Текст книги "Кэйтлин и Купидон"

– Не думаю, что ты вполне понимаешь, в чем заключается моя работа, – улыбаюсь я. – Но я все равно не смогу так сделать, поскольку уже договорилась с ними, что завтрашняя встреча пройдет в зоопарке.

– Что? В зоопарке? – недоуменно переспрашивает Верити. – Но вокруг на многие мили даже нет ни одного. Почему? Зачем?

– Мне лучше знать, – отвечаю я, вспоминая тот день, когда решила, что свидание Элайджи должно состояться в каком-то другом месте, новом и необычном. Он сидел в моем офисе и многословно рассказывал, что обычно всегда ходил на свидания в бары, где подают шампанское, с мужчинами, которые пододвигали ему стул и оплачивали весь счет. «И как вы встречались с парнями, которые готовы на все это ради вас? Куда они подевались?» – спросила я. «О, – ответил он, поднеся руку ко рту, чтобы скрыть нервный смешок, – они все оказались полными ублюдками». – Он такой избалованный, что я просто подумала – ему лишь пойдет на пользу, если он отправится куда-то в другое место. Теперь я, понятно, сама об этом жалею.

– Все будет хорошо, – подруга участливо сжимает мое колено. – Ты же у нас специалист в этом. Вспомни, скольких людей ты уже сделала счастливыми.

– Я знаю. Я просто очень хочу вывести свое дело на новый уровень, только не вполне уверена, что свидание в зоопарке этому соответствует.

– Может, и нет, – отвечает она. – Но ты все равно всегда добиваешься того, что настроилась сделать. Не будь к себе слишком строгой.

Я вздыхаю, вспоминая одно лето, когда мы вместе проводили свободное время на нашем балконе, воодушевленно строя планы на будущее. Была середина июля, и однажды дремотным вечером я впервые увидела Гарри. Верити была одета в изумрудно-зеленое бальное платье и кроссовки, и солнце только начинало клониться к закату, бросая золотой свет на нас обеих. Мы пили дешевое игристое вино, и Верити заметила Гарри первой, указав на парня внизу, тащившего на себе по улице красное потрепанное кресло, пока шествующая впереди девушка, одетая с головы до пят во все ярко-розовое, копалась в своем телефоне.

«Классная задница», – сказала подруга, и я хихикнула. Чуть позже, когда у нас закончилась выпивка и я спустилась в магазин за добавкой, то на обратном пути услышала за спиной этот голос. Я резко обернулась и снова увидела его. Его вьющиеся каштановые волосы, падающие на голубые глаза; его крепкую фигуру и выразительный кадык; его легкий загар; несколько эластичных браслетов на запястье. Мне захотелось раствориться в нем целиком. Он смеялся, и мне понравился его смех – хоть и похожий на собачий лай. Казалось, что-то замерло внутри меня, а затем очнулось и затанцевало, словно мое сердце решило устроить вечеринку. Я попыталась улыбнуться симпатичному незнакомцу, но не слишком преуспела; вместо этого я бросилась вверх по лестнице, отчаянно желая рассказать о нем Верити.

Она только рассмеялась и сказала: «Надеюсь, ты на него еще наткнешься». Мы продолжили пить, любуясь небом, которое превращалось из голубого в розовое и становилось похожим на набор сладостей-ассорти. Верити пришла в голову идея – написать наши мечты на листочках бумаги, а затем сложить в бумажные самолетики. Она с легким сердцем написала свою: мир моды был частью ее грез с тех пор, как она впервые примерила вечернее бархатное платье своей мамы. А я поначалу возразила. Я смутно ощущала, хотя это чувство еще не вполне оформилось в мысль, что путь, который я выбрала – специалист по пиару, – не был правильным. Но теперь появилось то, чего я действительно желала: тот парень, от которого танцует сердце. Гарри. И я написала эту мечту, тогда даже не зная, как его зовут, и быстро сложила листок, чтобы Верити не успела увидеть. Небо к тому времени стало васильково-синим, и мы запустили наши самолетики, увлеченно наблюдая, как они планируют на тротуар.

Глава 3

– Ааркхх, аааркхх, аааркхххх! – кричат на меня три обезьяны, а их самец сидит на куче опилок, зажимая руками уши и мерзко ухмыляясь. Я тороплюсь к Тому и Элайдже, но обезьяны быстро следуют за мной, перемещаясь вдоль решетки, пока я иду. А за ними движется толпа зрителей, тоже охающих и ахающих не хуже обезьян.

– Ох уж эти обезьяны, – говорю я женщине, с головы до ног одетой в «хаки» и не опускающей камеру от лица. – Их вопли просто невозможно слушать с похмелья.

Верити предсказуемо откупорила следующую бутылку вина – «ну, еще по бокалу и все!» – прошлым вечером, и дело закончилось тем, что мы допили эту бутылку и я, хихикая, ввалилась в такси до дома только около часу ночи.

– Ну, вы им определенно нравитесь, – отвечает женщина, непрерывно щелкая камерой. – Они словно с ума сходят при каждом вашем шаге. Вот почему я стараюсь держаться поближе к вам. Думаю, это из-за ваших замечательных рыжих волос.

Я поднимаю руку к парику и тут же ее отдергиваю: сегодня на мне короткий, рыжий, курчавый вариант – помесь Джельсомино и клоуна из «Макдоналдса».

Сегодня утром я сделала селфи и отправила его Бобби и Верити. «Это последний раз, когда вы, негодяи, такое со мной творите!» – приписала я, прекрасно зная, что они не обратят на это ни малейшего внимания.

Теперь я вижу Тома с Элайджей более отчетливо: и рваные джинсы Тома, и его «Конверсы» со слоем засохшей грязи. Элайджа одет в нежно-голубые брючки, изящные коричневые полуботинки и ярко-зеленую куртку-парку. Волосы, уложенные в прическу, добавляют около дюйма к его росту. Зачем я позволила Верити отобрать этих двух? Только потому, что они любят одинаковые напитки, или же было что-то еще?

Теперь они подошли к верблюдам. Большие коричневые звери грустно глядят на них из-под длинных ресниц. Верблюды тут явно не являются звездным аттракционом, несмотря на то, что перед ними расставлены деревянные рождественские ясли, а поверх вольера развешаны гирлянды с разноцветными лампочками в попытке создать рождественское настроение. Я прячусь за забором, глядя через щель в досках: Том ухмыляется, а Элайджа стоит спиной к кирпичной стенке, яростно прыская дезинфицирующий гель в свою левую ладонь.

– Да ладно тебе, – говорит Том, наклоняясь к нему и протягивая руку. – Они не кусаются.

– Они могут ПЛЮНУТЬ! – выкрикивает Элайджа, теперь свирепо протирая правую ладонь.

И что-то такое просыпается на задворках моего сознания, какая-то мысль, которую не получается ухватить. Я пытаюсь представить анкету Элайджи, нашу первую встречу, но это не срабатывает. Вот эти движения рук, растирание, как будто он стремится в итоге содрать с них всю кожу. Вот что вызывает отклик в глубине моей души.

Теперь Том выглядит слегка раздраженным. Его брови нахмурены, хотя на лице по-прежнему улыбка.

– Пойдем, они великолепны…

Том привычен к давке на рок-концертах, к людям, пробегающим в шипованных сапогах по его плечам, падающим и норовящим забраться по нему обратно. Он привык к чужим потным подмышкам перед лицом, к пластиковым стаканам из-под пива, наполненным мочой и летающим над головой. Так что серьезный, граничащий с обсессивно-компульсивным расстройством страх Элайджи перед микробами для него пустой звук. А затем меня осеняет: я вспоминаю, что у Элайджи и есть практически обсессивно-компульсивное расстройство. Этот зоопарк – худшее место из возможных, куда он мог пойти. Я должна как-то вытащить их отсюда.

Я осматриваюсь вокруг. Как же мне это провернуть? Я знаю Элайджу. Он может ненавидеть это место, но он упрямый. Если согласился что-нибудь сделать, то пойдет до конца из принципа. Он просто обидится на Тома за неудачное свидание. И это несправедливо, ведь только я во всем виновата.

Оказалось, забор, за которым я притаилась, ограждает нечто вроде организованной на скорую руку складской зоны, где хранится огромная беспорядочная куча пластиковых конечностей динозавров. И на ее верхушке неустойчиво покоится динозаврова голова. Возможно, я смогу использовать ее как маскировку? Надеть и сказать им, что где-то там проходит шоу динозавров, например? Прогнать их отсюда прочь?

Я кидаюсь к этой куче, стаскиваю парик и швыряю его на землю. И начинаю тянуться вверх, отчаянно желая добраться до головы, однако она для меня слишком высоко. Голова смотрит на меня своими неживыми суровыми глазами.

– Какого черта ты тут удумала?

Я резко оборачиваюсь, успев вцепиться в коготь. Это стало слишком поспешным движением, и все конечности обрушиваются вокруг меня, как башня из кубиков. Голова скатывается и с грохотом приземляется возле моих ног, ее глаза таращатся на меня. Так же, как и крепкая с виду коренастая женщина. Она держит ведерко с рыбой. Губы возмущенно кривятся. Если бы из ее ушей мог идти дым – он бы шел.

Она просто смотрит на меня, пока я подыскиваю слова, которые наконец срываются с моих губ:

– Джордж, Джордж велел мне прибраться здесь! – Я гляжу себе под ноги и указываю на красный бугристый хвост. – Он сказал, что это больше не нужно.

Джордж – это имя управляющего, как мне кажется. Женщина качает головой:

– Это ты, что ли, новенькая? Джоанна, вроде?

Я улыбаюсь, как надеюсь, застенчиво.

– Ну я не знаю, за каким чертом тебе так сказали, – говорит женщина, у которой, как я теперь замечаю, на груди висит бирка с именем. «Китти». – Луис уже десять минут ждет в вольере с пингвинами. Шоу начинается в пять.

Она протягивает мне желтое ведро:

– Отнеси это ему и поторопись. И Бога ради, надень свою форму.

Напротив теперь разваленной горы динозавровых запчастей стоят три шкафчика с кепками и куртками – все с эмблемой зоопарка. Почему я не заметила их первым делом? Я слышу, как Том говорит: «Ну хорошо, давай просто пойдем к другому вольеру, если ты этого хочешь», пока сражаюсь с застежками темно-зеленой куртки и заправляю свои натуральные волосы под фуражку. И вышагиваю навстречу Тому с Элайджей, сжимая в руках ведро. Я много раз встречалась с Элайджей, даже еще до того, как он нанял меня в качестве свахи. Его парикмахерская расположена на той же стороне улицы, что и мой офис. К счастью, с Томом я общалась только по телефону, и я молюсь, чтобы он не узнал меня по фотографии с сайта.

Прежде чем заговорить, я натягиваю кепку пониже на лицо.

– Простите, господа, – произношу я, и глаза Элайджи округляются, он даже перестает тереть свои руки. Том ухмыляется, а затем быстро принюхивается, сморщив нос. Элайджа в ужасе смотрит на ведерко. Некоторые рыбы еще шевелятся. – Боюсь, что зоопарк закрывается. Произошел небольшой инцидент в вольере с гориллой. Вам лучше уйти прямо сейчас.

– О нет! – ахает Элайджа, хватаясь за сердце. – Мы уходим немедленно.

– Ужасно сожалею, что прервала вашу прогулку, – продолжаю я. – Но видите вон ту кофейню через дорогу? Там подают отличный горячий шоколад с пастилой.

– Звучит аппетитно, и не волнуйтесь, это не ваша вина, – отзывается Том, беря Элайджу под локоть и уводя его за собой к выходу.

Я иду следом вдоль ограды, поторапливая их, когда Элайджа вдруг оборачивается ко мне и говорит, подмигивая:

– Вам, наверно, следует сообщить и остальным посетителям о том, что произошло?

Я свирепо гляжу на него. Но он прав. Это должно выглядеть правдоподобно для Тома.

– Дамы, – обращаюсь я к группе из трех посетительниц. – Вообще-то зоопарк сейчас закрывается, потому что у нас возникла небольшая проблема…

– В вольере для горилл, – подсказывает Элайджа. Блондинка из группы хмуро смотрит на меня. На ее груди значок: «Пятьдесят – это новые сорок!»

– Но я только что заплатила за билеты, что за нагибалово!

Ее подруги тут же согласно кивают. У одной из них я замечаю маленькую бутылочку вина, из которой та пьет через соломинку.

– Вам вернут полную стоимость, но ваша безопасность – в приоритете.

На нас оглядывается мужчина лет пятидесяти.

– Безопасность? А в чем проблема, мисс?

– Вы в полной безопасности, это просто ради профилактики, но мы сделаем все необходимое, чтобы вы и ваша мама спокойно эвакуировались, – я улыбаюсь пожилой женщине в пальто леопардовой расцветки, стоящей рядом с ним.

– Простите, – сообщает она, – но я его жена.

Я уже собираюсь извиниться, но тут кто-то хлопает меня по плечу. Я оборачиваюсь. Передо мной – тощий подросток с россыпью прыщей на подбородке.

– Что происходит? Я ничего не слышал насчет этой гориллы, – говорит он писклявым голосом. К его поясу прикреплена черная рация, из которой доносится, что пингвины до сих пор не получили еду. Я тянусь к ней, отстегиваю и вешаю на ремень своих джинсов.

– Да, сейчас мы должны эвакуировать людей… Возьми это, – я протягиваю ему ведро с рыбой. – Вырвалась горилла или нет, а пингвинов надо кормить. Я буду на связи и дам знать, что происходит.

Я не хотела произносить слово «вырвалась»! Оно само выскочило.

– Гориллы сбежали! – восклицает кто-то за моей спиной, и этот крик вызывает эффект мгновенной паники, расходящейся, как круги по воде. Как падающие костяшки домино. Первый человек срывается к выходу, за ним остальные, меня толкают туда-сюда с разных сторон бегущие люди. Том начинает изображать гориллу, и Элайджа присоединяется к нему, их обоих сталкивают с дорожки, и они медленно плывут вдоль ограды вместе с толпой.

Я пытаюсь успокоить людей.

– На самом деле гориллы – очень дружелюбные звери, – кричу я вслед пробегающему мимо человеку, прежде чем обернуться к женщине, которая вцепилась в мою руку и не отпускает. – Да, я знаю, что о них рассказывают всякое на канале «Живая планета», но там любят преувеличивать. Наговаривают на зверьков.

Китти стоит у ворот зоопарка с мегафоном в руке. Толпа бежит прямо на нее, но она шагает навстречу, выставив перед собой руку, как регулировщик дорожного движения. Толпа – словно несущиеся машины в потоке – притормаживает. Я начинаю пятиться назад, стараясь спрятаться за спинами, чтобы Китти меня не заметила.

– Всем УСПОКОИТЬСЯ! – кричит она. Мегафон хрипит, но ее голос сквозь него вполне разборчив. – Что происходит?

– Гориллы сбежали! – орет кто-то из толпы.

– Что? Нет, они все на месте, – говорит она и опускает руку с мегафоном. – Не будьте идиотами!

– Но нам так сказали два сотрудника!

По толпе пробегает шепот согласия.

– Мы тут ни при чем! – бормочет один из посетителей.

– Просто делаем то, что нам сказали! – подхватывает другой.

– Кто именно? – требует ответа Китти.

Я осторожно стаскиваю кепку, стараясь не делать резких движений, и мои белокурые локоны рассыпаются вокруг головы.

– Вон тот! – говорит кто-то в толпе, указывая на моего невольного сообщника. – И еще девушка с кудрявыми светлыми волосами.

Я ныряю вниз, прежде чем кто-то успеет меня заметить. И сижу на корточках, зажатая между чьими-то красными ботинками «Доктор Мартенс» и простенькими белыми туфлями-лодочками. И тут внизу со мной – маленькая девочка, сжимающая в руках шапочку в форме оранжевой тропической рыбки. Она несмело машет мне рукой.

– Привет, – шепчу я. – Я Кэйтлин.

– Вайолет, – представляется она в ответ. – Вы смотритель зоопарка?

– Ага, – говорю я. – Какое у тебя любимое животное?

– Ленивец, – отвечает она. – А вы знаете, что они умеют плавать очень, очень быстро?

– А еще они какают раз в неделю, – киваю я, и девочка хихикает.

– А гориллы правда сбежали?

Я отрицательно качаю головой, но подношу палец к губам:

– Только давай это будет наш с тобой секрет.

Она изображает замок на губах. Затем манит меня поближе и серьезно говорит на ухо:

– Я хочу стать смотрителем зоопарка, когда вырасту.

– Ты была бы великолепным смотрителем. Ты уже так много знаешь о ленивцах.

– И об улитках тоже! Вы знаете, что они могут спать три года подряд?

– Я не знала. Я бы с удовольствием проспала три года подряд.

– А я бы не смогла, – качает головой Вайолет. – Спать – это так скучно.

– Это гораздо интереснее, когда ты старше. Эй, Вайолет, а ты знаешь, что нужно для того, чтобы стать смотрителем?

– Корм для ленивцев, – решительно отвечает она.

– Ну да, он тоже пригодится. Но еще тебе понадобится униформа.

Девочка разевает рот с восторженным вздохом, когда я надеваю ей на голову свою форменную кепку и набрасываю на плечи куртку.

Над собой я слышу женский голос с сильным манчестерским акцентом:

– Меня не волнует, что она говорит. Я не собираюсь рисковать.

Женщине отвечает мужской голос:

– Но мы только что купили билеты. Вайолет ждала этого всю неделю.

Вайолет, цепляясь за ногу в джинсовой штанине, начинает продвигаться вперед вместе с ней.

– Мне надо идти, – говорит она. – Но вы можете взять взамен мою шапку.

И протягивает мне «спасательный круг» – оранжевую шапочку в виде рыбьей головы.

– Спасибо, Вайолет! – благодарю я, натягивая ее и заправляя внутрь волосы.

Она показывает мне язык.

– Вы смешно выглядите! – улыбается она, и ее тянут прочь.

Я отряхиваюсь и встаю: все вроде немного успокоилось. Но я нигде не вижу Тома и Элайджу. Я все же надеюсь, что мой план сработал. Вспоминаю, как они вместе убегали. И оба нашли забавное в этой ситуации, держась за руки и подшучивая над остальными посетителями. Может, в конце концов, они не так уж и плохо подходят друг другу?

Я направляюсь к выходу. Китти отвлеклась, докладывая в шипящую рацию:

– Это была новенькая, Джоанна! Нет, я не знаю, с чего это ей в голову взбрело!

Когда она говорит, у меня на поясе что-то жужжит. Моя рация! Я повесила ее на ремень джинсов! Я перехожу на рысь, выбегаю из зоопарка и заворачиваю за угол, где наконец отстегиваю рацию и кладу на стену. Надеюсь, кто-нибудь найдет ее там.

Тут я замечаю Элайджу, прислонившегося к фонарному столбу и машущего мне. Я показываю на свою рыбью голову и начинаю смеяться, и он присоединяется, заключая меня в объятия, пока мы оба задыхаемся от смеха.

– М-да… теперь я понимаю, что значит – «быстрое обострение ситуации», – говорит он.

– Мне так жаль… я не должна была предлагать зоопарк! И я просто решила вытащить тебя отсюда. Я не хотела, чтобы моя ошибка помешала вам узнать друг друга получше!

– Ты такая милая, Кэйтлин Картер.

Я отрицательно качаю головой:

– Но самая плохая сваха на свете. Это не сработало… – Я указываю на пустое пространство рядом с ним. – Ты один…

– Он ужасный вариант для меня, – заявляет Элайджа. – Совершенно ужасный. Ты видела его волосы?

Я перестаю улыбаться.

– Я знаю, но если его слегка отмыть, он будет выглядеть великолепно! И… и я действительно думаю, что вы могли бы быть вместе, если бы ты познакомился с ним поближе.

– А что касается его грязных кед, то…

Должно быть, я выгляжу очень расстроенной, потому что Элайджа внезапно улыбается.

– Ладно, не могу больше над тобой издеваться! Он совершенно ужасен, но именно поэтому он сейчас в той кофейне, ждет меня.

– Ты решил дать шанс ужасному варианту! – подпрыгиваю от радости я и снова его обнимаю.

– Идеальные меня не устраивали, ну и вообще… – говорит он. – Даже если все пойдет наперекосяк, у меня по крайней мере будет забавная история для мемуаров. А у тебя… у тебя отличная шапка. Ты должна оставить ее себе. Так и ходи, она тебе идет.

И с этими словами он разворачивается и спешит в направлении кофейни.

Глава 4

На следующий день я просыпаюсь рано. Я стою у окна нашей спальни и смотрю, как самолет рассекает темное небо. В глубине окна напротив я вижу женщину с осовелым взглядом, кормящую ребенка грудью. Все машины на нашей улице покрыты инеем. Вокруг тишина. Я спала плохо, адреналин со вчерашнего дня еще бурлил в крови, и я лежала в постели с закрытыми глазами, усилием воли заставляя сон прийти. Но я чувствую себя не разбитой, а обновленной. Как будто туман, окружающий меня, немного рассеялся.

Том написал мне, как только я приехала домой: «Он самый лучший, я просто одержим им!» – с тремя смайликами-сердечками. Елена также прислала электронное письмо, сообщив, что они с Джеймсом договорились о следующем свидании.

Удачные пары – вот что мне нужно. Необходимо создать как можно больше счастливых пар, думаю я, пока одеваюсь слоями: черная водолазка, следом серый джемпер и затем еще больший пушистый черный джемпер. Я сую ноги в угги, «башмаки муми-троллей», как называет их Гарри: он ненавидит шум, который я издаю, когда ношу их, – постоянное шарканье и шлепанье.

Когда я выхожу на улицу, птицы только начинают щебетать. Я иду, опустив голову и подняв меховой капюшон, пока не добираюсь до Уэст-стрит, где немного более оживленно. Мимо с грохотом проезжают трамваи, а аптека только открывает свои двери: женщина в белой накидке с оранжевой полоской вокруг воротничка устало улыбается мне, пока поднимает ставни-роллеты.

Я взбегаю в свой офис, перепрыгивая через две ступеньки за раз: маленькое помещение над кофейней «Коста», которое я арендовала полгода назад. Моя бежево-розовая, медно-золотистая гавань. Я провожу тут большинство дней с семи утра. Я завариваю себе крепкого чаю, украдкой бросаю туда один кусочек сахара, хотя здесь нет свидетелей, и начинаю распечатывать на принтере новые заявки, которые пришли за ночь: их почти сорок. Я печатаю на бумаге каждую анкету отдельно и аккуратно их подшиваю. Я люблю это делать, потому что так все кажется более реальным – напоминает, что я должна заботиться о чувствах клиентов, что они не просто изображения на экране моего компьютера.

Сперва я начинала свое дело просто с подруг, и с подруг подруг, которые слышали, что у меня есть эта способность – определять, кто подходит и не подходит друг другу; и постепенно слухи обо мне стали распространяться. Я навсегда запомнила первый имейл, полученный от незнакомки. Я месяцами убеждала себя, что однажды у меня просто закончатся знакомые, и все, на этом делу конец; однако тут появилась Джен. У нее были густые вьющиеся волосы, почти как у меня, но шоколадно-коричневого оттенка, такие блестящие, словно их покрыли глазурью. Еще у нее были огромные зеленые глаза-омуты и широкая открытая улыбка. Интересно, известно ли ей, как много она для меня значит? Надеюсь, она по-прежнему счастлива со своим подобранным мной партнером – владельцем местного магазинчика товаров для вечеринок, с которым я познакомилась, когда покупала воздушные шары.

Эйд скоро будет здесь. Уже почти десять утра, а она склонна появляться между этим временем и полуднем, как правило, с запахом перегара от белого вина и полная историй о прошедшем вечере. Наверно, мне следовало бы быть с ней построже – назвать четкое время начала и окончания рабочего дня и убедиться, что она поняла. Но, хоть я и ее начальница, мне нравится ее безалаберность – то, как она энергично влетает, словно вихрь, и тем самым вырывает меня из грез, в которых я застреваю.

К моему удивлению, она прибывает ровно в десять, как и положено: одетая в кожаную юбку-карандаш и белую футболку с крупной кричащей надписью: «ВОТ ТАК ВЫГЛЯДИТ ФЕМИНИСТКА». Вместо обычных грязных «Конверсов» на ней пара остроконечных туфель.

– Что, Эйд, вечерок задался? Хочешь кофе? – спрашиваю я, пробираясь к кофеварке.

– Не, некогда, – отвечает она, вытаскивая свой ноутбук. – У меня есть план действий получше.

Эйд – специалист по продвижению в соцсетях. Она работала с крупнейшими брендами страны: выполняла задачи для «Гугла», «Снапчата» и «Пепси», а потом, около года назад, собрала вещички и переехала в наш город Шеффилд для своих дальнейших авантюр. Как сказала мне Эйд при первой встрече, она выбрала Шеффилд, потому что очень любит фильм «Мужской стриптиз», действие которого здесь и происходит. Когда я впоследствии пыталась узнать подробности о ее внезапном переезде, она лишь покачала головой. «Слишком много всего навалилось», – вот и все, что она сказала. По тому, как она избегала моего взгляда и сжимала ладони в кулаки, я поняла, что это как-то связано с расставанием. И не стала ее пытать. Если захочет, сама расскажет, когда будет готова.

Я наняла ее два месяца назад, поставив для нее маленький письменный стол напротив моего. Она сидит там, печатает на ноутбуке и время от времени показывает мне какой-нибудь мем или смешную статью из Интернета, от которых я ржу как сумасшедшая.

Эйд постукивает длинным, свеженаманикюренным фиолетовым ногтем по экрану. Я никогда не понимала, как она может печатать с такими штуками на пальцах.

– Что это?

На экране открыт мой «Инстаграм» с фотографией безалкогольного коктейля, которую я подписала: «Разве алкоголь важен для веселья?», сопроводив всем полагающимся набором «трезвых» хештегов.

– Трезвость сейчас в моде! Все так делают… – отвечаю я, возвращаясь за свой стол. Фотография девушки на верхней анкете в стопке: ее нос-кнопка и темно-зеленые глаза будто взывают ко мне. Я хочу взять анкету и спокойно прочитать, но Эйд все еще говорит, так что я снова перевожу на нее взгляд и пытаюсь слушать.

– Но ты же не трезвенница, – замечает она, указывая на розовый мини-холодильник в углу. – Что у тебя там?

– Вино, – отвечаю я покорно. Еще там диетическая кола, салат «Цезарь», вероятно, уже «задумавшийся», и по каким-то непонятным даже для меня причинам – тюбик томатной пасты. Но я понимаю, к чему она клонит. Затем она начинает разглагольствовать о силе «неподдельности» и «привлечении лояльных подписчиков», декламируя слова и фразы, которыми пестрит Интернет, но на которые я никогда не обращала особого внимания. Я поглаживаю стопку бумаг перед собой; в анкете «носа-кнопки» говорится, что она хочет брать уроки бокса. Джорди, вспоминаю я: кажется, он занимается с детьми боксом каждую неделю? Если я смогу отыскать его анкету в этом нижнем ящике, то…

– Ты меня не слушаешь! – заявляет Эйд, угрожающе наставив на меня ноготь.

– Слушаю! – протестую я, быстро отдергивая руку от ящика и кладя обе ладони на стол, как ребенок, выворачивающий карманы, чтобы показать: в них нет никаких запретных сладостей.

Она ухмыляется:

– Ну тогда ладно… о чем я только что говорила?

Я смотрю на «нос-кнопку», его обладательница лишь мило улыбается мне. Она не может подсказать ответа.

– Хештеги, – говорю я уверенным тоном. Это неправильный ответ. Но он, по крайней мере, заставит Эйд улыбнуться.

– Нет, бестолочь. Я говорила, что тебе надо выкладывать больше ваших совместных с Гарри фото. Такие снимки – всегда самое лучшее. Признаться, те истории, которые ты рассказывала о вас, вызывают у меня желание сбежать и выйти замуж за дантиста.

– Не стоит, он все равно не станет лечить тебя бесплатно, – говорю я, внезапно жалея, что Эйд не щенок, которому можно просто бросить красный мячик, чтобы она побежала за ним и отвлеклась. «Иди, Эйд, поиграй», – сказала бы я и не мучилась бы сейчас, чувствуя себя так, словно меня пронзают булавками и иголками. – Я не люблю выкладывать его фотографии, – продолжаю я, выдвигая свой стул, чтобы включить чайник. Огонек на нем загорается синим, и я смотрю на него, отвернувшись от Эйд.

– Но раньше ты так делала, – не унимается она. – Взгляни на эту. Она такая милая.

Не в силах воспротивиться, я поворачиваюсь и иду к ее столу. На ее экране – наша фотография, сделанная на Хеллоуин. Мы покрыты фальшивой кровью и сжимаем в руках пластиковые кинжалы. Я соорудила нам костюмы, скрепив степлером развернутые коробки из-под хлопьев, и когда влезла в свой с криком: «Мы – серийные убийцы!»[2]2
  В оригинале здесь игра слов. Слова cereal – «хлопья» и serial – «серийные» звучат похоже.


[Закрыть], Гарри скатился с дивана от смеха.

– Это была веселая ночь, – киваю я. – Мы любим Хеллоуин.

Я всегда покупаю сладости для мальчишек, ходящих по домам с воплями «Сладость или гадость!», и строго инструктирую Гарри не сжирать их по крайней мере до 3 ноября, когда он радостно набрасывается на оставшиеся пакетики, потому что я всегда покупаю их слишком много. Я придумываю что-то новенькое каждый год – как нам одеться и как заставить себя выйти на улицу, даже если этот день выпадает на понедельник.

Я впитала эту любовь к традициям от мамы, которая всегда старалась обеспечить мне «нормальное детство», так как мы жили вдвоем: папа ушел, когда мне было пять. Верити приходила на Хеллоуин, и мы наперегонки ловили ртом плавающие яблоки в мойке для посуды, а в Ночь костров[3]3
  Ночь Гая Фокса (5 ноября) в Великобритании, праздник в честь раскрытия Порохового договора в 1605 году.


[Закрыть] ели печеную картошку в мундире с соусом чили, прежде чем отправиться на местную футбольную площадку смотреть, как небо взрывается фейерверками.

Я бросаю взгляд на календарь, висящий на стене. На картинке – неоново-пурпурный с розовым фейерверк, вспыхивающий над городом: «Ноябрь». Я не могу точно вспомнить, когда сезон начал сменяться, когда листья на деревьях стали оранжевыми.

– А как вы одевались на Хеллоуин в этом году? Возможно, нам еще не поздно опубликовать снимки, – спрашивает Эйд, выводя меня из оцепенения. Я стараюсь вспомнить тот день.

– Эээ, хмм… – Я возвращаюсь мыслями к календарной картинке месячной давности. – Тыквами. Но думаю, что теперь уже все равно слишком поздно, и я, гм, выглядела толстой на всех фото.

Она смеется переливчатым смехом. Как будто звенит маленький колокольчик.

– Ты была одета в тыкву, разве не этого ты хотела добиться?

– Да, но я думала, что получится мило… только не получилось. Верити так хохотала, когда меня увидела.

Эйд качает головой и начинает что-то печатать, а я подхожу к тускло-розовым креслам. Они расположены у окна, выходящего на шумную улицу внизу, где компании студентов в ярких вязаных шапочках бродят по тротуару, сжимая в руках стаканчики с кофе. Я ковыряю свой облупившийся лак на ногте, подцепляю его с краю и удовлетворенно снимаю целиком одной блестящей темно-бордовой полоской.

– Забавно, – говорит Эйд, продолжая печатать. – Я видела Верити спустя какое-то время после Хеллоуина. Она сказала, что этот прошел тихо.

Внезапно мне в ухо кто-то словно закачивает туман, и этот туман заполняет мой мозг, спускаясь дальше, вниз, к рукам и ногам. Я ничего не чувствую, не слышу привычных звуков – болтовни с улицы и гудков автомобильных клаксонов. Кресло, в котором я сижу, мягкое на ощупь, но кажется холодным. Я оборачиваюсь к Эйд, ее пальцы печатают что-то будто в замедленной съемке. Все, о чем я могу думать, это: Верити, Верити. Зачем она виделась с Верити?

Я делаю глубокий вдох. Я хочу контролировать тон своего голоса и не позволять этому чувству внутри вырваться наружу. Я сглатываю, и кажется, что сейчас меня стошнит.

– Когда, на прошлой неделе? Зачем ты встречалась с Верити?

Это провал. Я каркаю, как ворона.

Эйд прекращает печатать, ее руки зависают в воздухе. Она берет свой телефон, тычет в него пальцем, смотрит на экран.

– Да без всякой причины, – бормочет она. – Она пригласила меня выпить, вот и все.

В этом вся Верити. Она дружит с людьми заблудшими и неприкаянными, о которых беспокоится. Мы договариваемся встретиться, чтобы выпить, а Верити притаскивает с собой пустоглазую модель с накачанными губами, которая будет сидеть и таращиться в свой бокал вина, но не прикоснется к нему. «Она отказалась от еды на съемках, – шепчет мне Верити, – и я беспокоюсь о ней. Я должна была ее пригласить».