Текст книги "Песнь моряка"

3. «Чернобурка» с крыльевым парусом, ЖЖЖ-ЗЗ и ручная пурга

Эмиль Грир высунулся из кабинки, как только Айк ступил на борт. При виде этой жути Грир тут же превратился в пучок черных пружин: руки, ноги, пальцы и даже скрученные веревки растаманских волос торчали туго во все стороны. Брошенные клещи завертелись в воздухе, как пропеллер без мотора.

– Аааай! – заорал Грир, мгновенно становясь в боевую позицию.

Когда он так дергался, что случалось часто, его и без того крапчатое лицо переливалось разными оттенками, как перепуганная каракатица. Клещи начали было свое падение, но левая рука Грира, метнувшись по-змеиному, поймала крутящийся инструмент прежде, чем тот ударился о палубу. Эмиля Грира нередко обвиняли в трусости, даже в лени, но никто ни разу не сказал, что он недостаточно проворен.

– Сакре пля блю[9]9
  Sacre bleu – черт побери (фр.).


[Закрыть], чувак, – осеняя видение спасенным инструментом, – фули ты ко мне крадешься! Я думал, у нас тут «Проклятие мумии»[10]10
  «Проклятие мумии» (The Mummy’s Curse, 1944) – фильм ужасов английского режиссера Лесли Гудвинса, снятый на студии Universal Pictures, финальная часть трилогии о мумии с Лоном Чейни-мл. в главной роли.


[Закрыть]. Твое счастье, я не начал тхэквондить.

Айк хмыкнул и стащил с плеча брезентовую сумку.

– Ты уже потхэквондил сегодня утром с Луизиным мужем.

– Сегодня утром? – Грир стоял в той же позе. Пестрое лицо все так же переливалось. – Гм, да, я отступил, потому что я слишком страшный тип, чувак, – объяснил он, все еще с опаской глядя на партнера. – Запросто сотворил бы с этой большой белой буханкой что-нибудь летальное. Когда он заявился, я встал на путь наименьшего сопротивления.

– Понятно. – Открыв сумку, Айк сменил свой ковичанский жилет на оранжевый пробковый. Начал затягивать веревки. – Очень по-буддистски.

– Рад, что ты оценил. – Теперь, когда Грир почти вышел из режима боевого ниндзя, в нем проклюнулось естественное любопытство. Он шагнул к Айку изучить вблизи забинтованный лик. – Иисус, Мария и Магомет, комрад, чем ты все это время занимался? Целовался с дикими кошками?

Айк застегнул замок на сумке и сунул ее в ящик под настилом. После этого Гриру осталось лишь наблюдать, как его друг, оторвав от рулона кусок бумажного полотенца, счищает соль и сажу с переднего стекла кабины. Сообразив, что не получит на свой вопрос ответа, Грир развел клещи и снова склонился над крепежными гайками. Он успокоился, и лицо вернулось к той расцветке, которую можно назвать привычной, но ни в коем случае не ординарной. Грир был пятнист, как дно приливной лужи. Рожденный в самой черной секции биминских трущоб, Грир был десятым сыном золотистой восточноазиатской пленницы, трахнутой рыжебородым потомком викингов – помощником машиниста на сыровозе из Гетеборга. От этого союза не родился черный человек, равно как желтый или красный. Грир был как пасхальное яйцо, немного треснутое, а потому отложенное в сторону и в самом конце брошенное в чан с остатками всех красителей. Такие яйца получаются коричневатыми и размазанными, с переходящими друг в друга оттенками фиолетового, лилового, терракотового и рыжего. В нем никогда бы не заподозрили уроженца островов, если бы он не пускал в дело толстые намеки: он заплетал свои волосы в упругие дреды, он солил свою речь случайными французскими фразами, хотя нигде, кроме кино, не слышал этого языка, а на вопросы о бороде, как у Эрика Рыжего, отвечал:

– Я ж викинг из Бимини, ни племени, ни имени.

Грир затягивал гайки, и тряска двигателя успокаивалась. Краем глаза Грир наблюдал, как его друг, закончив протирать стекло, хмуро смотрит сквозь него на пустые доски причала. Грир все возился с гайками.

– Значит, – произнес наконец Айк, – Адмирал Алис не мог подождать две минуты.

Грир засмеялся:

– Воа, чувак, два часа, а не две минуты. Она была вполне в настроении – ну, для Алисы Кармоди. Под конец сказала, что уходит, что ей по-любому надо сегодня вернуться раньше и что хотела бы она посмотреть, наловит ли хоть один из нас столько, чтоб отбить бензин. Ну и отчалила.

– Обязательно было отчаливать на моей лодке? Если ей по-любому надо вернуться раньше, почему было не взять это старое корыто и не оставить мою лодку мне?

– Старое корыто не заводилось, вот почему. – Грир повернул дроссель, увеличивая обороты на сцеплении и следя за ржавым крепежом. Ему приходилось кричать, чтобы перекрыть грохот. – Сперва не было искры. Я починил, но все одно глохло. Дохлые мыши в бензобаке – час убил, шоб прочистить. Наконец завелась, я уж решил, пойдет, и тут ее затрясло – думал, слетит с этого гнилого крепежа. Воа! Ну, Алиса и говорит: скажи, она забирает «Су-Зи», а мы шоб встречали ее у донных, когда этот сраный движок заработает. Ничего личного, мон…

Грир хорошо знал об очень опасных встречных потоках, схлестнувшихся между его другом и женой их босса в отсутствие самого Кармоди. Он надеялся, что ему хватит масла на полив этих бурных вод до того, как старик вернется. Заметив прицепившийся к фальшборту комок шерсти, Грир подцепил его клещами, радуясь возможности сменить тему.

– Клёво, правда? У мыши поехала крыша. В «Новом свете» писали, такое делается с причальными насосами по всему берегу: стоит не закрыть шланг, как мыши прутся внутрь к такой-то матери. – Он разжал клещи и отправил грызуна-утопленника за борт. – «Новый свет» считает, это еще один симптом Эф-фекта. Самоубийства даже у зверья.

– «Новый свет» опять гонит старое дерьмо.

– Да ну, а как же эти серые на берегу в Сан-Диего? Олени в Айдахо и в Юте, которые укладываются поперек хайвеев? Вуу.

– Киты всегда выбрасывались на берег. А олени переходят дорогу, потому что ищут еду…

– Потому что из-за Эффекта им в горах нечего жрать, вот они и идут вниз, – не унимался Грир. – У них депрессия. – Подцепил клещами еще один комок шерсти, задержал его на весу. – Вот эта маленькая мышка? Знаешь, что она говорит? «Эй, мон, я чую, щас упадет давление. У меня депрессия. Пойду-ка я выпью „шеврон-суприма“».

Ежемесячник «Новый свет», на который подписался Грир, поставил своей целью объединить все «Зрелые и Светлые Души». Для этого там публиковали фотографии подписчиков, всегда лет сорока, в коротких обтягивающих трусах. Почти год Грир исправно слал им свои фото в разных позах и с накачанными мускулами, пока не сообразил, что ни разу не видел в журнале черной мужской фотографии. Айк над ним смеялся – мол, издатели просто не верят, будто человек столь темной наружности может обладать Светлой Душой. На что Грир возражал, что просто для издателей он выглядит слишком молодо, они вообще не представляют, чтобы цветной мужик мог достичь зрелого сорокалетнего возраста.

Грир выкинул за борт вторую мышь и еще пару раз увеличил обороты двигателя.

– Что ж, пока на пару миль не отойдем, не успокоится. Дай-ка мне проверить трюмную помпу, потом я беру генератор…

– Мы выходим ровно через пять минут, – сказал Айк.

– Пять минут? Эта хрень сто лет воды не видала. Дереву надо пропитаться. Радио должно просохнуть.

– И так нормально.

– Айзек, ради Христа, надо ж льяло посмотреть.

– Пять минут – и мы отходим, комрад.

– Хорошо-хорошо, пять минут – и отходим. Кто будет спорить с такой рожей, прям с хоррора столетней давности. – И Грир торопливо скрылся под брандерщитом.

Прислонясь спиной к рубке, Айк предоставил ему суетиться в одиночестве. Грир тянул резину, это было видно. Старый «Меркурий» держался на болтах не хуже, чем раньше, и работал гладко, – возможно, он работал гладко уже с час под все эти разговоры о механических тяготах. В наше время все, кроме разве что дрянных механиков, способны за считаные минуты диагностировать засор, вытащить из шланга дохлую мышь и прочистить бак. И всем известно, что Грир – хороший механик. Хотя моряк так себе. Со всем своим островным пацанством и годами береговой службы он откровенно боялся океана. Он и не скрывал. Айк слушал описания его морских предрассудков часто и подолгу. Грир готов был переживать из-за любой водной опасности, о которой кто-либо когда-либо слышал, от самых нелепых до традиционных и от мистических до современных. Великий Мальстрём и Бермудский треугольник – две любимые темы. Небылицы или твердые факты, если в них было что-то морское и плохое, Грир всегда принимал близко к сердцу, и тем сильнее, чем таинственнее была история. Он переживал из-за старого corpo santo[11]11
  Букв. святое тело (порт.).


[Закрыть], то есть огней святого Эльма, он переживал из-за нового чуда по имени тинкербеллы, о котором рассказывали краболовы Арктики. «Новый свет» объявил, что все это – проделки оскорбленных ундин, а сами тинкербеллы – месть элементалов мореплавателям за плохое обращение с Матерью Нашей – морем. И кто бы не переживал?

Больше всего – Айк это знал – Грир боялся выйти в море в одиночестве и свалиться за борт. Он слегка хромал на левую ногу – там не хватало трех срединных пальцев. По утверждению Грира, их сожрала мурена, когда он нырял за чем-то на Санта-Крусе. Айк знал другую версию. Пальцы действительно были в некотором смысле сожраны, но не муреной. Во время медового месяца в Рино вторая жена Грира, поссорившись с новобрачным, выставила его за дверь мотеля; тогда резко ударили заморозки, которые и сожрали у Грира пальцы, пока он уговаривал жену впустить его обратно. Эта версия исходила от самой бывшей жены Грира, но Айк никогда о ней не вспоминал и никогда не опровергал историю с муреной. Ампутация трех средних пальцев оставила его партнера с легкой хромотой. Грир утверждал, что это не столько хромота, сколько танцевальный шаг.

– Получается синкопо-страсть, как у Легбы[12]12
  Папа Легба – одна из центральных фигур в религии вуду, особенно чтимый в гаитянском варианте этой религии, дух-лоа, один из посредников между прочими лоа и людьми; животное, посвященное Папе Легбе, – собака.


[Закрыть], он же бог ритма. Очень эротично.

И действительно, Грир был великолепным танцором и нередко побеждал в соревнованиях по национальному футболу. Он отлично, несмотря на хромоту, справлялся с любой портовой работой, когда она его всерьез занимала; он взбирался на мачту или по засаленной траулерной стреле с проворной уверенностью, гарантировавшей ему кусок хлеба в любом парусном порту на любом море. Никакая работа в бухте его не пугала. Но стоило судну выйти за отмель, как вся уверенность якорем уходила на дно: в открытом море эротическое проворство только мешало, особенно если ты один на такой вот посудине. В том и была истинная причина Грировой неторопливости, и Айк это знал.

Айк отцепил булинь одним резким захватом, сняв петлю со швартовочного столба и не сходя на берег. Этому научил его Кармоди – локтем, а не кистью. Наматывая кольцами влажную веревку, он крикнул Гриру:

– Поднимайся, надо отцепить корму. Если через два часа не отметимся, Адмирал Алис будет целую неделю изводить нас недовольным видом.

Чтобы отцепить свой трос, Гриру понадобилось три захвата. Качающаяся лодка поползла кормой вперед в крапчатый от пены поток. Айк стоял за штурвалом, но не трогал передачу, предоставив лодке идти самой и лишь следя, как эта древняя скорлупка минует сваи. Грир складывал веревку за рыбным садком, неодобрительно поджав губы.

– Зря ты так напрягаешься на Алису, Айзек. Мало ей загула Кармоди? Дай ей немного прийти в себя.

Айк не ответил, наблюдая за медленным качанием кормы. Кармоди улетел в Сиэтл прицениться к шестидесятивосьмифутовой многофункциональной стилумной красавице, о которой прочел в «Рыбаках Аляски». Сказал, что до понедельника, на который назначено открытие, точно будет на месте, просто хочет собственными глазами посмотреть на это супердорогое чудо техники. Однако позвонил на следующий день и объявил, что купил чертову посудину и теперь погонит ее обратно по Внутреннему каналу, так что пусть два Каллигановых парня вылетают ему на помощь. Если погода позволит, он все равно будет дома к открытию.

Это было три понедельника назад, и все время стояла хорошая погода. Телефонные сообщения из портов захода по всему извилистому каналу не оставляли сомнений в том, что старый рыболов действительно пустился в загул, хвастаясь своим высокотехничным рыболовным агрегатом перед каждым другом-приятелем, о котором вспоминал по пути. Он пропустил несколько самых важных в этом сезоне рыбьих косяков, но никто и не думал порицать его за этот финт: Майкл Кармоди тащил на себе Куинак не одно десятилетие, выходил в любую погоду и в любые воды, с кошельковыми неводами и ярусами, с гиллнетами и крабовыми ловушками, за всем, что разрешалось ловить и годилось в пищу, он выстроил предприятие с ежегодным уловом не меньше и не хуже, чем у многих пра-кооперативов. Он заслужил свой отпуск.

Не составляло труда найти замену парням Каллигана. Не все мальки Шинного города оставили давнюю мечту о том, чтобы заработать на дорогу домой и чтобы еще осталось, некоторые все так же болтались в доках, в отличие от своих приятелей, предпочитавших валяться на пустых грузовых покрышках, нюхать клей и вырезать узоры на внутренностях резиновых шин.

Когда прошло десять дней, а Кармоди так и не явился к летнему открытию, Алиса, взвалив на Грира и мальковую замену работы по копчению и консервированию, встала за штурвал «Холигана» – гиллнеттера своего мужа. По тому, как ООН вела подсчет, выходило, что эта лососевая путина вполне может оказаться последней в сезоне, и Алиса хотела удостовериться, что квота Кармоди выбрана полностью. Айку было сказано, что, если уж она справляется с «Холиганом» без Кармоди, то он на своей «Су-Зи» как-нибудь обойдется без Грира.

Айк не возражал поработать на «Су-Зи» в одиночестве. Даже предпочитал. Его раздражало то, как Алиса им командовала. В тот первый день его раздражало буквально все: то, как она ставила свою лодку на грунт слишком близко, как забрасывала сети рядом с его сетями, словно не хотела выпускать Айка из виду. Может, надеялась поймать его на продаже части улова японским посредникам, чем нередко занимались младшие партнеры. Как бы то ни было, в эти последние недели ее темное зудящее соседство все больше походило на колючку в штанах, однако Айк не жаловался, а продолжал забрасывать сети и вытягивать улов. Но позавчера на «Холигане» полетела трансмиссия – не зря Кармоди говорил, что уже пора. Один из Вонов взял Алису на буксир, но лодку мотало так, что она задела пристань. На левом борту открылась хорошая длинная течь. Еще повезло, что это случилось у самого причала. Одного взгляда на этот бардак оказалось достаточно, чтобы оставить «Холиган» на привязи до конца сезона.

Айк полагал, что тем и закончится – Алиса вернется на консервную фабрику, а ему оставит рыбу. Он был уверен, что на одной «Су-Зи» выберет до пятничного закрытия и свою, и Кармодиеву части квоты. Он так и сказал Алисе. Она лишь хмыкнула. Упрямая сука-пра собственноручно выволокла это дырявое корыто и всю ночь конопатила трещины. Вчера вечером Грир немного раскочегарил двигатель и даже уговорил его обогнуть причалы. Айзек втайне надеялся, что упрямой скво удастся разогнать старую «Колумбину» и отправиться на ней за рыбой, – может, хорошая крепкая волна избавит их всех от обеих зловредин. И как все обернулось? Адмирал Алис, наш Атвязный Алеут, вышел в море на прочной надежной «Су-Зи», предоставив Айку Салласу это протекающее корыто.

Убедившись, что течение отнесло их далеко от причала, он потянулся к передаче и добавил газу. У винта вспенилось, и Айк направил лодку в море. Как обычно, свежий ветер растянул его рот в улыбку, сразу стало лучше. Грир прав: ей надо дать прийти в себя. И конечно, это относится ко всему женскому роду.

Всю дорогу до отмели приходилось бороться с приливом, двигатель взвизгивал с каждым подскоком. Грир распаковал спасательный костюм, который всегда надевал в море, и молча его натянул. Саллас стоял за штурвалом. Они прошли отмель, волнение успокоилось, превратившись в длинные южные валы с траверза, и Айк наполовину сбавил обороты. Других лодок не видно. Ветер с моря оказался холодным, и Айк надел ковичанский свитер прямо на пробковый жилет, застегнув молнию на воротнике до самого подбородка. Шерсть пахла неприятно, молния царапалась, но без ветрозащиты подбородок превращался в нос ледокола. Именно поэтому многие рыбаки носят бороды. Если нет особой причины бриться, лучше отрастить натуральное кашне. На рыболовном флоте Айк относился к безбородому меньшинству.

Как только они миновали осколок скалы Безнадежности, он резко взял вправо и направился на север. Слева был виден туманный горизонт, там открытое море; с другой, правой, стороны высились Колчеданы, похожие на зазубренные стены замка.

Наконец Айк вроде бы разглядел сквозь клубящийся впереди туман далекую цепь качающихся лодок. Он подпер ногой штурвал и достал из кармана свитера миниатюрный бинокль. Точно, вон они, толкутся в теснине. Все трудятся на участке, где на прошлой неделе братьям Вон достался крупный клев. Выстроились в очередь, как дети за подарками. От такого зрелища хорошее настроение Айка пошло на убыль. С открытия миновало уже несколько часов, и ему совсем не улыбалось тащиться мимо всех в самый конец очереди, точно малышу, опоздавшему на праздник.

На дальнем краю участка стоял на якоре большой тендер Босли; все остальные суда, кроме тех, с которых или забрасывали, или выбирали сети, выстроились за ним. Как только образовывался просвет, первый в очереди устремлялся вперед к обозначенному участку. Целое море вокруг, а они сбиваются в кучу. Господи.

Айк протер стекла, надеясь рассмотреть синюю кабину «Су-Зи». Ее не было среди работающих лодок. Он провел биноклем вдоль всей очереди и наконец нашел свою в самом хвосте, похожую на крошечную синюю бусину на конце нитки. Тоже перегружена, судя по осадке. Так похоже на Алису Кармоди – натаскать рыбы по самую жопу, прежде чем подумать, что пора остановиться. Что ж, это меняет дело, решил Айк. Будь он проклят, если усядется у нее на заду сосать выхлоп собственной лодки. Он снова поднял дроссель на треть и развернул штурвал на сто восемьдесят градусов. Из кабины высунулась физиономия Грира.

– Шо за фигня, Айзек? – Грир держал в руках две дымящиеся кружки. – Нельзя, что ль, поосторожнее, це ж последняя коробка скута на весь город. Щас разольется, а ты так и не рассказал мне, шо там у вас было с леди Луп…

– Нет настроения, – ответил Айк. – Я хочу попробовать Утиный Желоб.

Одним большим глотком Грир опустошил первую кружку и приложился ко второй: лучший способ сберечь драгоценную жидкость на шаткой палубе – это ее выпить. Потом, остужая язык, он наградил Айка долгим взглядом исподлобья, а когда заговорил, его акцент стал сильно меньше.

– Так. Значит, хочешь попробовать в чертов Утиный. Очень экстремально, но давай пробуй. Сомневаюсь, что ты вообще найдешь этот мерзкий каналец.

– Найду, не сомневайся, – ответил Айк. – Хотя с таким рваным приливом войти в него будет непросто.

– Не говоря уж про выйти, – пробормотал Грир себе под нос.

Утиным Желобом звался мелкий нерешительный ручей, который, виляя, тек с гор к северу от Куинакской бухты; он прокладывал себе негладкий путь через песчаные равнины к морю по тому маршруту, который в этот момент предоставляла ему изменчивая дельта. Иногда он прорывался сквозь банки в одном месте, иногда в другом. В иные дни, когда прилив намывал слишком высокий и широкий береговой вал, не прорывался вообще – вместо этого он образовывал небольшое внутреннее озерцо и ждал, пока вал размоется или русло подвинется. Но если удавалось найти устье Утиного и пробраться сквозь него, там обычно находилась и рыба.

Грир протянул Айку вторую кружку и мог теперь застегнуть на молнию свой спасательный костюм. После того как в Бристольском заливе перевернулся краболов, на котором он работал, Грир постановил, что будет носить спасательный костюм на любой палубе, в любую погоду – и больше никаких краболовов. С тех пор если в его сети и попадалось что-то отдаленно напоминающее краба, то разве что каракатица в мини-юбке. Айк допил чай и отдал кружку обратно. Сбежав от лодок, он снова почувствовал себя на плаву. Он улыбнулся другу:

– Значит, сегодня ночью на ложе страсти явился классический разгневанный муж, и великого любовника Эмиля Грира сдуло ветром.

– Сдуло ветром? Я бы не сказал. Великий Грир не сдувается, пока не кончит, не важно, классически или разгневанно. Это кодекс, это…

Подняв руку, Айк остановил его болтовню, затем указал вперед на темную закручивающуюся воду. У Грира вытянулось лицо.

– А-а, черт, это он. А вон метка после крушения предыдущего дурака, надеюсь, ты ее не пропустишь.

Сквозь дымку прибоя показались ржавые ребра одной из жертв цунами девяносто четвертого. С другой стороны протока прямо напротив этой развалины разместилась еловая коряга, принесенная весенним штормом. Грир покачал головой:

– Слишком плотно, старик. Я бы не советовал лезть туда на чем-то больше байдарки.

Грир знал, что его совет пропадет впустую, – это было наказанием за фургон. Взвыл мотор, и нос лодки понесся вперед. Грир застегнул на молнию неопреновый капюшон и вцепился в планширь.

Айк научился работать в Утином несколько лет назад у Кармоди, когда владел всего десятью процентами и плавал со стариком на этом самом борту. Одно из достоинств древних деревяшек – они умеют проходить настоящие мели. Главное – не останавливаться на полпути. Выбирать наугад и идти до конца. Какая-нибудь мелкая поперечная волна подбросит тебя наверх, не с одной стороны, так с другой, даже если с самого начала ты встал не на самый респектабельный путь. Он врубил полный ход.

Когда они проходили устье, ребра остова возвышались в метре по левому борту, а отростки коряги царапали правый. Десять метров – и желоб виляет вправо на девяносто градусов, потом обратно, потом растекается по миниатюрной отмели. Слышно было, как застонал старый «Меркурий», когда пропеллер нащупал ил, но Айк рывком поставил его на нейтральный ход. Инерция перенесла их через отмель и доставила прямо в бухту, абсолютно не различимую снаружи, большую и ровную, как футбольное поле.

– Так великий кормчий нашел свое персональное море, – поздравил его Грир с вялым сарказмом. – Правь, Британия.

– Плевое дело, – ответил Айк с беспечной ухмылкой. Он уже слышал звон литавр, но шум мотора отвлек его от этих мыслей. Затем он заметил в воде хромированный вал мощной спины, потом еще два. Он поставил передачу на реверс и стал ждать, пока осядут брызги, а лодка замедлит ход. – Разматывай, приятель. Посмотрим, что нам предложит наше персональное море.

В надутых складках неопренового костюма Грир двигался неохотно и неуклюже. Он открыл садок для рыб и сменил кружки на рабочие рукавицы. Со вздохом подошел к сетевому барабану на корме и принялся отцеплять ведущий поплавок.

На барабане старой «Колумбины» не было механического привода. Поэтому Алиса с Гриром и собирались выходить на ней вдвоем: пока один откручивает тяжелые сети с алюминиевой катушки, второй держит руль. Потом на выемке один вертит барабан вручную, а второй собирает улов. По старинке. Когда Кармоди купил «Красную Даму», Айк с Гриром несколько сезонов ходили на «Колумбине»; позже Кармоди занял Айку денег на «Су-Зи», там можно было работать в одиночку. Грир тогда с удовольствием ушел на берег трудиться на консервном заводе, а «Колумбина» накрылась брезентом у Кармоди за гаражом вместе с другим хламом, который тот именовал резервом. «Колумбину» не призывали обратно на службу много лет, даже после того, как ушла на дно «Красная Дама».

Грир отправил ведущие поплавки за борт, и Айк дал полный газ. Гриру предстояло раскрутить вручную еще не меньше пятидесяти метров, прежде чем моторчик наберет достаточно мощи, – дальше сеть размотается самостоятельно. Айк сдал назад и плавной дугой повернул налево. Когда вся сеть оказалась снаружи, а последний поплавок встал на место, Айк выключил сцепление и по кругу вернулся назад к подскакивающему на воде оранжевому шару. По мельтешению спин было видно, что ждать необязательно. Айк пододвинулся кормой к поплавку, и Грир уцепился за поплавок багром. Оставив мотор на холостом реверсе, Айк стал помогать выбирать сеть. Она шла с трудом, трепыхаясь жизнью. Первым появился королевский лосось длиной с человеческую ногу, цена ему – четыре или пять сотен на рыбном рынке, если удастся доставить свежим.

– Выходит, правду говорят, – признал наконец Грир, разглядев добычу. – Бог приглядывает за дураками и ниггерами.

С первым забросом они получили двадцать одного красного, трех королевских и камбалу, такую огромную, что ее не удалось втащить на борт.

– Гребаная сука, – ругался Грир, пока они сражались с рыбой.

Из всей обитающей на глубине мерзости он больше всего не любил камбал. Из-за бродячего глаза. В конце концов он выхватил нож и перерезал державшие рыбину волокна. Она плюхнулась обратно в воду хвостом вниз, белея широким животом.

– Ты сейчас порезал сеть за двести долларов, – сказал Айк.

– Не бери в голову, – успокоил его Грир. – Я вечером починю. А за то время, что долбались бы с этой коровой, мы легко заработаем на новую сеть.

Следующий улов оказался еще больше: четыре королевских и столько красных, что Айк с Гриром сбились со счета. Третий – еще больше. Они работали размеренно, без разговоров, так Айку всегда нравилось. Проснулось радио и затрещало обычной рыбацкой болтовней. Им не было нужды слушать. Из опасения привлечь конкурентов рыбаки никогда не сообщают по радио о крупных удачах – о крупных неудачах, впрочем, тоже. Чтобы скрыть правду от всех, кроме партнеров по квотам, сообщения передавались с помощью специальных кодов, секретных и прозрачных одновременно. Братья Вон, например, постоянно говорили друг другу, что сегодня «ничего», притом что всякий, кто их слышал, знал о двойном смысле этого слова: «ничего» слишком часто означало «неплохо», и все быстро поняли, что на самом деле это и имеется в виду.

Пару раз они слышали Алису Кармоди – та спрашивала, не видал ли кто «Колумбину». «Отрицательно», приходили разнообразные ответы. Грир попытался что-то вставить, но ржавый микрофон передавал лишь болезненное жужжание. Айк сказал, что пусть она попотеет.

– Увидит, когда мы разгрузимся на тендере. У чертовой куклы глаза на лоб полезут.

Часам к трем они уже были слишком полны для нового заброса. Радио умолкло окончательно. Отлив кончился, и вода снова поднималась. Грир предложил выбросить якорь, подождать, пока вода поднимется выше, и только потом лезть на отмель. Айк лишь усмехнулся и на полном газу развернул лодку.

– Долбаный пижон, – разозлился Грир. – Приспичило устроить гранд-шоу с этим грузом.

– Долбаный точняк, – прокричал в ответ Айк, толкая дроссель.

Было видно, как кости заброшенного скелета уверенно вырисовываются в кофейного цвета букву «V». Глубина была немного меньше той, через которую они входили, и Айк на миг замедлил ход и задумался. Он знал, что Грир прав. Но как же гранд-шоу? Столько королевских. Обормоты, должно быть, сидели тут взаперти с ранней весны, дожидаясь, когда Утиный Желоб поднимется. Такие большие королевские лососи обычно уходили первыми задолго до открытия. Он поставил дроссель на полный ход.

– Держись! – прокричал Айк через плечо. – Прорвемся.

Не прорвались. Киль поскребся и уперся в ил. Айк попытался выйти на реверсе, но на этот раз опоздал: мотор закашлялся и затих. Айк поставил на нейтралку и попробовал завести его снова, но аккумулятор не зарядили по-человечески после воскрешения. Айк рывком открыл кожух и несколько раз потянул трос – мотор лишь кашлял и жужжал.

Сверху показалась крапчатая физиономия Грира.

– У нас проблемы? – невинно спросил он.

– Брось, – скомандовал Айк. – Если он сейчас заведется, у нас есть шанс – можно поймать волну.

– А то как же, – согласился Грир, задирая брови.

Они стали дергать трос по очереди. Мотор кашлял и жужжал, кашлял и жужжал, пока при каждом рывке не стало плескаться топливо, и от паров у обоих закружились головы.

– Знаешь что, мистер Саллас. Я думаю, его залило.

– Конечно залило. – Айка покачивало. Он запыхался, и чай Грира ударил ему в голову. Айк не увлекался скутом, поэтому он раньше почти не подействовал. – Надо вытащить свечи, продуть и просушить.

– Есть, сэр! – Грир принялся стаскивать с себя тяжелый неопрен: когда чувствуешь под собой землю, спасательный костюм ни к чему. Хорошему механику он, вообще-то, мешает.

Гриру пришлось дважды вытаскивать свечи и продувать мотор, прежде чем удалось уговорить машину вернуться к жизни. К этому времени мощный прилив поднял киль, и они получили крен на левый борт. Айк взялся за штурвал и осторожно попытался сдвинуться на передней передаче. Ил и грязь вспенились у кормы, но лодка не шла. Он переключился на реверс и добавил газу. Она проползла несколько ярдов назад, после чего стержень винта со скрежетом врезался в дно, и все застыло. Айк заглушил мотор: литавры прозвенели мерзко-саркастичным что-я-говорительным «бу-га-га». Они не просто сели на мель – они сели на мель у самого берега на главном канале, по которому все возвращаются с ловли. Они будут на виду у всего флота. Отличное шоу! Ты утер им сегодня нос, что не так, пижон?

Было спокойно. Ветер стих, и прибой гнал вдоль замусоренного берега легкую волну. Айк некоторое время поругался без особой страсти. Наконец брови Грира изогнулись невинной дугой.

– Даже и не знаю, что б такое сказать мумии, когда у ней все обмотки залеплены чешуей. Пошли под палубу. Там всяко найдется чем размочить клей на этих грязных бинтах, а заодно и разбавить мерзкий скут.

Никто, включая наркоадминистрацию, толком не знал, что такое скут и как он работает. Для финальной заварки требовалось два ингредиента от разных дилеров. Обычно это были два чайных пакетика – черный и зеленый травяной. Пакетики заваривали вместе десять-пятнадцать минут, не доводя воду до кипения, ингредиенты соединялись, и выходил действенный наркотик. Но и тогда его не получалось выделить в чистом виде: алкалоиды, обычные для нормального чая, – кофеин, экстракт мяты, шлемника и ромашки – маскировали вещество настолько хорошо, что никто из светил фармакологии так и не смог вывести формулу. Это делало продукт идеальным для продавцов.

Говорили, что чудо-средство придумали в Новой Германии. Тогда стали продавать без рецептов много отличных легальных веществ, разработанных учеными объединенной Германии, и вполне естественно, что к ним прилагалось много отличных нелегальных. Третий рейх изобрел спиды, помните? Пристрастившись к кокаину, Гитлер боялся, что, если, не дай бог, кончится война, торговые пути из Перу окажутся под угрозой. Он хотел на всякий случай иметь заменитель. Метамфетамин – лучшее, на что оказались способны его химики. До скута.

Обе половины формулы разрабатывались, как считалось, в отдельных секретных лабораториях: одна – во Франкфурте, другая – в Берлине. Кто-то из кайнаков с той стороны Алеутских островов утверждал, что видал такую лабораторию где-то в Сибири. Возможно, филиал восточногерманской. Другая, по слухам, располагалась на Тайване, в подвале фабрики хлопушек. После того как все растительные психогены извели генетически, скут стал главной наркопроблемой Аляски. Слишком много юных экстремалов употребляло слишком много скута во время изматывающих лососевых путин. Рыболовная конкуренция сгущалась по мере того, как истощались рыбные косяки. В дело шли забеги на перегретых гоночных моторках и пистолеты поверх непромокаемых штанов. Выборка лосося ценой в десять штук требовала демонстративной защиты.