Текст книги "Глупые люди"

2
Козел отпущения

Несмотря на то, что меня зовут Масяня я совсем не маленький. Напротив, лабрадор это крупная порода собак, к тому же нас было всего двое в помете, а я еще и родился первым, поэтому я крупнее и сильнее положенного. Имя я получил случайно, дала мне его внучка Ольги Сергеевны Вероника, она и была моей первой хозяйкой, и покупали меня для нее. Но обо всем по порядку.

Со старшей дочерью Леной у моей хозяйки всегда были непростые отношения. У Лены очень сложный характер, а Ольга Сергеевна мягкая и добрая, ее легко можно разжалобить, сам не раз это делал, но все же старался не злоупотреблять.

Лена всю жизнь гнула свою линию, у нее на все было свое мнение, и оно очень редко совпадало с мнением матери. Несмотря на свой пробивной характер Лена мало чего добивалась в семье, так как не имела женской хитрости и гибкости, она просто хотела, чтобы было так как хочет она. Лена давила, Ольга Сергеевна со временем поддавалась, и все было бы по-Лениному, но был у нее противник, который был ей не по зубам – отец.

Иван Ефимович был военным. Хозяйка говорила, что не видела мужа в другой профессии, и что он был рожден солдатом. Он умер до того как я появился в их семье, и потому я знаю о нем только по рассказам хозяйки и выводам, сделанным из разговоров о нем. Иван Ефимович был серьезным и волевым человеком, хозяйка никогда с ним не спорила, даже если тот был неправ. Он никогда не показывал слабости или страха, вся семья была за ним как за каменной стеной. Он не принимал отказов и был очень категоричным – его слово закон, и не подлежит обсуждению.

Своенравная Лена была со всем этим в корне не согласна, но одна идти наперекор отцу не могла, не хватало смелости. Потому она вечно пыталась перетянуть мать на свою сторону.

– Я в твою оппозицию вступать не буду, запомни это! – говорила Ольга Сергеевна дочери, – у меня помимо тебя еще двое детей, и каждый тянет одеяло на себя. Хоть бы раз кто-нибудь из вас обо мне подумал…

Так и было, моя хозяйка разрывалась меж двух огней. Все годы пока они жили все вместе Ольга Сергеевна пыталась примирить всех членов своей семьи, но они так сильно были заняты собой и своими проблемами, своими амбициями, что не слышали матери, и задвигали ее на задний план.

Главной претензией Лены к матери было то, что из-за работы отца их семья часто переезжала. Претензии превратились в нападки, когда Лена впервые влюбилась, переезд в другой город разбил ей сердце. История несколько раз повторялась, стоило Лене найти себе ухажера, так отец приходил домой с новостью о переезде.

Лена ненавидела родителей, и говорила об этом при каждом удобном случае, говорила, что они просто не хотят, чтобы она была счастлива. Конечно это было не так, больше всего на свете Ольга Сергеевна хотела чтобы все ее дети были счастливы, но всем не угодишь, и она держала баланс как могла.

– Масянь, я рассказывала тебе про то, как и для Лены я стала виновата во всех грехах? – спрашивала меня хозяйка, поливая цветы.

Конечно рассказывала, эту историю, как и все остальные я знаю наизусть, и будь я человеком, так уже бы не одну книгу обо всем этом написал. Нет большей глупости, чем винить в своих ошибках другого, но для людей это норма, у них видимо так положено, может быть это даже традиция, этого я пока что так и не понял.

– Наверное рассказывала, – продолжала Ольга Сергеевна, разговаривая как бы сама с собой, – но тебе ведь все равно, так что я расскажу еще раз. Ты меня даже и не слушаешь, а если и слушаешь, то точно не понимаешь.

Глупая женщина. Я всегда тебя слушаю, и понимаю больше, чем мне самому того хотелось бы. Но ты моя хозяйка, и у нас с тобой все пополам, вся жизнь, так что я разделю с тобой все, если не участием в событиях, которые случились еще до меня, то хотя бы буду слушать все это по сотому разу. Может быть так я смогу разделит твою боль.

Лена заканчивала школу и думала о будущей профессии. В школе был день открытых дверей, и разные вузы рекламировали себя и свои факультеты. Лена с первого слова влюбилась в журналистику, и еще в того парня, который рассказывал о вузе. Лена пришла домой и сказала матери, что едет учиться в Москву. Знаний ей хватит, так что она поступит и без отцовской протекции, проживет на стипендию, и ничего ей от них не нужно. А если вдруг родители попытаются ей помешать, то она сбежит из дома.

Ольга Сергеевна не видела ничего плохого в таком выборе дочери, и вообще была рада тому, что она нашла профессию, к которой лежит душа. Но Иван Ефимович не разделил радости жены. Он был не против стремления дочери к учебе и даже выбранной профессии, но он был категорически против того, чтобы Лена ехала учиться в Москву. Там одному распутству можно научиться. И вообще, как это его маленькая девочка решила выпорхнуть из гнезда и жить своей жизнью? Чего это ради она вообще так быстро выросла? Не отпустит он ее от себя и точка. Как же он аж из Свердловской области за ней присмотрит? А вдруг с плохой компанией спутается? Там в этих общежитиях всякой швали хватает, одни тунеядцы и выпивохи. Еще забеременеет ненароком, она ведь девочка импульсивная, это ж стыд и срам, и пятно на всю семью. Нет, даже думать не о чем, он никуда ее не отпустит.

Был шумный скандал с проклятиями и битьем тарелок, Лена это любит. А утром дочь не проснулась в школу. Ольга Сергеевна уже и завтрак приготовила, а Лена все не выходила из комнаты, и тогда она пошла ее будить. Заходит в комнату, а Лена лежит на полу, вся бледная и в рвоте. Вызвала скорую помощь. Лену отвезли в больницу и промыли желудок, она выпила десять пачек анальгина, это было единственное лекарство, которое всегда было в доме.

В тот день Ольга Сергеевна в первый и в последний раз в жизни не встала на сторону мужа, ослушалась, перечила, и даже повысила голос. Сказала, что разведется с ним к чертовой матери, если он позволит собственному ребенку умереть из-за гордости и глупого, необоснованного упрямства.

Иван Ефимович курил трубку, он сидел в кресле у открытой форточки. Пока Ольга Сергеевна кричала на него и выплескивала то, что накопилось он не сдвинулся с места, сидел словно кот греющийся на солнышке, вокруг которого бегает и лает собака. Когда она закончила говорить он сидел молча несколько минут, потом встал с кресла, закрыл форточку и сказал одно единственное слово «хорошо», и вышел из комнаты.

Лена уехала в Москву, поступила и хорошо училась. Тот парень, который рассказывал о вузе в школе, оказался сотрудником журнала «Небоскреб», в который нанимали молодых журналистов, выпустившихся именно из Лениного института.

На воле, без отцовского надзора Лена расцвела и поняла, что жизнь гораздо больше, чем она себе раньше представляла. На третьем курсе Лена познакомилась с активистом из одной партии, и он словно открыл ей глаза. Никогда раньше Лена не задумывалась о политике, СССР лучшее в мире государство по всем фронтам, тут и думать не о чем. Но в конце восьмидесятых годов уверенность в нерушимости Советского Союза становилась все меньше. Лена как журналист должна была быть голосом народа, и ей хотелось рассказать массам, что все очень зыбко, но таким как она умело закрывали рот.

Доучившись Лена поступила на работу в тот самый журнал. Репутация «Небоскреба» была сомнительной, и подвергалась всяческой критике. Фишкой журнала была правда, с высоты небоскреба виднее, и правду эту пытались донести людям всеми возможными способами.

Главный редактор журнала был горячий приверженец правды и свободы выбора. Он всегда говорил, что люди должны знать как на самом деле обстоят дела, потому что только тогда они будут иметь чистые головы и только тогда будут иметь свои собственные мысли и взгляды на ситуацию, а не навязанную политиками. Лена была готова подписаться под каждым его словом, так как во всем была согласна с ним. Редко бывает когда мнения двух людей так сильно совпадают, но это была именно такая ситуация.

Парня, которого Лена впервые увидела в своей школе звали Виталик, он был военным корреспондентом, оператором видеосъемки. После года работы в журнале и сама Лена стала военным корреспондентом, и их поставили в пару. Виталик был на четырнадцать лет старше Лены, но их рвение к правде, к тому, чтобы осветить все события массам были одинаковы, они и свели их.

Дабы избежать скандала с родителями Лена не говорила им о том, что теперь выезжает в горячие точки. Она умолчала так же и о романе с мужчиной гораздо старше себя. Лена знала что отец не смотрит новости, так как и без того знает всю ситуацию, происходящую в стране.

В начале Балканских войн Лена с Виталиком несколько месяцев жили в Косово безвыездно. Они сняли много материала, и почти весь он был опубликован. Родители не смотрели новости, но их смотрели соседи. Увидеть Лену по телевизору в те времена было чем-то из ряда вон, они были просто обязаны обсудить это со всем микрорайоном и похвалить, вероятно, лопающихся от гордости родителей. И они похвалили, пришли вечером в гости с бутылкой дорогого коньяка.

Иван Ефимович выпивал очень редко, по великому случаю, и от коньяка отказывался. Соседи удивлялись, как так, разве родная дочь в телевизоре это не великий случай? На лице Ольги Сергеевны возникло непонимание, и муж заметил это. Он аккуратно, но крепко сжал руку жены под столом, и та поняла, что надо подыграть.

Иван Ефимович выпил рюмку коньяка стоя, потом закрыл бутылку, сунул ее в руку соседа и открыл входную дверь. Соседи поняли, что время их визита подошло к концу.

– Ваня, что случилось? Ты понял что произошло? Что с Леной? – с тревогой спрашивала моя хозяйка мужа, как только за соседями закрылась дверь.

– В горячу точку ее отправили, вызволять надо. Это все ты виновата, – добавил он после некоторого молчания.

– Да кто бы сомневался, Масяня! – говорила мне Ольга Сергеевна, вытирая полотенцем вымытую посуду, – в нашей семье всегда и во всем виновата я. Не знаю почему я всегда принимала это, наверное решила что в любой семье должен быть козел отпущения, и почему-то вызвалась им быть. Идиотка. Все равно никто не оценил, и даже спасибо не сказали.

Иван Ефимович два часа просидел на телефоне, выяснил, что забрать дочь оттуда не так-то просто, все границы закрыты даже для журналистов. Сам он на тот момент был уже полковником, имел хороших и влиятельных друзей. Он договорился о том, что дочь найдут и вывезут.

Прошло почти два месяца, когда тишину в квартире вдруг разорвал телефонный звонок. Его здесь очень долго ждали. Теперь телевизор был включен всегда, и Ольга Сергеевна смотрела все выпуски новостей по всем каналам.

– Ну что, видела ее? – каждый день спрашивал Иван Ефимович жену по возвращении с работы, разуваясь в прихожей.

Эта фраза теперь заменила им приветствие. Хозяйка лишь отрицательно мотала головой в ответ. Эти два месяца прошли как в бреду, в забытье. Не знать что с твоим ребенком возможно даже хуже, чем знать, что он умер. Хозяйка с этим так и не определилась. Каждый день звонила в «Небоскреб», там ей отвечали, что все хорошо, но она им не верила, думала, что они ей просто зубы заговаривают, чтобы не поднимала паники. Ленины родители даже подумать не могли о том, что она сама выбрала для себя такое направление работы, и что она по собственному желанию рвется именно в горячие точки.

Иван Ефимович поднял трубку и почти сразу упал в кресло.

– Оля! Жива! – только и крикнул он.

Ольга Сергеевна тихо опустилась на табурет в кухне, и сидела так, прижав к груди кухонное полотенце, которое на тот момент было в ее руках. Бесчисленное количество раз она повторяла про себя «спасибо», но и сама не понимала, кого именно она благодарит, потому что в бога она не верила.

Спустя некоторое время в кухню вошел Иван Ефимович, он почувствовал запах горелого и хотел было сказать жене об этом. Ольга Сергеевна все так же сидела на табурете, прижав полотенце к груди. Он молча взял ложку и начал помешивать пригорающую картошку, которую Ольга Сергеевна жарила к обеду. Потом поцеловал ее в лоб и сел рядом.

– Жива курва! – сказал он уже рассерженным голосом. И тут Ольга Сергеевна ожила.

– П-п-п-очему курва? Ч-ч-ч-то она на-а-а-творила? – хозяйка еще не пришла в себя, и не могла сообразить, почему муж обзывает Лену.

Он рассказал то, что ему сообщили по телефону. Один парень, разведчик, свой, нашел ее, а она оказывается там по собственному желанию, и уезжать не собирается, а когда соберется, то закрытые границы для нее проблемой не будут, потому как у нее особый допуск.

– Как она может так с нами? Со мной? Как может? – говорила Ольга Сергеевна сквозь слезы, – почему она только о себе всю жизнь думает?

– У нее просто детей нет, появятся, тогда она поймет.

– Не поняла она Мася ни черта. Видимо не каждой женщине дано быть матерью. Ты даже представить себе не можешь каково это. Я все эти два месяца почти не спала, боялась пропустить новость о ней, телефонный звонок, или хотя бы мельком увидеть ее по телевизору.

Когда она была маленькая, да когда все они были маленькие, было так же. Когда отселяешь своего ребенка в другую комнату, потому что не может он всю жизнь спать с тобой в одной постели, то каждую ночь умираешь и спать не можешь. Я все лежала и прислушивалась, как она там, за стенкой. Лена ведь первая у меня, и с ней было тяжелее всего. Никто к этому не готовит, в роддоме учат как пеленать и мыть, кормить и прочую ерунду рассказывают, которой все учатся за две недели. Никто не говорит о том, что стать мамой, это заиметь три сердца, и каждое из них разрывается на мелкие кусочки, когда твой ребенок плачет.

И вот я засну на секунду, и просыпаюсь от ее плача, Ваня спит мертвым сном. А я вскакиваю и бегу к ней в комнату, мне кажется, что ее там уже убили и на куски разрезали, а она просто проснулась ночью, потому что описалась, а вокруг темно. Или сон приснился плохой. И она ко мне прижмется так, будто я ее спасение от всего в этой жизни, и не могу я ее уже отпустить, так и засыпала с ней в кроватке. Отец потом ругал меня, сколько ссор из-за этого было. Я и сама понимала, что нельзя так, но ничего не могла с собой поделать.

Так и тогда, Мася, засну на секунду, и мне уже снится, что она кричит, и зовет меня. Я по привычке вскакиваю, о том, что эта привычка остается на всю жизнь тоже никто не рассказывал. Забегаю в ее комнату, а там пусто. Я ложилась на ее кровать, иногда там и засыпала. Один раз Ваню утром нашла там, тогда и поняла, что он тоже умирает потихоньку от этого незнания.

Ольга Сергеевна сидела на диване, и разрешила мне забраться к ней. Она гладила мою голову, лежащую у нее на коленях, и продолжала рассказывать, а я слушал.

Иван Ефимович понимал, что Лена уже не маленькая, и распоряжаться ее жизнью он больше не может, но он должен был хотя бы попытаться «направить дочь на путь истинный». Несколько раз он разговаривал по телефону с «Небоскребом» и выяснил, что Лена скоро возвращается. Иван Ефимович собрал сумку и поехал в Москву.

Лена не ожидала по возвращении увидеть отца в своей квартире. У родителей были ключи, но они никогда раньше ими не пользовались. Иван Ефимович держал себя в руках, и не накинулся на дочь с порога. Он приготовил ужин, и даже купил бутылку коньяка. Лена знала зачем отец ни с того ни с сего вдруг приехал, потому что из журнала ей сообщили, что родители уже все телефоны оборвали. Она не подавала вида, и ждала пока отец сам начнет разговор. И он начал.

– Рассказывай, где была, что видела.

– Ты ведь и сам все знаешь, и приехал учить меня жизни.

– Как думаешь, у меня получится?

– Нет, и это ты тоже сам знаешь. Меня поражает твое упрямство.

– Не очень-то приятно смотреться в кривое зеркало, правда?

Лена даже не подозревала, как сильно она похожа на отца, своим упрямством, гордыней, своенравием, просто они были разного пола, а мужчине это все прощается, и в некоторой степени вполне нормально. Но Лена была женщиной, а им быть такими не полагается. Она даже не поняла, что имел в виду отец, говоря о кривых зеркалах.

– Ладно, что ты хочешь? Чтобы я уволилась из «Небоскреба»?

– Нет, я хочу чтобы ты не подвергала себя опасности, и сидела себе в теплом кабинете, а не шлялась по войнам и окопам.

– Я не могу, мне надо там быть. Ты не понимаешь, никогда не поймешь.

– Не пойму! – вдруг крикнул отец, и грохнул кулаком по столу, – не пойму! Поле боя не место для женщины, не место для моей дочери! Как ты этого не понимаешь?!

Повисла пауза. Лена не знала, как объяснить отцу, что она должна там быть. С того самого момента как она начала выезжать в горячие точки ей хотелось рассказать об этом родителям, ей хотелось чтобы они приняли это, поняли. В мыслях она часто пыталась подобрать правильные слова, такие, которые можно сказать, и все вдруг станет ясно. Но она и сама себе не могла объяснить, почему ее тянет туда.

– Папа, люди должны знать. Все совсем не так как нам пытаются представить, все гораздо запутаннее. Хотя бы попытайся меня понять.

– Я понимаю, что ты хочешь донести правду, – вдруг совершенно спокойным голосом ответил отец, – но ты не думала о том, что не всю правду нужно доносить людям? Политика сложная вещь, многоуровневая, к ней нельзя подходить вот так как ты – в лоб. Ты даже не представляешь какой силой обладает толпа, и поверь мне, ею нужно уметь грамотно управлять, иначе будет хаос.

– Оглядись вокруг, в стране и так хаос.

– А что ты можешь с этим сделать?

– Рассказать обо всем.

– И что, люди послушают тебя и задумаются?

– Да, это вполне может быть.

– Я тебе еще раз говорю – толпа это страшная сила, и страшна она тем, что не имеет организации и контроля, а сила ненаправленная в нужное русло разрушительна. У нас многие любят порассуждать о политике, сидя на кухне за стаканом водки. Видела таких? Валера, сосед с третьего этажа яркий представитель, я когда-то имел удовольствие с ним пообщаться в таких условиях. Представь, сидит он за кухонным столом в семейных трусах и майке, которую не снимал с себя недели две. На майке желтые пятна от горчицы, от самого воняет немытым телом и неизменным перегаром, ногти на ногах не стрижены пару месяцев точно. Холодильник пустой, жрать нечего, но водка есть всегда, и огурцы на закусь. И вот сидит он и разглагольствует о том, какое же плохое наше правительство, и горячо так разглагольствует! Его там не хватает, понимаешь? Он бы все проблемы разом решил, всего-то и надо сделать это и то. А они там сидят, жопы греют, деньги лопатами гребут, а ума не хватает. У него хватает. Только он на кухне водку жрет, а они деньги гребут.

И вот у него все силой решается. Это знаешь, когда слов у человека не остается, дипломатии не хватает, то в ход идут кулаки. Толпа, Лена, это сила, которая все решает дракой, и итог ее война. Там ты не найдешь правды. Война это следствие, а не причина. Что ты хочешь освещать людям? Ход войны? Ее минусы и издержки? Как страдают люди, смерти? Ты это хочешь освещать?

– Да папа. Может быть тогда люди поймут, что война несет в себе только разрушение, и не решает проблем, а лишь создает новые. Хоть одна война в мире закончилась чем-то положительным? Я имею в виду политические войны, нового поколения, а не те, что раньше были между племенами.

– Нет. Об этом я тебе и говорю. Ты себе глотку сорвешь, крича «остановитесь люди, вы глупы», тебя все равно никто не услышит.

– Но ведь если все будут молчать, то ничего и не изменится. Чем больше нас будет кричать, тем громче мы будем звучать.

– Только не так много желающих покричать, правда ведь?

– Это не имеет значения, я буду делать то, что считаю нужным. Я в это верю.

Я в это верю. Это именно те слова, которые так долго искала Лена. Слова, которые можно сказать, и все вдруг станет ясно. Они еще долго разговаривали, но в глубине души отец понял Лену, не принял и не согласился с ней, но понял.

– А все равно ведь осталась виновата я, Масянь. Ваня мне до самой смерти говорил, что если бы я тогда не настояла на том, чтобы она учиться в Москву уехала, то ничего бы этого не было. Нашли бы ей мужика, выдали бы замуж, и все было бы хорошо, жили бы как все нормальные люди. Так нет, же, я встряла. Ваня просто не видит того, что сейчас вижу я. Не я виновата в том, что жизнь Лены так сложилась, сама она виновата, сама выбрала себе мужика. Не того выбрала. Не зря ведь говорят, что надо выбирать тех, кто любит тебя больше, чем ты сам, это как гарантия качества будущих отношений. Только Лена и здесь все сделала по своему, а виновата в итоге я.

Шли годы. Отношения Лены с Виталиком оставались прежними. Не сказать, что Лена очень хотела замуж, просто так положено, ей уже за тридцать, и неплохо было бы официально быть замужем, да и много лет они уже вместе. Виталик не отказывался, и всякий разговор на эту тему заканчивался положительно. Да, поженимся, обязательно, сейчас только материал сдадим. А там подходила новая работа, и новые командировки и задания. Они никогда этого не обсуждали, но каждый из них знал, что из очередной командировки они могут и не вернуться. Виталик не отказывался, и это Лену устраивало. Так и жили.

Но на самом деле Виталик не любил Лену так, чтобы связать с ней жизнь навсегда, пойти в ЗАГС и узаконить свои отношения. Пока этого не случилось он чувствовал себя вольной птицей, знал, что никому он ничего не должен. А стоит только жениться, как долгов наберется столько, что не потянуть.

Был 2008 год, назревал серьезный конфликт в Северной Осетии, и Лену с Виталиком отправили туда. Виталик всегда хвалился тем, что он «родился в рубашке», за все годы его работы по горячим точкам и в непосредственных местах ведения боя его ни разу ни ранили, даже не споткнулся и не упал ни единого раза.

Шли бои за Цхинвал, и тут Виталика покинула удача, он был серьезно ранен и контужен. Госпитали к тому моменту были уже переполнены, и местное население забирало некоторых людей и ухаживало за ними. Несмотря не то, что простое гражданское население сильно пострадало от обстрела реактивной артиллерии, они оставались людьми.

Виталика забрала к себе Лейла. С ней они познакомились много лет назад в Чечне.

– Мне кажется, что про Лейлу я тебе не рассказывала, – сказала Ольга Сергеевна, потрепав меня за ухо, – ведь и ей нелегкая доля выпала.

А это и правда что-то новенькое! Иногда хозяйка рассказывает что-то новое, важное, интересное, но и вместе с тем страшное. Такие истории я всегда слушаю с особым вниманием, а она потом говорит, что зря она мне это рассказала, потому что после этих историй я становлюсь грустным.

– Только этого Масянечка не хватало, чтобы еще и ты грустил. Хватит и меня. Я же ведь козел отпущения, значит я и грустить должна, а все остальные радоваться.

И что за глупая женщина, думал я. Как же она не поймет, что говоря я, она говорит мы. Ведь мы с ней вместе, и незримой нитью связаны. Видимо эту нить видят только собаки.

Лейла была чеченкой и врачом. Тогда, во время войны в Чечне, она лечила знакомого Виталика, журналиста из другого издания. Звали его Кирилл. Между Кириллом и Лейлой вдруг вспыхнула необузданная любовь, и несмотря на то, что ее могли и убить за внебрачную связь, да еще и с русским христианином, Лейла поддалась своим чувствам. Три месяца Кирилл пролежал в чеченском госпитале, он обещал Лейле, что как только он поправится, так они сразу и поженятся, если ее братья не прирежут его среди ночи раньше. Из-за Кирилла Лейлу изгнали из семьи, но надежда на скорую свадьбу не давала повода для полного позора.

И вот Кирилл пошел на поправку, выздоровел, и однажды ночью улетел с самолетом русских миротворцев, о чем договорился с ними еще неделю назад. Теперь Лейла была окончательно опозорена и считалась падшей женщиной. Жизнь ее превратилась в ад. Ее спасало лишь то, что у нее была профессия, которая могла ее прокормить.

Спустя несколько месяцев Лейла встретила в госпитале одного старого осетина, они с ним сдружились. Лейла рассказала своему новому другу Давиду о том, что с ней случилось. Давиду было восемьдесят два года, и у него была эмфизема легких. В Чечне он гостил у друга, хотел повидаться с самыми близкими друзьями и родными перед смертью.

Давид был мудрым, он понимал, что нельзя перечеркивать жизнь человека из-за одной ошибки, да и сам он был молод, сам любил и ошибался. Только мужчине это прощается, а женщине, и уж тем более мусульманской – нет. Он очень полюбил Лейлу как человека. Он видел в ней чистоту и доброту, а еще ее медицинский талант. Давид предложил Лейле выйти за него замуж и уехать с ним в Осетию. Брак их будет фиктивным, чтобы смыть с нее позор, ну и чтобы квалифицированный врач присмотрел за стариком до его смерти. Лейла согласилась.

Спустя три месяца Давид умер, он оставил Лейле дом и некоторые сбережения. Никто из детей Давида не оспаривал этого, так как все они были состоятельными людьми. С тех пор Лейла жила в поселке под Цхинвалом. Она принимала больных на дому, и у нее никогда не было недостатка в клиентах. В начале конфликта ее поселок первый попал под обстрел, и ее дом был заполнен ранеными. Сейчас среди них оказался и Виталик.

Лена не отходила от постели Виталика, и помогала ухаживать за другими ранеными. У Виталика было сильно повреждено правое колено, Лейла буквально собрала его по частям. Она спасла ему ногу, но чувствительность была очень низкая, кроме того, теперь он не мог обходиться и передвигаться без чужой помощи. Прогнозы были неутешительны, и теперь Виталик был инвалидом, он понимал, что его карьера как военного корреспондента была окончена, потому что для такой работы нужно иметь здоровые конечности. Лена тоже это понимала. Они не разговаривали о будущем, но становилось ясно, что и Лене придется забыть о командировках.

Две недели она размышляла над ситуацией, она просто разрывалась. Именно то, что Виталик понимал ее, понимал смысл ее работы, эту потребность быть в горячих точках и связывало их. Но что теперь? Она ведь не сможет просто бросать его одного дома. Но и сидеть с ним, привязать себя к одному месту она тоже не представляла возможным.

Однажды Лена пошла к колодцу за водой, она набрала два ведра и села на разрушенную каменную ограду. Сейчас было временное затишье, и этой звенящей тишиной оно предвещало бурю. Лена была совершенно одна, даже птиц в небе не было и назойливых насекомых. Никого. Она очень явно ощутила витающую в воздухе смерть. Она царила здесь. Прикоснулась ко всему в округе, даже к камню, на котором Лена сидела. И в этот момент она вдруг очень ясно осознала всю бессмысленность своей жизни.

Отец был совершенно прав, война – это следствие, а не причина. Война – это кулачная расправа тех, кому не хватило дипломатичности. Война – это бессмысленная гибель людей. Огромного количества людей. Но для политики это всего лишь цифры, убитых столько-то, раненых столько-то, пропавших без вести столько-то. Война – это черствый, окаменелый кусок хлеба, который не помнит свет теплого солнца, гревшего колос с зерном, не помнит дождя, который питал корень. Одна смерть на войне, это всего лишь одно потерянное зерно из одного колоса. Это пыль, капля в море. Но ведь смерть одного единственного человека, это трагедия для его семьи, родителей, любимых и близких, друзей. Это трагедия и для самого человека, нет смерти глупее, чем случайная смерть на войне. Люди это всего лишь разменные монеты, шестеренки в гигантском механизме политики.

Лена вспомнила деда, он был ветераном Великой Отечественной. Он пошел на войну в пятнадцать лет, и он вернулся домой. Пятнадцатилетний ребенок прошел всю войну, все годы службы он был сапером, и он остался невредимым. Он гнал немцев до самого Берлина. Он настоящий герой. Освободитель. Он никогда не рассказывал о войне, сколько Лена ни просила.

Дед был весьма замкнутым человеком. Но в нем без каких-либо слов чувствовалось то мужество, которое присуще человеку, прошедшему через такое, та внутренняя сила, непоколебимость, патриотизм. Они воевали не за политику, и даже не за свои дома и семьи, они воевали за свою страну. Они знали, что если они не отвоюют свою землю, ту землю на которой родились и выросли, то им просто некуда будет возвращаться. Они боролись за свое, а у русского человека не так-то просто что-то отнять. Ветераны Великой Отечественной были героями… не то, что нынешнее племя, богатыри – не вы…

Кто сейчас наши солдаты? Разменная монета? Шестеренки? Сильные мира сего меряются членами, а умирают простые солдаты и простой народ? Нет. Лена знает, как обстоят дела на мировой арене. Президенты такие же пешки, только другого уровня. Кто сталкивает их лбами? Кукловоды. Шайка тех, кто владеет нашим миром. Ради чего? Ради власти и денег. Так было всегда. Но раньше у человека было самодостоинство, сейчас ничего. Человек обнищал умом и стал походить на крысу. Раз так много страшного стало происходить в мире, то шайка кукловодов утрачивает контроль. А у тех, кому не хватило дипломатичности путь один – война.

Лена вдруг подскочила с камня, схватила ведра и побежала домой. Она накинулась на Виталика с поцелуями, говорила, что бросит все это к чертям собачьим, что они будут жить тихой спокойной жизнью, и им будет хорошо на одном месте. Виталик лишь улыбался и кивал головой.

Прошел месяц, они могли возвращаться домой, но Виталик не спешил уезжать. Лена заметила в нем перемену, со стороны всегда видно, когда человек влюблен, и Лене казалось, что из-за всего происшедшего Виталик вновь воспылал чувствами к ней. Но она ошибалась. Он воспылал чувствами к Лейле, и чувства их были взаимными.

Когда вопрос об отъезде уже встал ребром, Виталику пришлось рассказать о романе с Лейлой, что он остается здесь и женится на ней, что пару дней назад Лейла сообщила ему, что беременна. Никогда в своей жизни, и ни к одной женщине он не испытывал таких чувств. Рядом с Лейлой он был как дома. Впервые в жизни ему не хотелось куда-то бежать и что-то доказывать. Проблемы мира перестали быть и его проблемами. Он понял, как сильно он ждет этого ребенка, и что в клочья разорвет любого, кто приблизится к нему и Лейле с плохими намерениями. Он извинялся перед Леной, и действительно чувствовал себя виноватым, но какой в этом толк?

В тот же день Лена уехала в Москву.

На работе Лена взяла отпуск без содержания, главный редактор не был против этого, и всячески пытался поддержать ее. Слухи разлетаются очень быстро, они опередили даже саму Лену, и войдя в редакцию журнала сразу по возвращении, она заметила сочувствующие взгляды. Да кто они вообще такие чтобы жалеть ее?! Даже хорошо, что так все обернулось, потому что теперь у нее на шее нет калеки, и она может распоряжаться своей жизнью как ей угодно.