Текст книги "Без тебя"

Я подумал, что когда перестал искать новое в жизни, то научился ловко обманывать риск и страх. И теперь новая возможность возникла передо мной, и я быстро привыкаю к наркотику, каким стали для меня отношения с Лайлой. Я становлюсь беззащитным и ранимым. Итак, на этот раз она позвала меня обедать ради того, чтобы согласовать ближайшие планы. В следующий раз она легко может заявить, что не собирается продолжать наши отношения и пора закругляться с тем, что у нас есть. Мне уже довелось узнать на собственном опыте, что отношение Лайлы к жизни заставляет ее без предупреждения поворачивать то влево, то вправо, все время скакать туда-сюда во имя достижения максимально возможного. Кто знает, когда Лайла захочет от меня отвернуться?

Если учесть, что после очередной встречи с этой женщиной я всякий раз ощущал, что все больше к ней привязываюсь, приближалось время, когда придется принимать решение. Если я намерен продолжать с ней общаться, то придется смириться с тем, что настанет день, когда мои взгляды на развитие наших отношений войдут в противоречие с ее взглядами.

Надо идти вперед с широко раскрытыми глазами. Надо допускать оправданный риск. Подобно Лайле, гулявшей босиком по пляжу ночью, мне следует наслаждаться тем, что у меня сейчас есть.

* * *

На Корсо открыли новую лапшичную. Когда мы вечером встретились снова, на этот раз на пристани, Лайла предложила зайти туда и перекусить по-быстрому. Я заказал лаксу[12]12
  Лакса – блюдо, распространенное в Малайзии, Сингапуре и Индонезии, представляющее собой острый суп с лапшой.


[Закрыть]. Лайла подошла к стойке, чтобы тоже сделать заказ, но вдруг ее внимание привлекла банка с овощным порошком, стоящая на поверхности из нержавеющей стали.

– В меню написано «без аджиномото», – нахмурившись, произнесла она, – а этот бренд использует аджиномото.

– Аджиномото? – переспросил я.

– Глутамат натрия. Чертов нейротоксин.

Голос Лайлы повысился, не очень сильно, но в нем звучало столько отвращения, что люди, стоящие в очереди позади нас, умолкли. Я вдруг понял, что сейчас стану свидетелем чудовищной вспышки гнева.

– Лайла…

– В меню написано «без аджиномото», – бесцветным голосом произнесла женщина средних лет, стоявшая за стойкой, – но небольшое количество может присутствовать в некоторых ингредиентах. Если у вас аллергия, я могу их исключить.

Лайла взяла меню со стойки, порывисто его развернула и хлопнула им перед женщиной.

– Без аджиномото, – громко прочла Лайла. – Вам надо либо изменить меню, либо перепечатать его.

– Успокойся, Лайла. – Я слегка потянул ее за руку. – Оставь это.

– Исследования постоянно подтверждают, что глутамат натрия – яд для человека. Он обладает кумулятивным действием и может привести к поражению головного мозга. А еще глутамат натрия часто вызывает аллергию. Вы не имеете права добавлять его в пищу и не сообщать об этом людям. – Лайла перевела дух, немного успокоилась, но явно собиралась просвещать женщину дальше. – Вы понимаете, насколько это серьезно?

Женщина за стойкой переубежденной не казалась.

– Леди! Вы будете заказывать лапшу или нет?

– Блин! Нет! Я сюда и через миллион лет не приду. И если я зайду сюда через неделю и увижу, что меню не перепечатали или не заменили еду, я позвоню в соответствующие органы власти.

Позади нас началось движение. Я оглянулся: несколько человек, прежде стоявших в очереди, направились к выходу. Те, кто еще не ушел, с интересом смотрели на Лайлу. Некоторые тихо переговаривались. Женщина за стойкой тоже это заметила. Она нервно махнула рукой по направлению к входной двери.

– Думаю, вам надо уйти, или я вызову полицию.

Лайла приподняла брови, глядя на женщину. Прежде чем она вновь открыла рот, я дернул ее за руку.

– Лайла! Давай уйдем, прошу тебя!

Она повернулась ко мне, вздохнула и отошла от стойки.

Уже снаружи она выплеснула на меня свое раздражение:

– Нельзя легко относиться к пищевым консервантам. Я проверила меню по интернету, прежде чем мы сюда пошли. Я знаю: она не права.

– Ну, мы не будем здесь ужинать. Зачем устраивать такой грандиозный скандал?

Мне не казалось, что Лайла по-настоящему разгневана, но она прямо-таки вибрировала от нервного раздражения.

– Каллум! Это незаконно. Нельзя давать неправильные данные о пище. Почему ты не понимаешь, что меня так расстроило? Сегодня она подмешивает в еду глутамат натрия, а завтра может подбросить кусочек радиоактивного стержня.

Я поднял руки вверх, поняв, что она по-настоящему в ярости и этот спор мне ни за что не выиграть.

– Давай лучше отправимся в пиццерию. Или пойдем домой, и я… накормлю тебя.

Я колебался. Учитывая ее строгую диету и мои ограниченные кулинарные способности, я на самом деле страшился подобной возможности. Лайла вопросительно приподняла брови.

– Соевый смузи? – предложил я.

На ее лице возникла легкая улыбка. Лайла неохотно взяла меня под локоть. Мы зашагали вниз по Корсо.

– Для меня на самом деле важно не употреблять глутамат натрия. Извини, что сорвалась. Я ненавижу людей, которые недооценивают всю серьезность этого.

– Хорошо, Лайла. Я понял.

На самом деле я не особенно понимал, в чем тут дело, но лично для меня хватало и того, что Лайла боится глутамата натрия, словно черта.

– Тут дальше по Корсо есть еще одна лапшичная, – сказала она. – Я и там могу поесть. Согласен?

– Конечно.

Я ощутил облегчение от того, что Лайла начала успокаиваться. Сердитая Лайла была силой, с которой приходилось считаться. Мы направились в другую лапшичную и сделали заказ.

Лайла глубоко вздохнула и посмотрела на меня.

– Тебя это поставило в неудобное положение?

– Ну, ты едва не оторвала голову той официантке за стойкой, отпугнула половину посетителей, – поморщившись, рассмеялся я. – А так, с чего бы мне чувствовать себя в неудобном положении?

Она чуть вздрогнула.

– Я не скандалистка.

– Вижу, – приподняв брови, произнес я.

– Серьезно, – настаивала Лайла, – но в мире есть кое-что, за что следует бороться. Я на самом деле верю в то, что следует маркировать вредные добавки. Я избегаю глутамата натрия из принципа, но некоторые люди сверхчувствительны к нему. Есть причина, почему ввели эти правила. Они берегут человеческую жизнь.

– Ты на самом деле собираешься вернуться в то заведение и проверить, послушались ли они тебя?

– Разумеется. Это мой долг.

– Но это же не твоя проблема.

– Почему не моя проблема? Я же знаю об этом!

– Ты не обязана решать все проблемы мира, о которых знаешь.

Подобная мысль казалась мне просто смехотворной.

– Именно такое отношение к жизни и является одной из проблем современного мира, – нахмурилась она. – Здесь на карту поставлено человеческое здоровье. Все, что мне нужно сделать, это еще раз прийти туда и сделать один телефонный звонок. Разве это трудно?

– Если ты смотришь на это под таким углом, то да, но при обычных обстоятельствах… Если честно, я бы не взглянул, что там написано в меню насчет глутамата натрия, а если бы заметил несоответствие, то мне бы в голову не пришло, что я могу или должен по этому поводу что-то делать.

– Ты и правда предлагаешь мне сидеть сложа руки?

Слава богу, в ее голосе не было негодования, только растерянность, возможно, даже немного обиды. Мы сидели на стульях для ожидающих своей очереди. Ее рука лежала на подлокотнике подле моей. Я приподнял ладонь и положил сверху, переплетая наши пальцы.

– Я этого не говорил. Если уж на то пошло, я не считаю, что вправе диктовать тебе, что следует или не следует делать.

Я притворился испуганным собственной смелостью. Лайла окинула меня таким взглядом, что я понял: она не в настроении шутить.

– Я не знаю, – признался я. – Что ты считаешь пределом, достойным твоего вмешательства? Нам в Мэнли нужно больше велосипедных дорожек. В прошлом году я едва не сбил двух велосипедистов. Мне кажется, кто-то должен этим заняться. Думаешь, я обязан лоббировать этот вопрос в муниципальном совете? Что мне делать, когда я вижу по телевизору передачи о голодающих детях? Я знаю о проблеме. Очевидно, мне надо пожертвовать деньги, но я не знаю, когда мне следует остановиться. Следует ли мне отдавать до тех пор, пока я не стану банкротом? Человек не в состоянии выиграть все битвы в мире.

– Каллум! Человек должен хотя бы что-то делать. Это нужно не столько миру, сколько тебе самому. Надо действовать, когда ты обнаруживаешь нечто, затрагивающее твою душу, какую-то несправедливость, или нечто некрасивое, или нечто такое… на что ты внутренне весь ополчаешься… Не важно, насколько большим или малым оно является. Именно это составляет жизнь. Все остальное просто не заслуживает твоего времени.

Я не знал, что на это ответить. Я не знал даже, что обо всем этом думать. Воцарилось молчание. Забрав наш заказ, я молча согласился с тем, чтобы поесть у меня. Лайла постепенно успокоилась и вновь оживленно болтала о событиях минувшей рабочей недели. Я же никак не мог прийти в себя. Женщина, которая боролась за все, вызывающее отклик в ее душе, была той единственной, которая вызвала отклик в моем сердце за долгие годы.

– Мне пора домой, – сказала она после ужина.

Она поднялась со стула. Я последовал ее примеру, но вместо того, чтобы проводить ее к входной двери, я взял ее за руку и молча привлек к себе.

Даже после недельного знакомства с Лайлой я ощущал в себе большие перемены. Я словно бы и сам вырос. Хотел сказать ей об этом, но понимал, что не смогу выразить свои мысли вслух. Лайла испугается и сбежит от меня, словно котенок. Поэтому я просто обнял и поцеловал ее.

– Оставайся, – зашептал я.

– Но…

Голос ее был слабым, а решимость и того слабее. Взгляд молил меня убедить ее остаться.

– Останься, Лайла… Пожалуйста.

Она тяжело сглотнула. Я видел в ее глазах противоречивые чувства, вступившие в скрытую борьбу. Одна сила внутри нее тянула Лайлу прочь от меня, а другая, противоположная ей – возникшая между нами связь, – требовала, чтобы она осталась. Я даже заметил тот миг, когда я победил. Лицо ее разгладилось. Она обвила руками мою шею.

* * *

Лайла разбудила меня на рассвете. Я даже проснуться по-настоящему не успел. Мы заскочили к ней домой за одеждой свободного покроя и рюкзаком, набитым едой. После мы вскочили на первый скорый паром, плывущий в Сидней, где сели на поезд.

Лайла наметила наш маршрут. Начать мы должны были с обзорной площадки в Катумбе, спуститься по чему-то с грозным названием Гигантская лестница, пройтись по влажному субтропическому лесу, а потом вернуться обратно.

Когда мы добрались до обзорной площадки на Эхо-Пойнт, солнце еще невысоко поднялось над горизонтом. Туристов было немного из-за холодов, но Лайла прежде говорила, что к девяти здесь будет полным-полно одиночек и туристических групп, поэтому лучше приехать пораньше, чтобы можно было в полной мере насладиться зрелищем. Она стояла у перил ограждения и любовалась впечатляющим панорамным обзором густого бушленда и бескрайнего пространства долины, простирающейся в обе стороны так далеко, насколько хватало взгляда. Знаменитые скалы Три Сестры располагались под нами. Они были окутаны туманом, стлавшимся низко на дне долины. Лайла глубоко вздохнула, словно желая вобрать в легкие весь воздух. Потом она обернулась ко мне и улыбнулась.

– Если что-либо и сделает из тебя защитника окружающей среды, то только этот вид.

– Замечательно.

Я уже бывал в этих местах, но не помнил, чтобы прежде величие увиденного произвело на меня такое впечатление. Я взял фотоаппарат и сделал несколько снимков, включая обозревающую окрестности Лайлу. Заметив это, она улыбнулась мне. Пришлось щелкнуть фотоаппаратом еще раз. Когда я взглянул на то, что у меня получилось, то ощутил полную силу чуда, которым в детстве мне казалась фотография. Мне удалось уловить миг времени, запечатлеть его навечно, сделать нечто, достойное этой магии.

– Пошли! – шагая вперед, произнесла Лайла. – У нас впереди великий день.

* * *

Она не шутила.

Мы шли пешком долгое время. От Эхо-Пойнта мы направились к Гигантской лестнице. Когда мы наконец спустились по тысяче металлических и каменных ступеней, то очутились за лесополосой на дне долины. Указатели сообщали о различных путях обратно на вершину. Можно было воспользоваться в том числе и железной либо канатной дорогой. Когда я сказал Лайле об этом, она рассмеялась и решительно повела меня по длинной пешеходной тропе.

– Куда ты меня ведешь? – спросил я, когда мы оставили группу других туристов и зашагали в глубину бушленда.

Тропа была хорошо утоптанной и обставленной указателями, но теперь мы оказались одни, если не считать птиц, которыми кишели кроны деревьев вверху.

– В лес Лауры. А это тропа Дарданелл. Мы вернемся по Федеральной тропе, а затем поднимемся вверх по ступенькам.

– Вверх? – воскликнул я. – Нет, только не вверх!

– Нет, как раз вверх.

Последующие несколько часов мы провели в дороге. Местность, к счастью, была равнинной. Мы изредка останавливались и ели приготовленные Лайлой фрукты. Отдыхали мы недолго. Сначала мы разговаривали о здешней флоре и фауне, но вскоре забрели в более дикие места, и наш разговор принял другой оборот.

– Впервые я побывала здесь с папой, – сказала Лайла. – Кажется, мама преподавала пение в Катумбе. Припоминаю, что это был небольшой семинар по вокалу. Уверена, что надолго мы тут не задержались. Помню, что я спускалась по ступенькам целую вечность. Мы почти добрались до низа, но потом я просто отказалась идти дальше, и папе пришлось нести меня. Он подхватил меня на руки и посадил себе на плечи поверх рюкзака. Потом ему удалось уговорить меня слезть, и я шла сама до леса Лауры. Когда мы возвращались обратно, папа воодушевил меня своим энтузиазмом до такой степени, что я поднялась на самый верх. – Улыбка скользнула по ее лицу, и Лайла бросила на меня взгляд. – Мой папа был замечательным человеком. Одна из тех чистых душ, которые способны любить всем сердцем. Думаю, если бы кто-то другой женился на моей маме, она бы съела его живьем. Мамина душа всегда на девяносто девять процентов состояла из музыки. Папе удалось пробудить в ней спящий один процент, и тот оказался лучшим из всего, что в ней было. Он всеми силами ее поддерживал и мечтал только о том, чтобы воплотить в жизнь все мамины мечты. – Помолчав, она призналась: – Я каждый день вспоминаю его.

– Думаешь, ты пошла в него?

Все, что я о нем знал, я услышал от Лайлы, но казалось, что отец и дочь должны быть похожи. Рассмеявшись, она отрицательно покачала головой.

– Папа был высоким, коренастым. Говорил он с сильным ирландским акцентом. Он переехал сюда уже подростком и первое время жил у тети с дядей. Обычно он молчал, пока не привыкал к новым людям. А уж после этого становился самым громогласным во всей компании. У папы был прямо-таки трубный глас. Почти каждое предложение он заканчивал взрывом смеха. От него я унаследовала цвет волос, еще кое-что, но в целом я скорее похожа на маму. У мамы есть музыка, у меня – закон. Обе мы одержимы, но по-разному. А ты на кого похож больше: на маму или на папу?

Я поморщился.

– Не знаю. Внешне я вылитый отец, за исключением волос. Волосы у меня мамины. Если бы я пошел в папу, то к этому времени совершенно облысел бы.

– Ты, кажется, очень заботишься о своих волосах.

– Волосы – моя гордость.

– Нет. Самое красивое в тебе – это глаза и форма челюсти, но и волосы у тебя тоже ничего.

– Спасибо, – рассмеялся я. – Вполне с тобой согласен.

– А какой была твоя мама?

– Красавицей, – сказал я, чувствуя, как сжимается мое горло. – Даже когда она состарилась, лицо у нее оставалось мягким и добрым. Она была настолько импозантной, что будь у нее на носу бородавка, люди все равно эту бородавку не замечали бы.

– А как у нее сложилась карьера?

– Ее карьерой стала наша семья. Мама часто говорила, что три сына – это полный рабочий день. Она двадцать лет потратила на то, чтобы выступать третейским судьей в бесконечных спорах близнецов.

– А ты в их споры не вмешивался?

– Нет, – хихикнув, произнес я. – Я никогда не любил буянить. Всегда занимался своим хобби. В зависимости от возраста, это было чтение, рисование или фотография. Эд и Вилли часто старались втянуть меня в свои проделки, но я вставал и уходил от них подальше.

– Кажется, ты получил отличное воспитание.

– Знаю. Во многом так и есть. Мне повезло. Эд и Вилли были близки… Мама и папа также были очень близки…

Тропа сворачивала на поляну. Бегущий вдоль нее мелкий ручеек здесь образовывал небольшой водопад. Мелодичный плеск падающей сверху воды присоединился к симфонии жизни, клокочущей вокруг нас. Не сговариваясь, мы оба остановились, чтобы понаблюдать за течением ручья.

Лайла подступила поближе ко мне. Она взяла меня под руку.

– Ты чувствовал себя обойденным? – спросила она.

– Я понимал, что они меня любят. Знал, что я хороший ребенок. Я никогда не попадал в неприятности. Мама и папа всегда мной гордились. Но при этом я все же ощущал себя паршивой овцой. Нелепо, правда? Все это меня мучило… я уверен. Просто близнецы были друг с другом как-то особенно близки. Их дружба совсем не напоминала то, что они испытывали по отношению ко мне. А мама и папа… они просто любили друг друга. Даже по прошествии десятилетий совместной жизни они были друг от друга без ума. Я ясно помню, как несколько раз начинал рассказывать за столом о том, что случилось в школе, потом поднимал голову и понимал, что мама смотрит на папу. Казалось, что меня вообще нет в комнате.

Неожиданно мне пришло в голову, что я сейчас жалуюсь на свое спокойное, не лишенное родительской заботы детство той, кому довелось пожить в семи странах прежде, чем ей исполнилось двенадцать лет. Я замешкался, стараясь сообразить, как смягчить созданное мной впечатление.

– Все было нормально. Ты же понимаешь… Просто так складывалось…

Мы углубились в долину. Уже некоторое время мы вообще не встречали людей. Казалось, вся вселенная уменьшилась до нас двоих, миллиона птиц наверху и неизвестных животных, шелестящих в кустарнике. Я думал о том, что сказал ей сейчас, обо всех личных страхах и комплексах, о которых прежде никому не рассказывал. Возможно, я и самому себе никогда в этом не отваживался признаться. Я вдруг вспомнил, как лежал рядом с первой своей подружкой. Я тяжело дышал, боясь открыть глаза и увидеть разочарование на ее лице.

– Мне кажется, все имеет свои хорошие и плохие стороны, все, даже если то, что случается с тобой в жизни, кажется только хорошим или только плохим, – тихо произнесла Лайла.

Я наконец взглянул на нее. Выражение ее лица было задумчивым. Сочувствие вместо презрения. Я вздохнул с облегчением.

– То, как мы кочевали, подобно цыганам, в детстве казалось мне забавным, хотя я не могла получить ни нормального образования, ни представления о нормальности. То же в определенном смысле относится к твоей семье, Каллум. Хотя твоя жизнь была хороша и стабильна, хотя родные тебя любили, ты чувствовал себя ужасно одиноким, будучи пятым колесом в семье. Тебе не следует притворяться, что это не так.

– Мне нравится с тобой разговаривать, – выпалил я, возможно, придавая слишком большое значение тем нелепым подростковым переживаниям.

Лайла до сих пор держала меня под руку. Она прислонилась щекой к моему плечу, но тотчас же отстранилась. Это был странный жест, напомнивший мне о том, как Лайла сегодня рано утром взирала на долину и дышала полной грудью.

– Мне тоже нравится с тобой говорить, – сказала она через некоторое время, потом переместилась и встала, опершись спиной мне на грудь.

Я обнял ее за талию и уткнулся подбородком в ее макушку. Вместе мы любовались водопадом.

* * *

К Гигантской лестнице мы добрались ближе к вечеру. Я едва ли не полностью исчерпал объем карты памяти своего фотоаппарата. Вода у нас почти кончилась. Бедра мои горели огнем еще до того, как мы стали подниматься. Поход занял практически весь день, но Лайла отказалась даже обсуждать возможность вернуться назад на поезде.

– Так будет нечестно! – запротестовала она, когда я ей это предложил.

Я был в приподнятом настроении, но одновременно чувствовал себя ужасно уставшим. Лайла утомилась не меньше меня, хотя я видел, что она не готова это признать. По дороге назад она несколько раз споткнулась, шагая по тропинке. Хотя Лайла до сих пор улыбалась, словно набедокуривший сорванец, я видел усталость на ее лице.

– Если я в детстве смогла взобраться наверх, ты и подавно сможешь, – подтрунивала она надо мной.

Мы начали подниматься к обзорной площадке, протискиваясь среди потока спускавшихся вниз туристов. Большинство встречающихся нам по дороге людей молчали. Мы сосредоточили все наши силы на утомительном подъеме по почти вертикально вздымавшейся лестнице. Когда солнце скрылось за горизонтом, в долине быстро стало холодать. Изо рта вырывались клубы пара.

Я уже видел вершину впереди нас и ощутил последний прилив энергии и облегчения, а потом Лайла начала терять равновесие. Она оступилась, покачнулась назад, но я успел вовремя отреагировать, подхватив Лайлу, не дав ей покатиться вниз по ступенькам. Я посадил ее с краю, спиной к скале. Мне сразу же стало ясно, что ей по-настоящему больно.

– Лайла!

Лицо ее сморщилось. Она указала рукой на свою лодыжку.

– Кажется, я ее растянула.

В ее голосе прозвучала неподдельная боль. Люди проходили мимо нас и следовали дальше так, словно мы были камнями на пути речного потока. Я помог Лайле подняться. Она попыталась встать на ногу, вскрикнула и оперлась о меня.

– Ай! Не думаю, что смогу идти дальше, – умоляюще глядя на меня, произнесла она.

Я высоко поднял ее, прижал к груди и начал медленно подниматься. Не имело значения то, что она была невысокой и стройной. Из-за дополнительного груза мои и без того утомленные мышцы теперь отчаянно протестовали. Каждый шаг давался с трудом. Лайла, обняв меня за плечи, прижалась лицом к моей шее.

Преодолев несколько ступенек, я сказал, переводя дух:

– Тебе не следовало рассказывать о том, как ты вынудила своего отца нести тебя вниз. Теперь я знаю: ты только притворяешься, чтобы самой не идти.

Лайла поцеловала меня в щеку.

– Но при этом ты все равно меня несешь.

– Что поделать? Я не могу устоять перед красивой девушкой.

Я донес ее до кафе в здании туристического центра на обзорной площадке. Затем я осторожно снял кроссовок и исследовал ее лодыжку. Синяк и опухоль стали уже вполне заметными. Я понял, что сегодня Лайла никуда сама не пойдет. Я положил ногу Лайлы на ее сумку, которую пристроил на сиденье стоящего напротив стула. Потом я сходил за теплыми напитками и закусками.

Мы немного посидели, любуясь долиной, которую только что вместе покорили. Лайла попивала чай из чашки и холодную воду из бутылки. Я присел рядом с ней, обнял, слегка прижимая ее к груди, согревая пальцы рук. Я размышлял о положении, в котором мы оказались. Как добраться до дома так, чтобы ее нога снова не разболелась?

– Мы можем взять такси до станции или даже до Мэнли, если ты не против. Вызвать? – предложил я.

Поездка на такси обойдется в несколько сотен, но иначе придется добираться до Мэнли поездом, плыть на пароме, а последние кварталы до моего или ее дома идти пешком.

– Давай останемся здесь на ночь, – вдруг предложила Лайла.

Я непонимающе уставился на нее.

– Но тебе же больно?

– Ну-у… это всего лишь растяжение. – Она отмахнулась от моей тревоги, а затем показала рукой куда-то на восток. – Там есть замечательные отели. Давай отправимся к ним. Там и остановимся.

– Но мы не взяли с собой запасную одежду… дезодорант, даже зубные щетки.

– Мы можем одеться в то, что на нас есть. Обещаю, что без дезодоранта ты один день сможешь обойтись. Уверена, мы сумеем где-нибудь найти зубные щетки.

– А пижамы?

– Каллум! Я никогда не сплю в пижаме. Наверняка и ты не умрешь, проспав одну ночь без нее, – рассмеялась она. – Ты понимаешь, что это становится привычкой: мне приходится насмешками заставлять тебя расслабиться и получать удовольствие. Иди, найди такси.

Идея начала мне нравиться. Мои отговорки вдруг показались просто смехотворными. Мы можем найти романтическое гнездышко на ночь. Я буду сам ее лечить.

– Думаю, так будет лучше. Утром, мне кажется, тебе полегчает.

Лайла улыбнулась. Она положила свою руку поверх моей, лежащей на столе.

– Конечно. Мне будет очень неудобно на заднем сиденье такси по пути назад в Сидней. Лучше остаться здесь посреди дикой природы и отдохнуть. Сходи за такси, пожалуйста.

* * *

Услужливый водитель довез нас до здания в старинном стиле, стоящего на краю скалы. Оставив Лайлу в такси, я побежал внутрь узнать, есть ли свободный номер. У них оказалось несколько свободных номеров, включая люкс с гидромассажной ванной и видом на долину.

– Двухместный номер… – начал я машинально, но потом передумал и отдернул руку с кредитной карточкой. – Нет, пожалуйста. У вас есть сьют?[13]13
  Многокомнатный номер в гостинице.


[Закрыть]

В номере были камин и королевская кровать. Администратор выразил полнейшую готовность принести в номер зубные щетки, пакет со льдом и какое-то болеутоляющее для Лайлы. Когда мне дали ключ от номера, я вернулся, чтобы помочь Лайле вылезти из такси и добраться до лифта.

Солнце начало садиться за горизонт, и долину осветили лучи заката. Камин только что затопили, но подогреваемые полы превратили номер во вполне уютное местечко. Войдя, мы вздохнули полной грудью, привыкая к теплу.

– Так-то лучше, – сказал я, подходя к камину.

Лайла, напротив, неуклюже захромала к балконным дверям и распахнула их.

– Лайла! Какого черта?

– Поищи в мини-баре шампанское. – Выйдя на балкон, Лайла смотрела сверху вниз на долину. – А ресторан внизу есть?

– Да, но…

Я предпочел бы заказать ужин в номер, чтобы она могла есть, пристроив ногу на подушке.

– Давай выпьем, полюбуемся закатом, а потом пойдем ужинать.

– Но твоя нога…

– Лифт есть, – пожав плечами, сказала Лайла.

Она наверняка уже все для себя решила… снова. Я рассмеялся.

– Ты похожа на четырехфутовый бульдозер. Знаешь?

– Успокойся, Каллум. Я не настолько низенькая. Мы живем только раз. Когда мы снова здесь окажемся? Давай будем наслаждаться тем, что имеем.

Я выстрелил пробкой от шампанского и налил каждому по бокалу. Вынеся шампанское наружу, поставив бокалы на кофейный столик, я помог Лайле присесть на скамью.

– Отдохни, – сказал я. – Я попросил администратора прислать пакет со льдом. Если ты немного передохнешь, я помогу тебе дохромать до ресторана, где мы поужинаем. Хорошо? Место стильное, а мы оба одеты, как заправские пешие туристы.

– Кому какое дело? – Она подняла свой бокал. – За приключения.

– За приключения, – повторил я. – В следующий раз поедем на поезде.

– Если бы мы поехали на поезде, то мой план заманить тебя сегодня вечером в этот романтичный номер потерпел бы фиаско.

– Тебе только нужно было попросить.

* * *

Что-то разбудило меня среди ночи. Возможно, я случайно толкнул ногу Лайлы, и она издала стон. Возможно, я повернулся во сне и затронул натруженную мышцу. Как бы там ни было, я проснулся, полежал несколько минут и понял, что больше не засну.

Думая о том, что Лайла сейчас спит на кровати рядом со мной, я медленно поднялся. Служащие отеля забрали нашу одежду в ночную прачечную. Я накинул пушистый белый купальных халат и подошел к окну. Ранее мы задернули шторы, но теперь я откинул штору в сторону и взглянул на долину.

Я вспоминал о том, как на прошлой неделе смотрел вместе с Лайлой на звезды. Она говорила, что город стирает детали. Здесь, конечно же, любоваться ночным небом удобнее, но было слишком холодно, чтобы выходить наружу, особенно в купальном халате. Даже стоя у окна, я ощущал исходящий от стекла холод.

Поддавшись странному импульсу, я распахнул дверь и быстро вышел на балкон. Воздух снаружи был неподвижен. Долину снова заволокло туманом. Подняв глаза, я увидел белесые завитки Млечного Пути и тысячи звезд, ранее скрытых от меня светом большого города. Если бы мне раньше не перехватило дыхание из-за холодного воздуха, это случилось бы от одного этого вида.

Балконная дверь слегка приоткрылась.

– Извини, Лайла. Я не хотел тебя будить.

Она просунула голову в образовавшуюся щель, взглянула на небо и, почувствовав холод, издала протестующий писк.

– Это еще куда ни шло, – сказала Лайла, глядя на небо. – Верь или не верь, но здесь видно даже лучше, чем у меня на севере, где в округе почти нет домов. Однако, пусть мое сердце греет то, как ты мерзнешь здесь лишь ради того, чтобы полюбоваться звездами, лично я иду спать.

– Я еще постою минуточку.

Я стоял на балконе, пока пальцы на руках и ногах не окоченели. Потом вернулся и забрался в кровать к Лайле.

* * *

Лайле удалось хорошенько выспаться, но утром на следующий день, когда она проснулась, она показалась мне очень бледной.

– Надо, чтобы тебя осмотрел врач, – мягко попытался я на нее повлиять, пока мы возвращались на поезде в город, но Лайла лишь издала пренебрежительный звук, отклоняя мое предложение.

До причала Мэнли мы добрались уже в послеобеденное время. К этому времени Лайла с трудом могла стоять, слегка опираясь на свою больную ногу. Я понимал, что в таком состоянии она вряд ли сможет пройти три квартала до своего дома.

– Послушай, – твердо заявил я, – я схожу за своей машиной и отвезу тебя домой.

– Я только…

Ее лицо исказило неподдельное страдание, но защита своей независимости вошла у Лайлы в привычку, поэтому она начала мне перечить даже сейчас, когда на самом деле хотела именно того, что я ей предложил.

– Лайла! Теперь моя очередь разыгрывать из себя босса. – Я обнял ее за плечи и посмотрел ей прямо в глаза. – В будущем я в любое время позволю тебе завлечь меня в ледяные воды океана или протащить вверх и вниз по тысяче ступенек, но сейчас разреши мне о тебе позаботиться. Я отведу тебя в кофейню, и ты подождешь меня там.

Она поджала губы и кивнула.