Текст книги "Без тебя"

Глава шестая
Лайла

7 сентября

Я забрела на опасную территорию.

Кого, блин, я собираюсь обмануть? Я ныряю с аквалангом в коварных водах.

Я сделала ошибку, а потом целый букет ошибок, которые лишь усложнили мое глупое положение. Почти каждый день я полна благих намерений, обещая себе, что отдалюсь от Каллума, а потом вернусь к нормальному порядку вещей.

Вот только нами обоими завладело необъяснимое влечение. Каллум шутит, сравнивая меня с бульдозером, не понимая, что ему следует опасаться не этого, а возникшей между нами близости, легкости общения, беззаботного смеха, обычных радостей жизни и искры, пробегающей всякий раз, когда наши взгляды встречаются. Я слышу, как щелкают шестеренки в его голове, пока он ищет совместного будущего, которого у нас нет.

Надо разорвать связь, возникшую между мной и Каллумом. Она уже приносит нам душевные терзания.

Он мне не нужен. Он мне точно не нужен.

Нельзя, чтобы он стал мне нужен. Я не имею права продолжать играть с его чувствами.

Я не хочу с ним порывать, но я должна… По крайней мере, мне придется когда-то нажать на тормоза. Ирония заключается в том, что он позволяет мне решать, как часто мы будем встречаться, а я слишком эгоистична и мне нравится быть с ним. Я пытаюсь себя убедить, что все эти странные свидания на пароме и уикенд, проведенный в походе, никому не повредят. «Скорее дружеская встреча, чем свидание», – помнится, думала я в пятницу утром, планируя поход в горы.

Глупо. Полный идиотизм и безрассудство.

Это должно закончиться сегодня же вечером.

Я споткнулась вчера, если на то пошло, трижды спотыкалась. Первый раз я оступилась, когда начала уставать, а в последний имела вполне реальный шанс скатиться по ступенькам до самого дна долины, когда мы взбирались по лестнице. После этого я с трудом ходила и старалась не думать. Я знала, что если позволю себе задуматься, то впаду в панику, как впала в нее сейчас.

К счастью, меня никогда прежде не преследовали одержимые любовники, но я вполне могу представить тот страх, который при этом испытываешь. Он прячется в каждой тени. Я вижу его лицо в толпе. Я ощущаю его дыхание, когда остаюсь одна. Последние пять лет я испытываю нечто похожее, когда чувствую приближение болезни, когда вижу ее следы повсюду, даже там, где ее и в помине нет.

Итак, я оступилась. Всякий может оступиться, особенно если очень устал. Каллум был там, и он, кажется, воспринял это как должное. Все его мысли отражаются у него на лице. Уверена, я бы заметила, если бы он задумался о причине моего несостоявшегося падения. Наверняка ничего страшного в этом нет. Наверняка это ветер колышет шторы, и нет там прячущегося маньяка с мачете. Наверняка по чистой случайности черный автомобиль уже двадцать минут едет за мной. Наверняка это обычная усталость и неуклюжесть, которые едва не отправили меня лететь кувырком на дно долины.

Но если это не так?

Каллум заснул у меня на диване. Он настоял на том, чтобы остаться со мной. С тех пор как мы вернулись, он изображает сиделку: сходил за лекарствами в аптеку и за ужином. Я попыталась примириться с реальностью, заверяя себя, что даже Каллум, человек вполне здоровый, тоже устал, пусть и на день позже, и теперь храпит, словно циркулярная пила, хотя еще только восемь часов вечера. Но Каллум не падал.

Правда заключается в том, что растяжение пройдет так же, как моя тревога. Это не первая ложная тревога с тех пор, как я вылечилась. Время от времени я вижу знаки, не являющиеся таковыми, и симптомы, которые существуют только в моей голове. Они проходят, когда мой разум отвлекается на что-то другое. Это одна из причин, почему мне вредно сидеть без дела. Если я буду лениться, то стану много думать, нафантазирую себе неизвестно что, а потом уговорю свое тело сдаться.

Только одно мне следует запомнить из того, что я сейчас ощущаю. Тревожный стук сердца в груди и всплески паники, скорее всего, сойдут на нет к тому времени, как рассосутся синяки, поэтому мне сейчас нужно добраться до стола и сесть писать, не откладывая, пока все свежо в памяти.

Я запуталась в этих отношениях. На прошлой неделе я пустила все на самотек, позволяя гормонам вести нас туда, куда им хотелось. Я думала, что он мне подходит, а я – ему. Я надеялась, что все ограничится приятной игрой, которая никому не причинит горя. Когда мы неожиданно встретились на Джордж-стрит, я подумала, что если бы я верила в судьбу, то решила бы, что это именно она. Я вообразила, как рассказываю маме о том, что пыталась поступить так, как полагается, и спасти Каллума от всех сложностей моего существования, но вновь случайно наткнулась на этого мужчину на следующий день. Мама окинет меня умудренным годами и опытом взглядом, тем самым, каким она обожает смотреть на своих учеников, а потом скажет, что вселенная хочет мне что-то этим сообщить. Я рассмеюсь, но в глубине души буду этому рада, ибо хочу поверить в подобную возможность.

Каллум то и дело заявляет, что он закоренелый холостяк, но я-то вижу, что на самом деле он хочет любить и чтобы его тоже любили. Мы увлеклись друг другом. Пока что дело не зашло далеко, но каждый раз, когда мы встречаемся, слова плывут сами по себе, а эмоции следуют за ними. Каждый день, когда я откладываю решение, проблема усугубляется.

Я положу этому конец завтра. Знаю, я говорю себе это каждый день уже в течение целой недели, но мне все же придется превратить свой страх хоть в какой-то конкретный поступок.

Глава седьмая
Каллум

Утром Лайле стало значительно легче. С ее лодыжкой еще не все было в порядке, но по крайней мере она могла без особого труда передвигаться, пусть и прихрамывая. Я пошутил, что теперь у нее есть причина ходить на работу босиком. Сегодня Лайла вела себя по-другому. Проснувшись, она сразу же засобиралась в офис. Когда я отправился переодеваться к себе домой, Лайла все же поцеловала меня на прощание. Шагая по улице, я старался убедить себя в том, что имею дело с ее обычным эмоциональным состоянием, вызванным сосредоточенностью будничного утра.

Но Лайла не ответила на мое послание, в котором я предлагал ей встретиться вечером и отправиться вместе на пароме домой в Мэнли. Я лежал без сна до полуночи, но ответа так и не последовало. Когда я проснулся утром следующего дня, меня ждало текстовое сообщение:

Извини, Каллум! Как я и опасалась, они подали апелляцию. Теперь я с головой погружена в работу. Позвоню тебе, если найдется свободное время, но я не знаю, когда оно у меня выпадет.

Я сознался самому себе, что в моей душе нарастает горькое разочарование. Мне хотелось с ней встретиться, но я все прекрасно понимал. Ей надо спасать лягушек, и насекомых, и еще что-то, столь же важное для экосистемы.

В течение следующих нескольких дней я регулярно посылал ей текстовые сообщения, и она так же регулярно отвечала.

Занята с делом «Хемвея». Извини, Каллум. Я тебе напишу, если что-то изменится.

Спасибо, что помнишь. Свяжусь, если станет поспокойнее.

Извини, Каллум, но работы по горло. Я тебе позвоню, когда станет посвободнее.

Это дело появилось в новостях. Оно попало также и в газеты. Ее имя упоминалось в статьях, хотя фотография была старой, а сами журналисты ограничивались цитированием пресс-релиза:

Сёрша Мак-Дональд, старший партнер в «Дэвис Мак-Нелли», выступая против разработки месторождения полезных ископаемых от имени нескольких групп защитников окружающей среды, заявила: «“Хемвей Майнинг” имеет дурную репутацию из-за своих грязных приемов и беспринципной напористости, когда дело касается разграбления природных богатств ради собственной прибыли. Наш случай – яркий тому пример. “Дэвис Мак-Нелли” и наши партнеры среди общественных активистов осуществят все возможное, чтобы помешать их дальнейшей хищнической деятельности. Финансовая прибыль “Хемвей Майнинг” не может служить оправданием огромному риску, которому подвергаются редкие виды на территории Минчинского национального парка».

Меня подтачивало нетерпение, но я признавал, что ей сейчас не хватает свободного времени. А еще я понимал, что даже если наши отношения являются для нее определенной ценностью, когда на кону такое, я всегда буду оставаться лишь вторым.

* * *

Это случилось в четверг вечером. Уже перевалило за восемь, когда зазвонил домофон. В моей квартире домофон звонил нечасто, потому что гости в мой дом почти не приходили. Мне потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, что это вообще за звук.

– Алло!

– Каллум! Это я.

Я впустил Лайлу в дом. Оставалось еще время, пока она, пройдя через небольшой вестибюль, появится на пороге моей квартирки. Я бросился приводить в порядок гостиную. Если не брать во внимание неоконченный ремонт, я помешан на чистоте. В общем, делать было нечего, но я все равно ощутил необыкновенный прилив энергии. Чувствовалась в ее голосе какая-то странная скованность, природу которой я не мог понять.

Когда она постучала в дверь, я замер, прежде чем отпереть замок.

– Привет, – произнес я, постаравшись придать голосу нотки теплоты и радости, но мое лицо при виде Лайлы осунулось.

Она плакала. По щекам катились крупные капли. Судя по тому, как покраснели ее глаза, Лайла плакала уже давно.

– Я пыталась получить еще один судебный запрет и проиграла дело.

Лицо ее сморщилось. Она икнула.

– Я не смогла никого убедить выступить на моей стороне. Я подвела лягушек, Каллум.

– О Лайла! – Я затащил ее вовнутрь и обнял. – Все хорошо, Лайла. Я знаю, ты сделала все, что могла.

– Гидроразрыв пласта приведет к загрязнению водоемов метаном. Лягушки и водяные клопы погибнут. Не представляю, как я проиграла дело.

– Разве это конец пути? Разве больше ничего нельзя предпринять?

Я посадил ее на диван, и Лайла прижалась к моей груди. Она всхлипнула.

– Нет. Я даже не смогла добиться временного запрета. Завтра они уже направятся на место. Мне нечем крыть их карты. Без экспертов, согласных рассказать суду, что же на самом деле произойдет в экосистеме, ничего не получится.

Я представления не имел, что на это сказать. Тело ее напряглось. Разочарование и горечь поражения были почти осязаемы. Я еще крепче прижал ее к себе и дал выплакаться.

Так, мне кажется, всегда случается, когда имеешь дело с задачами вселенской важности. Если я потерплю неудачу, я потеряю клиента, возможно, получу разнос на заседании совета директоров, но это… Когда Лайле не удавалось добиться успеха, это означало утрату чего-то незаменимого. Я думал об этом, поправляя пряди волос, спадавшие ей на мокрое от слез лицо. Слишком преданная своей работе, она испытывала полное расстройство всех чувств.

– Извини, что так к тебе заявилась, – через некоторое время сказала она.

– Да нет, я рад, что ты пришла, – искренне запротестовал я.

– Я с ума схожу от собственного бессилия. Проиграть там, где мы обязаны были выиграть, – ужасно несправедливо. Многие из моих дел были, что называется, в серой зоне, но здесь существует четкая граница между белым и черным.

Лайла отстранилась от меня и обхватила себя руками за плечи. На ней до сих пор был черный деловой костюм. Заметив следы туши для ресниц на щеках, я догадался, что сегодня она выступала в суде. За исключением тех первых дней нашего знакомства, когда она появлялась перед судьей, я почти не видел Лайлу с макияжем.

– Не могу сказать, чтобы я ошиблась, что-то упустила или недоработала… Возможно, это всего лишь одна из несправедливых неизбежностей. Даже если бы я все сделала идеально, ничего не вышло бы.

– Может, принести воды?

Лайла кивнула. Я прошел на кухню и медленно налил воду в стакан, обдумывая свой следующий шаг. Когда я вернулся в гостиную, она уже поднялась и, кажется, намеревалась направиться к двери.

– Извини, Каллум. Мне не надо было приходить. Это не твои проблемы.

Я протянул ей стакан воды. Она не пошевелилась, и я сунул его Лайле прямо в руку и сам сжал ее пальцы вокруг стекла.

– Конечно же, ты поступила правильно, когда пришла. Если даже мы и не стали ближе, то друзьями уж точно стали. Я рад, что ты здесь.

Глядя на меня, она выпила воду, не отрываясь, а потом передала обратно пустой стакан.

– Чего бы тебе сейчас хотелось? – спросил я.

Лайла перевела взгляд с меня на дверь, затем снова посмотрела на меня, причем с таким испугом, что я вдруг понял: пусть Лайла действительно была занята на этой неделе, она намеренно меня избегала. Я поставил стакан на кофейный столик и широко развел руки.

– Я весь твой, Лайла. Если ты хочешь, присядь тут и излей душу. Я готов тебя выслушать. Если хочешь, можем посмотреть глупое шоу по платному каналу. Если пожелаешь, я куплю тебе дюжину бутылок вина, только скажи мне.

Лайла явно пребывала в смятении. Я подался вперед и взял ее тоненькую руку в свою.

– Ты пришла сюда потому, что хотела меня видеть. Теперь, пожалуйста, разреши мне помочь тебе.

Лайла кивнула и позволила снова привлечь ее к себе. Голову она положила мне на грудь.

– Я так полагаю, никаких нормальных овощей у тебя тут нет? – спросила она.

– Есть. У меня в контейнере лежит пакетик с порезанными овощами для быстрого обжаривания с помешиванием, а в подвесном шкафчике найдется китайская лапша.

Вздохнув, она подняла на меня взгляд.

– Я такая голодная, что согласна на эти овощи, хотя уверена, что их предварительно обработали хлором, чтобы подольше оставались хрустящими. Что же до лапши, то если она выжила в подвесном шкафчике, значит, без консервантов здесь не обошлось.

– Как пожелаешь, – улыбнулся я. – Приготовлю я?

Я видел, как пальцы ее рук, лежащие на бедрах, сжимались и разжимались. Плечи ее были напряжены, а зубы крепко сжаты. И вдруг все напряжение схлынуло, и Лайла, несмотря на слезы, улыбнулась.

– Пожалуйста.

* * *

Лайла откусывала понемножку от подгоревших кусочков брокколи и цветной капусты, которые мне пришлось соскребать со сковороды. Она не одобрила мой первоначальный рецепт блюда, резко выступив против соуса терияки, который я хотел добавить к овощам перед жаркой. Пришлось добавлять к полуфабрикату мед, сою и овощной бульон. Я явно ошибся с очередностью, отправляя ингредиенты на сковороду, либо слишком ее разогрел, либо, что еще вернее, напутал и с тем, и с другим. Теперь то, что я приготовил, представляло собой зрелище, похожее на последствия ядерного взрыва.

– Знаешь, что ты на самом деле ужасно бездарный повар?

– Да я это и прежде знал, – выдавил я.

Лайла рассмеялась и с решительным видом принялась за стручковый горошек. Пока я готовил, она сидела на стоящем на полу подвесном шкафчике рядом со мной и пыталась объяснить, какой вред может принести газ из угольных пластов. Залив обугленный вок[14]14
  Круглая глубокая сковорода с выпуклым дном, чаще всего применяющаяся для приготовления блюд китайской кухни.


[Закрыть] водой, я помог ей спрыгнуть вниз и пошел в гостиную к дивану.

– Бездарный повар, – повторила она, шагая вслед за мной, – но ты очень милый.

– Слава богу! – с облегчением выдохнул я. – А я уже опасался, что все испортил.

Я наблюдал за тем, как она гоняет приготовленную мной еду по большой миске, куда я все это высыпал. Мне стало нехорошо на душе.

– Если хочешь, я выйду и куплю тебе что-то. Лайла! Мне нетрудно.

– Нет, останься. – Чтобы подкрепить свои слова, она отправила в рот еще один обугленный кусочек, убедительно разыгрывая аппетит. – Кое-что из этого почти… – прожевав, она с трудом проглотила, – почти съедобно.

Опустившись на диван, Лайла поджала под себя ноги. Вернувшись на кухню, я принес ей бокал вина, а себе пиво. Затем я уселся рядом с Лайлой.

– Я до сих пор не могу поверить, что ты живешь без стейков.

– Мне их почти и не хочется, – она протянула вилку к тарелке и рассмеялась, – если не считать таких вот вечеров.

– Не думаю, чтобы смог бы жить без мяса. Слишком его люблю.

– Смог бы, смог бы. Человек может прожить без многих вещей. На карте жизни еда занимает не так уж много места. Если ты можешь жить без половины кухни, то обойдешься без чего угодно.

Взгляд ее глаз переместился в направлении кухни. Я поморщился.

– И в чем, как ты полагаешь, заключен смысл жизни?

– Блин, Каллум! Подобные вопросы нельзя задавать человеку после такого жуткого рабочего дня и половины бокала вина.

– Думаешь, люди живут ради какой-то определенной цели или просто радуются тому, что у них есть? Это не твоя обязанность – спасать Землю.

Лайла поставила тарелку между коленями и потянулась за вином.

– Нет, это моя обязанность – спасать Землю. Я решила, что это моя работа, – пожав плечами, сказала она, – моя работа. Я не могу делать ее одна, я не в состоянии добиться всего, но я хотя бы могу внести серьезный вклад.

– А что, если Землю нельзя спасти?

– Я об этом думала. – Она отставила бокал и посмотрела на меня. – Что, если все эти маленькие победы ничего не стоят? Что, если мир прошел точку безвозвратного нарушения всей экосистемы?

– И?

– Возможно, так оно и есть, возможно, все как раз наоборот. Это, если начистоту, борьба всей моей жизни, борьба оптимизма с реализмом. Бывали времена, когда трудностей оказывалось так много, что я, как говорят, не видела под этими завалами вершины башни. Я со всем справлялась, но удача рано или поздно заканчивается. – Она вздохнула. – Сегодня именно такой случай.

– Как бы там ни было, ты сидишь сейчас здесь и ешь подгоревшую брокколи, когда у меня в холодильнике лежит половина коровы, которая родилась, влачила жалкое существование, изнашивала свое маленькое сердце лишь для того, чтобы ее забили.

– Но я продолжаю бороться, – грустно произнесла Лайла, и я понял, что надо поскорее сменить тему разговора. – Я чувствовала себя благословенным человеком, не благословенным каким-либо богом, а просто благословенным, удачливым, везунчиком… Я обязана посвятить свою жизнь борьбе…

– И что предпочтительнее сделать с мертвой коровой? Отдать мясо бездомному?

Рассмеявшись, Лайла кивнула.

– Когда я доем это вкусное барбекю из овощей, давай найдем ватагу бездомных и подарим им морозильник, полный мяса, которое они не смогут самостоятельно приготовить. Это точно будет этически верным поступком. – Обмотав спираль лапши вокруг своей вилки, она стала медленно ее жевать. – Лапша недоваренная. Если честно, я даже удивляюсь тому, что лапша может быть настолько жесткой.

У меня иссяк запас остроумных ответов, поэтому я только показал Лайле язык. Она улыбнулась.

– Я не заметила в ванной комнате ванны, когда умывалась там в прошлый раз. Ты вообще-то принимаешь ванну?

– Принимаю.

Прежняя ванна была громадной, как все здесь, к тому же отличалась странным ярко-голубым цветом. В мои планы входило избавиться от ванны и расширить душ. На этот раз моя неповоротливость сыграла мне на руку.

– Честно говоря, не люблю мудреные ванны с ароматизированной пеной.

– Прошу тебя, Каллум! – капризным, но в то же время одобрительным тоном произнесла Лайла. – Мудреные ванны с ароматизированной пеной заставляют организм купаться в токсичных химикалиях. Куда лучше просто теплая вода.

Рассмеявшись, я чмокнул ее в голову, когда проходил мимо.

– Я посмотрю, что смогу сделать.

* * *

После ванны Лайла успокоилась и теперь была молчаливой и нежной. Мы лежали на диване, погрузившись в обстоятельные дебаты насчет пользы и экологических выгод вегетарианского образа жизни. Я защищал тезис «почему я люблю мясо» и проиграл. Было трудно противопоставить мои субъективные пристрастия реальным фактам влияния мясо-молочной промышленности на атмосферу. При любом раскладе это была бы тяжелая битва, но спорить с опытной законницей, которая сегодня проиграла важное дело в суде… Я был обречен с самого начала. Мы заснули на диване, но я проснулся в полночь и с легкостью перенес Лайлу на мою кровать.

Она лежала, не шелохнувшись, когда я положил ее на матрас. Я лег рядом и обвил ее руками. Уже засыпая, я ощутил ее взгляд на себе. Я открыл глаза. Она смотрела на меня с довольной улыбкой.

– Спасибо, Каллум.

Я нежно поцеловал ее.

– В любое время.

* * *

Все пришло в движение с того вечера, когда Лайла обратилась ко мне за утешением. Наши отношения перешли на новый уровень, и это сразу же стало заметно. Вдруг мы начали вместе ужинать каждый вечер, что чаще всего заканчивалось общей постелью или у меня, или у нее.

Когда мы решили, что не будем торопиться, я искренне с этим согласился. Я был без ума от радости из-за каждой проведенной вместе ночи, но, если начистоту, так близко сходиться я не собирался. Просто так вышло, и все тут. Уверен, что Лайла чувствовала примерно то же самое. Полагаю, мы оба были одиноки в каком-то смысле слова, поэтому эмоциональная близость и дружеское общение стали для нас сродни наркозависимости. Никто не винит магниты в том, что они притягиваются. Здесь то же самое.

Мы не обсуждали это, хотя много говорили. На протяжении этих первых замечательных недель мы часто болтали до полуночи, но никогда не пытались вслух анализировать того, что между нами происходит.

Нет, мы не рисковали. Я обхаживал нового клиента, крупного автомобильного производителя, чей счет мог бы покрыть все мои потенциальные расходы на квартал вперед. Лайла сначала разгребала последствия суда с «Хемвеем». Разобравшись с этим, она принялась усиленно готовиться к защите интересов группы жителей, обеспокоенных строительством нового торгового центра. Ходили слухи, что строители собираются срубить зарубцевавшееся дерево[15]15
  Scarredtrees – так в Австралии называют деревья разных пород, кору которых аборигены в прошлом использовали для изготовления щитов, пирог и т. д. За десятилетия, иногда столетия, пораженные места зарастают, оставляя характерные «рубцы».


[Закрыть]. Лайла уже была во всеоружии. Я рассказывал ей о рекламной кампании, которую мы планировали провести, продвигая интересы автомобильной корпорации. Лайла отчитывалась мне о своих изысканиях в области происхождения необычных следов на коре дерева. Часто разговор сам по себе заходил о ее путешествиях, или моем образовании, или гамбургере, съеденном мной на обед, или она делилась мыслями о глупости реалити-шоу.

Сила природы, олицетворяемая Лайлой, стала моим образом жизни куда быстрее, чем я мог себе представить.

– Давай пойдем куда-нибудь поесть мороженого, – предложила она, когда я уже готовился ложиться в постель.

– Но… я же помыл голову.

– Я компенсирую тебе неудобство тюбиком пасты.

Итак, мы отправились в пешую прогулку по пригороду, закончившуюся в одном кафе-мороженом на Корсо, где продавали изготовленный из кокосового молока сорт, облюбованный Лайлой. Вначале я еще пытался возражать, но вскоре убедился, что, если я с Лайлой, о том, чтобы лечь спать пораньше, следует забыть. На самом деле я начал с нетерпением ожидать этих поздних ночных прогулок, особенно после того, как открыл для себя вафельные конусы с мороженым.

В кафе-мороженом у витрины стоял высокий стол и несколько табуретов вокруг. Мы сидели, ели и отпускали замечания о людском потоке, который тек мимо нас по Корсо.

– Вспомнил тут о каникулах, которые как-то проводил вместе с семьей, – сказал я однажды вечером. – Мы поехали в Кэрнс[16]16
  Кэрнс – город в северо-восточной части австралийского штата Квинсленд.


[Закрыть]. Каждый вечер я и мои братья, не предупреждая родителей, сбегали из дома, чтобы полакомиться мороженым.

– Вижу, ты был не таким уж примерным мальчиком, – подмигнув, сказала Лайла.

– Подстрекателями выступили близнецы. Уверен, меня они потащили с собой только затем, чтобы в случае, если нас застукают, сказать, будто я за ними присматривал, – криво усмехнувшись, произнес я. – Но, в любом случае, было забавно. Когда мы бродили там поздно вечером в поисках мороженого, я фантазировал, будто эти каникулы никогда не закончатся.

Мой рабочий день по-прежнему оставался ненормированным. Дел было невпроворот. Разница заключалась в том, что, вернувшись из офиса, я больше не работал на дому и не занимал все свободное время мыслями о предстоящих задачах. Что касается Лайлы, то после похода за мороженым, вне зависимости от того, у нее или у меня мы ночевали, она открывала свой лэптоп и трудилась, пока я дремал в гостиной либо шел прямиком в спальню. Не женщина, а машина.

Посреди недели она часто предлагала встретиться во время обеденного перерыва. Несколько раз, когда я приходил, то обнаруживал, что Лайла по дороге из офиса подобрала бездомного или парочку туристов. Они обедали вместе с нами. После первого случая я спросил, понимает ли она, насколько это небезопасно, а Лайла рассмеялась так, словно я удачно пошутил.

– Я прохожу мимо этого бездомного каждый день, ты, кстати, тоже. Он живет на Круговой набережной. Если бы он собирался напасть на меня и убить, то мог это сделать в один из тех вечеров, когда я в одиночестве спешила к позднему парому, а не среди дня в переполненном кафе.

Что до туристов, то Лайла шла позади них, пока те на испанском спорили, где находится железнодорожный вокзал. Она прожила несколько месяцев в Мексике, когда путешествовала по миру, поэтому поняла, о чем речь, и просто не смогла не помочь. Когда же она узнала, что испанцы прилетели только сегодня, она пригласила их с нами пообедать.

Вкратце рассказав мне об этом, Лайла выжидающе на меня смотрела и улыбалась так, словно ее объяснений было вполне достаточно, чтобы понять, зачем она пригласила на ужин случайных прохожих.

Было бесполезно спорить с подобной логикой женщины, которая жаждала общения со всем миром. К тому же Лайла по-глупому не рисковала: она не привела бездомного к себе домой, чтобы он выспался у нее на диване… Она не сообщила туристам, где живет, на случай, если им понадобится ее помощь, но, если учесть, что я вообще не замечал этого бездомного до тех пор, пока он вдруг не появился за столом во время моего обеденного свидания с Лайлой, поведение подружки сводило меня с ума.

Но настоящее безумие начиналось на выходных. Я всегда любил подольше понежиться по утрам в постели, но дни ничегонеделанья теперь остались лишь в воспоминаниях. Я почти каждую пятницу предлагал вечером выключить будильники, зашториться и спать столько, сколько получится. Лайла смотрела на меня так, словно никогда прежде не слышала подобной несуразной глупости, а потом принималась забрасывать меня идеями насчет того, как можно с максимальным удовольствием провести часы, оставшиеся до возвращения в наши респектабельные офисы.

Прожив всю жизнь в Сиднее, я предпочитал ленивые, расслабленные выходные, во время которых не слишком удалялся от дома. Я никогда не воспринимал город как нечто полное достопримечательностей, достойных того, чтобы их увидеть. Лайла, напротив, знала обо всех культурных и развлекательных местах в пределах городской черты. Я, словно турист в собственном городе, открывал и исследовал все способы и возможности изучить Сидней. Мой фотоаппарат, долгие годы пролежавший в своем футляре, снова увидел свет. Вскоре я раскошелился на новые линзы, карты памяти и светофильтры, для того чтобы лучше задокументировать наши совместные приключения. По вечерам я, вместо того чтобы работать, редактировал фотографии, сделанные во время наших совместных вылазок. Это было интересно.

– Ты когда-нибудь катался на буксируемом парашюте? – вполне невинно поинтересовалась она однажды в пятницу вечером.

На следующий день я оказался привязанным к концу каната, другой конец которого крепился к катеру, мчащему по водам Сиднейского залива. Я летел на высоте в сто метров вместе с сидящей рядом Лайлой. Все страхи, которые я первоначально ощущал, исчезли, как только мы поднялись повыше, а внизу простерлись сверкающие золотом воды залива. Позади нас солнце клонилось к закату. Атмосфера была бы почти умиротворяющей, если бы не резкий ветер, бьющий нам в лицо. Я уже начинал задумываться, не сидит ли Лайла на какой-то наркоте. Уж слишком странными казались мне ее постоянные заверения, что можно одновременно чем-то заниматься и отдыхать.

На следующий день Лайла предложила поехать в город, чтобы позавтракать. После этого она небрежным тоном сообщила, что начало отправления экскурсии по Харбор-Бриджу – всего в двух шагах отсюда.

Ты бывал на мосту?

И вот мы взобрались вверх. И снова город, который я якобы любил, предстал передо мной в совершенно ином свете. С самой верхней части арки моста Сидней показался мне больше и величественнее, чем прежде. На обязательной общей фотографии, на которой настаивал гид, я обнимал Лайлу. Вид у меня был какой-то ошеломленный, словно я вцепился в нее из-за нахлынувшего на меня страха. На самом деле я не боялся. Я испытывал сильнейшую радость и удивление.

На следующих выходных штурм продолжился. В конечном счете мои уикенды теперь были наполнены веселой усталостью, подобной той, которую я впервые ощутил, выбравшись из долины в Катумбе. Мне все это ужасно нравилось, но в то же время мне хотелось убедить Лайлу хотя бы на день замедлить свой бег. Нельзя ли немного побездельничать, сидя перед телевизором в домашней одежде?

Однажды в воскресенье мы отправились в Кампердаун на день города, потом посмотрели фотовыставку в музее современного искусства. Когда на дома спустились сумерки, в голову Лайле пришла очередная блестящая идея, и мы поехали через мост в Луна-парк. Поскольку к экстремальным аттракционам я всегда относился весьма прохладно, Лайле пришлось едва ли не силком тащить меня на американские горки. Когда мы наконец сошли с них, я заявил, что с этого времени буду называть их Горками Лайлы.

– С какой стати? – язвительно спросила она. – С какой стати ты назвал это дребезжащее старье в честь меня?

– Ты меня неправильно поняла, – улыбнулся я. – Мои ассоциации не имеют никакого отношения к возрасту этого аттракциона. Просто вагончик набирает скорость в мгновение ока, а потом без предупреждения резко поворачивает. Ты ощущаешь острейшее удовольствие от быстрой езды, несмотря на то что рядом тебя подстерегает смерть.

– И это ты называешь комплиментом?

– Думай, что хочешь.

– Ты меня дразнишь, но я-то вижу, как тебе это понравилось, хотя почти все время, пока мы катались, ты визжал, словно ребенок.

И вот, стоя позади открытых будто в зловещей улыбке ворот Луна-парка, Лайла, быстренько чмокнув меня в губы, поспешила к очередному аттракциону.

* * *

В пятницу, покидая офис, я позвонил Лайле.

– Привет. – В ее голосе чувствовалась улыбка.

Она была рада тому, что я ей позвонил. Я тоже улыбнулся сам себе.

– Привет, Лайла! Что ты надумала?

– Я сейчас на причале, дожидаюсь парома, отходящего в пятнадцать минут шестого. А ты?

– Увидимся через минутку. Я сейчас как раз на подходе. Какие планы на ужин?

– Не знаю. А у тебя?

– Надеюсь, ты не откажешься со мной поесть. Обещаю, что на этот раз готовить не буду.

Я прошел через турникет и увидел Лайлу, одиноко сидящую на краю пристани. Она смотрела на здание оперы. На коленях у нее лежал мобильник, а в ухо был вставлен наушник. Я замедлил свой шаг, полностью поглощенный выражением ее лица. Если бы я мог на секунду забыть, что она сейчас разговаривает со мной, я был бы абсолютно уверен, что она общается с человеком, который ей очень… очень важен. На ее лице цвела мягкая довольная улыбка. Дважды на моих глазах она потянулась и поправила пряди волос, спадающие на плечи.