Текст книги "Шум. История человечества. Необыкновенное акустическое путешествие сквозь время и пространство"

Реформация: и церковь звучит по-другому

Всем известно, что история Реформации началась со страшного шума, хотя, возможно, это не более чем легенда. 2 июля 1505 г. молодой Мартин Лютер, студент юридического факультета, возвращался к себе после визита к родителям. В Штоттернхайме, близ Эрфурта, он попал в сильнейшую грозу и так испугался, что дал обет уйти в монастырь. В страхе перед громом и молниями он якобы упал на колени и воззвал к святой покровительнице рудокопов, популярной тогда в Тюрингии: «Спаси меня, святая Анна, и я стану монахом!»[49]49
  В это время в Германии чрезвычайно активно занимались разработкой рудников и металлургией, поэтому популярность св. Анны была весьма велика. В горном деле был занят и отец Мартина Лютера, Ганс.


[Закрыть] Что же, без грома небесного не было бы никакого монаха Мартина и никакой Реформации? История пошла бы совсем по другому пути. Однако в то время все уже было готово к реформам.

Кризисные явления на рубеже XV–XVI вв. заставляли многих современников поверить в близость конца света. Смерть могла настичь человека в любой момент. Его жизни угрожали война, чума и голод, убийцы и грабители, а в случае внезапной кончины он мог оказаться в ревущем огне чистилища или вовсе в аду. Для людей, которые жили на рубеже XV–XVI вв., это все было не пустыми фразами, а бесспорной реальностью. Они каялись в своих грехах, молясь и исповедуясь, распевая псалмы, постясь, совершая паломничества, однако отпущение грехов можно было получить и проще – заплатив деньги. Из благочестивых пожертвований Церковь сделала профессионально организованный бизнес, приносивший миллионные доходы.

Принято считать, что Реформация началась 31 октября 1517 г. с нескольких громких ударов молотка, которым Мартин Лютер прибил свои «95 тезисов» к дверям Виттенбергской церкви, однако это не точно, достоверных свидетельств у нас нет. Возможно, тезисы Лютера никогда не висели на церковных вратах, но независимо от этого они пошатнули политическое и социальное равновесие, столетиями державшееся в Европе. «Всякий христианин, искренно раскаивающийся и сокрушающийся о своих грехах, имеет полное прощение и без папских индульгенций»[50]50
  Пер. с нем. И. Каркалайнен. Цит. по: Мартин Лютер. 95 тезисов. СПб.: Роза мира, 2002. С. 8.


[Закрыть]. Тезисы 36 и 37 были не чем иным, как лобовой атакой на сильнейшую институцию своего времени[51]51
  Следует отметить, что сам Лютер не планировал атаковать в лоб. Его тезисы составлены очень осторожно, направлены именно против торговли индульгенциями и напрямую не ставят под вопрос ни авторитет папы, ни догматы католицизма – они предлагают лишь исправить самые очевидные недостатки церковной жизни. По форме тезисы «могут рассматриваться как приглашение к академическому диспуту», начать который Лютер имел полное право, поскольку был доктором богословия в Университете Виттенберга (см.: Брендлер Г. Мартин Лютер: теология и революция. М.; СПБ., 2000. С. 85). Однако последующие диспуты с Ф. Каэтаном и И. Экком оттолкнули его от Рима, а в 1520 г., с отлучением Лютера от церкви, последовал полный разрыв.


[Закрыть].

Реформация стала также переломным моментом в истории акустического мира, в котором господствовала средневековая Церковь. Мартин Лютер был не только автором тезисов, изменивших мир и поставивших под вопрос авторитет католической церкви. Он перевел Библию на немецкий язык и тем самым демократизировал религию вообще. Он раскрыл тайны латинской литургии, сделав ее религиозное содержание понятным для всех, а также упростил ее, очистив от всего наносного. С помощью листовок и трактатов, написанных на немецком языке, он впервые сделал достоянием широкой общественности факты злоупотреблений католической церкви, которая тратила деньги, вырученные с продажи индульгенций, на строительство роскошного собора Св. Петра или на выплату долгов аугсбургским банкирам Фуггерам.

Важными факторами его успеха в данном случае были печатный станок и проснувшаяся в людях тяга к знаниям, но прежде всего – решение публиковать большинство своих сочинений на немецком языке. Последние издавались гигантскими по тем временам тиражами и вызывали широкий общественный резонанс. Только в 1520 г. было напечатано более 500 000 экземпляров его брошюр, книг и листовок. Один из главных его трактатов, «О свободе христианина» (1520), стал первым бестселлером Нового времени. Хотя грамотные люди еще оставались абсолютным меньшинством (приблизительно один миллион из 12 млн жителей Германии), это больше не было проблемой. Решение нашлось просто: тот, кто умел, зачитывал тексты вслух. Люди слушали о новых открытиях с величайшим интересом и приходили в восторг – началась эпоха жадного поглощения информации. Громкое чтение вслух стало одной из главных примет времени наряду с многочисленными выступлениями красноречивых проповедников, которые странствовали по городам и деревням, чтобы во всеуслышание возвещать с площадей истины новой религии.

Дальнейший путь Лютера известен всем: отлучение, Вормсский рейхстаг и знаменитые (хоть и не засвидетельствованные документально) слова «На сем стою и не могу иначе. Да поможет мне Бог. Аминь». Даже если это выдумка, они звучат впечатляюще. Далее – имперская опала, побег в Вартбург, превращение в «рыцаря Йорга» и уединенный кропотливый труд: перевод Библии на немецкий язык, благодаря которому церковь наконец-то стала национальной. Лютер переводил не латинский текст Библии, а древнегреческий, изданный Эразмом Роттердамским. Он писал не в высоком ученом стиле, а на народном языке, с разговорными оборотами – это была Библия для чтения вслух. Ее должны были читать громко и выразительно, чтобы каждый услышал и понял Слово Божье.

Итак, в лютеранской церкви больше не бормотали непонятные латинские слова. Библия Лютера, собственно, была далеко не первым переводом главного текста христианства на немецкий язык: еще в 1466 г. страсбургский книгопечатник Иоганн Ментелин (1410–1478) издал Священное Писание на народном языке, а с тех пор вышла еще добрая дюжина изданий. Однако лишь Лютеру удалось достичь такого ошеломляющего успеха. Его язык был сильным, звучным и ясным. Он считал, что переводчик должен смотреть в рот простому человеку[52]52
  Скрытая цитата из «Письма о переводе», написанного Лютером в 1530 г.: «…как говорить по-немецки… надо спросить у матери под кровом ее жилища, у детей на улице, у простого человека на рынке, и смотреть ему в рот, и так переводить; тогда они поймут все и заметят, что с ними говорят понятно». Перевод письма на русский язык был опубликован в книге: Труды Мартина Лютера. Т. 35. Слово и Таинства. Часть 1. СПб.: Фонд «Лютеранское наследие», НП Принт, 2019.


[Закрыть], и поступал именно так. Он создал понятия, которые используются и в современном немецком языке, – например, «миролюбие» (Friedfertigkeit), «человеколюбие» (Nächstenliebe) или «укол совести» (Gewissenbiss). Наконец, он дал человеку ощущение, что тот не одинок в земной юдоли: «Вопль есть не что иное, как весьма сильное и искреннее стремление обрести милость Господа, но не возопит человек, покуда не увидит, как низко он пал»[109]109
  Der Dritte Theil aller Bücher vnd Schrifften des thewren seligen Mans Gottes / Doct. Mart. Luth.. Jena, 1565. S. 21.


[Закрыть].

Реформация виртуозно использовала новые средства коммуникации. Учение распространялось в церквях, театрах и на сценах под открытым небом – посредством церковных песен, листовок и пьес на народном языке. Талантливые дилетанты и профессиональные проповедники говорили перед сотнями людей, дискутировали, выдвигали аргументы – настоящая рекламная кампания XVI в.! В отличие от замкнувшегося в себе, окостеневшего учения католицизма Реформация делала ставку на общение, диспут, преобразование.

Прошло еще более 200 лет до того момента, когда звучание церкви переменилось вновь. В течение сотен лет колокола оставались неприкосновенными, ведь их звук был символом всемогущества, в котором никто не отваживался усомниться. Однако Французская революция, Просвещение и амбициозные буржуа не остановились ни перед чем в разрушении прежних авторитетов. Они сделали то, что для Лютера было еще абсолютно немыслимо. Он не хотел и не мог отказаться от этого акустического знака, перешедшего от старой Церкви к новой. Во вступительном слове к своему сочинению о порядке церковных служб (1526) Лютер заявляет, что его преобразования должны быть слышны:

«Но прежде всего следует это делать ради простецов и молодых людей, которых надобно и должно воспитывать и наставлять ежедневно в Писании и Слове Божьем… где это полезно и способствует делу, пусть звонят во все колокола и играют на органах, и пусть звучит все, что может звучать»[110]110
  Ibid. S. 277.


[Закрыть].

Гром исторической катастрофы: Тридцатилетняя война

Мы выступили сегодня утром, в густом тумане, который рассеялся только к полудню. Солдаты императора дали первый залп, теперь наша очередь. Наши пикинеры еще держат конницу католиков на расстоянии, но все равно положение достаточно скверное. Эберман, который стоял рядом со мной, убит. Прогремел выстрел вражеских мушкетов – и он упал, даже не вскрикнув. Слышно было только, как пуля ударила в его шлем, насквозь пробив металл. Капитан выкрикивает приказы, но кругом такой шум, его едва слышно. Грохочут 20-фунтовые пушки, которые, надеюсь, хорошенько проредят шеренги папистов. Возле нас звенят рапиры и копья, ржут раненые кони, взрываются брюссельские гранаты. Барабаны рокочут так громко, будто сегодня, 6 ноября 1632 г. от Рождества Христова, начинается светопреставление. Позади скулят и вопят саксонцы, которые вообще-то должны были нам помогать. Теперь за дело: насыпать порох, затолкать пулю, встать с мушкетом на изготовку. Не успеваю. Остальные уже готовы, а имперцы тем временем приближаются. Что-то просвистело мимо меня, они все-таки уже выстрелили, а теперь наш черед. Наконец я готов; надеюсь, порох загорится. Капитан опускает шпагу, мы спускаем курок. Раздается оглушительный грохот, нас окутывает облако дыма. Меткий вышел залп – католики разбегаются. А я все думаю про Эбермана. Его жена следует за нами в обозе, и она снова беременна.

Хотя Тридцатилетняя война (1618–1648) началась как региональный конфликт, она скоро стала ареной общеевропейской борьбы за власть, гегемонию и экономические выгоды – вечные предметы распрей между государствами. Центральным конфликтом, определившим ход этой войны, было противостояние Католической лиги во главе с императором Священной Римской империи и Протестантской унии германских князей, заключивших союз со Швецией. Однако не менее важным фактором эскалации напряженности было соперничество двух католических держав, империи Габсбургов и Франции, за доминирование в Европе.

Ни с чем не сравнимые ужасы Тридцатилетней войны надолго запечатлелись в коллективной памяти. Вплоть до катастрофы Первой мировой именно она делила историю Германии на «до» и «после». Облик ее сформировали не только шумные битвы, но и безудержное мародерство солдат, разорявших Германию и граничащие с ней территории. От Мекленбурга на северо-западе к центру страны, а затем до Баварии тянулась полоса пожаров и опустошения. Треть населения Германии, приблизительно 9 млн человек, стали жертвами боевых действий, голода и болезней. Привычное течение жизни уже было нарушено Реформацией, а Тридцатилетняя война внесла в акустические ландшафты раннего Нового времени дополнительные трагические перемены. В течение многих лет то тут, то там тишину взрывал рокот полковых барабанов, звон оружия, грохот выстрелов из пушек или мушкетов.

https://youtu.be/7R_MQhIhDog?si=yoqy0°68GlSwcY5W

10. Выстрелы из мушкетов

Раннее Новое время. Огнестрельное оружие Тридцатилетней войны (реконструкция)

С 1618 по 1648 г. по стране перемещались не только армии протестантского и католического лагерей. За ними тянулись обозы, в которых шли их семьи, женщины, дети, парикмахеры и цирюльники, маркитантки и повара. Казалось, они движутся бесцельно, куда глаза глядят. Всюду, где они проходили, раздавался гром мушкетных залпов и пушечных выстрелов, крики и мольбы замученных и умирающих людей, рев огня, сжигающего деревни. Шла ужасающая, опустошительная война на истощение. В битве под Нёрдлингеном 25–26 августа 1634 г. сошлись почти 75 000 пехотинцев и кавалеристов, чтобы на протяжении двух дней ожесточенно и оглушительно громко сражаться друг с другом. Католическая лига и протестантская Швеция вывели на поле боя около 70 пушек новейшей конструкции. Итог: более 9000 убитых и огромное количество раненых, многие из которых скончались позже, в жестоких мучениях.

Битва при Нёрдлингене, который с 1555 г. принадлежал протестантам[53]53
  В 1555 г. был заключен так называемый Аугсбургский религиозный мир между императором Карлом V, главой Католической лиги, и протестантскими князьями Германии. За протестантами признавалось право исповедовать свою религию, а территория Германии была разделена по конфессиональному признаку; Нёрдлинген оказался на протестантской территории.


[Закрыть], хорошо задокументирована. Современники событий оставили множество свидетельств о жестокостях войны – и ее шуме. Одним из них был Иоганн Майер (1600–1670), ректор городской школы, который описывал все происходящее в своем дневнике. По его словам, за несколько недель до сражения католическое войско осадило имперский город, который защищали всего 600 солдат шведской армии и 600 городских солдат. Осаждающие постоянно обстреливали город, чтобы сломить дух его защитников. В записи от 10 августа 1634 г. Майер сообщает, что городской священник в своей проповеди рассказывал о разрушении Иерусалима, «и тут два ядра, каждое по 30 фунтов, пробили стену и свод церкви, распространив среди людей величайший ужас. Все пришло в смятение! Тревога, крики, всеми чувствами владел страх: враг, мол, уже овладел стеной, городом и церковью, а в нижнем городе сметает все и вся на своем пути»[111]111
  Weng Johann Friedrich. Die Schlacht bei Nördlingen und Belagerung dieser Stadt. Nördlingen, 1834. S. 80.


[Закрыть].

В день сражения, когда шведские войска подошли к Нёрдлингену и обрушились на осаждающих его католиков, жители города напряженно ждали исхода схватки, от которого зависела и их судьба. Майер пишет: «Их увидели стражи на башнях и многократно трубили сигнал… Враг близко! Звучали тревожные призывы к оружию; звонили в колокола, гремели барабаны, солдаты и горожане спешили на помощь… Повсюду громкие жалобы и плач… Некоторые женщины подносили в фартуках порох для своих мужей, защищавших стены. Вдруг с трута сорвалась искра, упала в фартук одной из них, воспламенила порох, и многие сгорели в огне – ужасное и достойное сожаления происшествие»[112]112
  Ibid. S. 104.


[Закрыть]. Шведы проиграли эту битву и потеряли превосходство над противником. Нёрдлинген вынужден был сдаться и заплатить большую сумму денег, чтобы избежать грабежей и опустошения. В конце концов половина его жителей стали жертвами голода и болезней.

В 1988 г. историк Ян Петерс обнаружил в Берлинской государственной библиотеке уникальный артефакт времен Тридцатилетней войны. Маленькая, совершенно неприметная светло-коричневая книга с заплесневелыми листами, сшитыми грубой ниткой, впервые позволила нам увидеть события прошлого глазами простого солдата. Ее автором был Петер Хагендорф (ок. 1601–1632), много лет прослуживший в полку католического генерала Готфрида Генриха, графа Паппенгейма (1594–1632) – то есть один из знаменитых паппенгеймцев[54]54
  Полк паппенгеймцев прославил Ф. Шиллер в своей трагедии «Смерть Валленштейна» (1799). Слова заглавного героя «Я знаю своих паппенгеймцев» стали в Германии крылатыми и означают «знаем мы вашего брата».


[Закрыть]. Хагендорф сражался и на стороне шведов-протестантов, что в те времена было совершенно обычным делом. Что действительно выделяло его из толпы – он умел читать и писать, а в конце войны купил себе двенадцать листов бумаги, чтобы доверить им свои воспоминания о пережитом (очевидно, он писал по памяти). В частности, он был свидетелем взятия и разрушения Магдебурга имперскими войсками Тилли и Паппенгейма в мае 1631 г., когда от рук разъяренной солдатни погибли 20 000 человек – мужчин, женщин и детей. Пожалуй, самая ужасная резня в этой кошмарной истории. «Мне же было всем сердцем жаль, что город был так ужасно сожжен, потому что это был красивый город, да к тому же он принадлежит моему отечеству»[113]113
  Peters Jan (Hrsg.). Ein Söldnerleben im Dreißigjährigen Krieg, Eine Quelle zur Sozialgeschichte. Berlin: Akademie Verlag, 1993. Tagebuch, S. 25.


[Закрыть], – сухо и кратко резюмирует тридцатилетний Хагендорф.

Со страниц его записок до нас доносится лишь слабый отзвук того ужасающего шума, который сопровождал «магдебургскую свадьбу»[55]55
  Распространенное в католическом лагере обозначение взятия Магдебурга как бракосочетания императора – главы Католической лиги – и девы, олицетворяющей город (и отсылающей к самому его названию, которое в переводе с немецкого означает «город девы»).


[Закрыть]. Имперские войска открыли огонь из тяжелых орудий 20 мая в 7 часов утра. Дозорный на башне церкви Св. Иоанна трубил так громко, как только мог, однако в это время на улицах города уже появились солдаты. С укреплений раздавался гром пушечных выстрелов, загорались и с треском рушились целые кварталы. Люди кричали в агонии; солдаты и ландскнехты мародерствовали, грабили и насиловали, хотя имперские законы грозили за это смертной казнью. Более трех дней продолжались грабеж и убийства, которым ужасались даже сами победители. «Затем люди Паппенгейма, а также валлонцы начали бушевать, будто нехристи, хуже, чем турки. Они никого не щадили: ни женщин, ни младенцев, ни беременных женщин, ни в доме, ни в церкви, и самих священников тоже – всех они жестоко мучили и убивали, так что многие другие в войске Тилли сами смотрели на это с отвращением»[114]114
  Theatrum Europaeum. Bd. 2. Tafel 1631. S. 368.


[Закрыть].

Хагендорф описывает большую часть военных ужасов лаконично, холодно и отстраненно. Например, при осаде французского города Корби ландскнехты слишком поздно заметили, что у горожан есть действующая пушка. В соседней палатке «рано утром мужчине и женщине выстрелом оторвало обе ноги»[115]115
  Peters Jan (Hrsg.). Ein Söldnerleben im Dreißigjährigen Krieg, Eine Quelle zur Sozialgeschichte. Berlin: Akademie Verlag, 1993, Tagebuch. S. 74.


[Закрыть]. Без малейшего сострадания он рассказывает и об осаде одного французского замка в 1636 г., защитниками которого были местные крестьяне: «Так что мы подожгли замок, и он сгорел со всеми крестьянами»[116]116
  Ibid. S. 70.


[Закрыть].

В источниках засвидетельствована чрезвычайная чувствительность к шуму, которой отличался Альбрехт Валленштейн (1583–1634), легендарный полководец Католической лиги. В мае 1631 г. к прибытию Валленштейна с армейским обозом готовился город Мемминген (Алльгой, Южная Германия). Прежде всего ему нужно было обеспечить как можно более спокойный сон. Князь страдал подагрой и, очевидно, сифилисом, его мучили хронические боли. Ему становилось все труднее ходить из-за воспаления суставов и боли в ноге. Начиная с 1633 г. он больше не мог ездить верхом. В хронике[117]117
  Fretscher-Chronik. S. 157, 158. Оригинал хроники Фречера находится в Научной городской библиотеке Мемминга; точный список текста, сделанный Кристофом Энгельхардом, доступен по ссылке: https://stadtarchiv.memmingen.de/quellen/fruehe-neuzeit/wallenstein-1630/laminit-chronik.html (Дата обращения 18.11.2023.)


[Закрыть], которую вел меммингенский священник Мицей Фречер, описан вход в город императорского войска – тысячи солдат, лошади, пушки и многолюдный обоз «со множеством повозок, на которых везли багаж, а также со множеством графов и благородных людей». Хотя солдаты Валленштейна вели себя в маленьком городке чрезвычайно разнузданно и громко («вели такую содомскую, непристойную, скотскую и распутную жизнь»), сам полководец, к удивлению священнослужителя, явно не переносил шума – «тихий господин, который не желал ни увеселений, ни песен, ни болтовни». Церковным колоколам он запретил звонить подолгу, а колоколам на воротах и ратуше – звонить вообще. Ночные сторожа больше не выкрикивали часы, а городские ворота Кругстор были закрыты, чтобы повозки не громыхали по улице, на которой располагался дом Валленштейна, – герцог уже страдал от транспортного шума. Ремесленникам запрещалось производить громкие звуки, некоторым из них пришлось покинуть город. А школьные учителя должны быть вести уроки так, чтобы их не было слышно на улице.

Возможно, знаменитая песенка «Лети, майский жук» связана с Тридцатилетней войной. Утверждение не бесспорное, однако это весьма вероятно. Песня могла появиться вскоре после окончания войны, поскольку образ отца, ушедшего на войну, входит в противоречие с бродячей жизнью солдат и их семей, зато вполне вписывается в картину раннебуржуазного мира начала XVIII в.

 
Лети, майский жук!
Отец ушел на войну.
Мать в Померании,
В сожженной Померании[118]118
  Nachtigal Johann Karl Christoph. Volcks-Sagen. Bremen, 1800. S. 46.


[Закрыть].
 

Именно в раннее Новое время война стала такой, какой мы привыкли ее представлять: гонка вооружений, использование техники с высокой боевой эффективностью, громкие взрывы, огромные армии, поле боя напоминает картины ада. В промежутке с 1600 по 1815 г. характер войны изменяется радикально. Она становится более технологичной, механизированной и анонимной. Орудия дальнего боя – легкие и среднекалиберные пушки, мортиры и гаубицы – стали определять исход сражений, а с изобретением легких мушкетов на поле боя стало активно применяться огнестрельное оружие. Повысилась скорострельность: если в середине XVII в. мушкет с фитильным замком мог выстрелить только один раз в минуту, то усовершенствованный кремневый замок позволял выпустить за то же время уже три пули[119]119
  Schönauer Tobias, Hohrath Daniel. Formen des Krieges 1600–1815. Kataloge des Bayerischen Armeemuseums (Band 19). Ingolstadt, 2019. S. 41.


[Закрыть]. Гренадеры бросали первые ручные гранаты, которые выглядели как дымящиеся пушечные ядра и часто взрывались слишком рано. Их конструкция была проста: пустой шар из глины, стекла или чугуна наполняли порохом и снабжали коротким шнуром для поджигания заряда[120]120
  Ibid. S. 202/203.


[Закрыть]. Для полноты картины следует упомянуть карабины, кавалерийские пистолеты, шрапнель и первые гранатометы. На фоне их ужасающего грохота звучали музыкальные сигналы пехотных барабанов, гренадерских литавр, флейт и кавалерийских труб.

Начался век поистине масштабных и многолюдных сражений.

Акустический обмен: как за Колумбом последовал шум

Моряк Родриго де Триана (ок. 1469–1525), севильский еврей, был первым, кто увидел берег Америки. В бортовом журнале Христофора Колумба записано, что в ночь на 12 октября 1492 г., в 2 часа, на борту прозвучал громкий крик Родриго, оповестивший команду «Пинты» о том, что впереди суша. Он увидел свет на горизонте. Тогда «Пинта» подала звуковые сигналы другим кораблям. Впереди лежал один из Багамских островов – ученые до сих пор спорят, какой именно.

Наряду с изобретением печатного станка и Реформацией открытие Америки Колумбом стало третьим событием, радикально изменившим мир. Последовавшая за ним эпоха Великих географических открытий продлилась с XV до XVIII в. и показала людям, как велика, разнообразна и прекрасна Земля. Через пять лет после путешествия Колумба Васко да Гама смог найти искомый морской путь в Индию. В 1500 г. первый европеец, португалец Педру Алвариш Кабрал, ступил на берег Бразилии, а в 1519–1522 гг. Фернан Магеллан совершил кругосветное путешествие – приключение всемирно-исторического значения, за которое он заплатил собственной жизнью. За ними последовали Жак Картье, Джеймс Кук и Александр фон Гумбольдт. Пораженные чудесами природы, обликом заморских земель, запахами, они обнаружили, что мир за пределами Европы и звучит совсем по-другому.

Слуха завоевателей и переселенцев касались звуки незнакомой речи и просто незнакомые звуки. В той же ситуации были аборигены – и они страшились, потому что принесенный из-за моря шум был гораздо громче всего, что они слышали до сих пор. В итоге и в Старом, и в Новом Свете началось формирование новой акустической среды, которое проходило с невиданной до тех пор скоростью. Первое знакомство аборигенов с завоевателями сопровождалось звуками еще нежными, тихими, безвредными и даже соблазнительными. Итальянец Джованни да Верраццано (1485–1528), высадившийся на территории современной Северной Каролины в 1524 г., рассказывает о своей встрече с местными жителями. Они были настроены мирно, а латунные колокольчики, поднесенные им мореплавателями среди прочих подарков, привели их в полный восторг. «На берегу мы видели множество людей, которые разными знаками показывали нам свою дружбу и приглашали причалить… Один из наших молодых матросов поплыл к берегу, взяв с собой подарки – колокольчики, зеркало и разные другие побрякушки, и когда он был от них на расстоянии 4 фаденов, он бросил им эти вещи»[121]121
  Giovanni Verrazzano. Eine ungewöhnliche Begegnung // Arens Werner, Braun Hans-Martin. Die Indianer. Ein Lesebuch. München, 1993. S. 55 f.


[Закрыть].

Тогда никто не мог подумать, что нежный звон колокольчиков станет для индейцев началом шумного ада. Открытие Америки европейцами запустило механизм культурного обмена, который в 1970-х гг. получил название «колумбова обмена»[122]122
  Crosby Alfred W. The Columbian Exchange. Biological and cultural consequences of 1492. Westport, 1972.


[Закрыть]. Особенно сильно переменился Новый Свет, куда хлынули новые виды животных и растений, благородные металлы, товары, люди, технологии, культура, идеи и, наконец, болезни. Все это достаточно быстро сформировало совершенно новый облик континента. Америка тоже влияла на Старый Свет, но значительно меньше. За прошедшие 50 лет проблемы биологического, технологического и культурного трансфера были глубоко разработаны в науке, однако последствия обмена для акустической сферы еще не стали предметом внимательного изучения.

А между тем акустический обмен шел – его предметами были иностранные языки, звуки природы, голоса зверей и птиц, гром оружия, шум станков и транспортных средств. В 1519 г. испанский конкистадор Эрнан Кортес (1485–1547) отправился на завоевание Мексики. Триста его солдат с лошадьми пробирались через джунгли Центральной Америки, гремя оружием. У них были мушкеты, арбалеты и пушки. Звуки ружейных выстрелов, гром пушек, звон железных доспехов испугали индейцев и сразу дали им понять, насколько опасны для них эти завоеватели. В то же время европейское огнестрельное оружие привело их в восторг. Непонятные поначалу штуки, которые громко стреляют и могут убивать на большом расстоянии, быстро стали объектом вожделения. На завоевателей же воздействовал акустический ландшафт местности. Свист, рык, крики, фырканье зверей – джунгли Центральной Америки наверняка впечатляли и устрашали людей Кортеса, и не только ночью.

Позже, когда конкистадор начал продвигаться к Теночтитлану (в черте современного Мехико), правивший там Монтесума II (1466–1520) уже мог догадаться, что с ним идут насилие, смерть и большие перемены. Несколькими днями ранее Кортес уже вступил в ожесточенные бои с одним из местных племен, приведя противника в ужас и смятение громом мушкетных выстрелов и даже самим запахом пороха. Посланные к Монтесуме ацтеки описывали произошедшее так: «Поднимается великий шум, когда они идут. Их железные рубахи, железные мечи, железные шлемы – все их снаряжение гремит, подобно трещотке. Некоторые из них с головы до ног одеты в блестящее железо. Вид этих сияющих железных людей наполняет ужасом любого»[123]123
  Behringer Wolfgang (Hrsg.). Lust an der Geschichte: Amerika. Die Entdeckung und Entstehung einer neuen Welt. München, Zürich: Piper, 1992. S. 155.


[Закрыть].

Впрочем, континент, на который прибыли завоеватели из Европы, жил отнюдь не тихо и не мирно. В течение столетий инки, майя и ацтеки вели многочисленные войны и жестоко угнетали покоренные народы. Лишь теперь всем пришлось уступить европейцам, вооруженным мощным и шумным оружием, пушками и мушкетами. Завоевателей не везде встречали девственные леса и сельская идиллия. Хотя многие народы еще оставались кочевниками и охотниками, отдельные регионы уже наполнял шум больших городов – в первую очередь это была Центральная и Южная Америка, а также юг Северной Америки. Начиная с XI в. индейцы анасази строили каменные города с многотысячным населением. По предположению исследователей, в принадлежащем к этой культуре городе Меса-Верде (штат Колорадо) могли проживать до 40 000 человек. Для сравнения: население Кёльна в это время было вдвое меньше. Дома в Меса-Верде тогда были самыми высокими в Северной Америке, их рекорд будет побит только в конце XIX в., с возведением небоскребов в Чикаго. Звуковой ландшафт этих метрополий был типично городским. Его формировали многолюдные рынки, оживленная торговля и пути сообщения между городами и деревнями.

Акустическая обстановка в Америке, а потом и на других континентах менялась не только в ходе войн и захватнических походов. Новые звуки входили в быт индейцев вместе с ввезенными из Старого Света животными, техникой и формами жизни. Колонисты привезли с собой мычащих коров, хрюкающих свиней, блеющих коз и овец, жужжащих пчел. Зазвонили колокола, застучали мельничные колеса, загрохотали по дорогам упряжки и грузовые повозки. Визга железной пилы и звона разбившегося стекла здесь тоже еще не слышали. В джунглях Центральной Америки впервые зазвучали пианино, скрипка и литавры.

Особое значение для коренных жителей Америки имела лошадь, которая обитала в этих местах, но вымерла 10 000 лет назад по неизвестным до сих пор причинам. Кони пришли вместе с завоевателями в XVI в. и стали, таким образом, первыми животными из Старого Света, которых увидели и услышали индейцы Центральной Америки, – ржание, фырканье, тяжелое дыхание, топот копыт были им, конечно, в диковинку. Впоследствии кони стали предметом импорта, особенно важным для североамериканских прерий, где они полностью изменили образ жизни местных племен: оставив постоянные поселения, индейцы стали кочевать и заниматься конной охотой на бизонов и других зверей. Потом европейцы пытались обратить их в христианство и заставили вновь осесть на землю – это была одна из множества катастроф, выпавших на долю индейских культур. Естественные звуковые ландшафты лесов, степей и прерий сменились городскими, личная свобода и автохтонная культура – вынужденно оседлым образом жизни, который к XX в. индейцам пришлось вести в резервациях, бичом которых остаются бедность и наркозависимость.

Поневоле Америка превратилась в площадку экспериментов с акустической средой. Те изменения, которые обычно длились веками, здесь проходили за года, самое большее – за десятилетия. Вскоре после появления лошадей в Америке некоторые животные оказывались на свободе и там дичали. Так что стада мустангов, с топотом мчащиеся в прериях Северной Америки, – это прямое следствие европейской колонизации. С другой стороны, по вине завоевателей стихали другие звуки, ранее звучавшие на широких равнинах Нового Света. В XIX в. навсегда исчезли огромные стада бизонов. К 1850 г. в Северной Америке насчитывалось около 30 млн этих животных, а уже к 1890-му их популяция оказалась на грани полного исчезновения. В настоящее время их численность составляет 30 000 особей – всего лишь 0,1 % первоначального числа. Когда массовая охота еще не началась, один европеец стал свидетелем великолепного зрелища: «Всюду, до самого горизонта, были бизоны, их громоподобный топот нарастал, как морской прибой»[124]124
  Kusar Jadranka. Die Jagd. Bisonjagd und Native Americans // Fluter, 2019, Nr. 72. S. 29.


[Закрыть]. Затем, в течение всего 40 лет, были убиты миллионы животных – ради шкур, охотничьих трофеев и просто так, чтобы поупражняться в стрельбе. Когда по прериям проложили железнодорожные пути, пассажиры первых поездов развлечения ради стреляли в бизонов из окон.

Перенос звуков шел и в обратном направлении, пусть это и не означало таких радикальных перемен, которые переживал Новый Свет. Европа знакомилась в первую очередь с голосами экзотических зверей и птиц. Многих европейцев приводили в восторг как хриплые крики (а затем и первые заученные слова) пестрых попугаев, так и характерный писк морских свинок. Весьма впечатляли громкие крики обыкновенных, или синих, павлинов, привезенных из Индии и украшавших сначала дворцы правителей, а потом вольеры и парки, доступные буржуазии. Пронзительные вопли индюков Европа узнала не раньше, чем эту птицу привезли из Нового Света. Невозможно не упомянуть также музыку и песни африканских невольников, из которых выросли сначала блюз и джаз, а потом рок-н-ролл, поп и хеви-метал.

https://youtu.be/OTuADcNMrz0?si=S8YXuwUW1JtuhBt9

11. Паническое бегство

Стадо бизонов в Йеллоустонском парке

Плотность населения на новообретенном континенте и без того была невысока, так что удачливым завоевателям было куда податься. В 1683 г. в Пенсильванию прибыл один из первых немцев на этой земле, юрист Франц Даниэль Пасториус (ок. 1651–1720). Он постоянно поддерживал связь с основателем колонии Уильямом Пенном (1644–1718), а впоследствии написал книгу о Пенсильвании, в которой описывал, помимо всего прочего, природные богатства этой земли и ее звучание: «Тенистые заросли и кустарники полны птиц диковинной окраски, на разные голоса поющих славу Творцу. И прочие птицы здесь в изобилии – дикие гуси, утки, индюшки, куропатки, дикие голуби, кулики и прочие»[125]125
  Pastorius Franz Daniel. Umständige geographische Beschreibung der zuallerletzt erfundenen Provintz Pensilvaniae. Frankfurt / Leipzig, 1700. S. 20.


[Закрыть]. Вскоре после прибытия новых переселенцев в Пенсильвании заработали первые мельницы. Трещал огонь в печах для обжига кирпича, обеспечивавших материалами строителей первых домов. Стучали станки суконщиков. Уже в 1690 г. на первых рынках Джермантауна собирались сотни поселенцев. В целом это был регион спокойный и мирный. Тишину не нарушали «ни громкий голос врага, ни барабанная дробь, ни гром выстрелов»[126]126
  Ibid. S. 54.


[Закрыть].

Пасториус описывает коренное население Америки и его обычаи с необыкновенным для тех времен уважением и симпатией: «Они стараются в своей словоохотливости оставаться честными, верны данному слову, никого не обманут и не оскорбят… В прочем же они серьезны и немногословны и бывают удивлены, когда слышат христиан, болтающих без умолку, и видят их легкомысленное поведение. У каждого из них только одна жена, они всей душой ненавидят распутство, поцелуи и ложь»[127]127
  Ibid. S. 28, 29.


[Закрыть]. Своих земляков Пасториусу похвалить особо не за что: они «ссорятся и кричат», живут в «раздорах» и «пьянствуют». Им следовало бы брать пример с индейцев. В свое время Пасториус был одним из немногочисленных проповедников человечности.