Текст книги "Мама, не читай! Исповедь «неблагодарной» дочери"

Мизантропка

Хм, не была я, конечно, милым ребенком – пушистым котенком, тихим, нежным и послушным, как дрессированный пуделек. Характерец я проявляла с детства – и упрямство, и вредность, хотя и не была вроде бы чудовищем: так, в пределах нормы… Ненавидела, когда меня понуждали что-либо делать – меня нужно было только просить. Ха-ха – это в нашей-то тоталитарной действительности, которая царила не только в школе, но и в лучших домах интеллигенции, да и в их головах, по правде говоря. А с чего бы, собственно, они, интеллигенты, были какими-то другими? Их самих с младенчества приучали к дисциплине методами ора, запугивания, подзатыльниками и прочими способами имени Макаренко и Сухомлинского. Какие же к ним могут быть претензии? Нормальные типажи коммунистической селекции. Таки создали нового человека!

Так вот, на всякий нажим извне я норовила ответить яростным противодействием, сопротивлением, но ежели таковое не было эффективным или даже представлялось опасным из-за серьезной разницы в весовых категориях (а именно так и случалось почти всегда), то я просто мысленно уходила в глубокое подполье, а уж там главной была я! Там я страшно хамила обидчикам, даже распускала руки и вообще давала волю своему недоброму воображению. Внутри меня все так и клокотало! Я скрипела зубами, сжимала кулачки и очень часто до сильной крови кусала губы, прямо как партизанка на допросе у фашистов. Естественно, это вряд ли позитивно влияло на характер ребенка с большим количеством тараканов в голове.

Иногда из меня просто перло что-то такое, даже не знаю, как это назвать… Мне просто надо было сказать какую-нибудь гадость, чтобы выплюнуть накопившийся мусор загнанных вглубь негативных эмоций.

И вот я приходила в комнату родителей, садилась в кресло и с видом провокатора выдавала:

– Учителя все идиоты, а эта дурацкая химия вообще никому не нужна! – и смотрела на маму с папой нагленькими глазками, вздернув подбородок и справедливо ожидая кары.

– Боже! Что она несет? Отец, что она несет? – Мама молитвенно сжимала руки на груди, глаза у нее становились огромными и ужасно несчастными. Папа молчал, как всегда, в лучшем случае пожимал плечами.

– Да! Я так считаю. Ненавижу химию. И программа идиотская, а химичка – дура последняя, и…

– Прекрати! – кричала мама, глаза ее были уже не несчастными, а очень и очень сердитыми. – Просто не моя дочь какая-то! Просто нелюдь! Такая ты… – Ну, дальше шло описание меня – чудища болотного, человеконенавистника, потенциального убийцы и конченого человека.

– М-да, – резюмировал наконец папа. – Ты – страшный мизантроп. Просто ужасающий.

Я очень рано узнала значение понятия «мизантроп», потому как меня этим словом с малолетства часто называли родители, а я была девочка любопытная и со словарями дружила. Поэтому в очередной раз ничего нового про себя не узнала. Зато еще раз убедилась, что бедная мамочка легко ведется на любые провокации, и если мне нужно поупражняться одновременно в садизме и мазохизме, то это легко проделывается на раз-два.

А вот ведь забавно… Забавно и смешно, что моя дочь, выросшая в атмосфере свободы во всех смыслах, можно даже сказать – анархии, а также в обстановке абсолютного домашнего ненасилия, таки стащила из моего генома эту провокационную черточку характера. И когда-то давно, примерно в начальных классах, пыталась проделывать похожие трюки со мной. Ха! Нашла с кем.

– Мам! – Темные бровки сдвинуты, чернющие глаза полыхают, ноздри гневно раздуты. – Я ненавижу всякие стишки про природу всяких там русских поэтов! Я ненавижу нашу завучиху – она ведьма тупая! Я просто ненавижу…

– Да ради бога, – спокойно отвечаю я, наливая чай ей и себе. – Ты, главное, не волнуйся так. Раз ненавидится – ненавидь. Только если будешь так пучить глаза – лопнут, жаль, что из-за такой ерунды.

Ребенок прыскает, я вместе с ней, и дальше идет нормальный домашний треп о том о сем. Ни гнева, ни ненависти больше нет и в помине. Правда, уходя из кухни, девчонка снова пытается придать своему лицу злобное выражение:

– Нет, ну все-таки эта завучиха…

– Я помню: тупая ведьма, – отвечаю я, хихикая. – Ну и черт с ней в таком случае.

Дочь довольно угукает и мчится в свою комнату, напевая что-то из японских мультиков. На японском языке, между прочим…

Дочурка знает, с кем можно упражняться в этом генетически прилипшем к нам свойстве. С бабушкой, разумеется.

После дочкиных визитов к моим родителям в выходные дни я всегда выслушивала по два раза одну и ту же историю, только в разных интерпретациях.

Мамина:

– Она меня просто убивает… Она заявила, что ненавидит Пушкина… И это – моя внучка? Что за чудовище растет? Отец мне дважды капал валокордин…

Дочкина:

– Мам, они уже все меня достали с этим юбилеем Пушкина! В школе каждый божий день – ах, Пушкин, ах, Пушкин, ах, двести лет! А тут еще бабуля выдает: «Обязательно надо читать Пушкина! Надо!!! Вот садись и читай „Барышню-крестьянку“, я в твоем возрасте уже все „Повести Белкина“ перечитала…» Ну, я и ляпнула, что не буду его читать, потому что ненавижу…

Хех! Один раз доча мне тоже что-то такое выдала про свою ненависть к «нашему всему», а я непедагогично никак не отреагировала. Больше ничего такого ни разу не было. И причина тут простая: нет никакой ненависти! Не было, нет и не будет. И моя сегодня уже взрослая дочка прекрасно понимает, что такое Пушкин. Просто никогда никого не надо бить по голове – даже великим поэтом. Ну, ей-богу, не стоит…

Одна из последних провокаций моей дочери вообще похлеще анекдота. Зная, что бабуля принципиальный и публичный пацифист и ненавидит любую армию любой страны как класс, дочь, в тот момент увлеченная американскими воинственными Зеной и Ларой Крофт, заявила в доме моих родителей:

– Я больше всего на свете мечтаю пойти в израильскую армию, носить форму и ходить по городу с автоматом!

По словам дочки, моя мама закатила глаза, страшно охнула, вскрикнула «Боже!!!», а потом закрыла лицо руками, как бы зарыдав. В общем, получился дикий скандал. Начались крики, взывания ко всем классикам и современникам от Пушкина до Солженицына, мама распалилась и довела себя почти до экстаза, от чего ей, естественно, стало плохо, дедуля носился с валокордином и феназепамом, а дочь с интересом на все это взирала: ребенок явно проводил какие-то свои эксперименты. Под занавес бабуля выдала тихим, умирающим голосом:

– Ты мне больше не внучка. Я отказываюсь от тебя.

По-моему, готовая сцена для комедийного фильма. Дарю любому, но только талантливому режиссеру. Бедная, бедная моя мамочка! Даже под старость она ни капельки… не поумнела.

Если говорить откровенно, не была я проблемным ребенком никогда. Сроду не шлялась – ни по компаниям дворовым, ни с мальчиками, не курила, не пила, всегда вовремя была дома и на все на свете испрашивала разрешения. Казалось бы, воплощенная мечта любых родителей… Ан нет.

Записки нездоровой женщины

Тот же день

Фотографии, слава богу, в порядок привела. Я, конечно, тогда напрасно в нашей с бывшим мужем квартире наворотила дел с этими фотоальбомами… «Какие мелкие кусочки!» Ну, была совсем не в себе. Фотки-то тут при чем! Жалко. Дура я. Но помню, что спусковым крючком вспышки ярости была переданная мне по электронной почте мамина фраза, о том, что она была бы рада, если бы моего Женю переехал какой-нибудь транспорт.

Ладно, что смогла, то спасла. Правда, теперь в фотоальбомах почти совсем нет родителей, бабушек-дедушек, дядей-теть. Впрочем, символично: семья развалена до основания, никто никого знать не хочет, все – вдрызг, так и к чему лживые семейные идиллии на картинках?

Хочу работать в салоне – навязчивая идея. Хочу быть красивой, приветливой, очаровательной, ухоженной администраторшей. Надо строить совсем другую, новую карьеру (это шутка). А не шутка то, что желаю работать совсем в иной сфере, совсем в ином качестве, среди абсолютно других людей. Хочу «невыразимой легкости бытия», которая непременно присутствует в такого рода заведениях. Да – толстая сука начальница, да – деньги-выручка, но это все ерунда по сравнению с главным. Я – другая, я – в ином амплуа, может, из-за того, что будет снаружи, нечто изменится и внутри. Господи, дай мне физических сил для этого, ведь не для чего-нибудь прошу, для работы же!!! А-а, от тебя дождешься…

Любимый скажет: что за круг общения, фи! Да хоть квадрат, хоть треугольник! Мне нужна именно такая геометрическая фигура, которая в силу своего низкого происхождения не даст рефлексировать с утра до вечера, чем я занимаюсь последние лет… тридцать. Я поглупею? А если некоторая доля глупости, появившаяся в моей голове, будет ценой выздоровления? Я согласна, я готова, я – хочу.

Опять не вижу в Сети дочь… Не выдержала – позвонила. Она, оказывается, в бильярдной, будет дома не раньше 11. С одной стороны – успокоилась, с другой – разволновалась: холод-то собачий, да еще этот фильм про насильников по телику показали… Впрочем, теперь так будет всегда. Она выросла, я все понимаю. Только еще не привыкла.

На сегодня, пожалуй, все. Скоро пойду спать. Спать, спать, спать…

6 февраля

Утро – вроде ничего себе… До нормы далеко, но по сравнению…

Тут же полезла в Инет – проверить, все ли в порядке с ребеночком. Слава богу, ночью она была уже дома. И оказывается, вчера она встречалась с отцом, они ели суши, и он ее жутко смешил. Все в порядке? Это хорошо, что у нее нормальные отношения с родным папой. Надо радоваться. Почему же мне немножко больно? Почему? Это неправильно. Конечно, неправильно. Чем больше анализирую, тем лучше это понимаю. Это в моих интересах, чтобы у них были хорошие отношения. Все правильно, все хорошо. Аутотренинг такой…

Милый мой вроде волком не смотрит, но мучает вопросами «хорошо ли мне с ним», точнее, не так: он утверждает, что мне с ним плохо. Когда же он, умный, поймет, что мне с собою плохо! А без него я просто жить не смогу, всего лишь…

Мои мелкие, ничтожные беды… Я сама чуточку шарахнула ноутбуком стену в спальне – дура безрукая, да еще и с плохим равновесием! Теперь на крашеной стене образовались «ранки», которые нужно заделать. Нужно!!! Вот не могу избавиться от своего перфекционизма в отношении дома: всякий непорядок и поломки меня ужасно расстраивают. А тут сама, своими руками повредила, вот черт!

Зато скоро зароюсь в плед и буду пялиться в «ящик» – блаженное время.

Часто вспоминаю детство, точнее, какие-то моменты. Ощущаю их почти физически. Вот, к примеру, весна, каникулы. Солнце лупит вовсю, снег тает, все кругом журчит, хочется поскорее скинуть с себя зимние хламиды. Мы, девчонки, и скидываем. Надеваем туфли, легкие пальто. Ногам прохладно, если не сказать холодно. Шеи без шарфов мерзнут. Но мы упрямы – весна! И, как всегда, я организовываю поход в кино – в ДК «Правды» на какой-то сильно импортный фильм. Мы идем, хохочем, мы в предвкушении… Была ли я в тот момент счастлива? Да. Бывали минуты, когда мои всегдашние страхи отступали и я, видимо, становилась на коротенькое время нормальным жизнерадостным подростком. Вот потому-то, наверное, и вспоминаются именно такие яркие картинки из детства: мгновения, когда мне было хорошо!

Вот мы играем у меня во дворе в вышибалы (это уж совсем весна, середина мая). Небольшой мяч звонко стучит об асфальт, играем мы, натурально, на проезжей части, где совсем нет машин. Играем громко, кокетливо, ибо за нами наблюдают старшие мальчики… И однажды вечером один из них (боже, восьмиклассник!) подходит ко мне. И я немножко умираю от счастья… Хотя он совсем не знает, как начать разговор, и полчаса мы оба тупо молчим. Но хорошо-то как!

Или дача: там тоже страхов хватало (очень трудно и драматично складывались мои отношения со сверстниками, не умела я это делать правильно, все время пыталась и вести себя «как все», и в то же время быть вечным лидером, вожаком, главным, а так «низ-зя-я-я», вот и не получалось!), но разве мало было радостей и даже восторгов? Взять, к примеру, первые влюбленности (господи, сколько их у меня было, первых-то?)… Дачу вспоминаю только со слезами: это огромный кусок моей жизни, очень важный, иногда мрачный и пугающий, но, но, но… По крохам выковыриваю из своей памяти и складываю на специальную полочку в мозгу хорошие минутки и часы, пытаясь убедить себя, что не так уж все плохо было в детстве, в юности. Напрасные старания: все перечеркивается тем, о чем я больше не могу и не хочу думать.

Дача моя, дачка. Тебя больше нет. Даже если бы тебя не продали, разве то, что там творилось последние годы, имеет хоть какое-то отношение к моему детству? Ни фи-га. Впрочем, уже на этой, другой даче выросла дочка. И тоже было много всякого – и хорошего, и ужасного. Но воспоминания о моей лапочке-дочке обеляют абсолютно все. Мое маленькое пушистое солнышко, котенок мой мяучий, любовь ты моя ненаглядная… Помаши мне оттуда лапой. Из твоего детства. С дачи. Из прошлого.

Милый(?), слабый(!), добрый(?) папа

Мой папа… Любовь к нему была какой-то щемящей, с нежностью и даже жалостью. Помню эпизод из раннего детства. Мы завтракали. Папа пил кофе. И я вдруг сделала какое-то резкое движение, что-то пискнула, в общем, изобразила нечто якобы смешное. Папа в этот момент подносил чашку ко рту. Он сильно вздрогнул, охнул и пролил кофе на себя… У него был такой несчастный вид. Я хотела просто убить себя в ту минуту, так мне стало жалко его, до слез! Такой он был трогательный, беззащитный, в мокрой рубашке, растерянно вытирающий кофе с подбородка.

– Папочка! – я бросилась к нему на шею, зажмурилась и прижалась изо всех сил.

– Да ну что ты, ничего страшного, – пробормотал мой добрый папа.

У него всегда сильно дрожали руки – я заметила это еще в раннем детстве. Из-за этого ему трудно давались всякие простые дела, вроде открывания бутылки, вскрытия консервной банки, завинчивания шурупа. Он старался, делал все, как мог, но я видела, каких неимоверных усилий это ему стоило.

Читая книгу или газету, он часто пальцем поправлял на носу всегда немодные, чуть сползающие очки, и всякий раз в этот момент мое сердце кусала жалость.

Да, у меня никогда не было сильного папы, папымужчины, папы, которым я могла бы гордиться, как девочка: вот, мол, какой у меня папа. В детстве мне несколько раз снился сон, что папа умер. Ох, как я рыдала во сне, просыпалась с мокрой физиономией. Вот про маму мне снилось другое… В снах мама была всегда немножко… страшной. Однажды она мне приснилась даже в образе ведьмы. Боже, утром я умирала от стыда за собственный сон, я никому о нем не рассказывала. Но на следующий день после той ночи я все время как бы заглаживала свою вину перед мамой. Как я могла, как посмела видеть такие сны!

А папа… Милый, слабый, добрый папа. Жаль, очень жаль, что он меня разлюбил. Жаль, что я стала его так раздражать. Ну, ничего, у меня к нему годам к шестнадцати тоже накопилась кучка претензий. Ох, накопилась…

Нет не буду об этом подробно… Это уж слишком, наверно… Но коротко – буду.

Духовность внутри. А снаружи?

Не понимаю, почему это было возможно, допустимо вести себя так, как будто мы, наша семья, только что из черной деревни приехали? Я имею в виду так называемую бытовую культуру… Почему родители носили эти драные байковые халаты и вечно порванные от рукавов книзу рубашки? Почему дома надо ходить перед взрослеющей дочерью в сатиновых трусах или жутких штанах с отвисшими коленками и задом? Я понимаю: «совок», дефицит всего на свете, а мы, интеллектуалы, не желали пользоваться спекулянтами и вообще заморачиваться поисками приличных шмоток, ибо это низко. Но почему, считая своим богом Чехова, который говорил о том, что «в человеке все должно быть прекрасно», можно было так распускаться среди близких, на глазах взрослеющих детей, доводя порой меня до тошноты от вида самых родных людей… Почему?

– Пап, пожалуйста, не чеши пятку. – Комок отвращения застревал у меня в горле, когда я слышала этот громкий и, надо сказать, занудливо долгий наждачный звук ногтей о голую, желтую, мозолистую пятку. Стоптанные, абсолютно драные тапочки чуть подванивают рядышком. Это мы все перед телевизором сидим.

– А в чем дело? – раздражался папа.

В чем дело? Ну, не могу же я сказать, что меня сейчас вырвет!

– Дочь, очень уж ты брезглива, – укоризненно качала головой мама.

Наверное, да. Есть у меня такой дефект. Причем до сих пор.

Интересно, что в своих книжках мама живописала сию неприятную сторону жизни, бытовую нечистоплотность и «совковость» вот каким образом: она романтизировала все эти неэстетичные вещи, эти стоптанные вонючие тапки и рваные халаты, вложив высоченную якобы духовность в их обладателей и носителей. Существа женского пола в байковом дранье и с небритыми подмышками – душевно самые тонкие, умные и, разумеется, желанные для настоящих мужчин. И мужчины в стоптанных тапках и в растянутых трениках – самые верные и добрые на свете мужья. А «излишняя» чистоплотность, аккуратность и ухоженность отчего-то часто свойственны ее отрицательным героям – бездуховным мещанам, аморальным людишкам. М-да… «Плюнуть-таки хочется». Мам, а как же твой любимый классик с его «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей»? А?

Откуда я взялась такая чистюля и брезгуха – совершеннейшая загадка. Но всю жизнь, до встречи с моим любимым, я страдала от чьего-нибудь бытового свинства – то родителей, то первого мужа… Драные халаты, несвежие трусы, дырявые тапки, грязные носки, немытые ноги… Всю жизнь я наблюдала это! С родителями я страдала молча, на первого мужа орала, как базарная торговка (кстати, совершенно бесполезно – не действовало!), и думала опять и снова, что это со мной что-то не так, раз все остальные, близкие мне, спокойно живут и не замечают этого кошмара. Значит, не кошмар, что ли?..

Зато теперь я наслаждаюсь тем, что живу с человеком, к которому самый брезгливый на свете придира не сможет предъявить никаких претензий. И в этом смысле мы нашли друг друга, между прочим. Я наслаждаюсь… нормой. Я ею дышу! Я получаю удовольствие от человека, который рядом. И ни разу еще не испытала чувства брезгливости: мой любимый повода не дает. Господи, чему я радуюсь, если подумать? Вот что значит бо´льшую часть жизни прожить со свинками…

Совсем немного пообщавшись с моим семейным окружением, любимый сразу все углядел и унюхал. А потом недоуменно разглядывал меня:

– Ты-то откуда такая взялась? Откуда в тебе все это, чего и близко быть не должно?

– В семье не без урода, – смущенно хихикала я. – Но надо сказать, иногда бывало очень тяжко…

– Еще бы, – грустно вздыхал он.

Напрасно я порой похваливаю себя, ребенка, как умную и развитую девочку. Часто я бывала тупа, как сибирский валенок, и ненаблюдательна, как олигофрен. Так долго, почти до взрослости, не замечать очевидных и стыдных вещей…

Приходим всей семьей в гости, садимся за стол. Салаты, закуски, свежие овощи, нарезки… Ну, это еще куда ни шло. Но когда подается мясо в виде, к примеру, антрекота или куски рыбы, то выясняется, что я не знаю, как с этим всем обращаться. Позорище! Трудно поверить, но ни единого раза меня, девочку, никто не учил, как держать нож и вилку, как резать мясо, как обращаться с рыбой. Когда же дома, не дай бог, у нас была на ужин жареная рыба, я не ела, а пряталась в своей комнате, чтобы не видеть этого жуткого плевания костей на тарелки, прилипших к щекам и подбородкам кусков рыбы и все тех же рыбных скелетов… Бр-р-р-р!

Про разные ножи для разных видов еды я узнала, будучи уже взрослой. Ресторанов в нашей жизни сроду не было, появились они (да и то о-о-очень редко, не чаще раза в год), когда я была уже глубоко замужем и растила дочь. Это теперь я люблю выбирать рестораны в зависимости от их кухни и наличия в десертном меню крем-брюле.

Разбирает любопытство: когда мама с папой ездили, например, на курорты и питались в общественных местах, как они выглядели? Как реагировали на них окружающие? Проверить это лично не довелось: за всю жизнь родители взяли меня с собой в поездки всего дважды. Первый – в последнее дошкольное лето, в Одессу (тогда я еще вообще не заморачивалась никакими вилочно-ложечными проблемами, и это, кстати, неправильно!). Второй раз мне было четырнадцать, и отдыхали мы в привилегированном доме отдыха в Сочи. Там я была занята исключительно своим неожиданным совершенно взрослым успехом у противоположного пола и тоже ни о чем таком не думала и ничего вокруг не замечала. А ведь наверняка за столом был позор. Задним числом – очень стыдно…

Кстати, любопытно: до тридцати лет я нигде не бывала, никуда не ездила, кроме как эти два раза в детстве на Черное море. И в этом смысле удивительным образом попадала в категорию детей из неблагополучных и бедных семей. Ведь дети «нашего круга» бывали с родителями, к примеру, в разных частях Прибалтики (любимый курорт интеллигенции) и регулярно на всяких югах – это было нормально. Мама с папой тоже нередко туда ездили, но без детей. Зато у меня была дача. Все детство у меня была дача…

А потом у меня был бедный муж, которому ничего такого не было нужно, а я уже ни к чему и сама не стремилась. Но зато у нас была дача. Может, лучше бы ее никогда не было?..

Зато теперь я вижу мир. Боже, как он прекрасен, оказывается! У слепой дурочки открылись глаза, и она увидела свет. И выкрикнула, как полоумная, на всю вселенную банальность: мир надо видеть! Не в книгах, не на картинках, не по телевизору – глазами надо видеть, собственными! Нюхать, щупать, слушать, и только тогда можно лишь приблизиться к пониманию того, что такое этот мир, как он разнообразен и удивителен. Нет, мамочка, ты фатально ошибалась, утверждая, что знаешь весь свет и без поездок – через книги.

– Да я везде была – и в Риме, и в Мадриде, – любила ты повторять. – Я через книги чувствую запах других стран, городов… Я будто все видела и все знаю.

Ерунда это, мама, полная чушь. Ничего ты не знаешь и не видела. Именно всего лишь будто. Потому-то у тебя такой узкий, зашоренный, убогий взгляд на весь мир, часто наивный и кособокий.

– В Америке самая развитая в мире демократия, поэтому там люди счастливы. Но вся их культура выращена на гидропонике, поэтому такая поверхностная.

Ах, как все просто, оказывается!

Ты же судишь обо всей жизни по книгам и телевизионным передачам. Несчастное существо! Впрочем, в этом ты сама виновата: не хотела видеть мир, отбрыкивалась, как могла («Мне не надо, у меня нет сил, а зачем мне это нужно – я и так все знаю…»). Чего боялась? Неужели ты боялась картины, которая может перевернуть все твои книжные, покрытые толстенным слоем пыли представления обо всем на свете? Похоже, что так. Или просто лень?