, они с Иденой пошли в ванную.

Сара погрузилась в янтарную пену в ванне, наполненной теплой пахучей водой, при свечах с запахом клубники, а Идена уселась на закрытое сиденье унитаза и открыла третью бутылку вина, которую они намеревались выпить только вдвоем. А Сара хоть и знала, что не должна пить, что у нее слабая голова, однако дала себя уговорить, и они пили вино из стаканов для чистки зубов – им казалось это забавным, пока Саре вино не ударило в голову и она не расплакалась от жалости к себе – к жене, с которой муж не хочет иметь пока что ребенка, и мало того, в довершение всего он в Австралии, а она так сильно любит его…

Идена в порыве ответного чувства прямо в платье – шерстяном, в красно-синюю клеточку! – держа в одной руке стакан с вином, шагнула в ванну и обняла Сару.

– Какой же ты глупый ребенок! – со стоном вздохнула она, булькнув водой, и на рукав ее платья обшлагом осел клуб пены, так что она стала похожа на сказочную фею-крестную из волшебной сказки. – Какая же ты глупая. Перестань распадаться. И начни быть женщиной. Ты не знаешь, как это делается? Перестань говорить и начни действовать. Ты опустилась. Ты не знаешь, что эти маленькие гормоны, отвечающие за чувства, выпариваются через три года. Где-то я читала. Но это наверняка правда. И тогда необходимо действовать. Заставить ревновать, завлекать, уводить. А что ты? В трениках дома. Без зеркала с корректировкой изображения? Клыска, дорогая, Яцек тебя любит больше жизни, только в него тоже влезли эти гормоны, отвечающие за привычки. Они как-то называются, я это тоже читала, но не помню где. И сделаешь так. – Идена наклонилась над Сарой и начала шептать: – И обещай, что будешь мне звонить и отчитываться. И поклянись, что послушаешься моих советов.

И Сара поклялась.

* * *

Ендрек сидел в кухне у Юлиуша и не отрывал взгляда от Гайки, у которой ни на минуту не закрывался рот. Она уже давно всыпала по три ложечки кофе в каждую из трех кружек и готовилась сыпать дальше, когда Юлиуш деликатно отобрал у нее банку.

– Достаточно, дорогая.

– Конечно же… А вы любите крепкий? Но для меня слишком крепкий. Ты бы мог мне и раньше сказать. – Гайка отсыпала кофе назад и поставила кружку под нос Ендрека. – Столько?

– Нет, чуть больше. – Ендрек посмотрел на дно кружки с просветами. – Мне две ложки.

– Боже! – Гайка высыпала кофе назад в банку и вновь стала отмерять. – Ты две, Юлиуш полторы, я полторы, а ты должен согласиться.

– Но я не знаю…

– Такая передача – это потрясающая вещь, представляешь, скольким бы людям ты смог помочь? Тебя будут слушать миллионы, правда, Ендрек?

Ендрек усмехнулся:

– Миллионы, наверное, нет, но знаешь, люди не очень-то знают, что значит терапия. Они думают, что те, кто ходит к психотерапевту, – ненормальные.

– Ну, конечно, – хмыкнула Гайка и залила кофе кипятком. Все трое любили кофе в зернах и не выносили растворимый. – Как я. Потому что я с тобой. И поженилась я на тебе потому только, чтобы к тебе не приходить на прием. Только чтобы иметь тебя под рукой.

– Вышла за меня замуж, – поправил ее Юлиуш и поцеловал в щеку.

– Это не одно и то же?

– Не очень-то, – улыбнулся Ендрек.

– Ой-ой, не об этом мы говорим. Пробую только тебя убедить, что пойти на радио – в этом нет ничего зазорного. Ты не должен стесняться.

– Я и не стесняюсь, – спокойно ответил Юлиуш. – Но я психотерапевт и не должен нигде выступать и делать из себя болвана.

– О, ты только посмотри, – Гайка признала в свидетели Ендрека, – с кем я живу? Какого еще болвана? Наконец-то люди услышали бы что-нибудь умное. Поняли бы, что не со всем могут справиться сами, есть кто-то, кто к их проблемам относится серьезно, и что не все в мидиях мусор. А кроме того… Скажи ему, Ендрек, что это прекрасно, что тебя ценят и приглашают как эксперта…

– Старик, ну я ж тебе говорю! Это прекрасно, что тебя ценят и приглашают как…

– Да отстаньте вы от меня, – отмахнулся Юлиуш. – Хорошо, уговорили, пойду, только давайте окончим этот идиотский разговор!

* * *

– Меня вы не обманете, – возмущенно проговорила пани Херц, открывая дверь своей квартиры, – я и так знаю, что у вас живет пес. Все вы врете мне, что его нет!

– Но правда же… правда… – прошептала Сара, вежливо повернувшись от своего замка в сторону соседки.

Невооруженным глазом видно, что она возвращается издалека, груженая сумка была полной и тяжелой, и она не могла ничего общего иметь со скандалом, который произошел в ее отсутствие.

– Я хорошо знаю, – триумфально огласила вердикт пани Херц. – И я позвоню в местное отделение полиции. Они меня защитят. Они наведут тут порядок!

– У нас нет… – Саре наконец-то удалось найти нужный ключ к своей двери, несмотря на то, что у нее уже тряслись руки.

– Те, кто жил перед вами, тоже говорили, что у них нет. А откуда эти кучи? Откуда?

– Не знаю, – не моргнув глазом, врала Сара, хотя отлично знала откуда. – Я не знаю…

– Они тоже не знали. Все не знают! А собака оставила следы. Вот эти следы. Еще пожалеете!

Сара вошла в дом и тяжело рухнула в кресло. Нужно быть исключительно невезучей, чтобы поселиться в таком соседстве. Она ненавидела пани Херц всем сердцем.

Ах, если бы она была другой. Сильной, решительной, бесстрашной. Если бы она была другой, то сказала бы этой бабе:

– У нас нет никакого пса. Ни пса, ни кота, ни мышей, ни крыс, у нас вообще нет никакого живого существа. Нет рыбок, нет слонов, жирафов, ленточных червей и змей. Нет никакой живности, кто бы мог гадить на ваш половик перед дверьми, и вы невыносимы. И если еще раз вы меня начнете цеплять, я вам скажу, что я о вас думаю. А думаю я то, что вы безобразная и одинокая и что у вас скверная душа и все от вас бегут. А теперь напишите мне подтверждение, что вы приняли к сведению, что у меня нет пса.

Или нет, иначе. У нее мог бы быть пес – огромный, коричневый, какой-нибудь бразильский убийца. И та соседка бы ворвалась к ней со скандалом, а она, Сара, вообще бы не сдвинулась с места, только бы приказала: «Взять!» И пани Херц вошла бы прямо в комнату, в которой она бы, Сара, сидела себе удобненько, а в ногах у нее сидел этот огромный и грозный пес. У него из горла вырывалось бы клокотанье, будто бы в желудке у него кипяток. И он готов был бы броситься молниеносно на каждого, у кого к Саре были претензии. А Сара бы усмехнулась и сказала:

– Скажите ему обо всем.

А пес взглядом бы умолял, чтобы она разрешила ему расправиться с вредной старухой.

А пани Херц очень вежливо обратилась бы к Саре:

– Прошу меня извинить, я очень люблю собак, – а потом очень вежливо обратилась бы к псу Сары, бразильскому убийце: – А ты можешь гадить на мой половик, и лучше всего, если ты сделаешь кучу сразу, – и она протянула бы псу газету, – я сама отнесу это домой, чтобы вас не затруднять, спасибо большое.

Вот это было бы весело!

Мечты Сары прервал требовательный звонок в дверь. Сердце у нее затрепетало.

– Ты чего не открываешь? – В дверях стояла Магда.

Выглядела она жутко. Синяки залегли под глазами, она похудела, и брюки висели на ней как на вешалке.

– О боже, – всполошилась Сара, – а я и не слышала звонка, входи!

– Где ты была? Ты не говорила, что уезжаешь! Я приходила к тебе… Уж думала… всякое… – бубнила Магда, идя за Сарой в кухню. – Я теперь все знаю, я ему устрою. Я не могу себе позволить, чтобы какой-то, какой-то… – она поискала нужное слово, – чтобы какой-то, в общем, такой никто так ко мне относился!

– Не можешь, – согласно кивнула Сара и автоматически поставила на огонь воду для чая.

Она очень устала и хотела побыстрее лечь спать. Завтра ей идти на радио. Она должна приготовиться к разговору, что-то предложить свое, блеснуть, иметь свежие неординарные мысли, произвести впечатление и выглядеть соответственно, а потому нужно принять что-нибудь успокоительное.

– Знаешь, что будет для него самым жутким? – не унималась Магда, усевшись за кухонный стол. Она отодвинула красную вазочку к самой стенке, словно ей не хватало места, так ее переполняли чувства.

– Нет, – безвольно отозвалась Сара.

– А я тебе скажу! – вдохновенно воскликнула Магда. – Самое плохое, что я могу для него сделать, будет… – Она повысила голос и взглянула на Сару.

– Так что? – спросила Сара и подала Магде чай.

Она налила в чашку кипяток и бросила туда кусок лимона. Без сахара.

Что ж, Магда пребывала в фазе осмысления вероломной мести. И после страданий и рыданий ей пришла в голову мысль найти средство, которое привлекает самок тараканов – его применяют при дезинфекции, – чтобы собрать всех тараканов в одном месте.

– И если бы я достала это средство, то договорилась бы с ним, – голос Магды потеплел, а в глазах ее Сара углядела мечтательность, – с Петром… Знаешь, под видом того, что мне нужно отдать ему пару книжек, так как оставшиеся сигнальные экземпляры пришли на мой адрес, я капнула бы на книжку этого средства, и тогда… Ты представляешь себе масштаб эффекта? Представляешь? – Сара не испытывала недостатка воображения и представляла. – Значит, я договариваюсь с ним спокойно, с достоинством, отлично выгляжу, так, как только что от косметички и так далее. А там, понимаешь, слово за слово… Догадываешься, о чем я?

Но Сара еще не догадывалась. Магда захохотала, и это был поистине дьявольский смех.

– Слово за слово, и помазала бы ему одну маленькую капельку все равно во что!.. Ну, конечно, я должна была иметь резиновые перчатки, такие, из толстой резины, чтобы мне самой себе не причинить вреда, но ты можешь себе вообразить? Он возвращается домой, а там к нему тянутся тараканы. Это действует в течение полгода, мне один мужик сказал. Полгода бы он имел прирост тараканов! – хохотала Магда и выглядела по-настоящему счастливой. Или ненормальной, это уж как кому угодно! Но это было пару дней назад.

Сара уселась напротив Магды и вернула на место красную вазочку, как бы желая отгородиться. Что же сейчас задумала Магда, чтобы совершить месть столетия? Нет ничего хуже раненой женщины. Или что-то в этом духе.

– Ну и что ты сделаешь? – повторила Сара и в общем-то не хотела услышать ответ.

– Не отгадаешь! Тотальная смена плана!

Что могла значить тотальная смена плана, если разведение тараканов уже ушло в прошлое, Сара даже не хотела догадываться.

– Знаешь что? Ты даже не ожидаешь. Я не сделаю ничего, – триумфально возгласила Магда и с выражением бухнула в чай сахар, хоть не ела сахару уже полгода.

– Ничего, – эхом повторила за ней Сара.

Магда, как всегда, была права. Сара очень удивилась.

– Как тебе такое? – Глаза Магды блеснули из-за стакана, из которого она не вынула ложечку.

– Ничего, – ответила Сара.

– Ты не считаешь, что это гениальный замысел? Просто ничего, будто бы его не было. Он для меня не существует. Это самое плохое для мужчины. Ни-че-го. Именно это я и сделаю! – И Магда решительно допила чай, не обращая внимания, что он горячий и сладкий.

К пульту управления не подходи!

Мало сказать, что Сара была разочарована. Она была потрясена! Не так, не так она себе все это воображала! Думала, что будет делать совершенно другие вещи. У нее было столько идей, но шеф, который ее принял на работу, пожилой, но молодящийся мужчина с излишним весом и легкой лысиной, выразился предельно ясно:

– Вы будете делать все.

И следующим предложением погасил ее скрытую радость:

– Главным образом отвечать на телефонные звонки, все записывать, а в случае чего оставлять контакт Еве, ну, еще подавать кофе, чай, сок… Да, вот так работают журналисты! Осмотритесь вокруг и будете знать, что делать. Кроме того, два ночных дежурства в неделю, так как никто не хочет сидеть и очень редко звонят, но шеф приказал, чтобы радио функционировало, понимаете, пани, интерактивно. А как шеф приказывает, так и делается. Если речь обо мне, то я являюсь вашим непосредственным шефом, надеюсь, мы найдем взаимопонимание?

Шеф представил Сару, проводив ее к режиссеру:

– Это наша новенькая, Сара, скажите ей, что она должна делать, пока нашу халабуду не закрыли.

Он хлопнул за собой дверью так сильно, что календарь, прикрепленный толстыми кнопками, долетел почти что до середины комнаты.

– Я Ева, – рыжеволосая девушка неторопливо поднялась из-за стола и неохотно протянула Саре руку. – К пульту управления не подходи, иначе чего-нибудь испортишь. Ты будешь сидеть тут, – она показала на пустое место под окном.

– Меня зовут Ян, – толстяк с правой стороны даже не встал. – Не привыкай, это место надолго не пригреешь.

А третий долговязый парень с орлиным носом подошел и пожал ей руку, можно сказать, от сердца, что-то пробормотал, она не расслышала, потому что в эту минуту из усилителей грянула музыка.

– Извините, я не расслышала, как вас звать.

– Обращайся ко мне Леон, это меня стройнит, – рассмеялся парень. И Сара в ту же секунду возненавидела и себя, и свой вопрос, и его за бездарный ответ.

– Ты, Рафал, полный дурак, – сказала Ева, – через три минуты выходишь в эфир.

Две другие особы у пульта управления только кивнули.

Сара уселась за пустой стол и подумала: всем им не она именно не нравилась, а просто начало в отношениях всегда очень трудное. Над стеклянной перегородкой, отделяющей соседнюю студию, загорелся красный свет.

Парень с орлиным носом начал читать новости, а Сара не знала, что с собой делать.

«Если ты безграмотный, напиши нам уже сегодня, – донеслись из динамика слова. – Высшая школа базового воспитания даст тебе возможность избавиться от комплексов. Не пропусти. Два семестра по цене одного, если запишешься в течение трех дней».

Красный свет погас – и вновь зазвучала эта ужасная музыка.

– Тебя понесло, Рафал? Как это безграмотный может написать?

– А мне-то какое дело? Я тут от чтения, а не от мышления. Может, такой безграмотный имеет жену, мать или дочь.

– Как мило, ты сразу решил, что это парень.

– Знаю, что этот безграмотный точно мужик, если бы речь шла о бабе, написали бы «безграмотная», правда ведь? – Рафал стукнул рукой по машинописному листу: – Так что мои знания подкреплены написанным словом.

– Пожалуйста, потише, тут работают, – откликнулся пан Ян, и в этот момент раздался телефонный звонок.

Единственный аппарат стоял на столе у Евы.

– Ну, снимай, – сказала Ева.

Сара протянула руку.

– Радио Амби, слушаю, – проговорила она как можно более приятным и вежливым голосом, при этом все взоры были обращены к ней, в режиссерской неожиданно наступила тишина.

Из трубки понесся поток оскорблений. Саре стало плохо. Она собрала все силы, что у нее были, но волнение оказалось сильнее.

– Благодарим вас за выдажение своего мнения о нашей станции, – сказала Сара в трубку и положила ее неловко, так что она звякнула.

Все разразились гомерическим хохотом.

– «Хорошо! Выдажение мнения о нашей станции» – это находка! Великолепно! Свежо и смело! – Постановщик, чьего имени Сара не знала, был по-настоящему рад.

– Извините, – прошептала Сара.

– Мужчина звонил? – отсмеявшись, спросила Ева.

– Да…

– И что сказал?

– Что ему очень не нравится… что это какая-то каша, что это… – Она чувствовала, что не сможет произнести «радио», у нее выйдет «дадио», и она изо всех сил искала в голове выражение на замену: – Что это передача для глухонемых…

Она была смущена.

Ева широко улыбнулась.

– Ну, видишь? Справилась?

«Полюби заново свою кожу», – раздалось из динамика.

Сара опустила голову.

Это какое-то недоразумение, работа не может быть такой, это невозможно! Люди не должны слушать такую чепуху. Нельзя им вбить в голову, чтобы они заново полюбили свою кожу. И что это значит? Что они ее когда-то уже любили и из-за чего-то перестали любить. И теперь должны полюбить ее заново… И вообще – разве это не бред?

– Идем, я тебе покажу, где кофе и чай, – позвала Ева.

Сара поднялась и двинулась за рыжей девушкой.

– Для меня кофе, Садачка, – съёрничал долговязый и сделал дурацкую мину, – и веднись к нам обязательно, будем без тебя скучать.

Боже, неужели зачавший этого типа сперматозоид когда-то смог победить в состязании с миллионом других? Никогда, никогда в жизни, ни в школе, ни в институте она не встречалась с такой агрессией, злобой, насмешкой. Огромное счастье, что Ева другая.

– Наш чайник на этой полке, она наша, а другая – студии номер два. Иногда они забирают что-то с нашей полки, ну и ладно, я беру с их полки в отместку. – Ева нагнулась и достала две кружки.

– Спасибо, – шепнула Сара.

Ева включила чайник и облокотилась о раковину.

– И как тебе тут нравится?

– Вы что, всегда несете такую чепуху? И люди это слушают? – вырвалось у Сары.

– Ну ты и наивная. Существуют исследования рынка, люди слушают то, что мы вещаем, и им кажется, что они это любят. В этом проблема. При следующих исследованиях они уже за это голосуют сами, чтобы было легко и приятно. Понимаешь? Они ведь идиоты!

– Люди слушают, потому что у них нет выбора, – отважилась возразить Сара. – Ведь это медиа учат людей, а не наоборот.

– А у нас именно наоборот. И это проверено. Культура шагнула на улицы. Ты бы очень подошла для радио с твоими недостатками речи, – рассмеялась Ева, выключила чайник и наполнила чашки. – На телевидении каждый шепелявит или говорит в нос, мода такая.

– Спасибо, – Сара протянула руку к кофе.

– О нет. Это для Рафала и для меня, а ты себе сделай сама, я тебе показала где. – Ева повернулась… и оставила изумленную Сару на маленькой кухне.

* * *

– Ну и как? – Громкий голос Идены звучал в телефонной трубке как колокол.

– Отлично, – бодро ответила Сара. – В целом неплохо. Знаешь, там, конечно, есть перспективы, но сейчас пока…

– Понятно, что тебе сразу, конечно же, не дадут сделать свою передачу. Но пока подожди, потерпи. Держи при себе пару задумок, и увидишь, что все будет хорошо. А люди как, хорошие?

Сара сглотнула.

– Понятно. Конечно, я спрашиваю глупость, всюду есть и хорошие, и плохие. Но я так рада, что у тебя наконец-то есть занятие!

– Я тоже так рада… – сказала Сара, положила трубку и расплакалась.

* * *

Сара опять сидела в кафе. Ее переполняла злоба – не на кого-нибудь, а на себя. Это просто немыслимо, что она так поддается Магде! Та из состояния «немести» Петру перешла в «я ему покажу, найду другого, в тыщу раз лучше», то есть речь шла о поиске заместителя. Она часами просиживала в интернете, а потом тащила Сару, «чтобы кто-нибудь мне объективно сказал, стоит ли, потому что я в стрессе».

И каждый раз повторялось все по кругу. Будто бы случайно, Сара сидела по просьбе Магды в каком-нибудь кафе, чего она просто не выносила, ей казалось, что каждый на нее пялится, в кафе входила Магда с очередным женихом и, увидев Сару, с выражением кричала: «О, а ты что тут делаешь?» Потом следовало:

«А мы можем к тебе присесть?» И никого не касалось, а меньше всего Магды, как Сара себя в этой роли чувствует.

На этот раз не должно было быть лучше, к сожалению.

Магда появилась в дверях с мускулистым таким мужиком, внешность его говорила: «Я не умею думать, я умею поражать своим видом».

Торс тесно облегала голубая рубашка, темный чуб слегка торчал вверх, взглядом победителя он охватил всех присутствующих, не исключая Сару, двух официанток и трех мужчин. Магда наметанно выбежала перед ним и привычно закричала-захлопотала:

– Ой, Сара, что ты тут делаешь? – и обняла ее так порывисто и радушно, как тетю, которую сто лет не видела.

– Камил, это Сара, моя горячо любимая приятельница, – она повернулась к рубашке, в которую был вбит мощный торс. – А это…

– Я Камил, – протянул руку Саре голубой торс.

– Можно присесть? – защебетала Магда, и у Сары аж заурчало в животе. У нее были на сегодня планы.

Она смотрела на Магду слегка потрясенно – впервые она была под таким сильным впечатлением от мужчины. За последнюю неделю та встречалась с четырьмя, и всех четверых она должна была показать Саре.

– Да, он Камил, – как-то совсем ни к чему подтвердила Магда, и они уселись.

Камил обводил взглядом кафе. Беседа не клеилась, потому что ее попросту не было.

– Ну, вот Камил… плавает, – начала Магда, и Сара влет догадалась, что Магда в таком состоянии, что вот-вот закипит. Приятельнице необходимо помочь, поэтому Сара через силу изобразила чуточку заинтересованности.

– Плавает?

– На спине на двести метров, – добавила Магда с гордостью, как будто все это сотворила она: и на спине, и метры, и плавание, и прежде всего самого Камила.

– Это интересно… – Сара повысила голос, хотя плавание казалось ей абсолютно не интересным занятием, и взглянула на Камила. Теперь он ее одарил взором и важно изрек:

– Ну.