Текст книги "Шум. История человечества. Необыкновенное акустическое путешествие сквозь время и пространство"

Трибуны ораторов: распространение новостей

Приятно звучащий голос – это дар и подспорье. Если человек заикается или голос его звучит плохо, и даже самое лучшее образование ему не поможет. Когда Марк Туллий Цицерон (106–43 до н. э.), пожалуй известнейший римский оратор, публиковал свои трактаты «Об ораторском искусстве», он точно знал, в чем заключается это искусство. Для него важны «чистота и ясность языка» и «чистота речи», говорит герой трактатов, учитель Красс[25]25
  Марк Туллий Цицерон. Об ораторе. Кн. III. 38–42. Пер. с лат. Ф. А. Петровского.


[Закрыть][33]33
  Cicero Marcus Tullius. De Oratore – Über den Redner (Hrsg. Harald Merklin). Stuttgart 1997. (Марк Туллий Цицерон. Об ораторе // Три трактата об ораторском искусстве / Пер. Ф.А. Петровского под ред. М.Л. Гаспарова. М.: Наука, 1972.)


[Закрыть]. Чрезмерно мягкая, женственная манера речи столь же неуместна, как подчеркнуто «мужицкая». Однако главная задача всех античных риторов и ораторов, от Демосфена до Катона, заключалась в том, чтобы их вообще услышали – без микрофонов, мегафонов и громкоговорителей.

В распоряжении древних ораторов был только собственный голос и акустические особенности места, и это все. В качестве усилителей звука выступали площади и здания, такие как агора в Греции, римские театры или форумы столичных городов. Так что государственные мужи (например, Перикл) во время своих выступлений могли рассчитывать на то, что их будет слышно. Римский полководец и оратор эпохи республики Марк Порций Катон (234–149 до н. э.) якобы заканчивал каждое свое выступление фразой «Ceterum censeo Carthaginem esse delendam» («А кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен»). Он повторял это так часто, что в конце концов его слова дошли до всех без исключения.

Тем не менее массовая коммуникация существовала и была массовой в прямом смысле слова. Тысячи человек собирались вместе, чтобы узнать последние новости. Они должны были оказаться в одном месте, чтобы получить информацию из первых уст. Римляне и греки (как и египтяне, и шумеры) делали ставку на природные или искусственно созданные резонаторы в местах сбора. Лишь в этом случае присутствующие могли услышать, что говорит сенатор, полководец или император, – точнее, лишь часть присутствующих и лишь при условии, что остальные в этот момент будут соблюдать хотя бы относительную тишину. Пророки христианства впоследствии взяли на вооружение приемы своих угнетателей-римлян. Павел Тарсийский проповедовал, полагаясь лишь на свой голос. А Иисус совершенно не случайно выбрал местом своей Нагорной проповеди возвышенность на Северном берегу Генисаретского озера.

И сегодня на Форуме можно увидеть остатки ростр Августа – ораторской трибуны, с которой политики и магистраты выступали перед гражданами. В начале 2010-х гг. сотрудники Университета Гумбольдта (Берлин) провели эксперимент, чтобы проверить, действительно ли слышали оратора те десятки тысяч человек, которые могли собраться на площади. Местом его проведения стала трибуна, установленная Юлием Цезарем на открытом пространстве перед входом в Сенат в 44 г. до н. э., незадолго до гибели. Там могло поместиться до 40 000 слушателей. Согласно результатам эксперимента, примерно 12 000 человек могли слышать, что им хотел сказать политик. Это число могло увеличиться до 20 000, но только если все стояли тихо (чего едва ли можно было ожидать во времена гражданских войн). Остальные 20 000–30 000 присутствовавших довольствовались обрывками речи и отдельными словами[34]34
  Seewald Berthold. Politik war im alten Rom eine Frage der Akustik // Die Welt, 20.06.2016. Подробнее см.: Muth Susanne. Historische Dimensionen des gebauten Raumes. Das Forum Romanum als Fallbeispiel // Dally O., Hölscher, T., Muth, S., Schneider, R. (Hrsg.). Medien der Geschichte – Antikes Griechenland und Rom. Berlin – N. Y., 2014. S. 285–329.


[Закрыть].

Кого кузнецы довели до белого каления: первый закон о тишине

Шум коварен, и отгородиться от него очень сложно – это было известно еще до Гомера. С присущим ему хитроумием Одиссей защитил свою команду от смертельно опасного пения сирен. Он залепил уши своих спутников воском, а сам, привязанный к мачте, с любопытством слушал чудесный напев. Этакие античные беруши, которые помогли Одиссею избежать негативных последствий встречи со сладкоголосыми волшебницами.

Для римского политика Цицерона скрип пилы был одним из худших в мире звуков. «А глухота – такое ли уж она бедствие?» – вопрошает он в «Тускуланских беседах», написанных на рубеже эр. «Да, однако глухим недоступно пенье кифареда», – отвечает его собеседник. Цицерон возражает: «Это так; зато недоступен ни скрип пилы на оселке, ни визг поросят, когда их режут, ни шум ропщущего моря, который мешает им заснуть»[26]26
  Марк Туллий Цицерон. Тускуланские беседы. V, 116. Пер. с лат. М. Л. Гаспарова.


[Закрыть][35]35
  Cicero Marcus Tullius. Ciceros tusculanische Unterredungen (Übersetzt von Friedrich Heinrich Kern). Buch V, 116,1, 116,5. Stuttgart, 1827. (Марк Туллий Цицерон. Избранные сочинения / Пер. М.Л. Гаспарова. М.: Художественная литература, 1975. С. 355.)


[Закрыть]. Во времена Цицерона звук пилы был еще в новинку, а сама она являлась последним словом техники. Хотя пилу изобрели еще в Египте, римляне и греки усовершенствовали ее. Римские ремесленники пилили не только дерево, но и камень: песчаник, известняк и мрамор. Без пилы были бы невозможны ни строительство гигантских городов и храмов, ни расцвет кораблестроения в Греции, Финикии и Риме. Именно тогда она превратилась в привычный нам инструмент: остро заточенная, прочная и невыносимо визжащая.

https://www.hu-berlin.de/de/pr/nachrichten/archiv/nr1606/pm_160615_00

3. Звуки Древнего Рима

Речь на Форуме (реконструкция)

Технический прогресс не щадил и уши поэта Лукреция (ок. 94–55 до н. э.). Тот причисляет шум к числу вещей неприятных, тому, «что нам представляется горьким и терпким, / Из крючковатых частиц образуется, тесно сплетенных, / А потому и пути к нашим чувствам оно раздирает, / Проникновеньем своим нанося поранения телу». Для пил римских каменотесов у него не нашлось доброго слова:

 
Так, не подумай, что в дрожь приводящий, пронзительно-резкий
Визг от пилы состоит из гладких равно элементов,
Как и пленительный звук, что певец извлекает искусный,
Беглыми пальцами струн пробуждённой касаясь кифары[27]27
  Тит Лукреций Кар. О природе вещей. II, 407–408, 410–413. Пер. с лат. Ф. А. Петровского.


[Закрыть][36]36
  Lukrez. De Rerum Natura. Zweiter Gesang, Zeilen 409–412. Цит. по: Wüst Ernst. Lukrez – Das Weltall. München, 1927, S. 35. (Тит Лукреций Кар. О природе вещей / Пер. Ф.А. Петровского. М.: Художественная литература, 1983. С. 69.)


[Закрыть].
 

Античная стратегия защиты от шума заключалась прежде всего в том, чтобы находиться как можно дальше от его источника. Иных средств просто не существовало – ни технических, ни юридических. Восковые беруши не в счет. Правовой защиты от шума, которая сейчас существует практически во всех индустриальных странах Северного полушария, в древности еще не было. Были предприняты лишь первые робкие попытки юридически ограничить шумовую нагрузку на горожан. Одна из них связана с именем Гая Юлия Цезаря (100–44 до н. э.).

Рим в эпоху поздней республики окончательно погрузился в хаос. В 45 г. до н. э., за год до своей насильственной смерти, Цезарь издал постановление, которое сейчас кажется удивительно современным. Он запретил движение транспорта в пределах городских стен в течение дня. Днем на улице могли находиться только пешеходы[37]37
  Fröhlich Susanne. Stadttor und Stadteingang: Zur Alltags– und Kulturgeschichte der Stadt in der römischen Kaiserzeit (Studien zur Alten Geschichte). Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2022. S. 220 ff.


[Закрыть]. Разрешался также проезд телег со стройматериалами, погребальных процессий, пожарных и уборщиков улиц. Нет полной уверенности в том, что защита от шума была подлинной целью данного постановления, ведь теперь транспорт выезжал на улицы вечером и оставался там всю ночь напролет, что имело самые губительные последствия для сна обитателей переполненных улиц и инсул. Грохот колес и громкие препирательства возниц создавали невероятный шум. До самого рассвета повозки и телеги громыхали по дорогам, ведущим к рынкам и складам на берегу Тибра, не давая сомкнуть глаз многим гражданам Рима.

Гораздо отчетливее, чем Цезарь, выразили свое намерение авторы древнейшего в истории закона о тишине, принятого в городе Сибарис – греческой колонии, расположенной на восточном берегу Апеннинского полуострова, в Калабрии. Торговля и сельское хозяйство были основой легендарного благосостояния его жителей. Примерно в 600 г. до н. э. городской совет издал постановление, защищавшее горожан от шума, производимого ремесленниками за работой. Мастерские кузнецов, каменотесов, плотников и гончаров отныне должны были находиться за городскими стенами. Кроме того, власти запретили держать в черте города петухов, которые могли бы потревожить сон сибаритов[38]38
  Epstein Marcia Jenneth. Sound and Noise. A Listener’s Guide to Everyday Life. Montreal, 2020. S. 47.


[Закрыть].

Ничего больше об этом постановлении мы не знаем, неизвестно также, соблюдалось ли оно вообще. Зато сохранились другие истории, скорее курьезного свойства. Жителей Сибариса сами греки считали изнеженными и чрезмерно чувствительными. «Сибаритом» в Античности называли человека избалованного и слабого, привыкшего к роскоши. Афиней назвал крупнейшим культурным достижением сибаритов ванну и ночной горшок, отчего сложившееся о них мнение должно было только укрепиться. Противникам шума всегда жилось нелегко.

Хлеб и зрелища: предсмертные крики и шум толпы

Радость жизни также выражается в шуме. Чем больше радостных людей – тем громче. В Риме шум торжеств был частью повседневности. Веселились в тавернах, в частных домах, на многочисленных ежегодных праздниках в честь богов, императоров или каких-либо памятных событий. Календарь рядового римлянина изобиловал играми (ludi), музыкальными фестивалями, праздниками урожая и торжественными жертвоприношениями. Поэт Овидий в своих «Метаморфозах» описывает разнузданные празднества, посвященные полубогам. Он в красках представлял себе те совершенно оглушительные действа, в которых участвовали его современники: «В край ты какой ни придешь, везде клик юношей вместе / С голосом женщин звучит, ладоней удары о бубны» (IV, 28–29)[28]28
  Пер. с лат. С. В. Шервинского.


[Закрыть][39]39
  Ovid. Metamorphosen IV (Übersetzung Reinhard Suchier), Zeilen 28–29. (Публий Овидий Назон. Метаморфозы / Пер. С.В. Шервинского. М.: Художественная литература, 1977. С. 104.)


[Закрыть].

Сатурналии, древнейший из римских праздников, были очень масштабным и очень шумным событием, во время которого вино лилось рекой, а люди пили и веселились до упаду. То же самое творилось по множеству других поводов: на женский праздник ноны Капротины (Nonae Caprotinae), на украшенные весенними цветами флоралии (Ludi Florales) или луперкалии, праздник плодородия и очищения, в ходе которого статую бога Фавна облачали в козью шкуру. Пожалуй, самым разнузданным весельем сопровождались знаменитые вакханалии, посвященные богу вина и виноделия Вакху. Разгул, распущенность, много шума и алкоголя – так отмечали вакханалии на Авентине ежегодно в середине марта начиная со II в. до н. э. Вообще же в римском календаре насчитывалось до 90 различных празднеств. С течением времени они могли изменяться или вовсе исчезать, но их все равно было очень много. Почти каждую неделю у римлян находился повод для массовых гуляний и бурного веселья.

Повсюду звучала музыка – в таверне, во время домашнего застолья в триклинии (пиршественном зале), в театре, на арене, а также на поле брани и на триумфе вернувшегося с победой полководца. Она была поистине вездесущей и время от времени очень громкой – иначе ее легко заглушал городской шум. Тимпаны, систр или кимвалы задавали ритм, в то время как духовые инструменты – такие как корну, туба или литуус – использовались преимущественно в армии или на официальных торжествах, устроенных императором и Сенатом.

Шум императорского Рима достигал пика вовсе не на радостных праздниках жизни, а при созерцании торжественно обставленной смерти. Рев бушующей массы зрителей, наблюдающих бой гладиаторов, травлю зверей или гонки колесниц (между прочим, тоже связанные с риском для жизни), – никакой другой звук в сознании современного человека так прочно не ассоциируется с Древним Римом. При этом никто из нас никогда не слышал эту толпу, если не считать современные экранизации исторических романов, вроде «Камо грядеши». Звуки Древнего Рима утрачены безвозвратно. В нашем распоряжении лишь письменные свидетельства современников, и они, что удивительно, не противоречат нашему представлению. Рев толпы был в самом деле инфернальный, нечеловеческий, в нем звучали возбуждение, жажда крови и острых ощущений.

https://youtu.be/HtZtIaHeh1M?si=JBYlztJGn1lLG_Vz

4. Античная музыка

Римский рог-корну, II в. (реконструкция)

Не всем в Риме нравились эти кровавые спектакли. Сенека, например, презирал гладиаторские бои, шумные игрища и состязания колесниц. В своих «Нравственных письмах к Луцилию» он жаловался: «Вот с ристалища донесся громкий крик и, хоть не сбил меня, однако отвлек и сам стал предметом сопоставления. Я подумал про себя: как много людей упражняют тело и как мало – душу! Сколько народу сбегается смотреть потешное и мимолетное зрелище… Как немощны духом те, чьими плечами и руками мы любуемся!» (80, 2)[40]40
  Rosenbach Manfred. L. Annaeus Seneca. An Lucilius. Briefe über Ethik. 70–124 (Übersetzt, eingeleitet und mit Anmerkungen versehen von Manfred Rosenbach). Sen. min. epist. 80,1–2. Darmstadt, 1995. (Луций Анней Сенека. Нравственные письма к Луцилию / Пер С.А. Ошерова. М.: Наука, 1977.)


[Закрыть]. Находиться возле Большого цирка (Circus Maximus) философу было весьма неприятно из-за сильного шума, что и нашло отражение в его письмах.

Большой цирк был и остается крупнейшей ареной в истории проведения массовых мероприятий. Размеры его ипподрома (600 м в длину и 200 м в ширину) побили все рекорды, и не только античные. По сообщению историка Плиния Старшего, вместимость цирка могла достигать 250 000 мест («Естественная история». XXVI, 102). Даже если это число значительно завышено, ни один современный стадион все равно не выдерживает сравнения с римским гигантом.

В Большом цирке, предназначавшемся в первую очередь для гонок на колесницах, было наверняка чудовищно шумно. Приблизительное представление о тогдашней обстановке можно получить, побывав на футбольном матче. Рев переполненных трибун, крики фанатов, поддерживающих своего фаворита, к тому же звуки с ипподрома – щелканье кнута, стук колес, топот десятков копыт. Нередко можно было услышать грохот столкновения и падения колесниц, крики и стоны пострадавших возниц. В одной из своих сатир Ювенал пишет:

 
…если позволят
Мне говорить в огромной толпе, в толпе чрезмерной,
Я бы сказал, что цирк вместил всю столицу сегодня;
Крик оглушителен: я узнаю о победе «зеленых».
Если бы не было игр, ты увидел бы Рим наш печальным
И потрясенным, как в дни поражения консулов в Каннах[29]29
  Ювенал. Сатиры. IV, XI, 195–200. Пер. с лат. Ф.А. Петровского.


[Закрыть][41]41
  Juvenal. Satiren (11, 195 ff.). Цит. по: Klaus Sebastian Die Römische Kaiserzeit – Teil 1: Von Augustus bis Severus Alexander. Norderstedt, 2020. S. 424. (Ювенал. Сатиры // Римская сатира / Пер. Ф.А. Петровского. М.: Художественная литература, 1989. С. 316.)


[Закрыть].
 

В формировании акустической обстановки состязаний уже активно участвовали фанаты. Как в наше время на гонках «Формулы-1», футбольных и бейсбольных матчах, римские болельщики встречали возниц своей любимой конюшни неистовыми и оглушительными воплями. Уже в империи существовали четыре равнозначные цирковые партии, каждая со своей группой поддержки: зеленые (прасины), синие (венеты), красные (руссаты) и белые (альбаты). Их поклонники начинали бушевать еще до начала гонок: песни и кричалки создавали невероятный шум, знакомый практически всем крупным городам Римской империи, где только был цирк.

Строительство Колизея (собственно Амфитеатра Флавиев) означало наступление новой эры в истории шумных зрелищ. Возведенный в 75–80 гг. при императорах Веспасиане и Тите, он и сейчас является самым большим амфитеатром в мире. Естественно, он сразу стал центром огромного города. Его было видно и слышно издалека, особенно если на кровавое представление собирались все 50 000 зрителей, которых он мог вместить. Историк Дион Кассий (между 155 и 164–235) рассказывал, что игры в честь открытия Колизея продолжались целых 100 дней, в течение которых гладиаторы сражались друг с другом и с дикими животными. На арену в один день выпускали до 5000 зверей, а всего здесь было убито до 9000 домашних и диких животных[30]30
  Цифру 5000 упоминает Светоний в «Жизни двенадцати цезарей»: «…при освящении амфитеатра (Тит) показал гладиаторский бой, на диво богатый и пышный; устроил он и морское сражение… а затем… вывел гладиаторов и выпустил в один день пять тысяч разных диких зверей» (VIII, 7, 3. Пер. с лат. М. Л. Гаспарова). Цифра 9000 приводится у Кассия, см.: Кассий Дион Коккейан. Римская история. Кн. LXIV–LXXX / Пер. с др. – греч. под ред. А. В. Махлаюка. СПб.: Филологический факультет СПбГУ; Нестор-История, 2011. С. 56. – Примеч. перев., ред.


[Закрыть]. Даже привычные к зрелищам римляне были наверняка поражены этим акустическим шоу: рычание львов, рев слонов и медведей, звон оружия и возгласы ужаса на трибунах. Поэт Марциал незадолго до своего сорокалетия, вероятно, присутствовал на открытии Колизея и отразил в одной из своих эпиграмм, как зрители встречали императора: бесчисленные «Рукоплескания… и крики в полном театре, / Если внезапно народ Цезаря лик увидал» (VI, 34)[42]42
  Martial. Epigramme (Übersetzung Alexander Berg). Sechstes Buch, Vers 34. Stuttgart, 1865. (Марк Валерий Марциал. Эпиграммы / Пер. Ф. А. Петровского. СПб.: АО «Комплект», 1994. С. 158.)


[Закрыть].

В 79 г. некоторые римляне невольно стали свидетелями природной акустической трагедии – извержения Везувия, под пеплом которого оказались погребены четыре города на берегу Неаполитанского залива: Помпеи, Геркуланум, Оплонтис и Стабии. В этой катастрофе погиб Плиний Старший, племянник которого Плиний Младший (61/62 – ок. 112 или 114) оставил детальный отчет о произошедшем. Он удивительно мало пишет о звуках, сопровождавших извержение, зато очень много – о человеческих голосах. Пылающий город наполняли вопли женщин, плач младенцев и крики мужчин. Одни звали родителей, другие – жен, третьи – детей. Всюду плач и жалобы; иные в отчаянии молились, чтобы к ним поскорее пришла смерть (Письма Плиния Младшего. IV, 20)[43]43
  Plinius. Epistulae. Buch 6,20. An Tacitus (übersetzt nach Schott, C. F. A.). Stuttgart, 1827. (Письма Плиния Младшего / Пер. М.Е. Сергеенко. М.: Наука, 1982. С. 108–110.)


[Закрыть].

Благодаря извержению до наших дней сохранилось одно примечательное граффито. Законсервированное под вулканическим пеплом, оно донесло до нас свидетельство о том, что курортный город Помпеи бывал таким же беспокойным, как столичный Рим. Некто Мацериор нацарапал свою жалобу на кирпичной стене дома по виа Стабиа, одной из главных улиц Помпей. Он призывал эдилов (магистратов, ответственных за общественный порядок) следить за тем, чтобы люди не шумели на улицах и не мешали другим спать[44]44
  Johnston H., Burgoyne A. H., Landon P., Thomson J. The Wonders Of The World. N. Y., 1916 (Edition 2004). S. 752.


[Закрыть].

Средневековье. Тон задает церковь

Буря перед затишьем: конец античности

Почти тысячелетняя Римская империя не рухнула в один момент – могущество ее таяло постепенно, подтачиваемое множеством пограничных конфликтов. Начиная с IV в. ее территория сжималась под усиливающимся натиском германцев, вандалов, готов, бургундов и франков. Распад империи повлек за собой крупнейшую волну миграций, которая, в свою очередь, полностью изменила расстановку сил в Европе. Ее новые хозяева звались не Константинами и не Валентинианами – это были Теодорих, Аларих и Хлодвиг.

Переход к раннему Средневековью был не шумным, но и не спокойным. Все в Европе менялось местами, заполняя вакуум власти, оставшийся на том месте, где когда-то была империя. Это было постоянное лихорадочное переустройство. Миллионы людей перемещались по континенту, среди них не только воины, но и женщины, дети, старики; они вели с собой скот, везли свое имущество на ручных тележках или на повозках, запряженных быками. Почти две сотни лет Европу наполнял постоянный стук и грохот. Звуки стали стихать только в VI в., когда лангобарды захватили Северную Италию, которая до сих пор хранит их имя – Ломбардия. С Великим переселением народов закончилась история Древнего мира, и началось Средневековье.

В раннем Средневековье, после 500 г., звуковой ландшафт Европы радикально изменился. Стало тише – прежде всего вследствие дезурбанизации. Численность населения в западноевропейских городах катастрофически снизилась. В некоторых областях, таких как Британия или Центральная Европа, городская культура исчезла практически полностью. На значительной территории произошел регресс в направлении аграрного общества с характерным для него набором акустических явлений, и в течение следующих веков задавать тон будут не большие города, а деревни. В средневековой деревне каждый звук был на счету. Всем было понятно, что и где происходит. Звук говорил сам за себя. То, что невозможно было истолковать, вызывало беспокойство, отторжение и крайнюю настороженность. Из домов было слышно, как люди молятся перед сном или перед трапезой. Плач детей, стоны больных, звуки соития – все это беспрепятственно достигало ушей средневекового человека. Личное пространство, интимная зона, звукоизоляция, уединение – ничего подобного тогда еще не было. Кашель или горячечный стон слышали все в доме (или в хижине). Даже легкие вирусные заболевания нередко приводили к смерти. Средняя продолжительность жизни тогда была экстремально низкой, она составляла 25 лет у женщин и 32 года у мужчин – еще ниже, чем в античном мире.

Главной добродетелью Средневековья было терпеливое ожидание – солнца, весны, урожая, странствующих купцов. Добавим к этому фатализм и смирение перед Божьей волей. Течение времени в деревне было особенно медленным. Она была царством размеренности и однообразия. В ее упорядоченном мире не находилось места громким происшествиям. Если нечто все-таки происходило, это был случай из ряда вон выходящий, непорядок, угроза.

Сложно представить себе, какими маленькими стали средневековые города по сравнению с античными – классическим Римом, древней Александрией, имперским Триром. Соответственно, в них стало гораздо тише. Они потеряли свою притягательность, так как римская инфраструктура разрушилась и более ничто в них не привлекало людей. Римские гарнизоны, торговые пути между крупными городами, разноязычный гомон, быстрый обмен информацией, оживленные празднества и игры, скачки и театры – все исчезло, все стихло. Опустели дороги, которые связывали города уходящей Античности. Средневековье окутало Европу тишиной.

Улицы приходили в упадок и зарастали травой. Античные города растаскивали по кирпичу, из языческих храмов сделали церкви. Раннее Средневековье пользовалось наследием Рима, не создавая ничего нового. Забылись достижения древней цивилизации: водопровод, канализация, публичная власть, градостроительство, термы и ежедневный уход за собой. Когда начали разрушаться городские укрепления, отток людей из городов только усилился. Еще в конце Античности население Трира насчитывало около 100 000 человек, что делало его самым крупным городом на севере империи, вторым Римом (Roma secunda) на Мозеле. В начале Средневековья Трир совершенно потерял былое значение. Его площадь сократилась более чем вдвое, и проживали там всего несколько тысяч человек.

Этот политический, культурный и религиозный вакуум можно было заполнить чем угодно. Христианская церковь сполна воспользовалась этим уникальным историческим шансом, чтобы утвердить свою власть – даже над светскими государями. Она редко доминировала над ними открыто, но не напрямую – почти всегда. Церковь заполнила также звуковой вакуум, оставшийся после гибели античных городов. Звуковой ландшафт Средневековья был в ее власти, и отчасти такой порядок вещей сохранился вплоть до Нового времени.

Итак, церковь задавала тон: звон колоколов, органная музыка, пение религиозных процессий, а позже – крики людей, горящих на кострах святейшей инквизиции. Однако не она одна. Двумя другими важнейшими источниками звуков были топоры и колеса водяных мельниц. Их стук, скрип и плеск были символом революционных изменений.

Несмотря на акустическое доминирование церковных колоколов, средневековый европейский город звучал далеко не сакрально – напротив, его звуковой облик был до крайности светским. Никакой созерцательности, умиротворения и благочестивой тишины. Средневековый город шумел беззастенчиво, неделикатно и от души. Он был полон самых разных звуковых сигналов, ведь тогда не было ни световых вывесок, ни рекламных плакатов, а надписи и указатели встречались совсем редко, поскольку лишь единицы тогда умели читать. Многочисленные зазывалы привлекали внимание к своему товару или услугам. «Расписные лошадки, расписные куколки, прянички, счетные пфенниги, трубочки, облатки, карточные игры!» «Горячий шпеккухен! Господа, горячий шпеккухен!»[31]31
  Шпеккухен – открытый пирог с начинкой из шпика, традиционное блюдо в Центральной Германии (земли Гессен и Саксония-Анхальт).


[Закрыть] Медиевист Отто Борст собрал множество подобных фраз[45]45
  Borst Otto. Alltagsleben im Mittelalter. Frankfurt am Main: Insel Verlag, 1983. S. 222, 223.


[Закрыть]. В средневековом городе процветала устная культура, а коль скоро говорили все – там было шумно. Крик был в порядке вещей, иначе человеческий голос терялся в шуме даже провинциальной улицы. Путешествующие торговцы громко расхваливали свой товар, а вместе с ним приносили последние новости. Заседания суда проходили под открытым небом, и, если кого-то приговаривали к телесному наказанию, звук палочных ударов слышала вся улица. Каждый должен был знать, как поступают с преступниками.

Средневековый стиль общения был грубым, резким и, по современным меркам, оскорбительным. Бурные и громкие ссоры были обычным делом, забористая ругань – нормой. Люди бранились и проклинали друг друга на чем свет стоит. Они не скупились на нелестные эпитеты и проклятия. «Чтоб тебе век добра не видать», «забери тебя чума», «гореть тебе в аду» были совершенно ходовыми выражениями[46]46
  Friedell Egon. Kulturgeschichte der Neuzeit. Band 1. München, 1927 (переиздание Norderstedt: Jazzybee Verlag, 2016). S. 103, 104.


[Закрыть]. Люди потчевали друг друга насмешливыми или обидными прозвищами грубо и громко. «Пустозвон», «сукин сын», «поп смердящий», «сосуд зла», «клеветник», «пропойца» – это лишь немногие из тех ругательств, которые засвидетельствованы в письменных источниках, включая литературные произведения и судебные протоколы[47]47
  Например, «пропойца» (Trunkenslunt) см.: Roethe Gustav (Hrsg.). Die Gedichte Reinmars von Zweter. Leipzig, 1887. S. 467; «пустозвон» (Klappermul) см.: Osenbrüggen Eduard. Das Alamannische Strafrecht im deutschen Mittelalter. Schaffhausen, 1860. S. 109.


[Закрыть]. Используя обсценную лексику, люди не всегда намеревались оскорбить друг друга – они могли добродушно подтрунивать над собеседником или виртуозно браниться на потеху публике. Характерная городская бойкость, обусловленная особенным правовым положением. В городе человек мог позволить себе больше, чем в деревне, и он разрешал себе быть свободным.

В организованном строго иерархически средневековом обществе громкие ссоры, грубости и оскорбления играли роль клапана, который в нужный момент помогает снять напряжение. Крестьян угнетали землевладельцы. Горожане тяготились опекой могущественного городского совета, а дополнительный стресс создавали стесненные условия жизни. Грубые ругательства были важны как средство снижения уровня агрессии. Представители церкви, высшей блюстительницы морали, стыдили злоязычных хулителей, однако в сравнении с другими шестью смертными грехами гнев считался не самым страшным. Симфония, наполнявшая городской воздух, звучала весьма своеобразно.

Днем в городах высокого и позднего Средневековья[32]32
  Высокое (или развитое) Средневековье – XII – середина XIV в.; позднее – середина XIV – конец XV в.


[Закрыть] царили шум и суета, однако ночью все было иначе. Наступала тишина. Практически повсюду магистраты устанавливали комендантский час, городские ворота запирались на засов, а двери домов – на щеколды. Всякая работа прекращалась, таверны и пивные должны были закрыться и, с наступлением условного часа, выставить вон пьяных гостей. Воцарялась тишина, которую соблюдали не ради спокойного сна, а прежде всего ради безопасности горожан и представителей власти. Так проще было услышать потрескивание пламени, которое может превратиться в ужасный пожар, шум приближающегося вражеского войска или начинающегося в городских стенах бунта. Тишина как средство социального контроля, как первая система оповещения и сейсмометр, определяющий уровень внутренней и внешней опасности.

Ночная стража играла важнейшую роль в соблюдении режима тишины. Вооруженные длинными палками или алебардами стражники с фонарями и сигнальными рожками патрулировали улицы поодиночке или группами. Они следили за порядком, обеспечивали безопасность, в том числе противопожарную, и регулярно во всеуслышание объявляли, который час, но вовсе не для того, чтобы горожане могли ориентироваться во времени. Как показывают этнографические исследования, возгласы стражников давали властям возможность контролировать, точно ли они выполняют свою работу.

«Вот что должен я поведать: господа, пробило девять!» В знаменитой песне поется о звоне колоколов и о движении ночного дозора по городу. Кому принадлежат ее слова и мелодия, неизвестно. Она была опубликована только в 1893/94 г. в сборнике народных песен «Deutscher Liederhort»[33]33
  «Hört ihr Herrn und lasst euch sagen…» См.: Erk L., Böhme F.M. Deutsche Liederhort. Band 3. Leipzig, 1894. S. 409, 410. В данном сборнике приводятся только те куплеты, которые пелись с 11 часов вечера до 4 часов утра.


[Закрыть], однако истоки ее нужно искать, скорее всего, в позднем Средневековье. В 1537 г. она впервые упоминается в письменных источниках: лейпцигский городской совет постановил выплатить кантору Иоганну Мопсу 24 гроша «за песню: слушайте же, господа, пробил девятый час»[48]48
  Wustmann Rudolf. Musikgeschichte Leipzigs in drei Bänden. Erster Band. Bis zur Mitte des 17. Jahrhunderts. Wiesbaden, 1909. S. 37.


[Закрыть]. Очевидно, это было признание его профессиональных заслуг. Возгласы стражников, обычно синхронизированные с боем городского колокола, веками сопутствовали сну горожан. Люди Средневековья едва ли воспринимали их как шум. Возможно, они действовали скорее успокаивающе, внушая уверенность, что все в порядке.

Уже в раннем Средневековье повсюду застучали топоры – люди вырубали леса, выкорчевывали пни, формируя новую среду своего обитания. Эти географические и экологические перемены затронули прежде всего Центральную Европу, а в особенности территорию современной Германии. После двух волн вырубки, 500–800 и 1100–1300 гг., площадь лесного массива Европы сократилась почти втрое, место лесов заняли поля. Теперь доминировал сельскохозяйственный ландшафт, лес стал редкостью – соответственно, изменилась и звуковая картина мира. В раннее Новое время тот же процесс прошел и в Северной Америке. Наконец, нельзя не упомянуть скрежет, стук и грохот водяных мельниц. Усовершенствование мельницы было одной из немногих технических инноваций Средневековья. Она стала символом прогресса, в некотором роде фабрикой, существовавшей задолго до промышленного переворота[49]49
  Представление о мельнице как «средневековой фабрике» сформулировано см.: Gimpel Jean. Die industrielle Revolution des Mittelalters. Zürich / München, 1980.


[Закрыть]. Именно мельница станет акустической провозвестницей Нового времени.