Текст книги "Шум. История человечества. Необыкновенное акустическое путешествие сквозь время и пространство"

Мельницы и кузницы – фабрики Средневековья

Основы индустриализации Нового времени были заложены в Средневековье, с изобретением мельницы. В XI–XV вв. скрип мельничного колеса был истинным символом прогресса. До 1500 г. механическая энергия водяной мельницы способствовала техническому развитию средневековой Европы, как ничто иное[66]66
  Подробнее см.: Meyer-Hermann Christian. Die Jahrhunderte der Wassermühlen. Hameln: Niemeyer, 2011.


[Закрыть]. Хотя водяную мельницу знали еще в Античности, ее усовершенствование относится к немногим собственным достижениям европейского Средневековья. Уже в раннем Средневековье существовали первые водяные мельницы, а в XI в. появились и ветряные – преимущественно на побережьях Северо-Западной Европы, где часто бывает ветрено.

Мельник был этаким технологическим предпринимателем своего времени: техник широкого профиля, инженер, механик и фабрикант в одном лице; а его мельница не только молола пшеницу или ячмень. Начиная с XII в., по свидетельству источников, энергия мельничного водяного колеса использовалась для шлифовки, трощения, изготовления бумаги и шелка, толчения, выделки кож. С ее помощью измельчали кору дубильных растений, необходимую кожевникам, и растение вайду, которое использовали для окраски тканей. Валяльные устройства автоматически били деревянными палками по сукну, отчего волокна шерсти делались мягче и крепче схватывались друг с другом. С помощью деревянного колеса-трансмиссии, зубчатых колес и шатунов средневековые технологи преобразовали вращательное движение в поступательное и получили возможность управлять гигантскими пилами для работы с камнем и деревом. Упоминание о старейшем (после античного периода) устройстве такого рода в Германии относится к 1295 г. – это мельница-лесопилка в Ленгрисе, Верхняя Бавария. Мельничное колесо приводило в движение и шлифовальные устройства, которые с громким скрежетом полировали камни или металлы. Особенно процветала металлообработка, что оказало большое влияние на звуковые ландшафты городов и деревень. Оружейники из немецкого Золингена старались раскрыть тайну дамасской стали, которой владели арабы. Применяя технологию прессования, они часами били молотами по матрице, чтобы наладить серийное производство клинков. Из мастерских волочильщиков слышался громкий тонкий скрип – там тянули бесконечную проволоку, которая затем использовалась для изготовления кольчуг. Клепка, плакировка, инкрустация – все это сопровождалось грохотом и звоном и очень досаждало окружающим. А ведь приходилось еще закаливать, затачивать и сверлить.

Судя по картинам, ксилографиям, а после 1420 г. – и гравюрам, уже тогда предпринимались попытки выселить чересчур шумных ремесленников в предместья или хотя бы на окраину города. Знаменитым примером является нюрнбергская мельница-волочильня, источник постоянного скрипа, стука и грохота. Сохранилось сразу несколько ее изображений. На гравюре из «Всемирной хроники» («Нюрнбергской хроники»), написанной Хартманом Шеделем и изданной в 1493 г., она стоит прямо перед городскими воротами, рядом с местом для казней. Эту же мельницу запечатлел Дюрер – но уже на лугу Халлервизе, облюбованном преимущественно молодыми людьми, которые приходили туда в будни и в праздники, чтобы играть, отдыхать и бурно веселиться[67]67
  Hess Daniel. Die Natur als vollkommene Lehrmeisterin der Kunst // Der frühe Dürer. Ausstellungen im Germanischen Nationalmuseum vom 24. Mai bis 2. September 2012. Nürnberg, 2012. S. 123.


[Закрыть]. Где уже шумно – можно и еще пошуметь. По крайней мере, в конце Средневековья шум стал одним из важных последствий развития городов, и его уже не получалось игнорировать.

Что касается громких, до нутра пробирающих звуков, ни одна из доиндустриальных мельниц не могла сравниться с мельницей-кузней, работавшей от водяного колеса. Вода приводила в движение вал с выступами, с помощью которого ритмично поднимался и опускался тяжелый хвостовой молот. Со страшным грохотом он обрушивался на металлические полуфабрикаты и заготовки. Во все стороны летели искры, от громкого удара сотрясался пол. Плавильню сначала тоже располагали неподалеку, и там вода помогала раздувать шипящие мехи. На сохранившихся позднесредневековых чертежах изображены такие механизированные кузницы с тремя мехами и молотом (иногда несколькими). Главными центрами ранней металлообработки стали Бавария и Нижняя Австрия. Баварский железный путь между Байройтом и Регенсбургом был усеян кузницами такого типа, расположенными в основном по берегам реки Пегниц[68]68
  Kaulich B., Meyer R., Schmidt-Kaler H. Von Nürnberg durch die Pegnitz-Alb zur Bayerischen Eisenstraße. Wanderungen in die Erdgeschichte. Band 11. München, 2000.


[Закрыть]. В других областях Германии их тоже хватало. В одном только Рейнланде в позднем Средневековье насчитывалось более ста кузниц; много их было в Руре, Тюрингенском лесу, горах Фихтель и Рудных горах.

На рубеже Средневековья и раннего Нового времени владельцы механизированных кузниц были самыми богатыми ремесленниками. Их высокотехнологичные и шумные предприятия давали такие солидные доходы, что они могли тягаться только с баснословно богатыми купеческими династиями. Так называемые дворцы кузнецов, центры огромных земельных владений в Верхнем Пфальце, до сих пор впечатляют размерами и роскошью, давая представление о былом богатстве их хозяев[69]69
  Hellinger Jakob. Hammerwerke an Laber und Naab im Spätmittelalter und in der Frühen Neuzeit. Regensburg, 2016.


[Закрыть]. Мельницы-кузни грохотали по всей Франконии и Пфальцу, причем в некоторых регионах они начинали работать на рассвете, заканчивали на закате, и в течение дня их было слышно за несколько километров. Неудивительно, что один из немногих сохранившихся законов о тишине касается именно этих предприятий. В 1534 г. власти города Ахена предписали одному из мельников остановить работу кузни, в которой он обрабатывал медь. Ее шум мешал горожанам. Мельник Якоб фон Брее имел право пользоваться водой на улице Понеллгассе, но лишь в той мере, чтобы его деятельность «не вредила, не мешала и не докучала» соседям[70]70
  Pick Richard. Aus Aachens Vergangenheit. Beiträge zur Geschichte der alten Kaiserstadt. Aachen, 1895. S. 195.


[Закрыть].

Мельницы предвосхитили тот путь развития, которым начиная с раннего Нового времени определяется характер современного шума: монотонного, продолжительного, устойчивого, непрерывного. Они создали то, что современные специалисты по истории окружающей среды и акустике называют фоновым шумом, – некий постоянный уровень шума, у которого нет ни начала, ни конца, ни поддающихся четкому определению пиков. Прежде громкие звуки были дифференцированы и внезапны, каждый из них возникал и затухал отдельно от другого. Мельницы и ранние формы фабрик создавали своеобразную акустическую среду, в которой уже звучали рев, жужжание и грохот, характерные для современных крупных городов и промышленных центров. Практически непрерывный цикл шума. До мельниц ничего подобного не было. В этом постоянном гуле очень сложно было вычленить отдельные звуки, определить их происхождение и дать им оценку. Вот как возникла неопределенность шума.

Средневековая технология была многогранна. К ее достижениям относятся не только скрипучие мельницы и грохочущие стройки. Средневековые мастера изобрели новые способы измерения времени, которые сейчас стали такими же факторами стресса, как и шум. В XIV–XV вв. неожиданно появилась возможность услышать ход времени. Раньше сутки делились на отрезки бесшумно, для этого использовались водяные, солнечные и песочные часы. Можно было также ориентироваться на горение свечи или курительной палочки[71]71
  Подробнее см.: Dohrn-van Rossum Gerhard. Die Geschichte der Stunde. Uhren und moderne Zeitordnung. München: C. Hanser, 1992.


[Закрыть]. Со всеми этими приспособлениями было покончено, когда появились механические часы. Их история началась в средневековых монастырях: братии нужно было точно знать время, чтобы по расписанию собираться на молитву или отправляться на работу. Так что именно монахи стали первыми в истории часовщиками.

В монастырях разрабатывались первые часовые механизмы, которые привнесли шум течения времени в человеческую жизнь. Постукивание шестеренок, стрекот падения часовых гирек и, конечно, удары колокола – плод кропотливого труда монахов, а затем и ремесленников. Первые механические часы были грохочущими громадинами, которые и ходили еще неточно. Однако с их появлением тихое время песочных часов утекло безвозвратно. Один из древнейших часовых механизмов был сконструирован в XIV в. монахом Петром Лайтфутом из Гластонбери. Сейчас его можно увидеть в лондонском Музее науки[72]72
  Howgrave Graham, Robert Pickersgill. Peter Lightfoot – Monk of Glastonbury and The Old Clock at Wells. Glastonbury: Avalon Press, 1922.


[Закрыть].

Однако подлинный взлет хронометрии начался лишь после появления новых часов в городском пространстве. Сначала гигантские зубчатые механизмы тикали только на церквях, в монастырях и на башнях особого значения – ратушах или городских стенах. За время нужно было заплатить большие деньги, напольные часы мог позволить себе далеко не всякий. Эрфурт, Аугсбург и Сен-Готард, по сохранившимся сведениям, впервые обзавелись механическими часами в 1304 г. В 1335 г. в Милане были установлены башенные часы с боем[73]73
  О первых механических часах см.: Zinner Ernst. Die ältesten Räderuhren und moderne Sonnenuhren. Bamberg, 1939. S. 60 f.


[Закрыть]. Ход времени впервые стал слышен, даже издалека. Больше не нужно было поднимать голову, чтобы посмотреть, который час. Колокольный бой башенных часов сделал знание точного времени доступным для всех, но также постепенно синхронизировал жизнь отдельных людей друг с другом. Без часов был бы невозможен ни экономический, ни технологический, ни научный прогресс.

Чума, война и порох

Адам уговорил меня пойти с ним. Вот он со своими друзьями-мужланами и с кружкой вина слушает фигляров и дудочников из Йены, а те уже получили несколько монет за свою громкую музыку. Толстая жена мясника протискивается вперед, затевает перепалку с мальчиком из Бендерфурта. Тем временем палач со слугой тяжелым молотом вколачивают в землю столбы. К тем, которые уже вбиты, какой-то большой и крепкий мужчина пригвождает железные цепи и ручные кандалы, а еще несколько человек складывают вокруг каждого столба большие кучи хвороста и поленьев. Вдруг в шуме и грохоте я слышу пение. Оно доносится с холма, приближается, становится все громче. Впереди идет тот француз, который последние недели жил «Под старыми весами». Весь в черном, высокий, очень худой – не то что наш толстопузый священник. Зловещий, немногословный, он внушал мне страх. Я всегда убегала, едва завидев его черную фигуру. За ним идет священник и громко молится по-латински. На холм, скрипя и громыхая, взбирается повозка с женщинами – я уже слышу всхлипывания Брайтнерши[41]41
  До XVIII в. женские фамилии в Германии имели стандартные окончания женского рода, самым распространенным из которых было окончание – in. Таким образом, женщины из семьи Брайтнер (жены, сестры, дочери) носили фамилию Брайтнерин. В данном случае фамилия передается в русифицированном варианте.


[Закрыть]. Все ее лицо в крови, волосы коротко острижены, глаза опухли. А бывшая служанка Хойзлера лежит тихонько. Слугам приходится волочить ее к столбу. Быть может, Господь уже смилостивился над ней и избавил ее от мучений. Последняя – кормилица Вагнера, она всегда была такой кроткой. Но ходила с высоко поднятой головой. Как и сейчас. Кажется, будто ее и не пытали. Француз непрерывно что-то бормочет, постепенно возвышая голос; когда слуга бросает горящие головешки в сложенные у столбов кучи поленьев, он аж кричит, к кому-то взывая. Огонь не коснулся даже края белой сорочки Брайтнерши, надетой в знак покаяния, а она уже душераздирающе завопила. Огонь трещит, разгораясь, а ее вопль звенит в моих ушах. Служанка Хойзлера по-прежнему тихо висит на своем столбе, голова ее безжизненно поникла; уж точно Господь ее прибрал. Только кормилица стоит прямо, глаза ее закрыты. У Брайтнерши уже загорелись рубашка и волосы, и она кричит так жутко, что больше ничего вокруг не слышно. Деревенские хулиганы поначалу громко бахвалились, даже протиснулись в первые ряды, но теперь и они стоят, будто языки проглотили. Тут кормилицу охватывает шипящее пламя. Мое сердце громко колотится от ужаса. Я отворачиваюсь, зажимаю уши руками и бегу так быстро, как только могу. Она спасла мое дитя, этого я никогда не забуду.

https://youtu.be/A8i5xJW5gGc?si=u369Alpi7IakvzM

7. Символ эпохи

Средневековая церковь. Башенные часы с боем

Людям Средневековья нравилось громкое, резкое и грубое. В повседневной жизни их окружала относительная тишина – тем сильнее они старались ее нарушить. В конце XV в. значительно расширился список громких жестокостей, которые люди совершали друг с другом. Сожжение заживо – лишь самый известный пример. Жестокое, варварское и шумное поведение было характерно не только для низших слоев общества и крестьянства. Аристократы нередко во всеуслышание демонстрировали столь же вопиющую бесчеловечность. Действовало право сильного, а в мирные времена не хватало системы твердых правил, которые могли бы обеспечить спокойствие и безопасность. Распущенные наемники, обнищавшие рыцари и агрессивные попрошайки были «вредными людьми»[74]74
  Sellert Wolfgang. Landschädliche Leute // Cordes Albrecht (Hrsg.). Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. Berlin, 2005. Sp. 578–581.


[Закрыть] и реальным источником опасности – некой ранней формой организованной преступности.

По мнению современников, особенной жестокостью отличался один рыцарь времен правления французского короля Филиппа II Августа (1180–1223). Всю свою жизнь он разрушал церкви, грабил деревни, нападал на паломников, калечил невинных людей[75]75
  Borst Otto. Alltagsleben im Mittelalter. Frankfurt am Main: Insel Verlag, 1983. S. 405.


[Закрыть]. Жестокость и насилие, крики жертв и рык агрессоров – все это было приметой времени. «Именно в этой однообразной обстановке лучше всего выдает свое истинное расположение душа эпохи, – пишет медиевист Отто Борст. – Разбой и грабеж, узурпация и кровавые стычки были делом не одних только рыцарей, этим с удовольствием занимались и жители набиравших силу городов, в чем легко убедиться – достаточно хотя бы вкратце ознакомиться с хрониками городских войн позднего Средневековья. Убитые старики, изнасилованные женщины, вырубленные виноградники, сожженные деревни, оскверненные гробницы – все это считалось, так сказать, нормальной ценой войны»[76]76
  Ibid. S. 407.


[Закрыть].

Хотя подлинной эпохой ведовских процессов считаются XVI–XVII вв., костры пылали уже в Средневековье. Инквизиция (лат. inquisitio – «поиск», «расследование», «вопрошание») была учреждена в 1215 г. папой Иннокентием III (1161–1216), и первоначальной ее целью была сама Церковь – еретики, богохульники и прочие смутьяны. Хотя в массовом представлении инквизиция связана прежде всего с жестокими пытками, треском пламени и криками несчастных жертв, для своего времени она была инновационным и прогрессивным явлением, неким островком правопорядка. Верится с трудом, но это так. Впервые в истории было четко упорядочено судопроизводство: предоставление доказательств, ход судебного процесса, составление протокола допросов, включая свидетельские показания, ведение письменной документации. Божьему суду и очистительным клятвам пришел конец[42]42
  Божий суд, или ордалии, был нормой судопроизводства в раннем Средневековье. Обвиняемый должен был доказать свою невиновность, пройдя определенные испытания (сразиться в поединке, подержать в руках раскаленное железо и т. п.). Судьей в этом процессе был сам Господь, а люди – только свидетелями Его приговора. Инквизиционный процесс, получивший распространение в XI–XII вв., базировался на нормах римского права, разработанного еще в Римской империи и кодифицированного в Византии VI в. (Corpus juris civilis императора Юстиниана).


[Закрыть]. Исход процесса часто был непредсказуем, зато путь к вынесению приговора – всегда прозрачен. Столь же очевидны были недостатки: обвинитель и судья – одно и то же лицо, судопроизводство – закрытое, а пытки – признанное средство поиска доказательств. Таким образом, вплоть до XVIII столетия в судопроизводстве были нормой и каверзные вопросы, и крик обвинителя, и стоны пытаемых.

До конца не ясно, мог ли обыватель услышать ужасные звуки из пыточной. Обычно допрос с пристрастием проходил за закрытыми дверями, однако людям были известны и методы пыток, и их последствия. В эпоху устной культуры слухи распространялись быстро, а время от времени кто-то мог в самом деле услышать крики из камеры или застенка. По меньшей мере для непосредственных участников пытки этот процесс был не только жестоким и бесчеловечным, но и очень шумным. Некоторые источники сообщают, что по распоряжению инквизитора мог применяться так называемый капиструм[77]77
  Wächter Oskar. Vehmgerichte und Hexenprozesse in Deutschland. Stuttgart, 1882. S. 163.


[Закрыть] – вид повязки, похожей на недоуздок, которая должна была удерживать кляп во рту. Громкие крики и стоны не должны были мешать работе судьи и палача.

В отличие от пытки казнь была публичным событием, которое запоминалось надолго. Казнь была средством наглядной и акустически мощной демонстрации того, что происходит с нарушителями правил. Конечно, самым жутким зрелищем было сожжение заживо, которое ожидало предполагаемых еретиков, ведьм и колдунов. Смертная казнь была похожа на народный праздник с музыкой, жонглерами, пестрой ярмаркой, на которую собиралось множество людей. В общем шуме толпы звучали крики несчастных, которые погибали медленно и мучительно. Нередко их страдания длились целых двадцать минут. Осужденных за уголовные преступления, подстрекательство к смуте или по политическим мотивам ждали другие виды казней[78]78
  Kisch Guido. The «Jewish Execution» in Medieval Germany and the Reception of Roman Law // Kisch Guido. Ausgewählte Schriften (Forschungen zur Rechts-, Wirtschafts– und Sozialgeschichte der Juden, Band 2). Sigmaringen, 1979. S. 165–193.


[Закрыть],[79]79
  Wüst Sabine Meister Franz – Henker aus «Leidenschaft» // Wüst Wolfgang und Sabine, Hirte Markus. Kriminalitätsgeschichte – Tatort Franken. Eresing: Oreos Verlag, 2020. S. 31.


[Закрыть],[80]80
  Ibid. S. 30.


[Закрыть].

Однако самой грубой нарушительницей покоя была война – а войн в Средневековье было много. Повсюду она считалась законным средством реализации политических интересов. Норманны против сарацин в Италии, походы Карла Великого против саксов, Штауфены против Вельфов, бесконечные войны за наследство и, наконец, Столетняя война (1337–1453), эта долгая ссора Франции и Англии. Конфликт с мусульманским миром, вспыхнувший с началом Крестовых походов, тянулся до самого конца Средневековья, и даже дети принимали участие в шумной войне с мнимыми язычниками. Звон мечей, крики сражающихся и топот боевых коней слышали не только солдаты и ландскнехты. Шум битвы распространялся по ближайшей округе, пугая мирных жителей. Неизвестный автор «Песни о Роланде» описал его так:

 
Да, тот, кто слышал звон разбитых броней
И грохот копий крепких о щиты,
Кто слышал стон предсмертный и проклятья,
Тот знал, что значит горе и мученья!..[43]43
  Пер. со старофр. Ф. Г. де ла Барта.


[Закрыть][81]81
  Sayers Dorothy L. The Song of Roland. L., 1937. S. 184. (Песнь о Роланде / Пер. со старофр. Ф.Г. де ла Барта. М.: Художественная литература, 1937. С. 121.)


[Закрыть]
 

В Средние века Европа импортировала еще одно изобретение, с которым пришли новые звуки. Их можно услышать и в наши дни – это шипение пороха и гром огнестрельного оружия. Дымный, или черный, порох, основной компонент восхитительных фейерверков и смертоносных пушечных выстрелов, был, очевидно, изобретен в Китае в XI в. В 1044 г. его рецептуру впервые описал китайский писатель Цзэн Гунлян в своей книге о военных технологиях[82]82
  Needham Joseph. Science and Civilisation in China. Vol. 5; Part 6: Chemistry and chemical technology; Military technology: missiles and sieges. Cambridge: Cambridge University Press, 1994. S. 26 ff.


[Закрыть]. Дымящий и шипящий порох с самого начала использовался в военных целях. Огненные стрелы впервые засвидетельствованы в 1161 г., но эти первые ракеты служили скорее для устрашения противника.

История об изобретении пороха немецким францисканцем Бертольдом Шварцем является, скорее всего, легендой. В частности, неизвестно, точно ли он был монахом – да и был ли вообще. Его называют то ученым, то греком, то алхимиком. Некий мастер Бертольд, университетский преподаватель, упоминается в 1410 г. в древнейшем из сохранившихся немецких трактатов по пиротехнике, автор которого остался неизвестным. В другом источнике наш герой превращается в алхимика, случайно получившего чудесный порошок в результате своих экспериментов. В 1432 г. во Фрайбурге появляется следующий манускрипт, называющий имя изобретателя пороха – мастера Черного Бертольда, то есть Бертольда Шварца, в честь которого порох якобы и назван черным[83]83
  Hassenstein Wilhelm und Virl Hermann. Das Feuerwerkbuch von 1420. 600 Jahre deutsche Pulverwaffen und Büchsenmeisterei (репринт первого издания 1529 г.). München, 1941.


[Закрыть]. Историки неоднократно пытались найти реальный прототип героя этой истории, но их попытки пока не увенчались успехом. Гораздо вероятнее, что китайское изобретение в тот момент как раз добралось до Западной Европы, и христианская цивилизация нуждалась в собственной истории происхождения этого загадочного вещества[84]84
  Partington J. R. A History of Greek Fire and Gunpowder. Baltimore, 1960. S. 96.


[Закрыть].

Дионисий Драйтвайн (1498–1576), мастер-скорняк из Эсслинга и автор городской хроники, стал свидетелем битвы с применением огнестрельного оружия – вероятно, одной из первых в Швабии. 18 сентября 1519 г. герцог Ульрих Вюртембергский подошел к воротам Эсслинга и велел дать залп из пушек. «Первый снаряд, который я видел, – пишет Драйтвайн, – попал в дом, где помещался цех лавочников… В страхе перед снарядами я упал на пол вместе с супом, герцог же стрелял, лишь немного не попадая в дома, а люди начали стрелять в ответ с Хлебной башни, что я видел собственными глазами»[85]85
  Borst Otto. Alltagsleben im Mittelalter. Frankfurt am Main: Insel Verlag, 1983. S. 574.


[Закрыть].

Мастера быстро совершенствовали огнестрельное оружие. Дульнозарядные ружья, такие как аркебузы или мушкеты, получили запальный механизм, первые бумажные патроны облегчили процесс зарядки, нарезы в стволе увеличили точность попадания. Благодаря появившимся позже магазинам повысилась скорострельность. Ружья стали легче, а затем появился новый и чрезвычайно удобный формат огнестрельного оружия – короткоствольное (пистолеты и револьверы). А главное: поначалу стрелкам не требовалось долгого обучения и солидного жалованья, как, например, высококвалифицированным лучникам. Под ружье годились и новички.

Первыми пушками в истории Европы были «огненные горшки» – короткие несуразные чудища с выпуклым закругленным концом, в который закладывали и поджигали порох. Они были опасны; нередко после мощного взрыва погибал не враг, а сам пушкарь. В 1284 г. они применялись при Форли (Северная Италия), в 1311 г. – в Брабанте (Бельгия), а в 1324-м – во время осады Меца. Их грохот пугал всех: друзей и врагов, полководцев, маркитантов и ремесленников из обоза, а также крестьян, которые с любопытством глазели на кровавый спектакль. Впервые в истории мир потрясла пушечная канонада – начался век артиллерии. Достоверно засвидетельствовано применение пушек в битве при Креси – 26 августа 1346 г., во время Столетней войны[86]86
  Sumption Jonathan. The Hundred Years War (Vol. 1). L.: Faber & Faber, 1990. S. 527 f.


[Закрыть]. Хотя исход боя решали другие рода войск, это было знаковое событие. Английский король Эдуард III, которому принадлежали пушки, разбил французов наголову, несмотря на их значительное численное превосходство. Поздние гиганты, такие как, например, бомбарда «Пумхарт фон Штайр» (ок. 1452), стреляли каменными ядрами до 80 см в диаметре.

Гораздо страшнее, чем гром сражений, была тишина эпидемии. Эту акустическую картину не спутаешь ни с чем. Хотя чума свирепствовала и в неолите, и в Античности, именно в Средневековье это бедствие приобрело поистине апокалиптические масштабы, охватив весь континент, вплоть до Исландии и Норвегии. В течение 600 лет Европа почти не страдала от эпидемий, пока вспышка чумы в 1346 г. не перевела ее на несколько лет в чрезвычайное положение, подобного которому еще не бывало. Жертвами эпидемии стали почти треть европейцев. Только в Германии и Скандинавии численность населения уменьшилась с 11,5 до 7,5 млн человек – с соответствующими акустическими последствиями для Священной Римской империи. Схожей была ситуация и в других регионах. На огромных территориях теперь царила мертвая тишина. Особенно страдали местности, отрезанные от большой земли горами или бездорожьем, – они совершенно опустели. Заброшенные поля, деревни-призраки – в какие-то из них люди так и не вернулись. По подсчетам историков, в Германии (в границах 1918 г.) из 170 000 поселений около четверти превратились в пустоши[87]87
  Jenks Stuart. Von den archaischen Grundlagen bis zur Schwelle der Moderne (ca. 1000–1450) // North Michael (Hrsg.). Deutsche Wirtschaftsgeschichte. Ein Jahrtausend im Überblick. München, C. H. Beck, 2000. S. 49.


[Закрыть].

https://youtu.be/6uPmEZBgC2Q?si=noFjkz-JS6WX9io7

8. Шум войны

Средневековая бомбарда, XV в. (реконструкция)

Черная смерть вышла из Константинополя и отправилась в путешествие по Европе. Никто не мог чувствовать себя в безопасности. Люди накрепко запирались в своих домах, города закрывали ворота и никого не впускали внутрь, торговые пути опустели, подвоз снабжения застопорился. Страшнейший бич Средневековья создал собственную акустическую атмосферу. Во время очередной волны эпидемии или в голодный год, которыми изобиловал временной период с 1347 по 1351 г., можно было услышать ни на что не похожий звук бедствия. В нем звучали стоны, жалобы и лихорадочный бред больных и умирающих. Их тела покрывали бубоны величиной с яйцо, из носа шла кровь. Стук палкой в дверь, казалось, возвещал приход смерти, хотя это был всего лишь чумной врач. На улицах раздавался грохот телег, вывозивших тела за городские ворота для захоронения в общей могиле. Уровень смертности был экстремально высок. Чума унесла жизни от 60 до 100 млн человек. Флоренция опустела наполовину, в Кёльне ежедневно умирали более 100 человек, в одном только прусском городе число жертв дошло до 13 000 мужчин, женщин и детей[88]88
  Borst Otto. Alltagsleben im Mittelalter. Frankfurt am Main: Insel Verlag, 1983. S. 617.


[Закрыть]. Никто не знал, что причиной всего была крошечная блоха, обитавшая на теле крыс и переносившая возбудитель чумы, бактерию Yersinia pestis. Грязная вода, плохое питание, стесненные условия жизни, недостаток гигиены, контакт с фекалиями и суровые холода открывали путь к распространению эпидемии. В XVI в. во время эпидемии чумы в Париже французский врач Амбруаз Паре (ок. 1510–1590) впервые заподозрил, что чума может быть как-то связана с невероятно расплодившимися крысами. Однако голос его потонул в хаосе черной смерти[89]89
  Malgaigne Joseph-François. OEuvre de Paré. Bd. III, Buch 24, Kap. II. Paris, 1841. S. 364.


[Закрыть].

Повального бегства из городов и деревень не было. А куда, собственно, бежать? Люди считали чуму наказанием Божьим и отдавались на волю судьбы. Покаяние считалось самой насущной необходимостью, громкая публичная молитва была обычным делом. Мессы, покаянные процессии и даже громкие публичные самобичевания – для того, чтобы вернуть милость Господа, все средства были хороши. Люди не подозревали, что мессы и процессии были идеальной средой для распространения инфекции. На перекрестках улиц трещали костры, которые должны были очистить воздух от чумных миазмов. Частью повседневности тех времен стали процессии флагеллантов. Их громкие покаянные молитвы сопровождались щелканьем кнутов и плетей, которыми они стегали себя по спине, раздирая тело в кровь. На фоне эпидемии чумы в бельгийском Турне 8 сентября 1349 г. прошла большая процессия из 565 горожан-флагеллантов[90]90
  Segl Peter. Geißler // Müller Gerhard et al. (Hrsg.). Theologische Realenzyklopädie. Bd. XII. Berlin: De Gruyter, 1984. S. 165.


[Закрыть]. Они пели молитвы, каялись и били себя плетьми, длинные ремни которых были дополнительно снабжены узелками и железными шипами. Все колокола в округе звенели, когда флагелланты падали ниц, декламируя слова молений. Это мероприятие длилось 33 с половиной дня – по дню за каждый год земной жизни Иисуса.

Пугающие события произошли в 943 г. во многих городах и деревнях Испании и Франции. По сообщению одной хроники, простые крестьяне посреди своих полей вдруг начинали дергаться всем телом, а затем падали, крича и стеная. Некоторые из них бредили какими-то чудищами или кричали от жгучей боли, которая якобы терзала их изнутри[91]91
  Moeschlin Sven. Klinik und Therapie der Vergiftungen. Stuttgart, 1986. S. 634–666.


[Закрыть]. Другие, напротив, танцевали как безумные, пока не падали наземь, и только тогда свидетели происходящего замечали, что кожа больных покраснела, а некоторые пальцы почернели. Многие умирали в мучениях через несколько дней, оставляя на этом свете насмерть перепуганных домочадцев. Больные кричали, что их внутренности пожирает огонь, – это было страшнее всего. Никто не мог пролить свет на причину их страданий и смерти.

Этой болезни в Средневековье боялись ничуть не меньше чумы. Возбудителем «антониева огня» (эрготизма) является маленький (всего несколько миллиметров в длину) гриб Claviceps purpurea (спорынья), который вырастает на ржи, особенно после влажного лета. Зерна зараженных колосьев перемалывали в муку вместе с пурпурно-коричневыми наростами. Никто не мог догадаться, что именно они и являются причиной болезни. А между тем яды, содержащиеся в спорынье, вызывают нарушение кровообращения, кожный зуд, паралич, а затем – болезненное отмирание пальцев конечностей. В бреду больные видели демонов и чертей. Они кричали и задыхались от жгучей внутренней боли. Число жертв первой большой эпидемии эрготизма в X в. могло достичь 40 000 человек. В 1089 г., когда Европа переживала вторую волну отравлений, попечение о больных взяли на себя монахи ордена Святого Антония. В XV в. по всей Европе насчитывалось более 350 больниц, построенных антонитами специально для ухода за больными эрготизмом[92]92
  Pangerl Daniel Carlo. Antoniusfeuer. Die rätselhafte Plage // Spektrum der Wissenschaft, 2019. 6: 50–53.


[Закрыть].

Катастрофы, эпидемии, эсхатологические настроения – Средневековье клонилось к закату. Однако в то же время, на рубеже XV–XVI вв., открывалась новая эпоха. Грохот мельничных колес и печатных станков, частичное освобождение от влияния Церкви, технический и научный прогресс, развитие транспорта создали предпосылки для распространения современного шума, причем не только в Европе, Азии и арабском мире, но и в направлении нового континента, который со временем станет его главным источником: Америки. Первое плавание в Америку состоялось за 500 лет до Колумба. В поисках новых земель викинги во главе с исландцем Лейфом Эйрикссоном (ок. 970–1020) достигли берегов Северной Канады, а затем Ньюфаундленда. Убедительные доказательства того, что скандинавы действительно жили в Северной Америке, были предоставлены в 1961 г., когда норвежские супруги-археологи Хельге и Анна-Стина Ингстад обнаружили остатки поселения в Л’Анс-о-Медоус (остров Ньюфаундленд). Однако лишь в 2021 г. команде голландской ученой-геохронолога Марго Кёйтемс удалось доказать, что дома в этом поселении построены из деревьев, срубленных точно в 1021 г.[93]93
  Kuitems M., Wallace B. L., Lindsay C. et al. Evidence for European presence in the Americas in ad 1021 // Nature. 2021. 20 Oktober.


[Закрыть].

Так что именно викинги впервые познакомились с удивительными звуками другого континента. «Сага об Эйрике Рыжем» описывает приключения викинга Торфинна Карлсефни, который высадился на северном берегу Канады около 1010 г. Вместе с ним на трех кораблях приплыли 160 мужчин и женщин. Выйдя на разведку, викинги встретили аборигенов с ритуальными палками-погремушками и каноэ из бычьей кожи. «Но однажды рано утром, осматриваясь, они увидели девять кожаных лодок. С лодок махали палками, трещавшими, подобно цепам, и палки вращались по движению солнца»[44]44
  Перевод М. И. Стеблин-Каменского. Цит. по: Сага об Эйрике Рыжем // Исландские саги. Ирландский эпос. М.: Художественная литература, 1973. С. 122.


[Закрыть][94]94
  Magnusson Magnus und Palsson Hermann. The Vinland Sagas. The Norse Discovery of America. Graenlendinga Saga and Eirik’s Saga. L., 1965. S. 98.


[Закрыть]. Однако это был всего лишь краткий акустический эпизод, который вскоре растаял во тьме истории, как и все приключения викингов на другом континенте. Их поселения были покинуты и забыты, их недолгая попытка закрепиться на чужом берегу осталась лишь намеком на то, что ждет Америку в будущем. Эта история о спонтанности, о поиске, о незавершенности, о том, как человечество осторожно нащупывает путь вперед, ярко характерна для эпохи в целом и для множества других процессов такого несовершенного европейского Средневековья.