Текст книги "Правила склонения личных местоимений"

8

Я на кухне завариваю кофе, а Ксюшке надо бы сделать какао. Каникулы. Мы теперь можем спать хоть до обеда – я сказал в детском саду, что вся наша дружная большая семья едет к бабушке в Саратов. Надо будет только Ксюшке хоть что-нибудь про этот Саратов рассказать, хоть фотографии показать, чтобы на вопросы отвечала со знанием дела.

Пока в чайнике закипает вода, в кухню входит моя старшая сестра Катя. Ей девятнадцать лет. Она считает себя очень умной и поэтому сразу после школы поступила в университет и уехала подальше от всех нас. Да, Катя просто сбежала от всей своей прекрасной любящей семьи и оставила нас с Ксюшкой одних. Теперь вот, спустя полтора года, Катя решила нас навестить – как мило с ее стороны!

Уже третий день каникул, и третий день Катя живет у нас.

– Блин! Что за хрень! – возмущается Катя, потому что вляпалась рукой в соус, который мы с Ксюшкой вчера размазали по разделочному столу. – Что у вас тут за бардак кругом!

– Так убери! – отвечаю я, повышая голос.

Просто я не могу по-другому разговаривать со своей старшей сестрой. Просто я вообще с ней с трудом могу разговаривать, поэтому предпочитаю большую часть времени молчать. Но не всегда это удается. Вот как сейчас.

– Ты что, нормально разговаривать не можешь? – спрашивает сестра.

– Кать, – отвечаю, – я, вообще, не хочу с тобой разговаривать!

– Почему? – теперь она спрашивает очень жалобно, почти обижено.

Конечно, ее же не было почти полтора года! Все же должны были безумно соскучиться. Мы должны были ей на шею кинуться и с цветами на вокзале встретить. Может, еще и с оркестром? Ксюшка-то маленькая, она, вроде как, нормально с Катей общается, но от меня не надо ждать подобного проявления семейных привязанностей.

– Потому что ты свалила! – отвечаю я на ее повисший в кухонном пространстве вопрос. – Ты свалила и бросила нас тут одних!

– Мне надо было учиться. – как будто оправдывается сестра. – Я поступила в университет. Это что, плохо?

– Это прекрасно! – говорю, размешивая ложкой какао. – Это просто здорово! А у нас в городе же вузов нет ни одного!

– Господи! Ром, ты так меня ненавидишь?

– Да. – отрезаю я.

– Почему?

Она какая-то совсем непонятливая, моя сестра. Как ее с такими причинно-следственными связями в институт на бюджетное отделение взяли!

– Потому что ты свалила! – повторяю.

Я, вообще, терпеть не могу что-то повторять дважды, но с моей старшей сестрой это, кажется, неизбежно.

– А ты бы не свалил, если бы представилась возможность? – Катя, кажется, предпринимает попытку перейти в наступление, но это она зря.

– Я не свалил, как видишь! – отвечаю. – Или ты думаешь, у меня возможностей не было? Возможностей у нас тут масса. Поезда ходят, самолеты летают. Бери билет и вали на все четыре стороны. Но я не свалил!

– И теперь строишь из себя моралиста и мученика? Типа весь такой правильный, так тебе здесь тяжело…

– Заткнись, Кать! – грубо обрываю я ее тираду.

– Да нет уж, Ром, давай поговорим! – не унимается сестра. – Давай уж, скажи все, что ты обо мне думаешь!

– Я никого из себя не строю и ничего о тебе не думаю. Ты приехала на каникулы – наслаждайся! Только меня не трогай!

– Ты думаешь, тебе тут тяжело, а всем остальным легко, да? – продолжает Катя. Нет, ее точно теперь не унять, так что надо смириться. – Как будто я там как сыр в масле катаюсь! Я тоже, между прочим, работаю. У меня тоже, знаешь ли, куча проблем! Жизнь везде не сахар!

– Не знаю. – перебиваю я.

– Что не знаешь? – Катя, кажется, теперь в ступоре.

И тут бы мне помолчать, чтобы подольше насладиться тишиной, но я же не могу сдерживаться! Черт, я такой несдержанный! И я моментально отвечаю:

– Не знаю, какие у тебя там проблемы! У нас тут до хрена проблем! Мы переболели ветрянкой, гриппом – я сейчас говорю о Ксюше. – У нас обнаружилась аллергия на некоторые ягоды, нам повысили квартплату, а с недавних пор мы еще и ругаемся матом в детском саду, но это, честно говоря, не проблема. Это так, к слову. – я делаю паузу, дожидаюсь, пока у Кати созреет ответ, и только она открывает рот, чтобы возразить, я спрашиваю. – Кофе будешь?

– Что? – теряется она.

– Кофе делать тебе? Что-что! – ворчу я.

– Ну сделай. – уже совсем потеряно отвечает сестра.

Катя быстро успокаивается, пока я делаю ей кофе, и потом продолжает, как будто снова оправдываясь.

– Ром, прости меня. Может быть, я должна была остаться, но ты же понимаешь. Мне хотелось вырваться из всего этого. Я просто устала… И потом… Все-таки надо строить собственное будущее, не держась за прошлое, каким бы оно ни было…

Катя бы еще долго продолжала сыпать книжными фразами и красивыми мудрыми цитатами из неизвестных мне источников, но только я не собираюсь этого выслушивать.

– Может быть? – передергиваю я и кривлю губы.

– Что может быть? – снова не понимает Катя.

Нет, она совершенно не улавливает ход моих мыслей! Я после слов «может быть, я должна была остаться…», вообще, перестал ее слушать.

– Ты сказала: «может быть». – отвечаю. – Хорошо, что у тебя хоть какие-то сомнения остались. И что ты потом про «вырваться» говорила?

– Я говорила, что хотела вырваться… – совершенно подавлено мямлит сестра.

– Откуда вырваться, Катя? Ты о чем, вообще?! – я уже разошелся не на шутку. – Да он тебя никогда пальцем не трогал! С чего тебе так плохо-то было?! И чего ж ты приперлась, если так рвалась отсюда свалить?!

– Я соскучилась… – уже чуть ни плача отвечает сестра. – Я хотела вас увидеть… Рома…

– Увидела? – снова перебиваю я. – Всё?

– Хватит! – срывается, наконец, она. – Хватит меня тут обвинять! Я ни в чем перед тобой не провинилась! А если тебе покоя не дает, что папа меня не трогал, так я не знаю, почему так вышло! Вот за это и правда прости!

Моя старшая сестра теперь хочет побольнее меня уколоть. Вряд ли у нее что-то получится. Хотя, меня, конечно, цепляет та мысль, что Катю-то папаша никогда не бил, но не это главное. Главное, чего я ей никогда не прощу, это того, что она свалила в свой университет, оставив нас тут, меня, Ксюшку и маму. Главное, что нам бы совсем не помешала ее помощь в эти полтора года, но сестренка даже летом не удосужилась приехать. У нее там, видите ли, был жесткий период адаптации. А у нас тут был просто сказочный период все это время! Когда мама совсем слетела с катушек, когда ей стало совсем хреново, когда отец так технично сплавил ее в больницу, а потом окончательно на все забил и нашел себе новую бабу, и мне пришлось из кожи вон лезть, чтобы придумать что-то, что позволило бы нам избежать всего этого кошмара со службами опеки, – это был очень легкий период для нас, просто прекрасный! Когда мне в пятнадцать лет пришлось освоить все домашние дела, включая готовку, уборку, стирку и Бог знает что еще, когда мне приходилось ходить в школу, искать работу, успевать следить за Ксюшкой, да еще врать всем подряд, чтобы не приставали с расспросами. Когда мне пришлось врезать еще один замок, чтобы отец не мог просто так войти к нам, когда мне приходилось отбиваться от его кулаков… Да, это был офигенный период. Но в какое он может идти сравнение с периодом адаптации в университете!

– Соскучилась, говоришь? – отвечаю я, терзаемый всеми этими нерадостными мыслями и сжигаемый острой нелюбовью к своей старшей сестре. – Ты у мамы давно была?

– А ты сам давно был? – передергивает Катя, пытаясь, видимо, в чем-то меня уличить.

– Вчера! – бросаю я ей в лицо, и Катя мгновенно затихает.

– Почему ты не сказал мне? – вполголоса говорит сестра.

– Потому что ты не спрашивала! – отвечаю. – Ты ведь спешила повидаться со своими школьными друзьями!

– Как она? – Катя берет со стола чашку кофе и опускается на стул.

– Сходи – узнаешь.

– Я не знаю, куда. Ты дашь мне адрес? – теперь она вдруг заговорила совсем робко. Впрочем, это правильно, это не так меня раздражает.

– Папочке позвони. – говорю, делая ударение на первое слово. – Он тебе расскажет. Он в курсе.

Тут в кухне появляется Ксюшка, и я делаю Кате жест, чтобы молчала. Слава Богу, это она понимает.

9

Я сижу на полу в гостиной перед телевизором, облокотившись о диван. Ксюшка – рядом со мной. Я обнимаю ее. Она ест мороженное, увлеченно наблюдая, как по большому плазменному экрану проносятся стаи антилоп, зебр и буйволов. Уже вечер. Сестренке скоро надо ложиться спать, и я подумал, что фильм о дикой природе усыпит ее. Как же я ошибся! Все это только увлекло ее и пробудило такой интерес, что думаю, просто фильмом мне теперь не отделаться – придется отвечать на подборку тематических вопросов.

Часов в одиннадцать приходит Катя. Я открываю ей дверь, и бегом возвращаюсь к Ксюше. Мы продолжаем увлеченно следить за охотой гепарда, когда Катя, расстроенная, раздавленная и виноватая, появляется в дверях гостиной. Она некоторое время смотрит на нас, отчаянно пытаясь сдерживать слезы. Я понимаю, что она сегодня все-таки была у мамы.

– Прости, Ром, – начинает она. – Я не знала, что мама…

Я прикладываю палец к губам, воспользовавшись тем, что Ксюша крайне увлечена гепардами, и отрицательно мотаю головой. Я смотрю на Катю и вижу – она поняла, что наша младшая сестра ничего не знает. Просто для Ксюшки у меня есть еще одна «официальная версия». Она гласит, что мама сейчас в Индии работает над очень важным и сверхсекретным проектом лекарства от всех болезней. И так как проект этот очень секретный, никто не должен об этом узнать, иначе маму могут уволить, и тогда человечеству грозит гибель. Я подумал, что для четырехлетней Ксюшки это подойдет, когда сочинял. И это подошло. Почему в Индии? Не знаю, просто я тогда посмотрел серию документальных фильмов про эту страну, вот и решил, что неплохое место для секретной лаборатории.

Катя проходит в комнату и садится рядом со мной.

– Я, правда, не знала. – едва не плача, шепотом говорит она мне на ухо.

– Угу. – бурчу я.

Больше мы ничего не говорим. Мы просто молча смотрим, как бегемоты купаются в болоте, как львы охотятся на антилоп, как в Африке начинается сезон дождей. Потом Ксюшка засыпает, и я отношу ее в комнату.

– Ром, я, в самом деле, не знала ничего. – говорит Катя, как только я появляюсь на кухне.

– Выпить хочешь? – предлагаю я.

– Выпить? – не понимает сестра.

– Ну да, – говорю, – это как бухнуть. Алкоголь, то есть.

Катя кивает. Я достаю бутылку коньяка и наливаю два стакана. Потом мы идем на площадку курить, а потом еще долго сидим на кухне, не говоря ни слова. Тишину нарушает Катя.

– Папа хоть помогает вам? – спрашивает она.

Так странно слышать, как она называет его папой.

– Пусть засунет свою помощь себе в задницу! – отвечаю я и делаю глоток коньяка.

– И все-таки это помощь! – настаивает Катя. – Он дает деньги?

– Не нужны нам его деньги! Лучше бы подавился ими и сдох!

– Не говори так…

– Прости, мне жаль оскорблять твои нежные чувства к папочке! Но мы и без него справимся! Я достаточно зарабатываю.

– И где же ты работаешь? – как будто бросая мне вызов, интересуется сестра.

– Там, где хорошо платят. – отвечаю.

– Конечно, – тон Кати становится вдруг очень серьезным и как будто даже укоризненным, – мне рассказали, что ты связался с этим Егором…

– Что же тогда спрашиваешь, раз все знаешь? – перебиваю я.

– И что ты для него делаешь? – продолжает сестра. – Воруешь? Продаешь краденное? Может, еще что-то? Он же преступник, бандит!

– Кать, – отвечаю, – давай я как-нибудь сам разберусь со своей морально-этической стороной!

– Господи! Рома! А если он тебе завтра скажет наркотики продавать?!

Я смотрю на старшую сестру, слегка прищурившись, и стараюсь угадать, какие же на самом деле чувства сейчас бушуют в ней.

– Если скажет, Кать, – отвечаю, – то я просто уеду учиться в институт, и это решит все проблемы.

– Перестань, Ром!

Мне хочется сказать ей сейчас что-то очень обидное и гадкое, но раздается звонок в дверь, который разбивает все мои мысли вдребезги.

– Ух ты. – спокойно говорю я, глядя на дно стакана. – Как во время.

– Кто это? – испуганно спрашивает Катя.

– Папочка пришел, полагаю.

Я жестом показываю сестре, чтобы открыла дверь, а сам занимаю позицию поближе к комнате, где спит Ксюшка. Во-первых, я не горю желанием видеть этого козла, а, во-вторых, по-прежнему не могу допустить, чтобы он приближался к Ксюше. Я сажусь на пол рядом с дверью в спальню и уже слышу, как папочка радостно приветствует свою любимую дочь. И все-таки я не могу понять, почему он так по-разному относится к Кате и к Ксюше. Ну, я ладно, черт со мной! Но девчонки! Просто на Катю он никогда не поднимал руку.

Я слышу, как они приветствуют друг друга. Я слышу, что он приперся не один. Вот урод, притащил с собой какого-то дружка! И почти сходу, папаша решает посмотреть на Ксюшу. Он что, думает, я уже сплю? Или он полагает, что раз Катя здесь, то я не стану ему мешать? Как-то он серьезно заблуждается. Видимо, его дружок отправляется прямиком на кухню, так как у комнаты, где спит Ксюшка, этот урод появляется один. Катя стоит в стороне. Как только папаша приближается, я встаю и загораживаю ему проход.

– Дай пройти! – рявкает он.

– Нет! – отвечаю я также грубо.

Он пытается оттолкнуть меня, но ему не удается. Катя, наблюдающая всю эту сцену, кажется, вообще, теряет дар речи. Надо же! А чего она, собственно, ожидала? Когда родитель уже заносит кулак, чтобы устранить меня с оборонительной позиции, старшая сестра решает вмешаться. Удивительно, я уж думал, она так и простоит все представление в качестве зрителя.

– Перестань, пап! – говорит она и хватает его за руку. – Пойдем лучше поговорим на кухню. Оставь ты их! – она украдкой поглядывает на меня и, думаю, понимает, что я уже готов наброситься на папашу.

Катя выталкивает его на кухню, а сама вдруг подходит ко мне, кладет руку на плечо, заглядывает в глаза и осторожно так спрашивает:

– Ром, это ты после того случая не пускаешь его? Думаешь, все может повториться?

– Иди к нему уже! – я одергиваю ее руку. – Усмиряй своего папочку!

И Катя уходит. Я снова опускаюсь на пол у двери. Черт! «После того случая», – говорит она. Ей легко рассуждать, она-то видела только последствия «того случая», она-то при этом не присутствовала.

Это случилось четыре года назад. Ксюшке тогда был всего год. Мама с Катей ушли в магазин или куда-то еще – я не помню. Это стерлось из памяти. Зато все остальное прочно засело в ней. Мне было двенадцать. Я помню, как отец запер меня на балконе, потому что я каким-то до сих пор неведомым мне образом мешал ему смотреть футбол. Было довольно холодно, но это не важно. Это быстро прошло. Я быстро перестал ощущать чувство холода, когда сквозь балконное окно увидел, как папаша с размаху ударил Ксюшку по лицу. Я вздрогнул и даже вскрикнул от неожиданности. Меня-то он периодически бил, но я не думал, что у него поднимется рука на сестренку. Видимо, она тоже помешала ему наслаждаться любимой игрой. Ксюшка сразу начала плакать, но это только больше выводило отца из себя. Он ударил ее еще раз. Потом еще и еще. А потом просто швырнул как куклу. Она ударилась о диван и замолчала на несколько секунд. Я так испугался, помню, и начал колотить в балконную дверь. И так я сильно стучал по ней, что стекло разбилось и порезало мне руки. У меня до сих пор шрамы в некоторых местах остались – как молчаливое напоминание о том дне. Как только я открыл дверь и оказался в комнате, Ксюшка снова завопила как резанная, и я обрадовался, что она жива, что с ней, должно быть, все в порядке. Отец орал на меня из-за стекла, он орал на сестренку, чтобы она замолчала. Он хотел еще раз ударить ее, но я встал на пути, и мне досталось по полной программе. Слава Богу, скоро пришла мама. Катя, помню, вернулась только вечером. Но она успела все же услышать правдивую версию произошедшего, потому что потом отец долго и очень грубо говорил с мамой. Нет, он буквально орал на нее и обзывал такими словами, которых я и сейчас не знаю. Он угрожал ей и, в итоге, «убедил» никому не рассказывать о том, что случилось. Потом мама убедила нас. Так появилась наша первая семейная «официальная версия». Это вообще очень удобно. Главное – не запутаться.

Вот с тех пор все и покатилось под откос. Мама начала пить, подолгу пропадать неизвестно где, потом довольно быстро подсела на наркотики – и никакой семьи не стало. Мы просто перестали быть чем-то, что хоть отдаленно напоминало бы семью.

Довольно скоро наш заботливый папаша начал засовывать маму в различные закрытые клиники и центры, а нам все чаще приходилось придумывать какие-то истории, чтобы никто из окружающих ни о чем не догадался. Особенно нелегко это было делать, когда мама в очередной раз сбегала и появлялась на пороге квартиры пьяная или под кайфом. Тогда она часами могла плакать, и мы плакали вместе с ней. Потом приходил отец, и слезы сменялись криками и истериками, которые заканчивались помещением мамы в другую клинику. Потом мама перестала сбегать. Потом и папаша перестал появляться в нашей квартире. Позже мы узнали, что он живет с другой женщиной на другом конце города. Наверное, тогда же, мы узнали, что если кто-то заподозрит, что на самом деле творится в нашей семье, родителей лишат всяких прав, а нас троих распихают по детским домам и интернатам. Хотя, по-моему, это мы поняли уже только вдвоем с Ксюшей. Катя тогда была уже на полпути к тому, чтобы «вырваться», как она говорит.

Я отвлекаюсь от нерадостных воспоминаний и слышу краем уха доносящийся из кухни разговор. Я не знаю, да и не хочу знать, с чего он начался. Я слышу только продолжение, а вернее, окончание, потому что папочка, по всей видимости, собирается сваливать вместе со своим дружком.

– Может, ты помягче с Ромкой? – говорит Катя. – Не надо так. Все-таки он твой сын.

– Слушай, Кать, – отвечает он, – не лезь в это!

– Но, пап! – настаивает сестра.

Что-то она слишком напирает, думаю я. Как бы это не вышло ей боком. И тут у папаши случается приступ невероятного откровения.

– Слушай, да этот Рома, вообще, не твой брат… То есть, не мой сын. – поправляется он. Потом пауза. Видимо, Катя в абсолютном ступоре. И отец продолжает. – Твоя мамаша загуляла тогда с другим и залетела, так что я не уверен, что этот сопляк мой сын.

Я думаю, наверное, он выпил лишнего, раз решился Кате такое выдать. Сестра тем временем все еще молчит. Наконец, они прощаются. Я слышу, как закрывается дверь. Я слышу, как поворачивается замок. Я слышу, как Катя тихо идет по коридору.

– Что, момент истины? – спрашиваю я шепотом, когда сестра оказывается достаточно близко.

Она опускается передо мной на корточки и начинает вглядываться в черты моего лица, как будто пытаясь распознать, человек я или инопланетянин, захвативший человеческое тело.

– Мне жаль, что ты это услышал. – наконец, произносит Катя. – Я не думаю, что это правда…

– Да ладно. – перебиваю. – Ты думаешь, я в первый раз это слышу? Я уже столько о себе наслушался, что голова лопнуть может.

– И ты думаешь, это правда?

– Не знаю. – отвечаю. – Я только надеюсь, что и в самом деле не его сын. Тогда хоть что-то можно объяснить во всем этом психозе. – я поднимаюсь с пола. – Мне надо покурить. – говорю. – Ты со мной?

Мы курим на площадке. Вдруг сигарета выпадает у Кати из рук, и моя старшая сестра заливается слезами. Она стоит, плачет буквально навзрыд и никак не может успокоиться.

– Ну ладно тебе! – я касаюсь ее плеча. – Кать, хватит, правда! Успокойся. – я говорю, сжимая зубы, потому что и сам готов уже разрыдаться. – Ну чего ты, Кать?

– Я из-за мамы. – всхлипывает она.

Из-за мамы-то я уже все выплакал, но теперь как-то снова накатывает. Вот чем чреваты подобные встречи с семьей.

– Прости меня, Ром! – шмыгая носом, говорит Катя и обнимает меня.

– Да ладно! – я отстраняюсь, закуриваю новую сигарету и вытираю ладонью текущие по щекам слезы.

– Господи, как же вы здесь живете?! – не унимается Катя.

– Да нормально живем. – отвечаю я, но тут же понимаю, что не могу больше держаться.

Я отворачиваюсь к стене, упираюсь в нее лбом и тоже начинаю плакать.

– Я бы все бросил. – говорю сквозь слезы. – Мне ничего не надо! Я бы бросил эту гребаную школу и работал бы нормально, я бы и с ним разобрался, но нельзя! Нельзя, потому что если я брошу школу, то они начнут копать, начнут интересоваться, приходить домой… И тогда они все узнают. И тогда нас отправят в интернаты. Меня и Ксюшку. А я туда не хочу. И еще больше я не хочу, чтобы Ксюша попала в какой-нибудь детский дом! Она ведь не нужна ему. Я-то понятное дело… Да хрен со мной! На нее ему тоже наплевать. Но я сейчас ничего не могу. Мне надо хотя бы закончить школу… Как же она меня достала! Как же они все меня достали! Ты не представляешь, как они пытаются все время влезть поглубже в наши семейные отношения. Слава Богу, у них ничего не выходит! Мне бы продержаться до выпускного, а потом еще немного до восемнадцати, и тогда я, может быть, что-то смогу. Тогда все будет проще. Я просто возьму Ксюшку, и мы уедем куда-нибудь подальше отсюда. Уедем и забудем все это как страшный сон.

– Пойдем спать? – говорит Катя, воспользовавшись паузой в моем монологе.

– Пойдем. – отвечаю я, вытирая слезы.