Текст книги "Нейробиология здравого смысла. Правила выживания и процветания в мире, полном неопределенностей"

Такой «лагерь новобранцев» мы разработали для того, чтобы животные смогли построить собственные вероятностные цепи, и вкратце я упоминала об этом в главе 1, он достаточно прост, поскольку основан на связи приложенных усилий и вознаграждения. В ходе классического психологического исследования, связанного с понятием «выученная, или приобретенная, беспомощность», животные учатся определять, что между усилиями и вознаграждением не всегда образуется связь. Например, человек, пребывающий в депрессии, с трудом встает по утрам, поскольку ему кажется, что все его усилия бессмысленны – они не дают положительного результата. Меня же в тех экспериментах интересовало как раз закрепление связи усилие-вознаграждение, которая позволяла подкрепить связь между специфическими реакциями и результатом. Поэтому я отправила своих крыс в «поля», в данном случае в лабораторные, чтобы они могли собрать урожай фруктовых колечек. Каждый день крыс помещали на квадратную площадку размером 30 × 30 см, где были разложены лоскуты знакомой им подстилки, под которыми скрывались желанные фруктовые колечки. Через несколько недель крысы научились находить холмики и раскапывать свое запрятанное в них сладкое угощение. Примерно через шесть недель ежедневных шестиминутных тренировок стало понятно, что эти крысы, называемые «контингентными», понимали свою задачу – они отыскивали холмики и откапывали вкусные колечки. Настоящее тестирование подобного построения вероятностей происходило, когда после обучения в «учебном лагере» перед крысами ставили задачу решить иную проблему. И вновь для оценки мы использовали низкотехнологичное задание: проводили опыты с помощью кошачьего мячика с колокольчиком внутри. Этот новый предмет вызвал у крыс некоторое беспокойство, особенно из-за странного звука. «Фишка» заключалась в том, что в мячике были спрятаны желанные фруктовые колечки, которые невозможно было достать, хотя мы надеялись, что крыса решит иначе.

Когда мы проводили эти опыты, то задействовали еще одну группу крыс, которых дрессировали по другой схеме – мы не ставили перед грызунами цель построить цепи вероятностей. Этих крыс мы выпускали на площадку, и они получали лакомство без каких-либо усилий. Думаю, понятно, почему эта группа крыс, у которых не происходило контингентного построения, была названа группой «крыс-рантье» в противоположность контингентной группе «крыс-трудяг». Столкнувшись с проблемной задачей в виде мячика, контингентные крысы-трудяги с большим упорством пытались достать фруктовые колечки из странного кошачьего мячика, чем неконтингентные крысы-рантье[119]119
  Lambert K. G. Rising rates of depression in today’s society: consideration for the roles of effort-based rewards and enhanced resilience in day to day functioning // Neuroscience and Biobehavioral Reviews. 2006. Vol. 30. P. 497–510.


[Закрыть]. Таким образом, вместо приобретенной беспомощности мы смоделировали приобретенную, или заученную, настойчивость.

Но какое воздействие это контингентное, или вероятностное, обучение оказывает на крыс во время пробного теста в сухом лабиринте, в котором животных лишили лакомства? По сравнению с крысами-рантье контингентные крысы-трудяги использовали больше стратегий для решения проблем, проводили больше времени на предыдущем источнике пищи, а также обследовали лабиринт для сбора дополнительной информации. Похоже, что хвостатые нажимали в своем мозге кнопку «перезагрузка». Мы также записали такие поведенческие акты, как груминг, и выяснили, что животные-рантье чистили свою шерсть с явными отклонениями от естественного процесса: они начинали груминг, но очень скоро словно приходили в замешательство и начинали все сначала или время от времени пропускали отдельные движения[120]120
  Lambert K. G., Hyer M. M., Rzucidlo A., Bergeron T., Landis T., Bardi B. Contingency-based emotional resilience: effort-based reward training and flexible coping lead to adaptive responses to uncertainty in male rats // Frontiers in Behavioral Neuroscience. 2014. doi.org/10.3389/fnbeh.2014.00124.


[Закрыть]. Кроме того, у рабочих крыс уровень гормонов стресса был понижен. В нашей лаборатории мы делаем анализ этих гормонов из помета – биологического образца, которым крысы с большим удовольствием делятся с исследователями. Мы проверяем уровень типичного гормона стресса, кортикостерона, а также уровень дегидроэпиандростерона (ДГЭА), гормона повышающего устойчивость крысиного организма к внешним воздействиям. Когда мы смотрим на соотношение ДГЭА/кортикостерон, то отмечаем, что у контингентных крыс-трудяг эти показатели лучше, что позволяет предположить, что рабочие крысы для борьбы с вредными гормонами стресса вырабатывают намного больше ДГЭА.

Результаты исследований крыс-трудяг и крыс-рантье позволяют сделать вывод, что контингентное обучение в ходе решения одной задачи, по-видимому, распространяется и на другие. Если эти данные можно будет обобщить и применить к людям, то значит, взаимодействие со средой и обретение чувства контроля и самоэффективности[121]121
  Самоэффективность – понятие, введенное А. Бандурой, означающее убеждение человека в том, что в сложной ситуации он сможет активно действовать. – Прим. перев.


[Закрыть] (и это от тренировок по нескольку минут в день) поможет создать своего рода буфер перед бесконечными приступами неуверенности, которые мы испытываем в течение жизни. Как же мозг организует все эти изменяющиеся условия и вероятности, чтобы выдать оптимальную реакцию? Ученые решили изучить как участникам азартных игр удается наращивать контингентную «мускулатуру» и преодолевать погрешности предсказаний.

Наращивая когнитивный капитал

Если одна из важных функций мозга заключается в производстве реалистичных контингенций, необходимых для управления поведением, то как именно это происходит? Теперь, когда ученые определили основные рабочие области мозга и даже догадываются об их функциях, мы ближе чем когда-либо подошли к раскрытию этой тайны. При выходе за пределы простого выбора, на котором сделан акцент в классическом исследовании принятия решения (как у Канемана и Тверски) и в нейроэкономике, нужна более сложная задача, чтобы моделировать неопределенность реального мира. Такая задача должна позволять человеку делать выбор из реакций, которые могут окупиться в будущем, и излишне рискованных реакций. Если это напоминает вам азартную игру, то мы на одной волне! Классическая задача для описания этого сложного поведения известна как «игра в карты по-айовски» (Iowa Gambling Task), и это исследование оценивает реакции на неопределенность. Участникам дают две колоды карт, последствия при выборе карт из каждой колоды в начале задания неизвестны, но участники быстро понимают, что некоторые карты приносят прибыль, а другие приводят к финансовым потерям. Поначалу все, что может сделать человек, – это собрать информацию, выбирая карты из разных колод, и при выборе мысленно делать заметки. Ким Стерелни, философ и биолог из Австралийского национального университета, называет информацию, полученную на этих этапах, разновидностью накопления когнитивного капитала, необходимого для управления будущими решениями. По его мнению, наши предрасположенные нейронные цепи требуют личного взаимодействия с меняющимися условиями среды для создания оптимальных когнитивных инструментов, своеобразного основанного на опыте хранилища, содержимое которого помогает нам ориентироваться в нововведениях жизни. Сталкиваясь с постоянными изменениями среды, наши предрасположенные нейронные реакции, унаследованные от генетического капитала, не справляются с информированием нас о лучших реакциях в шквале новых контингентных вызовов, изо дня в день встающих перед человеком[122]122
  Sterelny K. The Evolved Apprentice: How Evolution Made Humans Unique. Cambridge, MA: MIT Press, 2012.


[Закрыть].

Итак, когнитивный капитал, необходимый для «игры в карты по-айовски», игроки приобретают, вытаскивая карты из разных колод и оценивая последствия выбора в реальном времени. Спустя некоторое время начинают проявляться образцы контингенций. Одна колода (колода А) ассоциируется с бо́льшими прибылями, но и с бо́льшими потерями, тогда как вторая колода (колода В) – с меньшими прибылями, но и с меньшими потерями. Внимательный наблюдатель быстро сообразит, что колода с наименьшими потерями в конечном итоге принесет более крупный выигрыш, но, чтобы сделать такой выбор, нужно не выбирать карты из колоды А с бо́льшими выигрышами. Интересным аспектом этой задачи выступает время, которое требуется участникам, чтобы прийти к выводам о разности прибылей двух колод. Нейропсихологи заметили, что людям с повреждениями в области префронтальной коры требуется больше времени для осознания вероятностных образцов, если они вообще способны это сделать[123]123
  Rivalan M., Coutureau E., Fitoussi A., Dellu-Hagedorn F. Inter-individual decision-making differences in the effects of cingulate, orbitofrontal, and prelimbic cortex lesions in a rat gambling task // Frontiers in Behavioral Neuroscience. 2011. Vol. 5. doi.org/10.3389/fnbeh.2011.00022; Rivalan M., Valton V., Series P., Marchand A. R., Dellu-Hagedorn F. Elucidating poor decision-making in a rat gambling task // PLoS ONE. 2013. Vol. 8. P. e82052.


[Закрыть]. В этом задании они, скорее всего, будут выбирать из колоды с бо́льшими выигрышами и с бо́льшими потерями, а в условиях реального мира, в социальной или профессиональной жизни эти люди продолжат использовать стратегии с низкими выигрышами (или совсем без них), цепляясь за бесперспективную работу или унизительные отношения и полагаясь на ошибки, которые не дают им возможность осознать желанные цели. Вне клинических испытаний «игра в карты по-айовски» – популярный инструмент, который предоставляет информацию о специфических областях мозга, отвечающих за успешное действие.

Прежде чем рассмотреть области мозга, регулирующие поведение в задании со сложными контингентными вызовами, важно отметить еще один замечательный аспект этой методики – аспект, который побуждает нас с осторожностью относиться к отчетам, получаемым от непосредственных участников эксперимента. В «игре в карты по-айовски» здоровые игроки достаточно быстро начинали чаще выбирать из колоды карты с небольшими выигрышами и потерями, но, когда экспериментаторы задавали им вопрос о причине такого выбора, они не могли точно объяснить свою реакцию. Как правило, участники отвечали, что «нутром чуяли», или ссылались на интуицию.

Такое ошибочное наблюдение интересно по двум причинам. Прежде всего оно подтверждает, что в некоторых случаях участники исследования генерировали данные о вероятностном результате, которые в конечном итоге направляли их поведение, до того как осознавали, почему возникала именно такая реакция. И результаты исследований напоминают, что нужно проявлять осмотрительность к человеку, который пытается объяснять свои поступки[124]124
  Turnbull O. H., Bowman C. H., Shanker S., Davies J. L. Emotion-based learning: insights from the Iowa gambling task // Frontiers in Psychology. 2014. doi.org/10.3389/fpsyg.2014.00162.


[Закрыть]. Ошибка в отчете приводится в исследовании, где участников просили оценить угол наклона холма. Большинство определяло угол как более крутой. Например, участники считали наклон холма в 7 градусов как в 30. Вероятно, человеку действительно трудно на глаз определить градус наклона. Это не самая страшная ошибка, возможно, она связана с тем, что мозг не может верно оценить параметры такого большого объекта. Однако если мы попытаемся подняться по этому холму, то наши мышцы точно определят уклон и придадут телу необходимое положение. И вновь нейронная обработка и связанный с ней поведенческий продукт на несколько шагов опередят наше когнитивное осознание. Мой коллега Седар Райнер вместе со своим бывшим научным руководителем Деннисом Проффиттом из Университета Виргинии обнаружили, что, если участники пребывали в подавленном состоянии, ошибка в оценке степени наклона возрастала[125]125
  Riener C. R., Stefanucci J. K., Proffitt D. R., Clore G. An effect of mood on the perception of geographical slant // Cognitive Emotion. 2011. Vol. 25. P. 174–182.


[Закрыть]. В общем, если у вас плохое настроение, гора покажется вам слишком крутой, чтобы на нее можно было подняться.

Такое необъективное восприятие, возможно, связано с доступными резервами энергии, которые в конечном итоге оказываются вполне адаптивными, но такие опыты подтверждают, что мы не всегда можем доверять испытуемым или собственной оценке. Другими словами, наш мозг обрабатывает информацию гораздо точнее, чем мы можем описать ее вербально. Люди стали настоящими чемпионами по придумыванию историй, позволяющих объяснить несоответствия между реакциями и результатами. Если студент не справился с тестом, не исключено, что он станет винить в этом вопросник, хотя на самом деле он просто плохо подготовился. В своей книге «Хроники лабораторной крысы» (The Lab Rat Chronicles) я объясняю, почему предпочитаю работать с животными, а не с людьми: они не сочиняют статьи, вызывающие нездоровый интерес, как это порой делают люди, чей сложный мозг позволяет им не только фиксировать факты, но и выдумывать их, причем последнее бывает чаще![126]126
  Lambert K. The Lab Rat Chronicles: A Neuroscientist Reveals Life Lessons from the Planet’s Most Successful Mammals. N. Y.: Perigee, 2011.


[Закрыть] Помимо данных отчета, которым не всегда стоит доверять, отложенное осознание вероятностных образцов у игроков в «карточной игре по-айовски» подтверждает, что нашим «внутренним чутьем» и интуицией управляют сложные нейробиологические связи. Предчувствия – это далеко не случайные мимолетные чувства, это первые признаки накопления опыта и когнитивного капитала, которые направляют наши реакции в определенное русло.

Интересно, что исследователи разработали аналогичное задание для крысы, известное как «крысиный покер». Животных невозможно научить вытаскивать карты из колоды, поэтому они просто суют мордочку в определенное отверстие и получают различные лакомства, например, из одного отверстия грызун может достать хлебный шарик, а из другого – кусочек сахара. Время от времени крысам устраивают своего рода тайм-аут, во время которого они не получают угощения. В этом крысином казино можно определить наиболее тонко настроенные участки мозга, которые задействуются для успешного определения лучших контингенций, позволяющих получить большее вознаграждение. Франсуаза Делю-Хагедорн из Университета Бордо установила, какие области префронтальной коры участвуют в решении задач «крысиного покера». Кроме того, ей удалось выяснить, что помимо различных областей префронтальной коры в решении задачи регулирования обработки вероятностей участвует поясная кора и связанные с ней области (посредники между эмоциями и познанием)[127]127
  Rivalan M., Coutureau E., Fitoussi A., Dellu-Hagedorn F. Inter-individual decision-making differences in the effects of cingulate, orbitofrontal, and prelimbic cortex lesions in a rat gambling task.


[Закрыть]. Говоря конкретнее, скорость, с которой животное приходит к правильным вероятностям, связанным с конкретными отверстиями, куда можно просовывать нос, регулируется передней поясной корой, которая чрезвычайно важна для приобретения подходящего когнитивного капитала, необходимого для определения стратегических контингенций прибыли.

Передняя поясная кора, возможно, определяет темп создания когнитивного капитала и принятия решений, основанного на этом капитале, а орбитофронтальная кора (ОФК), часть префронтальной коры, расположенная за глазницами (показана на рис. 7), все больше известна как «критик контингенций». Другая крысиная модель, в которой определенные запахи предсказывают подачу раствора сахарозы (вознаграждение) или горького раствора хинина (наказание), используется для исследований участков мозга, активирующихся в процессе расчета контингенций. Как только формируются связи между запахами и растворами, Джеффри Шенбаум со своей группой перемешивают ассоциативные связи. Таким образом, чтобы научиться подстраиваться к постоянным изменениям запахов, от крыс требуется определенная когнитивная гибкость. Здоровые крысы могут быстро раскодировать изменения в ситуации запах-результат, но крысы с повреждением орбитофронтальной коры не успевают менять свое поведение при новых условиях. Исследователи пришли к выводу, что ОФК важна для передачи сигнала об ожидаемом результате, например, о том, что определенный запах больше не предсказывает появление сладкого раствора. Таким образом, возможно, орбитофронтальная кора – конечная область мозга, регулирующая контингенции. Но она, разумеется, действует не одна. Согласно житейской мудрости «критиковать все горазды», многие области мозга становятся такими «критиками» и пристально следят за тем, как мы определяем возникающие погрешности предсказания. Шенбаум с коллегами называет подобные ошибки предсказания обучающими сигналами. Ученые предполагают, что мозг задействует свои базовые области, например центр удовольствия, для выделения важности этих ошибок[128]128
  Schoenbaum G., Roesch M. R., Stalnaker T. A., Takahashi Y. K. A new perspective on the role of the orbitofrontal cortex in adaptive behavior // Nature Reviews Neuroscience. 2009. Vol. 10. P. 885–892.


[Закрыть].

Легко оценить роль ошибок как обучающих сигналов, когда речь идет, скажем, о вождении автомобиля. Но трудно представить, что даже многие часы, проведенные за виртуальным обучением, смогут заменить наращивание контингентного капитала во время реального вождения. Начинающие автолюбители должны водить настоящий автомобиль на настоящий дороге, чтобы приобрести достаточный опыт и стать умелыми водителями. Ошибки, подобные заносам, грубому подрезанию при перестроении и несвоевременному перестроению при выезде на автостраду, приводят к несоответствиям ожиданий и погрешностям в предсказаниях, которые советуют мозгу подготовиться к таким водительским сюрпризам (считай, промахам). Хотя подобные контингенции реакции-результата считаются простыми, вождение – это информативная модель, позволяющая понять, как мы опираемся на ошибки, чтобы перенастроить вероятности реакции-результата. Как говорилось в главе 1, когда пациенты с травмами вновь учатся ходить, важно, чтобы они, совершая ошибки, самостоятельно их исправляли, а не только следовали указаниям врачей. Прежде чем будет достигнут прогресс в физиотерапии, как и в различных сферах жизни, нужно набраться определенного ошибочного опыта и сделать соответствующую перенастройку.

Оптогенетика: цепи контингенций в центре внимания

Даже после прочтения в уважаемых научных журналах рецензируемых статей об оптогенетике – достаточно новой нейрометодике – мне приходится напоминать себе, что это не научная фантастика. Вкратце: были обнаружены светочувствительные белки, или опсины, которые в определенных микроорганизмах меняют их клеточные функции. Когда естественный свет попадает на эти микроорганизмы, крошечные каналы на поверхности их мембраны открываются или закрываются в зависимости от специфического белка опсина и природы света, что в итоге подсказывает определенные примитивные поведенческие реакции[129]129
  Если мы говорим об одноклеточных (хламида-монада или даже прокариоты), то нейронов у них нет.


[Закрыть]. Все это очень интересно и работает у простых организмов, но будут ли эти светочувствительные опсины влиять на мозг млекопитающих? Такой вопрос кажется немного преждевременным, но именно поиском ответа на него занимается оптогенетика. Гены, кодирующие опсины, выделяют из микроорганизмов-хозяев и определенным образом встраивают в нейроны отдельного участка мозга мыши[130]130
  Поэтому этот метод и называется оптогенетика. Ученые создают трансгенных животных с геном, кодирующим такой родопсин, причем так, что он активируется только в определенных нейронах. Но есть и второй способ – использование вируса для доставки такого гена к строго выбранным клеткам.


[Закрыть]. Оптические волокна располагают над этим участком, так что после того, как опсины синтезируются данными нейронами, свет через специальную шапочку, надетую на голову мыши, попадает на них[131]131
  Tischer D., Weiner O. D. Illuminating cell signaling with optogenetic tools // Nature Reviews Molecular Cell Biology. 2014. Vol. 15. P. 551–558; Deisseroth K. Optogenetics: controlling the brain with light // Scientific American. 2010. URL: http://www.scientificamerican.com/article/optogenetics-controlling


[Закрыть].

Оказывает ли такая световая техника воздействие на мозг млекопитающего и его поведение? Определенно оказывает. В первых опытах по оптогенетике крысы просыпались от сна сразу после включения лазера[132]132
  Adamantidis A., Carter M. C., Lecea L. de. Optogenetic deconstruction of sleep-wake circuitry in the brain // Frontiers in Molecular Neuroscience. 2010. Vol. 20. doi.org/10.3389/neuro.02.031.2009.


[Закрыть]. Таким образом, нейробиологи могли смоделировать определенное поведение, вживляя опсины в разные области мозга. В мультфильме, чтобы изобразить рождение мысли, над головой персонажа зажигают электрическую лампочку – так и включение света внутри мозга грызуна порождает нейронные импульсы. И благодаря появлению оптогенетики подобные мультипликационные приемы приобретают новый смысл.

Читая об этой новой нейробиологической методике, я никогда не задумывалась о том, чтобы включить ее в собственное исследование. Поначалу мне казалось, что этот метод намного сложнее, чем те инструменты, которые мы со студентами обычно используем в лабораторной работе. Однако после некоторых размышлений и обсуждений с коллегами мы решили, что эта технология может предложить более механистическое объяснение некоторых результатов наших исследований. Несмотря на то что оптогенетика, без сомнения, нацелена на возможное терапевтическое использование, я думала о другом.

Не можем ли мы протестировать эффективность контингентного обучения при выполнении задания по поиску фруктовых колечек, применив оптогенетические технологии для активации или подавления мозга? Результаты моих предыдущих работ показали, что поведенческое обучение вносит некоторые поправки в активность мозга, и это же отмечалось и в опытах оптогенетиков. Может ли контингентно-поведенческое обучение и связанная с ним нейронная схема противостоять открытию и закрытию клеточных каналов под воздействием быстро пульсирующего света? Эта идея совсем не походила на мои прежние, более приземленные исследовательские программы, но меня очень увлекла мысль об использовании этой технологии для сравнения активации нейронных цепей, возникших в результате накопленного опыта, с возможно сопоставимой активацией определенных областей мозга лазерным лучом. Мне повезло, что Гаррет Штубер, один из выдающихся исследователей в этой области, и его коллега Дженна Макгенри согласились сотрудничать со мной[133]133
  Stuber G. D., Sparta D. R., Stamatakis A. M., Leeuwen W. van, Harjoprajitno J. E., Cho S., Tye K. M., Kempadoo K. A., Zhang F., Deisseroth K., Bonci A. Amygdala to nucleus accumbens excitatory transmission facilitates reward seeking // Nature. 2011. Vol. 475. P. 377–380; Jennings J. H., Sparta D. R., Stamatakis A. M., Ung R. L., Pleil K. E., Kash T. L., Stuber G. D. Distinct extended amygdala circuits for divergent motivational states // Nature. 2013. Vol. 496. P. 224–228.


[Закрыть]. Они любезно позволили моим ученицам Эмили Кирк и Брук Томпсон провести опыт с мышами в своей лаборатории в Чейпел-Хиллском университете в Северной Каролине. Я не собиралась заниматься «профайлингом грызунов», но все же немного беспокоилась, что мыши не справятся с интенсивной программой обучения, – я всегда делала ставку на крыс, более сложных в познавательном плане животных. Но время покажет…

Хотя результаты этих опытов носили предварительный характер, оказалось, что эта технология смогла несколько прояснить и обучающие поведенческие модели грызунов. Чтобы повысить эффект опыта, мы провели эксперимент с мышами, которым в паравентрикулярное ядро таламуса, ответственное за реакцию на стресс, уже был вживлен опсин. Эта структура расположена в глубине центральной области головного мозга. Говоря проще, при воздействии на этот участок лазерным лучом животное должно расслабиться. После вживления опсинов в эту область мозга и при отсутствии такого белка у контрольной группы мышам в течение пяти недель давали задания по схеме усилие-вознаграждение. Каждый день эти мыши 10 минут «работали», отыскивая в подстилке вкусные фруктовые колечки. Мышам-рантье, то есть контрольной группе, лакомство доставалось «даром».

В конце обучения экспериментаторы ставили перед мышами новую, эмоционально трудную и проблемную задачу, предложив им добыть сладкие колечки из кошачьих мячиков. Это задание походило на те задачи, которые мы предлагали крысам. Решатся ли мыши ответить на этот вызов или постараются избежать его в новых условиях? Я приехала из Виргинии в лабораторию Штубера в Северной Каролине, чтобы понаблюдать за этими финальными испытаниями, которые проводили мои студенты-старшекурсники. После пяти недель дрессировки с помощью этого теста мы смогли проверить уровень приобретенной настойчивости мышей.

После того как мышей подсоединили к оптическому волокну, по которому должен был передаваться пульсирующий свет на зону под влиянием опсина, мы со студентами отследили реакцию каждой мыши на трудности с помощью дистанционных видеокамер. Еще до официального анализа полученных данных я уже заметила, что некоторые животные проводили больше времени, усевшись на верхушке мячика, который был надежно закреплен в центре площадки. Проявляли ли контингентные животные-трудяги больше настойчивости ради получения награды? Или воздействие опсина модифицировало их тревожные реакции, позволяя им чувствовать себя более расслабленно? Мне не терпелось это выяснить! Хотя это было предварительное исследование, наблюдаемые нами тенденции были очень интересными. Как подавление опсина, так и контингентное обучение приводили к тому, что животные оказывались в меньшем стрессе. Например, обе «терапии» привели к тому, что животные принимались за выполнение задания быстрее, но контингентно натасканная группа проводила больше времени на мяче, словно пытаясь вычислить способ добывания колечек. И наоборот, животные под воздействием опсина проводили больше времени, вставая на задние лапы, возможно, чтобы перенастроиться или собрать новую информацию. На одном уровне была «ничья» в этих двух типах терапии, но контингентно тренированные животные в итоге проявили более настроенное на выполнение задачи поведение, так что, возможно, здесь имелся потенциал для большей эффективности. Однако истинно переломным можно назвать тот факт, что контингентное обучение не требует инвазивного вмешательства и не имеет негативных или долгосрочных побочных эффектов. Это наблюдение подтверждает данные исследований с участием людей: когнитивно-поведенческая терапия – неинвазивный, нелекарственный терапевтический метод – более эффективна, чем многие другие лечебные мероприятия, и эту темы мы обсудим в главе 8[134]134
  Hofmann S. G., Asnaani A., Vonk I. J. J., Sawyer A. T., Fang M. A. The efficacy of cognitive behavioral therapy: a review of meta-analyses // Cognitive Therapy Research. 2012. Vol. 36. P. 427–440.


[Закрыть].

«Театр принятия итогового решения»

В апреле 2013 года Президентская библиотека и Музей Джорджа Буша предложили посетителям поучаствовать в интерактивной игре «Театр принятия решения» (Decision Points Theater)[135]135
  Baker P. Rewinding history, Bush museum lets you decide // N. Y. Times. URL: http://www.nytimes.com/2013/04/21/us/politics/hitting-rewind-bush-museum-says-you-decide.html?_r=0


[Закрыть]. Поскольку я фокусировала свои эксперименты с грызунами на принятии решений и связанных с ними нейронных реакциях, мне захотелось больше узнать, каковы стратегии Буша в информированном принятии решений.

Конечно, президента Буша многие критиковали за принятые им решения, особенно за войну в Ираке, начатую после терактов 2001 года. Многие люди, поначалу поддержавшие это решение, даже те, кто разделял убежденность президента в наличии у Ирака оружия массового уничтожения, позднее, когда война затянулась, а гарантированная победа казалась недостижимой, изменили свое мнение. Поскольку эта книга о поведении, на которое влияют нейронные отклики, а не о политике, я не стану задерживаться на одобрении или критике политических мнений, а сконцентрируюсь на основных уроках по принятию решений, представленных на этой увлекательной интерактивной выставке.

Посетителей встречал виртуальный гид, который предлагал им выбрать один из самых сложных вопросов, которые вставали перед Бушем во время его президентства. Среди этих событий – ввод войск в Ирак и ураган «Катрина». Поскольку Буша критиковали за решения, принятые по обоим вопросам, у меня возникли сомнения: куда заведет посетителей эта выставка? На чем будет сделан акцент?

Как только аудитория выбирала сложный вопрос, по экрану в течение четырех минут проносились комментарии различных экспертов по этой теме – политиков, военных, правоохранителей, чиновников и т. д. Замечательно – участники игры накапливали когнитивный капитал! Присутствующим по ходу задавали вопрос: верят ли они этим советам и заявлениям, а в конце экспертного блица им предлагалось выбрать наилучшее решение из трех предлагаемых вариантов, среди которых было и решение Буша.

Думаю, идея заключалась в том, что участники будут выбирать, основываясь только на информации, представленной на выставке, то есть располагая данными, которые были в распоряжении президента на момент принятия решения. Однако большинство участников игры, по всей вероятности, уже были знакомы с реальными событиями и последствиями принятых Бушем решений. Для объективной работы с такими вызовами участники интерактивной игры должны или жить в информационном вакууме, в течение десятилетий защищающем их от мировых новостей, или перед началом игры начисто стирать свою память. Оба сценария маловероятны. Помните песню, которую я упоминала выше? На этой выставке ситуация с принятием решения ошибочна, то есть такая же, как была всегда. В конце игры на экране появлялось решение, принятое Бушем, которое сопровождалось объяснением, почему оно было принято и почему его следовало считать «правильным». Эту игру никак нельзя назвать научным исследованием, поскольку она не учитывала, что при принятии решения участники могли опираться на прошлый общественный и личный опыт. К тому же советы и заявления на экране сменялись довольно быстро и участники просто не успевали их проанализировать, а значит, не могли выдать реакцию, которая требовалась для принятия эффективного решения. В этот момент выстраивающая контингенции поясная кора и ОФК, определяющая расхождение в результатах, скорее всего, в отчаянии опускали символические нейронные руки. Хотя в этой политической игре подразумевалась стратегия «чистого листа», здоровый мозг, в котором нет искажающих реальность мозговых пузырей, просто не мог отказаться от собственных знаний, ограничив таким образом вариантность принятия решений.

После рассуждений об этой сбивающей с толку информации в президентском «театре принятия решений» я вернулась к своим крысам, чтобы понять, как недавно появившаяся в процессе эволюции кора стала «театром» принятия итогового и настоящего решения. Определенные помещения этого «коркового театра» подавляют реакции, другие прогнозируют результаты решений, и, наконец, третьи наблюдают за внутренними и внешними факторами, чтобы сделать верный выбор. В большинстве идеальных сценариев по принятию решений мы постоянно обновляем необходимую для мозга информацию, чтобы принять наиболее правильное решение – и это совсем не так, как было всегда. Можно ли откорректировать этот вымышленный «театр» принятия решений? Основываясь на своих наблюдениях, я предпочитаю обращаться к «театру» естественного принятия решений – то есть к нейронным сетям – и надеюсь, что мы сможем сохранить монолитность его сцены в условиях современного, технологически продвинутого общества.

Учитывая столь большое количество деталей, неудивительно, что в процессе принятия решений что-то может пойти не так. Когда мозг теряет способность принимать информированные решения в реальном времени, подрывается благополучие человека, в худшем случае эти факторы могут привести к самым трагическим реакциям и в конечном итоге к смерти. Лучшие решения и контингентные расчеты появляются в результате приобретения подлинного когнитивного капитала. Когда этот капитал не отвечает реальности или каким-то образом искажается, мозг теряет способность делать точные прогнозы, что приводит к неудачным решениям. В следующей главе мы обсудим несколько примеров несоответствия между реальным и предполагаемым когнитивным капиталом.