Текст книги "Алхимики. Плененные"

Глава 19

– Мама!

Голос Джиана.

Аура видела, как Толлеран оседает на пол. В груди у него зияла дыра размером с монету и еще одна – на шее, откуда била кровь, как из лопнувшего шланга. Он попытался было зажать рану рукой, но упал на локоть и теперь лежал, подрагивая. Кровь вытекала из артерии в сток.

В следующий миг Аура увидела, как по залу несется чудище в цирковом костюме, и поспешно заслонила собой Джиллиана. Боковым зрением она различила, что Джиан стоял, в оцепенении переводя глаза с Толлерана на свой пистолет, а потом на дверь. Увидев приближающуюся обезьяну, он медленно, словно лунатик, поднял пистолет. Потом замахнулся флаконом.

Но павиан не обращал на него ни малейшего внимания. С бешеной скоростью он пронесся на четвереньках мимо Ауры и Джиллиана и остановился рядом с Толлераном. Джиан прицелился в зверя.

– Нет! – крикнула Аура. – Нет!

Джиан колебался. Магическое обаяние Джиллиана на него пока не подействовало, зато вид умирающего в луже крови Толлерана сильно его потряс. Джиан моргал, не опуская пистолет, но и не нажимая на курок.

Воздействие Джиллиана на Ауру постепенно ослабевало. Она чувствовала себя разбитой, ноги подкашивались, но взгляд прояснился, несмотря на туманивший голову жар.

Павиан сел на пол рядом с хозяином, потрогал его длинными пальцами, прижал один ко лбу и снова отдернул лапу. Потом намочил палец в крови и поднес ко рту Толлерана, словно пытаясь напоить старика, чтобы тому стало лучше.

– Приглядывай за ним, – хрипло сказала Аура сыну. – Но не стреляй, пока сам не нападет.

Сын молча кивнул.

Лицо Джиллиана дрогнуло. Казалось, в нем шла какая-то внутренняя борьба. Он снова закрыл глаза. Аура расстегнула пряжки у него на затылке, стянула маску, сняла ремни с его рук и груди. Она готовилась подхватить его, если он начнет падать со стула, но Джиллиан оставался в прежнем положении, глубокими глотками втягивая воздух. Лицо его постепенно оживало. Уголки губ едва заметно вздрогнули, потом еще раз – чуть сильнее, и наконец, когда Аура уже совсем отчаялась, по губам скользнула тень улыбки.

– Джиллиан, – прошептала она, но его веки оставались закрыты, и непонятно было, слышит ли он ее.

Павиан тихо, жалобно повизгивал, пытаясь вернуть Толлерана к жизни. Из стока доносились плеск и бульканье – казалось, само здание всасывает кровь своего хозяина.

Обезьяна легонько толкнула голову Толлерана, так что лицо повернулось в другую сторону, похлопала по окровавленной груди, тихонько потянула за волосы.

– Джиллиан, мы заберем тебя отсюда, – тихо проговорила Аура.

Он не мог сам подняться, а уж идти – тем более, но она давно приметила в зале каталку и побежала за ней. Вместе с Джианом они уложила туда Джиллиана. Обезьяна по-прежнему не обращала на них никакого внимания.

Джиан сунул стеклянный пузырек обратно в футляр и положил в сумку. Аура перекинула ее через плечо, и они покатили каталку по коридору к выходу. Джиллиан, казалось, спал. Ему срочно требовалась медицинская помощь, но в мастерской Джиана ему явно будет лучше, чем в сумасшедшем доме.

Когда Аура обернулась в последний раз, уже в коридоре, павиан запрыгнул на поворотную платформу, а оттуда на опустевший стул. Там он и остался сидеть, словно обезьяний король на троне, весь перепачканный кровью, не сводя глаз с трупа хозяина. Возможно, он думал, что ему теперь делать, – если, конечно, умел думать.

Аура и Джиан закатили каталку в лифт и поехали вниз, на первый этаж. Издали смутно слышались вопли запертых пациентов. В Париже Аура позвонит в полицию и анонимно сообщит о странностях, творящихся в санатории «Сент-Анж».

При свете луны они катили спящего Джиллиана по наклонному пандусу к площадке перед входом. Наконец под колесами захрустел гравий. Джиан завел один из стоявших в гараже автомобилей. Он молчал, но казался скорее задумчивым, чем потрясенным. Ему, как и его отцу, требовался сон. Им нужно еще вернуться в город, но потом он сможет отдохнуть.

Аура будет охранять сон обоих.

На рассвете она сидела, поджав ноги, в плетеном кресле Джиана, смотрела через высокие окна мастерской на пелену тумана над крышами Парижа и боролась с изнеможением. Она была на пределе – измучена, полностью вымотана, но убеждала себя, что, несмотря на это, дух ее бодр, как всегда. Впрочем, все ее мысли теперь вращались вокруг Джиллиана, словно встреча с ним вдохнула в нее новую жизнь.

При этом она сомневалась: знает ли он, что она рядом? На пыточном стуле Толлерана он мельком взглянул на нее и тут же перевел глаза на своего мучителя. С тех пор веки его оставались сомкнутыми. Он был жив, дышал, но в сознание не приходил. Джиан хотел сейчас же вызвать врача, но Аура настояла на том, чтобы не привлекать внимания. Вместе они вымыли Джиллиана и обработали раны, благо Аура захватила из алхимической лаборатории не только пузырьки с ядом. Многие средства не отличались от тех, которые применил бы врач, а некоторые были даже действеннее.

Ауру больше беспокоило психическое здоровье Джиллиана. Его пустой взгляд неотступно преследовал ее, пока она пыталась уснуть в плетеном кресле, и не давал ей сомкнуть глаз до рассвета.

Аура не строила иллюзий, несмотря на свои чувства к Джиллиану. Восемнадцать лет просто так не вычеркнуть, как не забыть обиду, которую она ему нанесла. Если бы Джиллиан хоть раз за это время захотел ее увидеть, он бы ее нашел. Но он остался в Испании, в крепости Нового ордена. С Каризмой.

Десять лет назад, встретившись в Сьерра-де-ла-Вирхен, они договорились остаться друзьями. Но друзья ездят друг к другу в гости, общаются, делятся новостями. Аура и Джиллиан ни разу больше не говорили друг с другом и даже не переписывались.

Два часа спустя, когда сонный Джиан с трудом заставил себя встать, Аура уже собрала вещи, расставила у кровати Джиллиана все необходимые мази и лекарства и выпила достаточно кофе, чтобы не заснуть по дороге в аэропорт.

– Ты уезжаешь? – Непохоже было, что Джиан удивлен. Он взял ее чашку и одним глотком допил остатки.

– Теперь я ему не нужна. И тебе без меня будет проще.

– И это все? Ты вытащила его оттуда, привезла ко мне – и снова исчезаешь? Ты хоть посмотрела на него?

Джиан уступил отцу кровать – железную махину с высокими ножками и тюлевыми занавесками. Сам он спал эту ночь на подушках в другом конце мастерской. Для Ауры он приготовил два одеяла, но, когда он заснул, она накрыла одним его, а другим Джиллиана.

Джиллиан лежал на спине. Аура наложила повязки на ссадины и потертости от кожаных ремней. Раны на лице тоже заживут – скорее всего, даже шрамов не останется.

– Когда он очнется, – тихо сказала она, – если он очнется, не говори ему, что я тут была.

– Тут, в мастерской?

– В Париже. Он не должен знать, что я имею отношение ко всему этому.

– О господи, ну почему? – Джиан, похоже, окончательно проснулся. – Что за глупости? Вам ведь не по пятнадцать лет.

– Дело не в этом.

– Что ты хочешь этим доказать? Что он для тебя больше ничего не значит? Что вы друг другу не нужны? – Джиан посмотрел ей прямо в глаза. – Мне двадцать восемь лет, и я не стану плакать от того, что мои родители не собираются состариться вместе. Но я же вижу, как ты к нему привязана. А когда я десять лет назад разговаривал с ним, он не хотел говорить ни о ком, кроме тебя.

– И все же так будет лучше, – возразила Аура.

– Лучше для тебя? Потому что так проще всего – оставить все как есть?

– Нет, лучше для него, – ответила Аура. – Я вылетаю ближайшим самолетом в Прагу. Выясню, кто с ним так расправился и почему. Если он за эти десять лет не стал совсем другим человеком, он непременно захочет ехать со мной. А он не в том состоянии, чтобы пускаться в приключения.

– Приключения? – Джиан сердито покачал головой. – Весь этот кошмар в «Сент-Анж»? Поиски тех, кто за этим стоит? Для вас, бессмертных, это всего лишь приключения, да?

– Ты, кажется, хочешь меня обидеть?

Джиан взял ее за руку:

– Я не хочу тебя потерять, мама. И его тоже. Неужели это так трудно понять?

Эти слова выбили ее из колеи, и, как всегда, когда ее захлестывали чувства, она знала лишь один способ с этим справиться – не обращать внимания.

– Я потеряла Джиллиана уже давно, и пусть я бессмертна – я не могу отмотать треклятое время назад. Я могу только постараться, чтобы ему было хорошо. А здесь, у тебя, ему лучше, чем где бы то ни было. Здесь он поправится, потому что ты будешь его выхаживать. И у тебя будет для этого куда больше времени, если ты не станешь ему докладывать о моих планах. Господи, Джиан, ну что плохого, если ты расскажешь ему, что один выручил его оттуда? Ты же так и собирался сделать. Просто не упоминай обо мне, вот и все. Ради него.

Джиан выпустил ее руку:

– Он захочет знать правду.

Она отвернулась, подошла к окну и встала спиной к сыну.

– Ты что, думаешь, они случайно записали его под этим именем? И сделали так, что ты об этом узнал? Эта твоя Колетта хоть словом обмолвилась о том, что произошло в «Сент-Анже»? Что Толлеран сошел с ума?

– По-твоему, меня обманули? – спросил он, шагнув к окну. Аура чувствовала, что Джиан стоит прямо у нее за спиной, но на этот раз он к ней не прикоснулся. – Думаешь, меня снова обвел вокруг пальца кто-то из твоих врагов? Я снова был просто орудием и кто-то мною манипулировал?

Она медленно обернулась:

– Я этого не говорила.

– Но подумала-то ты именно это!

Она ожидала увидеть в его глазах гнев или даже ненависть. Вместо этого в них читались разочарование и глубокая печаль.

– Ты мне так и не простила того, что я натворил, – сказал Джиан. – И ты права, потому что этому нет прощения. Нет такого дня, чтобы я не думал об этом. О людях, погибших в Уруке. О взгляде Тесс, когда она поняла правду. Но это было десять лет назад. С тех пор я изменился.

– Я знаю, но…

– Но тем не менее ты думаешь, что меня снова использовали, чтобы добраться до тебя. Сперва до него, – он показал на Джиллиана, – а потом и до тебя. Потому что, в конце концов, дело всегда в тебе, правильно? – Джиан отвернулся, подошел к одному из своих мольбертов, выдавил на палитру черной краски из тюбика и стал широкими мазками закрашивать неоконченную картину.

Ауре не хотелось с ним ссориться после всего, что они пережили прошлой ночью. Вместо этого она подошла, мягко привлекла его к себе и поцеловала в щеку. Его волосы все еще пахли чужой кровью.

– Я с этим разберусь, – пообещала она. – Я узнаю всю правду. Кто за этим стоит и какие у него мотивы. Присматривай тут за Джиллианом, позаботься, чтобы он снова встал на ноги.

Джиан молча отвернулся и снова взялся за кисть.

– Я не могу изменить ни себя, ни Джиллиана, – продолжала Аура. – Мне пришлось свыкнуться с тем, что у меня есть завистники. Но я не собираюсь прятаться, и этим людям содеянное с рук не сойдет.

Она умолкла и, подойдя к кровати, склонилась над лежащим без сознания Джиллианом.

– Если до вечера ему не станет лучше, все же вызови врача.

Она поцеловала Джиллиана в жесткие губы и нежно погладила по голове. Ей было больно смотреть на его истерзанное тело.

Уже подходя с чемоданом к двери, она услышала голос Джиана:

– Как ты только выдерживаешь это бессмертие?

– Я просто живу. Дольше, чем другие, – вот и все.

– По мне, так лучше умереть, чем вечно выносить все это.

Она кивнула:

– Я знаю.

Ей очень трудно было просто взять чемодан и уйти, но выхода не было.

– Погоди, – окликнул ее Джиан.

Она медленно подняла глаза от чемодана и поглядела на сына. Он отступил на шаг от своей картины, но все равно она не сразу поняла, что он хочет ей показать.

Черные мазки на полотне сложились в хорошо знакомую фигуру:

– Ты все время рисовала этот знак, – сказал Джиан. – Вчера вечером, когда мы разговаривали. На полях вон той газеты. – Он показал на потрепанный номер «Фигаро», валявшийся у плетеного кресла. Аура рисовала на газете, не отдавая себе отчета.

– Я не знаю, что он означает, – тихо сказала она.

– Могу объяснить, если тебе интересно. – По лицу Джиана скользнуло подобие улыбки. – Я-то как раз знаю.

Она поставила чемодан.

– Где ты его видела? – спросил он.

– В старых напольных часах в замке. И на столе Нестора в библиотеке. Это буквы, как я понимаю. Может быть, инициалы, объединенные в один знак.

– Я тут в Париже много такого видел, особенно в последнее время. Не конкретно этот знак, но очень похожие.

Аура с удивлением уставилась на Джиана и почувствовала, как любопытство вытесняет горе и все прочее, что должно бы полностью занимать ее душу.

– Расскажи!

– Это магия.

Она недоверчиво покачала головой, но продолжала внимательно смотреть на него. Похоже, он говорил серьезно.

– Магическая печать, – пояснил он. – Ею пользуются, чтобы исполнять желания. Бретон и другие применяют такие приемы. Магия, живопись и даже алхимия – это все взаимосвязано, по его словам.

– И как это работает?

Джиан начал рисовать кисточкой по воздуху невидимые буквы:

– Запиши свою цель или желание на листе бумаги, как можно более коротко и точно. Лучше всего в форме требования или приказа. «Сделай меня богатым!», «Пошли мне удачу!». Что-нибудь в таком духе. Потом вычеркни из слов все гласные, а согласные сведи в единый знак – без всяких правил, подчиняясь только интуиции, так, как тебе кажется правильным в данную минуту. Затем нужно сосредоточиться на этом знаке – только на нем – и запомнить. Ты словно выжигаешь его у себя в мозгу, как клеймо.

Джиан замолчал.

– И это все? – переспросила Аура.

– Чтобы усилить действие магической печати, применяют различные приемы и средства – галлюциногенные, сексуальные – вариантов много.

– И ты думаешь, этот знак тоже магическая печать?

– Не исключено, мне кажется.

– Ты можешь ее расшифровать?

Джиаан пожал плечами:

– Тут целая прорва согласных: S, P, q, R, например.

– Senatus Populusque Romanus.

Он кивнул:

– Да, римский сенат и народ. Девиз с римских знамен.

– Но ведь это не желание и уж тем более не приказ. Римляне стремились к мировому господству, но вряд ли сегодня кто-нибудь станет выражать такое стремление этой формулой.

– Я же говорю, желания можно выражать сколь угодно кратко. Иметь смысл фраза должна только для самого желающего. Как бы то ни было, я не вижу в этом знаке, например, буквы M, L или N тоже только с большой натяжкой. В общем, принцип ты поняла. Может, это тебе пригодится. В Праге или еще где-нибудь.

Она улыбнулась ему:

– Спасибо, Джиан.

Он отложил кисть и сунул руки в карманы.

– Без тебя мне бы его никогда не освободить.

– Мне без тебя тоже! – Глаза у нее защипало, но она не шагнула к нему, а подхватила чемодан и открыла дверь.

– Я на днях позвоню.

Он молча кивнул.

Она прошла через пустое фойе кинотеатра, вышла на улицу и огляделась в поисках такси.

Глава 20

Лодка, доставившая гостью в замок Инститорисов, вынырнула из утреннего тумана и заскользила мимо замшелых морд каменных львов. Сильветта услышала шум мотора еще в кипарисовой роще и ускорила шаг. Когда она вышла из-за деревьев, лодка была уже в нескольких метрах от пирса. Клубы тумана окутывали стройную прямую фигурку на борту, скрывая лицо. Постепенно сквозь дымку стала видна улыбка. Женщина в лодке подняла руку в знак приветствия, но тут из-за утесов ударил такой порыв ветра, что даже вода залива покрылась гусиной кожей.

Пульс бешено колотился в висках Сильветты, заглушая даже гулкий звук ее собственных шагов по причалу.

– Пять недель! – крикнула гостья еще до того, как лодка причалила. – Мне показалось, прошло пять месяцев!

Гостья говорила по-немецки почти безупречно; Сильветте нравился ее легкий восточноевропейский акцент. Она словно переносилась в те края, о которых до сих пор знала лишь по рассказам сестры.

Они обнялись и нежно поцеловались. Лодочник глядел на них, но Сильветте было все равно. К тому же в деревне, наверное, еще и не такое рассказывали о чокнутой семейке Инститорис.

Лодочник молча поставил два чемодана на причал, взял под козырек и вернулся на борт. Сильветта высвободилась из объятий и кивнула ему:

– Спасибо большое!

Он что-то пробормотал, скрылся в кабине и отчалил. Сильветта снова обернулась к гостье. Ее звали Аксель. При первой их встрече в Берлине Сильветта сразу поняла, что ее новая знакомая много путешествует по миру. Кроме шарма и элегантности, Аксель обладала неуловимым обаянием человека, который явно повидал и испытал больше, чем Сильветта.

У нее была аристократически бледная кожа и темно-рыжие волосы. Ростом она была не выше Сильветты, но казалась высокой – вероятно, из-за стройной фигуры и необычно длинных ног и рук. На Аксель всегда засматривались – кто с вожделением, кто с недоумением. Но нравилась она или нет – никто не мог отрицать, что Аксель завораживает, и не только внешностью, но и тем, что и как она говорит.

– Моя скорбная грация, – прошептала она, проводя ладонью по светлым локонам Сильветты. Аксель стала называть так Сильветту с перового же дня знакомства, а когда та спросила, что это значит, не только объяснила на словах, но и разложила перед ней множество фотографий. Аксель виртуозно владела фотоаппаратом и чаще всего снимала рыдающие скульптуры на известных кладбищах Европы.

«Я столько раз тебя фотографировала, – сказала тогда Аксель Сильветте, окончательно сбив ее с толку. – Но никогда прежде не видела, чтобы ты дышала, не слышала голоса и не чувствовала запах твоей кожи».

На тот момент они были знакомы всего несколько минут – но Сильветта и не подумала возмутиться. Внезапно ей захотелось верить, что рыжеволосой чужестранке и впрямь понравился запах ее кожи. Казалось, они знают друг друга давным-давно и между ними существует непостижимая связь.

«Я гуляю по кладбищам и фотографирую каменные женские фигуры на могилах, – пояснила Аксель во время разговора в одном из берлинских салонов. – Мраморных плачущих нимф, которые молчаливо скорбят о покойном, закрыв лицо руками. Музы, укрытые платками, в развевающихся одеждах, все эти меланхолические ангелы-хранители, оберегающие уже не живых, а умерших. Я всегда думала, что они неповторимы в своей красоте и хрупкости. Но теперь я знаю, что всегда искала тебя. Как будто моделью всех этих скульпторов была ты. Все, что трогало меня в тех статуях, я вижу теперь в тебе. И ты не из камня – в твоей груди бьется сердце».

Сильветта глядела на нее, раскрыв рот, не в силах произнести ни слова. И тут Аксель вдруг засмеялась и добавила:

«Если ты думаешь, что я неисправимый романтик, то ты права. Если ты считаешь меня буйнопомешанной, то ты права и в этом. Но если ты решила, что это помешает мне тебя поцеловать, то, будет тебе известно, – не затем я годами бродила по кладбищам в поисках тебя, чтобы ты меня теперь отвергла».

Сопротивление Сильветты было окончательно сломлено.

И вот Аксель приехала к ней и стоит со своим багажом на пирсе. В одном чемодане драгоценный фотоаппарат, в другом очередные шедевры высокой моды. Кажется, она немного не от мира сего.

– Чемоданы отнесет прислуга, – сказала Сильветта, взяла Аксель за руку и повела сквозь кипарисовую рощу в замок.

Они провели вместе весь день. Когда стало вечереть, подруги поднялись по узкой деревянной лестнице в оранжерею под крышей. Перед дверью с рельефом пеликана Сильветта остановилась, обернулась к Аксель и сказала:

– Раньше, когда я сюда поднималась, я чувствовала себя чужой, как будто не имею ко всему этому никакого отношения. Сегодня я впервые поняла, что все это принадлежит и мне и что я могу делать здесь что хочу.

Аксель улыбалась. Сильветта попросила ее не закалывать волосы наверх, а оставить распущенными. Аксель шагнула к Сильветте и обняла.

– Ты можешь не открывать мне никаких тайн, – прошептала она. – Самую главную тайну я и так знаю. Это ты.

Мгновение Сильветта стояла неподвижно, потом взялась за ручку двери. Оранжерея, алхимическая лаборатория Нестора и его библиотека – все это теперь принадлежало ей. Она не была теперь слишком неопытной и необразованной – в отличие от Ауры, – чтобы сюда входить. Сильветта имела полное право здесь находиться и приводить с собой кого ей заблагорассудится.

В оранжерее было немного душно, но не так, как можно было ожидать, глядя на тропические заросли. Через вентиляционные люки сюда поступал морской воздух и сдувал с листьев лишнюю влагу. Стекла часто запотевали, но сегодня вечером они были прозрачны. Прежде Нестор ограничивался тем, что открывал окна в скате крыши, и растения поливал дождь. Аура распорядилась установить насосы, качавшие дождевую воду с крыши. С тех пор джунгли стали еще гуще, а почва отяжелела, так что Сильветта нередко опасалась, что чердак обвалится и похоронит под собой весь замок.

Она вновь взяла Аксель за руку и провела на свободное пространство, разделявшее сад и лабораторию. Сквозь стеклянную крышу обе смотрели в вечернее небо, лиловое, прорезанное огненными полосами. У южного ската стоял старый пыльный диван с изогнутой спинкой и четырьмя массивными деревянными ножками в форме львиных лап.

От удивления Аксель выпустила руку Сильветты, повернулась вокруг себя, мельком заглянула в алхимическую лабораторию и снова посмотрела на Сильветту. Ее чувственные губы приоткрылись, но она не произнесла ни слова.

Сильветта решила, что Аксель сама все поймет. Если объяснять, то с чего начать? Да она и привела сюда Аксель не затем, чтобы рассказывать историю своей семьи. Ей хотелось просто показать важную часть своей жизни, а не вспоминать даты и имена или перечислять злодейства Нестора. Она словно листала перед Аксель альбом с семейными фотографиями, не задерживаясь ни на одной из них подолгу. Смотри, что тут. И тут. А еще вот здесь.

Потом она повела Аксель в библиотеку Нестора, мимо старых лабораторных приборов, помутневших реторт, пробирок и давно остывшей печи.

За узкой дверью в библиотеку под крышей западного крыла скрывался иной мир, полный терпких запахов. Из окон двумя метровыми веерами, прорезанными тенями букв, падал на пол вечерний свет. На Аксель библиотека произвела, казалось, еще большее впечатление, чем оранжерея; она попросила разрешения побродить вдоль полок, рассматривала книжные корешки с непонятными буквами, провела пальцем по дереву, собрав пыль. Это рассмешило их обеих.

Обход завершился перед окнами, у исцарапанного и исписанного стола Нестора, за которым Сильветта провела немало времени в последние месяцы. Ей хотелось понять, что делала здесь Аура все эти годы. Как сестра стала тем, кем была сейчас? Разве не должен был пример Нестора ее отпугнуть? И чем притягивало Ауру тайное учение, если она давно достигла цели, к которой алхимики стремились столетиями?

Аксель подошла к окну и стала шепотом читать слова в анаграмматическом квадрате. Сумеречные тени букв падали на ее красивое лицо.

– Satan adama tabat amada natas. – Из уст Аксель это звучало, как заклинание.

– Это ничего не значит, – сказала Сильветта. – Это даже не настоящий язык.

– Если слова слетели с языка, значит, язык, – возразила Аксель с лукавой улыбкой. Она отошла от первого окна, мимоходом нежно погладила Сильветту и подошла ко второму.

Глаза ее заскользили по буквам. Сильветта ожидала, что она снова прочитает вслух, но Аксель сказала без всякого интереса:

– Это латынь.

Она вернулась к Сильветте, присела на краешек стола рядом с ней и взяла ее за руки.

– Я сама не стала бы просить тебя показывать мне все это, – сказала Аксель. – Но спасибо тебе за доверие и дружбу.

Сильвета нежно погладила Аксель по щеке и пристально вгляделась в ее черты, как в хрустальный шар. Тонкий классический нос, выпуклые скулы, легкие морщинки в уголках глаз, ясно говорившие о том, что она повидала больше, чем хочет показать. В зеленых глазах проглядывала печаль, словно ей с рождения досталась тяжкая доля, от которой не убежишь. Бунтарство, веселый нрав, авантюризм удивительным образом сочетались в этих глазах с полным смирением перед судьбой. Последнее было Сильветте хорошо знакомо, и от этого она любила Аксель еще сильнее, ведь та, в отличие от нее самой, была полна жизни и энергии. Сильветта еще раз провела рукой по щеке Аксель, по ее словно фарфоровой коже.

– Я тоже хочу показать тебе мой дом, – сказала Аксель. – Давай поедем вместе.

– С тобой я поеду куда угодно, ты же знаешь.

Аксель соскользнула с края стола, медленно обернулась и нахмурилась, коснувшись пальцами дерева. Следуя за ее взглядом, Сильветта тоже уставилась на исцарапанную столешницу.

– Кто-то провел здесь немало времени. – Аксель вдумчиво разглядывала слова, буквы и знаки. – За очень странными размышлениями.

Сильветта улыбнулась.

– У моей сестры все размышления – странные.

О Несторе она упоминать не стала – вместо этого играючи намотала на палец прядку рыжих волос Аксель, поднесла к губам и поцеловала.

Они вышли из библиотеки и вернулись под стеклянный свод оранжереи. Яркие краски неба постепенно бледнели, в темноте блеснула первая звезда.

Они сели на диван у южного ската крыши. Сильветту переполняла гордость и тяга к приключениям. Все это было так ново и необычно для нее. Она чувствовала себя понятой, любимой. Мир распахнулся перед ней. Достаточно выйти за порог, и можно горстями черпать новую свободу.

А за окном раскачивались на морском ветру черные вершины кипарисов, словно монахи в остроконечных клобуках. Они клонились то вправо, то влево, и посматривали свысока на две бледные призрачные фигуры в темной оранжерее.