Текст книги "Черепаший вальс"

– Нет, это ложь! – завопила Зоэ, затыкая уши. – Никто его не съел, он прислал нам открытку!

– Да эта открытка завалялась на почте, ей сто лет!

– Врешь! Все ты врешь! Это новая открытка от папы, он живой! А ты грязная вонючая вошь, ты бы всех со свету сжила, чтобы остаться одной в целом мире! Вошь ты мерзкая! Вошь! – всхлипывая, кричала она что есть силы.

Гортензия откинулась на спинку стула, утомленно махнув рукой:

– С меня хватит. Я умываю руки.

Жозефина разрыдалась, отшвырнула салфетку и выскочила из-за стола.

– Гениально, Зоэ! – воскликнула Гортензия. – У тебя нет еще в запасе сюрприза, нас повеселить? Мы прямо умираем со смеху!

Гэри, Ширли и Филипп в замешательстве ждали, что будет дальше. Александр недоуменно переводил взгляд с одной кузины на другую. Антуан умер? Его съел крокодил? Как в кино? На блюде розовела печенка, тосты черствели, лосось сочился жиром. Из кухни запахло горелым.

– Индейка! – вкричал Филипп. – Мы забыли выключить плиту!

В комнату вошла Жозефина в белом переднике.

– Индейка сгорела, – морщась, объявила она.

Гэри горько вздохнул.

– Уже одиннадцать, а мы до сих пор не ужинали. Достали вы, Кортесы, со своими психодрамами! Чтоб я еще хоть раз праздновал с вами Рождество!

– Да что ж это такое, никак война?! – воскликнула Ширли.

– Я победила! – взвизгнула Зоэ, схватила «Плоского папу» и строевым шагом удалилась в свою комнату.

Гэри взял блюдо с лососем, положил два куска к себе на тарелку, потом проделал то же самое с фуа-гра.

– Вы уж извините, – произнес он с набитым ртом, – я, пожалуй, начну, пока не объявили следующий номер нашей программы. На сытый желудок мне его будет легче оценить.

Александр последовал его примеру, цапнув по кусочку прямо руками. Филипп отвернулся. Сейчас не время давать сыну уроки хорошего тона. Жозефина, без сил повалившись на стул, мрачно озирала закуски, поглаживая вышитые буквы на переднике. «Я ШЕФ-ПОВАР, И ВСЕ МЕНЯ СЛУШАЮТСЯ».

Филипп предложил забыть про обугленную индейку и перейти сразу к сырам и рождественскому полену.

– Начинайте без меня. Пойду посмотрю, как там Зоэ.

– Ну вот! Продолжаем играть в исчезающих людей! – вздохнула Ширли. – Надо, пожалуй, отведать фуа-гра, пока я не стала призраком!

Милена Корбье бросила свою сумку от «Гермес» – настоящую, купленную в Париже, не какую-нибудь подделку, что продают на каждом углу, – на красное кожаное кресло при входе и с удовлетворением оглядела обстановку. Как все красиво, прошептала она. Ну до чего красиво! И это мой дом! И я все это купила на СВОИ деньги!

Она уже полгода жила в Шанхае и не тратила времени зря. Квартира – тому доказательство. Просторная, с огромными окнами, с роскошными полотняными шторами и деревянными панелями на стенах, напоминающими Милене дом ее детства: она тогда училась на парикмахера и жила у бабушки в Лон-ле-Сонье. Лон-ле-Сонье, городок, известный лишь тем, что здесь родился Руже де Лилль[47]47
  Руже де Лилль (1760–1836), офицер, автор «Марсельезы».


[Закрыть]. Лон-ле-Сонье, стоянка поезда две минуты. Лон-ле-Сонье, вечная скука.

Квартира простиралась вдаль наподобие длинного лофта, разделенного высокими перегородками с жалюзи. На стенах – бело-желтая патина. «Шик-блеск», – вслух произнесла она, одобрительно прищелкнув языком. Ей приходилось говорить с самой собой, поделиться радостью было не с кем. Жить одной и так тяжело, а одной, да еще немой – вдвойне тяжко! Особенно сейчас, в праздники. И Рождество, и Новый год она будет справлять одна, в компании искусственной елки, заказанной по Интернету. И маленьких яслей под елочкой. Их подарила бабушка, провожая ее в Китай. «Не забывай каждый вечер молиться младенцу Иисусу! Он будет хранить тебя».

Покуда младенец Иисус исправно исполнял свои обязанности. Ей не в чем было его упрекнуть. Конечно, время от времени хотелось бы немножко общения, капельку ласки, но это предметы далеко не первой необходимости. Она вздохнула: знаю, нельзя иметь все сразу. Решила жить в Шанхае и делать деньги – отложи праздники на потом. Когда будешь богатой. Очень богатой. Сейчас она тоже богатая, но в меру. У нее прекрасная квартира, личный шофер на окладе (50 евро в месяц!), но вложиться в домашнего питомца она пока не решалась. Налог пять тысяч евро в год, если животное размером больше чихуахуа! А она хотела настоящую собаку, крупную, лохматую, с большой слюнявой пастью, не карманный вариант, который носят в сумке между кошельком и пудреницей. В этой стране надо платить за каждого лишнего обитателя на твоей жилплощади. Хочешь второго ребенка – плати штраф в размере твоего дохода за пять лет! Нет уж, пока лучше буду разговаривать сама с собой или смотреть телевизор. Если станет совсем уж одиноко, заведу золотую рыбку. Это разрешено. Она вроде бы даже талисман на счастье. Начну с золотой рыбки, сколочу состояние, а потом… Или куплю себе черепаху. Черепахи тоже приносят счастье. Симпатичную черепашку и дружка для нее. Они будут смотреть на меня своими выпуклыми глазами и качать морщинистой головой. Говорят, они очень привязчивы… да, но когда пугаются, пукают так, что в дом не войдешь!

В яслях были ослик и теленок, бараны, пастухи, селяне с вязанками хвороста на плечах. Святое семейство еще не появилось. Сегодня, ровнехонько в полночь, она положит младенца Иисуса в соломенную колыбельку, помолится, откроет бутылку хорошего шампанского и уляжется перед телевизором.

Спальню было видно уже с порога: широкая металлическая кровать с балдахином и белым покрывалом, светлый фанерованный паркет, вощеная мебель, большие китайские лаковые лампы. Она усвоила хороший вкус – вкус людей, наделенных врожденным чувством материала, цвета, пропорций. Штудировала журналы по дизайну. А дальше нужно было просто оплачивать счета. Оказалось, возможно все. То есть не просто все, а вообще все что угодно. Придумаешь какую-нибудь невероятную штуку, и тебе ее изготовят, точь-в-точь. Оп-ля! Они даже следы древоточцев делают на мебели, чтобы ее искусственно состарить.

Она проделала немалый путь с тех пор, как покинула свою жалкую квартирку в Курбевуа. «Да, девочка моя, жалкую! Не побоюсь этого слова!» – провозгласила она, сбрасывая туфли на каблуках, в которых вся ее фигура вытягивалась в струнку, как тореро перед быком. Мебель в кредит, узкая душная кухонька, смежная с единственной комнатой, служившей спальней, столовой, гостиной и гардеробом. Белое стеганое покрывало, разбросанные подушки, крошки хлеба, застревавшие в простынях и коловшие ей спину по ночам. Вечером, расставив гладильную доску, она могла дотянуться утюгом до носа телеведущего. Привет, Патрик, говорила она, разглаживая воротник белой блузки. И даже шутила по этому поводу: «Да я отлично знаю Патрика Пуавра[48]48
  Патрик Пуавр д’Арвор (р. 1947), популярный французский тележурналист.


[Закрыть], каждый вечер кадык ему глажу». Милена всегда была чистенькой и опрятной, она тщательно утюжила наряд на утро. Если у тебя в кармане пусто, это еще не значит, что ты сам пустое место, делилась она с ведущим, замогильным голосом повествовавшим об очередных несчастьях, которые обрушились на нашу планету.

Проклятое время! Она уповала только на чаевые, чтобы дотянуть до конца месяца, до следующей нищенской зарплаты. Не ужинала, чтобы не толстеть самой и не дать похудеть кошельку. Не снимала трубку, когда звонили из банка, и отворачивалась при виде официальных писем. Разве это жизнь? Она дошла до того, что всерьез думала, не заняться ли проституцией пару раз в неделю, просто чтобы не голодать. У нее были подружки, которые искали мужчин в Интернете. Это ее устраивало: по крайней мере сама все решаешь, подбираешь клиента, вид услуг, длительность свидания, тариф. Ты сама себе хозяйка. Так сказать, собственный маленький бизнес. Никто к тебе не лезет. Алле-гоп, и концы в воду, не пойман – не вор[49]49
  «Не пойман – не вор» (1958) – известная комедия режиссера И. Робера с участием Луи де Фюнеса.


[Закрыть]. А куда деваться? Как на мои три копейки оплатить жилье, налоги, страховку, газ, электричество, телефон? Она чувствовала, как взгляды самцов впиваются в ее декольте. Самцы пускали слюни. Она прозвала их «Наобум Лазарями» и уже готова была уступить одному такому богатенькому Лазарю, как появился Антуан Кортес.

Спаситель. Антуан Кортес, рыцарь без страха и упрека. Он рассказывал ей об Африке и о тамошних хищниках, о бивуаках и выстрелах в ночи, о прибылях и успехе, вгрызаясь в замороженный пирог, который она разогревала ему в микроволновке перед тем, как сплестись в объятии под стеганым белым покрывалом.

Потом была Африка. «Крокопарк» в Килифи. Между Момбасой и Малинди. Грохот прибоя. Пляжи с белым песком. Кокосовые пальмы. Крокодилы. Наполеоновские планы. Дом со слугами. Абсолютно нечем заняться. Приезжали дочки Антуана. Очень милые. Особенно младшая, Зоэ. Милена дарила ей шмотки, завивала волосы, наряжала ее, как куколку. Старшая поначалу дичилась, но Милена ее быстро приручила. Пока они гостили, все было хорошо. Даже очень хорошо. Она безумно привязалась к девочкам. Едва сдерживалась, чтобы не налетать на них с поцелуями. Особенно с Гортензией, та не любила телячьих нежностей. Они ходили на пляж с корзинками, полными их любимых бутербродов, манго и ананасов, бутылок со свежевыжатым соком. Они играли в карты, стряпали, хохотали и орали во все горло. Однажды стали тушить мясо вапити с бататами, а оно пригорело и так приклеилось к котелку, что невозможно было отодрать, застыло, как цемент! Гортензия окрестила его «What a pity»[50]50
  «Какая жалость» (англ.).


[Закрыть]. «Когда опять будем есть What a pity?» – звонко вопрошала она на весь дом. Только отцу не говори, он и так считает, что я не умею готовить, умоляла Милена, пусть это будет секрет, наш маленький секрет, ладно? Ладно, согласилась Гортензия, а что я с этого буду иметь? Я тебя научу делать ланьи глаза с помощью накладных ресниц и сделаю тебе французский маникюр. Гортензия с готовностью протянула руки.

Но вот без них… Пустые, пустые дни – только и дел, что листать журналы да полировать ногти. Ждать Антуана, покачиваясь в гамаке. Антуана, усталого после работы, разочарованного, унылого. Не ладилось что-то с этими мерзкими тварями, они не желали размножаться и жрали работников почем зря. Мистер Вэй угрожал Антуану. Антуан перестал работать. Запил. Она скучала в гамаке. Ногти уже спилила до основания, скоро пальцы спилю! Не привыкла я к лени и праздности! Хочу работать, зарабатывать деньги. Он усмехался и пил дальше. Она взяла дело в свои руки. Села за его рабочий стол, разобрала бухгалтерию, выписала цифры в большую тетрадь, выучила, что такое доходы, амортизация, прибыль, поняла, как функционирует предприятие. Она копировала почерк Антуана – узкие, хилые ножки «м», стиснутое «о», понурое «с». Подделывала его подпись. Алле-гоп! Мистер Вэй ни о чем не догадывался. До того трагического дня, когда…

Она махнула рукой, отгоняя ужасное воспоминание. Жуть, кошмар, поскорее забыть все это, бедняга он… Она вздрогнула, тряхнула головой. Пошарила рукой по низкому столику, нащупала сигарету. Прикурила, затянулась. Курить она начала недавно. Вредно для цвета лица. Она назвала свою линию косметики «Парижская красавица», а тональный крем – «Французская лилия», с рельефным изображением белой лилии на крышке.

Это была ее гордость! Тональник, который одновременно отбеливает и разглаживает кожу, выравнивает цвет лица и придает ему чудный оттенок. Изнывая от безделья в «Крокопарке», она подумала, не заняться ли косметикой. Косметика – ее стихия. Ведь она кокетка и любит живопись. Особенно Ренуара и его пухлых розовых женщин. Они до сих пор впечатляют – не зря их писали импрессионисты, художники «впечатления». Она поделилась своей идеей с Антуаном, тот пожал плечами. Она поговорила с мистером Вэем, тот попросил «бизнес-план». «Ни фига себе! – подумала она. – Это еще что за штука такая?»

Для начала Милена опросила китаянок, работавших в «Крокопарке». Она вычитала в Интернете, что именно так поступают директора многих иностранных фирм, прежде чем выбросить свой товар на китайский рынок. Надо пообщаться с клиентом, выяснить его потребительские привычки. Разработчики из «Дженерал Моторс» приезжали в провинцию Гуанси и встречались с покупателями маленьких грузовичков прямо у них дома, на фермах. Сидели с ними на тротуаре и обсуждали, что им нравится и не нравится в их автомобиле. Она решила взять пример с «Дженерал Моторс». Поболтала с китаянками на скверном английском и поняла, что все их косметические мечты сводятся к единственному продукту – белилам. «Белий, белий», – лопотали они, касаясь ее щек. За баночку белил они готовы были отдать всю зарплату. У нее возникла гениальная идея: основа под макияж с отбеливающим эффектом. С небольшим содержанием аммиака. Совсем небольшим. Не факт, что это полезно для кожи, но эффект налицо. И мистер Вэй согласился стать ее партнером.

Здесь все было так просто! Производи что хочешь, надо только как следует объяснить, что тебе нужно, и – алле-гоп! – производственная линия уже на мази. Себестоимость, торговая наценка, прибыль, сколько, how much[51]51
  «Сколько стоит?» (англ.)


[Закрыть], все в расчете. И без всяких контрактов. Они не тестировали продукт, им было безразлично, вредит это коже или нет. Одна проверка, и если эффект есть – можно запускать в производство.

Мистер Вэй опробовал крем на работницах одного завода. Всю партию раскупили за несколько минут. Он решил наладить продажи в сельской местности, а затем по Интернету. Семьсот пятьдесят миллионов китайцев живут в деревнях, объяснял он ей, щуря глаза-щелочки, их уровень жизни неуклонно растет, ориентироваться надо именно на них. Он привел в пример компанию «Вахаха», ведущего китайского производителя напитков: они начали раскрутку именно с деревень. Весь их маркетинг состоял в том, что они рисовали свой логотип на стенах деревенских домов. Милена прикрыла глаза, представила себе королевскую лилию на саманных хижинах и с умилением подумала о Людовике XVI. Она как будто снова возвела его на трон.

– Международные компании сталкиваются с огромными проблемами, пытаясь наладить сбыт в китайской деревне. Не стоит уподобляться европейцам, которые работают только с городами.

Она доверяла ему. Он занимался производством, она – разработкой серии. По тридцать пять процентов прибыли каждому, остальное уходило посредникам. Чтобы они рекомендовали наш продукт, их надо подмазать. «У нас всегда так делается», – гундосил он. Иногда ей хотелось задать какой-нибудь вопрос. Тогда он начинал громко и неодобрительно кашлять, словно запрещая ей вторгаться на его территорию. «Надо держать ухо востро, – думала она, – нельзя класть все яйца в одну корзину». Марсель Гробз помог ей. Он еще пригодится, предосторожности лишними не бывают. Но и с Вэем ссориться не стоит, он помогает делать выгодные вложения. Посоветовал ей купить акции страховой компании «Чайна Лайф», которые за один день котировок вдвое поднялись в цене! Ей самой бы это и в голову не пришло.

Зато ей в голову приходило многое другое. Нынче утром, например, на нее нашло настоящее озарение – алле-гоп! – мобильник с тональником и помадой. С одной стороны клавиатура телефона, а с другой, на корпусе, коробочка-косметичка. Гениальная ведь идея, а? Надо ее застолбить. Позвонить адвокату Гробза. Здрасьте, это я, дочь Эйнштейна и Эсте Лаудер! А потом останется только шепнуть словечко Хитрому Мандарину.

Тот завтра отправляется в Килифи. Вот когда вернется, она с ним поговорит. Он нашел нового директора в «Крокопарк». Грубого, жестокого голландца, которому глубоко плевать, что крокодилы жрут служащих. И крокодилы снова стали размножаться. Голландец так заморил их голодом, что природные инстинкты взяли верх и рептилии стали бросаться друг на друга. После кровавого побоища самые сильные твари установили диктат над всей колонией. Самки безропотно позволяли покрывать себя. «Чуют, кто тут хозяин, и не рыпаются», – хвастался новый директор по телефону мистеру Вэю; тот удовлетворенно почесывал яйца. «Этот тоже пытается мне показать, кто тут хозяин», – подумала тогда Милена, выдавив из себя милую улыбку.

Надо дать ему с собой письмо, пусть там опустит в ящик. Она встала, подошла к столу, на котором торжественно высились фотографии Гортензии и Зоэ, открыла ящик, достала папку. Она хранила копии всех писем – боялась, что начнет повторяться. Вздохнула. Прикусила колпачок ручки. Не дай бог, ошибок наделает. Поэтому она обычно не писала слишком длинных писем.

– Во сколько они придут? – спросила Жозиана, выходя из ванной и потирая поясницу.

Последние две недели она плохо спала. Ломило затылок, в спину словно вонзались ножи.

– В половине первого! И Филипп придет. С Александром. И некая Ширли со своим сыном Гэри. Все придут! Я сейчас лопну от счастья! Я наконец смогу всем тебя представить, моя королева! Сегодня великий день!

– Ты уверен, что это хорошая идея?

– Не скрипи, пожалуйста! Жозефина сама предложила устроить этот обед. Она приглашала нас к себе, но я подумал, что тебе будет приятнее принять их у нас. Подумай о Младшем. Ему нужна семья.

– Это не его семья!

– Когда своей нет, и чужая сгодится!

Жозиана, полуодетая, бродила вокруг кровати, вытягивая шею, как подагрическая жирафа.

– Сейчас семьи не в моде, их ни у кого нет… – буркнула она.

Он ее не слушал, он переделывал мир. Строил свой Новый Мир.

– Они меня знали, когда я был затюканным, забитым, когда меня унижала Зубочистка. А сейчас предстану перед ними Королем-Солнцем в Зеркальной галерее![52]52
  Знаменитая галерея Версальского дворца.


[Закрыть] Гей, глядите, поселяне, вот мой дворец, мои лакеи, мой Маленький Принц! Женщина, подай мой напудренный парик и туфли с пряжками!

Он шлепнулся на кровать как был, без штанов, в одной рубашке, раскинув в стороны руки и громадные ляжки. Марсель Гробз. Толстый клубок рыжей шерсти, жировых складок, веснушчатой розовой плоти, в котором сверкают ярко-голубые глаза, пронзительные, как острие шпаги.

Жозиана упала на кровать рядом с ним. Он только что побрился, от него пахло хорошим одеколоном. На стуле были аккуратно сложены костюм из серого альпага, синий галстук, изящные запонки.

– Гостям хочешь понравиться…

– Да я сам себе нравлюсь, Конфетка. Это разные вещи.

Она положила голову ему на плечо и улыбнулась.

– А раньше не нравился?

– Раньше я был мерзкой старой жабой. И что ты во мне углядела, ума не приложу…

Да, ее Марсель, прямо скажем, не Аполлон. Честно говоря, поначалу ее больше привлекала его кубышка, чем обаяние, но вскоре, узнав его поближе, она была поражена его жизненной силой, щедростью, благородством и стала его штатной любовницей, а потом и женщиной его жизни, матерью его ребенка.

– Да я особо не разглядывала, купила сразу весь набор!

– Ну да, про уродов всегда говорят, что в них море обаяния! Но мне плевать, сегодня я великий мамамуши[53]53
  Воображаемый чин турецкого вельможи из пьесы Мольера «Мещанин во дворянстве».


[Закрыть].

– Ты даже сексапильней, чем сам великий мамамуши!

– Хватит, Конфетка, перестань меня возбуждать! Посмотри на мои трусы! Он торчит, как мачта корабля в бурю! Если мы опять начнем, быстро не закончим!

Его аппетит в постели ничуть не ослаб. Этот человек был создан, чтобы есть, пить, смеяться, наслаждаться, сворачивать горы, сажать баобабы, обуздывать громы и оседлывать молнии. А гадюка Анриетта хотела сделать из него комнатную собачку! Она порой снилась Жозиане. И что эта дрянь забыла в моих снах, а?

– Есть какие-нибудь новости от Зубочистки? – осторожно поинтересовалась она.

– По-прежнему не хочет разводиться. Ставит запредельные условия, но я так просто не сдамся! А ты чего о ней вспомнила, чтоб я охолонул, да?

– Я о ней вспомнила, потому что она является мне по ночам!

– Вот почему ты последнее время какая-то расстроенная…

– Мне так грустно, я как одинокий чулок на бельевой веревке. Ничего не хочется…

– Даже меня?

– Даже тебя, мой волчище.

Корабль в один миг лишился мачты.

– Ты серьезно?

– Я еле ноги таскаю, аппетита нет, почти не ем…

– Совсем беда!

– Спина болит. Как будто в меня ножи втыкают.

– Это ишиас. Наверное, нерв защемило во время беременности.

– Хочется только одного: сесть и плакать, плакать… Даже до Младшего дела нет.

– То-то он все морщится… Нахохленный такой.

– Скучно ему, наверное. Раньше я его успокаивала, утешала. Делала ему козу и сороку-ворону, устраивала родео на диване, плясала для него канкан…

– А теперь совсем скуксилась. К врачу не ходила?

– Нет.

– А к мадам Сюзанне?

– Тем более.

Марсель Гробз встревожился. Плохи дела, если она не хочет посоветоваться даже с мадам Сюзанной. Мадам Сюзанна предсказала подписание контракта с китайцами, переезд в большую квартиру, рождение Младшего, победу над Анриеттой и даже смерть родственника в зубастой пасти чудовища. Мадам Сюзанна закрывала глаза и видела будущее. Глаза лгут, утверждала она, внутреннее зрение гораздо важнее. Она никогда не ошибалась и если ничего не видела, так и говорила. И никогда не брала денег за пророчества, чтобы сохранить свой дар.

На жизнь она зарабатывала педикюром. Стригла ногти на ногах, снимала кусачками омертвевшую кожу, убирала заусенцы, проверяла работу внутренних органов, нажимая на нужные точки, и пока ее ловкие пальцы прощупывали фаланги и ступни, проникала в душу и читала Судьбу. Одним нажатием на свод стопы она добиралась до жизненно важных органов, и перед ней открывалась доброта или низость человека, чью ногу она держала в руках. Она распознавала белое свечение благородного сердца, угольную пыль лжеца, едкую желчь злодея, желтоватую язву ревнивца, льдисто-голубую расчетливость скупца, алый сгусток сладострастника. Склоняясь над клиновидными костями, она видела душу насквозь и прозревала будущее. Ее пальцы сновали туда-сюда, губы бормотали бессвязные фразы. Чтобы расслышать прорицание, приходилось напрягать слух. В особенно важных случаях она раскачивалась вправо и влево и, повышая голос, повторяла веления, которые нашептывал ей голос свыше. Так Жозиана узнала, что у нее будет сын, «статный мальчик, голова – как огонь, каждое слово на вес золота, ума палата, а руки горы свернут. И спорить с ним не след, ибо еще в пеленках он явит себя мужчиной».

А бывало и так, что, собрав свои щипчики, пилки и пинцеты, масла и лаки, она остановится на пороге и скажет: «Вряд ли я еще вернусь, душа у вас уж больно гнусная, воняет серой и гнилью, туда и навозный жук не проберется». Расслабленный, ублаженный клиент возражал с кушетки, что он чист и невинен, как ребенок. «И не спорьте, – отвечала мадам Сюзанна. – Вот раскаетесь, исправитесь, тогда я, может, загляну, помну ваши пятки».

Мадам Сюзанна со своим чемоданчиком и острым личиком вещуньи появлялась у них раз в месяц. Иногда Марсель, совершив какой-нибудь подвох или финансовую махинацию, пытался не подпустить ясновидящую к своей стопе: больше всего он боялся утратить ее уважение. Тогда мадам Сюзанна говорила, что в безжалостном мире бизнеса иногда приходится бороться с конкурентами их же методами, и если не обижать тех, кто слабее тебя, то плутовство простится.

– Меня как выпотрошили, – продолжала Жозиана. – Я как будто не в себе, как будто раздвоилась. Ты видишь меня, но это не я.

Марсель Гробз недоверчиво слушал. Никогда Конфетка не говорила ничего подобного.

– Может быть, у тебя депрессия?

– Все может быть. Только этой хвори у меня сроду не было. В наших краях она не водилась.

Он задумался. Положил руку на лоб Жозианы и покачал головой. Температуры не было.

– Может, у тебя легкая анемия? Ты сдавала анализы?

Жозиана сморщила нос.

– Ну тогда начнем с них…

Жозиана улыбнулась. Ее славный толстяк волновался. У него была такая озабоченная физиономия, что становилось ясно – она для него свет в окошке. Достаточно на него посмотреть.

– Скажи, Марсель, ты меня по-прежнему любишь, как Пресвятую Деву в постели?

– И ты сомневаешься, Конфетка? До сих пор сомневаешься?

– Нет. Но мне так нравится, когда ты это говоришь… Любовь питается повторениями!

– Так вот слушай, Конфетка, что я тебе скажу: ни дня не проходит, слышишь? – ни единого дня не проходит без того, чтобы я не возблагодарил небо за такое невероятное счастье – за тебя.

Они сидели на кровати, тесно прижавшись друг к другу. Думали о странной болезни, поразившей Жозиану, о непонятной тоске, которая обволокла ее, лишила аппетита, жизненных сил, желаний – всего того, что с детства било в ней фонтаном и не давало пропасть.

Обед удался на славу. Марсель Младший важно восседал во главе стола в детском стульчике, – ни дать ни взять король на троне. В руке он держал бутылочку с соской и стучал ею по подлокотникам, дабы изъявить свою высочайшую волю. Он любил, чтобы стол был накрыт по всем правилам, чтобы приборы лежали на своих местах, и если кто-то из гостей нарушал порядок, он долбил по стулу бутылочкой до тех пор, пока виновный не исправлял ошибку. Сосредоточенно насупив брови, он явно пытался следить за ходом беседы. И тужился от напряжения.

– По-моему, он какает, – шепнула Зоэ Гортензии.

Марсель положил в каждую тарелку подарок. Детям – по купюре в двести евро. Гортензия, Гэри и Зоэ разинули рты, достав из конвертов по большой желтой банкноте, сложенной пополам. Зоэ чуть не спросила: «А они настоящие?» Гортензия сглотнула и встала из-за стола, поцеловать Марселя и Жозиану. Гэри смущенно посмотрел на мать: не стоит ли отказаться? Ширли покачала головой – молчи, а то Марсель рассердится.

Филипп получил в подарок бутылку «Шато Шеваль Блан», премьер Гран крю класса А, Сент-Эмильон, 1947 год. Бережно поворачивая бутылку, он разглядывал ее, а Марсель рассказывал, как описывал вино владелец винного погреба: «Насыщенный рубиновый цвет, тонкий, изысканный, бархатный вкус. Виноград из терруара с гравийно-песчаной почвой, гравий днем накапливает тепло, а ночью отдает его ягодам». Филипп, улыбаясь, склонился в легком поклоне и пообещал, что они разопьют это вино вместе, на десятилетие Младшего.

Марсель Младший звучно рыгнул в знак согласия.

В тарелки Жозефины и Ширли Марсель положил по браслету белого золота, украшенному тридцатью гранеными алмазами, а в тарелку Жозианы – клипсы из крупных серых таитянских жемчужин с бриллиантами. Ширли начала спорить, она не могла принять такой дорогой подарок. Ни в коем случае. Марсель заявил, что уйдет из-за стола, если она откажется. Что для него это будет оскорбление. Она настаивала – он не уступал, она упрямилась – он упорствовал, она отнекивалась – он стоял на своем.

– Обожаю изображать Деда Мороза, у меня полный мешок подарков, надо же его время от времени вытряхивать!

Жозиана задумчиво гладила сережки.

– Ну, это слишком, дружок! Я буду похожа на новогоднюю елку!

Жозефина прошептала:

– Марсель, ты с ума сошел.

– Сошел с ума от счастья, Жози. Ты не представляешь, как я рад, что вы пришли, какой это для меня подарок. Я и не мечтал… Ты гляди-ка, малышка Жози, да я никак сейчас разревусь!

Голос его дрожал, глаза увлажнились, он моргал и морщил нос, не в силах справиться с переполнявшими его чувствами. У Жозефины тоже перехватило дыхание, а Жозиана украдкой всхлипнула.

И тут неожиданно выступил Младший. Он мигом разогнал тоску, изо всех сил стукнув бутылочкой по стулу, что явно означало: хватит нюни распускать, мне скучно, я требую действия!

Все удивленно обернулись к нему. Он широко улыбнулся и вытянул шею, словно предлагая поговорить.

– Кажется, он хочет что-то сказать, – удивился Гэри.

– Смотри, как шею тянет! – отозвалась Гортензия, отметив про себя, что малыш от этого выглядит сущим уродом: шея длинная, тощая, рот разинут, глаза вытаращены…

– С ним все время надо разговаривать, иначе он скучает… – вздохнула Жозиана.

– Это, наверное, выматывает, – произнесла Ширли.

– К тому же ему не расскажешь какую-нибудь ерунду, он начинает злиться! Его надо насмешить, удивить или научить чему-нибудь новому.

– Вы уверены? – спросил Гэри. – Он слишком маленький, чтобы вас понимать.

– Я тоже себе это каждый раз говорю и каждый раз удивляюсь!

– Представляю, как вы устали, – посочувствовала Жозефина.

– Погодите! – сказал Гэри. – Я сейчас скажу ему что-нибудь такое, чего он точно не поймет.

– Давай-давай, – подзадорил его Марсель, уверенный во врожденной мудрости своего отпрыска.

Гэри задумался, вспоминая что-нибудь умное – испытать сорванца. «До чего же у него забавная мордашка!» – не удержался он от мысли. Малыш не спускал с него глаз и взволнованно покрикивал от нетерпения.

– Придумал! – ликующе воскликнул Гэри. – Этого уж ты, старичок, точно не поймешь, сколько ни пытайся!

Младший поднял подбородок, как гладиатор, принимающий вызов, и выставил перед собой бутылочку, будто щит.

– Обезглавленный евнух рассказывает истории без заглавия и конца, – произнес Гэри по слогам, словно диктовал безграмотному ученику.

Марсель Младший слушал его, наклонившись вперед, вытянув шею, напряженный и сосредоточенный. На секунду он замер, сдвинув бровки, на щеках выступили красные пятна, он заурчал, заворчал – и вдруг обмяк, откинул голову назад и звонко расхохотался, захлопал в ладоши, затопотал ножками в знак того, что все понял, и провел ребром ладони по горлу и ниже пояса.

– Он на самом деле понял, что я сказал? – спросил Гэри.

– Безусловно, – ответствовал Марсель Гробз, с ликующим видом разворачивая салфетку. – И ему есть от чего хохотать, шутка и впрямь смешная!

Гэри ошарашенно уставился на рыжеволосого розового малыша в голубых ползунках, смеющийся взгляд которого ясно говорил: давай еще, еще расскажи, рассмеши меня, мне скучно от всяких детских штучек, ей-богу скучно.

– С ума сойти! – выдавил Гэри. – This baby is crazy![54]54
  «Сумасшедший ребенок!» (англ.)


[Закрыть]

– Кррезззи! – повторил Младший, пуская слюни на ползунки.

– Этот мелкий просто гений! – вскричала Гортензия.

Услышав слово «гений», малыш довольно заурчал и в подтверждение того, что она совершенно права, указал бутылочкой на люстру и отчетливо произнес:

– Лампа…

Заливисто рассмеялся, глядя на их изумленные лица, лукаво сощурил глазки и добавил:

– Light![55]55
  «Свет» (англ.).


[Закрыть]

– Ничего себе…

– Невероятно! Я же вам говорил! – воскликнул Марсель. – А вы мне не верили!

– Luz… – продолжал Младший, по-прежнему указывая на свет.

– Еще и по-испански! Ну и ребенок!

– Deng!

– А, ну это уже просто лепет, – успокоилась Ширли.

– Нет, – поправил ее Марсель, – это «солнце» по-китайски!

– Караул! – вскричала Гортензия. – Мелкий к тому же полиглот!

Младший ласково посмотрел на Гортензию: благодарил, что она по достоинству оценила его заслуги.

– Какой же это мелкий, он просто великан! Смотри, какие у него ручищи и ножищи! – Гэри восхищенно присвистнул.

– Шушу! – завопил Младший, брызгая в его сторону водой из бутылочки.

– Это что значит? – спросил Гэри.

– Дядюшка по-китайски. Он тебя избрал в дядья!

– Можно взять его на ручки? – спросила Жозефина, вставая. – Я так давно не держала на руках младенца, а такого ребенка хочется рассмотреть поближе!

– Ты, главное, не привыкай, – буркнула Зоэ.

– Что, не хочешь маленького братика? – насмешливо спросил Марсель.