Текст книги "Правила склонения личных местоимений"

3

Я в группе детского сада жду свою младшую сестру Ксюшу. Воспитатель Нина Сергеевна сказала, что Ксюша заканчивает рисунок и потом сразу выйдет. Еще, конечно, Нина Сергеевна, как всегда расплылась в умилительной улыбке. Потом она с какой-то мамочкой зашла в свой кабинет. А у них же тут такие же тонкие стены как у нас в школе. Никак не пойму, это что, какие-то отголоски постсоветской эпохи: чтобы ни у кого не было никаких секретов, чтобы никто ничего не вздумал скрывать?

Я сижу тут совершенно один и слышу весь разговор за дверью кабинета. Сначала женщины говорят о детях в целом и о дочке той самой мамаши – одной из участниц беседы. Потом вдруг тема неожиданно переключается на меня. Сегодня, и в правду, странный день. Уже второй раз мне приходится слушать о себе высказывания, произнесенные в третьем лице.

– Это Рома Веригин. – отвечает Нина Сергеевна на вопрос мамочки «Что за парень там?» – Брат Ксюшеньки. Такой хороший мальчик! Такой заботливый – просто слов нет! Всегда за Ксюшенькой приходит.

– Ну надо же! – восхищенно произносит мамаша.

Смешно, как Нина Сергеевна употребляет в речи уменьшительные формы. Наверное, это потому, что она давно уже работает в детском саду и привыкла сюсюкаться со своими воспитанниками. От ее интонаций у меня вырывается усмешка, и я слышу, как Нина Сергеевна продолжает:

– Хорошо, что есть еще такие семьи, такие родители, которые могут вот так воспитывать мальчиков! Он у них такой ответственный, отличник, наверное. Да уж, не то что большинство детей его возраста! Подростки сейчас просто оторви и выброси.

– Ох, и не говорите! – поддерживает мамаша. – Я вот своего ничего не могу заставить сделать! Даже уроки выучить – не то что за сестрой в садик сходить. Его кроме этого скейта ничего не интересует! Даже отец уже устал биться с ним, загоняя домой! И ничего ведь не добьешься! Какая уж там ответственность! Одни синяки и ссадины! Только из школы приходит – сразу скейт и гулять до темна! Я уже глядя на своего оболтуса и не думала, что нормальные подростки бывают!

Да, тут все не так как в школе. Тут я просто герой: ответственный, милый, воспитанный… Хотя я бы не отказался, если бы отец загонял меня домой в то время как я катался бы на скейте и разбивал себе коленки. Если бы только у меня было время на этот скейт, я, очень может быть, увлекся бы им.

Тут из группы выбегает Ксюша, и я отвлекаюсь от глубокомысленного разговора о молодом поколении. Сестренка бежит ко мне, обнимает и начинает собираться. Потом она стучит в кабинет воспитателя и прощается. Как раз в этот момент оттуда выходит та самая мамочка, сын которой никак не поддается воспитанию, и одаривает меня широкой улыбкой. Я опускаю голову. Но не смущенно, а только лишь для того, чтобы она не заметила усмешку на моем лице. Ну какие же они все-таки умные и проницательные! Почти такие же как в школе! Все про всех знают, все понимают и главное – делают совершенно уверенные выводы.

После детского сада мы с Ксюшкой заходим в нашу любимую пиццерию, наедаемся и только потом не спеша идем домой.

У нас большая четырехкомнатная квартира с хорошим ремонтом. Я бросаю сумку в коридоре, потом мы идем в комнату моей сестры, и я усаживаю ее за игрушки. Сегодня днем мне звонил Егор и сказал, что я нужен ему вечером, так что мне сейчас надо свалить из дома. И самое паршивое, что приду я довольно поздно.

– Ксюш, посидишь одна, пока я не вернусь? – спрашиваю, держа сестренку за руку. – Я постараюсь недолго. Если кто-то придет, или просто станет страшно, сразу звони, ладно?

Ксюшка послушно кивает. Черт, как же не хочется оставлять ее одну, но сегодня никак по-другому. Сегодня, вообще, какой-то идиотский день!

– Закройся. – продолжаю я. – И не открывай никому, хорошо?

– Хорошо. – кивает сестренка.

– Я постараюсь побыстрее вернуться.

Ксюшка не боится оставаться одна, хотя ей всего пять лет. Она не боится, потому что, наверное, привыкла. Да, иногда ей приходится сидеть дома одной, хотя я стараюсь, чтобы это случалось как можно реже. Но она у меня молодец, смелая и самостоятельная. Это я боюсь. Боюсь намного больше, чем моя маленькая сестренка. Боюсь, потому что знаю намного больше, чем она. Это такой побочный эффект знаний и опыта – страх. Когда не знаешь, что может случиться, то и бояться нечего.

Я переодеваюсь и ухожу. Я только прошу Ксюшку, чтобы обязательно закрыла дверь на нижний замок. Просто ключ от него есть только у меня, так что никто точно не войдет.

Сегодня, слава Богу, недолго. У Егора не так много работы, но зато я получаю деньги, что не может не радовать. Когда я возвращаюсь около одиннадцати, все спокойно. Я открываю дверь и тихо прохожу в квартиру. Однако Ксюшка еще не спит. Она сидит в своей комнате и ждет меня.

– Эй, ты чего не спишь? – говорю я, когда вижу, что сестренка сидит на кровати и обнимает куклу.

– Я тебя ждала. – тихо отвечает она.

– Ну все, дождалась. – улыбаюсь. – Теперь давай спать.

Я укладываю Ксюшку, а сам иду в душ. Потом сестренка зовет меня. Я же знаю, что она не уснет одна. И она просит меня лечь с ней. Мы как всегда ложимся на одну кровать, Ксюшка прижимается ко мне, сворачивается комочком и вскоре засыпает. Я тоже быстро вырубаюсь. Так мы и спим всю ночь.

4

Я звоню в квартиру Инны Марковны. Она наша соседка. Мы живем на пятом этаже, а она – на шестом. Сегодня суббота, и мне весь день надо работать. Вернее, весь день надо выполнять поручения Егора, потому что работой то, чем я занимаюсь, можно назвать с большой натяжкой. Хотя, я же получаю за это деньги, значит, это самая настоящая работа. Разве не так?

Оставить Ксюшку одну на целый день я не могу, а Инна Марковна иногда соглашается посидеть с сестренкой. Вчера вечером я спросил у нее, и она сказала, что свободна в субботу и с удовольствием побудет нянькой. Инна Марковна немного в курсе нашей ситуации, нашего семейного психоза, я имею в виду, но как порядочная хорошо воспитанная еврейская женщина, не задает лишних вопросов. К тому же, она вдова, ее взрослая дочь давно обзавелась собственной семьей, так что, думаю, Инне Марковне самой очень нравится проводить время с Ксюшкой. Тем лучше.

Когда Инна Марковна открывает дверь, я спрашиваю, могу ли привести ей Ксюшу. Так мне намного спокойнее. Инна Марковна улыбается и кивает. Я говорю, что мы будем через десять минут. Конечно, я мог бы просто позвонить и не бегать туда-сюда с этажа на этаж, но я хочу еще покурить, так что совмещаю не очень приятное с совсем не полезным.

Нам, правда, невероятно повезло с соседкой. Даже не знаю, как бы я выкручивался, не будь Инны Марковны. Она всегда была как-то неравнодушна к детям нашей семьи, а уж Ксюшка ее совершенно пленила. Правда, по началу соседка очень хотела помочь нам во что бы то ни стало, и как часто бывает в таких случаях, в своем благородном порыве чуть не наломала дров. Да, она чуть было не подняла на уши службы опеки, милицию, социальных работников и всех учителей в моей школе. Пришлось ей очень долго все объяснять и еще дольше убеждать ее в том, что ее попытки действовать как полагается честной еврейской женщине только усугубят ситуацию. Слава Богу, Инна Марковна оказалась на редкость адекватной и все же приняла мои уговоры к сведению. Да, в отличие от подавляющего большинства взрослых, она прислушалась ко мне, а не отмахнулась со словами: «Не придумывай! Ты еще ребенок! Мне виднее». В общем, она молодец.

– Как у вас дела? – спрашивает Инна Марковна, когда я привожу Ксюшку.

– Нормально. – отвечаю.

Она скептически мотает головой и как-то почти лукаво прищуривается.

– Правда, все хорошо! – широко улыбаюсь я.

– Как у тебя в школе?

– Нормально.

– Ты же понимаешь, что тебе надо учиться, Рома? – очень участливо продолжает Инна Марковна.

– Угу. – бурчу я. – Извините, мне надо бежать, я тороплюсь.

Я быстро машу сестре и спускаюсь по лестнице.

Сегодня Егор попросил меня помочь в автосервисе. В общем-то, неплохо. По крайней мере, ничего противозаконного. Однако работать приходится допоздна.

Возвращаясь домой, у одного из подъездов я встречаю Дашку Конкину из параллельного класса. Она сидит на лавке и курит. Мы с Дашкой общаемся немного. Не друзья, конечно, потому что друзей-то у меня в школе нет, но так, вроде как, здороваемся. Она прикольная, с ней можно поржать, покурить за углом и все такое.

Уже поздно, а Дашка сидит тут совершенно одна.

– Привет. – говорю. – Как дела?

– Привет. – отвечает она. – Лучше всех!

– Чего сидишь?

– А что, нельзя?

Она огрызается, и мне вдруг становится ее безумно жалко. У Дашки дома полный трындец, об этом все знают. Она поэтому все время и тусуется по каким-то квартирам, подъездам, вечно мотается с какими-то непонятными ребятами, бухает и спит со всеми подряд. Учителя в школе в один голос твердят, что от Конкиной ничего другого ждать не приходится, потому что у нее семья неблагополучная, потому что она в такой среде растет и тому подобное. А по мне так Дашка потому и шатается неизвестно где, что ей домой идти тошно. Она кроме родителей-алкоголиков ничего и не видела. Может, и рада была куда-нибудь сбежать – так ее никуда не зовут. Никто особенно не горит желанием показывать Дашке лучшую жизнь. Может, потому что и показать-то им всем особенно нечего. Мне тоже нечего, но у меня, по крайней мере, дома чисто, в холодильнике есть еда и соседка добродушная под боком. У Конкиной, видимо, и этого нет.

– Чего домой не идешь? – спрашиваю, достаю сигарету и закуриваю. – Поздно уже.

– Не хочу домой!

– Что так?

– Предки достали!

– Так сильно, что на улице лучше?

– Тебя как будто не достают твои!

Я пожимаю плечами. У меня, вообще, все через задницу, так что даже не знаю, подходит ли в моем случае слово «достают». Обо мне же никто ничего толком не знает, особенно из однокашников, так что и Дашке не обязательно в подробности вникать. Но все-таки мне ее жаль. Так ведь и просидит всю ночь на лавке, если в милицию не загребут или не нарвется на какого-нибудь урода.

– Пойдем ко мне. – говорю. – У меня дома никого, только сестренка.

– В смысле? – не понимает Дашка.

– В смысле, – повторяю, – ко мне пойдем. Чего тут торчать-то… Есть хочешь?

– Угу. – кивает Конкина.

– Пойдем! – я машу рукой, как бы подгоняя ее. – Пиццу закажем.

Дашка встает и мы идем ко мне. Правда, я прошу ее подождать у квартиры, пока сам поднимаюсь к Инне Марковне за Ксюшкой. Просто появление девушки может вызвать целую волну вопросов, на которые мне совершенно определенно не хочется отвечать. Вернее, совершенно определенно мне придется что-то врать, а врать своей соседке, которая так по-человечески к нам относится, я не хочу.

Пока Ксюшка собирается, я кладу на комод пятьсот рублей. Я, вообще, всегда плачу Инне Марковне за то, что она сидит с сестрой. И хотя она каждый раз пытается отказаться, я считаю, это правильно: она же тратит на нас свое время. И потом, если я не буду ей ничего платить, все это может перейти в разряд каких-то личных отношений, а этого я совершенно не хочу. Это так же как с Юлей. Просто деньги помогают соблюсти некую формальную грань. Вроде как, ты уже не просто просишь о чем-то. Вообще, деньги все упрощают. Они избавляют от претензий, вопросов и чрезмерного проникновения в душу.

– Не надо, Рома! – снова возражает Инна Марковна и снова пытается всучить мне назад мою пятисотенную купюру. – Я же говорила тебе! Забери!

– Ну что вы, Инна Марковна! – протестую я. – Все нормально. Вы же тратите свое время…

– Так мне же это в удовольствие!

– Вот и хорошо! Тем более берите!

Я кладу бумажку обратно на комод и прижимаю бюстом Бетховена. Инна Марковна неодобрительно качает головой и вздыхает.

– Ну что у тебя денег так много, что ты можешь мне платить? – почти невинно возмущается она.

– Есть у меня деньги! – говорю. – Я же работаю.

– Папа-то помогает вам? – спрашивает она, когда мы с Ксюшкой уже уходим.

– Угу. – бурчу я.

Сестра уже клюет носом, так что я быстро укладываю ее спать, и мы с Дашкой заказываем пиццу. В холодильнике, в самом деле, полно всего, но так не хочется ничего готовить! Это же надо суетиться, посуду пачкать, а потом ее мыть. Нет уж, лучше пиццу: сытно, хлопот никаких и отходов – одна коробка.

– А где твои? – спрашивает Конкина, имея в виду, конечно, родителей.

– В командировке. – отвечаю.

– Оба?

– Угу.

– Круто! – тянет она. – И часто они так?

– Да все время почти. – я улыбаюсь и чтобы перевести тему спрашиваю, – Чего делать-то будем?

– Не знаю. – отвечает Дашка. – Может, телек посмотрим?

– Давай. – говорю. – Но у нас антенны нет, так что я смотрю только кино.

– А какое кино?

– Да какое хочешь скачать можно.

Дашка восхищенно и многозначительно трясет головой. У нее, по всей видимости, даже компьютера нет – не то что Интернета.

Пока я включаю комп, привозят пиццу. Я говорю, чтобы Дашка выбрала что-нибудь из того, что у меня есть, пока сам расплачиваюсь с разносчиком. Только я как-то упустил тот факт, что у меня на винте, в основном, одни документальные фильмы. Просто меня бесит художественное кино со всей его глубокой проблематикой. Мне и в жизни этого говна хватает, а знания какие-то все же получать надо, если школа ни на что не годиться.

В итоге, Дашка уговаривает меня скачать какую-то жутко тупую американскую комедию, и мы смотрим этот трэш. Конкина ржет как ненормальная над каждой тупой шуткой, а я только искоса на нее поглядываю и улыбаюсь.

– Все, пойдем спать. – говорю я, довольный, что этот юмор, наконец, закончился. – Пойдем, там две кровати в комнате!

– И ты не будешь ко мне приставать? – недоуменно и как будто разочаровано спрашивает Дашка.

– А должен? – я не могу сдержать смех.

– Ну, не знаю. – Конкина пожимает плечами. – Просто чего ты меня тогда привел-то?

У меня сначала даже слов нет, чтобы ответить. Я просто развожу руками и мычу что-то нечленораздельное. Потом думаю, бедная Дашка, ее, наверное, в гости только и приглашают, чтобы трахнуть быстренько где-нибудь в укромном уголке. А мне такая мысль и в голову не пришла.

– Слушай, Даш, – наконец, я выхожу из минутного ступора, – я не думал заниматься с тобой сексом, если ты об этом…

– Ты что гей? – тут же выдает Конкина.

У нее один вопрос неожиданнее другого! И к тому же какая-то немотивированно завышенная самооценка. С чего бы все вокруг должны хотеть ее? Не такая уж она красавица, если уж быть откровенным.

– Я устал, честно говоря, – отвечаю, – но если ты настаиваешь, Даш, мы можем, конечно, по-быстрому. Только тихо, у меня ведь сестра спит.

Я-то, честно говоря, надеялся свести все к шутке, но у Конкиной с чувством юмора, вообще, проблемы. Впрочем, следовало догадаться по тому, как она закатывалась от этой комедии. Даже то, что я сам посмеялся над своей фразой, не настораживает Дашку, и она тут же снимает футболку, видимо, отреагировав на слово «настаиваешь».

– Ты такой классный, Ром. – говорит Конкина, подходя ко мне и кладя руку на плечо.

Я, правда, даже не думал о сексе, когда приглашал Дашку к себе. Не то чтобы она мне совсем уж не нравится, просто я, в самом деле, как будто устал сегодня. Но теперь уж, думаю, глядя на ее обнаженную грудь, почему бы нет. В общем, мы целуемся и занимаемся сексом на моей кровати, где потом благополучно и засыпаем.

Посреди ночи меня будит громкий стук в дверь и истошный вопль с той стороны. Вопль требует открыть ему немедленно. Вопль, похоже, совершенно забыл, что в доме маленький ребенок, который имеет обыкновение спать в такое время.

Черт, думаю я, натягивая джинсы, футболку и расталкивая Дашку, которой сейчас очень быстро надо будет собраться и свалить. Невежливо, конечно, но другого выхода у меня просто нет. И какого черта папаша решил завалиться вдруг именно сейчас, именно глубокой ночью! Что ему не спится! Что ему надо!

– Дашка! – я сильнее толкаю ее в бок. – Просыпайся же, мать твою!

– Что такое? – она, наконец, открывает глаза.

– Одевайся! Быстро! – командую я и бросаю ей ее шмотки.

– Да в чем дело-то? – не понимает она.

– Давай скорее! Не задавай вопросов!

Тем временем отец продолжает орать под дверью, требуя впустить его. Конечно, у него же нет ключа от нижнего замка, иначе бы он давно был уже внутри. Дашка быстро одевается, а я подгоняю ее и думаю, что Ксюша вот-вот проснется. Черт тебя подери, родитель хренов! Подавился бы ты своей гребаной заботой! И Конкина еще все спрашивает: «Кто там? Что ему надо?». Ох, Даш, не забивай себе голову, у тебя своего дерьма выше крыши.

– Короче, – быстро начинаю я излагать план, когда Конкина уже полностью одета, – я открываю дверь, и ты бегом сваливаешь. Понятно?

Она недоуменно мотает головой. Ладно, Даша, попытка номер два:

– Мне жутко неудобно, что так все получилось, – говорю. – Но тебе надо валить. Короче, как только я открою, давай дуй домой. И вообще, забудь обо всем этом.

– Да кто там?! – продолжает твердить Дашка.

– Конь в пальто! – отвечаю. – Милиция!

– Милиция? – Конкина, кажется, совершенно растерялась.

Я говорю это абсолютно без задней мысли, чтобы Дашка свалила поскорее, но когда, наконец, открываю дверь, папаша предстает перед нами во всей красе, то есть прямо в форме. Вот ведь, неужели прямо с дежурства? Но зато на Конкину это производит впечатление, и она пулей вылетает из квартиры. Этот придурок с майорскими погонами даже заметить ничего не успевает.

Он громко хлопает дверью, быстро проходит на кухню, кидает на стол несколько купюр, потом открывает холодильник и долго напряженно смотрит в него, как будто пытаясь разгадать тайны мироздания. Хотя, какие уж ему тайны!

– Пожрать есть? – спрашивает он.

– А что дома не кормят? – язвлю я, стоя, облокотившись о косяк.

– Поговори мне еще!

Я ничего не отвечаю. Я просто стою и смотрю на него в упор. Черт, я ненавижу его. Я так сильно ненавижу этого козла, что у меня, наверное, искры из глаз сыплются. Я просто смотрю на него, но больше всего на свете мне хочется сейчас дать ему по роже. Да так, чтобы он навсегда забыл сюда дорогу.

– Что смотришь? – рявкает он, когда замечает на себе мой взгляд.

– Какого хрена ты приперся? – сквозь зубы шиплю я.

– Заткнись! – бросает он. – Это моя квартира! Буду приходить, когда захочу! И вообще, я пришел с дочерью увидеться!

– В три часа ночи?!

– Твое какое дело!

Я ухожу. Только я успеваю дойти до двери в комнату, где спит Ксюша, отец догоняет меня и отодвигает с дороги. И вот, он уже тянет свою руку к ручке.

– Ты не войдешь к ней! – говорю я, толкая его и вставая у двери, преграждая вход.

– С чего бы?! – орет он.

– Она спит. – скрепя зубами, отвечаю я.

– Пропусти! – отец пытается сдвинуть меня.

– Отвали, я сказал! – я толкаю его, и он пятится назад.

Так мы препираемся еще минуты две. И уже совершенно очевидно, что наши крики разбудили Ксюшку. В конце концов, как обычно, все заканчивается тем, что он сначала бьет меня по лицу, потом толкает. Я ударяюсь спиной о ручку двери в ванную, но, не смотря на внезапную боль, даю сдачи своему папаше. Мне удается оттеснить его от двери, но он снова бьет меня. В общем, мы деремся. Одно хорошо во всех этих драках – отец так увлекается, что совершенно забывает о своем желании навестить дочь.

Вот и в этот раз, после очередного удара в живот, который получаю я, он ругается, посылает меня подальше и уходит, снова громко хлопнув дверью. Еще некоторое время я стою, опираясь о косяк, потом закрываю входную дверь на все замки, быстро иду в ванную и умываюсь. Надо же, а в этот раз мне досталось-то совсем немного: из носа идет кровь и губа разбита. Потом я беру из холодильника лед и иду к Ксюшке.

Конечно, она не спит. Она сидит на кровати, обхватив колени руками и вцепившись в подушку. Она напугана и тихонечко хнычет. Я присаживаюсь рядом с ней и обнимаю ее. Мне приходится запрокинуть голову, чтобы кровь не шла.

– Тебе больно? – спрашивает Ксюша.

– Нет. – мотаю я головой. – Пройдет. Ложись спать.

– Я боюсь. – едва слышно произносит она, сдавленным от слез голосом.

– Не бойся. – отвечаю, гладя ее по голове. – Никто тебя не тронет. Я тебя не дам в обиду.

– Почему папа такой злой? – спрашивает сестренка после продолжительной паузы.

– Потому что наш папа мудак! – отвечаю я моментально, даже не задумавшись, и тут же жалею об этом.

Ксюшка сразу же спрашивает, кто такой мудак. И теперь не отстанет. Она вскоре даже про свой страх забывает и про то, что ночь на дворе. Ей теперь непременно надо узнать, что означает слово «мудак». Вот ведь точно: язык мой – враг мой. Ну, зачем я это сказал!

– Это очень плохое слово. – отвечаю. – Не надо его говорить.

Но такой ответ, естественно, абсолютно не удовлетворяет любопытство моей сестры. Она требует более подробного разъяснения. И все мои уговоры о том, что пора спать, конечно же, не имеют никакого успеха.

– Это значит «очень плохой человек». – объясняю я.

Ксюша только недовольно морщится, но принимает это определение и начинает устраиваться в кровати. Конечно, мне сегодня опять придется спать с ней. Наконец, мы ложимся, и сестра утыкается мне в грудь.

– Ты же знаешь, что никому нельзя рассказывать о том, что сегодня случилось? – спрашиваю я на всякий случай.

– Угу. – кивает Ксюша.

Мы желаем друг другу спокойной ночи и засыпаем. Все-таки эта маленькая девочка большая умница, думаю я. Она понимает все лучше любого взрослого. И лучше любого взрослого умеет хранить секреты. И врать в свои пять она умеет уже не хуже меня. Просто у нас с ней есть «официальная версия» для посторонних. И если ее спрашивают в детском саду или еще где-нибудь, она всегда придерживается ее. Даже с Инной Марковной, которой кое-что известно, Ксюша всегда строго придерживается «официальной версии», которую однажды, пару лет назад придумал я. Это у нас такая игра: мы готовимся стать самыми знаменитыми шпионами. И еще мы, конечно, жутко не хотим в детский дом. Поэтому «официальная версия» – наше спасение. С ней мы привыкли существовать. Она позволяет нам оставаться вместе.