Текст книги "Скандал с Модильяни. Бумажные деньги"

Часть вторая
Пейзаж

Микки Маус не слишком похож на настоящую мышь, но ведь люди не пишут гневные письма в редакции газет, жалуясь на длину его хвоста.

^{Э. Х. Гомбрих, художественный критик и историк}

Поезд медленно тащился по северной Италии. Яркое солнечное сияние скрылось за тяжелым и холодным облаком, и ландшафт за окном стал туманным, ощутимо пропитанным влагой. Фабрики мелькали, чередуясь с виноградниками, пока все не слилось в сплошное размытое пятно.

В поездке радостное возбуждение Ди постепенно улетучилось. Она поняла, что ничего еще не нашла, а лишь только почуяла след. Если след не приведет к картине, то ее открытию грош цена – оно станет не более чем примечанием к одной из страниц диссертации.

С деньгами у нее уже было туговато. Майка она никогда не просила об одолжениях и даже не давала понять, что вообще нуждается в наличности. Наоборот, неизменно пыталась создать у него иллюзию, будто ее доходы выше, чем кажутся на первый взгляд. Теперь приходилось сожалеть об этом мелком лукавстве.

Ее средств хватало лишь на несколько дней пребывания в Ливорно и на обратную дорогу. Она постаралась отбросить неприятные мысли об ограниченности финансовых ресурсов и прикурила сигарету. Среди облаков табачного дыма принялась грезить, как поступит, если найдет потерянного Модильяни. По меньшей мере это станет настоящей бомбой для вступления к ее докторской диссертации о связи наркотиков и художественного творчества.

Впрочем, ценность находки может оказаться куда значительнее. Ее можно положить в основу целой отдельной статьи, наглядно показывающей, насколько ошибочным было всеобщее восприятие величайшего итальянского живописца двадцатого столетия. Картина привлечет достаточный интерес, чтобы стать поводом для доброго десятка дискуссий в академических кругах.

Ее могут даже окрестить Модильяни Слейн – она сделает себе на этом полотне имя. И карьера будет надежно обеспечена до конца жизни.

Разумеется, не исключено, что предметом ее поисков окажется всего лишь добротный рисунок, подобный сотням других, созданных Модильяни. Но нет, едва ли такое возможно. Сказано же: картина была передана в дар как образец живописи, созданной под воздействием гашиша.

Это должно быть нечто странное, еретическое, опережающее свое время, даже революционное. Что, если полотно – вообще абстракция? Джексон Поллок, но созданный еще на рубеже веков.

Весь мировой круг историков искусства начнет названивать мисс Дилии Слейн и дружно спрашивать, как лучше добраться до Ливорно. В статье ей придется точно указать местонахождение работы. Или же она с триумфом передаст ее в городской музей. Или даже в Рим. Или она может купить картину, а потом удивить всех…

Да, конечно, она может ее купить. Какая блестящая мысль!

Она доставит шедевр в Лондон и…

– Боже мой! – произнесла она вслух. – Я получу возможность продать его.

Ливорно поверг ее в неподдельный шок. Ди ожидала увидеть небольшой рыночный городишко с полудюжиной церквей, главной улицей и каким-нибудь колоритным персонажем, знающим всех и вся, потому что прожил здесь без малого сто лет. А перед ней предстал крупный город, чем-то напоминавший Кардифф: порт, доки, фабрики, металлургический завод, не считая туристических достопримечательностей.

Она слишком поздно вспомнила, что по-английски Ливорно назывался Леггорн, считаясь крупной средиземноморской торговой гаванью и одновременно курортом. Всплыли в памяти отрывочные сведения, почерпнутые из учебников истории. Муссолини вложил миллионы в модернизацию порта, как оказалось, лишь для того, чтобы его полностью уничтожили бомбардировки авиации союзников. Город был как-то связан с семьей Медичи. В восемнадцатом веке здесь случилось ужасающее землетрясение.

Она подобрала для себя недорогой отель, стоявший на уступе, с удлиненной формы сводчатыми окнами, но без садика. Ее номер оказался пустоватым, чистым и холодным. Она распаковала чемодан, повесив два летних платья в шкаф с жалюзи вместо створок. Умылась, надела джинсы с кроссовками и вышла в город.

Туман рассеялся, вечер выдался теплый. Облака не стояли на месте, и теперь заходившее солнце показалось сквозь их нижнюю кромку, унесенную к самому морскому горизонту. Пожилые женщины в фартуках, собрав свои прямые волосы в пучки на затылках и закрепив их заколками внизу у шеи, стояли или сидели в дверных проемах, наблюдая, что происходит во внешнем мире.

Ближе к центру города фланировали привлекательные итальянские юноши, носившие джинсы в обтяжку на бедрах, но сильно расклешенные внизу и такие же плотно сидевшие на них рубашки, тщательно расчесав пышные черные шевелюры. Некоторые из них вскидывали на Ди оценивающие взгляды, но ни один не пытался на что-то решиться и приблизиться. Эти мальчики были чем-то вроде выставочных экспонатов, поняла Ди: их можно было рассматривать, но не трогать руками.

Ди бесцельно слонялась по городу, убивая время до ужина и прикидывая, с чего начать поиски картины в столь обширном месте. Совершенно очевидно, что любой, кто знал о существовании картины, не догадывался об авторстве Модильяни. И наоборот, если кто-то знал о существовании забытого полотна Модильяни, то понятия не имел, где и как его найти.

Она миновала несколько красивых, просторных площадей, уставленных статуями бывших королей из добротного местного мрамора, а затем вышла на пьяцца Витторио, откуда начинался широкий проспект с разделительной полосой, покрытой травой и деревьями. Там она присела на низенькую стенку, чтобы полюбоваться аркадами эпохи Возрождения.

Понадобились бы годы, чтобы обойти каждый городской дом, просмотреть все хранившиеся на чердаках старые картины, проверить все лавки старьевщиков. Поле деятельности необходимо было существенно сузить, пусть это означало уменьшение шансов на успех.

Наконец-то у нее появились хоть какие-то идеи. Ди встала и быстрым шагом вернулась в свой маленький отель. Она проголодалась.

Хозяин гостиницы с семьей занимал первый этаж дома. Когда Ди вошла, в фойе никого не оказалось, и ей пришлось осторожно постучать в дверь хозяйской квартиры. Оттуда проникали звуки музыки и детские голоса, но на стук никто не отозвался.

Ди открыла дверь и вошла в комнату. Это оказалась гостиная, обставленная новой, но ужасающе безвкусной мебелью. Радиола на высоких растопыренных ножках в стиле шестидесятых годов негромко работала в углу. С телевизионного экрана голова мужчины беззвучно читала новости. В центре комнаты на синтетическом оранжевом ковре располагалось нечто вроде шведского журнального столика, на котором стояли пепельницы, были разбросаны газеты и книги в мягких обложках.

Маленький мальчик, игравший в машинки рядом с дверью, не обратил на гостью никакого внимания. Она прошла мимо. Из двери в дальней стене показался владелец отеля. Его живот огромным пузырем свисал через пластиковый ремень, поддерживавший синие брюки, в углу рта торчала сигарета, пепел с которой вот-вот мог упасть на пол. Он вопросительно посмотрел на Ди.

Она заговорила на своем беглом итальянском:

– Я постучала, но мне никто не ответил.

Губы мужчины едва пошевелились, когда он спросил:

– Что вам нужно?

– Мне необходимо заказать телефонный разговор с Парижем.

Он подошел к другому кривоногому столику в форме человеческой почки, стоявшему ближе к двери, и снял трубку телефона.

– Дайте мне номер. Я вас соединю.

Ди порылась в кармане рубашки и выудила обрывок бумаги, на котором записала номер телефона квартиры Майка.

– Вы хотите поговорить с кем-то конкретным? – спросил хозяин.

Ди помотала головой. Майк едва ли еще вернулся, но в квартире могла оказаться его поденная уборщица – если их не было дома, она появлялась, когда ей было удобно.

Мужчина вынул изо рта сигарету и произнес в микрофон несколько фраз. Затем положил трубку и сказал:

– Это займет несколько минут. Не желаете пока присесть?

После долгой прогулки у Ди слегка побаливали ноги. Она с благодарностью опустилась в обитое рыжим дерматином кресло, которое вполне могло быть куплено в мебельном магазине Льюишэма.

Хозяин посчитал своим долгом побыть с ней: то ли из вежливости, то ли из опасения, что она может стащить одну из фарфоровых статуэток с каминной полки. Он спросил:

– Что привело вас в Ливорно? Знаменитые серные источники?

Она, разумеется, не хотела делиться с ним всеми подробностями.

– Приехала посмотреть на картины, – ответила она.

– Вот как! – Он оглядел стены собственной гостиной. – У нас здесь тоже красивые картинки, вам не кажется?

– Да, – сказала Ди, подавив содрогание. По всей комнате в рамках висели мрачные изображения на библейские сюжеты, среди которых преобладали мужские фигуры с нимбами.

– А в местном соборе есть какие-то ценные произведения искусства? – спросила она, вспомнив об одной из своих идей.

Он покачал головой.

– Собор разбомбили во время войны. – Казалось, его немного смущало упоминание о том факте, что его страна когда-то воевала против родины Ди.

Она поспешила сменить тему:

– Мне бы хотелось посетить место, где родился Модильяни. Вы знаете, где это?

Жена хозяина появилась в дверях, бросив в его адрес длинную и злую тираду. Она говорила на каком-то местном диалекте, а потому Ди ничего не поняла. Мужчина смиренно ответил, и супруга удалилась.

– Так что насчет места рождения Модильяни? – напомнила Ди.

– Я о нем ничего не знаю, – ответил он, снова вынул сигарету из губ и бросил в одну из уже переполненных пепельниц. – Но у нас есть для продажи путеводители для туристов. Быть может, они вам помогут?

– Конечно, мне бы очень хотелось купить один из них.

Мужчина вышел из комнаты, а Ди некоторое время наблюдала за сосредоточенной детской игрой, у которой были свои загадочные правила. Жена прошла через гостиную, не удостоив Ди даже взглядом. Мгновением позже она вернулась. Эта женщина не казалась гостеприимной хозяйкой, несмотря на дружелюбие мужа. А вероятно, именно в пику ему.

Телефон зазвонил, и Ди сняла трубку.

– Париж заказывали? – спросила телефонистка. – Соединяю.

Секунду спустя донесся женский голос:

– Алло!

Ди перешла на французский язык:

– О, привет, Клэр. Майк еще не вернулся?

– Нет.

– Запиши, пожалуйста, мой номер телефона и попроси его позвонить, как только сможет.

Она продиктовала записанный на диске номер и положила трубку.

К тому времени в комнату снова вошел хозяин. Он подал ей небольшую брошюру в глянцевой обложке с обтрепанными углами. Ди достала несколько монет, чтобы расплатиться с ним, размышляя, сколько раз уже эту книжечку продавали постояльцам отеля, которые при отъезде оставляли ее в номере.

– А теперь извините, я должен помочь жене накрыть столы к ужину, – сказал мужчина.

– Я тоже с удовольствием поем. Спасибо.

Ди прошла через фойе в подобие ресторана и заняла место за небольшим круглым столиком, застеленным клетчатой скатертью. Просмотрела путеводитель. «Лазарет Святого Леопольдо – один из лучших в Европе», – прочитала она. Перевернула страницу. «Гостям города обязательно следует взглянуть на коллекцию бронзовых изделий в Кваттро Мори». Еще страница. «Модильяни жил сначала на виа Рома, а позже – в доме 10 по виа Леонардо Камбини».

Хозяин вошел, неся тарелку супа с тонкой итальянской вермишелью, и Ди одарила его широкой, благодарной улыбкой.

Настоятель первого храма оказался очень молодым, а совсем короткая стрижка делала его и вовсе похожим на подростка. Очки в металлической оправе с трудом держались на кончике его тонкого острого носа, и он нервными движениями непрерывно протирал ладони о сутану, словно руки по какой-то причине обильно потели. Он ощущал себя неуютно в присутствии Ди, как и положено тому, кто дал обет хранить целомудрие, но в то же время горел желанием помочь.

– Да, у нас много картин, – сказал он. – В подземелье ими заполнен один из залов, но их уже многие годы никто не просматривал.

– А мне можно спуститься туда? – спросила она.

– Конечно. Хотя сомневаюсь, что вы обнаружите хоть что-то примечательное.

Пока они разговаривали в проходе, глаза священника то и дело устремлялись за плечо Ди. Он как будто опасался быть замеченным за болтовней с привлекательной девушкой.

– Следуйте за мной, – сказал он.

Потом довел ее по проходу до поперечного нефа и стал спускаться по спиральной лестнице.

– Священник, служивший тут примерно в 1910 году… Он интересовался живописью?

Святой отец бросил взгляд на Ди через плечо, но потом быстро отвел глаза.

– Понятия не имею, – ответил он. – С той поры я здесь уже третий или четвертый настоятель.

Ди пришлось подождать у подножия лестницы, пока он зажигал свечу в нише. Ее сабо звонко стучали по каменному полу, когда она шла за ним, пригнув голову в низком проеме двери, ведущей в хранилище.

– Вот мы и на месте. – Он зажег еще одну свечу. Ди огляделась по сторонам. Добрая сотня картин оказалась сложенной штабелями на полу или прислоненной к стенам этого сравнительно небольшого помещения. – Что ж, предоставлю вам возможность осмотреть все самой.

– Спасибо вам огромное. – Ди дождалась, пока он, шаркая, удалился, а потом оглядела картины, подавив тяжелый вздох.

Эта мысль пришла ей в голову накануне. Необходимо обойти церкви, расположенные поблизости от двух известных адресов Модильяни, и навести справки о хранившихся там картинах.

Она сочла обязательным надеть рубашку под легкое платье на бретельках, чтобы прикрыть руки. Строгие католики не разрешали входить в свои храмы, обнажив плоть. Но на улице ей было очень жарко. Только подземелье позволяло насладиться прохладой.

Она сняла картину с самой вершины груды и поднесла ближе к пламени свечи. Толстый слой пыли на стекле скрывал полотно. Ей понадобилась тряпка.

Ди снова осмотрелась в поисках чего-то подходящего. Но, разумеется, ничего не нашлось. А у нее даже носового платка с собой не было. С еще одним глубоким вздохом она задрала подол платья и стянула с себя трусики. Придется обойтись ими. Но теперь нужно будет соблюдать особую осторожность, не позволяя священнику подниматься по лестнице за собой. Она даже едва слышно хихикнула и стерла пыль с картины.

Это оказалась весьма посредственно написанная маслом сцена мученической гибели святого Стефана. Она посчитала, что создана вещь была лет сто двадцать назад, хотя и в более старинной манере. Рама из орнаментального багета стоила дороже, чем само произведение. Подпись художника стала совершенно неразборчивой.

Ди положила картину на пол и взялась за следующую. Пыль покрывала ее не столь густо, но и какой-либо ценности холст тоже не представлял.

Она постепенно разобрала десятки изображений учеников Христа, апостолов, святых, мучеников во имя веры, святых семейств, тайных вечерь, распятий и не менее дюжины ликов темноволосого, черноглазого Иисуса. Ее пестрые трусики-бикини стали черными от пыли. Но трудилась она методично, аккуратно складывая просмотренные полотна отдельно, разбирая одну груду пыльных картин за другой.

На это ушло все утро, и работ Модильяни здесь не обнаружилось.

Когда последнее стекло было очищено, а картина уложена, Ди позволила себе оглушительно чихнуть. Пропитавшийся пылью воздух, окружавший ее лицо, вихрем разметало в разные стороны. Она задула свечу и поднялась в церковь.

Настоятеля не оказалась на месте, а потому она бросила пожертвование в отведенный для этих целей ящик и вышла на солнцепек. Свои вконец испорченные трусики опустила в ближайшую урну: это даст любителям рыться в мусоре пищу для размышлений.

Сверившись с картой, она направилась к следующему храму. Что-то не давало ей покоя. Нечто, известное ей о Модильяни, о его юности, о семье или совсем о другом. Она напрягала память, стараясь придать мысли четкие очертания, но это было подобно тому, как пытаешься подцепить на вилку ломтик консервированного персика, лишь попусту гоняя его по тарелке. Мысль ускользала и не давалась.

Проходя мимо кафе, Ди поняла, что настало время обеда. Зашла внутрь, заказав пиццу и бокал вина. За едой гадала, позвонит ли ей Майк уже сегодня.

Она нарочно чуть дольше задержалась за чашкой кофе и сигаретой, с неохотой думая о предстоявшей встрече с еще одним священником, посещении другой церкви с грудой пыльных картин в подвале. Все это по-прежнему напоминало блуждания впотьмах, поняла она. Шансы найти забытого Модильяни представлялись теперь ничтожными. Но потом в порыве внезапной решительности она затушила сигарету и встала из-за столика.

Второй настоятель был старше и не особо стремился ей помочь. Его седые брови взлетели на целый дюйм, а глаза прищурились, когда он спросил:

– Для чего вам понадобилось просматривать картины?

– Это моя профессия, – объяснила Ди. – Я по образованию историк живописи.

Она пыталась улыбаться, но враждебность священнослужителя, казалось, только усилилась от ее потуг понравиться ему.

– Храм божий для прихожан, а не для туристов, понимаете ли, – сказал он. Ему с трудом давалась самая элементарная вежливость.

– Я буду себя вести очень тихо.

– И вообще, у нас здесь очень мало произведений искусства. Только то, что можно увидеть, обойдя церковь.

– Тогда, с вашего дозволения, я бы совершила обход.

Настоятель кивнул.

– Что ж, хорошо.

Он стоял в глубине нефа, наблюдая, как Ди поспешно проходила вдоль стен. И действительно, смотреть оказалось почти не на что. В каждом небольшом приделе были вывешены одна или две картины. Она вернулась к западному крылу церкви, кивком попрощалась со священником и вышла. Падре явно подозревал ее в намерении что-нибудь украсть, чем и объяснялось недружелюбие, сообразила она.

В плохом настроении Ди пешком дошла до гостиницы. Поднявшееся высоко солнце палило особенно нещадно, и улицы города почти совершенно опустели. Только бродячие собаки и историки искусств, подумала Ди. Но и эта шутка не улучшила настроения. Она использовала две свои наиболее перспективные возможности. Теперь, если продолжать, следовало разбить город на квадраты и прочесать все церкви.

Поднявшись в номер, она тщательно умылась, удаляя с рук и лица налет подвальной пыли. Соблюдение общепринятой здесь сиесты представлялось единственно разумным способом переждать эту часть дня. Она разделась и улеглась на узкую односпальную кровать.

Но стоило закрыть глаза, как навязчивое чувство, что она о чем-то забыла, вновь посетило ее. Она постаралась вспомнить все о Модильяни, о чем когда-либо читала или слышала, но, как выяснилось, известно ей было не так уж много. Постепенно она задремала.

Пока она спала, солнце миновало зенит и стало мощно светить в окно, заставив ее обнаженное тело покрыться потом. Она беспокойно металась во сне, время от времени хмуря лицо. Светлые волосы пришли в полнейший беспорядок и налипли на щеки.

Затем она вдруг резко проснулась и порывисто села на постели. У нее от перегрева пульсировало в голове, но она не обращала на это внимания, а сидела и смотрела прямо перед собой, подобно человеку, которому только что явилось откровение.

– Какая я законченная идиотка! – воскликнула она. – Он же был иудеем!

Раввин с самого начала понравился Ди. Он являл собой приятный контраст тем святым отцам, которые могли воспринимать ее только лишь как запретный и греховный плод. У него были приветливые карие глаза и седые пряди в черной бороде. Его заинтересовали ее поиски, а она неожиданно для самой себя выложила ему все начистоту.

– Тот старик в Париже упомянул о священнике, я решила, что речь идет о католическом пастыре, – объяснила она. – Но совершенно забыла, что Модильяни происходил из семьи евреев-сефардов[10]10
  Сефарды – субэтническая группа евреев, сформировавшаяся первоначально на территории Пиренейского полуострова.


[Закрыть]. И притом из истово верующей, ортодоксальной семьи.

Раввин улыбнулся.

– А я знаю, кому досталась картина! Мой предшественник был человеком эксцентричным, как многие раввины. Его интересовало буквально все – научные эксперименты, психоанализ, коммунистические идеи. Хотя он, разумеется, уже умер.

– И, как я подозреваю, никаких картин в оставленном им после смерти имуществе не оказалось?

– Мне ничего не известно об этом. Перед смертью он уже серьезно болел и потому покинул город. Перебрался в деревушку Польо на побережье Адриатики. Я, конечно, был тогда еще очень молод и помню его не так уж хорошо. Но, если не ошибаюсь, в Польо он прожил вместе с сестрой года два. До самой смерти. И если картина уцелела, то должна находиться у нее.

– Но ведь она тоже, должно быть, уже умерла.

Он рассмеялся.

– Разумеется. Вы поставили перед собой чрезвычайно трудную задачу, милая юная леди. Но ведь у них могли остаться потомки.

Ди пожала ему руку.

– Вы были очень добры ко мне, – сказала она.

– Что только доставило мне истинное удовольствие, – отозвался он и, насколько ей показалось, говорил чистую правду.

Направляясь снова к себе в отель, Ди почти не ощущала боли в натруженных ногах. Она составляла планы. Ей нужно будет взять напрокат машину и поехать в ту деревню. Отправиться решила уже на следующее утро.

Очень хотелось обо всем кому-то рассказать, поделиться добрыми новостями. Ей вспомнилось, как она поступила, когда ее в последний раз посетило такое же настроение. Она зашла в магазин и купила открытку.

Потом написала на ней:

«Милая Сэмми!

У меня сложились каникулы, о каких я всегда мечтала! Я веду самую настоящую охоту за сокровищем!!! Отбываю в Польо на поиски потерянного Модильяни!!!

С любовью Д.»

Найдя немного мелочи в карманах, потратила ее на почтовую марку и бросила открытку в ящик. И лишь потом сообразила: у нее не хватит денег, чтобы арендовать автомобиль и пересечь страну.

Безумие какое-то. Она шла по следу произведения искусства, которое стоило от пятидесяти до ста тысяч фунтов, но не могла себе позволить арендовать машину. Ди почувствовала острый приступ разочарования и раздражения.

Не попросить ли денег у Майка? Черт, нельзя. Она не сможет так уронить свое достоинство перед ним. Разве что намекнуть, когда он позвонит. Если вообще позвонит. Его зарубежные деловые турне обычно протекали по непредсказуемому графику.

Ей необходимо раздобыть денег другим путем. Мама? Вполне обеспеченная женщина, вот только Ди уже годами почти не уделяла ей ни внимания, ни своего времени. У нее нет права просить старушку об одолжениях. Дядя Чарльз?

Да, но все это требовало достаточно продолжительного ожидания. А Ди не могла унять зуда, гнавшего ее дальше по следу.

Свернув в неприметный проулок, где располагался ее отель, она увидела припаркованный у тротуара синий с металлическим отливом «Мерседес». У человека, который стоял, прислонившись к машине, была до боли знакомая голова, покрытая черными кудрями.

Ди бросилась бежать.

– Майк! – завопила она сама не своя от счастья.