Текст книги "Музыка моего сердца"

Импи

Озеро Каллавеси было одним из самых больших озер Финляндии, и очень красивый. Посреди него было множество островков. Финн пришел утром с большой, красивой рыбиной.

– Кто это? – спросила я, – разглядывая рыбину, она переливалась разными цветами и была вся в пятнышках.

– Кумжа, – ответил Финн, – у вас ее еще называют белой форелью.

– Ааа, значит форель, понятно.

– Она должна быть с икрой.

– Ммм, вкуснятина! А я как раз испекла хлебушек, и масло есть, наше, домашнее.

В трейлере я освоила новую для себя чудо технику – хлебопечь. Она была в комплектации, как и многое другое. Но на базе, конечно, была настоящая кухня, и там все работало.

– Финнчик мой золотой, – сказала я, обнимая его, – здесь так хорошо, и все работает, есть горячая вода и отопление, и рыба! Я не хочу отсюда уезжать.

Финн удивленно уставился на меня.

– Хочешь остаться тут жить? Вдвоем?

– Не знаю на счет навсегда, но сейчас мне не хочется куда-то отсюда уезжать.

– Я знал, что меня угораздило вляпаться в сумасшедшую женщину, но я не думал, что в настолько чокнутую! – смеялся Финн.

После завтрака он позвонил Диме.

– Как там дела у наших? Не скучают? – спросила я.

– Да, сказал, что уже соскучились и по нам и по второй парочке. Они, кстати говоря, застряли в Пензе. Там они встретили группу молодежи, среди них есть профессиональный ди-джей, и жизнь их состоит из тусовки, одна сплошная тусовка. Им обоим там нравится, и они там зависли на несколько дней. А это означает, что и мы с тобой можем здесь задержаться.

– Ура! Мы остаемся!

– Чем тебя так привлекло это место? Ты же не любишь холод, а сегодня даже спала на двое носок! – непонимающе спрашивал Финн.

– Я не могу объяснить. Это место какое-то заколдованное, здесь как в буддийском монастыре. Здесь так тихо. Сейчас везде тихо, потому что людей нет, но здесь как будто сама Земля тихая. В других местах пусто, а здесь тихо. Я не знаю, как это объяснить.

– Может, ты чувствуешь дух земли? – с улыбкой говорил Финн, – да ты вельва!

– Хватит обзывать меня своими финскими словами, – так же с улыбкой отвечала я.

– Нет, правда, я понимаю, о чем ты говоришь. Это как чувствовать, что за спиной кто-то стоит.

– Да, именно, но это идет от земли, как будто она живая. Как будто все здесь живое, деревья и камни, и озера, все как будто дышит.

– Я же говорю, вельва.

– Ну что за ведьма еще?

– Не ведьма, в вельва. Это из язычества, женщина-прорицатель. Не плохая ведьма, как в вашем понимании, а хорошая.

– Ладно. Так сколько мы тут пробудем?

– Мы можем остаться тут дня на четыре, но тогда мы не попадем в Куусамо, а там еще лучше. Чем ближе к сопкам, тем больше ощущается дух земли. Но там уже совсем холодно, и может уже снег лежит.

– Там же северное сияние! Нет, я должна это увидеть. А давай мы сейчас туда поедем, посмотрим, и если мне там понравится меньше, чем здесь, то вернемся сюда?

– Как скажешь, моя принцесса, я исполню любой твой каприз.

– Я люблю тебя, просто обожаю! И сейчас съем! – говорила я, заваливая Финна на холодную землю, покрытую мхом.

– Ммм, ты хочешь секса на свежем воздухе? – лукаво говорил Финн.

– Нет, только не тут. Если снять с меня хотя бы перчатку, то я замерзну и умру.

– Хорошо, тогда перчатку я оставлю, – говорил Финн, расстегивая молнию моей куртки, – дай мне хотя бы кусочек твоей вкусной шейки.

– Ладно, хватит дурачиться, встаем с земли, а то так и заболеть не долго.

Мы встали с земли и опять обнялись.

– Мне тоже не хочется уезжать отсюда, я бы остался тут с тобой на месяцок.

– Ну так что, поехали тогда в тот город, название которого я никогда в жизни не смогу выговорить? А сколько туда ехать, а то уже почти двенадцать, это же далеко?

– Если сейчас выедем, то часам к четырем-пяти доберемся.

– Тогда поехали!

Мы ехали с музыкой. Финн нашел какой-то диск с финской музыкой, и подпевал. Какой же странный все-таки язык, думалось мне.

– Вчера у тебя был грустный рассказ, ты обещала веселый.

– Он не сказать что бы веселый, но гораздо более позитивный. Я так понимаю, что ты хочешь его услышать.

– Конечно. Я хочу знать, как ты снова полюбила жизнь.

– Хорошо. С чего же начать?

– С начала, – уверенно сказал Финн.

– По сути, начало ты уже знаешь. Та журналистка переправила мня через границу, и меня доставили в русское посольство в Израиле. Так как у меня не было документов, мою личность устанавливали, там с этим строго, мало ли я террористка. Когда личность была установлена, мне сделали паспорт. Я попадала под какую-то статью о помощи государства и мне выдали большую сумму денег и отправили в Россию. Только когда я прилетела в Москву, я задумалась о том, что делать дальше. Я сидела в аэропорту и думал. Ко мне подошел мужчина и сказал, что со мной хочет поговорить монах. Я тогда первый раз увидела буддийского монаха. Он показался мне таким странным, лысый и завернутый в оранжевую простынь. Я сказала, что не против. Монах не говорил ни по-русски, ни по-английски, мужчина переводил. Он говорил, на тот момент совсем не понятные мне вещи. Говорил, что видит внутри меня пустоту, и что эту пустоту можно вылечить. Потом мужчина сказал уже сам от себя, что этот монах живет в специальном монастыре в Индии, и что он приглашает меня с собой. Он рассказал мне об этом монастыре. Это не ашрам, это настоящий монастырь. В него приводят людей, склонных к суициду. В Индии этого не понимают, там грех не радоваться жизни и не любить ее. И тем более иметь желание расстаться с ней. Это считается болезнью, и в таких монастырях ее лечат. Короче монах увидел во мне своего клиента. Он не просил у меня денег, вообще ни какой оплате услуг по лечению с меня не просили. Мужчина его сопровождал, и по прилету в Дели у него были какие-то дела, а потом он возвращался назад. Мне нечего было терять, но я ему не верила, я не верила, что от этого можно вылечиться. Тогда монах предложил сыграть мне в орла и решку, если я выиграю, то он от меня отстает, если проиграю, то я еду с ним, всего на месяц. Я согласилась и проиграла. В итоге прожила я там почти год. Я все ждала, когда же меня будут лечить, но никто этого не делал. С того момента, как мы распрощались с русским мужчиной в аэропорту Дели, я больше не слышала знакомой речи. Почти весь этот год я не разговаривала. Была самая обычная жизнь в монастыре, огород, куры, стирка, сон, из этого состоял каждый мой день. Лечение состояло в уединении и познании себя. Общество слишком много нам диктует, и, выполняя все его требования, начиная с того, как надо одеваться и заканчивая тем, о чем думать, мы теряем себя. Большинство государств навязывает свою политику общества, как только мы появились на свет. Нам кажется, что мы знаем какие мы, можем описать свой характер, но все это совершенный обман. Мы такие, какими сделало нас общество. А каковы мы на самом деле, мы не знаем. Но даже у тех, кто начинает осознавать это, нет времени на себя, нет времени элементарно подумать. Общество, это издержки цивилизации, и оно задушило нас. Пока мы летели в Дели, этот мужчина рассказывал мне об Индии, и о буддизме в целом. Он говорил, что в Индии самые счастливые люди на свете. Когда мы вышли из аэропорта я в этом убедилась. Мы еще восемь часов ехали от аэропорта до монастыря. Первое, что мне бросилось в глаза, это ужасная грязь. Индия, это просто одна сплошная помойка, это дикая нищета. Дети бегают голышом по улице, копаются в мусоре и грязи. Меня просто ужаснуло это. Но второе, на что сразу обращаешь внимание, это на то, что эти люди счастливы. Они все сияют, из них льется какой-то свет. Они, больные и убогие, не имеющие даже обуви, счастливы. У меня это не вязалось в голове. Я не могла понять, как человек не имею ничего, может быть счастлив. Мужчина еще в самолете говорил мне, что счастье, это не объем того, что ты имеешь, это состояние. Я не понимала его. Теперь я понимаю, что для счастья не нужно что-то иметь, напротив, что бы почувствовать счастье надо не иметь ничего. У меня было очень много времени на себя, на свои мысли. Когда прошел месяц, монах сказал мне, кстати, по-английски, что я могу уезжать, то время, которое он выиграл в споре прошло. Я попросила его оставить меня. Он сказал, что лечение проходит хорошо. Иногда мы пытались с ним разговаривать, точнее я пыталась, но так как по-английски я говорю плохо, разговора чаще не складывалось. Сначала, я узнала много нового о себе, а потом поняла, что я вообще ничего о себе не знаю. После взрыва и до монастыря я не чувствовала ничего, у меня не было никаких эмоций, ни хороших не плохих, мой мозг ушел в режим самосохранения. Через два месяца в монастыре я почувствовала интерес, это было первое, что я почувствовала за год. У меня появлялись вопросы. Монах говорил, что на все вопросы я сама могу ответить, не ищи учителя, ты и есть учитель, говорил он всегда. У меня все же не вязалось счастье и эта страна. Я пыталась спросить об этом у монаха, он отвечал, что счастье это состояние. Я не понимала. Он взял меня за руку и повел в сад для медитаций. Сел и меня посадил рядом, сказал, что бы я сидела и не думала, вообще ни о чем не думала, даже о том, что думать не надо. У меня этого не получилось. Он дал мне задание приходить сюда и каждый день и не думать. Я ходила туда наверно еще месяц, пока у меня, наконец, получилось. Но когда получилось, я все поняла. В саду было очень красиво, пели птицы, грело солнце. Я просто слилась с этим, и, как будто стала частью этого, каждой птички и травинки, каждого цветка и его аромата, даже частью воздуха. Сейчас я в мгновение вхожу в это состояние, ты это видел не раз, особенно здесь. Это и было счастье. У меня ничего не было, я ничего не делала, и даже не думала, а ко мне вдруг пришло счастье! Так откуда же оно пришло, если я ничего не приобрела? Оно пришло изнутри, потому что всегда было там. Когда я шла к монаху, сказать что у меня получилось, он меня опередил, это было видно по мне. Он дал мне книгу на русском языке, и написал ее, как оказалось тот мужчина, что сопровождал его. Она была написана именно для тех, кто находился в монастыре и переведена на все основные языки. В ней говорилось о многих моих вопросах, и о тех, которые еще нужно поставить перед собой. Монах говорил, что мне пора уезжать, что операцию они мне сделали, а реабилитация будет дома. Мне не хотелось уезжать, но он меня практически выгнал. Так начался мой путь. Я понимаю, что половину ты не понимаешь, и возможно считаешь фанатичной буддисткой, и что мне промыли мозги, да?

– Сначала промелькнула такая мысль, но ты не навязываешь никому все эти вещи, и даже не говоришь о них, и даже я, только сейчас узнал об этом. Поэтому нет, не считаю. А что потом было?

– Я прилетела в Москву и поступила в университет, мне очень хотелось учиться. Мне хотелось понимать, что же происходит у нас в мозгу. По большей части, мне было интересно изучать себя, а для психоанализа было где развернуться на собственной жизни. Когда я доучилась и пошла на практику в психбольницу, я поняла, что это не мое, но я очень рада, что получила это образование. Сейчас оно мне помогает, в клиническом плане. Хотя у меня и до этого была некая подготовка. Пока мы жили в Ливане, у нас был нескончаемый поток людей, приходили те, кто не мог оплатить врача, мой муж принимал всех, и помогал всем, а я помогала ему. Он меня многому научил.

– Вот как значит, из Аннели ты превратилась в Импи, – задумчиво сказал Финн.

– Аннели умерла, просто навыки ее остались.

– Я не думаю, что она умерла, я вижу ее иногда очень явно. Может быть, просто Аннели, стала счастливой Аннели и отступила на задний план?

– Вполне может быть, – с улыбкой сказала я, – это ты даешь мне странные имена, я же сама не считаю себя ни Аннели, ни Импи.

– А кто же ты тогда?

– Я Аня.

20

Как и сказал Финн, на месте мы были в начале пятого, Мы делали остановку на перекус. Было уже совсем темно.

– Тут тоже какие-то базы везде, – сказала я, когда мы подъезжали.

– Да, это горнолыжный курорт, называется Рука.

– А я и думаю, что это за подъемники?

– Здесь тоже есть домики, похожие на тот, в котором мы были на Каллавеси. Только они полностью стеклянные.

– Ух ты! – загорелась я.

В этом месте тоже все оказалось по-хозяйски закрыто и выключено. Стеклянные домики оказались не совсем домиками, а как бы комнатами, примыкающим к основному домику. Здесь тоже было электричество, а соответственно и горячая вода. Здесь было холоднее, чем на Каллавеси, но снега не было, точнее он не шел, но лежал кое-где. Когда мы выбрали себе домик, я собралась идти в душ, но Финн меня остановил.

– Я хочу погреться вместе с тобой, но места тут на двоих мало, – загадочно говорил Финн, – а я знаю, где его много.

– Источники! Они тут?

– Да. Так что бери халаты и пойдем.

База, на которой мы были, судя по всему, была очень дорогой. Чего тут только не было в домиках. На двери в ванной висели два бесконечно мягких, белоснежных халата, и такие же полотенца. Не смотря на то, что все покрылось пылью за год, все пахло лоском и шиком. Я взяла халаты, полотенца, чуни-тапочки, заколола волосы и готова была идти. Источники были на территории аквапарка, под крышей и открытые. Я захотела в открытый. К нему мы подъехали на трейлере, и в нем же переоделись в халаты. Я и раньше купалась в источниках, но они были крытые, и я не видела контраста. Так как света не было, было темно, но на небе было уже столько звезд, что их света хватало. От источника шел пар. Он был как огромная горячая ванна, я забралась по шею и застыла. Мне казалось, что все моет тело, вдруг обмякло, как после массажа. Я стояла неподвижно минут десять.

– Нравится? – спросил Финн.

– Да, очень, – умиротворенно ответила я. – А когда будет сияние?

– Ты как маленький ребенок, – смеялся Финн, – ты еще спроси, во сколько его будут показывать?

– Ну я же не знаю. – Я сделала обиженное лицо и намеренно надула губы.

Финн подошел ко мне и обнял.

– Ты моя маленькая принцесса, – сказал он, целуя меня в лоб.

Я посмотрела на него исподлобья, все еще, якобы обиженным взглядом.

– Его может и не быть, это зависит от активности солнца. Но сейчас как раз время осеннего солнцестояния, и в ближайшие несколько дней, чуть больше недели оно бывает каждый день. Я бы не пережил твоего детского разочарования, и не обещал бы, если бы не был уверен, что ты его увидишь, – с улыбкой сказал Финн.

– Так, когда его будут показывать? – с улыбкой спросила я.

– Часа через три-четыре, так что у нас еще полно времени, – лукаво сказал Финн, и его руки скользнули вдоль моих бедер.

– Подожди, я хочу еще погреться.

– Я тебя погрею, – говорил Финн, целуя меня в шею.

Отказать ему было невозможно, как и пытаться вырваться из его рук.

– Только давай вылезем из воды, тут всякие бактерии, тем более в такой горячей воде.

– Да ладно, я знаю, ты обожаешь антисанитарию, – смеялся Финн.

Я вылезла из воды и закуталась в халат, Финн последовал за мной. Не успела я оглянуться, как он схватил меня и перекинул через плечо, добавив смачный шлепок по заднице.

– Ты пещерный человек! – ругала я его в шутку.

– Да, женщина, теперь ты никуда от меня не денешься!

Финн зашел в трейлер, там было еще тепло. Он швырнул меня на постель и сбросил свой халат. В трейлере было темно, только свет звезд пробивался сквозь окно сбоку. Его тело в этом звездном свете казалось каким-то нереальным, глаза странно светились, по-новому. В нас проснулись какие-то первобытные чувства. Я не знаю, что это было, но любовью там и не пахло, это была какая-то бесовская похоть. Финн стоял, упершись коленями в край кровати, и смотрел на меня своим хитрющим взглядом. Без каких-либо действий мы возбудились до предела. Я развязала пояс своего халата и распахнула его, как бы приглашая Финна. Он взял одну мою ногу и начал целовать ступню, потом слегка укусил, потом укусил сильнее, но мне не было больно, меня это еще сильнее возбуждало. Это было что-то новое. Его губы и зубы поднимались вверх по ноге, животу, груди, руки впивались в мое тело, оставляя белые пятнышки. Дойдя до моих губ, он резко вошел в меня. Буквально через секунду, меня молнией пронзил первый оргазм. Потом мое сознание отключилось. Это была какая-то вакханалия, только вдвоем.

– Что это было? – спросила я, немного придя в себя.

– Я не знаю. Но это было круто!

– Это точно, – с улыбкой сказала я, – у меня до сих пор ноги дрожат.

– У меня тоже.

Финн гладил мою руку, потом заметил на ней глубокую царапину.

– Ой, – виновато сказал он, – прости, я не хотел сделать тебе больно.

Он целовал царапину.

– Мне не было больно, я бы даже не заметила, если бы ты не сказал. Какая-то заколдованная твоя страна. Может и ты меня заколдовал? Сам чародей, а меня ведьмой называешь? – смеялась я.

– Я нет, я обычный человека, а ты вельва. Это духи гор почувствовали твое присутствие и вселились в нас.

Мы оделись, и вышли на улицу, в забытье, в трейлере мы пробыли почти три часа. Я вышла на улицу, и ахнула. Показывали сияние! Небо переливалось разными цветами, развивалось как флаг. Рисунок медленно менялся, то казался лентами, то разливался сплошным полотном, из зеленого плавно перетекал в фиолетовый. Поверх этого великолепия были видны звезды, миллиарды звезд на радуге. Это было нереально, и не поддается описанию. Потом сияние медленно уходило за горизонт, как огромное разноцветное облако, пока совсем не исчезло.

День шестой.

На следующий день Финн отмыл стеклянную комнату, примыкающую к нашему дому, поливая купол из шланга. Северное сияние мы планировали смотреть отсюда. Утром Финн пошел на озеро ловить рыбу, и потащил меня с собой. Как ни старался Финн, рыбалка мне так и не полюбилась.

– Ты любишь ловить рыбу, а я готовить и есть ее, все честно, – говорила я.

– А я люблю, как ты готовишь.

– Ну вот, ты добытчик, а я Импи. Как там будет добытчик по-вашему?

– Имени с таким определением нет, – после некоторого раздумья сказал Финн.

– А твое имя как переводится?

– Очень пафосно, – с улыбкой сказал Финн, – переводится, как подарок бога. После того, как мама родила моего брата, ей сказали, что скорее всего у нее больше не будет детей. У нее были очень сложные роды. У нас с братом разница в одиннадцать лет. Родители уже не надеялись, но случилось чудо, как говорила мама, и появился я. Поэтому меня так назвали.

– Даже при продвинутой медицине может случиться что угодно. Я переживаю за Олю.

– Расскажешь, почему ты решила больше не иметь детей? – аккуратно спросил Финн. Он мыл посуду, и стоял ко мне спиной, я не видела его лица.

– Потому что я не переживу еще одной потери.

– Ты ведь решила это до апокалипсиса, когда еще была медицина?

– Да. Когда у меня был ребенок, с медициной проблем не было, у меня муж был врачом. Но все равно случилось так, как случилось.

Финн задумчиво молчал, вытирая тарелку. Между его бровями залегла складка, такое случалось, когда он стоял перед выбором, или искал выход.

– Я знаю, что ты хочешь детей, и ты был отличным отцом, я видела это в Выборге. Но я не хочу селить в тебе надежду, я не буду рожать детей, тем более теперь. Если бы мы встретились в обычной жизни, я бы еще подумала, но сейчас точно нет.

Я подошла к нему сзади и обняла.

– Я очень люблю тебя, но, если вдруг ты встретишь женщину, которая согласится родить тебе детей, я отпущу тебя.

Я вдруг представила это, и у меня полились слезы. Финн отставил тарелку и обнял меня одной рукой.

– Ну что ты такое говоришь? Какие еще женщины? Мне не нужны дети от других.

– Почему бы и нет? – говорила я, вытирая слезы, – мы и Андрей с Таней встретили много людей, среди них есть молодые девушки, для которых иметь детей, это вполне нормальное желание, а ты у меня красавчик.

Я посмотрела на него и слезы снова предательски полились.

– У меня уже были дети, и я испытал это счастье, быть отцом. Если когда-нибудь твой страх пересилит желание снова испытать радости материнства, у нас будет ребенок, если нет, то нет. Не плачь, пожалуйста, – говорил он, все сильнее прижимая меня к себе, – у меня сердце разрывается, когда ты плачешь.

Финн сказал, что северное сияние «начинают показывать» где-то с девяти вечера. Мы устроились на кровати в стеклянной комнате, кроме кровати и одной тумбочки в комнате ничего не было. Мы лежали и смотрели на звезды, луна была полной, и Финн шутил о моем вельвином естестве. Потом начал рассказывать финские страшилки для детей. Фантазия у меня была буйная, и откуда-то изнутри во мне вырос страх.

– Финн, я боюсь, прекрати.

– Это же детские страшилки, неужели моя Аннели испугалась бабайку? – смеялся Финн.

– Нет, правда, хватит, мне уже кажется, что тут кто-то есть, – говорила я, натягивая одеяло под самую шею.

И тут, я перевела взгляд с неба на землю и невольно вскрикнула, очень громко. Финн аж подпрыгнул.

– Все-все, я больше не буду! – говорил он, не видя того, что меня так испугало.

Я безмолвно ткнула пальцем в стекло, Финн повернул голову и увидел его. Прямо напротив нас, за стеклом, стоял волк. Всё оружие было в трейлере.

– Он не зайдет в дом, – сказал Финн, – и это стекло очень прочное, ему не пробить его.

Волк, как будто пошатывался, а потом вдруг повалился на бок.

– Стекло точно прочное? – спросила я.

– Точнее некуда, эти стекла выдерживают до пяти метров снега.

Я медленно вылезла из-под одеяла и подползла к стеклу. Я присматривалась к волку, какой-то он был необычный. И тут до меня дошло.

– Это не волк, – сказала я подползшему ко мне Финну, это собака, Хаски!

– И правда! Здесь был большой питомник, туристов катили в собачьих упряжках. Они их, видимо выпустили.

– Я хочу пойти на улицу, посмотреть, что с ней случилось, почему она упала.

– Я иду с тобой.

Финн на всякий случай вооружился ножом, мы накинули куртки и вышли. Подойдя к животному, мы окончательно убедились, что это Хаски, просто в темноте легко спутать их с волками. Я услышала какой-то писк в нескольких метрах, позади нас. Финн пошел посмотреть. А я осматривала собаку. Это была девочка, и по виду ее сосков у нее были щенки. Но молочные железы ее сильно разбухли и были темного, почти бурого цвета. Вернулся Финн.

– Смотри, кого я там нашел, – сказал он с улыбкой, распахивая куртку.

Одной рукой он прижимал к себе троих щенков.

– Боже, какие лапочки! А это мама, посмотри сюда, – я указала пальцем на молочные железы бедняжки. – Я, конечно, не ветеринар, но это похоже на абсцесс и заражение крови. Она умирает, я даже не знаю, чем ей помочь.

– Давай, как минимум занесем их в дом.

Финн отдал мне три пушистых клубочка, а сам взял на руки собаку и занес в дом. Я постелила на полу покрывало, и Финн уложил на него собаку. Я попыталась напоить и покормить ее, она отказалась. Зато щенки пили молоко, которое у нас было с собой, и даже ели, Финн размял вилкой кусок рыбы и немного разбавил водой, получилась кашица, щенки слизывали ее с его ладони.

– Ты точно не можешь ей помочь?

– Я даже не знаю толком, что с ней. Можно попробовать уколоть антибиотиками, но я не знаю какую дозу надо, и подойдет ли это для животного.

У Финна опять залегла складка между бровей. Он молчал.

– У тебя есть что-нибудь, что бы усыпить ее? – через какое-то время спросил он.

– Нет. Я не брала с собой успокоительных, тем более сильных.

Мы порылись в аптечке местного медпункта, но там тоже ничего не было. Финн отгородил уголок, постелил туда одеяло и уложил в него щенков. Ночь мы провели на диване, возле собаки.

День седьмой

Я проснулась от звука выстрела. Открыв глаза, я увидела, что собаки нет. Через несколько минут Финн вошел в дом, в руке у него было ружье. Я подошла и обняла его, пытаясь сдерживать слезы. Мне это плохо удалось.

– Не плачь, зато она больше не мучается.

Мы решили забрать щенков с собой. Финн позвонил домой, узнать, не против ли наши. Все с радостью согласились. Планы наши немного изменились. Мы должны были вернуться в Выборг и дальше ехать в Калининград, там мы должны были встретиться с Таней и Андреем. Таня заболела после нескольких дней беспробудной тусовки и пьянства в Пензе. И они вернулись домой. Мы тоже решили, что не будем таскать за собой щенков, и поедем домой, оставим их там, и наметим новые маршруты.

– А чем там Таня заболела? Простыла? – спросила я Финна.

– Нет, походу печень прихватила, поэтому нас просят вернуться.

– Значит, наш отпуск окончен, – грустно констатировала я.

– Почему, мы просто сделаем небольшой перерыв, и поедем в Европу.

Мы выехали в одиннадцать часов утра, ехать нам предстояло около девяти часов без остановок, до самого Выборга. Мы решили, что не будем останавливаться вблизи границы и южной части Финляндии из-за той банды, что орудовала там. Мы надеялись к восьми быть в Выборге. Так и вышло. Нас радушно встретила большая семья Семена. Дети, увидев щенков, стояли на ушах. Марина дала нам молока, и щенки с удовольствием лакали его.

– А что военные? – спросила я Семена.

– Больше не показывались. Будем надеяться, что им хватило того, что мы им дали.

Утром Марина надавала нам всяких вкусностей, целую корзину белых грибов, несколько банок варенья из голубики и клюквы, большую бутылку молока для щенков. Семен оторвал от сердца бутылку своей волшебной настойки. Мы поделились с ними еще живой Кумжей, и икрой моего посола. Мы распрощались и уехали.

– Жаль, что мы не успели побывать в Лапландии, ты же наверняка никогда не была за полярным кругом? – спросил Финн.

– Нет, не была. Не нагнетай. Мы и так уехали на грустной ноте.

– Зато у нас теперь есть волчата, – с улыбкой сказал Финн.

– Да. Вот этого мы заберем себе, ладно?

Все щенки были бесподобные, но один был черно-белого окраса, с бесконечно голубыми глазами. Он был самый шебутной из них. Вечно что-то пытался разодрать.

– Выбирай любого, хотя я бы взял более спокойного.

– Дорогой, если ты хочешь тихой, спокойной, размеренной жизни, то ты выбрал не ту женщину! – смеялась я.

– О да! Тут ты бесконечно права, – так же со смехом отвечал он.