Текст книги "Алхимики. Плененные"

Глава 7

Джиллиан все вращался и вращался, прикованный к стулу.

Уже много дней. Много недель.

В этом мрачном безвременье чувствам не за что было зацепиться. Только движение во тьме, словно Джиллиан падал в бездонную пропасть. Ему казалось, что сила тяжести вдруг исчезла и он провалился в межзвездную пустоту.

И все же краткие моменты прояснения повторялись все чаще. Внезапно Джиллиан вырывался из туманного небытия и самоотрицания – не понимая, как это вышло, надолго ли и можно ли как-то намеренно вызвать эти прояснения. Казалось, его голову удерживают под водой и время от времени выдергивают наверх, чтобы он мог глотнуть воздуха. И он никогда не знал, хватит ли времени вдохнуть полной грудью и не будет ли этот вдох последним.

В одно из таких мгновений он вдруг вспомнил, что прежде был мужчиной и женщиной одновременно, гермафродитом, двуполым порождением алхимии. Вспомнил он и то, что благодаря его двуполости люди могли видеть в нем то, что сами хотели видеть. Обычно Джиллиан играл роль мужчины и сам считал себя мужчиной, но, бывало, становился женщиной и прекрасно себя при этом чувствовал. Это не было физическое превращение – его тело оставалось прежним: мужским и женским одновременно. Менялось восприятие его другими людьми. Требовалось для этого немного: например, сменить одежду. Когда он ходил во фраке, никому и в голову не приходило усомниться в его мужественности. Зато платье целиком и полностью превращало его в женщину. В прежней жизни, до Нового ордена, это ему часто пригождалось. Он был тогда наемным убийцей и менял маски быстрее, чем полиция успевала объявить его в розыск.

Но сейчас с ним что-то делали против его воли. Джиллиану казалось, что он меняет пол каждую секунду, превращаясь из мужчины в женщину и обратно. И хотя это не были физические изменения – никто не прикасался к его коже, не менял очертания тела или лица, – его внешность то и дело менялась. Казалось, все личины, какие он примерял в жизни, теперь поочередно мелькали в его чертах – видные другим, ощутимые для него самого. И его истинное «я» окончательно скрылось за масками, за которыми он прятался всю жизнь.

Джиллиан мужчина. Джиллиан женщина. «Взгляни на меня, и я пойму, кем ты хочешь меня видеть». Так было раньше, когда он еще принадлежал себе.

Но теперь он утратил эту способность. Он словно бился в эпилептическом припадке. Джиллиан был намертво пристегнут к непрерывно вращающемуся стулу. Иногда, очень редко, вращение останавливалось. Тогда он чувствовал руки, которые ощупывали, изучали его. Ему натягивали что-то на рот и нос. Его заставляли вдыхать газ, отнимавший волю и память, так что Джилиан забывал, кто он и где находится. И он снова проваливался в бездну; потом действие газа ослабевало, и тогда возвращались руки и снова газ. По кругу двигался не только стул, на котором он сидел. Все существование Джиллиана походило на спираль, на бесконечный спуск по кругу во тьму.

Джиллиана уже не тошнило, горло полностью пересохло. Поначалу его непрерывно рвало, и кто-то регулярно поливал его водой из шланга – широкой, мощной струей, причинявшей боль.

Долгое время Джиллиан не мог понять, есть ли на нем одежда. Теперь он был уверен, что раздет догола. Может быть, из гигиенических соображений, а может быть, чтобы мучители могли прикасаться к его коже. Джиллиан всегда обладал сильнейшей эротической притягательностью, его двуполая красота сводила людей с ума. Но теперь он полностью утратил этот дар и спрашивал себя, не по этой ли причине его посадили голым на вращающийся стул. А мучители стояли вокруг и глазели на него, завороженные его притягательностью, не в силах оторвать глаз. Пленники своего пленника.

От этой мысли Джиллиан торжествовал, но лишь мгновение. Он обманывает себя, воображая, что имеет над ними власть. Если мучители удерживают его только потому, что не могут иначе, – ему конец. Если их завораживает то, что они в нем видят, если ими движет его очарование, значит, он связан с ними неразрывно. Значит, пленник и тюремщики по обе стороны невидимой решетки одинаково бессильны, несмотря на всю власть друг над другом. Мучители распоряжаются судьбой Джиллиана, а он приковывает их к себе своим обаянием.

Когда ему в последний раз надевали газовую маску? В темноте, под глазной повязкой, время давно остановилось. Джиллиан снова чувствовал металлические застежки на затылке, кожаный ремень на висках и даже кольца, сковавшие руки и ноги.

Джиллиан не сразу заметил, что уже не вращается. Головокружение не прекращалось, тошнота стала сильнее. От долгого вращения? Было еще какое-то объяснение, но он не мог вспомнить.

Руки приблизились бесшумно, как всегда. И вот они уже ощупывают его плечи и живот, прикасаются к груди, скользят по бедрам с внутренней и внешней стороны, дотрагиваются до лица, гладят щеки. Джиллиан ожидал, что сейчас ему вставят в рот трубку, но газ все не шел. Вместо этого дрожащие пальцы снова заскользили по шее, вдоль ключиц, двинулись к плечам, а оттуда к выпуклостям грудей.

Джиллиан был намертво пристегнут к стулу и не мог отпрянуть. Пытался что-то сказать, но от многодневного крика голос пропал. Изо рта вырвался лишь слабый хрип. Он снова почувствовал, что его сейчас стошнит, и на этот раз вспомнил почему. Старость. Кто бы ни был человек, который стоял рядом, ощупывал и гладил его, – этот человек стар.

Прошло какое-то время. Все тянулось гораздо дольше обычного. Тот, другой, едва сдерживал себя и тяжело дышал, прикасаясь к Джиллиану. Мужское дыхание. Почему он не пустит наконец газ? Теперь Джиллиан мечтал о мраке, о спасительном провале в пустоту.

К горлу подступил комок, Джиллиан весь напрягся. Отвращение пронизывало каждую клетку его тела, он задыхался от нахлынувшей тошноты. Это было словно дежавю: отвращение к старости – неизбежный спутник бессмертия. Он бессмертен. Ну конечно! Наверное, он уже много раз вспоминал это за время своего плена – и тут же снова забывал. Ему не выбраться из этого круговорота.

Он остро, как никогда прежде, ощутил, что больше не может управлять своей полумужской, полуженской природой. Сейчас он воплощал оба пола одновременно; его притягательность лучилась, как ореол звезды.

Он услышал голос.

Кто-то заговорил с ним.

Глава 8

Иногда Аура видела Джиллиана во сне.

Раньше это случалось чаще, особенно в первые годы после его ухода. Теперь он снился ей очень редко, и ей бывало немного стыдно, что она никак не может до конца отпустить его, что какая-то часть ее души – и немалая – все еще томится по нему.

Как бы ей хотелось, чтобы он был рядом сегодня – когда хоронят ее мать. Каким облегчением было бы поговорить с кем-нибудь о своих противоречивых чувствах к Шарлотте. С сестрой не получится – последняя надежда на это таяла на глазах.

Сильветта пошла рядом с Аурой, когда короткая траурная процессия высадилась на Погребальном острове. С самого приезда Ауры сестры обменялись лишь парой слов; даже слуги наверняка заметили, что отношения между хозяйками замка стали прохладными. У Ауры не было иллюзий насчет того, на чьей стороне их симпатии. Сильветта жила в замке и платила этим людям жалованье; Аура, старшая, давно стала для них чужой. А то, что годы не оставляли на ней следов, усугубляло их недоверие и неприязнь.

Когда процессия преодолела крутой подъем на пути к склепу, Тесс с мягкой настойчивостью протиснулась между сестрами. Видно, хотела разрядить обстановку, чтобы ледяное молчание не было таким тягостным. Но Аура поняла ее жест по-другому: втроем они по-прежнему семья, по-прежнему вместе, и раз уж сестры нуждаются в связующем звене, Тесс готова им стать. Аура улыбнулась ей в знак признательности.

Сильветта подалась вперед, выглянув из-за дочери, и сказала Ауре:

– Ну и каково тебе сознавать, что ты могла спасти мать?

Упрек был настолько неожиданным, настолько несправедливым и диким, что Аура на мгновение потеряла дар речи.

– Мама! – выдохнула Тесс. – Прошу тебя!

Ауре очень хотелось остановиться и тут же на месте выложить сестре, что она о ней думает. Но если и было что-то, чего мать, по ее мнению, все-таки не заслужила, – так это ссора между ее дочерьми на краю могилы.

Поэтому она продолжала шагать, глядя на дорогу, спускавшуюся теперь к низине в центре острова.

– Ей было много лет, Сильветта, – сдержанно проговорила она. – Мама была уже старой, слепой и выжила из ума. Ты думаешь, ей бы хотелось стать бессмертной в таком состоянии?

– А ее кто-то спрашивал?

– Цветок Гильгамеша дает бессмертие, но не может вернуть молодость. Телесные раны с ним заживают быстрее, но исцелить раны душевные он не в силах. Мамины мучения не прекратились бы, они только тянулись бы бесконечно. – Тут Аура наконец повернула голову и мрачно посмотрела на сестру. – Ты уверена, что хотела бы этого для нее?

Сильветта искусала себе губы до крови – может быть, еще в лодке по пути из замка. Аура только сейчас сообразила, что за все время ни разу не взглянула на нее.

– Прекратите! – в сердцах воскликнула Тесс. – Обе! Попридержите язык до конца похорон, договорились?

Сильветта, казалось, хотела возразить дочери, но промолчала и снова уставилась прямо перед собой. Аура облегченно вздохнула и благодарно коснулась руки Тесс. Но племянница отдернула руку – она была зла на Ауру не меньше, чем на Сильветту.

Впереди шестеро слуг в черном несли гроб. Похоронную процессию сопровождал деревенский пастор. Аура не была с ним знакома, но подозревала, что он наслышан о замке Инститорисов и творившихся там кощунствах. Ее тронуло, что он все же пришел проводить Шарлотту в последний путь. От его чопорного предшественника им бы такого не дождаться. Замыкали шествие несколько служанок и лакеев – все в темной торжественной одежде.

На каменистых склонах высились древние кресты и надгробия. Ровно посередине острова стояло круглое массивное каменное сооружение, окруженное колоннадой, без окон и с единственным входом – семейный склеп. Три женщины проследовали за гробом внутрь. Двенадцать каменных погребальных лож сходились, как лучи, к центру круглого зала. Их изголовья касались стен с нишами для останков. Часть ниш была открыта и пуста, другие запечатаны каменными плитами.

Вся похоронная процессия уместилась в центре склепа. Гроб открыли, чтобы все могли в последний раз взглянуть на покойную. Шарлотта лежала, как восковая кукла, наряженная в свое любимое платье. Сверху были разложены ракушки, которые она всю жизнь собирала.

Тесс первая не выдержала и шагнула к гробу.

Сильветта почувствовала, что панцирь отчуждения и равнодушия, окружавший Ауру, дал трещину, и обернулась к сестре:

– Аура, где твой сын? Где Джиан? Почему он не приехал на похороны родной бабушки? – Она заметила минутное замешательство Ауры, и губы ее искривились усмешкой. – Хотя он ведь и с тобой не разговаривает. Наверное, у него есть на то причины.

Аура резко отвернулась; другие участники похорон украдкой поглядывали на них.

Но Сильветта еще не все сказала. Многолетняя неудовлетворенность, обиды, чувство, что она вечно чем-то обделена, неудержимо требовали выхода.

– Ты вообще когда-нибудь думала о ком-то, кроме себя? Даже Джиллиан понял в конце концов, что тебе ни до кого и ни до чего нет дела, кроме своих прихотей!

Аура чувствовала, как у нее внутри все кипит. Она вот-вот взорвется!

– Джиллиан тут совершенно ни при чем!

Тесс, стоявшая у гроба к ним спиной, выпрямилась. В ней чувствовалось такое напряжение, что со светлых кудрей, казалось, вот-вот посыплются искры.

Наступила полная тишина. Все словно затаили дыхание, даже пастор застыл на месте, глядя на сестер.

Ауру бросало то в жар, то в холод. Все плыло у нее перед глазами, и только Сильветту она видела ясно и четко – живое воплощение угрызений совести, преследовавших ее столько лет.

Первой, кто снова попытался заговорить, была Тесс. Аура движением руки оборвала ее. Отвернувшись от Сильветты, она шагнула к гробу и быстро поцеловала покойницу в лоб.

Если бы Аура сама там лежала, разница была бы невелика. Она хотела жить вечно, но что-то в ней умерло уже много лет назад; казалось, эта мертвая часть увеличивается с каждым новым человеком, отвернувшимся от нее. Сегодня она потеряла Сильветту, а может быть, и Тесс.

Аура двинулась было к выходу, но задержалась, заметив растерянное лицо пастора.

– Спасибо, что вы здесь! Мы вам очень признательны, – сказала она тихо.

Она вышла из склепа, поднялась чуть выше по склону и присела на выступ скалы над кладбищем, глядя на море.

Глава 9

По ночам Аура глядела на море, стоя у окна своей комнаты и упираясь руками в облупившуюся раму. Шквалистый ветер трепал ее волосы и раздувал свисающие до полу шторы.

Вкус моря ощущался даже здесь, на третьем этаже стоявшего на отвесной скале замка. Может быть, Сильветта тоже не раз вот так глядела в одно из немногих открывавшихся окон и размышляла о том, стоит ли и дальше терпеть одиночество?

Аура высунулась наружу, жадно вдыхая ночной воздух, и посмотрела вниз, на черные волны, бьющиеся о скалы; потом взгляд ее скользнул по морю и остановился на силуэте Погребального острова – тонкой черной полоске на темно-сером фоне лунной ночи.

Одинокая звезда будто бы заблудилась на острове. Сперва она мерцала над гребнем скалы, потом сдвинулась вправо.

Аура следила за огоньком, пока тот не скрылся за горой. Тогда она вышла из комнаты и быстрым шагом отправилась по пустым коридорам и лестницам в часовню в восточной части замка. Она не была здесь целую вечность, но запах сразу перенес ее в детство. Здесь все было по-прежнему. Деревянные скамьи по сторонам, алтарь в глубине, четыре витражных окна с псевдобиблейскими мотивами. Перед алтарем в полу зияло квадратное отверстие. Крутые ступени вели вниз. Аура бросилась в столовую и схватила с буфета тяжелый канделябр. В одном из ящиков нашлись спички.

Несколько секунд спустя она уже спускалась по лестнице, освещая себе путь свечой, пока не очутилась в прямом, как стрела, подземном коридоре, уводившем прочь с замкового острова. Она знала этот ход, ей уже случалось им пользоваться, но мысль о том, что над головой у нее морское дно, пугала не меньше, чем прежде.

Воздух в туннеле был сырой и затхлый, через каждые несколько метров свод подпирали подгнившие деревянные столбы. Бессмертные не тонут – это Аура знала по опыту, – но если потолок обвалится, она может надолго остаться погребенной здесь, отрезанной от внешнего мира, но не умрет, а будет жить. Одна в темноте.

Аура зашагала быстрее, с трудом удерживая равновесие на скользком полу, но скоро поняла, что не стоит бежать, рискуя сломать ногу на полпути. Нехотя она сбавила темп. Сейчас она уже довольно далеко от острова, прямо под морем. Аура не считала, сколько сделала шагов – во всяком случае, не один десяток, – когда подземный ход стал подниматься вверх: сперва полого, потом все круче. Туннель расширился, каменный свод сменился земляным. Воздух стал суше. Аура шла теперь под Погребальным островом.

Со временем грунт просел и осыпался. В сводах туннеля, среди корней деревьев, виднелись полусгнившие днища гробов и останки покойников. В мерцающем свете пламени человеческие кости трудно было отличить от корней и комков земли. Между истлевших рук и ног колыхались кружева паутины. Ребра высовывались из почвы, как лапы насекомых; не раз и не два на Ауру глядели сверху пустые глазницы черепов.

Пригнувшись, она торопливо шла вперед, отряхивая паутину с волос и лица, и наконец оказалась перед лестницей, круто идущей вверх. В конце виднелся открытый люк. За ним было темно.

Аура осторожно просунула голову в отверстие, потом подняла канделябр повыше и осветила фамильный склеп. Люк выходил прямо в центр круглого зала. За двенадцатью погребальными ложами сгущались тени. Тут никого не было. Гроб Шарлотты после церемонии задвинули в стенную нишу.

Дверь склепа была открыта. Ночной ветер завывал среди могильных камней.

Аура подошла к каменному ложу, на котором несколько часов назад стоял гроб с телом Шарлотты, и поставила на него канделябр. На плите, закрывавшей нишу, еще не было надписи. Аура, сама не зная зачем, приложила к ней ладонь. На мгновение она почувствовала близость с матерью, какой не испытывала уже давно.

Снаружи послышался шорох шагов по гальке. Аура обернулась и увидела на пороге сестру с керосиновой лампой в руках. Ветер раздувал белое платье Сильветты.

– Я знала, что ты еще сюда придешь! – проговорила она. – Может быть, не сегодня, но до отъезда – обязательно.

– Сильветта, я…

– Подожди. – Сильветта покачала головой, подходя ближе. – Мне надоело ссориться. Давай не будем больше. Я наговорила всякого не подумав. Сделала тебе больно. Я не хотела. – Она поставила лампу на каменное ложе рядом с канделябром Ауры. – То есть утром хотела, конечно. Глупо это отрицать – ты все равно не поверишь. Но сейчас я в этом раскаиваюсь.

Аура пристально посмотрела на нее, но трогательной сцены, когда одна сестра прощает другую, на которую, возможно, надеялась Сильветта, не последовало.

– Я увидела огонек среди скал, – сказала Аура.

– И сразу поняла, что это могу быть только я?

– Ну, вариантов не так много, правда?

Сильветта обошла каменное ложе и спросила, указывая на плиту в стене:

– Думаешь, мама хотела в конце концов оказаться здесь?

– Мне кажется, она этого ожидала. И ее это вполне устраивало.

Сильветта, и без того бледная, здесь, в склепе, походила на привидение.

– Из-за Фридриха? – спросила она. В свое время склеп служил Шарлотте и ее любовнику местом тайных свиданий. – Мне кажется, она догадывалась, что Кристофер убил его здесь. Ты когда-нибудь говорила с ней об этом?

– Кристофер рассказал мне все только семь лет спустя. И мама была уже в таком состоянии… Сама понимаешь. – Аура рывком наклонилась к Сильветте через погребальное ложе и взяла ее за руку. – Слушай, я знаю: уже поздно, и вообще это слишком просто – признавать свои ошибки задним числом… Но я понимаю: ты столько сделала для нас всех… Я не хочу, чтобы ты думала, будто я… – Она осеклась и опустила глаза под взглядом сестры. – Будто я этого не ценю.

– А ты ценишь?

– Ты стольким…

– Пожертвовала? – Сильветта медленно отняла руку. – Так ты за это меня ценишь? За жертву?

– Я не то имела в виду. Просто ты не уехала, не бросила ее, несмотря ни на что. Знала, что она тогда натворила с Тесс и Джианом, – и все же не оставила ее одну. Я готова была тогда ее придушить, мне плевать было, мать она мне или не мать.

– Я ненавидела ее за это. – Признание Сильветты застало Ауру врасплох, хотя в нем не было, если вдуматься, ничего неожиданного. – За это и за многое другое, что было потом, – продолжала Сильветта. – Трудно любить человека, который тебя ежедневно шпыняет, постоянно врет и только и думает, как бы еще испортить тебе жизнь.

Аура открыла было рот, но Сильветта перебила ее:

– Нет, я не жертвовала собой. Я могла уехать, но не захотела. Я не такая, как ты, Аура. Пойми: я осталась в замке исключительно по доброй воле.

– Понимаю.

– Ничто не удерживало меня здесь. Ни мать, ни какая-то там дурацкая ответственность – ничего подобного. Я хотела быть здесь. Так что не надо видеть во мне жертву.

– И ты никогда не чувствовала, что тебе не хватает… – не успела Аура это сказать, как тут же пожалела. Лучше бы она себе язык откусила.

Сильветта снисходительно улыбнулась:

– Чего не хватает?

– Не знаю. Или, может быть, кого-то…

– Как тебе?

– Да, – вздохнула Аура.

Сильветта звонко рассмеялась, и Аура вдруг снова увидела в ней ребенка, весело съезжавшего по перилам замка Инститорисов, маленькую, хрупкую девочку, которой еще только предстояло пройти через ад.

– Видишь ли, Аура … – Глаза Сильветты сверкнули. – У меня есть кто-то! Так что не переживай за меня.

– Прости, я не знала.

«Конечно, откуда тебе?» – словно говорил взгляд Сильветты, но Аура не стала задавать дальнейших вопросов. Личная жизнь сестры ее не касается. Конечно, ей было любопытно, и она, наверное, при случае спросит у Тесс, но сейчас не подходящее время и место выведывать амурные тайны. Скорее всего, это кто-то из деревни. Выбор тут невелик.

Аура выпрямилась и шагнула к выходу из склепа. На пороге она остановилась и взглянула в ясное ночное небо. Покосившиеся кладбищенские кресты серебрились в свете звезд.

За спиной у нее послышался шепот Сильветты. Аура обернулась через плечо – но сестра говорила не с ней. Она сидела в изголовье каменного ложа, лицом к плите, закрывавшей нишу в стене, болтая ногами, как ребенок. Губы ее шевелились, но слов не разобрать.

Аура хотела уже уйти, но тут Сильветта обернулась к ней. Белый овал лица озарился мерцающим пламенем свечей.

– Когда я сказала, что ты могла ее спасти… я не то имела в виду.

– Я знаю.

– Мне совсем не хотелось, чтобы ты ее спасала. – Сильветта задумчиво откинула со лба белокурые пряди. Ауре все труднее было видеть в ней взрослую женщину. – На самом деле я рада, что она умерла. И пришла сюда, чтобы сказать ей это.

– Хочешь, я уйду?

– Нет, останься. – Ауре не хотелось слушать, что Сильветта собирается сказать матери. Она снова почувствовала себя здесь лишней. – Мне кажется, она и сама все поняла. – Сильветта снова повернулась к нише, но слова ее были адресованы Ауре. – Я поняла это по ее глазам в последнюю минуту.

– Ты была с ней рядом?

– О да!

Аура предпочла бы не задавать вопросов, хотя они вертелись у нее на языке. Как Шарлотта умерла? Мучилась? Или просто заснула и не проснулась? Нет, это исключено, раз Сильветта в последнюю минуту смотрела ей в глаза. Неужели…

– Ты меня теперь ненавидишь? – спросила Сильветта.

Пожалуй, Аура просто не хотела слышать того, что пыталась сказать ей сестра, потому так долго прикидывалась, что ничего не понимает. По крайней мере, делала вид.

– Кто-нибудь еще знает? Тесс?

– Не думаю.

– Прислуга? Врач?

– Врач пришел на следующий день. Я закрыла ей глаза и уложила так, как будто она мирно уснула.

– Но как…

– Яд, – улыбнулась Сильветта. – На этом вашем чердаке чего только нет – еще и с инструкциями. В последний момент она, похоже, что-то поняла, но больно ей не было, мне кажется.

– Господи, Сильветта!

– Вообще-то она заслужила умереть в мучениях. Нет, правда. Ее все ненавидели. Слуги, служанки. Даже эти чертовы чайки бились о ее окно и ломали себе шеи. Да и сама она уже не хотела жить. Сотни раз меня умоляла покончить с этим.

Аура молчала.

– Ты меня осуждаешь, – добавила Сильветта, нахмурившись.

– Нет. Нисколько.

– Я на тебя за это не в обиде. Ведь я… – Казалось, Сильветта испытывает облегчение, произнося наконец эти слова, и в то же время она словно удивлялась самой себе. – Боже мой, я ведь вправду ее убила.

Аура подошла к ней и, поколебавшись минуту, обняла:

– Еще не хватало, чтобы я стала тебя осуждать. Если кто и может тебя понять, так это я.

Сильветта спрятала лицо у сестры на плече, но не обняла ее в ответ, просто прислонилась к ней, как кукла.

– Я всегда думала, что человек убивает другого из слабости. Но оказалось, это не так. Никогда я не чувствовала себя такой сильной. Раз – и она никого уже больше не ранит словами. – Сильветта перевела дух. – Это у меня от нее, наверное. Умение говорить гадости.

– Я бросила тебя с ней одну, – сказала Аура. – Ты имеешь полное право меня упрекать.

Сильветта подняла голову и посмотрела на сестру:

– Я влюблена, Аура. А мать пыталась разрушить мою любовь. Она не могла вынести, что я счастливее ее. Какое-то время я надеялась, что смогу ее куда-то переселить, поместить в учреждение для таких, как она, подальше отсюда. Я несколько раз ездила в Берлин. Но она об этом и слышать не желала, говорила, что я хочу запихнуть ее в сумасшедший дом. «Ты дурной человек», – говорила она.

– Ничего в тебе нет дурного, Сильветта. Правда.

Та приподняла голову с плеча Ауры и отступила на шаг.

– Я тебе позавидовала. Когда я поднялась туда, на чердак, чтобы поискать в книгах… средство для нее… я там много чего увидела и прочла, сунула нос во все, что меня прежде никогда не интересовало, – и чуть с ума не сошла от зависти.

– Все это не так уж здорово, поверь мне.

– Ты шутишь?

– Нет.

– Разве не здорово – не стареть, не умирать, наслаждаться жизнью целую вечность? – Обе были сейчас не в том состоянии, чтобы обсуждать подобное, и все же Сильветта исподлобья бросила на Ауру выразительный взгляд. – Разве не здорово, когда имеешь возможность пробовать снова и снова, начинать сначала, пока все не получится точно так, как тебе хочется?

– А еще жить вечно – означает вечно таскать за собой чувство вины, – ответила Аура. – Вечно осознавать свои поражения и быть не в силах что-то изменить. Вечно помнить все, что ты натворил и за что тебе стыдно.

– Например, убийство родной матери?

– Я этого не говорила.

– Но ты это имела в виду.

– Я имела в виду, например, обидеть и потерять любимого человека из одной только глупости и эгоизма. Отвадить от себя родного сына так, чтоб ему стало все равно, жива ты или умерла. Ты сказала сегодня чистую правду. Я потеряла Джиллиана, я потеряла Джиана, и с этим мне придется теперь жить. Возможно, очень, очень долго.

– Меня нисколько не мучает совесть из-за матери, если ты к этому ведешь.

Похоже, Сильветта просто не слушала ее.

Разговор вдруг принял оборот, который Ауру совершенно не устраивал.

– Я тебя ни словом не упрекнула за мать – и не собираюсь. Я тебя понимаю. И правда надеюсь, что у тебя теперь все будет хорошо.

Сильветта покачала головой, не сводя глаз с сестры. Она собиралась что-то сказать, но тут из люка посреди склепа послышался шорох.

На верхней ступени стояла Тесс с канделябром в руке. Три свечи ярко освещали ее лицо, но глаза так потемнели от гнева, что, казалось, они тонут во мраке.

– Не наигрались, да? – Она захлебывалась словами. – Дневного представления вам не хватило? Надо еще посреди ночи бузить, как дети малые?

– Тесс! – Сильветта со вздохом поднялась с каменного ложа. – Ты не могла бы мне объяснить, что тебе тут понадобилось, в твоем-то положении? Подземный ход, между прочим, совсем не подходящее место для…

– Прекрати, бога ради! – рявкнула Тесс. – В положении! Я уже слышать это не могу. Мне все уши прожжужжали моим положением! Неподходящее для меня – совсем не подземный ход, а вот это вот! Когда мать и ее сестра ведут себя, как две малолетние дурочки, вместо того чтобы поддерживать друг друга и…

– Тесс, прекрати! – перебила ее Аура. – Мы не ссорились. Наоборот, мы решили поскорее забыть все это.

Сильветта кивнула:

– Сейчас нам всем нужно лечь в постель и поспать хоть несколько часов.

Тесс перевела взгляд с Сильветты на Ауру и покачала головой. Вид у нее стал вдруг совсем понурый.

– Мне все это осточертело, – сказала она тихо. – Правда, с меня хватит. Охота вам тут бодаться – ради бога. Но без меня. Я завтра утром уезжаю в Берлин.

Она повернулась на узкой ступеньке, сделала глубокий вдох – и исчезла в туннеле.

– Тесс, погоди! – Сильветта бросилась к люку.

– Отвяжитесь! – донеслось из глубины. – Обе! Можете еще поорать друг на друга, раз вам без этого никак. Только не надо за мной бежать и меня опекать!

Аура улыбнулась, потирая затылок:

– Вся в мать: за словом в карман не полезет!

Сильветта резко обернулась:

– Тебе смешно, да? А вот я не хочу потерять дочь!

– О чем ты? Это же ерунда, она скоро успокоится.

Сильветта посмотрела на сестру. Лицо ее было скрыто в полумраке.

– Для тебя все ерунда, что происходит не с тобой.

– Неправда!

– Чистая правда, Аура! – В голосе Сильветты слышались неумолимые нотки, ранившие сильнее, чем слова. – Может быть, тебе стоило бы хоть раз в жизни броситься за кем-нибудь, попытаться удержать. Может, тогда ты не была бы сейчас так чудовищно одинока.

И с этими словами она рванулась за дочерью в темноту по крутым ступеням, и Аура осталась одна.