Текст книги "Колибри"

 * * *

Хорошо помню день, когда мы приехали в Финляндию: отец, мать, Мехван и я. Адан тогда уже сидела у мамы в животе, но заметно не было, и я не знала. Помню, как они волновались, как мама больно сжимала мою руку, когда они говорили в аэропорту, что мы беженцы. Откуда мне было знать такие слова, но родители знали. Курдов давно кидает по миру, так что они знают. А многие не знают. Они думают, что их возьмут на работу сразу из зала выдачи багажа – достаточно там оказаться. Ан нет, обломитесь!

Я сгорала со стыда, мне-то хотелось чувствовать себя там как все, то есть лениво тянуть чемодан, покупать кружки с муми-троллями, прихватки с маками и шоколад, а еще поглядывать, когда объявят рейс. Короче, ехать в отпуск. И я представила, как это – ехать в отпуск.

Нас отвели в какую-то похожую на офис комнату и сказали ждать. Мы ждали так долго, что я чуть не описалась. Наконец туда пришли две светловолосые женщины в полицейской форме и темнокожий мужчина в штатском. Отца и мать словно пригвоздило к месту, когда они их увидели. Меня с детства учили, что надо бояться полиции, но эти хоть и были большие, устрашающе не выглядели. Они улыбались и смотрели прямо в глаза – сразу понятно, что мы уже не дома.

Мужчина разговаривал на нашем языке. Мне показалось забавным: уехать так далеко от дома, оказаться в дубаке, а тут – хоп – и тебя встречает кто-то из своих. Впрочем, я с детства знала, что все, кто только может, стараются уехать.

Мужчина переводил полицейским, что говорил отец, а отцу – что говорили полицейские. Отец рассказал о нашем кошмарном бегстве, о том, как мы шли пешком через горы, рассказывал тем же самым плавным голосом, каким он иногда вечерами, когда мы еще жили дома, вспоминал для нас с Мехваном древние легенды. Переведенные на финский, слова отца казались странными, как будто мужчина рассказывал не нашу историю, а какую-то совсем другую. А еще странно, что, хотя прошло совсем немного времени, я уже начала обо всем забывать. И вдруг наша история превратилась в сказку на чужом языке: сначала «жили-были», в конце «кто слушал – молодец», а между ними листы плохой бумаги и дешевая печать.

В конце концов мне пришлось попроситься в туалет. Самым стремным в этом было то, что сначала надо было сказать об этом переводчику, а тот передал дальше легавым. Мне словно сто раз нужно было повторить, что хочется выйти, писать, ссать, мочиться, а вдруг они подумали бы, что мне – фу! – хочется какать. Да неважно, о любого рода давлении внизу живота сообщать окружающим не положено. Мама посмотрела на меня нехорошим взглядом.

Одна из полицейских отвела меня в туалет. Она ободряюще улыбалась и вообще казалась очень милой со своей толстой светлой косой, но улыбнуться в ответ я не решилась, хотя мне стало очень приятно. А потом я долго писала. Моча громко журчала в унитазе, а мне постепенно становилось стыдно, потому что эта женщина ждала меня за дверью и все слышала. Я так волновалась, что забыла помыть руки, а женщина начала махать руками и что-то вещать. Потом я поняла, что она показывает на раковины и краны, на мыло и бумажные полотенца, и тогда я окончательно смутилась и покраснела. Вдруг она подумала, что у нас не принято умываться? Что обгаженными пальцами мы намазываем на физиономию ароматическую жижу.

Полицейские начали куда-то звонить. Переводчик сказал, что нам нужно подождать, ох-ох, будто мы не ждали уже десять часов, а потом нас переведут в лагерь и дадут комнату и каждому свою кровать. И нас на самом деле туда отвезли на темно-зеленом автобусике. Так здорово было сидеть и глазеть из окна. К тому моменту успел наступить вечер, пошел дождь, уличные огни клево отражались в капельках на стекле.

Я изображала, будто еду на такси в дорогущий отель.

Только рядом плакала мама, а отец сердился на нее из-за этого.

11

Вирве Сарлин оказалась небольшого роста, с сильно бледной кожей и длинными обесцвеченными волосами. От нее пахло сладковатыми ароматическими палочками. Она пришла в красных вельветовых брюках с широкими штанинами и в темно-зеленой тунике, на шее болтались цепочки и деревянные бусы, а на запястье – браслет с бубенчиками. Если она не накручивала прядку на палец, то грызла ногти или бесконечно теребила какое-нибудь из своих украшений. Под ненакрашенными глазами Вирве залегли темные круги, нос казался красноватым. Девушка выглядела уставшей.

– Здравствуй, Вирве, меня зовут Анна Фекете, я старший констебль убойного отдела.

Вирве явно нервничала.

– Если я правильно понимаю, ты лучшая подруга Рийкки?

Ноздри и подбородок Вирве задрожали, из ее горла послышался хрип – Вирве пыталась не расплакаться.

– Она была моей лучшей подругой с первого класса, – сказала Вирве по-детски нежным голоском.

Анна протянула ей носовой платок. Она ощущала себя терапевтом – вроде того, к которому ее саму в старших классах неоднократно отправляли по направлению школьного куратора и комиссии по воспитанию учащихся. Там тоже всегда наготове имелся пакетик с бумажными салфетками, правда, Анна ни разу им не воспользовалась, потому что она не раскисала, да и ничего особенного не рассказывала терапевту. После третьего сеанса она заявила куратору, что больше не пойдет туда, что пробежки имеют для нее куда более терапевтический эффект. Куратор сказала, что обеспокоена ее судьбой. В ответ Анна только рассмеялась ей в лицо.

– Поплачь, – сказала Анна. – Тебе должно быть тяжело.

– Да, ужасно. Я даже нормально спать не могу с тех пор, как мне позвонила мама Рийкки и рассказала о случившемся. Я так и вижу: Рийкка собирается на пробежку, надевает эти мерзкие спортивки – и это повторяется все снова и снова, как будто в голове у меня заело пластинку.

«Любопытный поворот, – подумала Анна. – А что, если они были вместе, когда Рийкка собиралась на свою последнюю пробежку?» Она взяла себя в руки, достала из ящика брошюру кризисного центра, протянула ее Вирве. Та бегло полистала книжку, поблагодарила и убрала ее в свою кожаную кошелку с лапшой по краю.

– Имеет смысл обратиться к ним за помощью, все же за государственный счет и бесплатно. Если позволишь, я должна задать несколько вопросов. Годится?

Вирве высморкалась в бумажный носовой платок и кивнула.

– Итак, начнем. Была ли Рийкка с тобой в тот день, когда погибла?

– Была-была, не весь день, но почти. Она живет… то есть жила вместе со мной.

– Что?

– Она жила вместе со мной с тех пор, как они разбежались с Йере.

– Что же, Рийкка и Йере разошлись?

– Да, как раз на Иванов день, и Рийкка сразу переехала ко мне.

– Насколько я понимаю, родители Рийкки об этом не знали.

– Естественно, нет. Рийкка хотела им рассказать после переезда в Ювяскюля. Она боялась, что родичи начнут капать ей на мозг, мол, перебирайся к нам, они и без того были в шоке, что они с Йере съехались. Да она вообще ничего им не хотела рассказывать, пока не хотела.

– Почему Рийкка и Йере разошлись?

– Рийкка решила, что надо двигаться по жизни дальше. Обрести свободу и все такое. Она же была совсем юной, когда у них все завертелось. Редко, когда такие отношения длятся вечность.

– Они ссорились?

– Под конец отношений по весне, и бы сказала, что крепко ссорились.

– Ты знаешь причину?

– Она считала, что Йере самодурствует, и ее это раздражало.

– Значит, Рийкка была инициатором разрыва?

– Да.

– Как Йере к этому отнесся?

– Наверное, он хотел быть вместе и дальше. Вы же не предполагаете, что Йере сделал это?

– Наша задача – расследовать, а не предполагать.

– Нет, Йере уж точно на такое не способен.

– Он проявлял признаки насильственного поведения по отношению к Рийкке и вообще?

– Нет, он же не его отец. Да мне кажется, Рийкка немного преувеличивала всю их историю. Вот как будто в ней самой все было в порядке! В отношениях всегда есть две половинки.

Анна кивнула, дав понять, что согласна с Вирве. У нее в голове крутился пункт из пособия по тактике ведения допроса: покажи жестами, выражением лица и голосом, что ты слушаешь допрашиваемого и живо интересуешься его показаниями. Подыграй ему, когда это необходимо и целесообразно для того, чтобы обрести его доверие.

– Получается, что отец Йере скор на расправу?

– Он алкаш конченый. Говорят, что он, когда выпьет, дубасит свою жену. Да я и помню, как Лийса часто ходила с фингалом под глазом. Она работает уборщицей в нашей школе.

– Давай-ка ты теперь попытаешься припомнить весь тот день, прямо с утра, когда погибла Рийкка. Это было воскресенье. И расскажи все очень подробно, как только можешь, – попросила Анна.

Вирве опять высморкалась и, сделав глоток воды, начала накручивать на палец очередную прядку волос. Ее взгляд беспокойно бегал по стенам, иногда останавливаясь на Анне. Казалось, что девушке сложно сосредоточиться, что она немного не в себе. Затем Вирве закрыла глаза и два раза глубоко вдохнула и выдохнула.

– В общем, мы проснулись где-то около десяти. Рийкка спала в гостиной. Позавтракали, делать было особо нечего. На улицу идти не хотелось, погода была так себе. Я большую часть времени провела у себя в комнате. Я снимаю двушку в центре, там спальня и гостиная, крохотная кухонька. Читала, слушала музыку. Рийкка, наверное, занималась тем же самым. Потом днем она пошла в душ и начала краситься. Сказала, что пойдет в город. Она вернулась около пяти и сказала, что пойдет на пробежку, а оттуда домой на ночь.

– Тебе это не показалось удивительным?

– Что именно? Что она пошла на пробежку?

– И это тоже, и то, что она днем пошла в город.

– В общем, не особенно. Подумала разве что, как она в дождь-то побежит, я лично ни за что – предпочитаю йогу. Потом, я не удивилась, она была такой все лето. Конечно, я была в курсе, что у нее новые отношения, но больше всего меня добивало, что она ничего мне об этом не рассказывала.

– У Рийкки появился новый мужчина?

– Она молчала как рыба, но я все видела.

– Как?

– Она прямо летала, вдруг стала такой таинственной: куда-то уходила, а до этого долго красилась. А еще начала бегать, мол, похудеть надо. Ночами пропадала где-то.

– Когда это началось?

– Точно не скажу. Может, на Иванов день – где-то в конце июня, начале июля. В любом случае почти сразу, как они с Йере разошлись. Я даже думаю, что она с тем мужиком познакомилась еще до их разрыва.

– А ты интересовалась?

– Попробуй угадать, сколько раз! Но она отвечала, что у нее никого нет, она вообще не соглашалась обсуждать со мной эти вопросы. Странно, я ведь, точнее, мы всегда делились таким друг с другом. Всегда.

– Как по-твоему, почему Рийкка не рассказывала?

Вирве опять на секунду замолчала, посасывая скрученную в рульку прядь волос.

– Я подумала, что это не мужчина.

Анне показалось, что у нее в голове промелькнула какая-то мысль, но Вирве тут же продолжила, так что зацепиться ей не удалось, и мысль исчезла.

– Но я все равно не понимаю, зачем ей было бы стесняться такого, особенно со мной. Знала же она, что для меня вопрос половой принадлежности партнера вообще не важен – любовь важней всего. С другой стороны, Рийкка гетеросексуальна до мозга костей, в этом мы с ней сильно разнимся, точнее, разнились. Жутко говорить в прошедшем времени.

Вирве расплакалась. Она уронила голову на руки и начала хныкать. Анна протянула новый платок и начала ждать, пока та успокоится, а потом продолжила:

– Вернемся к событиям того дня до того, как Рийкка отправилась на пробежку. Итак, она вернулась из города около пяти. Попытайся точно вспомнить, о чем она говорила, что делала и какой показалась.

– Да-да. Во всяком случае, она отказалась есть. Я приготовила омлет – очень вкусный – и когда позвала ее к столу, то она отказалась, сказав, что поела в городе.

– Не спросила, где?

– Нет. Я вообще не решилась что-либо спрашивать. Она легла на диван и сказала, что устала.

Весь ход допроса Анна фиксировала на компьютере, а еще заносила пометки в свою записную книжку, и сейчас она записала: «Где Рийкка обедала 21.8.?»

– Что дальше?

– Я поела одна, вымыла посуду и пошла к себе посмотреть телик. А раз вы спросили, какой она мне показалась, то показалась она мне совершенно убитой. Тупо лежала на диване, потом я услышала, как она пошла в душ, я вышла из своей комнаты и увидела, как она натягивает на себя зеленый тренировочный костюм и… Блин, я должна была помешать ей!

Последние слова Вирве утонули во всхлипываниях.

– Что ты делала после ухода Рийкки?

Вирве обернулась к Анне, в ее заплаканных глазах стоял испуг.

– Осталась дома, провела весь вечер одна.

– Может ли кто-нибудь подтвердить это?

– К чему? Наверное, нет, я же была одна, – разволновалась Вирве.

– Не стоит нервничать. Это стандартный вопрос. В тот день кто-нибудь звонил Рийкке? Может, она получала сообщения? Может, она сама звонила?

– Не припомню, не слышала. Я все время провела в своей комнате. Как же так, я должна была надавить на нее, чтобы она рассказала мне, что у нее там за тема, тогда, возможно, ничего такого не случилось бы, – сказала Вирве сквозь слезы.

– Сделаем небольшой перерыв. Могу принести чего-нибудь, хочешь кофе?

– Спасибо, можно чаю? Кто это сделал? Зачем?

– Именно это мы и пытаемся выяснить.

– Это точно был не Йере.

– В смысле?

– Он не убийца.

– Ты знаешь, где Йере?

– Нет, – испуганно ответила Вирве.

– Йере словно испарился в воздухе.

Девушка молча теребила браслет.

Анна сходила за кофе для себя и чаем для Вирве. Они молчали. «В ней есть нечто странное, причем даже не в продуманном до мелочей имидже – нормальный вид городской молодежи, она явно встревожена, хотя и это нормально – все нервничают, общаясь с полицией, даже если совесть спокойна». Тем не менее Анне казалось, что Вирве что-то скрывает. «Как и все мы», – подумала Анна.

В одном Эско прав точно: здесь стоит засунуть эмоции куда подальше, они могут завести не туда. А много обсуждаемая интуиция, вероятней всего, либо чистая случайность, либо обретенный с годами опыт.

Анна допила кофе и ощутила изжогу. «Наверное, заварили с утра, и вкус-то у него стоялый. Этого еще не хватало», – подумала она, ставя кружку на стол.

– Расскажи немного о Йере, – попросила она. – Что он за человек?

Чай явно пошел Вирве на пользу, она начала успокаиваться. Раздражающее бренчание украшений прекратилось, ее взгляд больше не блуждал туда-сюда, сконцентрировавшись на кружке, спрятанной у нее в ладонях, как в гнездышке. Дуя на поверхность, девушка словно взвешивала свои слова, а когда она открыла рот, то показалось, что заговорила с чаем.

– Йере – нормальный парень. Мы все трое из одного и того же городка, только он на два года старше нас с Рийккой. В школе и в лицее все, кроме меня, были в него втрескавшись по уши. Он симпатичный, спортивный, но, по-моему, чертовски заносчивый. В смысле раньше был, сейчас уже не такой. Любит походы, думаю, что он себе на уме, раз даже на математический поступил. Мне все время казалось, что он пытается скрыть свою невзрачную наследственность эдакой спортивностью. То есть если бы он вставил себе булавку в щеку, то это было бы куда понятнее. Но девчонкам нравилось. Для Рийкки он стал вроде воплощения подростковой мечты, ей всегда нравились мускулистые парни с кубиками, хотя сама она, мягко говоря, немножко пухловата. Рийкка была слегка поверхностной, внешний вид для нее значил многое, но при всем этом она в сто тысяч раз куда более проникновенная, чем ее родичи. Они те еще мещане, вы видели их?

– Вы близки с Йере?

– В смысле? Нет, – ответила Вирве почти сердито. – Ну, мы много общались, конечно, через Рийкку, – продолжила она, пытаясь придать голосу более дружелюбное звучание, – но ничего глубокого.

– Ты уверена, что не знаешь, где сейчас Йере?

– Да откуда я могу знать?! Я его не настолько хорошо знаю.

– Кстати, а ты есть в «Фейсбуке»?

– Да.

– А Рийкка с Йере?

– Они тоже, правда, Йере не очень активный пользователь.

– Если позволишь, я бы посмотрела в твоем профиле, вдруг кто из них оставил какую-нибудь запись, которая могла бы нам помочь.

– Конечно, только я не уверена, что там можно найти чего-нибудь. Имею в виду, что Йере давно ничего не постил, а Рийкка… – тут голос Вирве дрогнул, и она замолчала.

Анна открыла сайт «Фейсбука», и Вирве вошла на свою страницу. На аватарке она стояла освещенная ярким солнцем в тени огромной пальмы.

– Красивое фото, где сделано?

– В Мексике, – ответила Вирве. – Ездила туда дикарем прошлой весной сразу же после экзаменов.

– Ух ты, – произнесла Анна и принялась читать записи на стене.

«О чем вы думаете?» – спросил «Фейсбук». «Вот если бы ты мне рассказал», – подумала Анна, прочитывая короткие обрывки текстов, при помощи которых все 286 друзей Вирве сообщали друг другу о своих делах. В списке друзей Анна щелкнула по имени Рийкки. Перед ней открылся ее профиль: аватарка сделана веб-камерой или телефоном, судя по углу съемки и нечеткости изображения. На нее с экрана смотрели все те же пухлые щечки, что и на выпускной фотографии, и те же серо-синие глаза, которые должны были увидеть еще много десятков лет. Шиза какая-то: жизнь продолжается здесь, в виртуальном мире, хотя комменты Рийкки закончились двадцать первого числа. После этого ее стена заполнилась записями «покойся с миром» от потрясенных друзей. Анна подумала, что надо бы не забыть напомнить Юхани и Ирмели, чтобы удалили эту страницу.

В течение лета Рийкка постила примерно раз в неделю, удосуживаясь сообщать друзьям о своей жизни лишь в духе «съела мороженое», «пошла поплавать», и только однажды написала, что ходила на пробежку. Датировано серединой июля. Анна быстро пролистала список друзей – сто три человека. Девушкам явно было чем заняться, кроме как сидеть перед компьютером. Потом Анна щелкнула по Йере: 754 друга, никакой жизни на стене – Вирве не врала. Йере не сливал ничего о себе в Сеть и даже не участвовал в обсуждениях с другими. Удивительно, как это Йере удалось собрать такое количество друзей. Анна спросила об этом у Вирве.

– Почем мне знать, – ответила та, – случаются такие персонажи, которым по приколу, когда в «Фейсбуке» куча друзей.

Анна покинула страницу и поблагодарила Вирве. Ничего определенного, надо еще изучить личные сообщения Рийкки и ее переписку по имейлу.

– Хорошо, давай проговорим все сначала для четкости протокола. Не устала? – спросила она у Вирве.

Та опустила чашку, выпрямила спину и сказала:

– Могу еще.

Они еще раз прошлись по всем обстоятельствам – никаких изменений в показаниях. Затем Вирве перечитала протокол, проверила правильность показаний и подписала, гремя браслетом. Под конец Анна попросила Вирве подготовиться к тому, что очень скоро ее вызовут повторно: предположение о вероятной новой интрижке, а также наблюдения в день гибели Рийкки настолько существенны с точки зрения следствия, что к ним придется еще вернуться. Вирве сказала, что охотно окажет помощь следствию. «Пожалуй, это первая вопиющая ложь», – подумала Анна.

После ухода девушки Анна должна была сразу пойти к Эско Ниеми и доложить ему о том, что дело обрастает новыми важными деталями: разрыв Рийкки и Йере и тайная связь девушки. Собственно, Анна даже дошла до кабинета коллеги, даже подняла руку, чтобы постучаться, но потом изменила свое решение. Не смогла. Не решилась.

Неприязнь Эско ощущалась через дверь, и если бы она хотя бы прикоснулась к двери, то опалила бы себе костяшки пальцев. Она не знала, как разрешить дилемму, с какого боку ей вообще подойти к Эско. И если она не разрешит ее, то как сможет работать в этом отделе, на этом участке, в этом городе?!

Вместо того чтобы постучаться к Эско, Анна надумала пойти к Сари. Там уже был Рауно. Они обсудили только что полученную информацию и ее влияние на ход расследования. Нужно попытаться выяснить, кто этот новый мужчина Рийкки. Или женщина. Усилить поиски Йере. По-прежнему никакой информации о его местоположении. Ничего по ружью.

Под конец Анна рассказала о своих опасениях насчет Эско, о том, как обидело ее посланное Рауно сообщение, как она боится, что дело затянется, а то и вовсе встанет из-за всего этого. В ответ Рауно озвучил ту же мысль, что и Сари раньше, мол, Эско изменится, дай только срок, наберись терпения.

Бесит.

На улице Анна всосала в себя сигарету и решила, что на сегодня работать хватит. По дороге домой она купила в магазине готовую пиццу. Кассирша приветливо поздоровалась и сказала «до свидания». Стало полегче.

В пустой кухне писк микроволновки настроил Анну на грустную волну: пожалуй, надо прикупить чего-нибудь, хоть шкафы заполнить, хоть коврик какой на стену, чтобы звук приглушался. Шторы могли бы помочь. Проглотив пиццу, она почувствовала такую дурноту, что решила не идти на пробежку. А ведь сегодня по графику длинная дистанция. Анна планировала бегать часа полтора минимум: из Койвухарью через Савела в Коскела и оттуда по велосипедной дорожке вдоль берега моря обратно. Можно и завтра. Вместо бега она включила телевизор и открыла пиво – несколько баночек оказались прихваченными вместе с пиццей. Канал за каналом она искала что-нибудь подходящее, но впустую. Как такое возможно, ведь каналов десятки?! Она выключила ящик и вышла на балкон покурить. «Может, нахрен этот телевизор, – думала она, выпуская колечки дыма в сторону окна дома напротив. Легкий ветерок сносил их в сторону. – Отдать телик, да хоть Акосу». Собственно, Анна даже не понимала, к чему купила телевизор два года назад. Ведь по нему никогда ничего путного не показывали. От этого дебильного шоу-биза стало так же худо, как и от только что съеденной пиццы. А ведь она собиралась перейти на здоровую пищу. Анна затушила сигарету в пепельнице. Скоро повалится через край, нет, всему этому нужно поставить точку. Больше никаких полуфабрикатов и курева, никакого пива и тотальной овощезации перед зомбоящиком!

Она открыла ноут и набрала в поисковом окне – «насилие на почве чести». Тысячи статей. Случаи встречаются повсеместно в Европе. Исследования. Информация. Проекты. И несмотря на все это, прояснить тему не получается: судебных прецедентов почти нет, во всяком случае, в Финляндии, да и само понятие туманное. Законодательство продолжало тащиться на паровозе в то время, когда действительность неслась на высокоскоростном поезде.

Анна читала, пока глаза сами собой не начали закрываться. Выключив компьютер, она забралась в постель и отдалась усталости, но в темной комнате сон еще долго не приходил к ней.

Сари аккуратно подмывалась. На ее половых губах образовалась болячка и неприятно щипала. «Всю сперму и воду – туда в унитаз – все семя туда, к счастью, у меня гормональная спираль», – думала она, сотрясаясь от радости и тепла. Муж вернулся домой из недельной командировки очень удачно, когда детям полагалось пойти спать. Он почитал им на ночь сказку, а после, недолго думая, сграбастал ее, отнес в спальню, и дорожной усталости как не бывало. «Хоть какая-то радость от разъездов. А секс все такой же бурный уже сколько лет подряд – награда за недели одиночества, что оставляет меня одну, собственно, не такая уж и плохая награда», – думала Сари. Она вытерлась и забралась обратно в теплые объятия мужа. Можно и продолжить, но она знала, что лучше немного подождать.

– Как прошла неделя? – спросил муж, нежно гладя ее по спине.

– Ужасно. Два дела навалились одновременно – убийство и насилие на почве чести. Последнее, возможно, ложная тревога, но первое – случай серьезный. А еще Эско решил побыть говнюком, кажется, пьет каждый вечер, ведет себя грубо по отношению к нашей новенькой – начала в понедельник. Ее зовут Анна Фекете.

– Какая она, эта Анна?

– Приятная. Умная. Немного тихая.

– У вас там вторую оторву вряд ли выдержат.

– Слышь, иди в задницу, – сказала Сари и ударила мужа подушкой. – Вчера ходили с ней в зал. Она идеально говорит по-фински, на самом деле просто на отлично, даже не слышно, что она не из Финляндии. Напрасно я боялась. Кстати, я ее хочу как-нибудь пригласить к нам.

– Вот как. Ну что же, отлично. Откуда она?

– Кажется, из Сербии. Я пока еще не особенно расспрашивала. Кто-то сказал, что она сербка, на следующей неделе разузнаю подробнее. Мы договорились, что будем ходить в зал вместе каждую неделю.

– Мило.

Рука мужа гладила по животу, грубые пальцы слегка царапали кожу.

– А как у тебя прошло? – спросила Сари. – Ах, как приятно!

– Китай – это какой-то кошмар. Грязная страна, хаотичная. Во всяком случае, так в Пекине. Главное, что по сделке мы все согласовали. У тебя отличная кожа.

– Тебе нужно будет снова поехать?

– Только после Рождества. К счастью.

– А что, если мы с детьми поедем тоже? Я могла бы взять отпуск. Интересно поглазеть на их культуру.

– А почему бы и нет, только я не смогу с вами проводить много времени.

– Не беда. Так получится ли?

– Сделаем!

Запищал телефон Сари, но ей было не до него.

– Я люблю тебя, как же я скучал!

– Я тоже, – пробормотала Сари уже в рот своему мужу. Дети той ночью не проснулись ни разу, хотя их родители не особенно себя сдерживали.