Текст книги "Горький аромат фиалок. Роман. Том второй"

В приемной Виолетта протянула Бекхану ключи, но он вновь не взял их.

– Знаешь что, – предложил он, – Поехали к нам. Ты сама вручишь жене эти ключи. А потом поедем смотреть квартиру, ведь я не знаю, где она находится.

Виолетта не возражала.

4

Гостей из Казахстана встречал сам Кантемир Шейхов. Он коротко представился и повел к машине – бронированному лимузину. Юлия крепко держалась за локоть Владимира, – здесь, в чужой стране никак нельзя его потерять.

– Владимир Михайлович, – обратился Шейхов, как только они оказались в просторном салоне автомобиля, – Мужайтесь. Ваш дядя умирает. Вы прибыли вовремя. Может быть, еще застанете его в живых. Поэтому не обессудьте, я должен немедленно отвести вас к нему, он так хочет повидать своего племянника.

– Хорошо, я не против, везите, – согласился Владимир, а сам подумал: «Получается как в „Евгении Онегине“, с той только разницей, что дядя еще жив, и я приехал сюда не один». Краем глаза взглянул на Юлию, которая со счастливым выражением на лице осматривала шикарный салон лимузина и бросала любопытные взгляды на проносящиеся за окнами виды. Город оказался цивилизованным, небо подпирали небоскребы, а ведь она думала, что остров Надежды – это какая-нибудь дыра. Да, здесь можно жить. Тем более, что этот дядя завещал Владимиру миллионы. Так думала Юлия, и строила планы на будущее. А Владимир думал о том, что предпримет в самом начале в качестве владельца компании. Ну, конечно, сначала познакомится с людьми в правлении компании, осмотрится, оценит каждого и будет подтягивать деловых и честных людей.

Когда их ввели в покои Романа Владимировича, там уже была Надежда Романовна с двумя сыновьями – Ромой и Вовой. Она стояла перед умирающим стариком, прижимая к себе своих мальчиков. И молчала. Молчал и старик. Когда к нему подвели Владимира, Надежда Романовна нехотя посторонилась. Владимир молча кивнул ей, наклонился и протянул руку дяде.

– Здравствуйте, дядя, – сказал он, – Меня зовут Владимиром.

Тот поднял на него глаза, но не сумел даже пошевелить рукой.

Вот… ты… какой, – прошептал он еле слышно, а потом добавил еще тише, так, что Владимиру пришлось нагнуться ниже, – Настоящий Павловский… вылитый… отец… мой отец.

Дядя немного помолчал, собираясь с силами, а потом добавил два слова, скосив глаза на дочь:

– Береги… ее…

Это было произнесено так тихо и невнятно, но Владимир понял старика. Конечно же, дядя просит позаботиться о дочери, которая теперь полностью зависит от него.

И все. Глаза у старика закатились, и он безвольно склонил голову на подушку, словно эти несколько отрывистых слов отняли все имеющиеся у него силы.

Похороны Павловского прошли скромно. Проститься с телом усопшего пришли лишь служащие центрального офиса да несколько акционеров и директоров. Владимир шел сразу за гробом, рядом с ним шел Шейхов, а Юлия шла рядом с Надеждой Романовной и они бросали взгляды исподтишка друг на дружку. Потом, когда они помянули старика за традиционной чаркой и когда посторонние оставили Павловских одних, Надежда Романовна сказала:

– Ну, кузен, давай познакомимся поближе. Меня зовут Надей, Надеждой Романовной.

Владимир представился сам и представил Юлию, и они пожали друг другу руки.

– Вы замужем? – спросил Владимир.

– Да, – отвечала кузина, – Но собираюсь подать на развод.

После этого она рассказала кузену о кознях Кантемира Шейхова и Юрия Крымова, и о том, что по их вине Роман Владимирович лишил ее наследства. Владимир задумался. Он хотел тут же разобраться в этом непонятном деле, но Надежда Романовна почему-то заторопилась и, сказав, что завтра, если конечно кузен пожелает, она вызывается познакомить с островом и со всеми его владениями. Кузен согласился и она удалилась.

Владимир и Юлия поселились пока в особняке у побережья. Прилегающий к особняку участок был обширным – зеленая лужайка, потом смешанный лес, плавно спускающийся к берегу подковообразной бухты, где на причале стояла яхта покойного Романа Владимировича, которой теперь владел его племянник. Владимир со своей новой женой вышли на прогулку. Был погожий, тихий вечер. Пройдя лужайку, они спустились к берегу моря. Ни души. Тишина. Юлия шла чуточку впереди, то и дело оборачивая улыбающееся лицо свое к новому мужу.

– Можно ли предугадать судьбу? – сказала она, – Всего неделю назад я считала, что моя жизнь кончена. Самое лучшее, чего я могла ожидать – это что какой-нибудь вдовец старше меня лет на двадцать предложит мне сойтись. Я ненавидела свою деревню; ее обитатели не любили меня. Да что говорить об односельчанах, когда меня ненавидела родная дочь. Для них всех я была шлюхой, пьяницей. Никому не было дела до моих чувств, до того, что я всю жизнь была жертвой. Да, я любила Вячеслава, но мой первый муж и Николай не позволили мне сойтись с ним. А потом… когда я, наконец, избавилась от этих деспотов, между мной и им встала моя дочь. От этого можно было сойти с ума. Зачем он ей?! Неужели она не могла найти другого? Ведь столько замечательных парней вокруг! Не-ет! Ей нужен был только он – он, который годился ей в отцы.

Юлия вздохнула и несколько шагов прошла в задумчивости, не оглядываясь. Владимир молчал, он не хотел вообще говорить, он бы с удовольствием промолчал всю прогулку по этой незнакомой земле, на которой он оказался по велению все той же судьбы, которая неожиданно соединила двух людей, которые жили, ничего не зная друг о друге.

– А здесь замечательно, – вдруг, без связи со своей исповедью, произнесла Юлия, – И как я благодарна тебе за то, что ты согласился взять меня с собой.

Владимир усмехнулся. Юлия это заметила.

– Да, конечно, я навязалась сама. Но скажи, только честно, я тебе нравлюсь?

Владимир вспомнил их первую брачную ночь в столичном отеле. Эта была бурная ночь! Юлия оказалась отличной любовницей, и она была совершенно другой, нежели Татьяна. Нет, и Татьяну не назовешь холодной, но она не могла бы тягаться с Юлией в темпераменте. Она была – фейерверк страстей! Та ночь словно просветила насквозь эту женщину, словно рентгеном. Конечно, по-настоящему узнать ее еще предстоит, и наверняка у них возникнут сложности, но Владимир уже прощупал ее сущность, ее стержень – это безудержная страстность натуры. И ради своих страстей эта женщина готова пожертвовать всем – она это доказала в той истории с Вячеславом и Леночкой.

Владимир сумел достойно ответить всем ее запросам. Юлия уже была счастлива, тем, что ее новый муж не оказался слабаком, и хотя был на несколько лет старше ее, уверенно продемонстрировал, что способен удовлетворить все ее сексуальные аппетиты. С этим у них было все в порядке. Теперь, прибыв на этот чудный остров с влажным и мягким климатом, оказавшись женой богатого, очень богатого человека, Юлия могла бы счесть себя счастливой. Да, конечно, она счастлива! И только некоторая тревога, нет, скорее неясность их совместного будущего сдерживала ее чувства.

Она остановилась у опушки, когда их глазам открылся великолепный вид тихой бухты. Золотой песок окаймлял бирюзовую бухту узкой полосой, а темный лес обступал колоннадой, словно был стражем этого безмолвного великолепия. Только что скрывшееся за линией горизонта светило обагрило полнеба, и этот багрянец наложил печать трагичности, и души двух новых обитателей острова ощутили двойственное чувство – они восхищались открывшимся видом и одновременно в них поселилась неясная тревога.

А в это время состоялась конфиденциальная встреча Геннадия Аристарховича Цветова и Надежды Романовны Вильсон. Она рассказала о встрече с кузеном, о том, какое впечатление он произвел на нее.

– Судя по всему, кузен готов сблизиться со своей кузиной, – сказала она, и Геннадий Цветов усмехнулся.

– И может статься, что он поделится с ней своими акциями, – добавила она.

– Если только его супруга не воспротивится, – вставил Цветов.

– Да, жена кузена, в отличие от него, держится немного настороженно. Но, как показалось мне, она не имеет влияния на своего мужа.

Цветов вновь усмехнулся.

– Какая жена не имеет влияние на своего мужа? И потом – если ваш кузен умный человек, то он никогда не станет дробить контрольный пакет. А Павловские никогда не были глупцами.

И он залпом опорожнил полный стакан водки. Он заметил, как не понравились его слова собеседнице, хотя вроде бы он сказал ей комплимент, – она же тоже Павловская. Ведь она упирала на то, что ее кузен – подставное лицо во время их первой встречи в его усадьбе. Поэтому он поспешил исправить свою ошибку.

– Если только он настоящий Павловский, – сказав это, он закусил водку ложкой икры.

Встреча проходила в отдельном кабинете самого фешенебельного отеля «Метрополь», на самом последнем его этаже. Внизу расстилался миллионный мегаполис, одноименный с сидевшей за столом женщиной. Огни, тысячи огней, разноцветных, неподвижных и бегущих неоновой рекламы. Где-то на краю этого моря огней, в особняке ее отца на побережье, находится человек, который сам не ведая того, встал на ее пути. Да, Надежда Романовна смогла убедиться, что он настоящий Павловский, хотя у него фамилия не та. Он очень похож на своего деда – в кабинете покойного Романа Владимировича до сих пор висит портрет основателя компании «Надеждинский морской порт», Владимира Михайловича Павловского; так вот, можно подумать, что это портрет этого кузена. И ведь они – дед и внук – полные тезки! Если не считать четырех букв. Надо же!

– Кузен – настоящий Павловский, – возразила Надежда Романовна, – В этом не приходится сомневаться. К сожалению…

– Тогда можете не надеяться, что он поделится с кем-либо своими акциями. Да и Шейхов не позволит дробить контрольный пакет. Увидите – не позднее, чем с завтрашнего дня он возьмет в оборот вашего кузена.

– Да, так оно и будет, – согласилась с ним Надежда Романовна, – Но, если все же мне удастся заставить кузена раскошелиться и отхватить кусок от контрольного пакета, то могу ли я надеяться, что мы с вами объединим свои акции? И сможем ли мы сформировать новый контрольный пакет и таким образом оттеснить кузена с этим Шейховым от кормила компании?

О-о! Цветов с самого начала стремится к этому! Но он понимает, что такое развитие событий было бы слишком простым. Такое вряд ли может произойти в этом реальном мире. Да, конечно, он отдает должное госпоже Вильсон, ее уму и изворотливости, ее коварству и целеустремленности, и кто знает, может ей и удастся развести своего кузена. Но лучше не строить воздушных замков, а выстроить реальную стратегию и тактику, которые позволят справиться с этим варягом, прибывшим из какой-то бывшей колонии России.

5

Виталий Соболев все-таки приехал, как обещал. Но Владимира не застал. И удивился, узнав, что у того объявился дядя миллиардер. Алене нравилось называть дядю миллиардером, это звучало намного солидней, чем миллионер, как она полагала. Никто, конечно, не верил; друзья, подруги, однокашники и соседи не хотели верить в то, что она теперь– дочь миллиардера.

Виталий понравился Алене с первого взгляда, но она не подала виду; глядела на «крутого» бизнесмена сверху вниз – пусть не зазнаётся. Она сказала ему:

– Мы, Павловские, (ей нравилась эта фамилия; казалось, что в отличие от простого Павловы, Павловские звучат аристократически) принадлежим к знатному роду. А мой прадед перебрался на остров Надежды, когда в двадцатом году прошлого столетия эмигрировал из России после гражданской войны. И основал там свою компанию. Называется «Надеждинский международный морской порт». А папин дядя, Роман Владимирович, завещал папе компанию и все свое состояние, так как у него нет наследников.

Виталий не мог представить, чтобы тот избитый, в грязной, рваной одежде человек, которого он подобрал когда-то на шоссе, обладал теперь миллиардным состоянием. И он спросил:

– А как получилось, что ваш дед был миллиардером на том острове, а вы жили здесь?

– Когда прадед покидал Россию, прабабушка моя была беременна. На моего деда. И поэтому осталась – прадед боялся, что она не выдержит путешествия морем. Наверное, он собирался потом приехать за ней, но не сумел. Он взял с собой старшего сына – дядю Романа, тому тогда было пять лет. Оказывается, дядя Роман искал нас всю свою жизнь, а нашел только теперь. Папе передали, что дядя у смертного одра. Поэтому папа уехал так спешно. Ему нужно принять наследство, пока дядя жив.

– А – а… – протянул Виталий с некоторым почтением. Затем поинтересовался:

– У тебя есть братья? Или сестры?

– Нет, – отвечала Алена, – Так что, я – наследница теперь уже папиных миллиардов.

– Да?! – Виталий окинул взглядом девушку, и сделал ей комплимент, – А ты и впрямь миллиардерша.

С тех пор он не называл ее иначе, как Миллиардершей. Виталию нечего было делать здесь, но он не торопился с отъездом. Они с Аленой гуляли по городу, он водил ее в рестораны, казино, ночные клубы и прочие тому подобные заведения для богатых и крутых, в которых никогда не приходилось бывать Алене. Она имела стойкое предубеждение против их завсегдатаев. Но оказалось, что публика тамошняя культурная и образованная. Ее поразила утонченная роскошь салонов, изысканная кухня и вежливый сервис. Везде ее встречали приветливые улыбки, мужчины рассыпались комплиментами. Все – и обслуживающие, и посетители, были с ней очень предупредительны, и Алене пришлось изменить свое мнение о людях богатых, тех, которых она прежде обозначала презрительно: «эти тупые крутые».

Она познакомилась с несколькими знакомыми Виталия, которым он представлял ее, как наследницу владельца миллиардов. Алена видела, с каким почтением обращались к ней, слышала, как шушукались дамы, передавая друг дружке магические слова: «наследница миллиардов!», «ее отец уехал принимать наследство в несколько миллиардов долларов!», «оказывается, они теперь владеют целой компанией!»

Но потом Виталию пришлось уехать к себе – дела. После его отъезда Алена почувствовала пустоту, и поняла, как привязалась к веселому и ироничному парню. Уезжая, Виталий поцеловал ей руку и пригласил в гости. Она обещала приехать.

Татьяна, узнав об освобождении и отъезде Владимира, приуныла. Известие о дяде-миллиардере, завещавшем Владимиру все свое состояние, довольно сбило ее спесь, и она ходила теперь в постоянной задумчивости. Семен Игнатьевич всячески старался низвести Владимира в ее глазах.

– Ну и что, что он унаследовал миллиарды? – говорил он, – Нужен ум, чтобы не растранжирить доставшееся наследство. А он, (Семен Игнатьевич никогда не называл Владимира по имени, обозначая местоимениями) не имеет ни ума, ни бережливости, и достаточно безалаберен, чтобы спустить это наследство. Помяни мое слово – так оно и случиться! Пропить, профукать миллионы многого ума не надо.

Раньше Татьяна обязательно поддакнула бы, но сейчас что-то расхотелось. И она неожиданно оборвала его:

– Да не каркай ты!

И добавила презрительно:

– Завидуешь, да?

Семен Игнатьевич был поражен.

– Что с тобой?! – взвился он. Разговор происходил параллельно с готовкой, которой занималась Татьяна. Все у нее не ладилось; посуда гремела, выскальзывая из рук. В мусорном ведре лежали осколки большой чашки, и Семен Игнатьевич не преминул сделать замечание по этому поводу.

Татьяна разозлилась. Ей захотелось назло ему перебить всю имеющуюся посуду.

– Да не мельтеши ты тут! – прикрикнула она, – Чего без толку мотаешься? Помог бы лучше. Вон, картошку нужно почистить, я не успеваю.

– Ну, знаешь! – оскорбился Семен Игнатьевич, – Тебе не превратить меня в прислугу!

– Да ну! – Татьяна озлилась не на шутку, – Еще как превращу! Кого ты корчишь из себя? А?! Кто ты вообще? Ноль без палочки! Держишь паршивый магазин и считаешь себя пупом земли? Ком-мерса-ант! Торгаш ты, вот кто! Спекулянт несчастный!

И она сплюнула. Семен Игнатьевич побледнел и только повторял, запинаясь, пуча свои инопланетные глаза:

– Да т-ты! Т-ты…

Не выдержав напряжения, он подался в кабинет, но и там не усидел – уехал в свой супермаркет, где сорвал зло на служащих. Досталось всем – от заведующих отделами до охранников.

Татьяна не могла не поверить рассказу Алены о дяде – миллиардере. Алена показала матери и отчиму свою долю долларов, которые оставил ей Владимир. Специально, чтобы досадить им. Семен Игнатьевич долго изучал доллары, щупая и рассматривая их на свет, два раза пересчитал их, не веря самому себе.

– Вроде не фальшивые, – разочарованно произнес он.

Сообщение Алены выбило Татьяну из привычной уверенно – сытой колеи. Она как бы обрела новое зрение и заметила всю убогость своего существования. Она начала вспоминать любовные утехи с Владимиром. С Семеном Игнатьевичем она не имела секс в его обычном понимании, удовлетворяясь вялым ерзанием, которым он одаривал ее примерно раз в месяц. Дотоле она обманывала себя, соглашаясь с ним в том, что «они пожилые и солидные люди, что они уже перебесились, и что им не к лицу страдать подобной ерундой». Но теперь она поняла, что вовсе не «перебесилась», и что она достаточно жива, чтобы иметь добротный секс хотя бы раз в неделю.

Ей вдруг опротивели жирные руки теперешнего мужа. Его неуклюжие ласки, его ровный, занудный голос, его толстый живот, его привычка громко пердеть с выражением важности происходящих в его кишечнике процессов на своем одутловатом лице. Он весь ей опротивел. Лежа с открытыми глазами рядом с Семеном Игнатьевичем, слушая его раскатистый храп, Татьяна вспоминала, как месил ее Владимир, разминая ее тело до последней косточки, до последнего хрящика, доводя ее до полного экстаза.

Воспоминания распаляли ее, и она со слезами на глазах мастурбировала, постанывая и выгибаясь своим отучневшим за последние годы телом. Однажды Семен Игнатьевич проснулся внезапно и всполошился:

– Что с тобой? Ты заболела?

На что она отреагировала слишком резко:

– Чего не спишь?! Храпи дальше, болван ты бесчувственный!

Ее душили слезы; впервые после развода с Владимиром она заплакала, заревела, от обиды на него, от обиды на себя…

– Дура я, дура! – кляла она себя, – Господи! Какая я, в самом деле, дура!

После той ночи она запила. Сначала только прикладывалась к рюмочке наливки, настойки, хорошего вина, но скоро перешла к водке. И начала курить. Если то, что она «тяпнула малость» удавалось как-то скрывать от Семена Игнатьевича, то запах табака он учуял сразу.

– Не пойму, почему здесь пахнет дешевым куревом? – спросил он, морща нос, – Кто-то был у нас?

– Кто к нам придет?! – отвечала Татьяна зло.

– Но откуда здесь такой запах?

– Оттуда!

Семен Игнатьевич недоуменно пожал плечами, и до конца ужина не проронил ни слова, выводя Татьяну из себя тем, что время от времени принюхивался с подозрением.

Но шила в мешке не утаишь, и скоро он застал Татьяну пьяной. В стельку! Она лежала на диване с дымящей сигаретой меж пальцев. Он бешено затормошил ее, а она только плевалась и материлась. Можно представить его возмущение, и можно представить скандал, который он закатил наутро. Но Татьяна нахально отшила его.

– Я буду пить, сколько хочу, и когда захочу! – орала она, пугая его свирепым с похмелья лицом.

– И курить буду, не смей делать мне замечания! Я не продавщица в твоем магазинчике.

Его особенно выводило то, что его гордость, его супермаркет она называла теперь паршивым магазином или магазинчиком.

– Но ты мне жена! – попробовал он урезонить ее.

– Ну и что?!

Татьяна стояла, уперев руки в бока и угрожающе нависая над ним.

– Жена – не рабыня! Я буду делать, что мне вздумается. А если недоволен – вон дверь!

Татьяна сама удивилась своей наглости – квартира, на дверь которой она указывала, принадлежала ему. Но он не посмел напомнить об этом.

Семен Игнатьевич вынужден был обратиться к Алене. Он встретил ее на улице возле университета. Падал редкий пушистый снег. Снежинки лениво опускались на асфальт, превращаясь под ногами прохожих в грязную кашицу. Семен Игнатьевич печально глядел на бюст какого-то деятеля, украшавшего двор вуза. Небольшой пуфик из слипшихся снежинок образовался на носу деятеля, делая того похожим на клоуна. Но Семену Игнатьевичу было не до смеха.

– Алена, я хочу поговорить с вами об очень важном деле, – начал он, не зная, как приступить к разговору, – На очень серьезную тему.

И он завздыхал. Алена не понимала, что нужно отчиму. Она спешила, а Семен Игнатьевич мялся, неизвестно отчего. Она не узнавала его; прежде он всегда был таким уверенным, если не сказать, – самоуверенным.

– Ну, говорите же! – прикрикнула она, – Что-то случилось? Где мама? Что-то с ней?

– Нет, не с ней – тянул Семен Игнатьевич, – То есть, да…

Затем предложил:

– Давайте сядем в машину, здесь так холодно. И снег… такой мокрый.

– Дядь Семен, я тороплюсь! Что вы тянете! Говорите же, что с мамой!

– Я хочу поговорить с вами, – продолжал Семен Игнатьевич, начиная злить падчерицу, – Так продолжаться дальше не может. Это какой-то кошмар! Вы должны поговорить, посодействовать.

– С кем поговорить? В чем посодействовать?!

– С Татьяной – она стала совсем неуправляемой.

– Мама? – удивилась Алена, – А что с ней? Вы поссорились?

– Да… – и Семен Игнатьевич тут же опроверг себя, – То есть, нет.

– Так поссорились или нет?!

– Дело не в ссоре. Татьяна… как бы это сказать… Может, сядем в машину, – предложил он вновь, выведя Алену из себя.

– Да говорите же, что с мамой! – крикнула она, – Чего заладили: «в машину» да «в машину»! Чего я не видела в вашей машине?

Семен Игнатьевич вздохнул и сказал:

– Татьяна начала пить. И курить.

Алена молчала, усваивая услышанное.

– Алена, прошу, сядем в машину, – еще раз попросил Семен Игнатьевич, – Это не пятиминутный разговор.

Алене пришлось уступить. Оказавшись в салоне иномарки отчима, она предложила:

– Расскажите обо всем по порядку.

Семен Игнатьевич долго усаживался на своем кресле. Потом завел мотор и включил отопитель. Алена с выражением откровенной неприязни на лице следила за его движениями и думала: «Что я делаю в этой машине с этим человеком? Что у нас общего, какие у нас с ним могут быть дела?»

Наконец, отчим вперил немигающие зенки свои в Алену, и заговорил, изобразив высший драматизм на своем фантастическом лице:

– Татьяна совсем изменилась, стала нервной, психованной, – сообщил он, – Ругается по пустякам, цепляется по мелочам. Недавно мне показалось, что она пьяна, но я подумал – может, просто устала. Хотя отчего бы ей устать? А как-то от нее несло дешевым куревом, я и подумал, что у нас был кто-то посторонний. Я сказал ей об этом, а она накричала.

Семен Игнатьевич жаловался, а Алена думала злорадно: «Ага! Все-таки у мамы открылись глаза».

– А сегодня… а вчера… я приехал домой, а Татьяна… а она – пьяна вдрызг! В дупель! А в руке – сигарета. Тлеющая сигарета! А что, если б она упала на ковер?

И он так выпучился на свою падчерицу, словно она должна была ответить, что было бы, упади та сигарета на ковер.

– Чего, собственно, вы хотите от меня?

– Как – чего? – Семен Игнатьевич растерялся, – Поговорите с ней, пусть прекратит… безобразничать.

– А вы сами пробовали говорить?

– Да… но она указала мне на дверь.

– Ага! – вырвалось у Алены, – Каково?! Каково было папе, когда мама указала ему на дверь, когда выставила его из дому? Вы оба презирали его, осуждали, когда он с отчаяния запил. А ведь ему негде было жить! И вы запьете, если мама выгонит вас из дома.

– Но позвольте! – возмутился ее отчим, – Почему она должна выгнать меня из моей собственной квартиры?

– Послушайте, Семен Игнатьевич, – Алене расхотелось называть его дядей Семеном, – Оставьте меня в покое! Разбирайтесь сами в своих проблемах. Если не хотите жить с мамой, то так и скажите – я ее заберу. Я сегодня же позвоню ей.

С этими словами Алена покинула машину. Семен Игнатьевич крикнул вослед:

– Но я не гоню Татьяну! Даже наоборот…

Но Алена уже бежала к остановке.

Татьяна продолжала пить, и не проходило дня, чтобы Семен Игнатьевич не заставал ее пьяной. Скоро у нее появилась «подруга» – какая-то пьянчужка с улицы. Семен Игнатьевич попытался выставить ее, обзывая «бомжихой», «бичухой», чем навлек на себя гнев жены. Татьяна рвала и метала. Она обзывала его последними словами.

– Ах ты, старый пердун! – кричала она, швыряя на пол тарелки, – Черт пучеглазый! Паук! Крохобор! Козел вонючий!

Татьяна сорвалась с тормозов; брызжа слюной, наступала на мужа. Он укрылся в кабинете, но Татьяна, шатаясь, стукаясь о стены и мебель, пробралась туда, и продолжала обзывать, сдабривая слова отборным матом.

Семен Игнатьевич подавленно молчал, боясь поднять глаза на ее пышущее ненавистью лицо. А когда она начала сопровождать ругательства ощутимыми толчками и тумаками, трусливо бежал. Избавившись от него, Татьяна продолжила пьянку, пока совсем не выключилась. После чего ее «подруга» обчистила квартиру и исчезла.

Семен Игнатьевич провел ночь в своей машине. Вначале он бесцельно колесил по городу, бессильно ярясь и выражая в пространство свое возмущение. Затем припарковался возле какого-то ночного клуба, мигавшего разноцветными огнями. Подъезжали машины, из них выходили хорошо одетые мужчины и женщины в мехах и шли, смеясь и переговариваясь, в клуб.

– Что делать? – думал Семен Игнатьевич, – Татьяна сошла с ума. А все из-за этого… из-за него… как только узнала, что он станет миллиардером. Миллиардер! Господи! Какой из него миллиардер! Смех один! Но черт с ним, с этим «миллиардером»! Что с Татьяной-то делать? Алена? Бесполезно! Она даже рада, что мать запила. Она, конечно, торжествует теперь. Неблагодарная! Я оплатил ее учебу наперед, а она, как только в руки попали баксы, задрала нос. Но, черт и с ней! Что с Татьяной делать?

Так и не найдя ответа на этот вопрос, покинул стоянку у клуба и выехал из города. Он помчался по загородному шоссе, развив рекордную для себя скорость в сто километров в час.

«Тише – разобьешься!» – предупреждал благоразумный внутренний голос.

«Ну и пусть!» – говорил другой внутренний, отчаявшийся, заставляя давить на газ.

В конце концов, победило благоразумие, и Семен Игнатьевич сбавил скорость, и свернул к какому-то придорожному мотелю, где, поужинав, остался ночевать. Он проворочался остаток ночи на сырых простынях, провонявших хлоркой, и чуть свет вернулся домой. Обнаружив квартиру ограбленной, устроил скандал. Татьяна огрызалась и даже попыталась вновь выдворить его. Но на этот раз он возмутился.

– Нет уж, это ты «мотай отсюда»! Это моя квартира, ты что, забыла?

– А-а! Так ты гонишь меня? – взвилась Татьяна, словно того и ждала.

– Нет, не гоню. Но, согласись, ты переходишь все границы. Напилась, как…

Семен Игнатьевич замялся. Он не решился сказать «как свинья», и продолжал:

– … не знаю, кто! Привела какую-то бичуху. Как прикажешь теперь заявлять в полицию? Сказать, что жена сама привела воровку?

– А что – так и скажи! Тебе же пропавшее добро дороже, чем я.

Татьяна и не думала отступать.

– Иди, звони, вызывай ментов. Чего стоишь? Засади меня в тюрьму!

Видя, что ничего от нее не добьется, Семен Игнатьевич уехал на работу. Персонал супермаркета вновь стал козлом отпущения, теряясь в догадках, что происходит с их шефом. Как всегда в таких случаях, зашушукались по углам, поползли слухи, выдвигались версии, выдумывались небылицы, и распространялись, обрастая невероятными «подробностями».

А Татьяна решила опохмелиться и отправилась в магазин. Выходя оттуда, столкнулась с одним знакомым. Антон Жилин, так звали бывшего соседа по рынку, взглянул на помятое лицо Татьяны.

– Что с тобой, Тань? – участливо поинтересовался он.

Та обреченно махнула рукой.

– У тебя проблемы?

– А у кого их нет?

Антон задержался на минутку.

– Подожди меня в машине, я сейчас…

И взбежал по ступенькам. Татьяна узнала его пикап, но не стала садиться. Она стояла, прислонившись к машине, защищаясь ею от пронизывающего ветра.

– Садись, что ж ты мерзнешь – машина не заперта, – крикнул Антон, возвращаясь.

– Куда тебя отвезти? – спросил он, когда они оказались внутри.

Татьяна пожала плечами. И поинтересовалась:

– У тебя есть стакан? Или кружка?

Антон присвистнул, когда увидел в ее руках бутылку водки. Он достал из бардачка пластиковый стакан. Татьяна быстро и умело вскрыла бутылку, налила полный стакан и выпила залпом, вызвав удивление Антона. Потом сделала жест рукой со стаканом, как бы спрашивая: «Будешь?», но он отказался.

– Ты же знаешь – я не пью. Что же случилось, Таня?

– Ничего особенного.

– Но я же вижу – что-то произошло.

– Наверное…

Татьяна устремила взгляд вперед, усаживаясь поудобней. Алкоголь всосался в кровь, и пошел циркулировать по организму, перебивая похмелье. Щеки женщины порозовели, на лбу выступила испарина. Она взглянула на бутылку, раздумывая, не стоит ли добавить еще.

– Ты что, спиваешься? – сказал наблюдавший за ней Антон.

– Ага, – подтвердила Татьяна, заворачивая крышку бутылки.

– Почему?

– А хрен его знает! Жизнь такая пошла.

– А я думал, – у тебя все о кей! Ты же, вроде, вышла замуж за крутого коммерсанта.

Татьяна усмехнулась. «Вышла замуж за коммерсанта, а могла быть теперь женой миллиардера», – невесело подумала она. А вслух сказала:

– И что? Вышла замуж за коммерсанта – и все? Ноу проблем? И женщина должна быть счастливой? Да?

– Ну, не знаю…

– Я сейчас вспоминаю те времена, когда мерзла на рынке зимой, или парилась в жару, добывая копейки. Тогда я была счастлива, хотя Владимир и слонялся без работы, и я иногда не знала, в чем отправить Аленку в школу. Теперь я поняла, что, проклиная судьбу, кляня Владимира, я не заметила, как рассталась со своим счастьем.

Татьяна замолчала.

– Что, этот Семен Игнатьич обижает, да? – осторожно поинтересовался Антон. Татьяна усмехнулась.

– Да нет, – отозвалась она со слабой улыбкой, – Хотя… хотя с какой стороны посмотреть. Нет, он не прикладывает руки, наоборот. Я сама, если надо, так отделаю его, что мало не покажется.

Антон непонимающе смотрел на нее.

– Тогда что? Словами достает? Зануда, небось? Ну и жадный, наверное? Скандалит из-за каждой тенге?

– Нет, не угадал. Денег хватает, Алене помогаем. Дело не в этом.

Татьяна замолчала, раздумывая. Она достала из кармана пачку дешевых сигарет, и, взяв одну, прикурила от зажигалки. Антон присвистнул.

– Да, я курю, – сказала Татьяна, выпуская клуб дыма.

– Нет, дело не в деньгах, – продолжала она, – И Семен ничем особо не достает.

– Тогда в чем дело? Что-то не пойму я тебя.

– Да, в общем-то, ни в чем, – Татьяна взглянула на своего бывшего коллегу так, словно сомневалась в его способности понять ее.

– Ни в чем. Если не считать самой малости – не нравится мне он.

Антон хмыкнул. Татьяна одарила его вызывающим взглядом.

– Чего хмыкаешь? Думаешь – я бешусь с жиру? Много вы, мужчины, понимаете…

И она, наполнив стаканчик, выпила еще. Антон вырвал бутылку из ее рук.