Текст книги "Правила склонения личных местоимений"

13

Я просыпаюсь рано утром. Вернее, меня будит Катин голос. Голос просит, чтобы я закрыл за своей сестрой дверь. Она уезжает. Наконец-то! Надеюсь, больше у нее не возникнет желания повидаться с семьей. Я выпроваживаю навязчивую студентку и снова засыпаю.

В этот же день я иду навестить маму. Мне, на самом деле, так хочется поговорить с ней. Хочется, расспросить ее, задать, наконец, этот пресловутый, путающийся на языке вопрос о моем появлении на свет.

Я приношу фрукты. Маме сегодня немного лучше. По крайней мере, выглядит она вполне бодро. Сначала мы некоторое время просто сидим рядом и молчим. Потом я все-таки не выдерживаю.

– Мам, я, правда, не его сын? – говорю.

– О чем ты, Рома? – слабо, вполголоса спрашивает она.

– Ты понимаешь, о чем.

– Кто тебе сказал?

– Да не волнуйся ты так! – успокаиваю я. – Просто скажи, это правда?

– Сынок! – мама тянет руку и касается моего лица. – Ну что за мысли? Я не хочу, чтобы ты так думал.

– Я уже думаю, мам, – говорю, убирая ее руку. – Так что просто скажи, кто мой отец.

Еще пару раз мама пытается что-то возразить, потом по щекам ее текут слезы, и она начинает извиняться и просить прощения. Она начинает буквально умолять меня, чтобы я не думал про нее плохо. Я убеждаю ее, что не собираюсь, и она признается мне, что как раз в момент близкий к моменту моего зачатия, познакомилась с одним парнем, который был у нас в городе в какой-то деловой командировке. Однако все эти детали меня совершенно не волнуют.

– Так я не сын этого козла? – спрашиваю, прерывая поток маминых воспоминаний.

– Нет. Прости меня, Ромочка! – у мамы, кажется, настоящая истерика.

А у меня просто камень с души. Я прямо вздыхаю с облегчением. Я несказанно рад, что с этим ментовским говном у меня нет ничего общего.

– И кто же мой отец? – спрашиваю я. – Ну, так, для галочки. Любопытно же!

– Он был не русский. – отвечает мама.

И ответ ее настолько неожиданный, что я на несколько минут дар речи теряю. Не русский, значит. Вот это поворот событий! Вот это откровение, мама! Я судорожно вспоминаю свое отражение, которое в последний раз видел сегодня утром. У меня темные волосы, немного смуглая кожа, но это, скорее, мамины гены. На представителя народов гор я даже с большой натяжкой не тяну. Казахи, туркмены и узбеки тоже отпадают. У меня прямой, почти греческий нос, хоть и переломанный несколько раз, так что к грузинам или армянам отнести себя я тоже никак не могу. Да и не похож! У меня светло-карие глаза. Возможно, даже слишком светлые для брюнета. Но что значит это мамино «не русский»? У меня вполне славянское лицо. Хотя, честно говоря, я не очень хорошо понимаю, что имеется в виду под этим весьма странным определением «славянское лицо».

– Что ты хочешь сказать, «не русский»? – спрашиваю я.

– Он приехал к нам в командировку из Амстердама.

– Амстердама? – по слогам повторяю я. – Ты уверена, мам?

Она кивает в ответ и снова просит прощения.

– Я, значит, наполовину голландец? – у меня вырывается нервный смех. – Охренеть можно от таких новостей! – А Ксюша? – спрашиваю я после долгого молчания, когда информация немного укладывается в моей голове.

– Что Ксюша? – не понимает мама.

– Ну, она его дочь, Веригина?

– Да, Ром, она его.

– Ты уверена?

– Да. А что?

– Да ничего. – тяну я.

Просто какого хрена он и на нее тогда злится? Вот этого я никак не понимаю. Какого хрена он и ее бил? Со мной-то теперь все ясно. Я-то, вообще, получаюсь, иноземный лазутчик. Но, видимо, ему все равно – он просто дебил.

Да, мама, конечно, ошарашила меня новостями. Вроде как, я, конечно, надеялся на такой исход где-то в глубине души, но, видимо, очень глубоко, потому что все равно это оказалось неожиданностью. И что-то у меня все в голове от вновь открывшихся страниц моей биографии перемешалось. Все разлетелось на мелкие колючие осколки. Как будто карточный домик, который я строил так долго и трепетно вдруг рухнул в одночасье от дуновения ветра. Что-то я не знаю прямо, как теперь мне быть.

Я выхожу из больницы и сразу набираю номер Юли.

– Привет. – говорю. – У тебя был секс с голландцем?

– С кем? – не понимает Юля. – Что?

– Секс с голландцем был? – повторяю. – Что-что!

– Француз был… – медленно вспоминает Юля. – Англичанин… Американец… Нет, Ром, голландцев не было. – она как будто смеется. – А в чем дело?

– Ну я сейчас приеду. – говорю.

Мы лежим в постели. Я растянулся на спине. Юля – рядом укрытая одеялом.

– Тебе понравилось? – спрашиваю.

– Ром. – тянет Юля. – При чем тут голландцы?

– Тебе было хорошо? – не унимаюсь я.

– Все нормально, Ром. – отвечает она и улыбается.

– Я серьезно! Как я? Юль, ну скажи!

– Ром, да что ты пристал! Нормально все. Ты молодец!

– Что значит, молодец? – я поднимаюсь на локтях. – Ну, со мной лучше, чем с французом? Или с этим твоим англичанином?

Юля заливается смехом, а я все думаю, на самом деле, хорошо ли ей со мной, бывает ли ей хорошо, или она все время притворяется. Я, конечно, еще только подросток. Конечно, куда мне тягаться с ее французами и американцами. Но все же хочется верить, что я не очень плох. Все-таки я же теперь чувствую себя почти голландцем. Все-таки у меня было много девушек. Правда, в основном, все они были проститутками, но разве это имеет значение? Разве это важно? У меня довольно богатый опыт в плане секса, так что хочется верить, что я все же хорош в постели. Надеюсь, что Юле все же хорошо со мной. Хотя, кто разберет этих женщин. Может быть, они всегда притворяются.

14

Я сижу дома и смотрю фильм про Голландию. Сестренка играет тут же рядом. Вдруг раздается звонок в дверь. Я понимаю, что этот отец. Хотя теперь даже не знаю, как его называть. Я всегда чувствую, когда он приходит. Я всегда узнаю его по манере нажимать кнопку звонка и потом сразу истошно стучать в дверь. Что-то он зачастил в последнее время. Что-то он очень зачастил. Так, что я устал уже от его мерзкой морды. Я отсылаю Ксюшку в комнату. Она все понимает, поэтому послушно идет и закрывает за собой дверь. Не знаю, помнит ли она, как этот подонок избил ее четыре года назад, но когда он приходит, сестренка всегда слушается меня и не горит желанием бежать навстречу папочке.

Я подхожу к входной двери и открываю ее. Я все думаю, какого хрена родитель приперся. Во-первых, он не так давно навещал нас, а, во-вторых, у него же машину угнали пару дней назад. Искал бы лучше преступников, покусившихся на его неприкосновенную собственность. Как только щелкает замок, этот придурок толкает дверь с той стороны, и она сильно ударяет мне по лицу. Так сильно, что я вскрикиваю, ругаюсь и хватаюсь за нос.

– Ты что, охренел?! – ору я.

Я поднимаю глаза и вижу, что папаша просто в ярости. Он очень зол, и я так понимаю, пришел именно для того, чтобы зло свое сорвать. И не нашлось во всем нашем городе человека, подходящего для этого лучше, чем я.

– Заткнись! – рявкает он и толкает меня к стене. – Где Катя?

– Она уехала. – отвечаю я.

Он еще долго и грубо ругается как будто на кого-то невидимого, и я понимаю, что он крайне недоволен тем, как какой-то говнюк угнал его тачку, а потом сжег ее за городом. Но еще больше он недоволен, что никаких зацепок у них нет, что они всей своей милицейской бандой никак не могут найти этого злостного преступника. Да уж, таким расстроенным я его никогда не видел. А тут еще и любимая дочка свалила, не попрощавшись. Она, вообще, всегда так сваливает, но ему же этого не объяснить.

– Где Ксюша? – спрашивает он.

– А вот это тебя, вообще, не касается! – отвечаю я и, как всегда, встаю у него на пути.

Но он сегодня прет как бык. Не к сестренке, конечно. На нее ему насрать. Он хочет сорвать свою злость. Он всегда так делал, сколько себя помню. Всегда, когда был раздражен, рвался выместить злость на ком-нибудь из нас. И всегда, с того самого первого раза, я вставал у него на пути. Он увлекался и забывал про Ксюшку. Хотя, думаю, ей доставалось, когда меня не было дома, потому что иногда я замечал у нее синяки. Просто она маленькая, она не может ему ответить. Да, он всегда срывался на детях. Но сейчас я уже не ребенок. Я уже давно не ребенок, так что теперь ему приходится не так просто.

– Отойди! – орет он и толкает меня.

Я без разговоров сразу же бью его по роже. Я хочу ударить в челюсть, но попадаю ему по носу. Папаша просто свирепеет и набрасывается на меня. Мы деремся с ним прямо в коридоре. Мы деремся очень жестоко. Мы теперь деремся даже не как отец с сыном, а как совершенно чужие люди. Хотя, разве отец с сыном вообще должны драться? Этот мудак, конечно, здоровый, но я тоже многому научился за эти годы побоев. Меня тоже просто так не свалишь. Мы деремся, и я все же крепко заряжаю ему по морде пару раз. Потом он бьет меня в живот, толкает, и я лечу прямо на дверной косяк. Я ударяюсь головой и хватаюсь рукой за затылок. Боль такая резкая, что, кажется, у меня череп раскололся. Пока я силюсь собраться и прийти в себя после столкновения, отец подходит, берет меня за локоть и сильно бьет в живот. Так сильно на этот раз, что я загибаюсь и издаю хриплый приглушенный стон. Потом он снова толкает меня, и я падаю на пол. Пока я корчусь в коридоре, этот ублюдок идет все-таки к Ксюшке. Он открывает дверь, входит в комнату. А я даже встать не могу. Но он не трогает ее. Я слышу весь их недолгий разговор. Вернее, я слышу его пустой безответный монолог, потому что, могу представить, как напугана моя сестра.

– Ксюшенька, детка, – начинает он, – как твои дела? – ответа не следует, и он продолжает. – Ты соскучилась по папочке? Как у тебя в садике? – и голос у него такой противный, гадкий.

Ксюшка не отвечает. По крайней мере, я не слышу ее голоса. Я представляю, как она сидит на своей кровати, вжавшись в стену и обхватив подушку. Просто она всегда так сидит, когда боится. Я всегда ее нахожу сидящей так после того, как этот дебил уходит, так и не добравшись до нее. Но сейчас он не трогает ее. Все-таки хорошо, что он сорвался на мне. Жаль, конечно, что я не отправил его в нокаут, но, слава Богу, злости в нем уже не осталось. Я слышу это по его интонациям. Я слышу, что его хватит еще, наверное, минут на пять сюсюканий, и потом он свалит, так и не получив ответа. Теперь главное не вставать. Главное, вообще, не издавать ни звука и – самое важное – не вмешиваться. Потому что я знаю, стоит мне появиться в поле его зрения сейчас, и гнев может вспыхнуть с новой силой. А тогда неизвестно, кто попадется под горячую руку. Надо выждать момент. Я изучил его больное поведение. За последние два года особенно хорошо изучил. Я знаю, когда не надо вмешиваться в его «общение» с маленькой дочкой. Я тихонечко поднимаюсь и сажусь, облокотившись о стену. Вскоре он появляется в коридоре.

– Если ты будешь выпендриваться, – говорит он, склонившись надо мной, – я заберу ее, понял? А тебя в интернат сдам!

С этими словами он уходит. Он часто говорит эту свою тупую фразу: «Если будешь выпендриваться, я сдам тебя в интернат». Я только не понимаю, что он имеет в виду под словом «выпендриваться». Да я, вообще, смутно понимаю этого козла. Зачем он еще приходит к нам? Кулаками помахать? Ну тогда понятно. Деньги еще какие-то приносит. К чему все эти выпады? К чему эта его мнимая забота? Конечно, он в курсе, как я все стараюсь обставить. Он знает, что я не хочу, чтобы кто-то узнал о маме и о том, что мы живем тут фактически одни. Да он и сам не хочет, чтобы все это выплыло. Но у него там, конечно, какие-то свои иллюзии, свое вранье. Мне это не интересно. Пока он дает нам относительно спокойно жить, пока не вмешивается и не пытается выяснить вопрос отцовства, пока не пытается забрать себе Ксюшку, меня все устраивает. Пусть даже бьет меня иногда, если уж нет другого выхода. Думаю, просто баба его против Ксюшки, вот он и выкручивается. В общем, все просто: он молчит о нас, чтобы не пришлось решать вопросы с новой семьей и портить репутацию в милиции, а я молчу о нем, чтобы меня не отправили в детский дом, а сестренку – к нему или тоже в интернат. Мне главное дотянуть до совершеннолетия, а там, может, удастся получить официальное опекунство. Тогда можно будет послать этого урода. Главное, чтобы моя ложь не раскрылась и учителя или социальные службы не начали копать. Но я, вроде, все продумал. Сбоев быть не должно.

Она
Третье лицо единственное число

1

Сразу после каникул в нашем классе появляется новенькая. На первом же уроке, а это история, она входит в кабинет вместе с нашим классным руководителем. Все ученики уже собрались, звонок прозвенел, и вот воцаряется тишина. Я сначала даже внимания не обращаю на это идиотское «У меня есть объявление». Я продолжаю как всегда рисовать ручкой в тетради. Даже головы не поднимаю, но никого это особенно не задевает, так что все нормально. Потом до моего уха доносятся слова «новенькая», «будет с вами учиться», «подружитесь», «не обижайте» и «Наташа Миронова». Когда голос классной руководительницы замолкает, и слышатся легкие шаги, я все же поднимаю голову. Эта новенькая Наташа идет по проходу в мою сторону. Вернее, она, конечно, просто идет в поисках свободного места. У нее очень милое лицо, светлые волосы пшеничного цвета, голубые глаза. Она стройная и очень симпатичная. Губы ее плотно сжаты, так что видно – она чувствует себя неловко. Она как будто боится чего-то, идет как-то неуверенно. Возможно, это потому что она новенькая, но она, в самом деле, выглядит немного напуганной. Не знаю, замечают ли это остальные, но я замечаю. Она как будто что-то скрывает и не очень-то хочет заводить друзей. Не знаю, с чего я так решил, по ее почти картинной внешности такого не скажешь. Но я как будто улавливаю на несколько секунд в ней отражение самого себя. Она закрыта от всех. Хотя, может, мне это просто кажется. Но с чего бы тогда у меня такие ощущения? Я вообще не склонен надумывать и романтизировать. Особенно по поводу одноклассников, тем более, новеньких. Но тем не менее, Наташа привлекает мое внимание. Впрочем, не только мое. Я смотрю по сторонам – она привлекает внимание почти всего класса.

И вот она идет в мою сторону, а я-то сижу как раз один. У меня на парте валяется сумка, и когда Наташа приближается, я слегка придвигаю сумку к себе. Вроде как, давая понять, что можно тут сесть. Она останавливается, смотрит на меня, и я совсем убираю сумку со стола. Но когда новенькая хочет уже сесть рядом, Леха Карпенко вдруг окликает ее.

– Только не садись с Веригиным! – громко говорит Леха. – Он псих!

Пара человек поддерживает его высказывание смешками, и тут же к ним присоединяется весь класс.

– Да, точно! – подхватывает Аня Семенова. – Лучше от него подальше держаться! Он всех ненавидит!

Я вытягиваю руку, чтобы они оба видели, искривляю губы в презрительной усмешке и показываю им «фак». Новенькая немного теряется, но потом проходит мимо меня и садится за последнюю парту. Я тут же возвращаю свою сумку обратно на стол и снова утыкаюсь в тетрадь.

– Да, Веригин! – тянет историчка Эмма Александровна. – Ну и репутацию ты себе заработал. Сидеть с тобой за одной партой страшно.

Я делаю вид, что не слышу ее, но она же уже зацепилась за мою фамилию, так что теперь без вариантов мне придется отвечать.

– Веригин! – после некоторой паузы произносит Эмма Александровна. – Расскажи-ка нам о времени правления Екатерины Второй.

Я медленно встаю со стула.

– Ты читал параграф дома? – строго спрашивает учитель.

– Я не читал параграф. – отвечаю очень спокойно. – Но я могу рассказать о времени правления Екатерины Второй.

Обычно я не особенно отвечаю на уроках, но с этой темой мне повезло. Я как раз на днях случайно наткнулся на документальный фильм о Екатерине и так как у меня был свободный час, когда Ксюшка уснула, посмотрел его.

– Ну и что же ты, интересно, можешь нам рассказать, раз не читал учебник? – скептически спрашивает Эмма Александровна.

По классу проносится едва слышное хихикание и шепот, а я тем временем начинаю говорить. Я рассказываю почти слово в слово то, что слышал в том фильме. Опускаю, конечно, подробности и лирические отступления. Как говорится, рисую общую картину эпохи. И конечно, речь у меня очень правильная – в этих документальных фильмах они же так красиво и литературно все говорят. Мне самому смешно от некоторых фраз, но, уж думаю, не буду вносить спонтанные правки. Я говорю не так долго, потому что Эмма Александровна останавливает меня и спрашивает, где я всего этого начитался.

– Нигде. – отвечаю. – Я не начитался.

– Ну откуда же тогда такие глубокие познания? – в ее голосе, то ли сильное удивление, то ли вообще растерянность.

– Да так, говорю, просто знаю.

– Вот если просто знаешь, то и не надо придумывать того, чего в учебниках нет! – заявляет вдруг историчка.

Я хмыкаю и сажусь. Я понимаю, что половина того, что я только что произнес, идет вразрез с тем, что она знает. Понятное же дело, документальные исторические фильмы не по учебникам десятого класса снимают. Там и факты другие, и подробности, и общий взгляд. Честно говоря, я не знаю, о чем пишут в учебниках, и что там сказано конкретно о Екатерине Второй. Судя по всему, немного не то, что только что выдал я. Судя по всему, не так глубоко, потому что Эмма Александровна скептически морщится и советует все же придерживаться стандартного взгляда на историю, читать, в первую очередь, учебник и не лезть в дебри. Не понимаю, какие именно дебри ее так смутили, но фильм, действительно, был очень серьезный, так что Эмма Александровна ставит мне «четверку». После меня отвечать начинает Оля Краснова, наша отличница, претендующая на золотую медаль. Как только она открывает рот, я открываю учебник. Я хлопаю по плечу сидящую впереди Лену Герасимову и прошу быстро одолжить мне книгу на пару минут. Просто мне как-то любопытно становится, что же я не так сказал, в чем же так фатально ошиблись создатели того фильма. Так вот значит, Оля почти дословно повторяет параграф и получает не только «пятерку», но и целую хвалебную песнь в свой адрес. Да уж, глубокие познания в нашей системе образования не приветствуются. Ну и ладно! Зато я получил «четверку», и теперь, надеюсь, на ближайшую неделю от меня отстанет хотя бы историчка.

2

На уроке физкультуры новенькая сидит на скамейке. Насколько я понимаю, она освобождена от уроков физкультуры. Странно, и Андрей Константинович даже не ворчит как всегда, что ученики наделали липовых справок. Впрочем, может быть, это потому, что Наташа новенькая.

Сначала мы делаем разминку, потом сдаем нормативы, а потом играем в волейбол. Мальчики играют, а девочки, вроде как, занимаются растяжкой и элементами фитнеса в дальнем углу зала. Такой на сегодня план урока.

Отжимания и подтягивание – это для меня легко. Зато для Владика Уткина – просто ад. Бедняга, он болтается на перекладине и никак не может подтянуться. Он дрыгает ногами, даже постанывает иногда и вот-вот заплачет. Андрей Константинович только недовольно морщится и все подгоняет его, а остальные ребята уже ржут как кони. И так всегда с этими нормативами. Главное, все же знают, что Уткин крайне неспортивный тип. Он слегка полноват, отлично учится по всем предметам, но с физкультурой у него совсем плохо. Однако такое впечатление, что Андрей Константинович непременно хочет сделать из Владика настоящего атлета. Правда, уже который год терпит полное фиаско, но это его не останавливает. Зато Уткина делает мишенью для всеобщих насмешек.

Вот и сейчас пацаны начинают ржать и сыпать оскорблениями. Все это приводит к тому, что Владик, так ни разу и не подтянувшись, разжимает пальцы, оказывается на полу и со слезами на глазах уходит в раздевалку.

– Так, Веригин, приведи этого атлета! – обращается ко мне физрук, видимо, потому что я один не смеюсь и не отпускаю скользкие шуточки по поводу лишнего веса и телосложения Уткина.

Я стою, не двигаясь с места, и только в упор смотрю на учителя. Я думаю, может, у него проснется здравый смысл, или хоть что-то человеческое. Но нет – Андрей Константинович в своем желании сделать из каждого ученика спортивного сына отечества непоколебим.

– Давай, Веригин! Чего стоишь! Сбегай за ним и приведи! Вам еще на команды делиться.

Я закатываю глаза, вздыхаю и тащусь в раздевалку.

– Быстрее-быстрее! – подгоняет меня физрук. – Шевели конечностями!

Когда я вхожу в небольшую слегка обшарпанную раздевалку с дешевыми вешалками, намертво прикрученными к стене, и деревянными лавками по обе стороны, Владик Уткин сидит в углу и тихо всхлипывает, вытирая глаз. Я останавливаюсь в дверном проеме, облокачиваюсь о косяк и несколько секунд стою так, молча глядя на него. Потом Владик, наконец, замечает меня.

– Пойдешь? – спрашиваю я и киваю в сторону спортзала.

Уткин отрицательно мотает головой. Конечно, кто бы сомневался, что он теперь отсюда не выйдет до самого конца урока, пока ни придут остальные и не влепят ему очередную порцию издевательств и унижений. Тогда Владик, уже переодетый, схватит свою сумку и убежит. К началу следующего урока все, конечно, забудут про неспортивный образ жизни Уткина, потому что надо же будет у кого-то списать контрольную по химии. Ну а ближе к концу четверти наша классная руководительница вместе с директором придет к Андрею Константиновичу и просить не портить Владику аттестат. Принципиальный физрук только разведет руками и аттестат портить не станет. Именно так всегда бывает, поэтому я решительно не понимаю всех этих бестолковых понтов с физической подготовкой.

Я возвращаюсь в зал, говорю, что Уткин скоро придет, и Андрей Константинович принимает решение начать игру без него.

Естественно, не смотря на то, что объективно в нашем классе я играю в волейбол лучше всех, капитанами двух команд назначаются Леха Карпенко и Стас Иглин. Андрей Константинович ведь страшно обижен на меня еще с прошлого года. И вот пацаны начинают набирать себе команды. Первое слово за Карпенко, и он, ясное дело, называет меня. Дружба дружбой, гордость гордостью, но иметь хорошего игрока – это сильнее любой симпатии. Тем более, Карпенко сам в школьной команде по волейболу. Так что, теперь два лучших игрока нашего класса из двух на одной стороне сетки. Надо ли начинать игру, чтобы выяснить победителя? Физрук уверен, что просто необходимо. Я уверен в обратном, но это никого не интересует.

Когда я в очередной раз стою на позиции подающего, Стас Иглин, разозленный огромным отставанием в счете, швыряет мяч что есть сил на нашу половину поля. Естественно, мяч летит в совершенно противоположную от меня сторону. Естественно, Стас же и не хотел, чтобы я просто поймал его. Он же хотел, чтобы мы побегали. Мяч стукается о пол как раз рядом со скамейкой, на которой сидит новенькая. Наташа сначала немного наклоняется, но потом ловит мяч.

– Так, ты поаккуратнее, Иглин! – сразу же орет Андрей Константинович. – Надо уметь проигрывать!

Я же смотрю на Наташу и протягиваю руки в ожидании, что она сейчас бросит мне мяч. И она бросает. Я ловлю. В этот момент я смотрю ей прямо в глаза и улыбаюсь. Она отвечает мне тем же. Да, эта новенькая все-таки очень красивая, и она мне нравится. Впрочем, логично предположить, что не одному мне. И так как времени на ухаживания и прочую романтическую чушь у меня совершенно нет, да и скелетов в шкафу столько, что к этому шкафу лучше никого не подпускать на расстояние выстрела, думаю, нам с Наташей ничего не светит, даже если она вдруг по каким-то невероятным причинам сама захочет встречаться с таким асоциальным типом как я. Думаю, Стас Иглин круто запал на Наташу, ведь именно в ее сторону он бросил мяч, а уж что-что а контролировать направление такого простого спортивного снаряда Стас может довольно неплохо.